Жжёная карамель

Флэшбек 2.0

— Сынмин-и, можешь прихватить мой бумажник? Я забыл его на столе. — Конечно, хён! Ким бежит обратно в гримерную. Сегодня Минхо позвал его гулять. Ну как позвал, просто сказал, что собирается выпить, не хочет ли он присоединиться. А кто такой Ким Сынмин, чтобы отказывать? Конечно, нет. Тем более, что с ними идёт Ёнбок. Это не будет выглядеть странным. Ким влетает в маленькую комнату и рыщет по столикам. На одном из них он находит бумажник старшего, радостно выхватывает и бежит обратно. Бумажник без клапана, просто на магнитике и от резкого движения края не держатся и кошелек распахивается. Сынмин стопорится и глядит. В глаза бросается аккуратный ряд кредиток, и в отсеке для купюр помимо денег лежит что-то еще, маленькое и блестящее.

***

— Мы приехали в такую даль, потому что только здесь можем выпить? — Тебе не нравится? — Нравится. Просто почему мы не могли поехать в Инсадон или Каннам? — Потому что там слишком людно? — А здесь, нет? — Здесь люди другие. — Хён, мне кажется или тебя в последнее время раздражают богатеи? — Раздражают. — Ничего, что ты сам к ним относишься? — Не отношусь. Я стараюсь избавиться от денег. И мы нашли с тобой хороший способ, правда? — Минхо улыбается, пока Феликс прижимается к его плечу, повиснув на крепкой руке. Пьяненький Феликс смешной. Ужасно милый. И болтливый. — Я бы не назвал это способом, — бурчит он, прикрыв глаза. — Ты хороший, Ёнбока… очень хороший, — Минхо гладит его по волосам, и ухмыляется, когда веснушки окрашиваются в пурпурный. — Ты пьян, хён? — распахивает тот глаза, и смотрит на старшего. — Внезапно говоришь комплименты. Это смущает. — Пф-ф… Правду о себе слышать не хочешь? Минхо тянется к рюмке и опрокидывает очередную порцию соджу залпом, едва морщась. Феликс отрывается от его руки и поворачивается всем корпусом, заглядывая в чужое лицо. — Тогда и ты слушай, хён. — Он придвигается к нему и говорит четко и по слогам: — Ты никогда не докажешь мне, что ты пло-хой. Даже не ста-рай-ся! — М-м… хорошо. Прекращу все попытки, — смеется Ли. Они сидят за дальним столиком маленького бара на окраине города. Ни у кого из них на лице нет масок. Стол полон закусок и соджу. Над ним дымится вытяжка, вбирая весь жар с гриля, где жарится мясо. Барбекюшечная полна любителей говядинки и свининки. Здесь шумно и весело. А главное — всем вокруг на них плевать. — Я знаю, что ты тоже перечислил деньги. Минхо перестает улыбаться и закатывает глаза. Еще одна стопка. Еще один кусочек мяса в рот. Жевать и молчать. — Почему ты делаешь это втихушку, а? — Феликс тянет добродушную усмешку, и откидывается на спинку диванчика, разглядывая старшего, будто бы пытается рассмотреть получше, отыскать спрятавшегося настоящего Ли Минхо. Старший жует, и фыркает, отворачиваясь к окну. И куда запропастился Ким Сынмин? Налопался опять и исчез. Весь вечер был тихим, но пил как не в себя. Теперь из уборной вылезти не может. — Я не говорю, что об этом надо кричать, — доносится до Минхо голос Ликса. — Просто мы узнаем об этом из новостей, а не от тебя. Это разве не странно? Почему ты не делишься с нами? Мы же любим тебя, хён. Феликс все смотрит. Минхо все также прячет от него взгляд, но, наконец, поворачивает к нему голову и старается принять непринужденный вид. — У гениев мысли сходятся. — Я, по крайней мере, не пытаюсь это скрыть, — пожимает тот плечом, пьяно моргая. — Почему ты делаешь хорошие вещи, но ведешь себя как самая натуральная злюка? — Потому что я злюка? Кулак прилетает в плечо неожиданно, и Минхо морщится. Феликс надувается. Он почти злится. Феликс не любит, когда ему врут. — Ты не первый раз избавился от денег таким способом, — упрямо говорит младший, а после кладет ладонь на чужую грудь и слегка похлопывает. — Вот здесь живет добро. Я знаю. Минхо вздыхает, и убирает его руку на место. — Мы оба это сделали, разве нет, член Почетного клуба Save the Children? Гордишься тем, что дал денег? — Конечно, нет! — Ну вот, и я о том же. Зачем это обсуждать? Сделал и сделал. Я просто хочу им помочь в пределах моих возможностей. Или мне быть как ты, маниакальный филантроп? — Я маниакальный?! — Феликс, что пил свой виски, поперхнулся и испачкал джинсы. Минхо поржал, а младший медленно повернул к нему свои недобрые глаза, сверкая миндалём. — Я делаю это потому что хочу, а не потому что маниакален, хён. — Не злись, я же шучу… — И я не горжусь собой, — перебивает его парень, вытирая губы. Он смотрит на барбекюшницу, переворачивает мясо, и продолжает как бы между прочим: — Я хочу сделать что-то хорошее для общества. И мне не стыдно, что я рассказываю об этом. Я буду постоянно об этом говорить. И не ради гордости. Может, раз мы можем влиять на людей своими поступками, то таких, как мы с тобой, станет больше, хён? Мы сможем поддерживать детей еще больше, если к нам присоединятся другие. Ты с такой точки зрения не думал? — Какой животрепещущий спич. Ты точно пьян? — ухмыляется Ли. Он забрал с его рук щипцы и спас горящую свининку. Они оба повара, но Феликс все же больше кондитер от Бога. И он не спорит с этим и с радостью дает старшему закончить с мясом. Разговор продолжается, и Минхо говорит, улыбаясь лишь уголками губ. — Я с тобой согласен. Может, если будем больше об этом говорить, то и правда таких хороших маньяков, как ты, станет больше. Ты замечательный маньяк, Ли Феликс. Я уважаю тебя и люблю эту твою черту. Только давай просто оставим, как есть — я злюка, а ты солнышко. — Но это же не правда! Ты не злюка! — Феликс снова пристает к его руке, что больше не держит щипцы, и прижимается к плечу; максимально широко улыбается и пьяно тянет: — Ты не злю-ю-ю-ю-юка! Минхо усмехается и опрокидывает еще одну рюмку, поднимает глаза и улыбка снова окрашивает лицо — Сынмин вернулся. — Где ты так долго был? — наигранно хмурит брови старший, не отрывая от него взгляда. — Мне стало плохо, — Ким плюхается на диванчик прямо напротив, и откидывается назад, вжимаясь в мягкость спинки. Его шея так сильно задрана назад, что взгляд упирается в потолок, а кадык острым копьем торчит из-под кожи. Он закрывает лицо ладонью и дышит с трудом, словно пробежал стометровку. — Тебя рвало? — догадывается Минхо, наблюдая как дергается кадык, и на сонной артерии слишком сильно бьется пульс. — Рвало, — глухо слышится из-под ладони. — Тебе лучше не пить, — обеспокоенно заключает Феликс и поглядывает в сторону барной стойки. — Может, попросить воды? Ким отрицательно машет ладонью, и вдруг сползает вниз, ложась на диванчик. — Лучше ему домой поехать, — говорит Феликс, и смотрит на старшего. — Минни надо поспать. Иначе он уснет тут. — Какая заботливая тетушка, — усмехается Ли, ведь белобрысый не менее пьян. — Вызову вам такси. — Почему это «нам». А ты куда? — Да так… дела. — Ночью?! Феликс смотрит ошарашенно, потом переводит взгляд на свой телефон, косится, прищурившись, пытаясь прочесть время. — Почти час ночи, — констатирует парень, и морщится, глотая сухость во рту. — Просто хён не использовал кое-что по прямому назначению. Ему еще рано домой. Минхо не видит Сынмина и не понимает его слов. Карамельная макушка выглядывает из-под стола, и наконец присаживается обратно, тяжело дыша. В Минхо упираются две карие радужки. Сынмин смотрит прямо и хмуро. От этого внутри старшего начинает скрести неприятное чувство. — Ты о чем? — все же уточняет Минхо. Сынмин фыркает, будто вопрос дебильный, и отворачивается, безразлично бросая: — Забудь. — Если есть что сказать — говори, Сынмин-и. — Мне не о чем с тобой говорить. Минхо с Феликсом смотрят на него с подозрением: когда у щеночка успело испортиться настроение? Или он выблевал его вместе с выпитым в уборной? — Ой, и правда так поздно уже, и мяско почти закончилось. Вкусно было, правда? — блондин замолкает и давит смешок, пытаясь хоть как-то разрядить атмосферу, что угрожает рассыпаться на части. Он поглядывает на парней и понимает, что еще чуть-чуть и эти двое лопнут. Минхо выглядит уже мрачным. Как только Сынмин может на него так сильно влиять? Один неловкий взгляд, дурная усмешка или грубый тон, и старший срывается. Он, конечно, всегда кажется хладнокровным и суровым, но на самом деле очень веселый и в общей компании любит подшучивать над всеми, а шутки в свой адрес своеобразно воспринимает. Но никогда не злится по-настоящему. Минхо не злюка. Феликс уверен. Просто его очень сложно растормошить, как в хорошем, так и в плохом плане. Всем трудно. Кроме, пожалуй, Хёнджина, что рискует остаться без своих конечностей из-за подколов, и вот этого вот болвана, что вечно ляпает какую-нибудь хрень с умным видом, а у старшего от него капилляры лопаются в кровь. Минхо тем временем скрипит зубами, пролистывая контакты в поисках такси от компании. Ему хочется поднять глаза и снова поймать этот карий цвет, но свидетель рядом мешает это сделать. Минхо в последнее время очень старается не смотреть на Кима, уворачивается от встречных взглядов, как от выстрелов. Просто он уже не уверен, что успеет отвести глаза вовремя, не уверен, что не затеряется в этом цвете. Бар пустеет. Народу все меньше. Скоро прибудет такси. У них есть еще 15 минут. Феликс отлучается в туалет. Минхо остается с Сынмином один на один и, наконец, поднимает глаза, как тут же встречает снова тусклый цвет. Ни одного огонька. Ни кусочка тепла. — Прекрати пялиться, раздражаешь, хён. Ну всё. Минхо не выдерживает: резко встает с места, огибает столик и хватает Кима за руку, вытаскивая следом. Тот не сопротивляется. Старший тащит его на выход. У бара несколько людей травят легкие дымом. Минхо морщит нос от запаха сигарет и идет дальше. Они заворачивают за угол к проулку, и спина Сынмина впечатывается в кирпичную стену. Тяжелая рука упирается по левую сторону от его головы, не давая шанса улизнуть. Черные глаза злобно смотрят в упор. — Ты чего опять хамить стал, щенок? — выплевывает свое раздражение Ли. От него разит соджу и злобой, которую он уже не скрывает. — Не хамил. — Что случилось? — Ничего. Минхо склоняет голову вниз, выдыхает через нос, и давит руку в стену. Надо сдержаться, чтобы не вмазать по этому слащавому личику. — Не строй из себя дурачка. Почему так разговариваешь? — он снова смотрит ему в глаза, но в проулке слишком темно, проблеск от фонаря не дает возможности разглядеть лицо получше, уловить эмоции, понять, появился ли теплый оттенок внутри радужек или там все так же темно и холодно. — Что я опять тебе сделал? Что я, блядь, тебе сделал?! — Ничего, хён, не кричи… — Блядь, найди еще какие-то слова в своем худом лексиконе! — рявкает Минхо, и окончательно оглушает тишину вокруг. Грубый голос эхом отбивает стены. Но Сынмин даже не вздрогнул. Он смотрит на него и лишь слегка поджимает губы. Не пытается сбежать. Не пытается улизнуть. Может, он слишком пьян, чтобы реагировать, а может ему плевать. Только это равнодушие еще больше раздражает Минхо. — Хён, можешь отвалить? — ухмылка младшего кажется вспарывает вены старшего, настолько выводит из равновесия. — Сейчас такси приедет. Ёнбок там один остался. Или ты меня бить собрался? — Что произошло пока ты выползал из гримерки? — старший его даже не слушает, даже не пытается. — Башкой стукнулся?! М-м?! Весь вечер косишься на меня, как на чумного, будто я у тебя что-то украл! Ты еще днем был адекватным, улыбался мне, а теперь что, в унитаз спустил всю свою вежливость?! — Ты расплатился? Минхо моргает и глотает язык. Он не поспевает за логикой Кима. Как всегда. — Ещё не успел. Причем тут это вообще? — Ты не едешь с нами, потому что планируешь использовать то, что внутри? Это ты успеешь сделать? — Внутри чего? Что сделать? — Бумажника. — Не понял… — Минхо опять моргает. Он отталкивается рукой от стены и нервно вытаскивает из заднего кармана джинс злосчастный кошелек. Распахивает. — Что я должен использовать… — он недоговаривает, глядя внутрь. Через секунду он поднимает на Кима глаза и не понимает еще больше. — Ты что, заглядывал туда? — Я случайно, там магнитик разошелся. Я не хотел. — Так тебе это нужно? — Минхо ухмыляется, и качает головой. — Мог бы просто попросить раз приспичило. Сынмин вспыхивает и уводит взгляд в сторону. Пухлые губы поджимаются. — Если стесняешься купить сам, можешь попросить. Я дам, — и Минхо достает блестящий квадратик, что лежал в бумажнике уже неделю, зажимает его между пальцев и протягивает. — Кого-то в уборной подцепил? — Дурной… — почти полушепотом произносит Сынмин и закрывает глаза, низко склонив голову. Он разглядывает обувь, ковыряя носком кросс вмятинку на асфальте. Руки прячутся в карманах, и он не спешит принять «презент». — Безопасность прежде всего. Не волнуйся, я могу купить себе еще. Бери. — Сегодня? Минхо опять моргает. Кажется этот щенок введет его в ступор окончательно. — Что «сегодня»? — Сегодня… сейчас купишь? — Ким Сынмин, к чему такие подробности? — Минхо чувствует, что кончики ушей краснеют, в горле пересыхает и раздражение накрывает с новой силой. — Мне плевать с кем ты трахаешься, и тебе должно быть плевать, когда я покупаю себе презервативы. Возьми и разойдемся на этом! — Минхо выдергивает его руку из кармана, и всучивает в ладонь квадратик. Сынмин сжимает его в руке и молчит. Лицо красное. Может, от холода. На улице апрель. Он выдался ветреным и дождливым. Уже скоро суббота. Выходной. Всего пара дней осталось. Минхо обещал прийти. Съёмки шоу только вечером, значит днём у него будет время, чтобы научить его играть на синтезаторе. Сынмин как дурак ждет этого дня Х. Но все, что он умеет — играть на его нервах. Впрочем, как и на своих. А старший этой ночью планирует играть с чьим-то телом. Это не его собачье дело. Ему позволено только издалека любоваться, дышать рядом с ним, и не более. Граница. Чёткая граница. Не переступать. Довольствоваться тем, что есть. Сынмин закрывает глаза и замирает. Мысли очень дурные. Воображение слишком бурное. Надо от них избавиться. Но не получается… Под веками крепкие руки с полосами бугристых вен, что прижимают кого-то к себе, налитые плечи, в которые цепляются чьи-то пальцы, зубы старшего, что разрывают квадратик, и с ухмылкой кидают пустой пакетик на пол, пока его некогда содержимое раскатывается на… Минхо не замечает чужого волнения и оглядывает парня, затем и себя: на нем косуха со шлевками, под ней свитер с горловиной, ноги в теплых берцах. А Сынмин в пальто. Черное длинное пальто. Ему идет. Только кажется этот атрибут не греет его косточки, потому что он дрожит. Всё стоит, низко склонив голову, будто пряча глаза, и дрожит. — Ты замерз? — Спасибо, — Ким поднимает голову, сравниваясь с ним лицом к лицу, и смотрит пьяными зрачками в чужие глаза. — За что? — За это, — он машет перед носом квадратиком и ухмыляется. — Я его использую. По прямому назначению. Потрахаюсь с кем-нибудь. Из бара. Минхо застывает и таращится на него, как на придурка. Сынмин смотрит в ответ. Дерзко и с усмешкой. Постепенно внутри старшего растекается что-то мерзкое. Минхо очень щепетилен в выборе сексуальных партнеров. В их мире с кем захочешь, с тем не переспишь. Надо быть очень аккуратным, иначе хлопот не оберешься. Поэтому он всегда выбирает только из своего круга. Хорошеньких, молоденьких, успешных девочек, которым начхать на чувства. У них тоже нет времени на все это, как и у него. Просто физиология. Он берет их, и никогда не интересуется ни их состоянием, ни прошлым, ни будущим. Не привязываться — главный критерий. Не смотреть в глаза во время секса — еще один критерий. Отношения у него никогда не получались. Довериться — тоже. Один раз попробовал, и хватит. Он хочет благополучно забыть об этом опыте. И он сильно постарался. Столько ночей вычеркивал чужую пустошь из своей груди. С каждой новой казалось, что получится. Только ни хуя не вышло. Минхо смотрит на долбанный презерватив в чужой руке и сжимает челюсти. Он скоро будет «праздновать» годовщину своего воздержания. По идее хочется, но стоит притронуться, вглядеться в чужое лицо, как всё желание пропадает, и у него просто не встает. Может, он уже импотент? Может, зря расстался с той? Надо было по привычке вытрахать все свои мысли. Сам ведь просил встречи неделю назад. А по итогу довез до общежития и послал ко всем чертям. Но этот щенок… С кем он собрался перепихнуться из бара? Он идиот или притворяется? Минхо, конечно, специально завез ребят в такую даль, где их не знают. Этот маленький бар, который держит милая старушка, один из его любимых. Здесь простые работяги, безумно далекие от шоу-бизнеса. Они и светские хроники-то не читают явно. И это только на руку. Минхо здесь всегда комфортно. И сегодня было комфортно. До поры до времени. Пока этот долбоящер не решил потрахаться с кем-то. А с кем тут это можно провернуть? Минхо не заметил за весь вечер ни единой милой мордашки. Да и потом, если этот идиот решит кого-то отыметь, не факт, что этот кто-то потом не использует его, чтобы шантажировать. Дураку ведь ясно, что они не из этого мира, а стоимость пальто щенка покрыла бы долги доброй половины посетителей этого бара. И на хрена так разоделся? Но больше всего бесит мысль о том, что Сынмин вырос. Думать, что он с кем-то целуется, обнимается по ночам, зажимает кого-то к простыням и занимается сексом… Минхо все еще помнит свою злобу, что вырвалась наружу, стоило ему услышать, как учащенно дышит Сынмин на том конце провода. На долю секунды Минхо подумал, что застал Кима не в самое подходящее время, что этот милый щеночек с кем-то занят плотскими утехами. А ведь до сих пор бесит думать об этом. И на хрена дал ему презик? Как будто сам благословил на эту блудливую ночь. Черт… — Потрахаться хочешь? — Минхо тянет усмешку и кусает внутреннюю сторону щеки, желая отобрать этот квадратик обратно. — Ким Сынмин, блядь, какой же ты… — но он снова недоговаривает: в кармане вибрирует телефон. Минхо смотрит на экран, утомленно вздыхает и с недовольным лицом поднимает трубку. — Да. Привет. Сынмин прижимается к стене, запрокидывает голову, вдавливая затылок к кирпичной кладке, и закрывает глаза. Рука дрожит, сжимая ладонь. Голова пухнет от пульса. Ком в горле не дает вдохнуть полной грудью. Душит. Хочется почистить свой рот от грязи. Минхо придвигается к нему ближе и снова упирается ладонью о стену рядом с его головой. Смотрит на младшего, пока на том конце провода что-то щебечут. Сынмин медленно распахивает взгляд и замирает, заметив как Минхо изучает его лицо. Старший кажется даже не вслушивается в слова, что доносятся с динамика. Только смотрит на него и напрягает этим еще больше. Сынмин не выдерживает близости и хочет вписаться в стену, слиться. — Нет, не получится. Да. Передумал. Что значит «почему»? — ухмылка тянет губы Ли, пока он смотрит на Кима, на розовеющие щеки и зрачки, что бегают в смущении, не зная, за что зацепиться. Наконец их взгляды встречаются и Минхо прижимает трубку к уху: — Не навязывайся, это тебя не красит. Он кладет телефон обратно в карман косухи. Смотрит на Кима. Переводит взгляд на его руку, что сжимает презерватив, и поднимает черный взгляд. — И кто эта счастливица из бара, ради которой ты выпросил у меня это? Сынмин молчит и аккуратно кладет ладонь на его грудь, слегка отталкивая от себя. — Тебя волнует моя личная жизнь, хён? Минхо фыркает, профессионально закатывая глаза, и давит усмешку. Еще чего. Не интересует его ничего. — Трахайся с кем хочешь, мне плевать. Просто… ты что, линзы посеял, пока блевал? Как ты мог здесь кого-то выцепить? Тут нет ни одной симпатичной мордашки. Или так, на разок? — Минхо… ты идиот. Надо бы сдержаться. Проглотить. Но не получается. И язык свой острый удерживать — тоже. Что одному, что второму. И Минхо первым не выдерживает: тянет руку, и хватает чужой ворот пальто, подтягивая к себе бесцеремонно и грубо. Он заглядывает в чужое лицо, блуждая взглядом, пока не впивается в карие радужки: — Я все могу простить. Но ты заебал мне грубить… — тихо, почти сквозь зубы, и хочет сказать что-то еще более хлесткое. Но карий цвет берет вверх и топит. Минхо замирает, ресницы вздрагивают, прикрывая глаза: в нос вновь ударяет запах меда и полевых цветов. И это обескураживает. Настолько, что хватка почти немеет, он не чувствует пальцев рук. Вдох, выдох… дышать. Этот запах. Теплый. Будто пробирается во все потаённые уголки и забирает с собой. Но надо дышать. Просто дышать. Медленно. Вдох, выдох… — Приходи ко мне в субботу. Минхо распахивает взгляд, снова позволяя себе потонуть в карем. — Что…? — Ты обещал, что придешь, — Сынмин смотрит в упор, даже не краснеет, и вдруг облизывает пересохшие губы, а Минхо понимает, что снова пялится не туда, куда надо бы. — А я обещал тебя научить играть. Старший медленно возвращает взгляд к глазам, но ворот чужого пальто все еще цепко держит в кулаке, костяшками пальцев упираясь Сынмину в подбородок. Так и удавил бы. — Ты зря это делаешь… — Почему? — Это плохо кончится, Ким Сынмин. Ты ведь дозовешься… и я приду. Пауза закупоривает дыхание у обоих и секунда тянется вечность. Они смотрят друг на друга, в их пьяных зрачках плавает что-то еще. И Сынмин кивает. — А я не боюсь конца. — Что вы делаете?! Парни поворачивают головы на вскрик и видят Феликса. Он бледен, глаза почти вылетели со своих орбит и он стремительно к ним приближается. — Хён! Отпусти его! Вы что, деретесь?! Минхо послушно отпускает младшего, возвращая свою прежнюю кошачью натуру, высвобождает из цепких рук худое тельце и мягко отталкивает от себя. — Все хорошо, уже не деремся, — он поправляет чужое пальто, оглядывает розовые щеки на сливках кожи, и цокает язычком. Сынмин смотрит в глаза все также смело, будто бы ещё ждёт ответа. И Минхо даёт его: — Ладно… давай сыграем, Ким Сынмин. Он разворачивается и неспешно уходит обратно в сторону бара. Феликс все еще таращит на него глаза, глядя в спину, потом таращится уже на Сынмина, что выглядит ещё более странным, чем обычно. Блондин хочет что-то сказать, но Ким уходит следом за старшим, бросая что-то в урну.

Маленькими шажками

Минхо сидит на краю кровати и завязывает на голове Сынмина хвостик, пока тот в позе турка сидит на полу в аккурат между его ног. Минхо как-то маниакально улыбается про себя и делает второй хвостик. Сынмин старается не обращать внимания, и лишь изредка корчит недовольную рожицу, когда Минхо слишком туго завязывает резинку, отрывая пару волосинок с макушки. — Готово! — победоносно произносит Ли, словно он только что выиграл олимпиаду по плетению косичек: выглядит до одури удовлетворенным своей работой. — Ага… премного… благодарен… — бубнит Ким, по-прежнему никак не реагируя и шурша листами. А зря. Теперь он похож на первоклашку, которой не хватило денег на бантики, но она наскребла на резинки. — Ну хватит, что ты делаешь хён? — дуется он наконец, отмахиваясь от старшего, как от назойливой мухи, пока Минхо гладит его раскрытый участок шеи, проникая пальцами под ворот толстовки. Старший наклоняется ближе, прижимаясь щекой к его, и обнимает обеими руками. — Поужинаем сегодня вместе? — Я не знаю, когда вернусь, — качает головой Сынмин, не отрывая взгляда от нотных листов. Он нервно грызет кончик карандаша, и дергает ступней. Осталось внести ещё немного корректировок, чтобы запомнить всё, и можно отправляться на репетицию. Он очень переживает за предстоящее выступление, но, конечно, не признаётся в этом. Все-таки он профессионал. Все-таки он подготовился. И все же беспокойство гложет. — Мы видимся так редко, мышка… Сынмин отрывает со рта огрызок, что ещё недавно был полноценным карандашом, и запрокидывает голову наверх, чтобы бросить в Минхо взгляд. — Как это редко? Мы ведь живём в одной общаге, репетируем, практикуемся, выступаем вместе… — Я не об этом. Мне редко удается тебя обнять. Скоро забуду, как ты пахнешь. А не хочется. Глаза младшего тут же загораются, а щеки вспыхивают алой зарей. Минхо тянет улыбку: Сынмин предсказуем и радуется от мелочи. — Но мы же… — Что? — Мы… — Сынмин не находит сил закончить фразу, и краснеет. — Что мы? — Ничего, — он надувает щеки, но его броня рассыпается: Минхо надувает свои, как хомяк, и смачно чмокает в губы. Сынмин хочет что-то возразить, но его опять упрямо чмокают. Потом хватают за лицо и выцеловывают каждый участок губами-бабочками, порхая по сливочной коже. — Хён… — только и успевает проворчать Ким, прежде чем старший вбирает в легкие ещё больше воздуха и дует в его рот. Сынмин то ли плачет, то ли хнычет, и Минхо отстраняется, чтобы проверить: глаза превратились в щелочки, а щеки в яблочки, он втягивает голову к плечам от щекотки, но не злится, а беззвучно смеется. Минхо смотрит ещё несколько секунд, но в груди трещинки находят новые пути, и отламывают еще кусочек от мёрзлого льда. Становится больно. — Иди сюда! — он хватает младшего за подмышки и утягивает за собой на кровать. Сынмин ахает, роняя листы, а старший укладывает его на себя пластом и зажимает в крепких объятьях. — Хён, ну правда-а-а-а… — Сынмин теперь хнычет, сквозь смех. — Мне надо учить! — Ага, — Минхо переворачивает его через себя, Ким плюхается на бок, и его тут же укладывают спиной к мягкому матрасу. Минхо перебрасывает через него бедро, седлая сверху, и аккуратно ложится, упираясь локтями по обе стороны от его плеч. Его ладони обхватывают лицо и удерживают неподвижным. — Хён! — Ага, — ещё чмок. — Ай… ты… — Ага, это я, — ещё чмок, чмок и чмок. — Минхо! — Что? У меня просто хорошее настроение. А у тебя нет? Ты не рад быть со мной? — Рад. — Сынмин? — Минхо выгибает бровь в наигранном недовольстве. Ему неосознанно хочется снова увидеть это выражение лица и почувствовать боль в груди. — Я же сказал — рад. По мне не заметно? Я в дичайшем восторге. — Ах ты … сарказм, значит, — Минхо еще что-то ворчит и резко выпрямляется, указывая на дверь. — Если я тебе мешаю, то вали из моей комнаты. — Это так-то моя комната. Минхо моргает, глядя на непробиваемое лицо, краснеет и, театрально вздохнув, резко приподнимается с постели. Спрятав руки в карманы шорт, он глядит на парня свысока, и фыркает. — Ну раз так, я уйду. — Не надо… — Сынмин подскакивает следом, да ноги запутываются в пледе, и шатен с позором грохается на пол. Минхо оборачивается на шум, смотрит на страдальческое выражение, и бесстыдно расходится от хохота, указывая пальцем на тушку: — Вот умора! Сынмин не сдается и резво вскакивает, пинает несчастный плед в угол и бежит следом. Не успевает старший дать дёру, как его хватают чуть ли не за грудки, и тащат обратно. Не доводя до кровати, берут и припечатывают к стене. — Ой! — успевает пискнуть Минхо, прежде чем губы чувствуют чужие. Он замирает от неожиданности, и забывает как моргать. Даже воздух в груди застревает и отказывается двигаться, и курсировать по венам. Сынмин отрывается от его губ и ресницы порхают, красиво обрамляя его большие глаза. — Ладно. Убедил. Сдаюсь, хён. Минхо пытается сдержаться, но в его раскосых кошачьих глазах вспыхивает озорство и он невольно ухмыляется. — Сдаешься? Тебя каждый раз надо завоевывать, Сынмин-а? — Почему? Минхо не отвечает, изучающе смотрит чуть свысока, и Сынмин прячет взгляд вниз, с секунду разглядывает чужую руку, решаясь. Наконец, он берет его ладонь в свою, осторожно переплетая пальцы. Старший все продолжает неотрывно следить за ним, и хоть выражение лица неизменно, в груди сердце трещит, как костер на ветру. — Мне просто надо готовиться, — словно извиняясь говорит Ким, глядя на их руки, и поглаживая пальчиком кольцо бесконечности. — Ты не думай, что я не рад… Это ведь не так. Я очень рад. — Почему ты такой? Сынмин поднимает взгляд, не понимая вопроса. Выражение лица старшего снова нечитаемое. Эта едва уловимая ухмылка не дает ни единого ответа: он посмеивается над ним или спрашивает серьезно. А если серьезно, то что это значит? Какой он? — Какой «такой»? Минхо тоже косится вниз, рассматривая их ладони, и крепче сжимает. Янтарные крапинки возвращаются к карим бусинам, старший приближается к его лицу и легко касается чужих губ, выдыхая: «Миленький». Сынмин вздрагивает от мурашек, что бегут по позвонкам, хрупкое сердце разламывается и падает к ногам, что моментально теряют связь с землей и становятся ватными. — Хён, — он прикрывает дрожащие веки и утыкается в чужое плечо, лишь бы старший не заметил, как он улыбается. — Что? — Сердце болит. Прекрати… не даёшь расслабиться. Я никак не могу сконцентрироваться… — Просто ты неправильно воспринимаешь слово «расслабиться», — хмыкает старший, и вдруг хватает его за плечи, рывком разворачивает спиной к стене, меняясь с ним местами. Сынмин успевает только широко раскрыть глаза от удивления, прежде чем кончик языка облизывает его губы. Он оторопело смотрит, переваривая происходящее, а Минхо складывает руки на тонкой талии, и сам прижимается вплотную. — Хён, за мной Пончик приедет сейчас, — решает все-таки предупредить его Сынмин. — Подождёт, — Минхо тянет носом по гладкой коже шеи и едва слышно урчит от удовольствия. — Мне надо ехать к мистеру Дюку. — Подождёт твой мистер Дюк… — Он так-то наш. — Подождёт наш мистер Дюк… — Минхо… — Сначала я, потом все остальные. — Старший меняет траекторию, и шепчет на ухо: — Ты уже занят. Они опоздали. Все опоздали. Ты только мой. Ким сглатывает и жмурится, цепляясь за чужие края футболки. Надо дышать. Желательно не урывками, а полной грудью, но не получается. Еще месяц назад он отдал бы всё, чтобы услышать эти слова, а теперь они звучат так просто, так легко, что не остается никаких сил держать лицо. Ему хочется улыбаться, ему хочется смеяться и плакать — все вместе. Как глупо. Руки тянутся к чужим плечам, обнимают, и он раскрывается, давая Минхо больше доступа к шее. Вот бы остановить время. С момента, как он произнес свое «Я хочу быть с тобой, Ли Минхо», прошло уже несколько недель. И все они полны беспрерывной работы. Всё как всегда. Они проводят вместе так мало времени, что эти крохотные минутки можно пересчитать по пальцам. Легкие касания невзначай во время репетиций, взгляды украдкой и теплые улыбки, короткие поцелуи и безграничная пропасть… Снова пропасть. Но это не они ее выстроили между собой. Это жизнь строит ее, кирпичик за кирпичиком. После бесконечной череды интервью, съемок, смены локаций, и изматывающих тренировок к концу дня они настолько устают, что каждый разбредается по своим комнатам. На контакт друг с другом сил не остается. Джисон с Йена валятся с ног от усталости, а Сынмин не пытается заговорить с Ли, что просто падает трупиком и обнимается только со своим Кальмаром. И он так и не переступил порог его спальни. Ни разу не остался с ним там один на один. Но зато старший постоянно в его комнате, если только в общежитии нет лишних глаз и ушей. Они и правда видятся каждый день, возвращаются в общежитие вместе почти каждый день, все это в точности, как и годами ранее. Ничего существенно не изменилось. Перед объективами камер Минхо продолжает быть хладнокровным цундэрэ, а Сынмин — его раздражающей бестолочью. Младший не пытается навязать свое общество, а старший и не просит. Может, все дело в работе. У каждого свое расписание: рекламные контракты, запись песен, выступления на различных шоу. Сынмин сегодня готовится выступить на Mystery Music Show: King of Mask Singer, и до этого много проводил времени в вокальной школе мистера Дюка. Минхо MC на Music Core уже два года, и пропадает в танцзале с Хёнджином и Феликсом или ездит к своим котам. Они не разделились, но стандартная нехватка времени играет свою роль. Им надо войти в привычную колею, чтобы никто не догадался, каким сумасшедшим был этот май в их жизни, и как сильно изменились их отношения на самом деле. Сынмин наверное благодарен Минхо за то, что жизнь их осталась прежней, но за пределами объективов они делают шаг за шагом, изучая друг друга, доверяясь, и раскрываясь все больше. В редкие минуты, когда они могут побыть вместе, как сейчас, их чувства обостряются, обнажая истинное отношение друг к другу. Сегодня у Минхо выходной, а у Сынмина выступление вечером. Он по идее так долго ждал этого шанса и так готовился. Но… — Если бы ты знал, как я никуда не хочу идти, Минхо, — озвучивает он свои мысли в слух, и даже не краснеет, лишь обнимает старшего крепче. Минхо прекращает терроризировать его шею и капризно дует губы. — Несправедливо, что я воскресение проведу один. — Я вчера субботу провел без тебя. Твое «Шоу, шоу, шоу…» я смотрел, — Ким выпрямляется, встречаясь с ним лицом к лицу, и смотрит в глаза. — Ты уже хорош в этом. Минхо демонстративно фыркает и закатывает глаза, стараясь не лопнуть от самодовольства. — Я во всем хорош. Или ты сомневался? — Ну… как сказать, хён, — ухмыляется Ким, не сумев оставить его без своих колючек. — Вот как? — ладонь старшего отпускает талию, скользит вниз, отрывается на секунду и вдруг с силой шлепает по бедру. Сынмин ойкает и почти ловит шок. Минхо же и бровью не водит на реакцию, самодовольно заявляя: — Все еще дерзишь мне? Ну, продолжай… Будешь вести себя плохо — накажу, и мне только понравится. Сынмин смотрит на него скептическими окулярами и качает головой. — Минхо, ты меня не напугаешь. — Неужели? — Может, хватит шлепать меня постоянно? — младший выгибает бровь, поглядывая на чужую ладонь у своего бедра, и едва заметно улыбается уголком губ. — Ты сам напрашиваешься. И нет, мне никогда не хватит, — и очередной шлепок отдается эхом. Ким кусает губы. Отзвук от стен такой двусмысленный, и ухмылка на лице котяры такая нахальная, что хочется провалиться сквозь землю. В этом они, пожалуй, расходятся. Старший все-таки очень откровенный, и любит его дразнить, а ему и ответить-то нечем. Сынмин мысленно делает себе заметку, что в будущем, когда он тоже познает все слабости Минхо в том самом плане, то обязательно их опробует на стальных нервах. В конце-концов, у них это обоюдно — раздражать друг друга, и ходить по лезвию бритвы. — Пошлые мысли в голову лезут? — воркует тем временем старший, наблюдая, как сливки покрываются розовым цветом. — Минхо, у меня бедро так ноет от удара, или телефон вибрирует? — Сынмин косится на свой карман: нет, это все-таки телефон. — Ну вот, Пончик приехал. — Подождёт… — и Минхо снова легко касается его губ. Он ждет реакции, может, его оттолкнут, но Сынмин замирает и ждет продолжения. Минхо довольно тянет улыбку, и снова целует, слишком нежно, невесомо. Он раскрывает их, медленно заносит руки ему за спину, нащупывает задние кармашки джинс и просовывает туда ладони. Сынмин жмурится от ощущений, руки слегка подрагивают, когда ложатся на крепкую грудь. Минхо улавливает как чужое дыхание становится кротким, и ещё сильнее зажимает парня к стене. Не прекращая поцелуи, просовывает бедро между его ног, раздвигая худые коленки в стороны. Сынмин не сопротивляется и позволяет ему устроиться между них. Секунды и Минхо вынимает руки из кармашков, обхватывает ягодицы вплотную, и делает первый толчок. Сынмин срывает поцелуй, и стискивает челюсти, но дыхание учащается, а он не пытается его остановить. Минхо смотрит на него, сжимает ягодицы крепче и тянет на себя, как тут же выпускает, позволяя телу по инерции вернуться назад к стене, и следом снова тянет на себя, вжимая чужие бедра навстречу. Он плавно повторяет движения, раз за разом ускоряясь, пока не начинает толкаться в него все настойчивей. Их дыхание вконец сбивается, Сынмин жмётся ближе, и хнычет в губы: — С ума сошёл, что ты делаешь…? Он жмурит глаза сильнее, стараясь абстрагироваться от ситуации, а Минхо перебирается к его шее и легко целует, касаясь передними зубами, словно хочет укусить, но лишь дразнится. — Расслабляю и концентрирую… — слышит Сынмин, но будто и не ушами, а кожей, ведь голос старшего вибрирует в горле, по всему телу, вызывая табун мурашек, что пробегают, въедаясь под лопатки. — Минхо, пожалуйста… я сейчас совсем не смогу учиться. Честное пречестное. Клянусь… — Ещё немного… дай мне ещё… — хрипло отзывается старший и снова возвращается к его губам. Минхо держит свой язык при себе и не пытается залезть в чужой рот, хотя Сынмин уже сгорает от желания почувствовать его у себя. Разница температур будоражит: губы целуют нежно, но внизу все горит от тесного контакта, и сердце вот-вот выпрыгнет наружу. Минхо продолжает дразнить его и лениво ласкает, неспешно; зажимает, пока Сынмин течет патокой. Ли стоически сдерживается от желания расстегнуть ему ширинку. Рукам хочется пролезть внутрь, а лучше стянуть эти брюки к чертям… Время снова убегает, и они снова теряют его. Телефон все вибрирует в кармашке, действуя на нервы обоих. Он не затихает, и Минхо недовольно стонет, сдаётся. Нехотя разъединяет поцелуй и убирает ладони от мягких ягодиц. — Ладно, можешь бежать на свой урок… — он вытирает губы Кима подушечками пальцев, и отходит от него на шаг. Сынмин смотрит на него черными зрачками, но дыхание давно свернулось в тугой шарик. Он вынужден закрыть глаза, зажмуриться изо всех сил, лишь бы остановить этот вращающийся мир. Ему надо перевести дух, иначе, если он сделает хоть одно движение, просто уйдет в крен и распластается на полу. Минхо дышит медленно, виртуозно управляя своим телом, но в висках пульс стучит молоточком, а внутренний зверь скребется, предлагая ухватить это мягкое облачко и утащить в постель. Сколько можно уже терпеть… Ему порой кажется, что лучше бы они не целовались, лучше бы не было этих объятий, потому что после баловаться с самим собой уже откровенно осточертело. А после таких ласк с Кимом каждый раз хочется зайти еще дальше, и взять свое по праву. Но ведь сам пообещал, что не пойдет против его воли. А они так и не обсудили этот момент после подземки. Этого чертового удачного момента никак не подвернется. А с бухты барахты палить: ты единственный с кем я хочу секса, давай уже как-то решим этот вопрос — такое себе удовольствие… Вот сейчас был бы идеальный момент. Но нет, блядь, там Пончик. И так каждый раз: вечно они куда-то бегут, спешат, едут, летят. Минхо вздыхает, и опускает глаза на чужие бедра, то что таится между ними, и вдруг ухмыляется. Ким провожает многозначительный взгляд старшего, оглядывает себя и стонет: он возбужден. И это возбуждение торжественно выпирает из под брюк. — Как мне теперь идти? — обречённо бубнит он, сгорая со стыда. — Можешь остаться… — Минхо слегка краснеет, глядя на результат своей работы, и возвращает ему черные омуты, что блещут жидким огнем. У него там такое же состояние, так чего стесняться? Главное, что они хотят оба. Значит, рано или поздно он свое возьмет. — Лучше я как-нибудь с этим сам… разберусь… — вздыхает Сынмин, и Минхо кивает. Парень выхватывает рюкзак, подбирает с пола ноты, пихает их внутрь, пока старший следит за ним, прислонившись плечом к стене. Сынмин выпрямляется и оборачивается к нему. Минхо тихо улыбается. — Беги, мышка, тебе пора. Сынмин смотрит, будто решаясь, и затем медленно подходит к нему. Карие радужки заглядывают в янтари, вынуждая старшего под этим взглядом невольно напрячься. — Ты чего? — Я так больше не хочу. Минхо моргает, глядя в этот карий цвет, что словно и не тот больше, но все равно не понимает. — Что… в смысле? — Когда у тебя следующий выходной? Минхо глотает, заторможено хлопает себя по бедрам, достает телефон из кармашка шорт и также заторможено открывает календарь. — Я уже выхожу, — говорит в это время в трубку Сынмин, видимо успокаивая Пончика. Он быстро кладет смартфон обратно и смотрит выжидательно на старшего. — Ну… когда? Минхо прокашливается, пытаясь вернуть своё хладнокровие, но сердце стучит как бешеное. — Эм… в следующий четверг? Но только не весь день… — Сойдет. Четыре дня осталось. У меня тоже нет планов на четверг. Старший смотрит на него стеклянными глазами и кажется забывает, как правильно дышать. Только всё сжимает телефон в руке, как будто этот кусок пластика его последний шанс не подохнуть от волнения. А Сынмин приближается к его лицу, целует в губы почти целомудренно, и отстраняется с улыбкой. — До встречи, котохён. … Дверь в общежитие остается позади. Сынмин бежит к лифту, по пути натягивая на себя спортивку, и слегка морщится от все еще не схлынувшей эрекции. Не то чтобы она сильно его напрягала — не так, как обычно, — но бежать в таком состоянии очень неудобно. — Нет. Это реально надо прекращать… — бубнит он про себя, когда залетает в лифт, и моментально прикрывает рюкзаком свой стояк, краснея со стыда — в кабинке едет мать с ребёнком. К счастью, женщина не обращает на него никакого внимания. А вот маленькая девочка лет пяти внимательно смотрит, и Сынмин старается игнорировать. Они проезжают три этажа, а ребенок все не сводит с него глаз. Сынмин вынужден все-таки повернуться к ней и улыбнуться, хотя вряд ли она это заметила за маской. Девочка в ответ не улыбается, смотрит слишком внимательно, даже строго, и тычет, наконец, на него пальцем. — У тебя прическа не красивая, сонбэним: резинки кривые! Сынмин хватается за голову и понимает, что там все ещё торчат долбанные хвостики.

***