Лично в руки

Мой дорогой, Дотторе, Мне всегда хочется представлять, будто ты догадаешься обо всём сам – должно быть, я привык к окружающим, бесконечно подстраивающимся под мой характер... Однако правда за тобой: истинное понимание зависит от искренних признаний и пояснений – именно поэтому я не получаю его от тех, кто пытается угадывать мои предпочтения, лишённых возможности узнать их лично и наверняка. Постараюсь рассказать о своих мотивах, пусть это и по-прежнему кажется мне чем-то неловким и в некотором смысле грубым... Ты удивительно действенно помогаешь избавляться от предрассудков – в твоём отношении или даже в отношении себя самого. Если бы общество Снежной знало тебя чуть больше, ты мог бы стать для других примером не только целеустремлённости и преданности науке, но и многогранности, положительной нестандартности. ...Впрочем, я слишком долго веду к пояснениям. Не буду спорить: действия и поступки в самом деле говорят громче убеждений, однако не все слова можно назвать пустыми и бессмысленными – в конце концов, именно из-за огромного количества написанных друг другу строчек сейчас я могу назвать нас... Признаться, даже не знаю, как нас стоит назвать, но ты понимаешь, что я пытаюсь передать. Стоит завершить мысль: искренние слова, касающиеся чувств, кажутся мне не менее ценными, чем те же подарки и проявления твоих беспокойств. Мой жизненный опыт не изобилует примерами ситуаций, в которых близкие люди а) существовали и б) признавались мне в моей для них значимости. Это, вероятно, какая-то глупая пришедшая из детства мечта (если это не звучит слишком громко – не то чтобы ранее стремление к такому занимало все мои мысли и всё в таком духе...) – слышать, что тебе говорят что-то положительное, даже когда к этому нет объективных причин... Конечно, в глобальном смысле эти слова ничего не меняют – я не начинаю любить тебя больше или больше(зачёркнуто) меньше – однако благодаря им... Мне просто приятно читать их от тебя, и я надеюсь, что мне не нужно искать более оправданных причин. И то, что именно ты поддаёшься моей воле, делает это признание ещё приятнее. Я ценю и надеюсь, что в этой зачёркнутой половине листа ты не душевно посылал меня посетить места отдалённые и (временно) неизведанные... Шучу, Доктор. Ты любим не меньше. И не меньше банка, если он заставляет тебя переживать. Хотя тебе, конечно, придётся примириться с отношениями втроём – или вчетвером, если мы будем учитывать науку... Сегментов стоит учитывать тоже? По этой логике, правда, это ты из нас двоих проводишь с ними ночи... Не представляю, звучит ли это мерзко. У меня отличное настроение, так что тебе остаётся терпеть. Говоря о сегментах, стоит зацепить вывод, пришедший ко мне совсем недавно. Когда мы обсуждали наш «язык жестов», ты в полушутку писал о том, что будешь снимать серьгу при чтении шифровок... Мне стоит предполагать, что ты не снимаешь её в остальное время, не так ли? Сегменты имеют возможность слушать, как я (в лучшем случае) обещаюсь ходить голышом. Мои прошлые фантазии имели возможность стать достоянием дотторевской общественности... Доктор, я позволяю вам первую и последнюю ложь: соврите, что серьга была не на вас, но вы с уважением прислушаетесь к моим словам и (тут стоит начать писать правду) проследите, чтобы отныне она исчезала с вашего уха сразу же после того, как в вашем поле зрения появляется конверт с печатью горячо любимого господина Панталоне. Выражаю надежду, что после того, как ты благодушно поделился столь откровенными образами, я не начну страдать от икоты в несколько десятков (сколько всего сегментов?) раз чаще. Ты предлагаешь прекратить думать о будущем и пишешь о непредопределённости событий, будто некоторые из них не являются биологической данностью... Но я не буду развивать эту тему – по крайней мере пока, если она приносит тебе дискомфорт. Не переживай: твоё участие в моей жизни определённо сказывается положительно... Второй Предвестник Фатуи Доктор – шутка ли – в самом деле кого-то лечит. Мне стоило догадаться, что даже кажущиеся мне относительно радостными аспекты моего прошлого будут звучать несколько удручающе, но я предпочту, чтобы ты не реагировал с такой печалью: в конце концов я сам не жалею и не имею права жалеть о случившемся. Признаться, с той информацией, которой располагаю я, мне сложно судить, сдружился бы мелкий Панталоне с мелким тобой: твои рассказы о прошлом несколько отстранены, если ты позволишь заметить. Осмеливаюсь предположить, что в детстве и подростковом возрасте сближение далось бы куда сложнее – с годами ты учишься подбирать слова и точнее определять стратегию поведения, а пока особенно болезненные воспоминания тают, старые раны затягиваются, побуждая ступать на те же грабли... Хочется надеяться, что в этот раз грабли совсем другие. Я бы сказал, что ты в самом деле создаёшь впечатление человека, прожившего столетия – это комплимент, – обдумывание тех или иных событий не проходит бесследно, и я убеждаюсь, что могу доверять твоему опыту и мнению или опереться в некоторых вопросах... Мне бы хотелось в этом не уступать. Забавно замечать, как сходятся твои с сегментами мыслительные процессы – ты написал фразу, которую я успел услышать от Гаммы. Иметь срезов, вероятно, несколько мешает восприятию полноты своей личности, однако я готов убеждать, что ты целостен и без них: все люди меняются, но изменения невозможны из «ничего», так что любой твой период был полезен и повлиял на то, кем ты являешься сейчас. Даже с моим участием ты всё ещё останешься собой, а меня уже устраиваешь тот ты, которого я знаю. Сомневаюсь, что Николай ожидает от меня связи с коллегой – особенно коллегой мужского пола... Хотя он, стоит быть честным, наблюдал меня в различных кондициях, так что речь едва ли идёт о предполагаемом разочаровании. Я держу возле себя не только «не идиотов», но и людей воспитанных, поэтому его догадки наверняка останутся при нём, даже если к ним прибавятся доказательства... С чего тебя так заинтересовала его осведомлённость? Разве не господин Дотторе доказывал, как бесполезно переживать о мнении общественности? Перебирать с алкоголем в самом деле бессмысленно – без твоего присутствия, должен уточнить... Мне казалось, что совместный сон уже подразумевает наличие пижам. Нет, Дотторе, я могу понять, когда люди предпочитают спать голышом в гордом одиночестве, однако делить постель и обниматься, не имея на себе хотя бы халата, звучит несколько неуютно, ты так не считаешь? Я даже не упоминаю о снеженских холодных ночах... Не в моей власти заставлять тебя следовать моим привычкам, но ещё страннее будет, если один из нас будет спать в пижаме, пока второй – совсем без всего... Полагаю, мы узнаем, кому придётся поддаться. Какой ты невинный. Я конечно же верю, что мысли о сожительстве даже не приходили тебе в голову... Но не об этом. Так или иначе твои визиты будут внушать персоналу определённые идеи – я сомневаюсь, что мы будем встречаться только в твоих лабораториях и поддаваться чувствам в лесных землянках, – а это значит, что молчаливое осознание характера наших отношений неотвратимо при любом раскладе. Я внимательно выбираю персонал и отношусь к работающим в моём доме людям исключительно как к наёмным лицам, исполняющим определенные задачи – иначе я бы сошёл с ума, беспокоясь о том, как я буду выглядеть, если не успею нарядиться до завтрака, или с какой частотой я посещаю уборную... Так что в этом смысле мои беспокойства ниже, чем тебе, вероятно, представлялось. В конце концов у меня отличная звукоизоляция, а мой уважаемый коллега может в тайне от остальных помогать мне с важным секретным проектом. И я не считаю тебя переносчиком заразы, не говори глупостей. Отдельная ванная и спальня нужны для наличия личного пространства, в котором ты можешь наводить свои порядки и не стесняться моего присутствия... Хотя тебе до стеснения в самом деле далеко. Десяти уборных у меня нет, есть отдельная для гостей на первом этаже... С твоими познаниями первое время тебя придётся водить за ручку. Сомневаюсь, что я когда-либо делал кому-то массаж, но ты, я полагаю, будешь не слишком придирчивым учебным образцом... И я никогда бы не подумал, что кого-то может возбуждать щекотка. Совсем не осуждаю – просто несколько забавно... Ты выглядишь таким невозмутимым, а на самом деле наслаждаешься мурашками на ляжках... Жду признаний, будешь ли ты смеяться и отпихивать меня, если я пощекочу твою шею. Не стоит беспокоиться о моих завышенных ожиданиях: я прекрасно сопоставляю ситуацию и свою опытность, так что в основном опасаюсь худшего... Не уверен, что шучу. Ты бесстыдный, Доктор, и я искренне надеюсь, что подобные настроения передаются половым путём – иначе после всего произошедшего я сменю имена и титулы и перееду в какой-нибудь Мондштадт... Если я, конечно, выдержу длительное нахождение в Мондштадте. Постарайся не слишком издеваться надо мной, когда мы всё-таки перейдём к действиям... Хотя ты любишь пытать. Вы знаете, Доктор, ваши слова не могли оставить меня равнодушным... Я точно представил всю описанную сцену. Возможно, даже почувствовал... Почувствовал твои шершавые ладони, которые бы огладили моё тело, а потом перешли ниже. Любуясь таким зрелищем перед глазами, мне было сложно сохранить дыхание ровным... Признаться, я надеюсь, что никто меня не услышал – будет несправедливо отнимать такую возможность у тебя, когда ты будешь первым, кто увидит меня обнажённым не только телом, но и сердцем... Хотя в конкретной ситуации меня больше интересовал член. Интересно, как прикасаешься к нему ты: используешь ли одну руку, представляешь ли что-то конкретное и какую скорость предпочитаешь... Я бы хотел, чтобы ты прикоснулся ко мне сегодня. Чтобы ты сидел рядом, и мне не пришлось действовать самому – я ощущал бы твою ладонь, и только в твоей ответственности было наблюдение за временем, чтобы никто не успел додуматься посетить мой кабинет, пока он занят подобной бурной и плодотворной деятельностью. Твой запах вместо духов, твоё дыхание, твои губы... Какие смелые мечтания, и всё же ты вынуждаешь в них признаваться. А потом я бы хотел оказаться на тебе. Сидеть, склоняясь к твоему лицу, гладить распавшиеся по подушке пряди, касаться твоих губ, чтобы ты поддался мне, пуская палец в свой рот, и надавить на твой острый язык – не слишком сильно, чтобы ты не подавился. Избавить тебя от твоей излюбленной рубашки, параллельно представляя тебя в более изящном одеянии, которое подберу я, но не касаться пояса брюк, ёрзая на паху и чувствуя, как я тебе нужен. Как хочется услышать то, какое влияние я оказываю... Как хочется увидеть Зандика, передо мной совершенно спокойного и возбуждённого, неспокойного одновременно, который не сдержится и позволит себе тихий стон нетерпения – пускай не моё имя, если он так не хочет... Главное – жажда в глазах, нетерпение и невозможность удержаться, но даже так – уважение, терпение, ожидание моих действий... Хочу, чтобы ты тоже меня раздел. Только не рви одежду, как в этих фильмах – мне она дорога... Но в остальном ты свободен. Смотреть на меня, обводить родинки пальцами, сжимать ягодицы, тянуть за волосы, прижимая ближе... Но я не совсем уверен в позициях. Ты бы, вероятно, сказал мне, если бы у тебя были определённые предпочтения? В любом случае продолжение за тобой, так что в этот раз я оставляю выбор на твоё усмотрение. Наслаждаться фантазиями о том, как кто-то принимает пищу голышом, в самом деле неординарно. Мне начать описывать, как притягательно воображать тебя, голышом работающего в лаборатории, или ты ответишь, что это явное нарушение безопасности, и я тайно признаюсь в мечтаниях о твоей кончине? Как бы то ни было, подобная картина объективно звучит более привлекательно, чем голый мужчина за столом. Приглушённый лабораторный свет, пробирки на фоне, можно даже добавить тонкий халат... Прямо-таки натурщик для каэнрианских наскальных рисунков... Сколько тебе там точно? Может, ты успел попасть на один из подобных? Наивно представляю, как один лишь ты рядом избавишь меня от всяких лишних и ненужных мыслей. И я бы хотел облегчить твои в ответ... Это трудноосуществимо, пока мы не рядом, однако я вспомнил о занимательном средстве, которое точно поможет тебе отвлечься. Кто догадывался, что жар может быть таким сладким? С нетерпением жду подробный отзыв, господин Дотторе. (Доктор с любопытством поднял брови, рассматривая подозрительный продолговатый свёрток. Если бы он не знал Панталоне лучше, его идеи относительно содержимого были бы куда разнообразнее, однако принимая во внимание факт некоторой стеснительности его Регратора, сейчас Дотторе терялся в догадках. Он прошагал к столу и опёрся на него, пока упаковочная бумага зашуршала под пальцами, а затем нетерпеливо отодрал от неё кусок... Общему пониманию это не поспособствовало: небольшой бутылёк с узким горлышком и прозрачным содержимым смущал следами сорванной этикетки. Регратор намеренно хотел оставить суть подарка сюрпризом... Что же, на то Дотторе и был экспериментатором, правда? Крышка поддалась легко, но сладковатый аромат едва ощущался – догадку о странной форме духов можно было отметать. Доктор принюхался снова, приближая бутылёк к носу... Пахло чем-то ягодным, но отнюдь не интересным, вторичным – такое Регратор бы не оценил... Сутью презента определённо был не аромат. Может, это что-то съедобное? Странная форма сладостей для особенно обеспеченных? Доктор фыркнул, не решаясь выдавить содержимое прямо в рот – он не горел желанием плеваться пеной, если красноречивым подарком окажется шампунь для волос. Дотторе наклонил флакон, выдавливая на большой палец нескромную каплю, и сжал её указательным, проверяя текстуру. Склизкое и липучее, как желе или даже кисель. Прозрачный кисель? Его ведь пьют горячим! Хотя подобная форма, конечно, едва ли имела смысл... Но пробовать теперь было необходимо. Доктор выдохнул, будто собираясь испытать на себе эффекты яда, и сощурился, недоверчиво прислоняя палец к губам. Язык скользнул по подушечке, едва улавливая мягкий привкус ягод, вторящий отдушке... Слишком неощутимый, чтобы принадлежать чему-то съедобному и десертному. Догадка о шампуне вновь показалась весьма вероятной. Доктор поводил по нёбу, пытаясь распробовать ягоду, и вновь задумчиво сжал губы, заново разглядывая бутыль. Он медленно прошёлся по кабинету, пытаясь нащупать истину... Это был подарок от Панталоне! Данный факт автоматически накладывал на Дотторе обязанность разгадать его предназначение... Бездна, для более продуктивных мыслительных процессов ему нужно было поспать чуть больше шести часов. Требовалось сосредоточиться на том, что он имел сейчас: небольшой сосуд с прозрачной, склизкой жидкостью, слабой как на вкус, так и на запах, которая... Он замер. Сначала Дотторе подумал, что ему показалось, однако ощущение на языке и кончиках пальцах становилось всё более очевидным: тепло расплывалось и окутывало, слегка покалывая и раскаляя, а вместе с захватывающим жаром в голове вдруг возникло такое правдивое и вместе с этим едва похожее на правду предположение... Доктор рухнул на стул, не отрывая от бутылька удивлённый взгляд, но всё же осмелился перевести его на письмо Панталоне, прилипая к нему. Прозрачная колба с недопитым кофе насмешливо отразила чужие покрасневшие уши, и Дотторе тут же растормошил волосы, прикрывая ими свидетельства своего искреннего удивления. Этот змей прислал ему смазку!)