Лично в руки

(Рабочая секция лаборатории жгла и кипела, добавляя жара к и без того тёплому сумерскому климату. Сегменты коротко переговаривались между собой, передавая друг другу бесконечные бумажки с чертежами и планами, создавая вокруг огромной железной махины настоящий гам, но даже во всём этом беспорядке Гамма не мог не заметить Омегу, наконец вернувшегося из Снежной. Он только что прибыл – об этом красноречиво докладывали новые папки, выложенные на его стол, и конверт в руках. Кажется, Дельта крикнул ему, что Мастер занят, а Омега на это только безынициативно кивнул и, к удивлению Гаммы, сел на обшарпанный стул, устремив взгляд в свежую штукатурку на соседней стене. Он выглядел мрачно. Гамма сщурился, незаметно обращаясь к серьге. В глубине сети сознания других сегментов ощущались, как большая, но невероятно хрупкая паутинка, неловкое прикосновение к которой означало неминуемый разрыв тончайшей нити, связывающей его с искомым объектом... А леска, ведущая к Омеге, зачастую и вовсе скрывалась в непроглядной тьме. «Зачастую», конечно, не означало «всегда»: сегодня к Гамме, словно по голубому капилляру, текло ничем не разбавленное сметение, и это сметение сбивало с толку. Вот только Гамма никак не мог определиться, вселяло ли оно интерес, или наоборот – пугало. Что должно было произойти, чтобы из всех сегментов в сомнениях оказался Омега?.. Отложив всё оборудование, Гамма подкрался к старшему, наблюдая за ним из-за спины. Сегмент действительно сидел без дела, а в сером халате напоминал теперь грозовую тучу, не отпуская из рук злосчастный конверт. Он давно не выглядел таким.. неуверенным. – Какие новости в Снежной? Призрак Синьоры увидел? – Гамма накренился над столом Омеги, насмешливо склонив голову. Тот поднял на него невесёлую мину, что было... В общем-то, вполне типично. – Хуже, – фырнул едва слышно, – призрак Девятого. Всё ещё вижу его лицо. Гамма обронил с лица улыбку. – Очень смешно. В массовой культуре призраки материализуются только от мёртвых. – Он был к этому близок, – уклончиво ответил Омега, ещё раз прокрутив письмо между пальцев. Мгновенно замерев, младший сегмент чуть было не рухнул на пол, когда рука в перчатке заскользила по поверхности стола. Он не шутил. Омега был серьёзен ровно так же, как и вся ситуация, раз он на самом деле пошёл на контакт, доверившись Гамме... Но недостаточно серьёзной, чтобы вместо письма сегмент притащил треугольное извещение – это радовало. – Ты наконец получил подтверждения, что твои суждения об эффективности не соответствуют действительности? – Гамма спросил с сарказмом, но беззлобно, садясь напротив, – Я думал, это стало понятно уже после того, как Мастер... – Заткнись, Гамма, просто заткнись, – огрызнулся Омега, нервно проводя руками по волосам, и наклонился к столу, пряча невесёлый смех в ладонях, – ты даже не представляешь... – Так расскажи, чтобы я представлял. Омега помолчал, решая, стоит ли посвящать в эту ситуацию кого-то ещё... Но всё же решился и, пошарив в кармане, в немом жесте выставил перед младшим банку таблеток. – Несколько дней на превышающей норму дозировке. Я бы не узнал, если бы он не попытался проглотить пару таблеток у меня на глазах... Продолжение истории повисло в воздухе. Гамма невольно выпрямил плечи, медленно моргнув и сверяясь с ощущением реальности. Он надеялся, что собеседник победно ухмыльнётся, обвинив непутёвого коллегу в доверчивости, но Омега молчал, оставляя очевидные детали за скобками и не отрицая их существования. Это был не слишком сложный пазл. – Ты... – Гамма открыл рот, подбирая слова, и усмехнулся, справляясь со страшными осознаниями, сжимающими мозг в нерушимые тиски, – Даже не смей хвалиться спасением. Твои действия привели к этому. На твоей совести могла быть смерть Девятого Предвестника... – Он не умер, – отрезал расторопно, – я не заставлял Мастера писать такие письма. Это его решение. – И к чему оно привело? – Гамма повысил голос, обращая на них внимание остальных, из-за чего пришлось перейти на ядовитое шипение, – Твои сомнения только подтверждают, кого стоит считать зачинщиком этой ситуации. Добился своего? Поздравляю! Двоих одним ударом! – Они вернутся в русло. Такая привязанность друг к другу – это слабость. Гамма выхватил из чужих рук письмо, вставая со стула и с вызовом смотря на Омегу. – ...Или она придавала им сил? – он вытянул письмо перед собой, но недостаточно низко для того, чтобы его можно было забрать из положения сидя, – во что ты веришь сейчас, Омега? Фыркнув, Омега с нарочитой неохотой поднялся с места, заключая в ладонь ближний к нему край письма, пока Гамма не спешил отпускать противоположный. Конверт играючи зашуршал в паре рук; сегменты многозначительно переглянулись) Господин Иль Дотторе, Я вас понял. Мне дсотавляли уволь(зачёркнуто) удовольствие наши беседы. Сложно назвать меня хорошим товарищем, но не могу сказать этого и от вас – верояно, я такого заслези(зачёркнуто) засжи(зачёркнуто) заслужил. Радует, что жизнь станет споконйнее без постояннных недомолвок, лишних догадок или таких беспричинных смен тона. Мне больше ничего не нужно. Надеюсь, всё, произошедшее между нами, не скажется на рабочей дельности(зачёркнуто) деятельности. Увидимся на совещании по поводу вашего успешного зашервения миссии в Сумеру. Желаю успехов. Искренне ваш, Панталоне (Дотторе медленно спускался по строкам, вглядываясь в каждую букву, и с трудом отцепил себя от последнего, растянутого смазанной каллиграфией слова, закончив читать на самом последнем завитке. Вот и всё. Панталоне наконец отказался от него и его идиотских ответов, так что теперь не понадобится выжимать из себя новую порцию складных выражений и оскорблений. Он был свободен. Свободен до рези в глазах – от излишнего напряжения и бессонных ночей. Последние недели в Сумеру проходили плохо. Дотторе не мог уговорить себя зажмурить веки – что уж и говорить об уговорах о качественном сне, и всё же он не тратил освободившееся время с пользой. Всё валилось из рук: пробирки трескались, детали механизмов... Трескались тоже, если говорить откровенно. Разломать на части хотелось всё подряд, лишь бы доказать себе, что осколки рассыпаются окончательно и безвозвратно. Никто в здравом уме не будет склеивать то, что можно заменить более новой лицеприятной версией, а у разбитых вещей нет пути назад. Доктор понял это давно – в своей жизни он успел разрушить достаточно... Поэтому ему не нужно было, никак нельзя было надеяться на то, что он снова почувствует с Регратором то же, что по глупости позволил почувствовать себе... Когда? Недели или месяцы назад? Время срывалось с водопада, исчезая в утреннем тумане, а секунды оседали едва заметной росой. Он больше не ощущал, сколько прошло. Он вообще ничего не ощущал. – Любуетесь, придурки? – Доктор подал голос, не разворачиваясь к пялившим в его спину сегментам. Гамма вздрогнул от неожиданности и, не найдя подходящего начала, толкнул Омегу в бок, выставляя его вперёд. – Омега хочет кое-что рассказать. – Горю желанием, – пробубнил второй сегмент и, не спеша объясняться, поставил перед Мастером несчастный бутылёк пилюль. Дотторе вздохнул. В последнее время его не хватало даже на раздражение, поэтому он молча зажал баночку между пальцев, прокручивая в целях опознавания средства. Осознание его направленности огнивом разожгло в голосе забытые зачатки злости. – Хорошая шутка. Почему не путёвка в стационар? – он рявкнул, награждая сегментов ожидаемым вниманием. Потускневшие глаза устремились куда-то между Гаммой и Омегой, и Омега подметил, что если Регратор выглядел на свои тридцать-с-чем-то, то Мастер определенно выглядел на свои сотни. У любого гробовщика наверняка возникло бы невольное желание его похоронить... – Можете считать, что путёвка в дневной стационар имеется, – Омега проговорил размеренно, и, заметив поднятую бровь, пояснил, – не у вас. Дотторе перевёл взгляд на таблетки, а потом обратно на сегментов. Это поведение провинившихся детсадовцев начинало ему надоедать. Он сдержал порыв выпнуть обоих за дверь, выдавив: – Конкретнее. – Это таблетки господина Панталоне. Он приобрёл их после вашего прошлого письма и на моих глазах принял горсть после прочтения последнего, – прямо высказал Омега. Пинок в солнечное сплетение. Удар пришёлся по нервам, захватывая всё тело. Погасший на мгновение свет, расплывчатость в глазах и скрежет в ушах, прорезавшийся до самого биения сердца, выпущенного на волю и грубо заколотившего виски, но самое главное – спазм диафрагмы, от которого перехватило дыхание: вдох и выдох походили на неосуществимую мечту. Боль ушла на второй план, затмеваясь ужасом от осознания своего положения. Но удара не произошло. Доктор сидел на месте, ощупывая собственный тяжёлый стол, пока его сегменты хмурились, смотря на его жалкое лицо, отражающее мгновение оторванности от реальности, и ждали ответа. Пространство вокруг медленно обрисовалось прежними красками, а лёгкие наконец наполнились кислородом – приятно тёплым. – Регратор жив? – поинтересовался на автомате, но сгладил, – Ты оставил его там? Омега, это Девятый Предвестник, наказание бы... – Я не «оставил его там», потому что Регратор рисковал доглотаться до комы, и вы бы размазали меня по стене, – сегмент фыркнул, недовольный оказанным недоверием, – пришлось очистить желудок, ввести антагонист и передать относительно вменяемым врачам. Дотторе медленно выдохнул, только сейчас понимая, как за несколько секунд напряглось всё тело. Бездна. Нежданное волнение и отвратительное отсутствие безразличия окончательно выводили из равновесия и, если скатываться в честность, он совершенно не понимал, что конкретно роилось в его голове. Ему отчаянно хотелось заставить себя поверить, что резкое стремление взяться за здоровье Регратора лично было вызвано осознанием важности его фигуры для Снежной, но это было яснейшим самообманом, отчего в голове вдруг появилось желание попросить сегментов привязать его к стулу... Ещё желательнее – связать и поджечь, чтобы огонь выжег из груди дурь, когда-то уже оставившую его в покое. Поджечь ноги, чтобы избавиться от желания проползти на коленях. Ампутировать пальцы, чтобы избавиться от желания написать ещё строку. Срезать с лица оставшуюся кожу, лишь бы не было надежд найти на себе восхищённый, как во сне, фиалковый взгляд... – Он в поря... – Доктор укусил себя за изодранную изнутри щёку, – в норме? Гамма зыркнул на Омегу, снова подталкивая его локтём, и тот раздражённо пихнул младшего в ответ. – Делец в норме, – сегмент помедлил, подбирая интонацию, – Что на ваш счёт? Кабинет погрузился в тишину. Доктор напряжённо смотрел на Омегу, ожидая пояснений, но тот молчал, не спеша продолжать мысль... Противная зараза. Пауза только прибавляла надоевших мыслей, всё это время слой за слоем погружавших Дотторе в кокон, отрывая от реальности. Суждений становилось так много, что за ними терялась суть. Какие из них были правдой? Доктор не знал. Правда затерялась в лабиринтах субъективных выводов... Грёбанный лицемер. – Вы сидите без дела, – не дождавшись ответа, Омега, конечно, начал с самого главного, – и напоминаете труп – по полезности и по внешнему виду. Вас не заботит миссия... – Меня заботит миссия! – огрызнулся Дотторе. Он зашагал в сторону Омеги, врезаясь грудью в грудь, и сверкнул глазами, ещё более красными от расширенных капилляров. Такие же голубые волосы, такие же шрамы, такая же.. фальш. А теперь сегмент посягнул на первенство, высказывая о бесполезности оригинала... – Тогда почему весь контроль в моих руках? Неблагодарная тварь. Дотторе рванулся и рыкнул, хватая сегмента за грудки и впечатывая в стену. Папки с записями и книги посыпались из близлежащего шкафа. Прочь знания; пусть царствует бурлящая внутри желчь, наконец направленная вовне. – Потому что я, бездна возьми, тебе это позволяю! А ты в свою очередь позволяешь себе слишком много лишних слов! Омега не сопротивлялся, безразлично позволяя Мастеру вбивать его в стену. Это не принесло бы значимого ущерба, даже если бы он был человеком – Дотторе оказался захвачен эмоциями и вымещал их, а не пытался на самом деле вывести сегмента из строя. – А сколько лишних слов позволили себе вы? Дотторе яростно обернулся, разжимая пальцы на воротнике Омеги и подбирая ответ, но, увидев Гамму, успевшего дойти до стола и указывающего на лист бумаги, остановился. Сегмент держал в руках одно из бережливо сложенных писем, с осуждением рассматривая выжившего из ума Мастера. – Он доверял вам, потому что искренне верил, что вы этого заслуживаете. И пытался убедить в этом, даже когда вы причиняли ему боль. Гамма ожидал всего. Он представлял, как следующим к стене прижмут его; воображал, что Доктор заставит их уйти восвояси... Но вместо этого в кабинете раздался смех. Жуткий, раскатистый и отчаянный. Почему так уморительно было слышать от своей аугментации собственные мысли? Почему они так раздирали грудь, выбивая новые и новые смешки, лишь бы унять это омерзительное жжение? Дотторе смеялся. Смеялся оттого, что не понимал себя сам, и даже другой «он» не понимал его сейчас. Никто не понимал. Как могут мыслительные процессы в голове учёного не подчиняться его же логике? Ну что за абсурд – до колик в животе! Кем вообще был Доктор? Существовал ли настоящий Дотторе сейчас, или он собственными руками превратил свою личность в жалкую копию? Он так старательно изображал идеального себя, что потерялся, лишившись настоящего. Какая забава! Забавно от глупости! Забавно до самых слёз! Слёз, кипятком брызнувших из глаз, подаривших освободительное щипание – наказание за самого себя и от самого себя. Дотторе схватился за волосы, корчась от смешков, медленно перетёкших в истеричные рыдания, и зыркнул на ошарашенных сегментов. Жалко. Концерт перед теми, кто находится в его подчинении, но в этот раз хотя бы не перед самим собой – или зависит от перспективы? Снова забавно. И снова не хватает воздуха. Он бился по кабинету, как пойманная в сачок цикада, и никак не мог замереть на месте, зафиксировав на себе привычную маску... Маска отлетела в сторону, когда дрожащая рука попыталась подхватить её с полки. Куда-то под стол... Бездна. Плевать. Дыхание было слишком частым, но воздуха всё равно не хватало. Дотторе едва ли различал окружающие предметы, но совершенно точно осознавал, что он не в себе. Ещё немного, и Гамма и Омега действительно привяжут его к ближайшему операционному столу... Сдёрнув лабораторный халат, Дотторе оборвал первую пуговицу рубашки, пытаясь пустить в лёгкие больше кислорода. Что с ним не так? Омега пытается что-то говорить, а Гамма вытягивает руки... Слова сливаются в неразборчивый пластилин. Нет, ему точно нужно что-то с собой сделать... Что именно, если вариант с перерезанием горла удачным счесть нельзя? Царица, как же хотелось нормально дышать... План родился в голове сам собой. Бешеные раскрасневшиеся глаза метнулись к упавшей под стол маске, и Дотторе, оценив свои текущие возможности, вместо этого растормошил передние пряди, будто это могло помочь скрыть лицо. Должен быть вечер... Или ночь? Не важно. Уже темно и малолюдно. В крайнем случае он притворится пугалом от ворон... Он грубо повёл рукавом, стирая влагу под глазами, и дёрганно зашагал к выходу из лаборатории, отросшими ногтями врезаясь в огрубевшую кожу ладоней)