Лично в руки

(Остывший кофе. Панталоне рефлекторно поправил чёлку, глядя на кружку и смиряясь с ужасной реальностью, в которой кофе был обречён остывать так быстро, а затем нехотя поднялся с насиженного места, оставляя на столе разложенные во всю его длину документы. Плечам тут же стало морозно и зябко – Регратору стоило начать отдавать предпочтения более тёплым нарядам или хотя бы не забывать утаскивать с собой специально вывешенный на видное место пиджак... Делец мечтательно вспомнил его тепло. Без этого предмета гардероба, казалось, не согревал даже горячий напиток! Да и могла ли эта разведённая масса согревать?.. Воспоминания о Дотторе, хвастающимся настоящим кофе, всё чаще заставляли Регратора усомниться в целесообразности отравления своего организма уже привычным для него снеженским месивом. Доктор наверняка знал, о чём говорил, и Панталоне почти мечтательно представлял себе крепкий и горький кофе, сваренный для него самим Вторым... Были ли эти мечтания продиктованы самовлюблённым желанием подчинить себе предвестника более высокого ранга или мотивами другого толка, Делец предполагать не решался. Продолжая погружения в далёкие, но тёплые (в отличие от помещения кабинета) грёзы, Панталоне осторожно обхватил чашку и двинулся к двери. Сейчас он спустится вниз, щедро нальёт себе ещё кружек десять, вернётся в кабинет и закончит эту многострадальную партию бумаг, после которых с работой на этой неделе будет покончено, и он проведёт выходные, не вылезая из постели! Нет, Панталоне слово с себя возьмёт, что не сдвинется с места! Ну, может только на обед и на пару часов в ванной, как завещал Доктор... А ещё можно вспомнить о скрипке, которая пылилась на своём почётном месте уже несколько месяцев... И что бы такого поделать кроме этого? Можно хотя бы прогуляться по округе, оценить добропорядочность снеженских дворников и, при необходимости, из чистой принципиальности покапать на мозги Пульчинелле, после чего зайти к Арлекино и неформально обсудить дальнейшие бюджеты, чтобы не вляпаться в подобное прошлому недопонимание, а ещё можно подумать о дополнительном отчёте со сравнительным графиком, чтобы Пьеро мог... Бездна, он ведь собирался отдыхать! Регратор разочарованно поджал губы, с беспомощностью признавая собственный трулоголизм... Но чем ещё стоило заниматься Девятому Предвестнику Фатуи? Панталоне не располагал десятком друзей, которые могли бы организовать занимательное и особенное времяпровождение, а единственный его близкий был... Дверь распахнулась прежде, чем Делец успел повернуть ручку. Точно. Единственный его близкий снова был перед ним – жаль, что только в неоригинальной форме... Однако Панталоне всё равно воспрянул духом. Письмо! Отлично, ему будет о чём подумать на выходных! Он так переживал, что придётся ждать ещё целых два дня! – Добрый день! – он с энтузиазмом поприветствовал сегмента, шагнув назад, – Гамма решил взять от меня перерыв? Неужели я так действую на нервы? Панталоне понял, что осёкся, только когда вместо привычной гаммовской усмешки его встретила невыразительная бледность сегмента постарше; это вынудило его сделать лицо более серьёзным и сдержанным. Периодически Делец забывал лавировать между разными версиями его дорогого друга... Ро покачал головой, входя в кабинет вслед за Регратором, но ответить не успел: Панталоне уже добежал до стола, оставляя там никому не нужную кружку, и выжидающе обернулся к сегменту, направив на него полный нетерпения взгляд. Высокая, облачённая в чёрное фигура Регратора выглядела грозно, но эти глаза... Тихо вздохнув, Ро кивнул, подтверждая собственную спланированную ранее идею. – Это не было выбором Гаммы. Мне поручено взять у вас финансовые данные о полугодии, чтобы совместить их с документами Мастера, и отчитаться Пьеро. Я лучше всего подхожу для этой задачи, – он пояснил размеренно, переводя внимание на заваленный стол Панталоне. Стыд пронзил Регратора, словно хорошо заточенный кол! Чувства внутри смешались: неловкость от относительного беспорядка, нетерпение и предвкушение, знакомый трепет и дрожь... Хиличурл его дёрнул позволить себе разложить эти бумажки так неаккуратно! Он всегда занимался ими по очереди, но сегодня... Бездна! Пытаясь справиться с наплывом неожиданных ощущений, Делец прильнул к столу, сметая бумаги в подобие стопки, но только после этого вспомнил, что привязанное к Дотторе дело ждало своего часа среди них. Панталоне ещё раз глянул на молчаливого Ро, с равнодушным выражением наблюдавшего за ним. Тот оказался сегодня особенно понимающим. Сегмент подошёл к столу, выложив на свободное место долгожданный конверт и неизвестный коробок, который тут же зажёг в Панталоне только больше любопытства. – Будет продуктивнее, если вы сосредоточитесь на письме. С вашего позволения я разберу документы, – Ро уважительно опустил голову, дожидаясь позволения, – не хотелось бы непреднамеренно внести данные о расходах на корпоратив. – Приношу извинения за лишние времязатраты, – Регратор согласился тактично, передвинув стопку сегменту и усаживаясь за стол, но его благодарность выдали чуть приподнятые уголки губ. Проследив за движением чужих кистей, Ро предупредил, прежде чем взяться за сортировку: – Вам лучше начать с письма. Коробку Мастер советовал открывать наедине) Господин Панталоне, Занимательно наблюдать за вашими изменениями. Делец из начала этой переписки едва ли осмелился признать такую близость с родиной... А до высокопарного поэта вам ещё далеко. Настоящие писатели складывают свои произведения о том, что видят и чувствуют на самом деле, оценивая и преобразовывая объективную реальность, а вы привираете – на сто процентов уверен, что в такое время в Снежной не бушует никаких вьюг. Могу представить только едва припорошенные тропинки... Зато моё «ах, Панталоне, как выжигает глаза солнце» оказалось бы абсолютно правдивым. Редкие лучи пробиваются даже сквозь конструкцию маски, а всю спину печёт огненным жаром. Приятно, но не тогда, когда ты в официальном одеянии прогуливаешься мимо любопытной толпы... Впрочем, моё публичное появление распугало почти все очереди – это, безусловно, можно назвать плюсом. Последнее время вы передаёте свою позицию очень интересными способами – думаю, я не удивился бы и вышеупомянутым стихам. Нет, пельменей мне действительно не захотелось, но сегодня я, кажется, совсем забыл про перекус... В общем, разжечь во мне аппетит вам удалось, так что вечером обязательно наведаюсь в одно замечательное место... Говоря точнее, попрошу наведаться ближайшего фатуйца (сегодня я успел испугать достаточно народу). Там тоже весьма живописно, но вам, полагаю, такая обстановка понравится меньше: лес совсем жидкий, водоёмов нет, а за зубастыми скалами начинается сухая и, на первый взгляд, бесконечная пустыня. А ещё небольшой городок и ларёк с вкуснейшей шаурмой. Не буду притворяться, что он был там и на момент моей учёбы, а я пронёс свою любовь сквозь года; на самом деле мне довелось угоститься по счастливой случайности, из-за относительной близости, но само блюдо сделано по всем канонам. Рядом точно не найти такой же жирной и сочной шаурмы. Я бы заставил вас попробовать, даже если ради этого мне бы пришлось разрезать её на кусочки и подать с приборами на блюдечке с голубой каёмочкой, но, поверьте, вам бы понравилось... Выражаю надежду, что понравилось бы так же, как и моя компания. С любимым другом всегда вкуснее, не так ли, господин Панталоне? Последние года мои исследования не были сфокусированы на окружающем мире и его компонентах, так что я едва ли смогу устроить вам картинную галерею. Но в качестве извинений могу научить вас паре трюков, которые помогут рисовать непристойные жесты в письмах к конкурентам и неугодным сотрудникам ещё изящнее и точнее. Мы наткнулись на вашу излюбленную тему о человеческом превосходстве? Я не умалял своей значимости, господин Панталоне – моё сравнение было о границах. Как жук заперт в своей оболочке, так и мы являемся заложниками человеческих тел; как рождённый ползать никогда не сможет взлететь, так и самый гениальный модифицированный учёный не посёгнет на знание абсолютное. Даже боги заперты в собственных перспективах, историях и обязанностях – это данность, которая, обращаясь к вашим идеям, равняет всех тейватских существ. Именно поэтому отрицать биологическую данность глупо, как и противостоять обстоятельствам, сделавшим из меня того исследователя, которым я предстаю сейчас. Они являются объективными составляющими реальности, так не замедлило бы прогресс проживание в отрицаниях и иллюзиях? Разве не осознание своей ограниченности всподвигает к расширению рамок возможного? Если бы я изначально считал человеческое существо всесильным, какой толк был бы пытаться его улучшать? Сравнение одной формы существования белка с другой не может являться оскорблением. И я, и насекомые не лишены своих «недостатков»... Полагаю, с возрастом я нахожу в себе только больше людских слабостей. За некоторые из них я могу благодарить вас. Плохо ли это? В голове учёного не должно быть делений на «плохо» и «хорошо», речь всегда идёт об эффективности и, опять же, данности, объективных фактах, существующих проблемах и способах их решения... Вы не являетесь проблемой, хотя признание этого только больше выдаёт во мне человека – даже спустя все эти столетия. Моё текущее положение очень способствует размышлению над вашим вопросом. Сейчас меня ждёте вы, не так ли? А я в свою очередь жду встречи с вами. Вас ждали бы и снеженцы, верящие в ваши идеи, и господин старик, и даже госпожа Царица. Их надежды на ваше возвращение, конечно, относились бы к упомянутым вами достижениям, но мои подошли бы и под все ваши фантазии о безразличии к доползанию на руках – я бы без проблем занялся протезами, так что... О таком, вероятно, лучше не рассуждать. Повезло, что мы оба являемся предвестниками; в нашем случае промежуточный вариант с потерями конечностей почти исключён – либо продолжение службы, либо смерть. Продолжая ваши рассуждения о доме, я бы мог сказать, что в обиходе это понятие редко привязывают к конкретному физическому месту: если вам дорог ваш банк, вы можете назвать своим домом и его – в этом нет ничего странного... Но, судя по упоминанию семьи господина Тартальи, ваше видение «дома», как и у многих, связано с людьми. Вы провели детство и юность без близких, и ваша родина, как бы это парадоксально не звучало, никогда не была для вас родной. Об этом можно сожалеть, однако на вашем месте я бы задумался о том, какие эмоции захватят ваш разум, когда в определённый момент вы наконец поймёте, что всё же имеете свой «дом». Но вы и без этого не в своём уме. Испытывать глаза порчи на вас? Уморительно. С вашей страстью к нанесению вреда своему хрупкому организму вы убьёте себя при первой же попытке. Из всех людей именно вам я не доверил бы подобные испытания с самым большим опасением, поэтому не занимайтесь идиотскими предложениями. Стоит также учитывать, что такие эксперименты не проводятся без подготовки: я продолжительное время учился контролю эмоций и их физических проявлений, вы же без должных тренировок наверняка впали бы в одну из бей-беги-замри реакций – что бы мне пришлось с вами делать? Я ведь не предлагаю вам обвинить меня во взятничестве, чтобы испытать антикоррупционные меры. За время нашего общения вы не создали впечатление человека, способного попасть в группу риска по получению венерических заболеваний. Да и к чему эти оправдания о ваших букетах? Собираетесь броситься целовать меня при встрече? Что же, если вам захотелось поставить меня в курс обстоящих с вашим здоровьем дел, возьму ваш статус на заметку, как и замечание о стирке с хлоркой. В лаборатории желательны белые халаты, а они к стирке неприхотливы... Но раз уж вы так разбираетесь в моющих средствах, а вместе с этим жалуетесь на отсутствие опыта в оттирании крови, то вместо испытаний глаз порчи могу устроить вам испытание должности уборщика лаборатории. Всё по вашим заявкам! Я даже предупрежу сегментов, что в этот раз они могут работать без отнимающей драгоценное время аккуратности. Вы любите красный? Ваш образ рук наверняка не только сгибает вас пополам. Разве нет воспоминаний, которые разминали бы вам плечи или гладили по волосам? Или господин Регратор внутри себя воспринимает негативным любой вид прикосновений? Не буду спорить с тем, что вы получили огромную бочку с дёгтем негативного опыта, и его крюкообразные пальцы не станут сжимать вас нежнее, но обещаю, что однажды вы просто не почувствуете уже привычных впившихся под кожу ногтей. Эти руки.. однажды они станут невесомыми, если рассуждать в контексте этого образа, – не исчезнут, но больше не причинят дискомфорта. Вы будете помнить о них, возможно даже извлечёте свои уроки, но боль уйдёт. Можете мне верить. Что же до вас в качестве чайной ложки... Звучит не так уж плохо, господин Панталоне. Особенно если писать на мондштадтском. Никогда не учил эти идиотские шифровки. Да и не стоит притворяться, будто они бы мне помогли. Мой вид красноречиво даёт понять, что я не замышляю ничего хорошего, даже если говорю о «южном ветре». Но мы можем придумать свой язык, если ты так боишься спутать меня с сегментом... Ради этого я даже сниму серьгу во время обсуждения – никто из других «дотторе» не узнает и, следовательно, не сможет пройти ваш тест, если такой однажды пригодится. Предлагайте ваши варианты. У вас нетипичная для снеженских краёв внешность, так что за вашими выражениями лица было интересно следить даже на совещаниях (кажется, я уже об этом говорил). А ещё вы преуменьшаете гипнотичность своего взгляда и преувеличиваете степень прищура во время переговоров. У вас бледная кожа (кстати говоря, не хотите провериться на анемию?), но при этом темные волосы и тёмные глаза – это создаёт некий.. эффект. Не знаю точно, как стоит объясняться. Разве вам не описывали нечто подобное? Вы как минимум отлично запоминаетесь, так что не сомневаюсь, что должников мучают кошмары с вашим лицом... А меня будут мучить грёзы о вашем расхваленном особняке. Не травите мне душу (или её остатки), господин Регратор. В нынешних реалиях я продал бы сегмента за горячую ванну... Двух сегментов. А ваши интерьеры наверняка располагают к тому, чтобы принимать её трижды в день; они и их хозяин обязывают соответствовать. Грим, макияж... В обоих случаях последователи этих искусств мажут что-то на своё лицо, разве нет? Я плохо понимаю суть разницы, так что не сочтите моё невежество за грубость. В моё время выбор средств и техник у студенток академии был куда скуднее, а мои познания остановились на тех далёких годах. Ваши стремления к изучению нового похвальны, но я мало подхожу на роль модели, так что можете даже не намекать... В моих полномочиях только предложить вам относительно свежие тела. Тогда мои слова о гриме на трупах окажутся правдой, не так ли? Уже представляю вид Пьеро, вынужденного назначать мне отпуск под самый конец миссии... Впрочем, при таком раскладе я не почувствую особой разницы. Хочу похвастаться: последнее время я почти не чувствую существенной нагрузки... Не исключаю, что всё дело в огромной роли Омеги, на которого удобно легли многие задачи, однако и мои оставшиеся обязанности не приносят никакого дискомфорта. Может, так живительно сказался на мне Сумеру... Противный? Стараюсь только для вас. Впрочем, я не против хоть какого-то разнообразия в моих «титулах»; странно приятно быть противным, а не холодным или жестоким. Почему же запрещено полагаться на ваше восприятие постановок? Я полностью вам доверяю – точно так же, как и вы доверяете описаниям сумерских красот. Или вы также сомневаетесь в моей информации? У меня сомнения вызывает только выбор моего потенциального наряда. Разве это не попытка подогнать меня под подобие ваших ряженых светских шутов? С зачёсанными назад волосами я буду похож на облезлую псину, а не на джентльмена, и я не заикаюсь о бабочке. Она пойдёт мне только с бокалом мондштадтского вина... Прости Царица. Насколько я осведомлён, хорошие стилисты стараются подчеркнуть изюминку клиента, а не превратить его в чью-то копию, поэтому подумайте ещё раз, господин Панталоне. Подберите что-то стоящее, и тогда я, возможно, даже заплачу. Зато я знаю, что точно подойдёт вам. Загляните в посылку, господин Панталоне. По стечению обстоятельств я оказался на базаре, а там совершенно случайно наткнулся на эту диковинку... Она сразу напомнила мне о вас. Жду вашей оценки; надеюсь, что этот предмет соответствует вашим вкусам больше табака, и я не получу от вас ответ о том, что теперь его будет носить Николай. (Панталоне готов был проклясть себя за жалобы на холод – теперь его бросило в настоящий жар, от реакции на который сдерживало только присутствие Ро, всё ещё занимающегося чем-то на зрительной периферии... А взгляд прилип к письму, хоть Регратору и не нужно было перечитывать строки: они отпечатались в сознании, создавая вокруг него купол из догадок, вопросов и непозволительных выводов, лишая Дельца связи с реальностью. Регратор снова погрузился в воду, но на этот раз вместо разбившихся льдин он каждой клеточкой тела чувствовал обезоруживающий кипяток. Кол неловкости и стыда прорезался глубже. Панталоне не решался пошевелиться, лишь бы не дать ему дойти до забившегося с удвоенной частотой сердца... Регратор почти паниковал. Паниковал от неоднозначности письма, от собственной реакции и от всей складывающейся ситуации! Доктор писал о хорошем самочувствии... Всё могло объясняться его хорошим настроением, не так ли? Человек, столько лет проживший в относительной изоляции, наверняка плохо представляет себе границы товарищеского общения, очевидные для Панталоне... Но хотел ли сам Регратор, чтобы такое объяснение оказалось правдой? Ему в любом случае стоило реагировать спокойнее. Бездна, почему всё, связанное с Дотторе, заставляло Дельца терять своё привычное самообладание?! Панталоне очнулся только от резкого звука. Опыт не подвёл: Регратор обнаружил себя в относительно спокойной и ровной позе, и единственным сомнительным элементом его поведения можно было назвать только закончившийся секундой ранее ступор, к выходу из которого приложил обе руки сегмент, негромко хлопнувший в ладоши перед Панталоне... Это помогло очнуться в реальном мире, но не помогло с осознанием реальности происходящего; Делец совершенно растерянно посмотрел на Ро. – Сейчас обед, не так ли? У вас перерыв? – Ро спросил размеренно и терпеливо, указывая Панталоне на стену, – посмотрите на часы. Делец кивнул, повинуясь вежливому, но настойчивому предположению. Стрелки на циферблате указывали на два часа и семь минут. Тиканье раздавалось совсем рядом и напоминало о том, что Панталоне всё ещё находился на своей территории, в безопасности и спокойствии кабинета. Ураган чувств стал отступать, позволяя Регратору чуть больше руководить собой. – Да. Понадобится моё участие? – Делец обернулся к сегменту, убирающему в сумку необходимую папку. Безобразие стола под умелыми руками сегмента наконец вернулось к порядку. Регратор даже приятно удивился: документы были разделены на законченные и на те, над которыми ещё велась работа. Они с Ро определённо бы сработались... – Не совсем, – Ро не собирался увиливать, – это дополнительный способ уговорить вас поехать со мной. Один из необходимых документов находится в снеженской лаборатории, а вам такая прогулка будет полезна. Заодно проконсультируете меня по верности заполнения нескольких полей. Сегодня пятница, а вместе с этим перерыв, значит вы не потратите рабочие часы... – Не стоит убеждать дальше, – мягко прервал Панталоне, – я согласен. Сегмент кивнул и развернулся, очевидно направившись в гардероб, а Панталоне оставалось только спуститься следом. Никого из них не удивило его согласие. Регратору нужно было проветрить голову, а ещё он не мог не признать собственный интерес, направленный на устройство дотторевских лабораторий. Они были одним из самых недоступных для Панталоне мест: для решения срочных вопросов Дотторе наведывался в его офис лично, а досмотр проектов внутри подземелий, на которые уходили финансы, он, ссылаясь на труднодоступность и небезопасность, никогда не позволял. Стратегически Панталоне не мог позволить себе отказаться от предложения наконец проникнуть в эту тайну, даже если само предложение было ошибкой сегмента: при возможных спорах такой опыт позволил бы Регратору отбросить аргументы об угрозах и его неподготовленности, а значит получить прямой путь прямо во владения Второго Предвестника! Конечно, он бы не отказался от такой возможности, даже если бы они с Дотторе не общались... Но если бы они не общались, он наверняка бы её не получил – так насколько верно было оправдывать себя какой-то стратегией? Регратор не знал. В такие моменты куда легче было прикрывать свои решения политическими намерениями. Предвестники не были семьёй: они составляли объединение, внутри которого происходили свои разногласия и войны за влияние. Регратор отслужил достаточно, чтобы надрессировать себя мыслить так же: любая дружба – временная привелегия и возможность собрать больше информации, любая вражда – повод опасаться за свой пост, а не обижаться на несправедливое отношение... И всё же с Дотторе всё выходило совсем не так. Образ предвестничьей дружбы давно рассыпался прямо на реграторских глазах. В отношениях с Дотторе у Панталоне не получилось исполнять роль своего ранга – он всё равно скатывался на роль человека, чувства которого можно ранить, чувства которого для него важнее удачного сотрудничества или спокойствия по поводу отсутствия размолвок. Основной привлекательной чертой в отношениях с Дотторе был сам Дотторе, а не его статусность и выгода от подобного рода «дружбы». С Доктором было по-человечески хорошо... Но имел ли право Панталоне так думать? Сейчас он был скован долгом обязанностей, долгом целей и долгом своего положения. Разве простой смертный, сумевший забраться так высоко, должен растрачивать своё время и силы на эгоистичные социальные потребности? Разве должен забирать время и силы у своего коллеги, точно так же занятого проектами мирового масштаба? Доктор позволял это сам... Даже с величины своего опыта позволял это сам, заявляя, что в близости Панталоне нет никакой ошибки. И, наверное, Дотторе был прав: даже на высоких должностях люди оставались людьми, запертыми в потребностях их тел и сознаний. Неподчинения законам собственной биологии только помешает физическому функционированию, не так ли? Как бы Регратор не ненавидел мору, он не мог покупать товары, обменивая их на камни или прутья. Панталоне дотянулся до крючка, торопливо набрасывая на себя чёрное пальто. Ро, успевший облачится в подобие тёплой мантии, уже ждал его у дверей, и, завидев приближение Дельца, тактично открыл их, приглашая Регратора на свежий воздух... Вернее было назвать его свежим ветром, накатом ударившим по щекам. Делец привычно сщурился, доставая из кармана небольшой платок, чтобы торопливо смахнуть соскользнувшую от морозца слезу. Осень в этом году обещала быть безжалостно ледяной, и Панталоне уже боялся представлять строки расходов на обеспечение комфортной жизни в промёрзлой столице... Хотя в каком-то смысле он скучал по морозам. Они необъяснимо ассоциировались со стабильностью – являлись обязательным испытанием, которое всегда начиналось, но всегда заканчивалось, награждая коротким летним теплом. В этом году Регратор почти не успел насладиться летом: его вторая часть выпала на значимый для Панталоне конфликт, и теперь в воспоминаниях все летние деньки августа слились в один, полный непонимания и растерянности... Дотторе вызывал эти чувства с завидной регулярностью, и всё же они всегда приводили Регратора к новым осознаниям и открытию недопонятых ранее истин. А пока перед Панталоне открылись двери кареты. Ро сел вслед за ним, соблюдая почтительное расстояние, и назвал кучеру координаты, зашторивая поддувающее оконце, а Регратор закрыл глаза, фокусируясь на ощущениях покачивания от начала движения. Экипаж свернул на одну из отдалённых дорог, слишком каменистых для абсолютного комфорта, так что вместо изображаемого отдыха Делец отсчитывал повороты, изредка поглядывая в окно, чтобы не создавать впечатление, будто он запоминает маршрут (проблема была в том, что он запоминал!). Они направлялись в северную часть леса – Панталоне подметил это и, сопоставив с восточным положением своего особняка, счёл поездки в гости к Доктору развлечением весьма невыгодным... Впрочем, лабораторий наверняка было несколько – Дельцу не стоило исключать, что Дотторе имеет одну из них прямо под его поместьем или вроде того, учитывая весьма креативное мышление фатуйского гения. С его закидонами эта дорога бы наверняка прошла веселее... Отметив нескончаемое полотно леса, ориентировка в котором являлась занятием крайне бессмысленным, Панталоне осторожно перестроил внимание на Ро, поглядывая на него из-под полусомкнутых ресниц. И что он задумал?.. Ро по сравнению с другими «знакомыми» Регратора казался настоящей загадкой, в каком-то смысле слишком похожей на него самого: сегмент, как и Делец, не баловал других активной мимикой и очевидными проявлениями внутреннего состояния, однако Панталоне, привыкший быть с сегментами более откровенным, от этого чувствовал неловкость и собственную слабину – даже сегмент Дотторе умудрялся сохранять более невозмутимое выражение лица! Но правильно ли в этой мысли звучало «даже»?.. На каком-то этапе Доктор наверняка обнаружил себя отшельником, сфокусированным на своих задачах, как бездушный сложносконструированный научный аппарат, и от того понимал нынешнего Панталоне чуть больше, а Ро являлся лишь застывшим отражением того периода, не способного вырваться из уже сделанного на сломанную камеру снимка. Регратор физически не мог не меняться так же, как это делал искусственно созданный сегмент... В каком-то смысле оболочка аугментаций была клеткой ещё более тесной, чем человеческое мясное тело. «Мясное тело»... Панталоне хмыкнул, подумав, что Дотторе наверняка оценил бы формулировку. Хотя Доктору определенно стоило задуматься над своими. Может, Регратор просто слишком остро воспринял приятелькую речь? Страшно было даже признаваться себе, что это было похоже на... Нет, нет, определенно не было! Панталоне знал, как выглядели ухаживания – он был знаком с ними до тошноты тесно: чинуши не стеснялись пытаться выявить в Реграторе «своего» – из целей личных и похабных или из стремления к дальнейшему шантажу. Делец был достаточно высокопоставлен, чтобы ощущать чужие липкие жесты только при условии высокого уровня алкогольного опьянения «собеседника», и всё же менее неприятными они от этого не становились. Раньше Панталоне мог обсудить это с Синьорой, которая была знакома с проблемой лично, и хоть Предвестница не отличалась особым сочувствием и печалью (Розалина отмечала, что Регратору повезло родиться мужчиной, и предлагала тому представить ужас положения, если бы на месте его члена оказалось нечто другое), она хотя бы понимала, что Панталоне пытался передать! Её понимание и общий опыт облегчали отвращение, а окончательно избавляли от него бокал вина и шутки – это помогло Дельцу привыкнуть к такому положению вещей, какими бы нестерпимыми они не казались в начале... Впрочем, грань нестерпимого у Регратора была размыта уже давно: негативные эмоции в качестве последствий оставались, но Панталоне было сложно верно реагировать в моменте – Делец, выросший в бедных подворотнях Ли Юэ, отличался высоким уровнем терпимости, если это оправдывало поставленную перед ним цель... И это явно усложняло жизнь, учитывая, что одной из целей Панталоне всегда было желание угождать окружающим, оставляя как можно больше связей в надежде на дальнейшую полезность союзов. Регратор терпел чужой флирт, пока внутренности выворачивало от его склизкости; любые попытки намекнуть Панталоне на нечто романтическое или сексуальное всегда выглядели для него жалко и липко, и Делец искренне верил, что любые подобные шаги, любые комплименты в его сторону, сказанные с определенным намерением, просто обязаны вызывать отвращение и неприятность, но слова Дотторе... Это только подтверждало, что Регратор просто надумал лишнего, не так ли? Ему ведь не было мерзко. Панталоне был польщён вниманием, а эти небольшие тёплые заискивания так мягко дотрагивались до сердца... Друзья ведь могли обмениваться чем-то подобным без всяких скрытых причин? Регратор почти досконально сравнивал товарищество между ним и Дотторе с дружбой с госпожой Синьорой. Да, они могли посмеяться, вместе танцуя или пародируя какую-то пару из высшего общества; Панталоне мог позволить себе отпустить комментарий о формах Розалины, пока та отвечала с намёком на очертания его штанов, но это всегда воспринималось.. иначе. И Регратор не чувствовал, что должен смущаться или прятать собственное довольство, как это выходило с Доктором. По общественному мнению всё должно было быть наоборот: они с Дотторе были двумя мужчинами, дружба между которыми всячески одобрялась, пока приятельство мужчины и женщины всегда сравнивалось с началом отношений, хотя в действительности Регратор не мог испытывать к Синьоре ничего теплее, учитывая, что всегда отдавал предпочтение представителям его пола... Осознание ударило Регратора под дых, и он прикусил язык, будто это должно было помочь перестать думать. Панталоне несколько раз моргнул, а потом медленно отодвинулся чуть ближе к окну, чтобы как можно меньше смотреть на беспечного Ро. Значит, в отличие от Синьоры, мозг Панталоне втайне рассматривал Дотторе в несколько другой роли, что и стало причиной таких бурных реакций? Ещё одно подобное осознание, и Регратор откроет эту несчастную дверцу, чтобы выпасть прямо на отрезвляющий холод. Душность кареты начинала разжижать мозг... Или причиной было такое долгое нахождение в обществе сегмента Доктора? Регратор подозрительно посмотрел на Ро, следя за собственными эмоциями, а потом попытался прибегнуть к гипотетическим теориям: аккуратно представить, что было бы, если бы сегмент сказал ему комплимент, или если бы Панталоне потрогал его ногу.... Но при всех сценариях Регратор не чувствовал ничего, кроме приближения собственного сумасшествия. В этом были и плюсы: Делец мог сделать вывод о том, что его не привлекает Дотторе... Или его сегменты? Требовалось повысить специфику, и Панталоне снова закрыл глаза, визуализируя перед собой оригинала. Что бы могло выдать в нём непозволительное отношение? Какая ситуация будет значима для него, но незначительна для обыкновенной пары друзей? Регратор знал не так много «мужских» развлечений: в голову пришли только общественные бани и распространённая привычка хлестать себя и других крапивными вениками... Но Панталоне не посещал подобные групповые активности, а в готовности Дотторе оголиться перед толпой он сомневался даже больше, чем в своей собственной. Тогда что насчёт ванны? Что почувствует Регратор, если ему придётся принимать её вместе с Доктором? Какие мысли возникнут, если он будет смотреть на его стойкий силуэт, на широкие плечи, на пряди волос, упавшие на ключицы? Что подумает Панталоне, если его взгляд ненароком упадёт на его нижнюю часть тела, скрытую в размытости воды и под слоем пушистой пены? Случайно заденет Дотторе коленом? На очередной кочке ткань брюк как-то слишком некомфортно потёрлась о пах, и Регратор поперхнулся, тут же скрывая очевидную эмоцию за притворным приступом кашля. Панталоне отругал себя за непредусмотрительность: с его количеством уделяемого себе времени подобными «исследованиями» ему лучше заниматься наедине! Кажется, с сегментами Доктора он в самом деле стал чувствовать себя слишком комфортно... Ро успокоил Панталоне понимающими взглядом. – Вам стоит одеваться теплее, – он заметил с видом знатока, прежде чем выглянуть за свою шторку и уточнить, – скоро приедем. Обычно в лаборатории плюс. И они в самом деле приехали – окончание пути заняло всего несколько минут. Панталоне с лёгкой брезгливостью вышел на слякотную дорогу вслед за Ро, который подошёл к кучеру, дабы обсудить время ожидания (краем уха Регратор услышал, что речь шла о половине часа – за такое время сегменты вряд ли успели бы уничтожить его труп, если им вдруг надоела помеха Мастера), и огляделся по сторонам. В отличие от деревьев в городе, побледневших и осыпавшихся ещё в начале сентября, лесные гиганты всё ещё топили путников в поседевшем от наледи рыжем, смешанным с голубоватой хвоей. Основная дорога, как успел заметить Регратор, всё ещё была в грязи – виной этому служило движение экипажей, – однако лесные тропинки уже утопали в улёгшемся слое снега, создавая эффект параллельного мира, в который можно попасть, случайно шагнув в чащу. Шагнуть предстояло неслучайно. Ро разобрался с возничим и недвусмысленно подошёл к одной из троп, предлагая Панталоне последовать вперёд. Отлично: Регратору предстояло проверить этот маршрут на наличие капканов... Что там Дотторе говорил о протезах? Всё так же молча Делец отправился вперёд, медленно погружаясь в темноту чащи... Учитывая события последнего года, ему было не в первой ходить по лесам, и всё же каждый раз удивлял его особенными обстоятельствами. Жизнь определённо преподносила сюрпризы даже после тридцати... А когда-то Регратор наивно полагал, что наконец ступил на путь рациональности. На самом деле дорожек под ногами всегда было множество – как и в этом лесу, – и служили ли они цели запутать или только навести на абсолютно различные результаты, ещё предстояло узнать. Идти в молчании было неспокойно. Периодически Регратор косился через плечо, убеждаясь, что сегмент всё ещё идёт за ним. Лес медленно, но верно сгущался, и казалось, что над ним сгущаются и тучи – относительно светлое для снежной небо всё больше темнело, напоминая грозовое. Это навело Панталоне на попытку начать комфортный ему светский разговор: – Разве удобно добираться так далеко, когда в зимний период снежные бури заметают тропинки? Несколько шагов Регратор слышал только приевшийся хруст снега и листвы. – Это одна из основных лабораторий. Она.. пользуется популярностью. Если следы успевает замести, сегменты всё ещё хорошо помнят маршрут, – Ро пояснил, – температура нашего тела – лишь инструмент для более прочной интеграции в реальность, на деле переохлаждение не доставит вреда, даже если нам придётся идти по сугробам. – Как же дискомфорт? Или боль? – Панталоне спросил, снова меняя направление на крутом повороте тропы. – В нашем случае суждения о боли, существующей лишь в голове, наиболее актуальны. Нет смысла бояться дискомфорта, если он не причинит вреда телу и не лишит функциональности, – сегмент помедлил, прежде чем добавить, – Мастер терпим к боли изначально. – Дотторе не чувствует боли? – Панталоне удивлённо сверкнул глазами, оборачиваясь назад. – Врождённая анальгезия? Нет, этого диагноза у нас нет. Вы бы знали. Просто высокий болевой порог. – «У нас»... – Панталоне повторил, – в теории Доктор мог не передавать вам свои болезни. – Это не касалось бы такого основополагающего состояния, – Ро начал отвечать заинтересованнее, включаясь в диалог, – но вы мыслите в верном направлении. В большинстве своём у сегментов улучшен вестибулярный аппарат. – Дотторе легко укачивает? – Зандика – да. Панталоне замялся. Было непривычно, почти неловко слышать это имя в обычном разговоре, но одновременно с этим такое доверие польстило. – Тогда мне повезло, что он додумался избавить от этого вас, – Регратор ответил мягче, – иначе мне пришлось бы получать письма раз в месяц. Путь в Сумеру ведь лежит по воде. На какое-то время в лесу снова воцарилось молчание. Регратор не собирался убеждаться, что сегмент оценил его шутку, а поэтому выбрал надеяться на лучшее и идти дальше. И всё же с Ро было чуть сложнее... – С заинтересованностью Мастера он бы додумался дрессировать почтовых голубей, – раздался ответ. Сначала Панталоне показалось, что он ослышался – так тихо прозвучали слова! – и Регратор хотел было обернуться, чтобы переспросить, но к собственной неожиданности вдруг услышал под ногами металлический лязг. Каблук ударил по полу... Или по потолку? Регратор заинтересованно присмотрелся. На небольшом пустыре, окружённом деревьями, глубоко вниз, к массивной железной двери вела широкая лестница, опасно припорошенная тонким слоем скользкого снега. Это заставило Панталоне нерешительно замереть, и Ро не смог не среагировать на заминку. – Я могу помочь, – сегмент предложил. – Я бы был благодарен, – Регратор прикрыл глаза, благодарно улыбаясь, – я не приучен к подобным экстремальным спускам... Панталоне ожидал, что сегмент просто протянет ему руку, но тот отличился изобретательностью: дойдя до середины лестницы, Ро махнул Дельцу рукой и, стоило тому подойти, удержал его под локти, помогая спустится до его уровня, после чего точно так же спустил вниз. Это действительно ощущалось.. безопасно. И такое заключение выбило из Дельца усмешку. Всё-таки Дотторе мог быть заботливым – своими собственными методами и со своими собственными целями, но определённо мог. Отвлечённый на мысли, Панталоне не заметил, какие именно манипуляции Ро успел проделать с дверью, но та открылась, демонстрируя Регратору простирающийся за ней тёмный коридор. Делец вошёл внутрь и, почувствовав тепло, распахнул пальто, оборачиваясь на сегмента. – Насколько разумно хранить документацию в лаборатории? – с подозрением спросил Делец, не впечатлённый окружающим мраком и негостеприимной пустотой. – Это первый этаж. Тут нет непосредственных экспериментальных станций, только служебные помещения, – ответил Ро, окончательно захлопывая дверь. Тьма застилала подземелье лишь пару мгновений: уже спустя секунду вдоль низкого потолка замигали неприятным голубым бледные лампы, а на стыке с отдалённой чернотой мелькнула бирюзовая макушка. Один из сегментов, занимавших лабораторию, резво приближался к прибывшим, перебирая ногами в полупрыжках. – Новый объект для экспериментов? – неизвестный засмеялся, – шучу, господин Регратор, вас не сравнить с расходным материалом. Сегмент замер на месте, складывая руки на пояс, и с широченными глазами изучал гостей. Он совсем не был похож на знакомые Дельцу версии, и начиналась эта разница с внешнего вида: непослушные кудри короткими волнами подпрыгивали вверх, а лицо скрывала совершенно другого толка маска, пластиной облегающая всю кожу так плотно, что тени от блёклого света едва выделяли нос. От этого только больше подчёркивались краснючие, как спелая смородина, глаза, которые казались у него куда более яркими. – Добрый день? – Панталоне едва нашёлся, что ответить. Однако сегмент уже забыл о Дельце, переметнувшись к Ро. – Где тебя носило? Ты же знаешь, что Гамме плевать. Как мне ещё согласовывать с Мастером планы? – он раздражённо сщурился, тыча в сегмента пальцем. – Перед нашим отбытием обсуждалось, что ты волен в принятии решений и без консультаций, Бета, – устало ответил Ро, добавляя тише – пока они не затрагивают поездки в другие регионы и превращение оперативников в железных собак... – Я уже не занимаюсь собаками! – оскорблённо фыркнул Бета, – сколько ещё вы все будете это припоминать? Или мне описать случай, когда ты помыл пол с кислотой? – Не я додумался переливать кислоту в бутыль для моющего средства, – Ро потёр переносицу. – Ро! – раздался третий тон из конца коридора. Теперь уже три совершенно разных Дотторе впутались в один разговор. Регратор мог только хлопать глазами, разбирая, как отличаются их интонации и манеры изъясняться: оказалось, что даже с одними голосовыми связками можно говорить поразительно разнообразно... Но это всё ещё не упрощало попытки уследить за нитью диалога. –...приходить. Чтобы отвлекать? – Бета, по-видимому, продолжал нападать. Все иллюзии о взаимопонимании рушились на глазах. Панталоне наивно представлял, что разногласия сегментов встречаются только во время рабочего процесса, но оказалось, что те умудрялись гавкать друг на друга даже из-за каких-то глупостей... Это ведь всё ещё был один человек! Конечно, Регратор не ожидал, что сотни лет дотторевской жизни проходили без изменений и всё же такая неприязнь сегментов друг к другу всё ещё удивляла... Или правильнее было бы сказать «неприязнь к себе»? Панталоне тактично молчал, стараясь не нарываться на спор (сегменты явно не были в восторге от нового лица на их территории), но молчание рождало новые мысли. Что сделал бы Регратор, встреть он свою более молодую версию? Делец никогда не относился к прошлому себе с жалостью – даже думать об этом было позорно, – и всё же в какой-то степени он гордился лиюэньским дитём, которое смогло всё это преодолеть. Безусловно, он совершал грубые и глупые ошибки, но было сложно мысленно разделить себя на две части и представить, как более новая из них отчитывает старую за неопытность и отсутствие навыков, приобретённых намного позже. Панталоне ценил свой путь, ценил свои усилия и труд, и с осознанием этой ценности он не считал молодого себя достойным грубостей или более жестоких жизненных уроков. Разве сегменты Дотторе не считали так же? Разве не разделяли один и тот же горький жизненный путь, разве общий опыт не рождал в них взаимопонимания? Ведь даже со всеми различиями они всё ещё оставались Дотторе, и если Дотторе – Зандик – ценил себя... Он не ценил, не так ли? Сколько бы Доктор не заверял Регратора в своей монструозности, Панталоне осознал весь масштаб проблемы только сейчас. Его выходка с попытками отвязаться в самом деле была искренней. Дотторе противостоял самому себе так долго и глубоко, что попросту не хотел давать себе и шанса оказаться в ситуации, где другой человек встанет на его сторону. Может, Доктор никогда не знал, что это значит, а может попросту забыл... Но ведь всё изменилось. Значит, всё-таки вспомнил? Панталоне машинальным движением пересчитал кольца. Сейчас было не время поддаваться раздумьям. –...тебя никто не держит, – третий сегмент оказался спокойнее, что плохо сочеталось со странным крестом на лице. – Ещё бы кто-то держал, – огрызнулся коротковолосый «Дотторе», прежде чем развернуться на пятках и зашагать обратно, вскоре окончательно скрывшись в глубине лаборатории. Оставшиеся двое обернулись на Регратора, вынуждая того метать взгляд между ними. – Это друг Мастера – Господин Панталоне. Девятый Предвестник, – пояснил Ро. – Да, я видел газеты, – неизвестная версия отвела взгляд и, должно быть, неосознанно подошла ближе к Ро, уцепившись за его рукав, – что-то случилось? – Я предложил господину Дельцу прогуляться. В Сумеру всё идёт по плану, – прозвучало осторожнее – более эмоционально, чем обычно. Ро даже улыбнулся: уголки губ на мгновение отдалились друг от друга в попытке утешить, сгладить долгое расставание. – Тогда почему ты так долго не приезжал?.. – сегмент спросил, с искрящимся в глазах разочарованием подтолкнув собеседника локтём, – я прочитал те исследования, хотелось обсудить с кем-то осознаннее Альф... – Дельта с тобой не говорит? Каппа? Другие Йоты? – сегмент свёл брови. – Наивно, – фыркнул Йота, покосившись на Панталоне, старательно изображающего заинтересованность потолком. Ро проследил за его взглядом и вздохнул, снимая с себя накидку и складывая её на согнутое предплечье. Он снова обратился к Дельцу, меняя тон на более деловой: – Мы пойдём вперёд. Вы можете дождаться меня здесь или пойти за нами, – сегмент констатировал варианты, отчего-то многозначительно поглядев на Дельца, предлагая второй из них, и обернулся, дотрагиваясь до спины Йоты и направляя его вместе с собой. Лишившись пристального внимания сразу нескольких пар недоверчивых глаз, Панталоне выдохнул, чуть расслабляясь. Даже один Дотторе требовал особенного подхода, а когда таких было много, Регратор чувствовал себя на настоящем минном поле – любой его звук или жест мог разозлить любую из копий... Выждав достаточно времени, чтобы Ро и Йота успели отойти (Регратору не хотелось влезать в потенциальные новые разборки), но недостаточно, чтобы потерять их из виду, Панталоне опасливо двинулся вперёд. Честно говоря, его воображение рисовало лабораторию куда более жутким местом: он наивно ожидал сразу увидеть смертоносные разработки, куски трупов и лужи крови, и теперь был несколько разочарован, ступая по абсолютно непримечательному коридору. Вероятнее всего, проблема была в запертых дверях и этажности: как сказал Ро, непосредственные площадки для экспериментов располагались ниже, а незначительные частички жути были спрятаны от Панталоне на многочисленные замки. По мере их продвижения Регратор вглядывался и в открытые помещения, однако в основном в их потёмках скрывались только ванные комнаты или небольшие склады, заполненные пробирками и другой лабораторной ерундой. Панталоне со скукой считал шаги, приближаясь к очередной из открытых дверей – он был уверен, что обнаружит там очередные стеллажи и привычную пустоту, однако по мере приближения он всё чётче слышал за ней приглушённые голоса... Детские голоса. Это заставило Регратора оживиться от любопытства. Едва ли господин Дотторе держал у себя в заложниках невинных детей, или Панталоне только предстояло изучить все тонкости морального компаса Второго Предвестника? План в голове возник почти сразу. Регратор остановился, тихо наблюдая, как двое его надзирателей растворяются в черноте, а потом, убедившись в отсутствии слежки, юркнул прямо за дверь, прикрывая её за собой для пущей незаметности... Догадка Панталоне подтвердилась: просторная комната, отдалённо смахивающая на весьма мрачную детскую, была заполнена несколькими маленькими голубоволосыми существами, коллективно проигнорировавшими появление выделяющегося из общей массы тёмноволосого Дельца. Регратор даже недоверчиво замер на месте, пытаясь определить, имеет ли он право шевелиться, лишь бы не спугнуть сложившуюся идиллию... Но несколько Дотторят, конструирующих что-то на полу и повернувшихся на звуки шагов, не проявили к Панталоне никакой агрессивности, лишь заинтересованно пуча большие красные глаза. Двое у конструктора, пара с книгами и один в уголке – все они скоро зацепились за Панталоне, сверля его внимательным взглядом, но настороженно молча. Теперь Делец мог изучить их чуть лучше... Регратор с непониманием натыкался на странные детали: один из сегментов держал страницу механизированной рукой, другой прикрывал кудрявой чёлкой разобранную половину лица, а последний из «выделяющихся» смотрел как-то уж слишком отстранённо, будто всё окружение было ему безразлично... Делец взял себя в руки, пытаясь избавить себя от лишних вопросов и выдавить добродушную улыбку. – Привет, – он поздоровался дружелюбно, показывая свободные ладони – я не причиню зла. – Глупо так говорить, – пробормотал один из ребят, обращая внимание Регратора на себя. «Разговорчивый!» – решил Панталоне, аккуратно двинувшись к нему. с такого расстояния уже можно было разглядеть обложку книги: «биохимия» – гласил заголовок. – Почему? – с наигранно преувеличенным удивлением спросил Делец. Он пытался вести себя как с обычными детьми, но сегментов это не впечатляло. «Разговорчивый» Дотторе безразлично вернул внимание тексту параграфа. – Все его причиняют, – с детской невинностью ответил сегмент. Панталоне почувствовал, как по его плечам пробежали мурашки. Он научился этому в лаборатории, или Доктор в самом деле мысил так изначально? Регратор не знал, какой из вариантов взволновал его больше, и в надежде оглянулся на других... Но те незаинтересованно вернулись к своим делам, очевидно, не видя поводов для спора... Один лишь мальчик в самом углу стал усиленнее что-то чиркать. Только сейчас Делец рассмотрел, что весь стык двух стен был увешан рисунками, большинство из которых были грязными разводами непонятных деформированных фигур. Несколько слоёв рисунков, отражающих ужас и мрак: пожары и кривые джунгли, чёрные силуэты и угловатые цветы, грязно-зелёные насекомые и перечёркнутые листы. Регратор замер на месте, не в силах оторвать от них взгляд, пока радостный мальчик заметил его внимание и стал воодушевлённо болтать о работах, будто и не переживая о том, что Панталоне не был ему знаком. Маленький Дотторе поднял с пола одну из недавних работ, протягивая её Дельцу. – А вы господин Панталоне? Йота показывал мне коллег Мастера, и вы похожи на господина Панталоне... На восьмо... На девятого. Я видел фото, – хвастался сегмент, – Мастер сейчас в Сумеру, поэтому если вы к нему... А вы оцените мои рисунки? Бета говорит, что они чушь, а Йота уже уст... Мальчик не переставал тараторить, но с каждым словом Регратор всё меньше и меньше разбирал его слова. Панталоне не помнил, когда в последний раз испытывал такой ужас; он старался не терять лицо, нейтрально рассматривая работу, но его глаза определенно начинали его подводить. Он вглядывался в автопортрет, на котором силуэт, принадлежащий Дотторе, двумя цветами был разделён на «зло» и «добро», а возле слова «зло», цвета которого было в фигуре силуэта куда больше, красовалась галочка. Он смотрел на этот жуткий автопортрет, а потом снова на активного, большеглазого мальчика, с нескрываемым энтузиазмом описывающим ему все мысли, приходящие в маленькую головёнку. Смотрел на рисунок и на него. Крохотные сегменты проводили свои будни в запертой комнате. Без пользы для оригинала, без развития, без возможности вырваться из бесконечной рутины. Изголодавшиеся по общению, по вниманию и любви, они были обречены на жизнь ещё хуже жизни собственного Мастера. Регратор чувствовал, как начинал кипеть. – Документ найден. Мы можем возвращаться, – послышался сзади голос Ро. Панталоне ревностно – он был слишком сбит с толку, чтобы смущаться – обернулся на него, с трудом сдерживаясь, чтобы не начать задавать накопившиеся вопросы прямо при детях, и старший сегмент, заметивший его настрой, без промедлений пригласил Регратора в коридор. – Я полагал, что Дотторе создаёт вас для помощи. Для разных мнений или что-то вроде, – он бросил в спину Ро, успевшего отдалиться на несколько метров, и заспешил за ним, – зачем ему дети? Какие рациональные причины? – Детский невинный взгляд на вещи тоже может быть ценен, – ответил Ро. Ответ неожиданно кольнул. Детский невинный взгляд... Даже самая маленькая версия Доктора украшала стены сотнями кошмаров, отразившихся в его сознании нестираемым чернильным пятном. – Тогда почему не остановиться на одном? – Регратор несдержанно рявкнул, – они все... С ними что-то не так. И им приходится жить взаперти, в одиночестве... – В этом возрасте Зандик к этому привык, – безразлично продолжала аугментация, – А Альфы были первыми. Создание сегментов – нелёгкий процесс, ошибки при первых пробах неизбежны. Они дошли до двери: сегмент остановился, чтобы ввести код, а Регратор замер заранее, всё ещё слишком захваченный эмоциями. – Разве Зандику хотелось бы проживать это снова?! Им и четырнадцати нет! – Им есть сотни лет, – с усталым вздохом ответил Ро, распахивая дверь, – это не обычные дети, господин Панталоне, их не отдать няням или в детский сад. С ними занимается Йота, они гуляют и проводят собственные эксперименты; игровая – это не тюрьма, а необходимый для их возраста элемент будней. Ро покинул лабораторию, а на замену ему в коридор влетел штормовой ветер – Панталоне едва успел завернуться в воротник. – Насколько это этично?! – Регратор не следил за словами, выбегая на улицу вслед за Ро. Сегмент скептически поднял брови, с искренним недоумением сщурив глаза. – Не фатуи рассуждать об этичности, – отрезал, – что было бы правильнее на ваш взгляд? Уничтожить их? Панталоне замолк. Промелькнувшее в сознании «да» мгновенно поумерило его пыл, а разгорячённое и взбудораженное чувство справедливости застлил успевший прокрасться в чащу мороз. Ро молчал тоже. Между широкими ветвями пролетал, словно через сито, мелкий и колкий снег. Прошлого несколько минут, прежде чем мыслей наконец перестало быть слишком много. Регратор успокоил дыхание, медленно перевариваривая всю информацию, полученную за сегодня... Этот день определённо грозился довести его до долгожданной психушки. – Вы знаете Мастера, но за его долгую жизнь у него накопилось множество скрытых сторон, – вдруг тихо заговорил сегмент, – будет лучше, если они не станут сюрпризом. Необходимо принять решение, которое не принесёт сожалений... В вашем случае это «спокойствие или Дотторе». Панталоне задумчиво поправил пальто, глубже кутаясь в тёплый мех, а потом усмехнулся. – Я, как финансист, должен делать грамотные ставки. Поставить на «Дотторе» выгоднее – это легко объясняется количественностью: «Дотторе» много, а спокойствие одно. Мой выбор очевиден. Ро удивлённо глянул на него, и они оба посмеялись, прежде чем отправиться к ожидавшему экипажу. Дорога обратно прошла без происшествий; Ро действительно продемонстрировал Панталоне оформление пары отчётов, уточняя, как лучше будет вписать некоторые данные, и Регратор охотно помог, пряча вглубь подозрения о фальшивости сегментской неосведомлённости. У банка они распрощались – Ро засобирался к Пьеро, а Дельца всё ещё ждала неоконченная работа, на которую тот печально посмотрел при входе в кабинет... Но настроение поднялось, когда взгляд Регратора набрёл на оставленный коробок. Очередной подарок. Панталоне совсем о нём забыл... Отложив все надуманные планы, Делец быстро расправился с упаковкой, обнаруживая на дне небольшой полукруглый гребень, изготовленный в соответствии со всеми традициями Ли Юэ... У Регратора, кажется, даже подкосились колени! Он давно не видел такой узорчатой прелести, такого синеватого жадеитового изящества, украшенного по центру тройкой аккуратных камней! И тут же расплылся в довольной, трепетной улыбке. Панталоне подлетел к зеркальцу и, полюбовавшись на своё довольное и румяное лицо, закрутил влажные от осеннего снега пряди в подобие пучка, невесомо и нежно закрепляя его элегантным украшением. Тот распался в мягкое облако, кружевами обрамившее весь затылок, а блики от камней заиграли на кудрях... Делец засиял вместе с ними. В подарки, адресованные ему, никогда не вкладывали столько внимания... Или он сам никогда не замечал в других такую ценность?)