Лично в руки

(Снежная теплела. Морозный январь отступил, и румяный февраль расправил плечи, толкая и подгоняя вперёд своими ветрами, будто и сам мечтал поскорее перешагнуть через зиму и уйти на заслуженный покой. Погода позволяла одеваться легче; холодные потоки морозили лицо, играясь с кожей и оставляя на щеках растёртые поцелуи, пока спину обнимали широкие и тёплые ладошки солнца, удивительно ласкового для Снежной... Ничего в природе не повторяется дважды, и новый календарный год стёр леденящие заморозки прошлого конца зимы, выбрав стратегию успокоения и заверения: скоро придёт весна, а с ней всё станет хорошо! Панталоне на это охотно вёлся – у него просто не было других вариантов! Он застрял в ожидании обещанного счастливого момента встречи, и верить в любые отрицательные исходы если и приходилось, то совсем не в солнечный февральский день, предвещающий приближающуюся оттепель. Мысли отказывались складываться в направлении прячущегося под сугробами льда: Регратор, только вышедший от знакомого ювелира, был занят обдумыванием подробностей заказа... Мастер – выходец из лиюэньских, фонтейнских и снеженских школ искусств, матёрый мужчина и по совместительству давнее доверенное в вопросах ювелирных изделий лицо Регратора – поручил ему «выбрать хоть что-то конкретное, не мучая себя и его», оставляя Панталоне всё таким же озадаченным, а выбор – таким же неопределённым... Отчасти адекватному решению мешали недомолвки: ювелир замечал, что Делец избегает точного предназначения кольца, и от этого раздражённо прыгал от одних заготовок к совершенно противоположным, пытаясь нащупать, в какой такой украшательской степи умудрился заблудиться Регратор, а тот, в свою очередь, старался затянуть и его, несвоевременно меняя свои показания – Панталоне ну совсем не хотелось давать и намёка на истинную суть подарка! Конечно, он не собирался следовать всем канонам обручального кольца – в конце концов, оно едва ли таким являлось, – однако всё ещё хотел видеть в украшении символ близости, пусть и скрытый под более повседневной и незамысловатой формой... Незамысловатой ли? Регратор метался между вариантами: обрадуется ли Дотторе кольцу, напоминающему о самом Панталоне, или стоило вспомнить обо всех его вкусах, подгадывая под них? Золото должно быть основой, но добавлять ли композицию с голубым нефритом, или лучше отдать предпочтение сочетанию красных кораллов и рубинов, отлично оттеняющих глаза? Удачно ли отсылать на часть тела, скрываемую под маской? Такое кольцо будет акцентом, но не слишком ли контрастным на фоне предпочитаемых синих и голубых? Не слишком ли откровенным и броским? Или более откровенным было бы появление лиюэньских деталей на известном сумерце... Регратор цокнул собственным мыслям, приподнимая очки и протирая глаза, заслезившиеся от желтоватых отблесков снега, тонкой простынкой прикрывающего свежий лёд (где-то слева слышалась нецензурная брань городских рабочих). Для начала нужно было хотя бы дождаться измерений. Вдруг Гамма сообщит, что Дотторе, временами особенно вредный, непробиваемо ему отказал? В таком случае вернуться к ювелиру Панталоне даже не посмеет: после сегодняшних мучений тот забудет о регалиях и убьёт его, как только Регратор дополнит свои расплывчатые требования объяснениями сорта «точный размер сказать не могу, но на пальце будущего владельца моё кольцо налезло вот до этого места фаланги... И нужно сделать чуть шире. А сам будущий владелец прийти не может! Он не в Снежной и это сюрприз!». Одно только присутствие Дотторе в жизни Регратора медленно, но верно превращало его в настоящего авантюриста. Панталоне не мог сказать, что чурался смелых решений и до переписки, однако теперь они выходили проще; волнения не сопровождали, когда новый план выстраивался в голове не за недели и месяцы до предполагаемого воплощения, а за считанные дни или даже часы... Всё вокруг в целом казалось спокойнее, будто опасность перестала встречаться в каждом лице, предвидеться от каждой одинокой тропинки или обманчиво пустого кабинета – жизнь стала милее, будто сама судьба снисходительно улыбнулась, беспомощно обыгранная. Панталоне чувствовал, словно вынырнул из воды: пробил льды кулаками, какой бы боли это ни доставляло, и наконец глубоко вдохнул, отбрасывая взмокшие волосы на спину... Нагой, едва разумный и с трудом шевелящийся, но наконец на воле, на свободном ветре и перед открытым чисто-голубым небом, отражённым в каплях, стекающих по спине и обводящих скопления родинок, соединяя их в созвездия и предначертания – не общие, а для одного него... Нет, напротив: больше не одного! Это Доктор помог ему прорубить лёд, Доктор вытянул из воды, таща за обе руки, и теперь прижимал к себе худощавое тело, не давая замёрзнуть на голых льдах. С ним точно не холодно. Солнечный, горячий сумерец согревает даже присутствием в дурацких мечтах... Панталоне повёл плечами, дабы вытянуть озябшие ладони и поправить шарф, тут же убирая их обратно, в широкие карманы. Теперь Регратора в нём выдавали только сияющие глаза; улыбка оказалась скрыта под тёплой тканью, мягкая и безнадёжно влюблённая... Однако ему нужно было собраться. Впереди уже маячило место, способное помочь с одним неразрешённым вопросом... Совсем рядом обыденно бурлил местный базар. Именно здесь в прошлом феврале встретил свою неординарную знакомую ещё тот, растаявший, распавшийся и ныне собранный заново Панталоне. Именно здесь его история попала под чужой чуткий надзор. И Регратор знал, что сегодня эта история продолжится: Ясия появлялась, когда была нужна, а сейчас Панталоне нуждался в старушке особенно! Или в ответах, которые теперь таить не имело смысла. То видение – не ошибка или случайность; Дотторе знал о том, что видел, и Панталоне тоже... Однако говорить о мистических совпадениях с ведущим учёным Тейвата казалось глупостью (а ещё Регратор с долей паранойи боялся очередного спора). Общий сон будто остался за ширмой, как растерзанное на операционном столе тело. Дотторе наверняка списал всё на удачное стечение фантазий и реальности, а сам Панталоне, знакомый с Ясией немного ближе, такой роскоши себе позволить не мог. Не то чтобы загадочные перепетии жизни мешали ему спать – стоит отметить, что в конечном счёте его сон напротив стал намного спокойнее, – однако невозможность открыто высказываться об этом утомляла. Регратор давно отказался от мысли продолжить втягивать во всё это самого Дотторе – особенно сейчас, когда тот был крайне занят и напряжён, – но привычка делиться беспокоящей ерундой, приобретённая с Доктором, продолжала отнимать покой, а чтобы периодические мысли не помешали им с Дотторе после его непосредственного возвращения, лучшим решением было разобраться со всем этим сейчас... Кто может стать собеседником лучше, чем человек, непосредственно причастный к загадочному повороту событий? Ветер захлестнул с головой, когда Делец, повинуясь чутью, свернул на один из рядов, игнорируя цветастые прилавки, слишком яркие на снеженском сероватом фоне. Скатерти и настилы развевались сзади будто бы с каждым колким из-за хрустящего снега шагом. Множество лиц впереди, множество незаинтересованных глаз, направленных в сторону, множество разговоров, доносящихся близко, но вместе с этим издалека – так бывает, когда ты слушаешь, но не слышишь. Дети, старики, посуда, выпечка, звон монет... И знакомые глаза. Среди красного тряпья, белых сугробов и блёклых строений ярко-зелёные, тянущие к себе. Пропустить их было бы невозможно. Всё вокруг затухло, неважное перед зелёным элементальным костром, притягательным и зловещим. Регратора пробрало, но он тут же ущипнул себя сквозь карман, удивляясь такой яркой эмоциональной реакции и возвращаясь в себя. Панталоне просто отвык: они с Ясией не виделись слишком давно, чтобы этот взгляд показался ему приятным. Зелень в нём была снеженская, без искр огонька, промёрзшая и сухая. Дельцу оставалось только продвигаться к ней, медленно адаптируясь, привыкая, ощущая каждую острую травинку... Всегда ли Ясия Богдановна так выделялась? Панталоне приблизился и остановился, готовясь слышать громкие приветствия, а старушка... Старушка промолчала. – Добрый день, Ясия Богдановна, – он перехватил инициативу, проверяя, узнала ли его бабуля. – Добрый-добрый, – нерасторопно поздоровалась Ясия, вместо улыбки тут же добавляя: – вы по делу али проведать пришли, господин Регратор? Голос показался Дельцу совсем скрипучим, и он даже потерялся в ответах. – Полагаю, я выбрал не то время? – он поинтересовался. Ясия неопределённо осмотрела прилавочки вокруг, но лицо всё-таки смягчила, улыбаясь мягче. – Какое-ж не то? Время «не тем» быть не может... А вот тратить его – целая наука. – В Банке сейчас обед, – Регратор пояснил, хмурясь – отчего-то ему почудилось, будто Ясия подмечает его непродуктивность. – Что же, прогулки для аппетита полезны, – бабуля кивнула. Панталоне замолк. Разговор откровенно не шёл: Ясия выглядела остранённой, словно её мысли были заняты чем-то иным; словно она сама уже не стояла перед Панталоне. Дискомфорт щекотал нутро. Впервые за множество лет Регратор почувствовал, что именно он растрачивает чужое время и забывает о своём ранге – от этого грудь разожгло сожалением: нужно было держать себя в руках, не напрашиваясь на бесполезные разговоры и прибегая к излишней фамильярности. Дельцу не верилось, что это он совершил подобную ошибку! Неужели последнее время он действительно стал слишком много себе позволять? – Полагаю, мне не стоило вас отвлекать, – тише сказал Панталоне, натянуто улыбнувшись. Он отступил, готовясь прощаться, и потупил взгляд в прилавок: румяные булочки перестали вызывать аппетит, и захотелось снова вернуться в работу, избегая новых возможностей опростоволоситься перед людьми. Подметив, как посинели чужие глаза, Ясия старчески вздохнула, качая головой; её волны седых прядок выбились из-под шарфа. – Не смущайтесь, господин Панталоне. Я вас не гоню. Последнее время кости ломит... – она задумчиво оглядела свою ладонь, расположившуюся на мешочке моры, и протянула – видать, погода меняется, а я за ней и не поспеваю. Странное сожаление скользнуло между слов, забираясь Панталоне под воротник, и вдруг ему стало злобно. Всё-таки это Ясия, хитрая жучиха, сплела паутину событий, из-за которой сам Делец сейчас искал к ней подход, беспокоясь о мнимом позоре, а теперь она же ни с того ни с сего изображает досаду! Да пусть бабуле хоть десять сотен, но и Панталоне – не малолетний и глупый сорванец, пленимый необходимостью плясать под чужую дудку! Если бы Регратор хотел лицезреть представление, то пошёл бы в театр, а сейчас, когда всё улажено, наблюдать драму со вздохами он не желал. – Хуже сосредотачиваетесь? – Регратор решился наступать, добавляя с толикой ядовитости, – стоит полагать, и в сны с мыслями вмешиваться не удаётся. Ясия зыркнула на него, округляя тонкие белобрысые, будто инеивые, бровки, а потом неожиданно рассмеялась. Тихо, но раскатисто, как гром на периферии грозовых туч. – Кто же вас так надурил? – она оглядела Регратора со знакомой веселинкой, – вы перечислили деяния наших Архонтов. А чего возьмёшь с обычной старухи? – Вы знаете, что врёте, – Регратор начинал выходить из себя; все переживания по этой теме вдруг выплеснулись, – а я не желаю быть втянут. Я к обманам приспособлен, но Доктор останется в стороне. Проговорив последнее предложение, Панталоне стушевался. Как бы откровенные слова ни резали слух, он всё-таки выпустил из себя правду: Делец не страшился обнаружить себя на крючке – он знал, что причиной этому послужила его собственная неосмотрительность, – куда страшнее было обмануть Дотторе – подвести, сыграть на чувствах или втянуть в чей-то многоступенчатый план. Регратор думал о том, что на деле мог играть роль лёгкого способа дотянуться до Второго Предвестника, и в нужный момент капкан захлопнется – в момент, когда вся Снежная будет знать о чужой слабости, предательстве и лжи. С какой бы нежностью Панталоне не вспоминал моменты, подаренные Ясией, с её неоднозначностью он смирился, а к её предательству был готов. Так случалось в банкирской практике: даже партнёр, до этого верный, мог сменить сторону, вместе с ней меняя улыбку на угрожающий оскал. Проблема была в том, что теперь ситуация захватывала дела другого человека, другого Предвестника... Это было хуже всего! Панталоне привык быть в ответе один. Доктор пострадать из-за его мальчишеских пробуждений не должен. – Боишься, что притянула вас друг к другу, как тряпичных кукол? – Ясия мягко, с неуловимой хитростью усмехнулась, – не защищай суженного, не бери ответственность на себя. Действуй я через него – итог бы не изменился. Панталоне уцепился за формулировки, щуря глаза. «Действия», «ответственность», «итоги»... Слова кружились в голове, пытаясь сложиться в единый вариант происходящих событий. К какой фракции принадлежала Ясия, к чему построила такой витиеватый план? Изменщица и ведьма или обычная старая гадалка? Регратор бился и бился в попытках определить её роль, но заключение всё не шло в голову – слишком противоречивый образ сложился в его голове... И всё-таки он не мог позволить подвергнуть её допросам: бабуля знала о них с Дотторе, имела сведений даже больше! А из доказательств против неё Панталоне не имел ничего. – Тогда к чему «через меня»? Чья эта воля, кому это выгодно? – он спросил прямо, сдавшись в попытках юлить. – Выгода, – протянула бабуля, покривив губой, – кому выгодна судьба? – Богам, – Панталоне отчеканил, не тратя на раздумья и пары секунд. – А кому выгодно её нарушать? – наводяще спросила бабуля, играючи сморщив нос. И Панталоне замолчал, засомневавшись. В теории ответ был пост: противникам богов – Фатуи, однако на практике... Решение идти против Архонтов не являлось откровенно положительным или удачным – это выбор отчаявшихся, осмелившихся отказаться от последнего – от собственного имени и даже от жизни. Приобретаемая выгода едва ли покрывала риски, едва ли мирила с несправедливостью судьбы и болью, теперь неотвратимой и вечной. Конечно, участие в планах Царицы фальшиво освобождало: щедрые подарки в качестве условий и средств развязывали руки, просьба следовать собственным идеалам – освобождала разум, но, так или иначе, непроговоренно и утаённо, на каждом участнике висел свой долг, к выполнению которого подстёгивал не страх и ненависть, а ответственность и благодарность... Понимание, что по-другому больше не выйдет. Каменистый берег больше не разомнёт пальцы, солнце больше не похвалит за наивность, вода не прошепчет секреты судьбы. Секреты ясны: в судьбе старого мира места тебе уже нет. Время строить новый. – На судьбу обыденно списывают все печали, но разве радости – не такая же судьба? – завторила мыслям Ясия, – от скольких приобретений ты отказываешься, прерывая намеченный маршрут? Бабушка наклонилась, прикрывая яркие глаза, и вытянула из перчатки нитку, распрямляя её обеими руками. Ещё чуть-чуть усилий, и красная пряжа лопнула, концами устремляясь вниз. Более длинный из них улетел с первым потоком ветра. – Вырви героя из книги, и он познает свободу... Свободу скрашивать пустоту, лишённую намеченных приключений и разочарований, свершений и радостей, где каждая страница была написана про него и для него, хоть он и был заключён в их переплетении, – бабушка бережно сложила ниточку на ладони, уберегая от грозящих унести прочь порывов. – Если герой сам выбрал уйти из сюжета, будет ли прав человек, окутавший его в пару страниц? – осудил Панталоне, скептически разглядывая красный кончик. – Но ведь герой остался доволен, – бабуля искренне улыбнулась, заключая нить в кулак и пряча в недра складок пальто. Голова начинала раскалываться от иносказаний. Панталоне этот приём был знаком: умные слова и абстракции в демагогии для отвлечения внимания, чтобы заинтересованный член дискуссии решил, будто уже получил свой ответ, и наконец отстал, додумывая заключения и выводы вместо говорившего. – Всё уже решено. Не могли бы мы изъясняться без метафор? – он устало заметил и чуть сменил тон, утихая, – тогда, на рынке, мы встретились случайно, и вы пожалели меня, решив наставить на «истинный путь»? Регратор помнил эти козули. Помнил их покупку, помнил, как всё вышло случайно и расторопно – такое подстроить было нельзя... Однако невинные совпадения заканчивались на первом. После этого появления Ясии Богдановны либо зависели от их с Дотторе «любовных» перепетий, либо прямо на них влияли. – Ты был к нему близок – почти рядом, даже от всего отказавшись. Моё участие было на случай подстраховки – всё-таки вы долго менялись в разлуке, – так же негромко и спокойно ответила Ясия. Только сейчас Панталоне заметил, как хорошо доносились слова бабули. Обеденный рынок за ним совсем замолк, едва заметный и неотличимый от тишины. Люди сновали между рядами, но расходились вокруг прилавка бабуси, будто потоки воды, ударяющиеся об речной камень... Одними глазами Регратор с сомнением обвёл расступившуюся сзади толпу, но виду не подал. Основные вопросы были первостепенны. – Значит, всё это – следование судьбе? – Панталоне приподнял подбородок, теперь смотря подозрительно, свысока, будто угрожая. – Ругаешься, – Ясия пожурила, – а ведь талдычишь это, осознавая, что любишь искренне. А я – как сказать-то? – сгладила уголочки. Разве ж плохо, что быстрее, да в момент подходящий? – Но сон не был настоящим? – Панталоне спросил, внутренне напрягшись. Бабуля выдержала паузу, многозначительно сверкая глазами. – Был, – она опровергла. Регратор выдохнул. Кровь, замершая на мгновение, снова растеклась по венам и капиллярам, украшая побледневшую кожу. Это было успокоением. Дотторе увидел его таким сам по себе – без наводок и вмешательств. – Управление снами мне неподвластно – только вытягивание того, что заложено в природе, человеческой душе, – добавила Ясия, с любованием разглядывая чужой сменившийся вид. Панталоне сдался, отпуская мышцы лица, и вымученно усмехнулся, качая головой. В заговор и магические вмешательства верилось легче, а вот добрая неизвестная бабуля, которая вдруг попалась на его пути, в картину мира почти не вписывалась. Спустя столько лет так называемая удача нашла его здесь, на посту Предвестника, когда мечты больше не казались недосягаемыми, а цели исполнялись в окружении сотен преданных лиц, смотрящих на его фигуру с открытыми ртами... Только сейчас, когда волшебные сны больше не включали ничего невозможного, удача нашла его – и всё равно умудрилась одарить немыслимым. – Тогда почему именно мы? Почему такая «Властительница Судеб» обратила на меня своё внимание? – Регратор дёргано показал кавычки, хотя в гиперболизированности названного статуса уверен не был. Злость и скептицизм сменились необъяснимой горечью. Почему-то получать «помощь и подстраховку» именно здесь, в Снежной, было обидно – даже оскорбительно. И в самом деле судьба! Точнее – её насмешка... Маленький мальчик, так тянущийся к ответам от Тех, Кто Знает, к этим ответам дорвался в чужом регионе, со всей властью в руках, так ещё и от какой-то бабки, всем своим старчески-немощным видом издевающейся над самостоятельным и, очевидно, в её глазах несмышлёным – сейчас, в Снежной, на четвёртом десятке! Глупость... Сцена из анекдота про справедливость и эгоизм... – В мире столько разных цветов. Как же решить, какие достойнее взгляда? – Ясия с пониманием улыбнулась, – пионы, розы или колокольчики... Каждый бутон рано или поздно распустится и станет чьим-то любимым. Нужно только обождать. Они замолчали. Панталоне не заметил, как его руки, сами собой расположившиеся на промерзшей деревяшке прилавка, оказались в тёплых ладонях Ясии, широких, морщинистых, охватывающих по самый мизинец. Они шероховато прошлись по ещё молодой, безукоризненной коже, и Регратор больше не смотрел на них – чувствовал... Чувствовал накатывающее спокойствие и подмечал его, прикрывая радужки дымчатой чернотой ресниц. Может, это всё – не бездумные указания, не чужое над ним господство, не унижение и насмешка? Дотторе ведь тоже поддерживал Регратора не из стремлений показать себя выше. Сам Панталоне поддерживал Доктора, потому что любил и хотел, чтобы ему стало проще – не из переживаний о том, что тот не справится, но из желания протянуть руку – показать, что он не один... Регратор опустил взгляд на собственные согретые ладони. Последний год научил его, что многое «неправильное» в конечном счёте оказывается правильным, но непривычным. Этим выводом Панталоне пытался урезонить себя сейчас, когда до ужаса хотелось показать гордость, встрепенуться и заявить, что помогать ему он никогда не просил. Отчего-то казалось, что отрицать необходимость полученной помощи было жестом ещё более слабым, чем просто её принимать, так что Делец заставлял себя вернуться к рассудку и смириться с произошедшим – рациональнее было подумать о будущем... – И всё-таки вы не обычная снеженка. Судя по вашему отношению ко мне.. к нам, – он исправился, но продолжил так же по-деловому, – предвестники могут рассчитывать на сотрудничество? Или я должен уяснить, что в общем плане наши стороны противоположны? Ясия снова засмеялась. Ну что за стратег-интриган! – Кто предвестник, а кто обычный рабочий мне нет никакого дела, ласточка! Вы все мне непутёвые внуки и внучки, – совсем радушно пролепетала старушка, круглолицая и румяная. Ясия отпустила чужие ладошки (холод неприятно резанул суставы) и заместо этого подняла руки, едва сгибая кисти, приглашая Панталоне подойти ближе. Тот, к собственному изумлению, согласился, подставляя лицо под старческие тёмные пальцы. Ясия огладила бархатную кожу, а потом мягко ущипнула, оттягивая щёку, отчего Регратор вздрогнул, снова оглядываясь по сторонам. Никто эту картину маслом не наблюдал. – Ай, какие вам войны? Вон худощавые какие! Жениху вас раскармливать и раскармливать, – весело заявила бабуля, никого не стесняясь. Панталоне смутился, поджимая губы в попытке изобразить серьёзность. – Ему бы вернуться... – поправил. – А куда ж он денется? – Ясия Богдановна наконец вернула руки в карманы и, нащупав что-то, вдруг охнула, – старческая память! Я для этого случая чудо-вещицу и припасла! Сразу после этого бабуля согнулась, теперь в своём пальто больше напоминая грубую табуретку, и тут же с удивительной резвостью вынырнула обратно, протягивая Панталоне маленькую деревянную поделку... Регратор схватил за хвост настоящую птичку! С тоненькими резными крыльями и изящной длинной шеей. – Это птица счастья! – гордо заявила Ясия Богдановна, – и для удачи, и для благополучия, и для семейного уюта... Пришли кавалеру. Панталоне усмехнулся, с любопытством разглядывая поделку. Необычные подарки от бабуси уже не удивляли, но эта птичка казалась уж очень наивной, доброй. Такая маленькая и смешная – неужели впрямь отправить Дотторе? Пусть посмеётся тоже... – Я проявлю излишнюю наглость, если попрошу погадать мне на размер кольца? – Регратор пошутил осторожно, щурясь на выглянувшем солнышке. Ясия Богдановна заохала, прикрывая рот, чтобы скрыть смешок. – Идите уже, господин Панталоне! Обед, вы глядите, кончился! – в ответ подколола она, добавляя, – с вами и о времени, и о годах и не думаешь... Молодите! А то-то и тоненькие, как яблонька! Регратор вежливо улыбнулся, не решаясь оспаривать свою худобу, скрытую под толстыми слоями пальто. Время действительно подгоняло... Но отчего-то с Ясией прощаться не хотелось. Неприятное осознание кольнуло: статистическое большинство близких Панталоне едва ли находились в непосредственной близости, призрачные и периодические. – До свидания, – он наконец озвучил, прижимая птичку ближе, к самому сердцу. Запах снеженской сосёнки приласкал обоняние живее и ярче всяких духов. Регратор вдохнул его с наслаждением, наполняя лёгкие зимним воздухом. Ему не хотелось убирать изделие, не хотелось разворачиваться и упускать этот момент, будто только в нём, в таком застывшем состоянии всё останется хорошо: Доктор обязательно и очень скоро приедет, а пока сегмент передаст письмо, Ясия приободрит, и банк зашуршит отложенной из-за обеда бумажной волокитой. Заморозить бы только это мгновение, поместить в стеклянный шар и любоваться, пока он не разобьётся... – Будьте здоровы, – Ясия кивнула, потянувшись за бумажным кулёчком и хихикая, – а я вам в этом и помогу! Панталоне оставалось только смириться. Совсем скоро он обнаружил в своих руках не только небольшую фигурку, но и целый набор сладкой выпечки, отданной с приговорами о сладкой жизни, и, скорее напоминая доставщика, поплёлся назад, в родной банк. Размышлять о чужих сговорах и планах не хотелось, но редкие мысли медленно, но верно загромождали разум; Панталоне нужно было расставить всё по полочкам, чтобы окончательно успокоиться, не терзая себя и других бесцельными переживаниями. Если задуматься, всё было не так уж запутанно: первая встреча с Ясией – случайность, Ясия – очередная обладательница очередных особенных корней, а все остальные события – естественный и логичный исход, несколько ускоренный, если брать во внимание бездоказательные убеждения Ясии. Злостный замысел вскрылся бы хотя бы сегодня; Панталоне стоило перестать параноить, подозревая в измене обычных скучающих старушек, уж очень неравнодушных к идее наладить чью-то личную жизнь... Может, позже они с Ясией поговорят поподробнее? Может, Ясия пригласит их вместе с Дотторе? Это будет забавно... Мечтательно отвлёкшись, Регратор не заметил, как дошёл до банка. Любезная сотрудница тут же встретила его, суетясь, помогая с выпечкой и с пальто – должно быть, новенькая... Но Панталоне уже был не здесь. Он грезил о ягодном чае, о Докторе и бабульке, о том, как они спорили бы о значениях снов и как Дельцу наконец-то удавалось бы помолчать, расслабляясь и слушая... В подобных мечтаниях Панталоне заторопился по лестнице, и, к своему сюрпризу, обнаружил дверь своего кабинета открытой. Ещё пара шагов, и всё пространство вокруг окутал успокаивающий аромат травяного чая – смутно знакомый... С лотосом нилотпала, кажется? Панталоне такой уже пил... Широким жестом открывая дверь, Регратор увидел перед собой именно то, что ожидал – сегмента, сгорбившегося над двумя кружками и дующего на одну из них, развевая по сторонам завитки пара. Делец усмехнулся, опираясь на косяк и складывая руки. – Мастер велел пожелать мне окститься и успокоиться, или это тонкий намёк? – он окликнул Гамму. Сегмент чужому присутствию не смутился, оборачиваясь через плечо. – Скорее второе – экспертно ответил Гамма, едва удержав на языке честное «вы же не очень уравновешенный». Регратор весело хмыкнул и подошёл, тонкими пальцами уводя свою кружку к краю, подальше от попыток сегмента наплевать в чай. Тонкий ободок обжёг кожу... Додумался ведь самостоятельно кипяток найти! Ещё и для Панталоне порцию подготовил... Пакетик свежего лотоса расположился прямо на конверте напротив стула, и Регратору оставалось признать, что письмо с вызовом аппетита справлялось лучше всякой заварки. – Кто пустил? Николай? – он спросил, с подозрением оглядевшись на дверь секретаря. – Так вы не закрывались... – Гамма поднял брови, удивляюсь чужой неосмотрительности, и тут же остыл, – но это не так важно. Я измерил все пальцы! Гордо вытянувшись, Гамма распрямил перед собой лист с чертежом и кучей пометок. Размеры пальцев были указаны и вдоль, и поперёк, и даже по диагонали... У Регратора от таких подробностей даже сползли очки. Он с недоверием принял бумагу из рук Гаммы, разглядывая и размышляя, как подобную дотошность во всём, кроме самого размера колец, воспримет ювелир... – Сколько ты его пытал, час? – Панталоне прыснул, поправляя серебристую оправку, – к финансам бы от всех Дотторе подобную дотошность. Сегмент на секунду затих, покосившись на мигнувшую серьгу, и, убедившись в чём-то, продолжил, возвращаясь к кружке: – Так вы бы слышали, какую я отговорку придумал! Механические перчатки от Альфы. Не придраться! Регратор покачал головой и аккуратно подцепил кружку, свободной рукой беря в охапку многообразие выпечки. – О, госпожа Царица... – протянул Панталоне, отворачиваясь, чтобы спрятать усмешку. Дойдя до диванчика, он выложил кулёчки на столик, и благородно опустился вниз, подзывая Гамму сесть рядом. – Я – талант, – самодовольно выдал Гамма, тут же неловко добавляя, – но он догадался. Но не на сто процентов. Я бы сказал, что он уверен на семьдесят... Вполне вероятно, что на шестьдесят... Сегмент послушно уселся, зарываясь в мягкие подушки и откидываясь на них, оголяя шею. Кружка с кипятком в чужих ладонях опасно покачнулась, но Делец тут же удержал её кончиком пальца. – Какая последовала реакция? – Панталоне спросил, довольно щурясь, и спросил осторожнее, – кстати говоря... Как миссия? Не требуется ли дополнительных средств? – Началось, – сегмент вернул голову в человеческое положение и демонстративно закатил глаза, – кольца были разовой акцией, господин Панталоне. Вы, вообще-то, лицо заинтересованное. – Угощайся давай, заинтересованное лицо, – Регратор улыбнулся, указывая Гамме на полный стол угощений и отпивая чай) Мой дорогой, Панталоне, Какое длинное оправдание для того, чтобы лишний раз пооткровенничать мне о своих чувствах. В следующий раз ты можешь не подбирать такой мудрёный контекст – я приму признания и без красивой обёртки. В конце концов, не все виды общения требуют от тебя глубоких вычислений, ты не согласен? Искусное письмо вызывает уважение к освоенным навыкам ведения дискуссий, но не стоит преувеличивать роль слов – это инструмент коммуникации, а не решающий идентификатор отношений, хотя я всё ещё помню, какую ценность они имеют для тебя. Поясняю собственную позицию, чтобы ты не считал себя обязанным ограничивать свой язык и подбирать формулировки и для меня в том числе, если для этого нет особой необходимости. Вежливость – следствие моральных убеждений, так что размышления об её искренности упираются в размышления об искренности морали. Это не то, к чему я вёл изначально. Страх перед другими в публичных диалогах интересует куда больше: так или иначе в слоях общества, к которым ты принадлежишь, люди всегда боятся нарушить свой образ и потерять чужое расположение – это сказывается не только на частоте применения показушной вежливости, но и на высказываемых предложениях и доводах. Просто любопытно, насколько ты подмечаешь чужой страх и берёшь ли в расчёт свой собственный. Что ты хочешь слышать, мой господин, мой майский цветок? Жаждет ли твоё пылающее сердце моих сладких речей о твоей натуре, непревзойдённой, сильной и бойкой, как сумерские ручейки, или тебе, свет мой, не наскучило слушать об аметистах твоих глаз, о светлом лунном лике, освещающим для меня всю землю заместо солнца, меркнущего и блёклого теперь? Само небесное светило каждую ночь гаснет от стыда, зная, что никогда не сравнится с тобой, а птицы щебечут больше не о наступлении утра, а о твоём подъёме. Я изнываю без твоих рук, мой принц и царь, и моё сердце томимо муками, когда ты несчастлив. Меня утешает одна надежда, что я вернусь и припаду к твоим ногам, мой господин. Молю Архонта только об этом. Достаточно стереотипно? Доволен? Я бы согласился, если бы знал, что замужество кажется тебе важным. Боюсь представить, какую выходку предвещают подобные гипотетические вопросы. Впрочем, вектор диалога о «моём фантоме» и о том, будто «меня уже нет» смущает меня куда больше. Я буду осмотрительнее госпожи Восьмой, Регратор. Риск открытого столкновения намечается только перед Омегой, и даже так битвы всё ещё не фигурируют в тактиках. И откуда эти мысли о том, что твои письма меня донимают? Время, затрачиваемое на ответы, теперь находится под контролем, но это не означает, что я не хочу узнавать о твоих делах. Если бы ты в самом деле мешал мне, я бы написал об этом прямо, так что перестань додумывать. То же самое относится и к завершающим строкам. И как ты до этого дошёл, Делец? Я не планировал и не планирую заканчивать жизнь в Сумеру, чтобы вдруг готовить тебя к своей смерти. Полагаю, я ещё не до конца осознаю степень твоего глубинного анализа любых моих слов или действий. Официальные прощания казались мне занимательной шалостью, а не шансом намекнуть на свой скорый уход. Пожалуйста, не додумывай. Наслаждайся чаем с лотосом и жди меня. Скоро твои фантазии о поцелуях в висок обещают исполниться. Не то чтобы ты должен защищать полезность сегментов. Я осознаю приобретаемую многозадачность, однако стоит учитывать, что проекты срезов нередко выходят за рамки интересных мне областей или существующих на текущий момент задач – никто не удерживает их подле моих замыслов, если речь идёт не о миссиях региональной важности. Это ведёт к тому, что их трудовой потенциал растрачивается на вещи, скорее нужные им, а не мне. Конечно, главным преимуществом остаются упомянутые тобой дискуссии, плюрализм перспектив и мнений, но даже это разнообразие имеет свои недостатки. Последнее время мне интереснее обсуждать что-либо с тобой, а с работой я справляюсь и без нянек с собственным лицом... Вероятно, ты прав, и я впрямь от них устал. От всего. Выражаю надежду, что цена за наилучший исход здесь меня не задержит. Правильно ли я понимаю, что молодой Регратор, Девятый Предвестник Фатуи, испытал свое первое сексуальное восхищение к гео архонту из всех существ? Даже не знаю, какие действия предпринимать в условиях подобной конкуренции. Боюсь, теперь у меня нет никаких шансов... А у твоей аристократии нет и шанса упрекнуть меня в том, что я мало читаю – в конце концов, один мой коллега постоянно балует меня новыми крайне наполненными письмами. Сомневаюсь, влияет ли это на образованность, но на моё удовлетворительное настроение – определённо. Признаться, я особенно весел, когда мой дорогой Панталоне скрывает от меня десятки сделанных фото, при этом не проверив, какую часть стола захватил кадр. Что тебя не устроило? Выбившийся волос? На миллиметр выше поднятая бровь? Изначальная цель изобретения фотоаппарата – запечатление момента точно так, как он выглядел в действительности в миг вспышки. Неудачных кадров не существует в природе – это всё ещё часть реальности. Уверен, что ты вышел хорошо на каждом. Господин Регратор уже планирует «наш следующий секс»? Как будто я должен быть расстроен. Будешь делать со мной что захочешь, если твоя смелость сохранится и в жизни – в особенности после первого раза. Обездвиженный, с повязкой на глазах, с листом с текстом «главный дурак Снежной» и всё, что придумаешь ещё, чтобы меня отвадить – обещаю. Ты не на того напал. А опыт со смазкой в самом деле весьма любопытен. Не могу вспомнить, чтобы использовал «вспомогательные элементы» при мастурбации, так что обновить базу знаний оказалось занятно. Я бы сказал, что с ней важно не переборщить – формула не доведена до идеала, и при слишком обильном нанесении эффект жжения превышает допустимый предел, но с моим болевым порогом особого дискомфорта я не испытал. Времени на мастурбацию ушло меньше, чем обычно – стоит полагать, выгодно использовать это в условиях важнейших заданий... Если говорить серьёзно, то с ней проще вообразить, будто объект фантазий находится в реальности, а не в голове. Я представлял тебя, наконец, выражусь так, молчащего. Сомневаюсь, что ты позволишь мне трогать твою шевелюру, если это не массаж головы... Будем считать, что я удовлетворил эту потребность в своих мечтах. Радует, что гладить твои щёки и обводить пальцем губы я смогу и в обозримом будущем. Сам-то ты смазку пробовал? По возвращении мне в самом деле не хватало одного господина Тартальи. Я спал и видел, как при первом же взгляде на дорогого Чайльда я мгновенно забуду про тошноту и усталость. Позволь спросить, господин Пульчинелла с госпожой Арлекино встречать меня случайно не собирались? А то слишком маленькая компания намечается. Пишу без злобы – просто ирония. Если тебе интересно моё мнение, то я предполагаю, что с господином Тартальей ты успеешь наговориться и без совместных встречаний. Лишняя конспирация не потребуется, если ты не решишься целовать меня в губы при всех окружающих фатуи. Жаждущий долгожданной встречи с Девя(слабо зачёркнуто) обсчитался. Одиннадцатым Предвестником Фатуи, Твой Дотторе