Лично в руки

(Дотторе аккуратно, недоверчиво и почти боязливо задержал в ладонях бумажный свёрток. Он сразу догадался о содержимом (из-под упаковки выглядывало несколько веточек, дразня и подкалывая), но до последнего не мог осознать, что не спит, что сегменты не шутят над ним, оборвав случайную листву с первого попавшегося дерева... Однако реальность происходящего выдавал запах. Не пряный и не тёплый, как ощущалось большинство ароматов Сумеру – нет, холодный, но ласково-сладкий. Он уже знал, что это была сирень. Самая прелестная, как её даритель, и с морозной голубизной лиловая, как оттенок нескончаемых туч во время снеженского весеннего заката... За один вдох Дотторе вспомнил, что возле Банка Северного Королевства в самом деле цвела сирень. Картинка, вставшая перед глазами, была давней – в тот день он согласился обсудить с Регратором новый проект и ждал его возле банка, чтобы не любоваться на местных ручных финансовых мышей, маячивших в холле, параллельно разглядывая и разнюхивая заросли сиреневых цветков. Тогда Панталоне почти подпорхнул к нему и необычно-приветливо улыбнулся – Дотторе даже подумал, как так вышло после совещания с Пьеро, и смог только хмыкнуть, переходя к делу... Но всё же отметил, как хорошо Регратор сходился с этим ароматом – ну будто влитой! Вероятно, ни одни духи Панталоне не шли ему так же, как живые летние цветы... Ничто не могло напоминать Регратора больше, чем сирень. Ничто не могло быть жестом шире, чем сирень. Панталоне предлагал ему себя – Дотторе убедился в этом, осторожно вскрыв свёрток. Сирень. Панталоне. У него в руках. Ничто не могло быть жестом шире. В тот далёкий день Доктор унюхал запах сирени, и только сегодня – почувствовал) Мой дорогой Дотторе, Если по твоему предположению в наших сменившихся настроениях виновато нечто общее, то я с нетерпением жду предположений, чем именно это «нечто» может быть. Величайший учёный современности ведь не оставит меня без ответа? Выражаю надежду, что мне не придётся ждать его несколько десятков лет, предлагаемых тобой... И всё же так странно, что хватило года. Не секрет, что некоторые проблемы с восприятием окружающего мира и окружающих коллег(подчёркнуто) могут вести к неожиданным и неблагоприятным последствиям... Так что выбрал бы ты: собственное удовлетворение или эффективность? Кстати говоря... Ты, должно быть, как и в начале нашей переписки, совсем не следишь за аккуратностью. Раньше я получал письма с каплями неизвестных мне веществ или кусками отчётов, в то время как сейчас ты ограничиваешься неосторожными штрихами. Забавно: он попал в строку, разделение которой полностью меняет её смысл (мне даже хочется(зачёркнуто) любопытно узнать, сделано ли это намеренно – вдруг в Сумеру приняты совсем другие нормы обособления фамильярных приветствий?). Это же такая простая и привычная формулировка: «Дорогой Панталоне» или даже «Мой дорогой Панталоне»... Я получал оба этих варианта множество раз. Однако ты добавил запятую после «дорогой». Ты написал так: «мой дорогой, Панталоне»... Травиться пятнами от химикатов было приятнее, чем терпеть одну единственную отравляющую все мысли черту. ...В любом случае, мне приятно, что даже с подобными доказательствами вероятной невнимательности ты всё ещё помнишь о трудностях банкирского конца года. В этот раз всё спокойнее, и от этого кажется, будто я делаю что-то не так: работа и обязанности те же, но усилия тратятся равномернее, отчего всё переживается легче, а если я не чувствую тяжести прикладываемого мной труда, то не означает ли это, что я тружусь не в полную силу? Это, конечно, абсолютно иррациональные мысли – начинаю понимать это головой, а на душе всё ещё неспокойно... Будешь смеяться, но я вспоминаю тебя, когда задумываюсь об этом. Представляю, что ты закатываешь глаза и тыкаешь мой нос в проделанную работу, успокаивая тем, что моя высокая эффективность основывается на моих навыках, а не на недостатке прикладываемых усилий или вседоступности подобных достижений... Можно считать, что я льщу себе от твоего лица, но это оказалось весьма действенным методом: я быстрее выныриваю из бесполезных размышлений, и эти размышления не успевают меня накрутить; не заставляю себя работать до одиннадцати вечера и имею больше сил к следующему дню и следующей пачке документов... Их осталось достаточно, но большая часть уже готова. Если ничто (или никто) не выведет меня из равновесия, то я закончу за несколько дней до бала и, вероятно, немного отдохну... Однако я всё же предпочту начинать год без заблуждений, поэтому если тебе есть в чём признаться, мне хотелось бы слышать это сейчас. Тем более учитывая, на что иду я. Эта веточка не сравнится с шикарными снеженскими кустами на центральной улице, но всё ещё способна напомнить тебе о цветении, которое так не терпится увидеть вновь... Главное в сирени – это, вероятно, её аромат. Он как ничто другое дополняет лиловые лепестки, глубже раскрывая их нежность и почти человеческую ранимость. На суровых ветрах Снежной они колышутся и трепещут, словно сердце. Для кого-то наш регион раскрывается в морозных бурях и колющих снегах, однако не все осознают, что под ними скрывается настоящая натура столицы, настоящая натура многих живущих здесь людей... Сирень в твоих руках, Доктор. ...Ладони на талии – унизительный жест? Разве твои руки способны меня унизить? Мне бы хотелось верить, что нет. В противном случае вам придётся обхватить собственную спину и обороняться... Это был бы смертоносный вальс. Вальс перед самым обрывом, до которого останется пара шагов. Мы оба знаем, куда целиться, не так ли? Поверьте, если моя голова не останется холодной, то хотя бы тело будет готово сделать всё, что нужно и отточено годами практик. Я пережил много разочарований, и вы должны знать: даже если в ваших руках я выгну спину, повиснув над мглой, и вам покажется, будто в этот момент будет легко меня отпустить, я успею схватиться за вас и, может быть, утяну вас в самую бездну. Мы утонем оба, господин Второй Предвестник. Вы знаете, что я выберу справедливость. Не то чтобы я не был вынужден не отрывать от тебя взгляда. За Доктором всегда нужен глаз да глаз, не так ли? Особенно когда этот Доктор, в свою очередь, (по неизвестным причинам) жадничает даже больше главного финансиста Снежной, пытаясь завладеть каждой секундой его внимания... Если этот Доктор умён и обходителен, то это не станет проблемой... А если Доктор честен и серьёзен, проценты близятся к сотне – даже финансисту окажется затруднительно устоять. Архонты эгоистичны, в некоторой степени самовлюблённы (вездесущее людское восхищение ощутимо влияет на рассудок), и вместе с этим плохо осознают концепт «будущего» (сказывается слишком долгая жизнь). Если полагаться на эти факты, можно предположить, что мы бы уже увидели малютку-наследника, будь это осуществимо. Судя по ситуации с «множественностью» архонтки в Инадзуме и системе передачи «титула» в Натлане, в сменяемости власти путём появления отпрысков нет никакой необходимости – селестия явно не задумывала ничего похожего. Да и будем честны – едва ли кого-то из них можно представить достойным родителем... Представить родителем в целом. Не укладывается в голове точно так же, как и дети у предвестников... Хотя Арлекино и ты с сегментами – некоторое исключение, не правда ли? Шучу. Если размышлять серьёзно, то это любопытно – интеллигенция Снежной, обязанная вдохновлять народ, на деле едва ли способна воспитать полноценного члена общества. Ты мог бы представить себя отцом? Я бы, вероятно, довёл своего ребёнка до ручки: «не можешь посчитать ВВП в пять лет? Не позорь моё имя, выродок, и иди решай пять сотен уравнений»... Не хватает только добавить «и в кого ты такой придурок?». Кто-нибудь из наших дорогих коллег точно ответит, что весь в отца. Нет, я определённо не подхожу для воспитания детей. Это может показаться удивительным, но я не привык обсуждать с кем-либо подробности своей – или чужой – интимной жизни. Конечно мне несколько неловко. Разве это так плохо? Тебя не устраивает? И чего ты вообще ожидал? «Да, Дотторе, полностью согласен, Капитано точно должен с кем-то совокупляться, а ещё он такой крупный мужчина, у него наверняка выдающееся достоинство – ну, во всех смыслах, если ты понимаешь, о чём я!». Для таких разговоров тебе лучше посетить какой-нибудь бар, хозяева которого занимаются предоставлением соответствующих услуг – контингент в таких заведениях точно поддержит диалог, кто и с кем из предвестников спит, а главное – как и в каких позициях. Для меня, в отличие от тебя, половые органы коллег медицинского интереса не представляют, поэтому я не горю желанием сидеть в своём кабинете и думать, имеют ли Тарталья, Капитано, Пульчинелла и все остальные кого-то, друг друга, и имеют ли возможность иметь. У меня достаточно яркое воображение, Доктор. Ты абсолютно прав, из-за тебя я становлюсь совсем не сдержанным и абсолютно неразумным, так что это тебе стоит отвечать на вопрос, куда всё это делось и каким образом ты всё это из меня выудил. И продолжаешь выуживать. Го на раздевание... Тебе стоит видеть моё лицо. Сижу с зеркалом и ужасаюсь своей красной и растрёпанной физиономии. Сначала – импровизированная «пробежка», теперь – твои потрясающие идеи... Я надену все вещи из своего гардероба, и ты будешь сидеть в одних трусах, а после последней партии – без (в буквальном смысле оберу до нитки). Ты наивен, если считаешь, что я буду поддаваться. Глупый вопрос об отказе. Может, я бы хотел, Дотторе, но не думаю, что смогу. Прийти в очках – «я знаю, что ты слишком мне льстишь» Делаю вывод, что до этого мои смущающие глупости казались смущающими глупостями для одного меня. Мне написать, что я упал бы в обморок намеренно (ещё лучше, если на матрас), чтобы ты наконец идентифицировал их? Пишу.