I'd have burned the world for you, my love

      Когда Чонгук, с безумным отчаянием, ворвался в Импориум, на его лице застыла воинственная гримаса. Потребовалось всего лишь мгновение, чтобы все закипело и превратилось в глубокое безнадежное поражение, когда он увидел и поднял на руки безвольное тело Чимина. Какой парадокс: он нашел мальчика там, где впервые его увидел.       Дождь уже прекратился, и потемневшее небо постепенно прояснялось с наступлением рассвета, но эмоции Чонгука бушевали, словно он застрял в спирали штормов, ведь омега, на его руках, едва держался за жизнь. Тэхен боялся Чонгука в этот момент, он боялся того, кем станет альфа, если что-то случится с котенком. Забудьте о том, что они задумали. Церковь сгорит, а вместе с ней и мир. Забудьте о войне. Будет геноцид. Смерть религии, ее пророков и священников, которые были праведны, но все равно не смогли поступить правильно по отношению к угнетенным и невинным. Возможно, именно поэтому и рождались такие звери — чтобы превзойти чудовищ, носивших ошейники и четки. Но за пределами больничной палаты Чимина Чон был просто очередным человеком, побежденный этой штукой под названием жизнь. Жалкий.       Он был воплощением не чудовища, которого боялись люди, а возлюбленного, который был сломлен, привязан к человечности лишь из-за тяжелого дыхания любимой им омеги. — Иди домой, — взмолилась Минджи на третий день. Чонгук выглядел так, будто не спал несколько дней, его некогда здоровое лицо выглядело мертвым и измученным. — Нет. — Отказал он, решив проводить время в неудобных гостевых креслах больницы, ожидая возможности хоть одним глазком взглянуть на мальчика. Минджи вздохнула села рядом с ним. В коридоре было оглушительно тихо и холодно, как и в разговоре, который тяжело висел над ними. Чонгуку, вероятно, следовало бы отклониться, пока он еще мог, закрыться, прежде чем она успела бы произнести хоть слово, но ее присутствие было единственным, что удерживало его в вертикальном положении в данный момент. Она и пульсирующая внутри нее жизнь. Чонгук не мог найти в себе силы разделить ее радость. Ни как, не мог. — Ты нужен Хаюлю, — наконец сказала она, сжимая дрожащие руки брата. — Хаюль нуждается в нем, — пробормотал он, кивнув подбородком в сторону комнаты. — И я... он мне тоже нужен. — Я знаю. — Минджи улыбнулась. Разбитый до костей альфа все еще был нежен с мальчиком, который отказывался его видеть. — Он еще злится? — боязно спросил Чонгук, он должен был знать, он должен был принять на себя всю тяжесть произошедшего, и со временем, возможно, ему станет не так больно. — Он... растерян и не понимает. — Я заставлю его понять. — Чон встретился с ней взглядом, и в темных омутах его усталого взгляда замерцала явная мольба. Минджи покачала головой. — Нет, — недоверчиво сказала она. — Почему ты не понимаешь? Чимин не такой, как мы. Он... ему не нужен ты, чтобы сражаться с миром. — Мужчина моргнул, словно не понял, и она снова вздохнула. — Ты не должен измерять свою любовь к нему тем, сколько крови ты можешь пролить в его честь. Ему это не нужно от тебя, Чонгук. — Тогда я дам ему все, что ему нужно, — сказал тот. — Просто... дай мне его увидеть.       Как бы грустно ни было, Минджи усмехнулась, она знала, что Чонгук не особо понимает. Все эмоции его жизни были продолжением крови, резни и насилия. Даже любовь. — Посмотри на себя, — фыркнула она. — Ты будто не можешь дышать, когда его нет рядом. — Я могу, но не хочу, — признался он, и Минджи рассмеялась.       Возможно, всё будет хорошо. Если Чимин смог научить Чонгука любить, то, возможно, он сможет научить его любить без насилия, без необходимости бороться с призраками прошлого. В конце концов, любовь означала начало, и Чону не нужно было заканчивать жизнь мира, чтобы начать жизнь с омегой, ему не нужно было убивать свое прошлое, ему просто нужно было принять его.

***

      На пятый день Чимин поправился и был готов к выписке.       Пять дней.       Чонгук прошел пятидневную пытку, которую, как он думал, не переживет. Могучий альфа превратился в брошенного щенка, голодную собаку, бесконечно ждущую, чтобы получить кусочек взгляда маленького омеги. Его домом был холодный коридор, его постелью — неудобные кресла в больнице, а вместо еды он пил кофе и курил сигареты. За все эти ужасные пять дней альфа так и не видел своего сына. Чон оказался гораздо худшим отцом, он не мог пойти к Хаюлю, у него не было сил слышать пронзительные крики мальчика по «маме».       Минджи, после появления Сокджина, который стал глубоко заботиться о мальчике, стала его опорой. Трудно было не поддаться очарованию Чимина и его эксцентричных взглядов на мир. Другие из его окружения также приходили с корзинами фруктов, цветами, консервами тунца, ароматизированным молоком и даже кошачьим кормом. Маленький омега привлек к себе немало внимания на свадьбе Минджи. Чонгук не мог не почувствовать проблеск тепла в своей холодной и пустой груди. Чимин заслужил, и даже гораздо больше. Существование без бремени. Мир без изъянов. Чон был готов дать ему это, он был готов очистить мир огнем своего гнева.       К счастью для мира, это было не то, чего хотел парень, хоть Чонгуку и потребовалось некоторое время, чтобы это понять.       Утром последнего дня Чонгук встретился с Хаюль. Маленький Юли, казалось, был более огорчен отсутствием омеги, чем его отца. Он был ворчлив и отказывался от запаха Чона, будто знал, чья вина, что Мими не было рядом, чтобы потрепать его нос и сдуть малину ему на живот. Несмотря на это мужчина все равно вернулся с суетливым щенком в пустой дом. Минджи предложила пойти с ними, но Чон захотел пережить тишину своего некогда шумного дома наедине с сыном. После долгих раздумий Чимин согласился вернуться жить к альфе, и мужчина, испытывая такое сокрушительное облегчение, чуть не сломался до такой степени, что Джи пришлось успокаивать его, говоря ему, чтобы тот пошел умываться. Он выглядел дерьмово, судя по всему. И пах соответственно.       Заманить Хаюля в ванну было настоящим испытанием, агрессивный маленький щенок продолжал вырываться, пинаться и бросать своих резиновых уточек в альфу. Вода была слишком горячей, потом теплой, а затем чертовски холодной. Чонгук не понимал, как Чимину вообще удавалось добиться нужной температуры. С большим трудом битва была выиграна, когда малыш уснул во время купания на груди Чона, и альфа, вздохнув, решил еще немного понежится, прижимая ребенка к груди, наконец, почувствовав запах маленького свертка. От него пахло... печалью. Точно так же от него пахло, когда умерла его родная мать.       Тогда Чонгук не испытывал никаких эмоций, на этот раз он горевал, и делал это с размахом, как будто сама судьба примчалась, чтобы забрать свою долю страданий. Альфа не знал, как он встретится с мальчиком, когда тот вернется домой. Он задавался вопросом, укрепятся ли снова все те привычки, которые Чимин сломал в своем прошлом. Что, если он никогда не будет есть рыбу? Что, если прикосновения снова оттолкнут его? Эти мысли были ужасающими, вызывающими тревогу сценариями в голове Чонгука. Тем не менее, он был готов вынести все, что угодно, будь то холодный прием или молчаливое обращение, или потенциальное прекращение их контракта на опеку. Одна только мысль об этом заставила кожу покрыться мурашками.       Что станет с его жизнью? Будет ли она такой, как во времена, когда не было Чимина? Когда он не любил его, не заботился о нем, не хотел стать лучше, чтобы заслужить его, не хотел смыть с себя грех, чтобы просто прикоснуться к его коже.       Все его беспокойства оказались напрасными.       Чимин подошел к нему, и Чонгук моргнул, пораженный первым воспоминанием о котенке. Пышный сад, кусты и озорные кошачьи ушки, выглядывающие изнутри. Светлые волосы, как солнце, глаза, полные невинности, высокий сладкий голос с дерзкими оттенками. Он был одет в старый свитер пастельных тонов, из тех его вещей, которые он стирал и менял в начале, пока Чонгук не отвел его в торговый центр.       Момент длился недолго, до тех пор, пока Чимин не поднял голову, чтобы встретиться с нежным и извиняющимся взглядом альфы, сжимая кулаки на лямках рюкзака, как будто Чонгук был незнакомцем, альфой, которого он не знал.       Чужой.       Сердце Чонгука ушло в пятки, а грудь сжалась настолько, что из-за шума в голове, он не мог слышать пронзительный лепет своего сына, когда он наконец увидел своего Мими.       Чон снова моргнул, когда Чимин неуверенно улыбнулся Хаюлю, сложенные ушки дернулись при виде щенка, и он поднял руки к мальчику. Маленький проказник вылез из рук своего отца и со смехом прыгнул в руки парня. Омега вздохнул, прижимая мальчика к груди, позволяя ему уткнуться своим маленьким носиком в его шею для утешения. А Чонгук просто обмяк от этой сцены, недели его летаргии растворились в ничто при первом же дуновении нежного запаха котенка. — Хорошо? — Чон прочистил горло, голос охрип от неиспользования. Это было все, что он мог выдавить, единственное слово, в то время как Чимин заслуживал от него рукописных извинений. Но парень был... не таким, как он. Минджи была права. Мальчик был непохож ни на кого в мире: добрый до изъяна, и понимающий. Не говоря уже о том, что он был очень красив, несмотря на все, через что ему пришлось пройти, через что Чонгук неосознанно заставил его пройти. Он ничего не сказал, но кивнул, мужчина повторил это действие, и этого было достаточно. — Готовы идти домой?       Чимин снова кивнул, и Чонгук тосковал, он так тосковал и, блядь, как слабак хотел услышать его голос. Возможно, это было его наказание. Тишина. Эта гребаная оглушительная тишина, которая, вероятно, убьет его раньше, чем любой сердечный приступ. Чон успокоился. Будет время загладить свою вину, снова пройти все этапы, чтобы вернуть его. Как и обещал, альфа собирался исправить это.       Сейчас единственное, что имело значение, — это то, что Чимин снова был рядом.

***

      Когда они добрались до дома тишина стала еще более тягостной. После ухода Чимина внутри уже было кристально чисто, но Чонгук переделал все заново в качестве, своего рода, наказания. Его нос был чувствительным, поэтому он не особо любил пыль. Естественно, аллергия и последовавшие за ней приступы чихания могли быть только формой самоповреждения. Довольно грубой, если вы спросите Чонгука. Альфа предпочел бы, чтобы ему выстрелили в руку, чем чтобы у него засорились пазухи. Не в его характере болеть. Насколько слабым и жалким он мог быть на самом деле? Вселенная ответила на этот вопрос несколько раз за последние пару дней, а может, и с тех пор, как Чимин вторгся в размеренную жизнь альфы и перевернул ее с ног на голову.       Теперь Чонгук мог быть слабее и жальче перед лицом своей привязанности к парню, который удостаивал его взглядами, но не словами. Конечно, можно было поговорить, но Чон не знал, с чего начать, что сказать, почему кончики его пальцев будто пропитаны током от желания протянуть руку и прикоснуться к парню. Намерение было утешением, а не похотью.       Хаюль, устав от борьбы со своим отцом, теперь крепко спал на руках у мамы. После всего времени, проведенного вместе, было все еще удивительно наблюдать, как Чимин прижимает к груди растущего щенка, словно Хаюль был его собственной плотью, а не рожден из чужой утробы. Парень был таким бескорыстным. Цветок, распустившийся на минном поле— которым была жизнь Чонгука.       Омега положил спящего щенка в кроватку и проскользнул в свою комнату, не сказав ни слова. Чонгук услышал характерный щелчок замка, и его сердце снова замерло. Все было как в старые времена: Чимин заперся в своей комнате, а Чон всю ночь ждал, чтобы его увидеть.       Тем временем за закрытой дверью парень был осторожен, он также чувствовал себя идиотом из-за того, что так резко отреагировал, не зная всей правды. Метания парня привели к кульминации, развернулось все так же, как и в начале, только на этот раз Чимин выполз наружу не для того, чтобы украсть крекеры или выскользнуть в ночь, чтобы увидеть огни, а, чтобы увидеть альфу, зная, что тот не отошел ни на дюйм от гостиной и ждет его. Чонгук, разинув рот и широко раскрыв глаза, выпрямился, когда омега появился в поле его зрения, потому что он не ожидал, что тот подойдет к нему. Пак выглядел... мягким. Таким чертовски мягким. Его щеки были румяными, и он снова пользовался блеском для губ. Мальчик, вероятно, возился с вещами, которые он оставил в комнате, и Чонгук испытал огромное облегчение, увидев его в своей стихии. Он все еще был одет в старый поношенный свитер, но в этом было свое очарование. —Ты ждал? — спросил он тихим голосом, и Чон почувствовал, как его желудок скрутило каким-то странным и приятным образом. —Да, — кивнул тот. —Я всегда жду тебя, — сказал он с глубоким вздохом, надеясь, что омега подойдет поближе и сядет рядом с ним, но он стоял поодаль, аккуратно сложив руки. —Ты... эм, искупал Юли? — Его губы нерешительно и мимолетно дернулись вверх. —Да, — фыркнул Чонгук, — я не знаю, как ты это делаешь. — Кошачьи ушки Чимина затрепетали от признания, и та солнечная, зубастая улыбка, которую так любил Чон, появилась на его прекрасном лице.       И снова тишина.       Ухо Чимина качнулось вперед, а взгляд нежного восторга превратился в нежную меланхолию. Он наклонил голову к Чону со вздохом, словно ища ответ на вопрос, который не мог сформулировать. У мужчины тоже был что спросить. —Ты действительно собирался бросить меня и Хаюля?       Чимин моргнул, словно, не ожидая такого вопроса, его глаза расширились, словно осознание поразило его в упор, словно он сам не мог вынести этой мысли. Он вышел из-за дивана и медленно подошел к Чонгуку. Альфа поднялся, чтобы принять его, одновременно взволнованный и облегченный близостью. Тем не менее, он осознавал, что не должен прикасаться, пока ему не разрешат. Вблизи мужчина мог видеть, как похудел Чимин, как его лицо стало резче, потеряв здоровый и пухлый вес за последние пару дней. И все же, мальчик взглянул на него сквозь ресницы и потянулся, чтобы коснуться его пальцев своими. —Я был так печален… от того, что меня предали и, эм, использовали, — неуверенно и тихо проговорил он, переплетая свой мизинец с мизинцем Чонгука в качестве утешения. —Я знаю, что я немного глупый, но я... я думаю, что не заслуживаю... этих... этих вещей.       Сердце Чона разбилось. Блядь. Мальчик был таким чистым. Альфа испустил ошеломляющий вздох, он посмотрел в глаза омеги, они были большими, влажными и грустными, от осознания того, Чонгук снова сломался. —Ты не глупый, — твердо сказал тот, поднося другую руку к щеке. Парень вытянул шею и прижался к ней, потираясь ушком, как котенок. —И ты не заслужил того, что с тобой случилось. — Он пытался быть нежным, но злость и жар хлынул из его глаз, словно кровь. —Блядь. Я-я... Чимина, прости, что сделал больно и заставил тебя думать, что я предал тебя. Я бы никогда этого не сделал. Мне жаль. Мне так жаль, малыш.       Чимин потерся щекой о мозолистую кожу ладони Чонгука, все еще держа мизинец альфы в другой руке. Все это было так чертовски эмоционально, и Чон раскис, боже, он никогда не был мягче, он никогда не был более благодарным, он никогда не хотел быть еще слабее для этого парня, который держал его близко, как будто он был драгоценен и достоин прощения. —Теперь я понимаю, — пробормотал маленький омега, вставая на цыпочки, чтобы мягко постучать головой по лбу Чонгука. —Ты хотел отомстить за меня. Но я не хочу, чтобы ты делал это, альфа-хен, — взмолился он. —Я хочу забыть. Я хочу просто быть счастливым.       И тогда Чимин совершил очень смелый поступок. Он нежно положил руку на мокрую щеку альфы и наклонил его голову под углом, дрожь в теле Чонгука полностью прекратилась, когда он почувствовал первое прикосновение плюшевых губ омеги к своим губам. Он закрыл глаза и растаял от ощущения нежной невинности. Как же он не сгорел от поцелуя молодого омеги? Чон не гнался за губами парня, он наслаждался мимолетным прикосновением. Чимин внезапно смутился, его щеки и так были розовыми от слез, но теперь они были красными, и, черт возьми, Чонгуку просто хотелось задушить его в своих объятиях. Омега украдкой посмотрел на него и начал пятиться, но тут же был снова нежно обнят. —Тогда все так и будет, — пробормотал Чон, почти неосознанно сжимая в объятиях хрупкое тело Чимина. — Ты будешь счастливым. Тем, кем захочешь, мой котенок. — Омега на мгновение застыл, но вздохнул, смирившись с тем, что его задушит некогда бесчувственный альфа. Он даже поднял маленькую руку, чтобы прижать к затылку мужчины и вернуть сокрушительные объятия, и это только заставило гигантского щенка еще глубже зарыться в мягкость котенка. —Ты снова меня давишь, альфа-хен, — сказал Чимин напряженным от усилий голосом. —Извини, — Чонгук фыркнул и не сделал ничего, чтобы отпустить.