I'd have burned the world for you, my love

      Чонгук не мог наблюдать за Чимином, больше, чем он уже делал. Чтобы не напугать его. Альфа никоим образом, и ни в какой форме не хотел рисковать текущей стабильностью, которую они установили. С момента их последней встречи что-то значительно изменилось между ними. Это означало, что Чимин был намного более... комфортным и терпимым рядом с ним. Омега больше не пытался активно избегать его или прятаться от Чонгука за пределами часов, которые он был обязан проводить с ним.        Вместо этого Пак проводил больше времени вне своей комнаты, теперь, когда Хаюль начал ползать и потребовал, чтобы его оставляли на открытом воздухе. Гостиная постепенно превращалась в игровую комнату, полную разбросанных игрушек, потому что маленький альфа больше не хотел играть в своей кроватке. Было приятно вернуться домой после долгого, тяжелого дня и обнаружить их сидящими в беспорядке разноцветных игрушек. Чонгук подзаряжался при первом же дуновении запаха своего щенка и при виде маленького гибрида кошки, сгорбившегося над руководством по игрушкам с полной концентрацией. Чимину очень понравились наборы лего и строительные блоки.        Когда он не играл с Хаюлем, находил себе случайные домашние дела. Чонгук сказал ему, что от него не требуется работа по дому, но омега настаивал, что ему нравится мыть окна, потому что он любит смотреть на форму облаков, а скрипучий звук, который издает стекло, очень забавный. Его странные рассуждения сбивали с толку и нравились Чонгуку без конца.        Итак, альфа позволил ему делать то, что он хотел. Потому что ему нравилось, когда Чимин улыбался себе под нос, после выполнения задания, и то, как он вздыхал и драматично вытирал лоб, и как его мягкие кошачьи ушки лениво шевелились. Чон так старательно следил за ним, что иногда он заглядывал сквозь внешность омеги. Его материнские инстинкты ярко сияли под всей этой невинностью, это было в том, как он смотрел на Хаюля, прижимал его к груди и позволял щенку обнюхивать свою шею, и трогать свои уши. Но более того, его врожденное желание, чтобы его хвалили и гладили, возвышалось над всеми его другими потребностями.        Чонгук это осознавал. Трудно было не заметить. Чимин был так красноречив во всём, по-своему. Он никогда не говорил об этом прямо. Чонгук сомневался, что он вообще знал, что это было то, чего он жаждал, что нормально хотеть физической ласки, учитывая, что он был гибридом кошки, а гибриды кошек известны своей тягой к ласкам. Омега никогда не выражал этого словами, но он много разговаривал с Хаюлем, когда думал, что Чонгука нет рядом, чтобы подслушать.        Но Чон всегда был рядом, в полной мере используя утраченные обостренные чувства Чимина, чтобы следить за ним. Альфа, вероятно, должен был перестать быть жутким, но маленький кот был такой загадкой, магнитом, который должен был притягивать таких одержимых звездами волков, как Чонгук.        Он называл себя Мими. — Как думаешь, я хорошо справился? — спрашивал он Хаюля, после того, как приготовил детское питание в бутылочке. — Хаюлю нравится, как готовит Мими? Я хорошо справился, не так ли? — И маленький Хаюль отвечал невнятным возбуждением, хлопая руками от усердия, как будто он понимал, что говорит Чимин. — Почему твой маленький носик такой холодный и красный? Хочешь, чтобы Мими обнял тебя? — мило спрашивал он, и Хаюль тут же начинал хватать его за руки. — Пойдем, Мими сделает тебе массаж спины.        Сердце Чонгука вырастало по крайней мере в десять раз всякий раз, когда он слышал, как Чимин разговаривает с Хаюлем таким образом. Конечно, это было очень не в его характере. Он не должен был быть удивлен или нежен, или буквально что-то делать с этим парнем, и всё же он был. Ничего не поделаешь. Что касается Чимина, ничего не поделаешь.        И дело было не в том, что Чонгук распознал только жаждущие прикосновений желания мальчика, он распознал и свои собственные. Годами он не чувствовал внутренней потребности своего волка в компании, в прикосновениях и в том, чтобы его трогали, и теперь он смотрел на Чимина, и всё его дремлющие желания всплыли с яростью, всепоглощающим голодом, великим, но нежным.        Итак, в момент непреодолимой слабости и храбрости, альфа поднял руку, которой поглаживал Хаюля на прощанье, к голове парня. Не для того, чтобы прикоснуться, он никогда не трогал без разрешения, а просто чтобы проверить свои ощущения, позволить своей руке зависнуть над его гудящими кошачьими ушами. Чимин удивленно ахнул от внезапного движения и импульсивно царапнул руку альфы, прежде чем отступить назад, чтобы защитить себя.        Чонгук отметил, что в моменты нужды его когти проявлялись. Его способности были пассивными, не исчезли. Альфа посмотрел вниз на четыре отчетливых следа от когтей на тыльной стороне своей руки, а затем на Чимина, который моргая, смотрел на Чона своими большими круглыми глазами, отчасти извиняясь, отчасти смущаясь.  — Если ты меня вежливо попросишь, я тебя тоже поглажу, — предложил Чонгук, засовывая поцарапанную руку в карман.    — Я не хочу, чтобы меня гладили, — пробормотал Чимин себе под нос, опустив голову и прижав мягкие уши, когда альфа осторожно подошел к нему.    — Точно? — тихо спросил Чонгук, наклонив голову, чтобы встретиться взглядом с потрясенным котенком. — Я не прикоснусь к тебе без твоего разрешения. — Но... ты собирался, — фыркнул он, не поднимая головы, и мужчина снова почувствовал себя идиотом. Он не должен был застать его врасплох вот так.    — Я не собирался, — Чонгук сжал кулаки в карманах, хотя бы для того, чтобы сдержать свое разочарование в себе, — Я не хотел... застать тебя врасплох. Мне жаль.          Именно тогда он поднял взгляд из-под ресниц, настороженный, но непринужденный, не испуганный, просто сбитый с толку. — Я… подумаю об этом, — сказал он и тут же отстранился, вернувшись и встав у высокого стульчика Хаюля.          Чонгук взял себя в руки, от этой маленькой победы. — Ладно, — сказал он, — Не торопись.

***

      Растущее желание Чонгука к общению, привело его в дом эскорта, современное, высококлассное слово для борделя. Он думал, что красивые и накрашенные омеги успокоят жжение в его животе, что они умиротворят и порадуют его своей красотой, но он обнаружил, что ни одна из них и близко не сравнима с розовым личиком Чимина.          Это было жалко. Чонгук был лучше, чем тот, кто посещает чертов публичный дом ради компании. Но отчаяние сделало его беспомощным, перед лицом его биологии. Высшее проклятие — влечение. Тем не менее, он не мог найти в себе силы разделить постель с кем-либо и вернулся домой в предрассветные часы ночи, пахнущий выпивкой и парой омег, которых он понюхал, чтобы проверить воды своей похоти.        Хорошо, что чувства Чимина были достаточно притуплены, и он не мог учуять позор Чонгука, когда тот ввалился в гостиную. Омега сидел на полу под одинокой лампой у окна, сгорбившись над раскраской, и его мягкие уши были напряжены от сосредоточенности. Карандаши и маркеры были аккуратно разложены, и он тщательно выбирал цвета.        Чонгук долго смотрел на него, сквозь пьяный туман, давление нежности только усилилось в его груди. Но затем его заметили. — О, ты вернулся?— Чимин ахнул и начал собирать свои вещи. Альфа открыл рот, чтобы остановить его, сказать ему, что он может продолжать, но его язык отказывался выталкивать простые слова.    — Почему ты ещё не спишь?— Вместо этого спросил он. — Не выходил сегодня вечером на улицу?       Чимин прижал книгу к груди, когда повернулся лицом к альфе. — Я ждал тебя, — сказал он, и Чонгук моргнул, не уверенный, правильно ли он расслышал. Может быть, его мозг просто подшучивал над ним. Жестокие, дешевые трюки, чтобы поиздеваться над его одиночеством. — Хаюль рано лег спать, — омега пошаркал, чтобы объяснить, нервно перебирая пальцами и барабаня по книге, — И мне стало одиноко. — Его кошачьи уши опустились в тон его словам. — Я приготовил ужин. Ты... хочешь попробовать?         Чонгук, со скоростью молнии, сказал: «Конечно». Он освежился, умылся, ударил себя по лицу, чтобы протрезветь, пока Чимин с радостью подавал ему еду на стол. Ему нравилось чувствовать себя полезным, и ему нравилось, когда Чонгук его хвалил, потому что тогда он мог вознаградить себя вкусной рыбой.        Всё это было так мечтательно, по-домашнему. Чон подумал, что он, должно быть, все ещё в борделе, пьяный в стельку, а не сидит за столом на кухне, накрытый щедрым количеством домашнего ужина, приготовленного прекрасным омегой.    — Почему ты стоишь? — спросил Чонгук, наблюдая, как парень бездельничает на другом конце стола. — Поешь со мной, иди возьми свою миску — сказал он ему. Чимин принес свою тарелку и палочки для еды с легкомысленной улыбкой, но он все ещё сидел на значительном расстоянии от него. — Знаешь, я не кусаюсь, — сказал альфа, — Подойди и сядь поближе. — Омега колебался, но повиновался и подошел, чтобы сесть рядом с альфой. — Ты боишься меня?          Чимин наклонил голову, его кошачьи ушки зашевелились в раздумьях, а сердце Чонгука идиотски забилось. — Ну, ты меня пока не бил... и не прикоснулся ко мне неподобающим образом, так что нет.    — Пока? — Чон поморщился. — Ты ожидаешь, что я это сделаю?       Омега издал хмык, снова взял палочки и закрутил их в супе. Лапша Чонгука осталась лежать в его миске, пока он ожидал ответа мальчика. — Ты сказал, что ты плохой человек, а плохие люди... делают плохие вещи. — Он пожал плечами и остановился на этом, что, ладно, справедливо, но альфа был так близок к тому, чтобы драматично схватиться за сердце, как это иногда делал Тэхён.    — Я плохой человек только для плохих людей, — он почувствовал необходимость прояснить ситуацию. — Не волнуйся, с тобой ничего не случится. — Чимин выглядел удивленным, его щеки порозовели от обещания, но он только кивнул и больше не поднимал глаз на альфу, во время их очень позднего ужина.        Помогая омеге убирать посуду, Чонгук собирался с духом. — Спасибо... за ужин. Тебе стоит готовить чаще... если хочешь, конечно. Никакого давления. — Ладно, он снова жалко бормотал, но Чимин только сиял и показывал альфе свои жемчужные зубы. Мальчик был в восторге, он действительно любил, когда его хвалили. — Если ты всё ещё не спишь, хочешь посидеть со мной еще немного?          Чимин моргнул, наклонив голову, как котенок, которым он и был. А сердце Чонгука билось, по крайней мере в пяти случайных местах его тела. Но затем парень застенчиво кивнул, и альфа почувствовал, что снова может нормально дышать. Влечение к кому-то само по себе было довольно резким, но влечение к кому-то столь нелепо красивому, как Чимин, было предлогом для сердечного приступа и проблем с кровяным давлением.        Чонгук пригласил омегу в свой кабинет. Мальчик был любопытен, но не трогал вещи альфы и держался подальше от всего, что имело его запах, за исключением Хаюля. Не только Чонгук жил опосредованно через своего сына, но и Чимин обнаружил случайные нотки мускусных феромонов альфы на маленьком Хаюле.         Как и ожидалось, омега был очарован видом из офиса Чонгука, широкими стеклянными окнами, в которых отражались мерцающие огни мира, погруженного во тьму. Чон занял диван, а Чимин сел на полу у стекла, чтобы смотреть на город так же, как он делал это с крыши здания. Его кошачьи ушки успокаивающе шевелились, и он мило сел, спиной к Чонгуку, аккуратно скрестив ноги.  — Это… мило, — он с обожанием наклонил голову, играя со своим отражением в стекле, прежде чем повернуться к Чонгуку. И мужчина вздохнул, увидев, как красота города, его пленительная ночная жизнь потеряли свой блеск перед очарованием одного кошачьего гибрида. — Я хотел извиниться… за то, что поцарапал тебя в тот день.    — Ничего, — пожал плечами Чонгук, его лицо слегка покраснело.          Чимин улыбнулся и повернулся к альфе. Он сложил руки на коленях, или, как сказал бы Чон, на своих голых молочных бедрах. — Я думал об этом, — застенчиво сказал омега, глядя на Чонгука сквозь ресницы, словно этот, казалось бы, невинный жест не вызовет у альфы аневризму. — И я хотел бы, чтобы меня гладили… но на моих условиях.        Чонгук кивнул: — Хорошо, — сказал он, стараясь не дать напряжению между ними усилиться. — Выпьем? — неуверенно предложил он. — Хочешь выпить?         Чимин покачал головой. — Я не пью.          Чонгук почувствовал за этим какую-то историю и надавил. — Ты никогда раньше не пил?          Омега задумался на некоторое время, словно решая, говорить Чонгуку или нет. — Мне нравилось… вино, — наконец сказал он. — Когда я был в церкви, отец позволял мне и моим друзьям пить вино каждый вечер, сколько душе угодно. — Чонгук подождал, когда мальчик напрягся и замер, словно получив по лицу от ужасного воспоминания, — Но… мне не понравилось....        Чонгук почувствовал странное заикание в груди. Омега даже не знал, как выразить себя словами. Ему было трудно определить свою позицию, свои чувства в какой-то конкретный момент, который там произошел. И это осознание не было мягким. Чонгук не находил свою невинность милой в тот момент, он находил её... удручающей.    — Но ты же говоришь, что любишь вино, — уклончиво сказал Чонгук, не желая, чтобы омега снова замыкался в себе.    — Но мне не понравилось… просыпаться по утрам. — Чимин нахмурился, голос его дрогнул лишь немного. — Я просыпался… с болью… ломотой во всем теле… и кровотечением… иногда. И… я не помнил многого, поэтому я перестал… и теперь не пью.       Сердце Чонгука остановилось, и, оно дрогнуло от боли. Он проглотил огненный шар в горле, охладил его в глазах, он почувствовал что-то похожее на ярость, что-то хуже. Намек был ужасным, но он был ясен, даже когда Чимин, возможно, не понимал его. Или, может быть, он просто не хотел. Тем не менее, было что-то тошнотворное и леденящее душу в том, как Чимин затронул эту тему с обычной нормальностью в своем ломающемся голосе. Это заставило Чонгука захотеть вернуться к своим старым жестоким привычкам.    — Хочешь молока? — спросил Чонгук и, не дожидаясь ответа омеги, сказал: — Сиди спокойно, я принесу тебе.       Чимин любил молоко. Но ему больше нравилось ароматизированное, чем простое, которое ненавидел даже Чонгук. Поэтому они пили шоколадное молоко вместе, потому что Чонгук не мог найти в себе силы предаваться своему алкоголизму перед счастливым омегой. Теперь Чимин сидел ближе, у журнального столика, тихо напевая себе под нос, пока крутил коробку с молоком в своих маленьких ручках.    — Что вы с Хаюлем делали сегодня?    — О, так много!— Кошачьи ушки Чимина навострились, глаза засияли от историй дня, как будто он ждал, что Чонгук спросит. — Мы смотрели стихи на маленьком телевизоре, — iPad. Он имел в виду iPad. — Но в обеденное время он много плакал. Я думаю... он иногда скучает по маме. — Чонгук моргнул, не зная, что сказать. — Он все время хочет, чтобы его... кормили грудью... и мне жаль, что... я не могу этого сделать.       Чонгук теперь был весь красный. Парень выглядел искренне сожалеющим, что он не кормил грудью с единственной целью — накормить Хаюля. — Это... не твоя вина, — сказал Чон и тут же почувствовал себя жалким. Он чувствовал себя жалким очень часто рядом с Чимином. Ничего не поделаешь.    — Что случилось с твоей… женой? — Чимин не решался спросить, нервно моргая. — Если ты не против. — Он добавил, наклонив голову и прижавшись щекой к ладони, и Чонгук тоже инстинктивно наклонил голову, словно Чимин был заклинателем змей, а он— влюбленной змеей.    — Она умерла во время родов. — Должно быть, это было тяжело, — нахмурился Чимин, надув губы. — Ты любил её? — спросил он и подполз к альфе, осторожно прижав кошачьи уши, но они тут же сжались в кучу, когда он устроился перед ним в ожидании.          Чонгуку потребовалась большая внутренняя экзистенциальная паника и очень долгая минута, чтобы понять, что маленький задиристый омега мило устроился у него между колен, потому что он хотел, чтобы его погладили... на его собственных условиях, как он уже упоминал и с чем согласился ранее.    — Это был брак по расчету, чтобы произвести на свет наследника, — альфа заметно сглотнул и только молился, чтобы Чимин не увидел или не почувствовал его нарастающую панику. — Я не знал о ней многого... для начала, — он поднял руку, чтобы прикоснуться, все ещё осторожно, и Чимин подвинулся ближе, нетерпеливый и возбужденный, прижавшись щекой к ладони Чонгука.        Мягкий. Он был таким мягким.          Чонгук умирал. Может, ему стоило вызвать себе скорую помощь, он был так чертовски увлечен омегой, что не прочь был умереть, стремясь обеспечить парню все удобства, которых тот заслуживал. Чимин потерся о его ладонь, как кот, верный своей природе, он коснулся руки Чонгука и опустил её, чтобы тот почесал место за ухом, и закрыл глаза, чтобы насладиться ощущением прикосновения.    — Значит, люди могут иметь щенков и при этом не любить друг друга? — он теперь прижимался к бедру Чона, глядя на альфу своими опущенными, сонными глазами.        Чонгук погладил кошачьи уши, мозолистыми пальцами так нежно, как только мог, а парень замурлыкал, убаюканный до летаргии за пределами всего. — Жизнь не похожа на кино, — сказал он омеге.          Чимин улыбнулся, находясь на грани сна, положив голову на колени альфы и прижавшись щекой к большой ладони Чонгука. — Даже для богатых людей?   — Даже для богатых.    — Значит, ты никогда не был влюблен?          Чонгук ласково поглаживал волосы свободной рукой. — Я так не думаю, — честно сказал он, зная, что это не продлится долго, пока на его коленях мурлычет симпатичная маленькая гибридная кошка.        Чимин поднес вторую руку альфы к своей другой щеке. — Хочешь быть? — с любопытством спросил он, зажав свое лицо между большими руками Чонгука.    — Хмф, — тихо пробормотал Чонгук, нежно поглаживая большими пальцами щеки сонного омеги. — Ты предлагаешь?         Чонгук надеялся на ответ. Но Чимин уже крепко спал.