Жжёная карамель

Желание — всего лишь яркая вспышка, что сгорит.

Но мы продолжаем искать след далёкой звезды,

даже если ее свет давно погас ©.

***

Говорят, на эмоциях человек способен на многое. Ким Сынмин теперь это знает. Высек себе эту истину под веками и выгравировал над венами. Начиная с чёртового понедельника, когда он не пошёл гулять с Минхо на эту набережную, началась эпопея с круговоротом событий. Хаос, к которому Сынмин не привык, которого так старательно пытался избегать, теперь его обычное состояние с момента как он впустил в свою жизнь Ли Минхо. Сынмин тонет в этом хаосе, его уносит волнами чужого течения и привычное испаряется, как дымка. Взаимодействие. Интересное слово. Но касательно их двоих это слово не раскрывает ничего, даже на четверть. То, что происходит между ними, этому Сынмин не мог дать ни единого вразумительного определения. Всё, что Сынмин жаждал получить от Минхо, было неправильным. Всё, что он чувствовал к нему — запретным. Он долго утешал себя, прячась за слепым интересом, желанием довольствоваться лишь дружбой, что красным перцем въедалась в миндалины, воспаляя, но он терпел эту боль. Сынмин, что никогда не боялся Минхо, что сам был готов вспороть его нервы, все это время делал шаг за шагом, вламывался в чужое пространство, переходя черту. И в комнате Чана, переступив запретную черту, он уже понимал как далеко зашёл. И как бы прежде ни было тяжело и стыдно признать, что он желает другого человека, он слепо продолжал идти. Ведь лучше всех знал, что за этим кроется то самое, невинное, первое, робкое, неуместное в своей эгоистичности. Но как же пылко раскрылась его страсть, каким сладким омутом втянула в эти тайные дебри, раз Минхо в итоге уступил, и поддался слепому влечению глупого мотылька. Окситоцин стал выделяться в неимоверных количествах, физического контакта между ними стало слишком много, и гормон приучил Кима расслабляться рядом с Ли и таять под дурманом его губ. Прежняя тревога отпустила, и в кровь проник дофамин, разливая по венам отчаянное желание быть к Минхо еще ближе, чтобы стало тесно, хаотично в своей грубости, и мягко от нежности. Сынмин как под действием опиума словил безмятежность слепой эйфории, и, испытывая пределы своего «я», позволил телу принять ласки чужих рук, что с каждым их новым сближением теряли контроль, касаясь его. И вот оно — воскресение. Только Сынмин не воскрес. Неосознанно или преднамеренно, он спровоцировал, стал тем самым подстрекателем, что раскрыл Минхо, оголил его натуру, но в итоге сам оказался под влиянием чужой силы. Когда ему перекрыли доступ к выходу, и бежать оказалось некуда, все чувства трансформировались в пять простых букв: страх. Он невидимой удавкой стянул нежную кожу вокруг тонкой шеи и затянул концы, убив робких бабочек, что всего на один вечер позволили душе поверить в нечто большее. Эти мотыльки оказались эфемерными, и взлетели на свет одинокого маяка в теплый майский вечер, чтобы нежность их прозрачных крыльев взмыла вверх, замирая, и всё же пеплом пала, обрывая тихий полёт. Сынмин их не спас, и они прожили всего день. Всего один день. Сынмин сломался. Он не справился с внутренним давлением. В душу вгрызлась дикая дисфория, что привела к весьма плачевной ситуации — две сильные натуры схлестнулись в битве характеров, не желая уступать. Эмоции въелись под кожу, дергая за ниточки, а Сынмин поддался страху и не следил ни за своим языком, ни за уровнем дисфории. В результате очередной нервный срыв уничтожал те крохи отношений, что он пытался построить с Минхо. Всё общее между ними рушилось, ломалось, осколками треснувших стёкол рассеиваясь по ветру. Сынмин морально сдавал, и хотел уже вынуть свою амигдалу из тупой черепной коробки и к херам забить молоточком, вогнать в персональный гробик и закопать глубоко под землей. Может, жить стало бы проще. Может, загоняться не пришлось по каждому поводу и без. Говорят, если смотреть на две картины — один будет искать различия, а второй — сходства. Как масло неспособно раствориться в воде, так и два человека, что как внешне, так и внутренне отличаются друг от друга, сколько их ни сталкивай — не сойдутся. Может, в случае Минхо и Сынмина есть одна простая причина, что лежит на поверхности, а может, тому есть масса причин, затерявшихся за подводными камнями. Сынмин — одинокий свет на тёмном небе, тот самый яркий луч в пасмурный промозглый день, что вынуждает вас улыбнуться, даже если на душе скверна. Он и есть самая первая в жизни весна, самая первая в истории любовь. Его чистая душа спокойна, его разум уравновешен, он до скрежета в зубах консервативен в следовании своим собственным правилам и безумно упрям в порывах отстоять свои границы. Самодостаточная личность, что всегда отличалась ангельским терпением и сдержанным нравом, отличался от других. Он не терпел давления, и не желал мириться под гнётом чужой натуры. Только его никто не предупредил, что он столкнется в своей жизни со стихией столь необузданной и неподвластной, не менее упрямой, и куда напористой, что он не справится, и из этой воронки выбраться уже не сможет. Минхо — сочетание открытого огня и голубого моря, безумства и легкости, физической силы и душевной гармонии; непредсказуемый человек, чья энергия горит, поджигая Кима как фитилёк. Демонический красавец с тёмным пронзительным взглядом, где в отражении сияют тысячи новых планет, несомненно, безжалостен к Сынмину в проявлениях своего безразличия, что от хлада резко сменяется к полыхающему пламени, и наоборот — словно остывший в твоих руках ромашковый чай: едва издает аромат, едва помнит вкус. Его личина хамелеона Сынмину неподвластна. Минхо самолюбив и безмерно своенравен, абсолютно независим, и может быть жесток, но любого рядом с собой удержит своей харизмой и силой; интеллектуал с чувством юмора, циник с душой романтика, мистически манит неопытного юношу, лениво и бесшумно опутывая его в сети своей власти. Попытка продемонстрировать такому человеку непокорность с треском провалилась. Сынмин не захотел мириться со всеми прибабахами Ли Минхо, а Минхо, как оказалось, не собирался терпеть неподчинения: младший попытался сохранить свободу, но столкнулся лишь с глухой стеной, что впечатала его к кирпичной кладке, ломая резцы, его желание проявить стойкость характера лишь подстегнуло Минхо выпустить на волю внутреннего зверя, что расцвёл в своей агрессии. Услышать друг друга, забыв о различиях, для обоих слишком трудоемкий процесс. Грамотным было бы разойтись, и даже притвориться, что между ними не было этих безумных дней было бы не так постыдно. Однако люди с несхожей аурой и диким нравом осознали одну простую вещь — несмотря ни на что, им чертовски хорошо вместе. В момент единения рушатся все различия, смешиваются и переплетаются, став в итоге лишь дополнением к их дикой химии; стоит одному позволить другому коснуться себя, как всё вокруг меняет свой цвет, свой звук, запах и вкус. Это объединяет, мирит со всеми недостатками и несовпадениями. Кровь не стынет, а горит в жилах от осознания, кого они держат в эту самую секунду в своих руках. Может, это и есть единственная причина, почему после всех высказанных слов, попыток искромсать друг друга морально, они снова не нашли сил разойтись: Сынмин так и не ушёл, а Минхо — не смог отпустить. Сердце команд разумных слушать не пожелало — болезненно билось в груди и крошило кости стоило им задержать взгляд друг на друге. «Ты хочешь быть со мной?». Четыре слова. Самых простых слова с самым непростым контекстом. «Ненавижу». Одно слово. С самым сложным скрытым подтекстом. Наверное, Минхо мог прочесть за пеленой солёной влаги ответ на свой вопрос — глаза ведь никогда не лгут. Особенно те, что смотрят лишь на него столь искренне, что таят в карем цвете слишком чистый свет…

***

— Ну все. Это последняя капля. — Ты про кофе? — не удержался Минхо и Ким подавил в себе нервный смешок. — Вы расходитесь. — А вот Чан и бровью не повел на его остроумие. — Сегодня же. Сейчас же. Минхо взглянул на Кима, как и тот на него, и пожал плечами. — Я никуда не собираюсь переезжать. — Это не обсуждается! — Не указывай мне, — отрезал Минхо. Чан даже на секунду замер, прирезанный холодным взглядом. После Ли достал из кармана телефон и напечатал сообщение. Через секунду в кармане Сынмина предательски завибрировало. Он глупо заморгал и посмотрел на парней, пытаясь не выдать своего волнения, надеясь, что они не услышали этот отзвук под слоем его горчичных карго. Но они услышали. При таком-то гробовом молчании. И все теперь внимательно смотрели на него. В том числе и Минхо. «И все-таки, ты не ответил, щеночек. Не хочу показаться наглым (нет, хочу), но если это моя последняя ночь здесь, то хотелось бы получить ответ сегодня». Сынмин растерянно уставился на экран, и с трудом сглотнул, не веря, что это происходит взаправду. Сердцебиение переплавилось и зазвенело в ушах, во рту пересохло, а в горле сжался тугой комок — не разлепить, ни сглотнуть. «Какого хрена?..» — пронеслось очередное нецензурное в светлой голове шатена. Панические нотки пробрались в кровеносные сосуды, запаяли себя внутри бешено бьющегося сердца, сковывая в невидимых тисках. Еще раз пробежавшись по тексту, Сынмин перевёл тяжелый взгляд на Минхо, желая засунуть этот смартфон ему в задницу — это был бы весьма красноречивый ответ. Исчерпывающий. Хотя научно доказано, что чтение стимулирует аналитическое мышление, вряд ли читать инструкцию к освежителю воздуха или вот эту вот записочку от бесячей такой котяры — было полезно для Сынмина. Чан, Джисон и Йена, весьма заинтригованные происходящим, молча наблюдали за переглядками парней, ожидая хоть какого-то вразумительного объяснения. Правда, двое продолжили молчать. — И как это понимать? — прямо спросил Чан, теряя терпение, — Что это вы делаете? Сынмин открыл было рот, но ничего цензурного на ум так и не пришло, так что он захлопнул его обратно. А Минхо стрельнул взглядом на карман его горчичных карго, куда тот благополучно запрятал телефон. И хоть на лице старшего не отражалось ни единой эмоции, Сынмин все равно напрягся. Он зажал свой аппарат покрепче: ни при каких обстоятельствах не планировал раскрывать палевное сообщение друзьям. Писать такое, да ещё и при всех… У Минхо и вправду девять жизней и ему не жаль распрощаться с одной из них. — Чего замолчали? Я задал вопрос. — А что ты хочешь услышать? — бросили ему в ответ, и строгие глаза Чана поймали лёгкую дымку раскосых кошачьих глаз. — Хотелось бы услышать правду, если вы не возражаете, — саркастичный Чан небрежно развёл руки в стороны, намекая, что возражения тут как бы не принимаются, ибо ничего иного он выслушивать не планирует. Сынмин по привычке стал стремительно перебирать в уме все возможные варианты «правды». Но, как ни крути, итог был один: они с Минхо в полной жопе. — Это что вообще? — Чан вдруг указал на ворсистого покойника, что впитал в себя весь кофеин, и на его теле так и лежала коробка с надкусанными пирожными. — А у тебя-то что? — и он брезгливо сморщился, указав на шею Минхо, будто заметил в этой комнате что-то ещё более отвратительное. Ли приложил ладонь к шее и стер с кожи крошки макарун, припоминая, как Сынмин хватал его за горло, сопротивляясь поцелую, а он, мало соображая, облизнул свою испачканную ладонь, запечатлев в рецепторах приторный вкус ягод с оттенками кофе. …«Какой ты приторный, Ким Сынмин, и всё равно горчишь»… Ещё десять минут назад он зажимал Сынмина к ореховому цвету, лаская языком влажный ротик, наслаждался его сдавленными стонами. Может быть, Сынмин не умеет целоваться так искусно, как могла бы самая лёгкая в своих порывах агасси, но Минхо это ничуть не коробило. Глядя на терракотовые губы, что расстворялись, меняя свой цвет от каждого поцелуя, думать о чем-то невинном Минхо уже не мог. Когда его руки касаются голой кожи, а юное тело с трепетом принимает его ласку, — всё внутри него рассыпается. Дрожь пробирала до костей, вырисовывая под кожей единственное желание с одним простым словом — хочу. За минувшие два дня у Минхо появилось слишком много слабостей по отношению к карамельному шатену. А самая волнующая — это голос. Минхо нравилось, что голос Кима мог меняться, и воспроизводить в своём регистре довольно сладкие и до одури пошлые звуки. Во время интимной близости Сынмин так тихо стонет, и это так приятно на слух, что… Минхо кружило голову от остроты чувств в эти крохи секунд. Ради них ему было бы не жаль спалить к чертям весь этот жалкий мир, если только это позволит услышать хотя бы ещё раз как стонет под ним Сынмин. Все клятвы и обещания не думать о Сынмине «в том самом ключе» на исходе дня были благополучно погребены. Минхо не знал, как уже можно заставить себя думать о нем иначе, когда испробовал его на вкус, когда познал, как скромный и гордый Ким Сынмин может быть совершенно другим, и эта запрятанная от чужих глаз натура способна проявить себя лишь в его руках, чтобы утолить жажду быть ближе. Эпизод, случившийся несколько часов назад на полу их светлой кухни, поцелуи в этой комнате десятью минутами ранее — все это было причиной, почему воскрешать клятвы Минхо не хотел. А может, просто Сынмин и есть та самая причина. Сынмин, которому не стоило играть в столь пагубные игры. Не стоило этим тонким пальцам трогать Минхо там, где не следует, и позволять своему телу прижиматься так тесно, так близко, так приятно… До одури приятно. «Лучше не думай… завали свои мысли, Ли Минхо. Просто захлопнись и не думай…», — парень обречённо скрипнул зубами и выдержал рой пробежавших по телу мурашек. Вот только едва заметная ухмылка всё же выпорхнула наружу, украшая собой чёткие черты красивого лица. Ли украдкой поднял голову и поймал взгляд объекта своих шальных мыслей — шатен тоже разглядывал его, а точнее то самое розовое пятно на шее. Щеки Сынмина слегка налились румянцем, а за стёклышками круглых диоптрий сверкали такие же кругленькие кофейные зёрна. Минхо скользил по знакомым контурам лица, лаская глазами карамельные пряди, что пушились, завитушками теряясь у висков; наблюдал, как кадык медленно прятал себя в сливочную кожу от каждого глотка; смотрел, как эта стройная фигура светится под лучами весеннего солнца, а тот упрямо пробирается внутрь сквозь нити голубого хлопка, чтобы согреть и подчеркнуть этот нежный силуэт. Такой сдержанный и непреступный в собственных глазах, но совсем иной в чужих… «Очаровательный…». Может, Минхо признал остроту чужого влияния, что так щекочет его нервишки, как лезвие приставленное к горлу; может смирился, что контролировать реакцию организма становится довольно сложно, когда Ким Сынмин на расстоянии вытянутой руки. Возможно, когда Минхо провоцировал его сделать шаг навстречу и врезать — неосознанно желал пробудить внутри Сынмина запрятанную страсть, желал раскрыть его сущность, и стать тем, кто ее примет. И прямо в эту самую секунду Минхо было жаль, что его комната наполнена лишними глазами, чужими ушами, и неуместным беспокойством. Он не причинил бы Сынмину вреда. Конечно, они никогда не отличались хорошими отношениями, и какой-то на редкость крепкой дружбой. У них всегда были конфликты и недопонимания. Но он не сделал бы ему больно. На взгляд остальных, оба старались держать дистанцию, словно окажись они на слишком близком расстоянии, как случится катаклизм. Конечно, ребята не догадывались, что эта дистанция была просто необходима. По разным причинам. Да и не хотел Минхо с ним дружить… Ему всегда хватало друзей детства, да и его любимого социофоба Хан Джисона. А Сынмин… Сынмин для него был совсем другой историей. Минхо рядом с ним чувствовал себя странно. С каждым годом это мнение крепло, и дружить хотелось все меньше. Удерживать прежнее расстояние казалось наиболее безопасным. Не подозревающий об этом Сынмин только раздражал своей попыткой сблизиться, ведь чем он был ближе, тем сильнее Минхо чувствовал острую необходимость сократить это расстояние еще больше, тем сильнее он привыкал к его запаху, звукам его голоса, и глазам, что смотрели с язвительной усмешкой, но будто хранили за карим цветом что-то ещё… Минхо все чаще ловил на себе его взгляд, и мог найти этому сотни невинных причин, только постепенно пристрастился, привык к этому цвету кофейных зёрен, и ему самому стало любопытно, почему рядом с ним он испытывает это странное чувство тепла. Чужая личность интриговала, пробуждая неприкрытый интерес, и Минхо сам стал смотреть в ответ, только и его взгляд был иным, он уже смотрел на него не так, как на всех остальных. Но ведь не зря существует поговорка: любопытство кошку сгубило. Минхо не заметил, как это странное чувство распустило свои сахарные сети и рассыпала его на атомы, стоило Сынмину впервые коснуться его губ. Теперь это чувство растет: Минхо обнимает его и кожей впитывает запах полевых цветов и меда, целует его, и ему нравится вкус этих губ, трогает его, и ему нравится лёгкий трепет в груди. Всё это не может не тревожить, ведь он осознаёт, как Сынмин медленно, но верно крадёт его мысли и прочно заселяется под рёбрами. Минхо никогда не признается, что согласился бы принять эти перемены внутри себя, но с одним исключением. … Сынмин, не реагируя, как Чан отчаянно пыхтит, а Минхо откровенно на него западает чёрными омутами, изучал розовый след и судорожно пытался вспомнить, где были его руки, когда его целовал Минхо — он туго соображал в тот момент. Хотя, нет, это наглая ложь, ведь Сынмин вообще ни хрена не соображал, не соображает и вряд ли будет теперь соображать, когда его целует Ли Минхо. И его идеальный слух уже не идеален и совершенно глух к посторонним звукам. Сынмин забывает обо всём этом мире, когда чувствует вкус аккуратных алых губ, что так хищно стягивает ухмылка. Но память учтива и припомнила оттенки ореха на кончике чужого языка, горячее дыхание где-то в области шеи, и сильные руки с буграми синих вен, что гладили его голую кожу. Докатился… Пинался и плевался ядом, извергая свою желчь, и всё равно сдался, даже пикнуть не смог. «Просто смешно…» . — Вы чего лыбитесь? — не понял Чан, занятый чтением мимики молчаливых лиц. Сынмин не ответил, лишь тяжко вздохнул и стыдливо опустил глаза к полу, краснея еще больше. Захотелось провалиться сквозь землю и ближайшие тысячу лет не выползать оттуда. Вся ситуация угрожала ему очередным нервным срывом. Хотя, с учетом ошеломительного утра-дня, новой кликухи «зашуганный шпиц», нервы шатена давно спалены и оставили после себя только жалкие обугленные отростки. Минхо вернул лидеру свои янтарные крапинки, что приобрели заметный блеск: глаза сияли, как две капли тягучего мёда, обрамлённые тенью кончиков длинных ресниц. Чан на долю секунды завис и сглотнул, думая, что Ли Ноу умеет менять цвет своих глаз по щелчку пальца. А он, Бан Кристофер Чан, зависает на эту красоту, как пропащая монашка. — Просто ты смешной, когда пыхтишь, — произнес обладатель этих глаз, вернув его к реальности. — А на шее у меня пирожное. Вкусное, кстати. Малиновое. Сынмин вдруг резко закрыл лицо руками, поджал губы, но не удержался и в этой тёплой майской тишине, что лёгким ветром ластилась из приоткрытого окна, взорвался странный хохот. Он пробил грудную клетку Сынмина и вырвался на волю. Чан растерянно уставился на шатена, перевёл взгляд с немым вопросом на более адекватного (вроде) Минхо, но тот лишь улыбнулся и пожал плечами. Джисон с Йена нелепое поведение парней поняли по-своему. — Они кукухой тронулись. Я те отвечаю, — хмыкнул Джисон, толкая его локтем в бок, и Йена согласно угукнул. Джисон ещё утром злился на Минхо после встречи с шеей Сынмина, и днём вроде как провёл воспитательную беседу с обоими, но толку, как оказалось, мало. Он уже жалел, что ушёл в магазинчик и завис, встретив внизу Чана с Йена, ведь увиденное только что ему не нравилось — вся ситуация с этими парнями была слишком странной. А поведение Сынмина озадачивало больше всего: вроде как шатена вчера душили, и Джисон настоятельно рекомендовал ему не лезть на рожон, но глупый щенок снова испытывал судьбу. А с другой стороны, Джисона удивляло, что Минхо с Минни вдруг стали друг друга так сильно недолюбливать. Конечно, на его памяти было достаточно случаев их бесконечных ссор и перепалок, но все в команде к этому настолько привыкли, что не обращали никакого внимания. Джисон мог бы дать руку на отсечение — у Минхо и Сынмина своеобразная, но дружба. И в отличие от него, щенок никогда не боялся дерзить и дразнил старшего с какой-то долей наслаждения, но и тот отвечал ему тем же. И были случаи, когда Джисон ловил себя на мысли, что эти двое словно чем то связаны. На одном из далеких интервью, Минхо заявил, что окажись он на необитаемом острове, то хотел бы забрать с собой именно Ким Сынмина. Старший ненавидит мячики, и совершенно неуклюж, но в перерывах между съёмками ему ничто не мешает играть в эти самые мячики с Сынмином. Когда они снимали клип к Thunderous, Минхо аж два дня подряд натягивал на кисть перчатку-ловушку, чтобы ловить очередной бросок от Кима. И на лице Минни Джисон что-то не заметил ни единого намека на раздражение. Скорее он был похож на счастливого щенка. А кто был тем, кто поздравил этого шатена с Днем рождения самым первым? Конечно, злой и суровый Ли Минхо. А что же сам Ким Сынмин? Этот молодой человек, что вечно корчит рожицу недовольства, стоит рядом с ним оказаться Минхо, первым бежит выполнять все его просьбы, первый, кто заявил о его красоте и таланте, первый, кто стал восхищаться его голосом в открытую, ну и, конечно, это он громче всех плакал (хотя, это была истерика. Джисон в этом уверен), когда Ли Минхо выгнали из группы. Но что больше всего поражало Джисона, это то, то Ким Сынмин — человек, с которым не так легко сблизиться, приверженец постоянства, — еще во времена трейни всего за неделю нашёл общий язык именно с Минхо. Это был очередной пунктик его странностей, ведь Сынмин нередко признавался, как ему трудно подпускать к себе людей. Он объяснял это тем, что всё в этой жизни имеет свойство заканчиваться, но расставание с близким человеком ему будет пережить очень тяжело. Тогда почему несмотря на этот комплекс, Сынмин пытался подружиться с тем, кто сам отстранялся от него все эти годы, кто сам не любит подпускать к себе чужих? И камень в огород Минхо — стоило ли, зная всё это, связывать себя с Сынмином такой своеобразной дружбой? В последнее время на скромный взгляд Джисона, парни откровенно стебали друг друга, выносили мозги, и выводили на эмоции своими колкими шуточками, будто испытывая грани терпения. Но теперь уже применяли физическое насилие. А это было опасно. И стоило бы поволноваться за жизнь и здоровье только Ким Сынмина, кто куда слабее Ли Минхо. По крайней мере, с такой мыслью Джисон жил всё это утро после разговора с шатеном. И слабо поверил в «у нас теперь всё хорошо», обнаружив Минхо валяющимся на полу кухни с токпокки на башке. А судя по тому, что Джисон увидел в этой комнате — ни фига не хорошо у этих двоих. Сынмин теперь ещё и давится истеричным смехом, а старший спокоен, как удав, проглотивший крысу. Вывод напрашивался сам собой: парни оба тронулись кукухой. А может нашли новую форму общения — постебались, подрались, и дружненько посмеялись. Бан Чан, уверенный, что смех Сынмина это следствие течи крыши, подошел к нему и обеспокоено приложил ладонь ко лбу. — Минни, ты здоров? Температуры нет? — Нет, хён. — А чего ржёшь? — Прости, хён. — За что? — За всё. Лидер приблизился к его лицу, думая, а вдруг тот просто пьян, и принюхался. — Пахнешь … макаруном? Сынмин опять весь набух, и еле успел прикрыть рот, прежде чем щеки лопнули и он смачно прыснул со смеху. Сконфуженный Чан застыл истуканом, чудом избежав быть оплёванным. — У тебя что истерика? — догадался он. Сынмин отрицательно замотал головой. — Точно? Сынмин утвердительно кивнул. Чан понял, что «продуктивного» диалога не видать, как своих ушей, и повернулся к Ли. — Так, ладно. Может, ты тогда объяснишь, почему вы опять этим занимались? Только врать не надо, и не надейся, что моё хорошее отношение к вам позволит и сегодня смыться. Ким перестал давиться смехом и переглянулся с Минхо: в смысле «этим» — пролетело у каждого в голове. — Я всё видел. И всё слышал. — Чан снова подозрительно посмотрел на шатена, чье лицо вытянулось и глаза выкатились, видимо, словив шок. — Минни, ты же кричал. Минхо, наконец, отмер, пару раз сморгнул, и приготовился пришить старшему рот. Если даже Чан пришёл в общагу первым, и правда видел и тем более слышал, что не следовало, то озвучивать такое, как минимум, не этично. Они, конечно, делят одну жизнь на восьмерых, но есть такие понятия, как личная жизнь, ну и… кхм… сексуальная, и она как бы не подразумевает групповое вовлечение и тем более обсуждение. Лично на взгляд Ли Минхо. Он хотел бы оставить эту часть жизни исключительно для себя любимого, ну и включить туда Ким Сынмина, если получится. Не более. А вот растерянный Сынмин опять оцепенел и прикусил язык, чтобы ненароком не ляпнуть лишнего. Кричал? Не может быть… Пока они с Минхо целовались, он может, прости хоспаде, слегка постанывал, но точно не кричал. — Я не кричал, - кивнул он, будто даже и не им, а себе. Видать, успокаивал взбунтовавшиеся нервные клетки. — Да ладно? У нас оказывается слуховые галлюцинации! А то показалось, что ты угрожал вмазать Минхо-хёну. И походу у нас еще и глюки — это же не ты тут стоял, готовый его распять своим кулаком? — болтливый Джисон выплеснул свой скептицизм в режиме FastFlow, беспардонно скинул кроссы и без зазрения совести вторгся в чужое пространство: безмятежно залез на кровать Минхо с ногами, удобненько сел в позе лотоса, и вспорол свой сорбет, что уже покрапывал. Минхо с Сынмином заторможено проводили его глазами, и вновь переглянулись. Ким успел даже немного позавидовать такой простоте Белки, что залезает в чужое дупло, в то время как он сам лечь на эту постель сегодня постеснялся, хотя право у него (наверное) на это было, ведь его как бы приглашали. Минхо задержал свой взгляд на кофейных радужках еще на секунду, отвёл глаза в сторону и снова превратился в безэмоциональную статую. — Повторяю, я не кричал. — а Ким нервно дёрнул плечом, смахивая невидимую соринку, ещё и оглядел всех присутствующих фирменным взглядом полным спокойствия. — А зачем драться лез? — уточнил Чан. — Просто Ли-хён меня бесит. Хотел ударить, но не успел. — Ты такой смелый стал, — присвистнул Хан, опередив подавившегося удивлением Чана. — А если бы он сам тебя ударил? — Чему быть, того не миновать. — Фаталист, — фыркнул брюнет, но Сынмин никак не отреагировал на его комментарий. Может, и правда стал приверженцем веры в предопределённость бытия, связавшись с Ли Минхо. — Ты точно здоров? — а Чан всерьёз начал сомневаться в психическом состоянии Сынмина: откуда столько самонадеянной отваги, граничащей с самоубийством? — Абсолютно, — отчеканил Ким, облизнув свои ровные зубки. — А за что ты хотел его ударить? — Просто так. — Говорю же — они кукухой тронулись, — рассмеялся Джисон, смачно облизывая свой сорбет. — Я думал, вы тут убиваете друг друга, а вы опять делаете вид, будто это в порядке вещей, — старший закатил глаза и устало выдохнул. — Теперь вы меня еще больше беспокоите. Он стянул с себя дутую куртку, бросил на стул цвета дождя, и закатал рукава рубахи, обнажая предплечья, где паутиной расползлись вздутые вены. Минхо оглядел его с головы до ног и хмыкнул: брюки чёрного цвета, рубашка серо-голубая с серебристыми металлическими пуговицами, ботинки, - что бесстыдно топчут его пол, - чёрные, высокие до щиколоток, и туго обтянуты шнурками. Всё ясно - Бан Чан идёт на свидание. Будь оно иначе, любимый Кенгуру прискакал бы в спортивках, толстовке и кроссах. Только вид Йена не удивил Минхо: в своём бежевом тренчкоте, вишневом пуловере из мягкого кашемира поверх голубой рубашки, и широких тёмных джинсах, макнэ выглядел как будто только что сошёл с обложки журнала. Впрочем, как всегда. — Тебе не пора? — Минхо кивнул на наряд Чана и двусмысленно улыбнулся. Старший слегка смутился, но поджал свои губы и упрямо произнес: — Не пытайся от меня избавиться сейчас. — Не пытаюсь. Но опаздывать нехорошо. Смотри, как бы не избавились от тебя. Йена, в отличие от Чана и Джисона, всё еще стоял у дверного проема, ибо скидывать свои челси и бежать в комнату не горел желанием. Конечно, он был прекрасно осведомлен, что стоя на пороге открывает дверь для злых духов, но тут как бы хозяин комнаты сам может любому духу рога пообломать, так что… В любом случае, Йена устраивало наблюдать за всем происходящим со стороны. Во-первых, ситуация с Минхо и Сынмином его не удивила. Ничуть. Во-вторых, эти придурки — как он их назвал сегодня утром — были всё теми же придурками. Ну и в-третьих, Йена не особо любил вмешиваться в чужую жизнь, как и не любил, когда кто-то вмешивался в его. Но на этот раз причиной почему он до сих пор присутствовал при всём этом фарсе и шёл в разрез своим принципам, был Сынмин. Его лучший друг в последнее время вёл себя слишком нагло по отношению к Ли Ноу, а это могло иметь последствия для всех остальных обитателей общежития. Поэтому Йена решил с ним поговорить и вправить мозги, а то у шатена со вчерашнего дня наблюдался сдвиг по фазе. — Какого хрена?! Йена не успел додумкать свою мысль и нервно вздрогнул, уставившись на Бан Чана. Тот указывал на характерную вмятину на шкафу — тот самый удар Минхо в пылу гнева, что он не смог в себе удержать. — Это ты пытался ударить Минни?! — густые брови Бан Чана свелись у переносицы в хмурую впадинку, а челюсть заходила ходуном; руки непроизвольно сжались в кулаки, и он начал в своей нервной привычке жевать уголок рта. — Конечно, пытался. И что с того? — а на лице Ли ни тени смущения, ни намёка на эту тень. — Это так-то не смешно, хён, — назидательно произнёс Джисон, тыкая воздух своим куском фруктового льда в сторону Сынмина: — Ты же мог в него попасть. Опять. — Сам виноват — не надо было меня злить. — Да что между вами происходит?! Почему вы дерётесь?! — Чан начал снова закипать как электрочайник, вот-вот и накинется на Минхо с кулаками. — Ничего не происходит. Просто так дерёмся. — Просто так? — Ага. Просто так. Глаза Чана вспыхнули от праведного гнева — вот откровенно же стебёт его Ли Ноу. А у молчаливого Сынмина в душе заскреблось неприятное осознание, что будь Минхо более точен в своих действиях или неуравновешен в агрессии, то избежать кровопролития не удалось — Минхо просто избил бы его. — Что с тобой происходит? — Чан резко подошел к Минхо, схватил за плечи и слегка потряс, будто надави он еще чуть посильнее, как тот внезапно «оживёт» и выложит всё как на духу. — Ли Ноу, ты реально кукухой тронулся?! Чан заглядывал в раскосые кошачьи глаза со всей пытливостью, но в их глубинах ответов на свои вопросы так и не нашёл — Минхо был непробиваем и безэмоционален, как бетонная стена. Ни слова не сказал. Даже бровью не повёл. Обнаружение «двух дебилов», готовых ушатать друг друга второй день подряд, разбитый шкаф, погибший ковёр, след от удушья на шее Сынмина, какая-то хреновая фиолетовая хренатень на руке Ли и размазанное пирожное по шее (Чан начал подозревать, что Сынмин пожамкал макарун и смачно плюнул им в Ли) — всё это не оставляло лидеру иного выбора, кроме как раскидать парней по разным общагам. Чан задал свой вопрос про адекватность неспроста: за столько долгих лет совместной жизни бродячих детей он видел многое — все варианты взаимоотношений семерых неординарных личностей, когда те ругались, дрались, каждый день ссорились и игнорировали друг друга — но ребята не проявляли особой жестокости, и после каждой ссоры обязательно мирились. Любая такая ссора не доживала до утра, и внутренние разногласия не мешали работе. Чан всех своих ребят безмерно уважал не только за их сложные, но добрые души, но и за профессионализм, который очень высоко ценил. Но в случае с Ли и Сынмином всё летело куда-то к чертям — их ссора не только пережила утро, но и затянулась, а драки оказались бездумными и жестокими. Они и прежде на его памяти часто цапались, и неустанно язвили, но никаких оплеух, угроз и тем более удушений не было. И в случившемся вину Чан возлагал только на Ли Ноу — этот срыв был проявлением безответственности. К тому же, как бы Ли ни давился своим скептицизмом и хладом, никогда не проявлял к младшим агрессии. Скорее наоборот, заботился о них, хоть и делал это незаметно. Чан лучше всех знал, что Ли в глубине своей души мягкосердечный человек, робкий и ранимый, и прячется от мира за маской непробиваемого цундэрэ, не подпуская к себе по своей причине. Но ко всем ребятам он прежде относился хорошо, умел поддержать самыми простыми действиями в самое подходящее время: приобнять, одобрительно похлопать по плечу, взять за руку и сказать всего пару слов, вместо тысячи фраз, чтобы человек рядом с ним стал чувствовать себя лучше. Это был его особый талант — заставлять другого трепетать под чарами обаяния. Может потому, что от такого сурового парня редко можно было ждать проявлений тёплых чувств. Но агрессия? И к кому? К Ким Сынмину? Просто так? Или тому тоже есть своя причина?.. Чан выпустил плечи Минхо, развернулся и вдруг решительно направился к Минни. Встав напротив парня, он протянул ему ладонь. — Покажи мне, что он тебе написал. Вот такого поворота не ждал наверное никто. Даже хранивший молчание Йена застыл, вытаращив на лидера свои лисьи глаза, а Джисон встрепенулся и подавился мороженым. — Теперь кажется наш Чанни-хён тронулся умом, — попытался он вразумить нетактичность лидера, как тут же поймал очень хмурый взгляд и вынужденно умолк, трусливо потупив взор. — Не дам, — бедный Сынмин плотнее сжал телефон в кармане и его кофейные зёрна блеснули чёрным. — Не бойся, покажи. — Я не боюсь, — голос не дрогнул, но Сынмин не выдержал и всё же устремил свой загнанный взгляд к Минхо. — Зачем ты смотришь на него? Боишься? Младший сглотнул и запаял свой язык. События дня вновь развернулись на 360 градусов, и дали ему хорошую затрещину. Наслаиваясь друг на друга, как бисквит, они грохнулись на его плечи, но вместо лёгкой воздушности, он чувствовал, как нечто гадкое с аппетитным хрустом перемалывает ему кости. Инквизиция без суда и следствия, а он салемская ведьма, что видит свою участь — быть спаленным на костре. Вот как он почувствовал себя. Но что бы ни случилось, Сынмин ни за что не хотел отдавать свой телефон. И пусть сожгут. И плевать на Минхо. И плевать на суть этого сообщения. Лишь бы все прекратилось. Минхо, что стоял в трех шагах от них, подошёл и встал между ними, загородив собой младшего от глаз Чана, не забыв при этом убрать протянутую ладонь на место. Когда Сынмин отказался быть послушным и закрыть дверь, пока он откровенно склонял его к интимной близости, конечно, Минхо на самом деле не хотел, чтобы Хан-и (да вообще кто угодно из смертных) увидел, как он ласкает его. Фраза: «пусть увидит, как ты не боишься меня, а течёшь подо мной…» вылетела в пылу страсти, сгоряча, когда рассудок полностью отсутствовал в теле, и им двигала лишь похоть. А сейчас панические нотки в карих глазах были ему знакомы — всё тот же растерянный взгляд, что и вчера после вечеринки: Сынмин был напуган. И это злило Минхо. — Чан-и, что ты пристал? — Отойди, Ли. — Я тебе овечка? — Минхо вопросительно вскинул брови, едва заметно ухмыльнувшись. — Я же не с тобой говорю. Не вмешивайся. Но Минхо не сдвинулся с места, и воздух вокруг тоже застыл. Чан терпеливо ждал послушания, а Минхо молча сверлил в нём сквозное отверстие. Тишина растянулась и повисла в воздухе, напряжение скользкой саламандрой осело на плечи всех пятерых, и дышать стало как-то слишком туго, как бывает в летний день, когда душный воздух нанизывает лёгкие озоном в преддверии грозы. — Боишься, что я увижу, что ты написал? — Не боюсь. И он тебе сказал, что не даст. Чего напираешь? Чан прикрыл глаза и медленно набрал полные легкие, пытаясь удержать раздражение. Ему было досадно, что вместо злости в душе росло беспокойство, а вся ситуация рассекала нервные клетки неприятным предчувствием опасности. Он вновь посмотрел на Минхо и тихо произнёс: — Он же младше, Ли… Он маленький, он не сможет дать тебе отпор, неужели ты не понимал этого, когда бил? — Я вообще-то тут стою, — нервно дёрнул плечами Сынмин, выглядывая из-за спины Минхо. — Хватит уже обсуждать меня же при мне же. Сынмина окончательно стало доканывать, что все вокруг воспринимают его за слабака, и считают должным защитить, словно он сам на это не способен. Даже если физически он и уступает всем семерым, то его психика на редкость хороша, чем у остальных — несмотря на весь пережитый надрыв эмоциональных потрясений, он не вздёрнулся. Никто из ребят не вынес бы такого стресса (ну, кроме Минхо, — Сынмин его галантно исключил из списка). Да, этот чёртов день перемолол, пережевал и выплюнул его, но кто сказал, что Сынмин смирится и будет валяться на обочине тухлым грузом? — Мне не нравится, что ты давишь на него, — и хоть Минхо говорил спокойно, Чан вдруг почувствовал себя пристыженным, и ему это чувство далеко не понравилось. — Ли, ты старше, но видимо уже не понимаешь своей ответственности, поэтому… — Понимаю, — перебил его спокойно Минхо, лениво глядя из-под полуприкрытых век, — Но ты слишком напираешь, а это раздражает. Отойди от него. Еще одна неожиданность для всех присутствующих — Ли Ноу защищает Ким Сынмина? Сынмин, как и все остальные, опешил, открыл было рот, но захлопнул обратно. Его щеки вспыхнули и он весь налился помидорчиком. Чан, заметив это, инстинктивно протянул к нему руку, как вдруг Минхо его одёрнул: — Я же попросил тебя не приставать, ты что, плохо слышишь? — голос Ли внезапно стал гуще, жёстче, без тени насмешливого настроя. — Руки убери. Ошеломлённый Чан так и замер, где-то за его спиной охнул Йена, а Джисон вскочил с постели, готовый вмешаться, если старшие вдруг решат тут помахать кулаками. — Эй, вы чего? — нахмурился он, приближаясь, — Это уже не смешно. Вы чего, драться собрались? Прекратите тут цирк устраивать, достало уже разнимать вас всех! Я на это не подписывался! Я сейчас Двэкки позвоню! Он всех вас порешает! Только никто его не слушал. — В смысле? А если не уберу? — Я не позволю тебе его трогать. В комнате вновь воцарилась мертвецкая тишина, словно кто-то съел все звуки. Йена уже повторно уронил челюсть, а за ним и Джисон растерял свою, едва успев выловить сорбет. — А ты можешь, значит? — усмехнулся Чан. — Бить его, душить, можешь? — Могу. Сынмин готов был поспорить, что все в комнате слышали, как скептически закатываются его веки: настолько тихо стало в комнате. Пока остальные переваривали это короткое «могу», Минхо мерил Криса всё тем же безразличием: ни единый мускул на лице так и не дрогнул. — Я тебе вчера уже всё объяснил — мы поссорились и подрались по пьяни. Ясно? Сегодня просто повздорили. Больше мне добавить нечего. Одна ссора ничего не меняет. — Две ты хотел сказать, — аккуратно поправил его старший. — Да хоть десять. Для нас это нормально — мы же друзья. — Минхо слегка повернул голову, встречая растерянный взгляд кофейных зёрен, и позволил себе всего на пару секунд задержаться в уголках этих глаз. — Между нами ничего не изменилось, верно Ким Сынмин? Шатен смотрел в ответ, подбирая слова, и всё же утвердительно кивнул: — Ничего. Ли на мгновение прикрыл тяжёлые веки, натянул свою фирменную ухмылку и, пока Чан пытался обработать очередную информацию, отчеканил: — А теперь ты объяснись, Чан-и. Вторгаешься в мое личное пространство, топчешь мой пол своими берцами, требуешь, чтобы мы разъехались, будто мы чемодан без ручки, и хочешь знать, о чем я переписываюсь с Ким Сынмином. Ты попутал что ли? — злобно оскалился он. — Даже если бы я и написал нечто столь нелепое, как угрозы, думаешь, этот щенок стал бы меня прикрывать? Нет. Сдал бы с потрохами при первой же возможности, а ты первый узнал бы об этом. — Я уважаю ваше личное пространство, не надо думать, что я такое хамло, — усмехнулся в ответ Чан. — Но закрывать глаза на такое ваше поведение не могу. Я волнуюсь и откровенно уже боюсь завтрашнего дня — снова будете кромсать друг друга. А мне потом что делать, по кусочкам вас собирать? Вам не безопасно находиться под одной крышей. — И что с того? Чан подавился безразличным тоном и на долю секунды растерялся. — Как это «что с того»? — вмешался в разговор Джисон, не сумев удержать свой язык. — Чан-и хён так-то прав — никто из нас не мечтает соскребать вас с пола. Но вы же оба друг друга провоцируете… — Верно, — кивнул Чан. — Тебе заняться нечем? Что это за: «Сделай это. Не робей»? — Этот щенок всё равно бы ничего не сделал. — Напыщенный индюк… Ещё как сделал бы, — проворчал Сынмин. Джисон перевёл взгляд на шатена и нервно фыркнул — эти двое начали его утомлять. — Заткнётесь может оба? — не выдержал он, хмуря брови. — Вы что, ни минуты не можете прожить без склок? Минхо слегка приподнял подбородок, глядя на Сынмина чуть искоса. — Напыщенный индюк? Сколько приятных слов я от тебя слышу в последнее время, Ким Сынмин. Даже не знаю, благодарить тебя за это или язык отрезать? — Себе пришей сначала, хотя бы один исправный. — А тебя не удовлетворяет мой язык? Младший вспыхнул и отвернулся к окну, кусая губы. Фразы этого котяры в его разуме звучат всегда двусмысленно, а тот ещё палит их в присутствии третьих лиц, раскрывая свой аккуратный рот без тени смущения. С таким успехом можно было бы сразу признаться всем, что они вот уже который день в довольно близких отношениях, и он знает лучше других каким на вкус может быть язык Минхо. — Я сваливаю, — буркнул Джисон, засунул в рот сорбет и направился к выходу, но встал около Йена, заметив постное лицо, и хмыкнул: — Тоже достало на это смотреть? — Как всегда — они опять за старое, — кивнул пустынный лис. — Они просто неисправные, как старая электропроводка: коротит и коротит! — нарочито громко произнёс брюнет, только трое снова не обратили на него внимания. — Если это передаётся воздушно-капельным путём, лучше сматываться. — Ты такой участливый, — Джисон кроил его скептическим взглядом. — Неужели холодильник тебе дороже друзей? — Ты бы сначала мороженое своё спас, прежде чем пытаться спасти их, — усмехнулся на это Лис, глядя как сорбет Хана нещадно начал покрапывать. Заметив безобразное пятно на толстовке, Джисон громко выругался, и фруктовая сладость была немедленно отправлена в рот. Йена брезгливо сморщился. — Не пялься, или хочешь облизнуть? — хмыкнул Хан. — Фуэ… — Йена почти стошнило. Джисон пожамкал губами, смачно засасывая сладкую ледышку, как вдруг вытащил ее изо рта, вызвав у Йена очередной приступ рвоты; он аппетитно причмокнул и с видом древнего философа устремил пронзительный взгляд в пустоту потолка. — Кстати, про пялиться. Человек может бесконечно смотреть на три вещи: как горит огонь, как течёт вода, и как … — и он выгнул бровь, ожидая от Йена продолжения. — … цапаются Ли Ноу и Ким Сынмин? — догадался тот, и оба ехидненько засмеялись. — Эти двое просто бессмертные. Спорю, что на небесах им дали другие тела, а в прошлой жизни они были разведёнками, — продолжал свою «философию» Хан, не реагируя, что уже давно не перешептывается, а разговаривает весьма громко, и трое его прекрасно слышат. — Я вообще-то вас слышу, — подтвердил Сынмин. — Минни был сварливой женой Ли-хёна! — подмигнул Йена, и Джисон сложился пополам от хохота. — Эх, даже в этой вселенной они продолжают грызть друг друга, — наигранно взгрустнул вдогонку макнэ. — Это просто судьба! Они как кошка с соба… — но Джисону не суждено было завершить свою философскую речь, и парни оба отпрянули от приближающейся к ним долговязой фигуры. Чонин попробовал было увернуться, но ему тут же прилетел хлёсткий подзатыльник и гневное проклятье, что Сынмин пробурчал себе под нос. Спустя секунды Джисон выбежал в коридор, истошно вопя: «Караул! Эта собака бешеная!», Чонин бежал за ним, пряча свой затылок, а злой Сынмин гнался следом, угрожая, что все равно догонит и прибьёт обоих. Пока младшие играли в «салки», Чан с Минхо с недоумением наблюдали за происходящим, растеряв весь свой запал и нить разговора. Постепенно их обескураженные взгляды трансформировались в весьма скучающие. Старшие больше не прожигали друг в друге новых сквозных отверстий, стояли плечом к плечу, скрестив руки на груди, и поглядывали на распахнутую дверь. За проемом то и дело пробегали три фигуры, перемежаясь взрывом хохота и проклятий. — Может вам все же разъехаться? — скучающе повторил Чан, со вздохом кривя лицо: где-то в коридоре грохнулся Джисон, похныкивая. — Не утомляй… — так же скучающе зевнул Минхо, наблюдая как за проемом распласталась уже фигура макнэ — споткнулся об Белку. Торжествующее: «Попались, козлы!» прозвучало следом. Через секунду жалкие крики о помощи под аккомпанемент злорадного смеха Сынмина донеслись с коридора. Старшие на это лишь синхронно закатили глаза. — А на хрена ты его провоцируешь вечно? — протяжно заскулил Чан, разрываясь между желанием разнять детей и договорить с Минхо. — То вы в кафе цапаетесь, то на вечеринке грызетесь, но я даже и не думал, что всё перерастёт в драку. У меня уже глаз дёргается… — Вот прямо сейчас драка, — Минхо указал в сторону двери. — И что-то глаз у тебя не дёргается. Лицемер. — Не сравнивай их детские шалости и ваши с ним отношения. Ли слегка напрягся, чувствуя как от одного простого слова кончики ушей обдало жаром. Он потупил взор, рисуя кончиком носков своих ушастых тапков на паркете буковку «ㅅ". — Я думаю, что это плохо кончится. — А ты не думай. Слишком много думать вредно. — Твой шкаф с тобой не согласился бы, — усмехнулся старший. — И синюшная шея Минни — тоже. — Не утомляй… — Не хочешь объяснить в чём причина ваших драк? Это же не из-за того, что он написал вчера в Bubble? Минхо вспомнил речь Сынмина про трусливого зайца и блудливого кота, и усмехнулся. Из-за такой мелочи он не стал бы его бить. Тем более, когда Ким писал это, у них были совершенно иные отношения, чем сейчас. Так что простительно. — … и за это ты вроде его уже побил, — продолжал тем временем Чан, не разрывая зрительного контакта с дверным проёмом за которым виднелись три тела. — А сегодня что стало причиной? А завтра что будет? — Ничего не будет. Успокойся. — Ты не в себе да? — Минхо не понял и уставился на Чана, и тот добавил: — Ты кажется слишком озабочен кое-чем таким… Минхо тут немножко прифигел, и на неэмоциональном лице выплыло недовольство. Но парень не успел вдарить по черепу старшего — в комнату ворвались мемберы: Джисон, спотыкаясь и падая, с диким хохотом дополз до кровати, чуть не выронив изо рта свой несчастный сорбет, а Йена распластался на полу, заявив, что сдается и готов к распятью. Сынмин, весь растрепанный и взмокший, наклонился и шлепнул его пару раз по бедру, затем победоносно взмыл ладони к верху. Не успел он отойти с чувством выполненного долга, как его подхватили чужие руки и повалили на кровать: Джисон, решив, что «бешеная собака» угомонилась, придавил его сверху, и, не реагируя на тяжкие вздохи и жалкие хрипы, начал изо всех сил щекотать. Минхо с Чаном снова обрели свои скучающие взгляды и снова закатили глаза за лоб. Хан усердно щекотал Кима и не забывал возмущаться, что тот совсем от рук отбился и теперь лезет драться при каждом удобном случае. Но Сынмин приноровился и, наконец, спихнул его от себя. Джисон успел напоследок со всей силы шлепнуть его по попе, и пока тот корчился от боли, улегся ему на колени. Шатен попытался спихнуть Белку повторно, но все было безуспешно. Умаявшись, Ким всё же сдался: присел, позволяя Хану лежать на нём, и запустил в его тёмные пряди тонкие пальцы, желая по идее со злорадством оторвать эту копну. Но в итоге он стал поглаживать и слегка массировать голову надувшейся Белки. Хан, не подозревая о коварных мыслишках друга, что-то капризно ворчал, но устроился куда поудобнее, разминая шею о мягкие бедра, чувствуя себя, как на перинке, и в конце очень довольный расплылся в улыбке. — Ладно, прощаю тебя, — улыбнулся Сынмин, глядя на красивые оленьи глазки. — Это я тебя прощаю за твою ложь! — буркнул Хан. — Ложь? — Ты оказывается вообще не умеешь врать, Минни, — и Джисон потряс своим сорбетом в воздухе, тыча в сторону парня. — В смысле? — Сынмин на это заявление смешно округлил глазки, навострив ушки, как настороженный щенок, и с недоумением зыркнул на него сверху вниз: — А должен был научиться? — Конечно, нет! Просто ты же сказал: «У нас теперь все хорошо». А ведь это наглая ложь! Трепло ты, Минни! — Я не трепло… — Сынмин приготовился отчаянно запротестовать — ведь ещё утром он и правда верил в это «все хорошо», — но недоговорил и запнулся: чужие склизкие капли сорбета попали на его голубой хлопок. Джисон перестал плеваться возмущением, и замер, заметив пятна на рубашке. Через секунду, поймав хмурый взгляд карих глаз, он уже невольно напрягся. — Так… стоп… только без рук! — взвизгнул он и тут же предусмотрительно отпрянул, приглушенно смеясь. Сынмин обреченно вздохнул, и надулся, как воздушный шарик, с трудом потопив в себе желание запихать этот сорбет Белке в одно место. Ну что за день: то токпокки чуть не испортил, совершенно не выспался, подрался с Минхо, поцеловался с ним же, потом попал под инквизицию Чана, а теперь еще и рубашку испортили… Говнецо, а не день. — Почему ты… почему ты такой, Хан-и?! — с отчаянием заскулил Сынмин, с грустью разглядывая пятна, как вдруг перед носом взмахнула чужая кисть. Сынмин поднял глаза и увидел Минхо: парень протягивал ему салфетки. — Держи… тебе же это нужно? Младший молча кивнул в знак благодарности, и принялся усиленно оттирать чужие слюни со своей рубашки. Минхо сел между ним и трясущимся от хохота Джисоном. — Будешь отстирывать мое белье, — прервал он его веселье. — С какой стати?! — Джисон почти возмутился. — Ты обслюнявил мне постельное. — Минхо указал на характерные капли. — Пф-ф-ф… Ты тоже постоянно лежишь на моей кровати и пускаешь слюни, а я молчу. А тут всего две капелюшечки попали, и ты уже требуешь постирать! — Во-первых, не постоянно. Во-вторых, я на твоей кровати никогда слюни не пускал. Ну и в-третьих, твоя комната напоминает бабушкин балкон: если бы я даже и пустил слюни, то ты не отыскал бы их среди всего хлама… — Клевета! — завопил Джисон и толкнул его на кровать, пару раз стукнув куда успел попасть, — У меня не хлам, а творческий беспорядок! Сынмин слушал их вполуха, смотрел на них вполглаза, и слегка завидовал. Соулмейты неисправимы — никакая ситуация извне не отражалась и не отразится на их дружбе. После любой ссоры и размолвки эти двое снова беззаботно шутили и сливались друг с другом, как сиамские близнецы, и трещали как сороки. Джисон с Минхо были честны в проявлениях своих чувств, и действительно любили друг друга совершенно открыто, без колебаний, и лишнего волнения. Минхо не был для Джисона чертовым хёнджиновским гранитом, и такого комфортного единения, как у них, ему с Минхо никогда не достичь. Чан, дождавшись пока Сынмин оторвётся от роли прачки и поднимет на него глаза, кивнул на тонкую шею: — Это тебя вчера хватали за горло или сегодня тоже душили, Минни? Сынмин было замер, раздумывая над ответом, но Минхо прервал его поток мыслей вздохом: — Ну что за зануда… — У самого-то что на руке? — Чан указал на татуху Роршарха на предплечье, что запрятать было невозможно: вся расплылась фиолетовым пятном. — Засос, блядь, не видно что ли… — Чего?! — Ничего. Ким Сынмин ударил. Хан присвистнул. — Минни ключицу испортил и плечо попортил! — А что с ключицей? — не понял неосведомлённый Чан. — Там мерзость, — сморщился Джисон. — А с ковром-то что? — вспомнил о другом свидетеле лидер. — Он любит кофе, — Сынмин выкинул салфетки в урну, и посмотрел на ворсистого покойника, но не удержался и бесстыдно залился звонким смехом. — Убийца моих ковров. — проворчал Минхо. — По-моему, серый с коричневым сочетается, — невозмутимо отозвался на это Ким, глядя на мохнатика, чья участь была предрешена — снова на помойку. — Ты мне сначала купи новый, я потом тебе покажу, что сочетается, и с чем. — Обойдёшься. — Когда вы прекратите препираться? — обратился к ним Чан, будто бы реально ожидал услышать конкретные сроки. Он скинул на пол свою куртку и сел на стул, перебросив ногу на ногу. — Почему нельзя соблюдать нейтралитет раз не терпите друг друга? — Я пока что его терплю. — Ли с вызовом посмотрел на Кима, только тот на этот раз промолчал и глаз не отвёл. Минхо продолжил изучать красивые черты лица, чуть дольше, чем следовало бы, но смутить шатена не удалось: Сынмин стоял напротив и прожигал в нем такой же ответный взгляд. — Что смотришь? — одними губами спросил старший. — Бесишь, хён. — Тогда не смотри. — Ты первый. — Вы же вот буквально на днях чуть ли не за ручку держались и жрали с одной тарелки, — Джисон успел слопать свой сорбет и теперь грустно вертел в руках деревянную палочку. Его голова устроилась на плече Минхо, а бедро переместилось к ногам Кима, что сел на этот раз возле него. — Не было такого, — Сынмин скинул с себя его конечность. — Это ты с ним за ручку держишься и прямо сейчас на нем лежишь. — У нас это в норме вещей, я и на тебе полежать могу. — и Хан вернул ему своё бедро, — Но вы же с хёном тоже дружите. Правда, как-то весьма своеобразно… — Это мягко сказано, — хмыкнул Йена, поднимаясь с пола и стягивая с плеч свой тренчкот. — Из-за их своеобразной дружбы я по субботам умирал с голоду. — Я с одной тарелки с ним не жрал, и за ручку не держался. И не бросал тебя — мы всё равно потом шли обедать. Просто немного задерживался, — Сынмин посмотрел на Ли и добавил: — Ведь у кого-то руки из жопы растут. — Откуда?! — Минхо встрепенулся и голова Джсиона слетела с его плеча, а на лице Сынмина образовался кратер возмущения. — «Собачий вальс» не выучил и пыжится… — Не бурчи, Ким Сынмин, говори громко и чётко! — Не кричи, — сморщился тот, отворачиваясь. — А у кого-то вместо ног две левые и то хромые, но он наивно полагает, что прекрасно танцует. Вот у кого конечности из жопы растут. — Я хорошо танцую. — В каком месте? Во сне? На практике что-то незаметно твое «хорошо танцую». — Лучше во сне танцевать, чем ругаться матом. — А ты давно проверял мой сон? — ухмыльнулся Ли. — Я запомнил. — Сынмин слегка повернул к нему голову. — Мы в старой общаге жили в одной комнате, забыл, хён? — О, точно! Это же правда! — заржал Хан, возвращая голову на плечо старшего. — Жалко, что ты только здороваешься и ругаешься: «Привет, пошел на хуй!». Я бы пообщался, когда у меня бессонница… — Зачем нам всем рассказывать, как вы ночуете вместе?! — сморщился Йена, как столетний фундук. — Меня сейчас вырвет… — Хва-а-атит… — обреченно протянул Чан, и встал со стула. — Реально, что вы никак не уйметесь? — он подошёл к парням и каждого шлепнул по рукам, приговаривая: — Прекратите препираться! Прекратите, я сказал! — Он первый начал! — обиделся Минхо, глядя исподлобья на старшего. — Почему я всегда во всём виноват?! — возмутился Сынмин, потирая ушибленную ладонь. — А я то тут при чем?! — захныкал Джисон, которому тоже досталось. Йена, глядя на всё это, бесстыдно ухахатывался, а двое врагов с прежним энтузиазмом продолжили препираться: Сынмин настаивал, что у Минхо нет дара к музыкальным инструментам, как и к спорту (конечно, весьма спорно), а тот уверял, что у него полностью отсутствует слух, ибо он не попадает в ритм и танцует как пьяная улитка под проливным дождем — швыряет из стороны в сторону. Бедный Чан вновь потонул в какофонии голосов и устало тёр лицо, уже откровенно хныча: — Ёбтвою мать… — тихо взывал парень к небесам, — Задрали все. Я точно сам прибью их, ей богу… — Они мазохисты, им нравится трепать друг другу нервы, — смеялся Йена, прекрасно слыша ворчание старшего, и ему тут же прилетела подушка в лицо: Сынмин начал терять терпение. — Эй! Разве я не прав? Вы бы видели как они выглядели вчера на кухне! — Йена сымитировал приступ рвоты, сунув два пальца в рот. — А что было на кухне? — Чан спросил, но уже мало хотел об этом знать: явно случилось что-то плохое. — Да ничего особенного. — пожал плечами лис, кидая подушку обратно, но попал в голову Минхо и побледнел. — Прости, хён… — Так что это ты видел на кухне? — выгнул тот бровь, поправляя волосы. — Ну… вы же опять ругались. Стояли оба потные, побитые и ещё так гадко пахли. — Это мазь так пахла, — поправил его Минхо. — Какая мазь? — не понял Джисон. — Мы обрабатывали синяки. — Друг другу? — Джисон вылупился и уронил челюсть. — Да, друг другу, что в этом такого? Сынмин занес руку за спину Джисона и незаметно шлепнул старшего. Тот зыркнул на него и Сынмин шикнул: — Просто помолчи, хён. Джисон вдруг расхохотался и смачно шлепнул Минхо по бедру. — Да вы чего все меня бьете?! — Вы такие странные! — смеялся Джисон, не реагируя на возмущение. — Ругаетесь, друг друга бьете, а потом синяки залечиваете? У вас что, брачный период? Это романтично! — Заткнись, Хан-и… — взвыл Сынмин, краснея. — Господи, язык без костей… — А я сказал, что романтично! — Ким Сынмин брыкался и пинался. Не давал себя мазать, так что романтики было мало, — ухмыльнулся Минхо и тут же ощутимо получил от шатена еще один хлёсткий удар по спине. — Ничего не меняется, говорю же, — хмыкнул Йена, обращаясь к утомленному лидеру, что снова сидел на стуле, наблюдая за происходящим пока комната вновь тонула в хаосе из голосов и смеха. Чан невольно улыбнулся, и покачал головой — эти бродячие дети неисправимы.

***

Сынмин вернулся к себе, захлопнул дверь и, прислонившись к деревянному полотну, устало сполз на пол. Голова трещала, мозг плавился, и сердце выскребло себе отверстие в груди, провалившись в пустоту. При других держать лицо было трудно, но терпимо, а теперь вся эта моральная усталость навалилась и подкосила. А слова Минхо запомнились, въелись темным пятном, как спекшаяся кровь. Ким зачем-то схватился за грудь, сминая в ладони хлопок рубашки, и оскалил зубы. «Да, блядь, что с тобой не так?!» — он прокусил себе губу до боли, и беззвучно рассмеялся, правда было совсем не смешно, а в душе поселилось мерзкое чувство. Спрашивается, почему так неприятно, если он сам ранее сказал Минхо тоже самое: «Во мне ничего не изменилось». Вот и получил ответку. Может и к лучшему. Никто в итоге ничего не узнал. Сынмин не захотел рассказывать правду, и без труда подыграл Минхо. А может это старший сыграл по его правилам. За дверью кто-то тихо поскребся и послышался голос: — Минни, открой мне, — по ту сторону стоял Йена. Ким привстал и нехотя впустил его внутрь. Младший прошел в комнату и сел на жёлтенькое кресло, а Сынмин поплёлся к кровати, рухнул на нее тяжёлой тушкой, и зарылся лицом в подушку: разговаривать не хотелось от слова совсем. — Ты чем-то расстроен? — осведомился Йена, смахивая с пуловера невидимую пыль. Из-под подушки послышалось глухое отрицание. Чонин замялся, не решаясь озвучить вопрос, но сегодня он уже перешел за привычные рамки своих принципов, так что… — Эм… не расскажешь, что вы такого не поделили, что второй день подряд дерётесь? Ким поелозил на постели, медленно перевернулся на спину, и распластался, раскинув руки в стороны. Пустой взгляд блеклых глаз уперся на выбеленный цвет потолка. — Мы мазохисты, сам же сказал. Глядя на ровную белую гладь, Ким словил дежавю: вчера утром после столкновения с Минхо в ванной он тоже лежал здесь, и пытался вспомнить в какой момент стал размазней. Прошли сутки, и всё снова повторилось: он опять размазня. Чонин поглядывал на вялую тушку и думал, что Ким Сынмин сейчас напоминает настоящее беспозвоночное животное, обитающие в глубинах этой общаги. Правда, в отличие от морской звезды, у Ким Сынмина в груди билось сердце. А вот мозгов точно не было. Только нервная система, что подавала признаки жизни. Пустынный лис был не далёк от истины, но не ведал в каком запутанном клубке оказался его друг. А Сынмин не смог бы ответить ему честно, ведь единственное, что они с Минхо не поделили — их ёбаные чувства друг к другу, что запрятать оказалось сложно, а признать ещё сложнее. — Минни, что с тобой происходит? — Чонин на самом дее особо не рассчитывал на признание, но начать с чего-то надо было. — Ничего нового: Ли-хён меня бесит, — ожидаемо для него отозвался шатен, только по голосу было не ясно — скалится или констатирует факт. — А почему? Недавно вроде нормально общались. Ну до ссоры еще. — Потому и поссорились, что он меня бесит. — Но помиритесь? Вы же друзья. Сынмин на это усмехнулся, закрыл лицо руками и внезапно рассмеялся. Чонин неловко кашлянул и смерил его скептическим взглядом. — Ага, самые настоящие друзья, — насмешливо отозвался его лучший друг, и убрав ладони с лица повернул к нему голову: — Мы придурки. Ты разве не такими нас назвал? — Придурки тоже могут дружить, — Йена пожал плечами и залез в кресло с ногами, пристроился поудобнее, и продолжил: — А ты в курсе, что с ума сходят обычно по одиночке? Хотя, в вашем случае, конечно, можно в этом правиле усомниться. Тебе походу доставляет удовольствие выводить хёна из себя. Я, например, не ругаюсь с ним… — Ты ни с кем не ругаешься, — фыркнул Сынмин. — Потому что я умный. А ты зачем ссоришься? Знаешь, как у Чан-и хёна глаза на лоб полезли, когда он услышал, как ты кричишь? Мы все подумали, что Ли-хён тебя убивает. Сынмин вновь повернул к нему голову, глядя на парня как на самую большую проблему в своей жизни, но с которой ему жить и жить. — Мы можем вообще не говорить о Ли-хёне? Чонин проигнорировал меланхоличный взгляд, и апатично произнес: — Честно, мне всё равно, что у вас. Но я не хочу, чтобы хён от нас переехал. Но если ты продолжишь конфликтовать, то Чан-и хён заставит его. — Какая тебе разница? — Сынмин присел на постели, вымучено хмуря на него свои густые брови. — Ну переедет, и что с того? Скучать не будешь — мы всё равно видимся каждый день. — Да не про скучать я… А кто будет нас кормить? В комнате зависла недолгая пауза, и Сынмин подавился смехом. — Да ты циник! — парень запульнул в Йена подушкой, сбив с головы друга прекрасную прическу. — Я уж подумал, что ты к нему слишком хорошо относишься, а ты оказывается всего лишь хочешь пожрать. — А что в этом такого? — добродушно рассмеялся Чонин, поправляя волосы и кидая в него подушку обратно. — Он же вкусно готовит, а ты не умеешь, Джисон спалит кухню, а про себя я вообще молчу! — Закажи доставку, лентяй! Подушки продолжил рассекать воздух, но после небольшой потасовки, ребята все же угомонились, и Сынмин снова рухнул на матрас, глядя в потолок. — Но мне правда как-то грустно будет, если Ли-хён уедет. И в этом будешь виноват ты… — Ещё одна подушка прилетела уже в лицо. — Да что ты дерёшься?! — вспылил Йена, оплевываясь от пыли. — Ваши отношения в последнее время на редкость отвратительные. Даже цензурных слов не подберешь. И хён почти не готовит! Кажется, что всё из-за тебя! — Креститься надо, когда кажется, Йена, — Сынмин присел на постели готовый кинуть в неугомонного лиса еще что-нибудь. — В вашем случае, это не поможет… — беспардонно бросил макнэ, и Сынмин не нашёл ничего лучше, как запустить в Чонина любимым Пикачу. Парень ловко поймал его на лету и фыркнул: — Если ты потрудишься, и перестанешь с ним ссориться, то и он перестанет тебя доставать. Никогда такое в голову не приходило? — Чонин не прилагал никаких усилий, чтобы прекратить нервировать друга, а тот, взвыв раненым зверем, снова рухнул на постель и закрыл лицо подушкой, что-то глухо постанывая. — И потом, если даже после всего, что между вами произошло, Ли-хён говорит, что вы друзья — значит так и есть. Он мудрый, и терпеливый… Йена всё рассыпался в комплиментах, а Сынмин его уже не слушал — слова постепенно превратились в белый шум, оставив в голове только одну фразу: «Если даже после всего…». Чонин в неожиданно упрямом порыве вставить свои пять копеек не понимал, что слово «дружба» между ними уже неуместно. Но заставил Сынмина усомниться, подумать, что возможно после этой ссоры с вен Минхо вместе с алкоголем схлынуло и зыбкое, тёплое чувство. Он закрыл глаза и задержал дыхание. Если той крохи нежности в сердце старшего больше не осталось, если его самая гадкая догадка окажется верна, то зачем продолжать эту игру. Притвориться, что они снова друзья-враги будет тяжело, но выбора всё равно нет.

***

Как только комната опустела, Чан присел на краешек кровати, скрестив свои длинные ноги, и сложив крепкие руки на не менее крепкой груди. Он молча наблюдал за Минхо — парень собирался на тренировку. — Мы можем поговорить теперь серьезно? — Началось… Ты сегодня на редкость болтлив, Чан-и. — Минхо, что с тобой происходит? Ли замер и невольно напрягся — Чан очень редко звал его по имени, если только разговор действительно не был серьёзным. — Вы стали слишком часто конфликтовать. В чём причина? Минхо спрятался за распахнутой дверцей шкафа и стянул с себя футболку, вытер ею с груди пот, и бросил черный хлопок на пол. Крис терпеливо ждал. — Что тебе непонятно из того, что он сказал? Я его раздражаю, вот и всё, — отозвался он, оставаясь максимально безразличным. — Тогда почему бы не переехать? — Не хочу. Почему я из-за него должен переезжать? — Потому что ваши отношения портятся. Это было бы самым грамотным решением. Зачем усугублять ситуацию? — Они всегда были такими. Тут нечего усугублять. — Неправда. Никогда ваши отношения не были настолько плохими. Но меня еще беспокоит, что… — Чан помолчал, раздумывая, и все же добавил: — Мне показалось или ты смотришь на него так же, как на… — Даже не заикайся, — резко перебили его и старший послушно умолк. Минхо наспех надел майку и переоделся в шорты. Схватив спортивную сумку, он начал рыться в поисках полотенец. Он чувствовал как взгляд Чана прожигает на его затылке дыру и это нервировало еще больше. Хотелось вырезать чужие зрачки и остаться одному. Накинув на плечи сумку, Минхо направился к выходу, намекая, что старшему тоже лучше сваливать. — Мне пора. И ты ведь тоже куда-то собирался, раз так нарядился? — усмехнулся он, оглядывая облик Чана. — У меня назначена встреча. — кивнул тот. — Но она подождёт. Минхо, поговори со мной. — Чан-и, со мной все нормально. Я разберусь. Старший так и не встал и продолжил смотреть на него. На его языке всё вертелся вопрос, но озвучивать ее он не решался. А Минхо не хотел больше разговаривать, желая на этот раз оставить своё при себе. — Мне тяжело видеть как вы ссоритесь. И ты не подумал о последствиях для его голоса. — сказал Крис, глядя на Ли слегка разочарованно. — Это безответственно, Минхо. Он говорил тихо, но четко, как и всегда. Чан на этот раз не напирал и не пытался навязать свое мнение, но его отношение ко всей этой ситуации было очевидным. Все его поступки были обусловлены не только чрезмерно попечительской натурой и доброй душой, но и обязательствами — быть лидером команды действительно тяжелая работа. Продюсирование, администрирование, промоушн — все на плечах этого прекрасного мужчины. Но и это лишь верхушка айсберга, что уходит глубоко ко дну личного океана Бан Кристофера Чана — гигантская ответственность за их совместное будущее сильно давила на его плечи. А вот внезапное безответственное отношение Минхо по-настоящему расстраивало. Конечно, Минхо всегда разделял с ним обязанности лидера, как старший, и сам являлся главой танцевального юнита SKZ, уделяя большую часть своего личного времени на постановки. Обучая всех остальных мемберов хореографии, Минхо никогда себя не жалел. Чан за это его уважал, ценил его талант и наработанный опыт. В особенности лидера воодушевляло, как Минхо неустанно улучшает не только свои навыки в танцах, но и в вокале: за последний год Минхо достиг больших успехов, и теперь уникальным звучанием его голоса восхищались все. В глазах Чана он был прекрасен. Минхо в целом всегда оставался его правой рукой, помогая во всем, и в плане организации работы мемберов в том числе. Бан Чан мог полностью ему довериться. Но последние два дня дали ему пищу для размышлений. Нужно было понять, что стало причиной грубого поведения обычно собранного и спокойного Ли. К тому же на взгляд Бан Чана, из-за таких внезапных загонов Минхо страдал вечно только Ким Сынмин. Крис поднялся с кровати и подошел к другу, легко и как-то смущенно улыбнулся. Такой крупный, широкоплечий парень с атлетическим телосложением, рядом с Минхо превратился в робкого паренька с кудряшками и очень добрыми красивыми глазами. Минхо от этого вида на секунду аж опешил. — Не понял, ты чего? — буркнул он, невольно отстраняясь. — Минхо, я правда переживаю за тебя, ты же понимаешь это? — Понимаю. Но не стоит. — Ты меня прости, но ты такой нервный потому что… может… эм… мы же взрослые люди? Минхо прищурился и подозрительно уставился на его алеющие щеки. — К чему ты клонишь? — У тебя секса давно не было? Минхо уронил челюсть и натурально застыл, растерянно бликуя взглядом сквозь матовые стеклышка очков. Природная робость вернулась, выпорхнула наружу и съела его красным пятном. — Ты охренел такое спрашивать? — вернул он кое-как свое красноречие. — Что ты несёшь, блядь… стыдно даже. Опять лекарство забыл выпить?! — Ты прости, прости! — бедный Чан поднял руки в примирительном жесте, и краснея побольше его, затараторил: — Но ты такой нервный, Минхо! Я просто пытаюсь понять, что с тобой происходит! Ты же не объясняешь! А я так переживаю! Может, тестостерон уже не знает куда себя выпустить? — Он сейчас выпустит себя на тебя, Чан-и. — сцедил грозно Минхо и для пущей убедительности сжал пальцы кулак. — Вот видишь?! — нервно хихикнул старший и на всякий случай отпрянул подальше, но осторожно добавил уже с расстояния: — Может, вместо того, чтобы драться с Минни, ты пойдёшь со мной в спортзал? Выпустишь там весь свой тестостерон, глядишь, и полегчает… — Ты так район красных фонарей называешь? — оскалился Ли и затолкал язык под щёку. Чан недолго думая вернулся и дал ему смачный подзатыльник. — Идиот, ну что за непутевый язык у тебя… — Ты слишком беспокоишься об отсутствии секса в моей жизни, — потирая затылок отозвался Ли, продолжая лыбиться весьма двусмысленно. — У самого-то как с сексом? — Нормально у меня всё. — смутился Чан. — И как? — Что «как»? — Секс хороший? — Блядь, Минхо… — Чан поднял с пола куртку и наспех натянул на плечи, сцеживая сквозь зубы: — Для хорошего секса не надо искать злачный район. — Я безмерно рад за тебя и за этот район, куда ни ступала нога Бан Чана, — наигранно улыбнулся Минхо. — И раз ты нацепил свой пуховик, можно ты уже… — И у тебя же раньше был хороший секс? — перебил его Чан, стирая улыбку с лица. — Забудем об этом. Благополучно так возьмем и благополучно забудем. Чан вздохнул и покачал головой. — У тебя явно стресс и ты не знаешь, как расслабиться. — Заебал Чан-и, отвали от моей сексуальной жизни! — вспылил Минхо. — Вы с Бинни сговорились что ли?! — А причем тут Бинни? — не понял тот. — Ни при чем… Короче, мне пора на тренировку. Ты меня задерживаешь. Я сейчас пойду туда и отобью весь тестостерон. И не буду больше нервничать и думать о сексе. Ок? — Так ты всё-таки думаешь? — подавил в себе смешок старший. — Заебал реально… — Ладно-ладно, не психуй! — Чан дождался пока Минхо прекратит пыхтеть, осторожно обнял за плечи, и заглянул в глаза. От этого взгляда, полного дружелюбия и неприкрытого беспокойства, Ли стало не по себе. Он тяжко сглотнул и стиснул зубы, чтобы не поддаться чужому очарованию. Этот Бан Кристофер Чан весьма опасная личность: так умеет расположить к себе, что любой всё выложит как на духу. Просто на небесах была бесплатная раздача обаяния и красоты, и Бан Кристоферу Чану досталось всё. А Минхо явно прошляпил этот момент. И пусть Бан Чан безумно милый, добрый, и надёжный товарищ, преданный друг, и заботливый брат, да, у него сотни качеств и всё его беспокойство за него и Минни можно понять и простить, но всё равно… Нет. Минхо не хотел вмешивать старшего. — Просто пообещай мне, — вкрадчиво произнёс Крис, глядя на Минхо с улыбкой от которой у Ли буквально стёклышки диоптрий чуть не треснули от умиления, — если тебе будет совсем тяжело, то ты придешь ко мне. Ладно? — За сексом? Еще одна затрещина. Ли скривился и легонько стукнул Чана в ответ. — Минхо, я серьезно, — старший попытался вновь стать серьезным, и покрепче обхватил его за плечи. — Если будет тяжело, прошу, приходи ко мне. Слышишь? Не как в тот раз… Минхо скрипнул зубами и закрыл глаза. Ежесекундное упоминание Чана начало подбешивать. Но он вымученно натянул свою фирменную улыбку и кивнул: — Хорошо. Старший, конечно, не поверил, но все же облегченно выдохнул, и с ноткой не терпящей оспаривания, добавил: — Я не хочу, чтобы твои загоны отражались на Минни, а ваши разногласия отразились в итоге на всех нас. Ты же понимаешь это? Пока вы отшучиваетесь и пока вам смешно… Но очень тяжело будет работать, если вы с ним не уживётесь. Замечу, что снова конфликтуете — разойдётесь. Спрашивать уже не буду. Понял? — Понял. — И прошу, побереги его голос. И свой — тоже. Иначе я сам вас обоих придушу. — Чан натянул слабую улыбку. — Ты мне пообещал, не забудь, Минхо. — Иди уже на свою встречу, или тебе тоже секс не светит. Еще одна затрещина и тихое шипение. — С чего ты взял, что у меня такая встреча?! — Ну да, ну да… у тебя деловые переговоры, а не свидание. Сделаем вид, что я тебе поверил. Вали уже. — Минхо одарил его своей приторной улыбочкой и выпроводил за дверь. Как только Чан удалился, Минхо зашел в ванную и сбросил с плеч сумку, как и с лица улыбку. Он ухватился за край раковины и уставился на свое отражение, прожигая чёрным взглядом злых зрачков. Через секунду на мраморный столик полетели очки, кран забился в брызгах воды. Минхо нетерпеливо умылся, пытаясь смыть и то, что неприятно скреблось внутри — чужие пальчики вновь тянули к нему свои коготки. Фантомные боли всё ещё жили внутри, всё ещё травили, и вряд ли когда-нибудь он сумеет от них избавиться. Минхо не желал ни сравнивать, ни представлять — это плохо кончится. Достав из шкафчика контактные линзы, он вспорол упаковку и выловил линзу. Вот ненавидит он надевать эти линзы, но на тренировку в очках нельзя. Держа мягкое стеклышко на кончике пальца, Минхо оттянул нижнее веко и, глядя куда-то вверх, поместил ее на глаз, недовольно выругавшись в конце — зрачок болезненно защипало. На мгновение закрыв глаза, чтобы эта мягкая апертура заняла правильное положение, и слизистая привыкла к инородному предмету, Минхо начал повторять свою мантру: «Дыши. Медленно. Вдох, выдох, вдох…». Проделав тоже самое со вторым глазом, Минхо снова умылся, и посмотрел на своё отражение: влажные капли стекали по щекам и кончикам волос, стекая на мрамор. Слишком медленно. Слишком туго. А мысли никуда не смылись. «Вдох, выдох, вдох…». Надо дышать. Просто дышать. Он способен обуздать свои эмоции. Всегда мог, и сейчас сумеет.

***

Обувшись, Минхо вышел из общежития, все еще сжимая свое внутреннее напряжение в тисках и глубоко дыша через нос. Хотелось по идее что-нибудь сломать. Нервные клетки обуревали лишние мысли, и выбить все на тренировке было бы лучшим решением — отвлечься на что-то другое. Игра с тенью даст возможность выпустить на волю остатки агрессии и не думать. Ни о чем. Правда, что-нибудь сломать Минхо хотелось прямо сию секунду. — Блядство… — не сдержался парень, и схватил входную дверь, желая напоследок хлопнуть ею со всей дури, как та неожиданно сама его смачно хлопнула. Минхо дёрнулся и неуклюже упал на холодный пол. Секунды не прошло, как он услышал за спиной тихое «биянэ». Нарушителем планов по разбиванию дверей оказался Ким Сынмин. Минхо поднялся и ни без интереса оглядел его: шатен успел переодеться в тонкую ветровку поверх толстовки, и на бедрах красовались уже серые джинсы свободного кроя; на голове черная кепка с надписью «Nike», на лице невинность и отсутствие очков, за спиной любимый рюкзачок. «Милота». — Ты к мистеру Дюку? — Ли c невозмутимым видом отряхнулся, глядя на младшего весьма равнодушно. — Да. — На чём? — На ковре самолёте. — Огрызаешься или у сонбэ Пончика появился новый вид транспорта? — Откуда ты знаешь, что он приедет? — удивился Ким. — Только он тебя любит из всех стаффов. Сынмин замер, смешно моргая, но взял себя в руки и выпалил: — Завидуешь? — Отнюдь. Просто мне его жаль. — Почему это? — Мог бы дать отдохнуть человеку хотя бы в воскресение. — Ты пытаешься меня пристыдить? — Умел бы водить машину — сам бы доехал. Не маленький уже. Ну или попроси Чана. — Я не хочу с ним оставаться наедине, — буркнул Ким. Если Чан захватит его в плен своих расспросов, то у Сынмина просто шарики за ролики закатятся и уже не встанут на место. Он потому-то и выбежал из общаги второпях раньше положенного, лишь бы не разговаривать со старшим. Эту заботу он оставил на Йена. — Не хочешь с ним разговаривать? — Ты же знаешь, что он слишком беспокойный. Минхо не мог с ним не согласиться — буквально недавно ощутил на себе всё беспокойство Бан Кристофера Чана. Может, это Чану не хватает секса? — Тебя подбросить? Сынмин поднял на Минхо глаза и оглядел с головы до пят. — Ты, судя по всему, идешь на бокс. — И что? — Твой зал под землёй — нам не по пути, хён, — шатен не стал на этот раз дожидаться ответной реакции и бодро направился к лифту. Минхо неспеша пошёл следом — боксерский зал действительно был под землёй, но в двух кварталах отсюда и доехать туда всё равно надо было. Хотя Минхо до этого планировал доконать свой организм и наотмашь отбить все мысли, образовавшийся карамельный мальчик вновь отбил ему все планы. Ким нервно нажимал на кнопку вызова, разглядывая мигающий мониторчик, отсчитывающий этажи. Память сегодня была как никогда любезна — преподнесла ситуацию в точности как и сейчас, что случилась с ним три дня назад. Правда свое «ёбнуться» Ким не произнес, держа язык за зубами. — Мне кажется, или ты меня избегаешь? — Минхо облокотился плечом о шершавую стену бетонной плиты коридорчика, глядя на младшего с прежним равнодушием. Снова ни тени смущения. Ни намека на эту тень. — Я просто не хочу разговаривать с тобой, хён, — карамельная макушка, запрятанная за кепкой, не шелохнулась. Парень с пристрастием продолжал изучать мониторчик. — Почему? Ким на это утомленно вздохнул, и нехотя повернулся к старшему: — Мы днем так мило поговорили… — он сжал пальчики в кавычки, и усмехнулся: — Мне хватило. — Мы ещё целовались. Хватило? Минхо научился блистающе трепать нервы. А Ким — блистающе краснеть. Парень что-то пробубнил себе под нос и снова отвернулся — мониторчик еще ни разу за всю историю своего существования не получал столько внимания, как сейчас. Лифт подъехал, и парни зашли внутрь, натягивая маски на лица. Ким по привычке забился в угол подальше от Ли. На него с потолка глазела камера видеонаблюдения, мигая своим красным зрачком, как циклоп. У панели управления пристроилась зеленая пластиковая ступенечка, а в противоположном углу — красивый парень. — Ты снова боишься меня? — красота вновь заговорила, но не приближалась. — Я понял, что стоит. — Трусишь? — Пока, хён. Лифт спустился до подземки. Сынмин нахлобучил кепку по самые брови, натянул маску повыше и вышел из кабины. Оглядевшись по сторонам и не заметив ни единой души, он начал набирать номер менеджера, что и вправду собирался приехать за ним, но куда-то пропал. Внезапно к нему приблизились сзади и резко выхватили из рук телефон. Сынмин испуганно отпрянул и обернулся. — Какой зашуганный, — две карие радужки так и полезли на лоб: нарушителем его спокойствия конечно же оказался Минхо. — Какого хрена… Отдай мой телефон, придурок. Минхо не видел лица под маской, но был уверен, что Сынмин поджимает свои губы в тонкую ниточку. Старшему никогда не надоест его дразнить. Это его отдельный вид удовольствия. Телефон как по сценарию тут же зазвонил и Минхо, никак не реагируя на попытки младшего вернуть свой аппарат, ловко увернулся от цепких рук. Спустя секунды трели, он сжал летящую к нему худую кисть. Ким опомниться не успел, как его резво развернули и припечатали к крепкой груди. — Замри, мышка… — приглушённый голос у шеи вздёрнул мурашки, и те рассыпались по коже. Минхо поднял трубку. — Да, сонбэ, это Ли Ноу. Ким Сынмин отошел в туалет. У него понос. — Минхо хмыкнул, услышав, как младший подавился возмущением и дерзко попытался дёрнуться. Но он заломил ему руку, что у Кима затрещали суставы. — Не отбивайся… — грозно шикнул Минхо. — О, это я не вам, сонбэ. А, да вы что?.. Хорошо. Всего доброго. Минхо отключил звонок и выпустил парня из хватки. — Ты что творишь? — заныл бедный Сынмин, растирая больное запястье. — Нет у меня никакого поноса, совсем уже… — Есть — словесный. — сбрил его Минхо и вернул гаджет. — Пончик застрял в пробке. — А я с тобой. — Как неожиданно, правда? — Не правда, — огрызнулся Ким и тут же набрал номер менеджера. — Сонбэним, это я… нет у меня поноса, — Ким услышал приглушенный смех сбоку и закатил глаза. — А вы где? А… вот как, — лицо тут же помрачнело, он понуро опустил голову и уже в полголоса бубнил: — Да. Хорошо. Я понял. — А ты думал, я тебе соврал? — глаза котяры блестели от ехидства. — Тебе не стоит доверять, — дернул плечом Сынмин, пряча трубку в карман. До школы мистера Дюка — к которому ходил Йена и с некоторых пор и Минхо — было по идее не так и уж и далеко. Сегодня у Кима очередное занятие, но, с учетом сиплого голоса, учитель скорее всего будет биться в истерике и прогонит. Можно было бы не напрягаться и поберечь связки, отлежаться дома и влить в себя все имеющиеся витамины и теплый ромашковый чай, однако пропускать занятие Сынмин не хотел. Его упрямство снова было выше здравого рассудка. Если бы он не был айдолом, то мог поспешить на метро или сесть в автобус. Да и пешочком дойти до школы не смертельно, заодно и прогуляться в такую замечательную майскую погоду. Купить по пути освежающий айс-американо и слушать любимых DAY6, чем не прогулка? Стоит маску натянуть по самые брови, нацепить кепку, и низко-низко склонить голову, как риск будет оправдан? Но кого мы обманываем, ведь если его узнают фанаты, или того хуже — поймают сумасшедшие сасэны, — хрупкое тельце разберут на сувениры. Некоторые одержимые кореянки ранее пытались проникнуть в старое общежитие, чем изрядно напугали ребят. Сынмин со скрипом в сердце признавал, что пережить подобное снова он точно не хотел бы. В отличие от других, он не испытывал какого-то сильного дискомфорта лично для себя, но его просто бесила чужая настырность и попытка вторгнуться в личное пространство. И если фанатки, благодаря ему, узнают, где теперь живут участники SKZ, и разобьют под окнами палаточный городок, то Сынмин привнесет головной боли всем мемберам. Особенно пострадает социофоб Джисон, ведь уже не сможет так смело выбегать в ближайший круглосуточный лакомиться мороженым. А потом уже и желтая пресса разорвет Бан Чана и Пак Джинёна. И если от Кима к тому времени что-то останется, то старшие уже разорвут его. Никаких перспектив на прогулку, одним словом. Стафф, застрявший в пробке, теперь отметался. Метро и автобусы, как и прогулка — тоже. Но выбор все равно был — Ким начал рыться в поисках номера таксомоторной службы, которому доверяло JYP. Он уже пользовался их услугами пару раз. — Что делаешь? — Минхо все ещё стоял напротив него, заложив руки в карманы шорт. — Такси заказы… , — промямлил шатен, но так и не договорил — Минхо снова отобрал гаджет и на этот раз спрятал за спину. Ким протяжно вздохнул, стянул кепку и нервно взъерошил волосы. Негативные эмоции начали въедаться в мозг. — Серьезно, что ты творишь, хён?! — голос стал громким, грубым, но все равно хрипел. — Веселюсь. — пожал тот плечами абсолютно спокойно. — Отдай телефон! Но протянутая рука так и осталась висеть в воздухе. — Так и быть. Я сегодня побуду твоим водителем. Ради Пончика. — Заманчиво, но я откажусь. — Я не спрашивал, — сбрил его старший и направился к припаркованному Audi. Обворованный, обиженный, Сынмин все еще стоял на прежнем месте, глядя как удаляется фигура старшего. Хотелось догнать его и пнуть. — Ты чего там встал как вкопанный? — Минхо пикнул брелком и распахнул дверь. — Садись уже, Ким Сынмин. Шатен закрыл глаза, и, тихо ругнувшись себе под нос, обречённо поплелся к машине. Сев на переднее пассажирское, он пристегнулся и уставился в окно, стараясь не реагировать на своего «водителя». Сам факт очередного слияния — пусть даже в таком формате — казался безумно абсурдным. Минхо завёл двигатель, и автомобиль плавно выплыл из паркинга. «И почему жизнь так жестока…» — с отчаянием думал Сынмин, разглядывая проплывающие мимо гладковыбритые плиты высоток. Воздуха в легких не хватало, хоть он и стянул маску к подбородку, вдыхая полной грудью. Внутри вместо кислорода колыхалась тревога. Сынмин смотрел то в окно, то на свои руки, стараясь не дрожать. От осознания, что Минхо сидит по левую сторону от него, слишком близко в этом замкнутом пространстве, и они, о боже, снова наедине, Ким морально сдавал. Минхо и не ведал, как ему на самом деле хотелось сигануть в окно. Некогда храброе сердце так сильно колотилось, что ладони потели, а коленки жались друг к другу. Странствие по юности подходило к логическому концу — наступало время, когда гормоны играли главную роль и управляли рассудком. И последние две недели они верховенствовали над всем, чтобы спокойный и уравновешенный Ким Сынмин окончательно свихнулся. — Не молчи, — прервал их тишину старший. — Я тебе радио? Минхо цокнул язычком и едва заметно усмехнулся. — Хватит огрызаться, Ким Сынмин. Научись нормально разговаривать. Сынмин предпочел помалкивать. Минхо включил настоящее радио на малой громкости, и стал пролистывать каналы в поисках чего-то интересного, но ведущие рассказывали либо об очередном камбэке знаменитостей, или о скучных новостях не менее скучных политиков. Ничего из этого Минхо не привлекло. Он переключил на плеер и поиграв пальчиками, наконец, выбрал сингл. Сынмин бросил взгляд на трек: Love me or Leave me\Day6. — Тебе же нравится голос Вонпиля? — спросил Ли, заметив его замешательство. — Эм… и что с того? — Я задал вопрос. — Да, нравится. — Значит, будем слушать его. — Там кроме него и другие поют. Ёнкей, например… — Ага. Но тебе нравится голос Вонпиля. — А тебе не нравится? — Мне нравится твой голос. Сынмин резко повернул к нему голову и часто-часто заморгал, краснея от смущения. Как вообще Минхо это удаётся — так легко и просто говорить подобные вещи? Вот ему даже озвучить слово «Нравишься» тяжело… Глаза шатена неосознанно задержались на чужом лице, заскользили вниз по отлитой из камня фигуре, и Сынмин покачал головой: вот кто так ходит? Дурацкие короткие шорты, слишком сильно оголяющие ноги; какая-то бесформенная спортивная куртка совершенно не по погоде, что удивительно вообще — Минхо ведь мерзляк. И в таком виде он собрался на улицу? — На что ты смотришь? Сынмин «проснулся» и поймал посмеивающиеся глаза — Минхо заметил, как он его разглядывал. «Прекрати на него пялиться, идиот!», — пристыдил себя младший, правда это не помогло. — Я просто… ты странно выглядишь. — Почему это странно? — Тебе не холодно? — На дворе май, Ким Сынмин, а я не ты, чтобы одеваться как капустка. И я иду на бокс, а не на свидание. Я сижу за рулем, и зачем мне тогда тепло одеваться. Логично? — Логично… — тихо отозвался Сынмин, и опустил глаза. Но, заметив, что старший снова сосредоточен лишь на вождении, продолжил изучать точёный профиль. Сам же медленно, но верно подводит себя к краю пропасти, неужели не видит? Видит, еще как видит. Вот прямо сейчас видит тёмные длинные волосы, что легкими волнами спадают по линии точеных скул, очерчивая красивые черты лица; отсвечивая апельсиновым оттенком от солнечных бликов, виски себя разбавило. Он видит алую плоть под тонкой кожей губ, и лицо — бархатное, жемчужное в своей белизне, — легкой дымкой светится изнутри, словно запрятало брызги алмазной россыпи. Он видит пушистые ресницы, что прячут от него крапинки янтаря, взмахивая при каждом моменте, когда взгляд Минхо бликует. Да, он видит… В салоне снова пахнет жгучей мятой и пряными травами, что смешались с оттенком мёда и ароматом бутона полевых цветов. Снова разливается в груди тепло от этой привычной атмосферы, но ему нельзя его разглядывать. Нельзя. Но этот херувим с дьявольской ухмылкой уже не покинет его мыслей. — Ты снова лишился языка? Ким повторно «проснулся» и устремил на старшего уже осознанный взгляд. — Зашуганный шпиц послушно молчит, хён. — Какой обидчивый… — Как и ты. Я просто не понимаю, зачем. — Что «зачем»? — Зачем мы до сих пор общаемся после всего, что было. — Нам всё равно придётся общаться, Ким Сынмин. Мы в одной группе. Мы в одной общаге. У нас одна жизнь на восьмерых. Или хочешь игнорировать меня? — Я не о том… — А о чем? О нас? Ким замер, глядя из-под козырька своей кепки слегка удивлённо. — Что?.. — Ты же не ответил на мой вопрос. Шатен поспешил отвернуться, глотая нервный ком. Минхо плавно притормозил на красный сигнал светофора, повернул к нему голову и слегка дотронулся руки, вынуждая обратить на себя внимание. Младший снова обернулся, и его щеки предательски налились румянцем. — Что… что ты так смотришь? Минхо наклонился, и перевёл взгляд с карих глаз на губы. — Ответишь мне? Голос старшего прозвучал тихо, но Сынмин кожей ощутил гибель своих нервных клеток. Воздух, что до этого так отчаянно сгущался, покрылся пьяными отзвуками, сводя остатки разума к критической отметке. Надо было срочно вцепиться в оголенные нервы и развернуть чувства к здравому рассудку. Глядя на парня ловить судороги — это точно нездорово. Может, это какая-то психическая болезнь? Тропическая лихорадка? Или все же… Сынмин обреченно застонал, зажмурился изо всех сил, и закрыл лицо ладонью, прячась от чужих глаз. — Когда мы доедем уже… — прошептал он с глухим отчаянием. Сзади сигналили авто, требуя, чтобы они сматывались с трассы и дали другим проехать — зелёный уже давно горел. Ли посмотрел на них в зеркала, усмехнулся, и вернулся на своё место. Поудобнее рассевшись в кресле, парень хладнокровно вцепился в руль, дёрнул переключателем и резко поддал газку. Автомобиль взревел, покрышки характерно засвистели, въедаясь в асфальт, и вся эта железная махина метнулась вперед. С каждой секундой спидометр взлетал, но Минхо продолжал разгоняться, перестраиваясь между стайкой заспанных машин, легко лавируя между ними, меняя угол заноса, как отъявленный гонщик. Серые здания вокруг стали не пробегать, а пролетать в глазах Кима. Он не успел отсчитать количество рёбер барьерных ограждений вдоль дороги — они превратились в единое пятно. Карие радужки стерлись от налитых зрачков, широко распахнутые глаза полезли на лоб. — Что ты делаешь?! — испуганно вскричал младший, инстинктивно хватаясь за поручень. — Нас же подгоняют. И ты разве не торопишься? — лениво отозвался старший и изящно выгнул бровь. Ким вцепился в поручень уже мертвой хваткой и ремень въелся в тело. Его мотало из стороны в сторону, пока Ли лавировал между потоком машин, даже не дрогнув. Лицо его оставалось каменным, лишь густые широкие брови свелись к переносице, а в глазах жидким огнём полыхал янтарным костром дикий адреналин. — Остановись! — завопил Сынмин, когда они чуть не въехали в заторможенный пыльный грузовичок, плывший себе неспешно по правую сторону. — Я хочу жить! Ты что, хочешь разбиться?! — С какой стати? — усмехнулся Минхо, демонстрируя редкое спокойствие пока спидометр истерично полз вверх. — Я планирую жить долго и счастливо, и умереть естественной смертью. Водитель грузовичка посторонился от греха подальше, злобно вылупившись на Audi, видимо решил, что современная молодежь — это кусок говна, которая не знает куда деть свои деньги и гоняет по трассам, как умалишённая. Сынмин был солидарен с этим старичком лишь в одном — у Ли Минхо явно ума уже нет. — Если ты продолжишь так гнать — мы умрём! И точно не естественной смертью! Мы врежемся! Нас расплющит по асфальту мокрым пятном, хён! Минхо на его жалкую истерику недовольно сморщился и еще сильнее вдавил педаль в пол. — Не волнуйся, — хищно оскалился старший, — Я не допущу, чтобы с тобой что-то случилось. — Просто убавь скорость, притормози, прошу, просто прости их… не надо злиться, хён… прошу! — Ким тараторил, захлебываясь слюной, но понимал, что кричать на старшего бесполезно. Когда слова не возымели должного эффекта, он едва слышно промолвил. — Пожалуйста, Минхо, мне страшно… — Ты знаешь, как на меня действует твоё «пожалуйста»? — спросил вдруг старший. Сынмин поймал его взгляд и Минхо улыбнулся. — Обожаю его, — промурлыкал Ли и отпустил педаль газа. Спидометр постепенно стух и стрелка покатилась вниз. Ким жадно смотрел на тахометр в ожидании, когда частота оборотов тоже спадёт. Но индикатор полз слишком медленно, буквально нехотя. — Минхо, ещё… Можно еще помедленнее? — А волшебное слово? — Пожалуйста. Ли довольно заурчал и послушно дал по тормозам. Машина плавно снизила скорость, вконец дойдя до прежних черепашьих 30 км в час. Сынмин с облегчением перевел дух, отцепился от поручня и вжался в спинку кресла, закрыв дрожащие веки. — Минхо, — он сглотнул, и стиснул челюсти в немой злобе. — Если я останусь жив, клянусь… — Не злись, — Ли небрежно положил ладонь на его коленку, легонько похлопывая. Ким зашипел и хотел было ее скинуть, как ладонь сама выпорхнула и повисла в воздухе. Младший остолбенел, глядя на наглую кошачью мордочку. Ему стало жаль, что он не может прямо сейчас треснуть Минхо по черепушке — ещё руль дёрнет и привет первый попавшийся столб. — Минхо, мы чуть не погибли, а ты предлагаешь взяться за руки? — нервно усмехнулся он, желая пристыдить. — Что? — удивился тот, но поняв куда смотрит Ким, хмыкнул: — Ты думаешь, я хотел взяться за руки? Сынмин посмотрел на старшего как на идиота: а что, типо нет? Ли не сдержался и весело расхохотался, вернув свою руку обратно на подлокотник. — Не планировал я брать тебя за руку, Ким Сынмин — кисть болит после нашей с тобой милой беседы вчера. Просто хотел размять. Обеспокоенность младшего троекратно возросла. — Ты что, дурак?! — он почти подавился воздухом, пока пытался проглотить шок. — Как можно с больной кистью так рисковать?! А если бы мы всё же убились?! Ты видел тот грузовик?! А если теперь рука опухнет?! Минхо, ты просто… — Прекрати меня оскорблять, — строго перебил его старший. — Если я тебе много чего позволяю, это не значит, что ты можешь разговаривать со мной не уважительно. Я твой хён. Не забывайся. — Да вообще плевать, — небрежно отмахнулся Ким, как от чего-то весьма несущественного, и назидательным, поучительным тоном добавил: — Если болит рука, то за руль не стоило садиться! — А из-за кого она у меня болит? — Минхо стрельнул в него броским взглядом: — Не из-за тебя ли? — Я вчера уже извинился! — Сидя на моих коленях, извиняться было приятнее? — Нет… Зачем… зачем ты так со мной? — он безнадежно закрыл лицо руками, вжимаясь в спинку кресла, будто бы те самые детишки, что прячутся за шторками, и из-под них торчат носочки, но они наивно полагают, что остались невидимы. — Я не выдержу больше с тобой… — Выдержишь. — тут же заявил Минхо. — Я уже проверял. До вокальной школы они доехали уже молча, без происшествий и склок, если не учитывать микроинсульт Кима и будущие штрафы за превышение скорости. Минхо ловко припарковался и вышел из салона вслед за младшим. — Ты же на бокс собирался, — Ким скептически оглядел его с головы до пят. — Раз всё равно приехал, то поздороваюсь с мистером Дюком. — В таком виде? — Тебя волнует мой вид? — Мне стыдно за твой вид, хён. Ты почти голый. — Опять ты думаешь о чем-то пошлом, Ким Сынмин. — Минхо с укором посмотрел на парня: — Айя-яй… Шатен лишь фыркнул на это и направился ко входу. До дверей учителя Дюка парни дошли на удивление молча. Минхо шел бесшумной поступью в своих «найках», никак не терроризируя нервные клетки Сынмина, и не реагируя на удивленные взгляды редких прохожих, что почти теряли свои рты от облика столь красивого парня. Минхо же, сожрав свою природную робость, шел глядя в пол, натянув маску до края роста ресниц. По идее он сгорал от смущения и кончики ушей полыхали огнём. Но кто же знал, что его желание увязаться за Ким Сынмином вынудит расхаживать в таком виде почти что в консерватории. Ким остановился и взглянул на часы: до занятия осталось ещё добрых пятнадцать минут — спасибо гонщику Ли Минхо. Он решил дать ему право зайти первым. — Можешь сейчас зайти. Я подожду. Минхо прислонился к стене, запрятав руки в карманы шорт, и посмотрел в упор. — Что ты так смотришь? — опешил младший, невольно поежившись. — Ты еще спрашиваешь? — но Ким не нашелся, что сказать, и Минхо откровенно усмехнулся, устало закатывая глаза: — Если ты не научился печатать к своим 22 годам, Ким Сынмин, то выразись словами. Язык у тебя хороший. Я знаю. Младший пару раз моргнул, и щеки обдало жаром. Внутри что-то оборвалось и тут же больно скрутилось — наступил момент расплаты за утро. Парень немного подумал, отошел от двери в кабинет мистера Дюка, и медленно сделал несколько шагов, пока не прислонился к противоположной стене напротив Минхо. Пальцы нервно сжали лямку рюкзака, как ребра сжались вокруг сердца. В коридоре стояла такая тишина, что отчетливо было слышно как за стенами кто-то дерёт горло, пытаясь взять высокую ноту. — Не молчи, — услышал Ким спокойный голос. — Мне нечего тебе сказать, хён. — Посмотри на меня. Сынмин послушно поднял глаза. — Мне правда нечего тебе ответить. — Почему? — По-моему странно ждать ответа на такой вопрос от друга. — А ты хочешь, чтобы мы были врагами? — Друзья не могут быть настолько близки, — сказал Ким, подчеркивая слово, и с грустью усмехнулся: — У тебя извращенные понятия о дружбе, хён. — Если тебе так легко об этом рассуждать, то и ответ должен быть простым. Верно? Нет. Не верно. Ким поднял голову и кивнул на дальний угол стены у потолка. — Тут камеры: Dispatch полакомится нами. Мы тут слишком долго. Минхо оттолкнулся от стены и уверенно направился дальше по коридору, остановился у первого попавшегося кабинета и отворил дверь. Убедившись, что внутри нет ни единой души, он обернулся к парню. — Поторопись, Ким Сынмин, — и широкая спина скрылась за проёмом. Снова всё повторялось — Минхо был впереди и звал за собой, а Сынмин только и мог, что смотреть ему вслед. Хватило бы и секунды, чтобы ответить на вопрос. Но он так и остался стоять в нерешительности сделать шаг. — Трусишь снова… — шепнул он себе с усмешкой, — Ким Сынмин, не будь слабаком, скажи «Нет». Это же так легко. Всего-то… Однако секунды все бежали, рассеиваясь в воздухе, а парень не успевал ни за течением времени, ни все обдумать. После случившейся ссоры он мало что соображал: слишком много грубых фраз, гнева и дурных эмоций вырвалось на волю. Снова они не понимали друг друга, и сделали все возможное, чтобы не уступить. «Поддался бы хоть раз, ради разнообразия. Удивил бы меня». Сынмин уже не понимал, что к нему чувствует Минхо и чего хочет на самом деле. Было стыдно признать, что сам он кажется потерял из-за него голову. Его всё-таки поглотили глубины чужих крапинок янтаря, и сопротивляться чувствам всё сложнее. Он надеялся, что как и прежде силён духом, способен контролировать эмоции и сдерживать порывы. Да всё напрасно. Наверное, пора всерьез задуматься об успокоительных и поиске отличного психотерапевта, ведь чем больше он пылит и злится на Минхо, чем ожесточеннее их противостояние, тем сильнее его к нему тянет. Это неправильно, но слабость перед ним растёт в геометрической прогрессии. И сколько бы слёз он ни пролил, стоит злобе остыть и утихнуть ноткам агрессии, как его моментально перекрывает: безвольное сердце начинает ныть и кровоточить, моля слиться с чужим, и он сдается. Сынмин всё утро отчаянно пытался продемонстрировать свою независимость, доказать, что самодостаточен и ничего не ждет от другого человека, ни на что не надеется, не тешит себя иллюзией. Он много всего ему сказал, стараясь не выдать, как поистине слаб, как и вправду в глубине души боится, что ничего не значит для него. Он не хотел быть слабаком, но чем беспредельна была его борьба, тем слабела душа, тем мягче казался взгляд Минхо, тем нежнее казались его руки. — Ты просто тряпка… долбанная тряпка. Тяжелые веки закрыли ему глаза, и он с силой зажмурился. С каждой потерянной секундой сердце колотилось быстрее, от сжатого дыхания в горле совсем пересохло, а знакомая дрожь начала с аппетитом вкушать его тело. Он выругался в сотый раз за день, и глухо стукнул кулаком по бетонной стене. Надо уже поставить точку. …С неприятным скрипучим свистом дверь отворилась. Шатен бегло осмотрел периметр и не увидел никого. На мгновение он растерялся, пока в глубине кабинета не заметил знакомый силуэт: Минхо стоял в дальнем темном углу, прислонившись к стене, всё с тем же выражением лица — нечитаемым. Сынмин тяжко вздохнул, и вошёл внутрь. Ноги плелись с неохотой, словно он шел на каторгу. В кабинете, где стоял всего один синтезатор, несколько столов и стульев, за плотно задернутыми рулонными шторами, таилась тишина. Пахло пылью, металлом струн и сухими страницами старых книг. Не музыкальный кабинет, а библиотека, пронеслось в голове Кима. Он поднял голову к углу потолка, рассчитывая увидеть еще одного циклопа — но, к его счастью, этот зал был пуст от посторонних глаз. Видимо, Минхо родился под счастливой звездой и куда бы ни совал свой нос, всюду ему сопутствовала удача. Ким поймал на себе раскосый кошачий взгляд и нерешительно подошёл поближе. — Хён… у меня всего пять минут осталось. — Мне хватит. Минхо прогнулся вперед, схватил его руку, и резким рывком притянул к себе. Сынмин чуть не потерял равновесие, но за долю секунды сильные руки сгребли его в охапку, а после развернули спиной к холодной стене. — Что ты делаешь? … — растерялся парень, то и дело поглядывая на дверь: эта злосчастная деталь к ним обоим весьма неблагосклонна — каждый раз из-за нее они оказываются в неудобном положении. Сынмин сглотнул и предусмотрительно буркнул: — Дверь не запирается изнутри. — Здесь тихо, как в склепе, — хмыкнул Минхо, подразумевая отсутствие лишних свидетелей и молчание глухих стен. Они в эту школу ходят уже давно, и знают, что все случайные встречи невозможны — ученики приходят лишь к назначенному времени. — У меня все ещё есть пять минут. Его янтарные глаза смотрели пристально, поглощая в своем темно-карем кофейные зёрна, он отслеживал каждый взмах чужих ресниц, словно вчитывался в этот растерянный взгляд. — Минхо, ты можешь отойти? — Нет. — Серьезно, убери от меня руки. — Не трать время на пустые препирания, Сынмин-а — отвечай на вопрос. — А ты можешь не зажимать меня? Мне дышать нечем, хён. Нас могут застукать и тогда… — но ему не дали договорить и резким движением руки зажали рот, прервав поток бессмысленных слов. Сынмин окончательно растерялся и словил дежавю: его как и два года назад зажимают к бетонной стене и призывают сохранять тишину. Только они не в подземке гаража. Но это не меняет расклад, ведь они снова решили поступать неправильно. — Будешь болтать лишнее — накажу, — сухо предупредил Минхо и аккуратно отнял руку. — Давай как-то кратко и по делу. — Давай как-то вести себя нормально, — огрызнулся Сынмин, отталкивая его от себя. — Хватит вечно приближаться. Минхо усмехнулся и одним резким рывком притянул обратно к себе. Ким снова потерял равновесие и впечатался в крепкую грудь под неудобным уклоном, почти встав на цыпочки. Минхо теперь был слишком близко, стал на голову выше, шире в плечах, и вообще… — Не веди себя так, — ладони младшего упрямо отталкивали. — Ты раздражаешь! — Ты тоже раздражаешь, — прилетело ему в ответ, и парень снял с него головной убор, и безразлично бросил на пол. Сынмин от удивления так и застыл, а его взяли, да еще и по лбу щелкнули. — Глаз твоих не вижу из-за этой кепки. Не нравится, когда ты прячешься. — Минхо подтолкнул его к стене, и уперся ладонями по обе стороны от его плеч. — Я повторяю, не трать моё время. Отвечай на вопрос. Собственное терпение Сынмина безвозвратно ускользало. Он сейчас снова не сможет удержаться и выпотрошит нервы наглому котяре. Парень с секунду смотрел ему в глаза, пристально и злобно, пока наконец не отвернулся, демонстративно фыркнув. Несмотря на расстояние, что опять между ними сократилось, игнорировать чужой напор он имел право. Поведение Ли только раздражало. С чего он решил, что ему всё дозволено? Пусть даже рассудок Сынмина давно помахал ручкой и съебался в неизвестные дали, гордыня всё ещё была при нём. Разглядывая ровные углы синтезатора, Сынмин совершенно некстати вспомнил, как в начале этой весны пытался научить Минхо играть «Собачий вальс». В итоге всё закончилось тем, что их связь ослепила его, и сожгла; каждую минуту, что они провели вместе, он бережно укрыл глубоко в душе, а разлетевшиеся в воздухе нотные листы привели его сюда, к кабинету, что пахнет металлом струн и старыми книгами, подвели к стене, где он зажат, и ему нечем дышать. А сбежать некуда — позади стена, впереди Минхо, кого спихнуть весьма маловероятно: они в разной весовой категории. Значит, остается использовать свой язык. — Хён, правда, можешь отойти? — Не могу. — Ты не соображаешь, что делаешь, — проворчал Сынмин и ладонь непроизвольно сжалась в кулак. — Отойди или я тебя ударю. — Опять? — усмехнулся Минхо, но после сцедил сквозь зубы: — А ты? Ты сам соображаешь, что делаешь? — Соображаю. — Когда проигнорировал мое сообщение тоже соображал? — он нагнулся и дыхание почти коснулось чужой кожи. — Твое палевное сообщение хотел сказать? — оскалился тот. — Неважно. Ты не ответил. — А должен был? К сожалению, как бы Сынмин ни пытался огрызаться, он не мог даже различить оттенков своего тона голоса. Единственное, что слышал — четкий набат сердцебиения в ушных перепонках, единственное, что чувствовал — запах мяты и пряностей, что въелись ему под кожу. С какой-то долей иронии, он вдруг подумал, что лучше бы сейчас вернуться обратно в салон автомобиля и нестись на скорости под сотку куда-то в даль. Сынмин проглотил бы свой страх, ведь это не сравнится с тем, что он испытывает сейчас. Минхо, замечая как младший взволнован, ухмыльнулся. — Время уходит, Ким Сынмин. Тебе трудно сказать «Да» или «Да»? Ну, конечно, какой ещё может быть вариант от Ли Минхо, кроме как: «Хочу с тобой быть» или «Очень хочу с тобой быть». Самоуверенный тип. — А если Чан добьется своего? — Ли позволил себе склониться к его лицу еще ближе, и дотронулся кончика носа своим. — Ну и что? — безразлично бросили ему в ответ. — Если мы продолжим ругаться, мне прямая дорога обратно, Ким Сынмин. Понимаешь это? — Куда? В ад? — Остроумно, — оценил его издевку старший. — Итак, говори, я жду. — Отпусти сначала. — Нет. Я же сказал, ответь на вопрос и отпущу. Не наоборот. А ты уже успел сбежать. Дважды. — Минхо тяжко сглотнул, медленно закрыл глаза, и почти шёпотом добавил: — Сынмин-а… не томи. Говори как есть. «Легко сказать…», - пролетело нервное, а мурашки все превращали кожу в мелкие гусиные крапинки. Сынмин вдохнул полной грудью, вжался в стену до предела, решаясь. Осталось произнести это простое «Нет» или чуть больше: «Не хочу». — Хорошо. Я решил… — Только попробуй солгать, — строго перебил его вдруг Минхо, распахивая холодный взгляд. — Не лги мне. — К чему ты меня принуждаешь? — младший устремил в янтарные свои злые кофейные, хотя по сути к своему стыду он всего лишь надеялся заметить в них истинные чувства Ли, если только они есть. Старший без колебаний отошел на два шага назад, заложил руки в карманы шорт и безразличным взглядом уставился на него, изучая чужие контуры лица темным цветом радужек из полуприкрытых век, наклонив голову на бок. — Не принуждаю, — пожал он плечом. — Если не хочешь быть со мной, то так и скажи. Насильно никого не удерживаю. Бегать за тобой не буду, не жди. Но если ты хочешь быть со мной, то больше не веди себя так: не хами, не ври, и не груби мне. Если тебя что-то беспокоит, смело говори. Если ты не понимаешь меня, спроси. Остальное как-нибудь догоним. Сынмин промолчал, переваривая сказанное, а Минхо помедлил, но все же подошел снова, правда глядя уже куда мягче. Он аккуратно дотронулся чужого подбородка, вынуждая парня смотреть себе прямо в глаза. — Ну так что, каков твой ответ? Ким упрямо поджал губы и опустил взгляд к полу. — Не прячься, я же просил… — сцедил Минхо и слегка зажал между пальцев тонкую кожу подбородка, приподнимая голову. — Будешь молчать, решу за тебя и закончим на этом. Сынмин опешил, пару раз моргнул, как в глазах внезапно защипало, к горлу стала подкатывать новая порция страха; тело стало слабым, а сердце забилось в тисках, пытаясь пробиться на волю, только всего лишь вцепилось в рёбра вновь уступив место боли. — Мы же слишком разные, хён, — хриплый голос заметно дрогнул, и попытка быть твёрже провалилась. — И что с того? Это неважно. — Мы же ни дня не можем прожить без ссор, хён. Даже часа. — И что? — Минхо, это неправильно. — Не говори глупостей, — вновь перебил его старший, убирая свою руку от его лица. — Если ты хочешь быть со мной, то всё правильно. — Ты же сам сказал, что между нами ничего не изменилось. — Это ты сказал, что в тебе ничего не изменилось после всего, что было между нами. И ты солгал. — В голосе Ли прозвучали металлические нотки неприкрытого раздражения. И все же он решил добавить: — У меня всё по-прежнему. Сынмин внимательно посмотрел на него, так до конца и не понимая. На душе как-то стало тревожно, и поджилки трусливо затряслись, словно его только что окатили холодной водой. Что значит «по-прежнему»? Сколько смысла старший вкладывает в эти слова? Что он вообще подразумевает под этим «по-прежнему»? Между ними слишком много недопонимания в силу различных обстоятельств, и это ни приводило ещё ни разу ни к чему хорошему. — А как… как это по-прежнему? — всё-таки осмелился уточнить Сынмин, но вместо собственного голоса услышал жалкий хрип. — В отличие от тебя, во мне ничего не изменилось, — ответил Минхо. — Но меня напрягает, что ты как будто постоянно пытаешься убежать. Вчера ты был другим, Ким Сынмин. И я хочу вернуть тебя прежнего. Но если для тебя это пустой звук, то не будем тратить время. Просто прекрати трепать мне нервы… — он пристально посмотрел в глаза, почти не моргая. Его тёмные зрачки сузились, и челюсти сжались, очерчивая острые скулы. — Мне не нравится, когда ты врешь. Я по глазам твоим вижу, что ты хочешь быть со мной. Просто хочу, чтобы ты сказал это сам. В слух. Ким сильнее ухватился за лямку рюкзака, желая засунуть свою трусливую тушку в этот кулек и спрятаться. — Пожалуйста, — сипло произнёс он, глотая сухой воздух, и глядя себе под ноги, что уже подрагивали, теряя равновесие. — Не дави на меня. — Это что, твой ответ? — Нет. Какой у него может быть ответ? Его очередное жалкое «Хочу»? Минхо, что не хочет слышать лжи, и Сынмин, что не может различить правду от вранья и не понимает, что вообще между ними происходит и чем все это закончится. От него требует ответов, но при этом никакой конкретики он так и не услышал. И все равно ему страшно. Сынмин продавил в горле едкий ком, в груди забился знакомый трепет, но его решительность вновь улетучилась, и парень не нашёл никаких моральных сил озвучить своё «Нет». А здравый смысл внезапно шепнул, что раз у Минхо ничего не изменилось, и если это хоть что-то значит, то может имеет смысл попробовать…? — Хён, а можно я отвечу позже? — Когда это «позже»? — Можно я отвечу… через неделю, например? Минхо оцепенел, и его глаза резко расширились. — Что, прости? Сынмин поднял взгляд и заметил как ошеломлён его словами старший, запоздалое сожаление, что он сразу не отказал, накрыла его. Сейчас ведь откажут ему и пошлют с его неделей куда подальше. Человек, что привык к понятию: «здесь и сейчас или не нужно вовсе», не будет тратить время впустую. — Что… не будешь ждать? — почти вполголоса спросил Сынмин, нервно кусая губы. — Нет? Он начал нервно раскачиваться на пятках, больше не отводя от старшего своих глаз, неустанно отслеживая движения губ — вдруг они сейчас что-то произнесут? Но Минхо отошел от него и теперь молча смотрел. Хмурый взгляд выдавал отношение к непутёвому предложению без лишних слов. Но он молчал. И эта тишина всё тянулась, раздражая распаленные рецепторы Кима. Ему стало чудиться, что земля вот-вот и уйдет из-под ног, а он провалится в пустоту. Ждать действительно пытка. Он переступил черту. Он уже так далеко зашёл, что если теперь от него отвернутся, то легче с позором грохнуться на пол и слиться с этой пылью и запахом старых книг. Сердце, что отчаянно билось под рёбрами, жалобно просило взять Минхо за руку, сказать что-то ласковое, остановить, лишь бы он не ушел, лишь бы не дать всему так глупо закончиться. Но Ким не выдержал. — Ладно… Я понял. Просто забудем всё. — Парень поднял свою кепку с пола, собираясь по сути бежать, с трудом удерживая себя на своих двоих, с трудом пытаясь принять безразличную маску сноба. Покрепче обхватив лямку рюкзака, Сынмин посмотрел на Минхо и легко улыбнулся: — Все нормально, хён, просто сдайся. Неделю выпрашивать было глупо, наверное. Ждать бы стал лишь тот, кому не всё равно, кто готов, если в сердце нет пустот, если в душе нет похоти. — Кто сказал, что я сдамся? Сынмин, что сделал уже шаг в сторону, замер и с силой сжал козырёк кепки. Руки затряслись, сердце выпотрошило себя и вдарило по вискам. — Что? — Я никогда не сдаюсь. С чего ты взял, что я сдамся теперь? Кофейные радужки вспыхнули, Сынмин резко обернулся к нему, часто-часто моргая, но не нашелся, что ответить. Натянутые тугие лёгкие непроизвольно выдохнули напряжение, губы дрогнули, но слова так и затерялись, не найдя выхода. А по факту слабому сердцу оказалось достаточно и этой малости, чтобы робкие бабочки вновь вспорхнули в надежде. — Разве тебе до сих пор не ясно, хочешь ли ты быть со мной, Ким Сынмин? — спросил тем временем Минхо, глядя снова пристально, будто пытался подловить его на вранье. — Или это ты сдался? А зачем тогда тебе неделя? После всего, что было между нами, тебе надо ещё подумать? — Ты опять давишь… — вздохнул Сынмин, обманутый легким наваждением, но прирезанный очередным грубым тоном. Дымка надежды рассеялась. — Давлю? — Минхо еле сдержался, и стиснул зубы. Он медленно вдохнул полной грудью и также медленно выдохнул, расслабляя тело, выжидая, когда тёмные эмоции сократят уровень яда в крови. Спустя время, он распахнул свой черный взгляд и на лице снова заиграла усмешка. Он подошел к младшему, как тот запуганно попятился обратно к стене. — Хён… ты чего? — Сынмин-а, как же ты правда бесишь… — Минхо зажал его к стенке и наклонился к лицу. Не реагируя на чужие отголоски страха, он коснулся лбом его лба, замирая, и ладонь пробралась к осиной талии, сжала ее, чувствуя знакомое тепло. Они смотрели друг на друга и оба молчали. Тишина вокруг и мир вместе с ними застыл, ожидая, что будет дальше, и чем на этот раз закончится противостояние двух упрямых натур, которые так и не желают уступать. Минхо слышал как тяжело и медленно дышит сам, и как боится дышать Сынмин. Он чувствовал под ладонью дрожь юного тела, что снова не сумело вовремя сбежать или запрятать свои чувства. Младший всегда был перед ним слишком открыт, и это тело не умело врать. Минхо прикрыл усталые веки, прислушиваясь к своим внутренним ощущениям, и голос, став низким и томным, еле слышимым из-за пульсации забитых вен, задал очередной вопрос: — Тебе ведь вчера было хорошо со мной? Сынмин вспыхнул со стыда, и отвернулся; ладони снова не нашли себе иного места, как расположиться на крепкой груди старшего, пытаясь отстранить чужого человека от себя хоть на немного. — Скажи, я не прав? — Минхо стиснул теперь его талию обеими руками, чувствуя как от тесноты их тел пульс разгоняет кровь, и к щекам ярым огнём пристрастился алый цвет. — То, что было ночью, тебе не понравилось? Сынмин в панике замотал головой, и поджал свои губы. Минхо, что был слишком близко, пьянил снова, но Сынмин всё ещё пытался сдерживать себя. Только ноги подкашивались, и ладони откровенно дрожали; хотелось вдохнуть поглубже воздуха в тугие лёгкие, но дышать оказалось совершенно нечем — каждый глоток заливался внутрь вязкой ртутью, смыкая стенки, и не давая возможности хотя бы чуточку расслабить горло. Минхо прижался ещё ближе, аккуратно наклонился к уху, и Ким вздрогнул от шёпота: — Ты не хочешь больше? Не хочешь, чтобы я тебя касался? — Минхо, я же просил… ты так давишь на меня… — Сейчас? — Минхо навалился на него всем телом, соприкасаясь вплотную, и руки сжали осиную талию крепче. Сынмин невольно закусил губу, чтобы просто не застонать. — Тебе не приятно? — Пожалуйста… — Сынмин думал, что говорит четко, но голос его тоже давно перешёл на этот горячий шёпот. Он был бы рад раствориться сейчас и исчезнуть, чтобы Минхо не успел понять, как ему тяжело сопротивляться. — О чем ты просишь, м…? — Я не могу… я задыхаюсь… — Рядом со мной? — Мне нечем дышать, когда ты так близко, хён, пожалуйста… — Я тебя сейчас поцелую. — Господи… — Сынмин попытался оттолкнуть, но силы покинули его и тело обмякло, вновь превратившись в патоку. Он обреченно вздохнул, едва заметно сжимая дрожащие руки в кулак и попробовал в сотый раз отстранить от себя Минхо. — Зачем тебе неделя? — уже четко произнёс старший совершенно ровным гладким тоном, возвращая свой взгляд к карим глазам. — Я не хочу ждать. — А как же я? — промолвил Ким своим заплетающимся языком насилу задержав ответный взгляд. Его губы дрожали, и зрачки расширились до черноты. — А как же мои желания, хён? Почему ты не считаешься со мной? — Я считаюсь, просто… — Тогда подожди, — перебил он его. Сынмин почти уже просил, болезненно хмуря брови, но волнение все равно душило изнутри. — Это же всего неделя, хён. Позволь мне… Уступи… Минхо закрыл глаза, криво усмехнулся, и сам отстранился от парня. Сделав два шага назад, он поймал взгляд Сынмина. — Уступить? Снова? — Неужели я так многого прошу? — Дело не в этом. — А в чем? Знаешь, если тебе это не надо, то давай закончим… — Чёрт… бесишь, честное слово… — сцедил сквозь зубы Ли и вдруг резко приблизился к нему и в порыве загреб в объятья. Сынмин не успел и пикнуть, как оказался зажат в кольце рук. Минхо обнимал крепко, как в туго затянутом канате, и в тоже время его ладони были нежны, словно он боялся. Боялся, что если уступит, то этот хрупкий парень оставит его, растает, как и его сон. Ким, зажатый в железных тисках, чувствовал не боль, а как бьется чужое сердце, слишком сильно, гулко, так часто, будто было готово выпрыгнуть из груди. Он попытался проглотить очередной накативший к горлу ком, и отогнать подступающие слёзы. В последнее время они пристрастились к нему, выматывая душу наизнанку, а ведь он никогда не был настолько слаб. Только сейчас мысли и чувства терзали слишком сильно, и от этого хотелось задохнуться. — Неделя? — прервал молчание тихий голос Минхо. Сынмин неуверенно кивнул, а ладони сильнее прижались к крепкой груди, цепляясь пальчиками за куртку. — Это долго? — вопрос прозвучал сам собой, и младший даже не понял, что это он его задал. — Слишком долго. — Тогда не будешь… не будешь ждать? Минхо снова не ответил. Сынмин ждал, снова и снова, но не услышал ничего. Он прикусил губу и зажмурился. Одинокая слезинка нашла выход и покатилась по щеке, спадая на линию челюсти, и через секунду перебежала к чужой коже. Минхо осторожно отстранился и коснулся своей шеи, стирая соленую влагу. Сынмин поджал свои губы, чтобы не расплакаться, его голова упала на грудь, и он шмыгал носом, боясь дышать слишком громко. — Посмотри на меня… — Минхо обнял младшего ладонями за лицо, внимательно изучая тусклые кофейные зерна, и щеки Кима смешно округлились, как булочки, а губки скрутились бантиком. По щекам все текли тонкие струйки соленой влаги, и он снова стал рядом с ним маленьким и слабым. — Мне нельзя подходить к тебе всю неделю? — Я эфого не гофолил… — прошмякал Сынмин, как тут же смутился собственных слов: как их звучания, так и сути. Он хотел было поспешно объясниться, и убрать от себя чужие руки, уже ухватился за запястья Минхо, как старший вдруг мягко улыбнулся, и в его почерневших глазах забегали чёрные чёртики с алыми рожками. — Я тебе докажу, что неделя это очень долго. Ким вспыхнул и моментально обрел силы, чтобы оттолкнуть его от себя. Кулаки сжались до бела костяшек, готовые обороняться. Если Минхо снова начнет раздвигать ему ноги, то схлопочет на этот раз точно. Чувства чувствами, но собственного достоинства он терять не планировал. Если Минхо рассчитывает, что он такой простачок и его можно склонить к чему-то непристойному, то первым попадёт в список смертников. Минхо недоверчиво взглянул на его боевую стойку, и только усмехнулся. — Ты чего, драться со мной собрался? — Просто не надо таким способом мне доказывать. Минхо лукаво улыбнулся и приблизился, никак не реагируя на риск быть побитым. Он аккуратно наклонился, шепнув на ухо: — Ты сам попросишь такой способ, Сынмин-а. Сынмин растерялся, а старший снова обнял его за лицо, касаясь кончиками пальцев локонов карамели, и его черные зрачки медленно расширились. — Я не знаю, сколько у нас осталось времени… Но, позволишь? Сынмин замер, и Минхо, не дожидаясь ответа, аккуратно коснулся мягких губ. Парень попытался вырваться, но стена позади оказалась на стороне Минхо. — Не беги… — шепнул он ему нежно, — Не сейчас. Сынмин вздрогнул от знакомой нотки в голосе, весь напрягся, как перед столкновением с неизбежным, но снова сдался: руки расслабились и безвольно упали вдоль тела, а рюкзак свалился с плеч и дрожащие ресницы прикрыли глаза. Ещё секунды и губы стали мягче, позволяя Минхо продолжить осторожно целовать его; пухлые терракотовые линии разомкнулись и Сынмин распахнул их навстречу. Тело затрепетало от ласки, и руки сами потянулись к Минхо, робко обняли за шею, а дыхание предательски участилось, обнажая его настоящие чувства. Минхо выдержал секунду, и аккуратно проник во влажный рот с языком. Движения были по-прежнему медленными и нежными, он не напирал и не проявлял грубости, что безумно подкупало и плавило сердце Кима. Поэтому он ответил ему тем же — их языки осторожно соприкоснулись, сплелись в единое целое, и оба вздрогнули от холода мурашек, что раздробили их плечи, рассыпаясь по телу. Минхо приглушенно рыкнул и резко обнял парня за талию, прижимая к себе вплотную. Сынмин безвольно поддался порыву, цепляясь за плечи, не осознавая, как уже целует его в ответ так же пылко, с той же страстью, и как шепчет в каждый поцелуй его лишь имя. Длинные пальцы затерялись в волосах и слегка оттянули пряди у затылка, вынуждая Минхо невольно зажмуриться от грубой ласки. С каждой секундой поцелуй становился все более глубоким, мокрым, языки неустанно сплетались, зубы кусали мягкую плоть, дыхание срывалось, пока не слилось в единое. Они обнимали друг друга слишком сильно, и целовались слишком жадно, будто бы не касались друг друга вечность, словно все эти минуты они ждали только этой возможности, чтобы забыть о своих разногласиях и отдаться страсти. Минхо зажимал младшего к стене, накрывая собой, не оставляя между ними лишнего пространства. Голодное тело так настойчиво просило ласк, и ладони скользнули выше к широким плечам, коснулись замочка чужой ветровки; ему хватило секунды на раздумье, чтобы проворные пальцы расстегнули молнию до основания, распахивая теплую ткань. Минхо проник ладонью под толстовку, преодолел преграду из футболки, столкнулся с тонким хлопком майки и невольно рассмеялся в поцелуй: — Почему так много одежды?.. — А тебя это остановит?.. — Нет… Ладони задрали майку выше и дотронулись голой кожи, что тут же вздрогнула от наплыва мурашек. От этой реакции тела Минхо всколыхнуло, как от удара током, и руки с блаженством заскользили, касаясь острых линий рёбер, поднимаясь выше, пока не коснулись набухших сосков. Сынмин задрожал сильнее и губы вырвали на волю громкий стон, как Минхо сам застонал от наслаждения, чувствуя, что внизу живота всё уже отдает знакомой пульсацией. Их время давно было растрачено, но отпускать Кима он не хотел. Минхо не намеревался лишиться этого тепла, что снова принадлежало ему на короткий миг. — Останься… останься со мной ещё на минуту, — шепнули его голодные губы и он вновь углубил поцелуй, а Ким в очередной раз растаял от нежных рук, и потёк под ним, не в силах устоять терпкому желанию быть ближе. Его тело дрожало, колени подкосились, и если бы Минхо не зажимал его так крепко, то он и вправду потерял равновесие. Сынмин не мог открыть своих глаз, не успевал дышать, а Минхо — обуреваемый страстью — стянул молнию его толстовки и приспустил с плеч, оттянул ворот футболки вниз, обнажая, и облизнул голую кожу. Терпкая сладость меда коснулась языка и Минхо безвольно толкнулся в него бедрами, и потом снова, вжался пахом к его и утробно рыча стал толкаться сильнее. Сынмин с силой зажал ладонью рот, и по телу пробежали искры, как он глухо застонал от удовольствия. Минхо тонул в этих сладких звуках, и голова в миг стала тяжёлой и неподъёмной, а руки напротив обрели лёгкость, и спустились еще ниже к бёдрам, и стали ласкать сквозь плотную ткань джинс, скользить то вверх, то вниз, задирать майку и касаться голой кожи. Минхо не удержался и его пальцы проникли под пояс брюк, залезли под резинку нижнего белья и Сынмин моментально вздрогнул, затрепетал под ним, но не оттолкнул, а лишь прижался, огибая его широкие плечи руками. Он целовал его в губы, и с наслаждением обводил налитые контуры мышц, встретил замочек и расстегнул куртку, медленно спуская молнию вниз. Он задержался на секунду в неуверенности, и всё же распахнул ткань. Дрожа всем телом он робко задрал чужую майку, и ладони юркнули внутрь к голой коже. — Доиграешься… — улыбнулся Минхо ему в поцелуй, слегка отстранился, но схватил его за ремешок джинс и резко дёрнул на себя. Сынмин впечатался в его тело и запрокинул голову назад, раскрываясь. Если бы Минхо только знал, какой взор ему предстанет, то не игрался бы сам: капли сверкающего пота мерцали на сливочной коже, стекая по линии челюсти на пульсирующую сонную артерию к шее, стекали все ниже и ниже, западая к ямочке между тонких ключиц. Так и захотелось обнажить его полностью и проследить эту влажную дорожку до конца. — … и предлагаешь ждать неделю?.. — пробормотал Минхо, завороженно глядя на чужое тело. Его руки обхватили Кима за ягодицы, с силой сжимая мягкость плоти в ладонях. Сынмин сделал всего глоток воздуха, как горячие губы впились ему в шею, покусывая нежную кожу зубами, влажный язык стал ласкать, очерчивая линии вен, и Сынмин уже не успевал за Минхо. Он не мог подстроиться под этот ритм, и сдерживать стоны уже не хватало сил. Парень вцепился в плечи старшего, рвано выдыхая сбитый воздух, но вконец застонав так громко и отчаянно, что Минхо резко зажал ему рот. — Тш-ш… тише… — прошептал Ли, содрогаясь всем телом от возбуждения, ведь будь они в его спальне, то он замуровал бы свою речь, и позволил бы Сынмину оглушить стены сладкими криками до хрипоты… Младший горел изнутри и снаружи, нетерпеливо притягивая крепкое тело к себе ещё ближе, желая слиться, желая чувствовать его кожу вместо этой холодной ткани. Пошлые мысли подкрались к нервным импульсам, и ладони послушно залезли под майку старшего, поднялись выше к груди, сжимая упругую плоть, и Ким прикусил губу, воображая под тяжестью закрытых век, каким может быть на вкус Минхо… Ли позволял себя ласкать, не останавливая, понимая, что закопал свои прежние клятвы, и уже готов позволить Сынмину куда больше, если тот только захочет, и сам не против зайти ещё дальше… Но сладость времени слишком скоротечна — снаружи послышались голоса — их пять минут давно прошли. — Хён… хён… — Блядство… Минхо нехотя выпустил Кима из рук и отстранился, плохо соображая, где его голова и чем он слышит сейчас вообще: в ушах так звенело, что хотелось прострелить себе в висок. И всё равно было мало… слишком мало. Вот куда бежать от дикого желания, откуда взять столько сил, когда так хочется…? Ведь с каждым разом, с каждым новым сближением, расстояние между ними сокращается всё больше, а терпения — всё меньше. Чёртов Бан Кристофер Чан. Чёртов его язык. Чёртов секс… (точнее, его отсутствие). Ещё немного и Минхо реально полезет в петлю. Ведь Сынмин сам его соблазняет так терпко, что теперь уже от лёгкого касания Минхо за долю секунды заводится, как бешеный… Сынмин, весь взмокший, растрепанный, попытался сфокусировать свой взгляд на фигуре Минхо, но голова шла кругом и он на секунду потерял зрение. Вокруг все плыло серой массой с яркими вкраплениями белых вспышек, как будто он наблюдал угасающий фейерверк. Дыхание сбилось, и капли пота струились по лицу, соленым вкусом западая на губы, а битое сердце клокотало нервным ритмом, не давая возможности отдышаться. Перед ним стоял Минхо, взбудораженный и взволнованный, весь алый и с безумными чёрными глазами, что смотрел на него со всей откровенностью голодного зверя, буквально пожирая каждый сантиметр на чужом теле, не скрывая своих мыслей. И самое нелепое… у него были такие же мысли. — Прости… — Минхо попятился назад, пока не уперся о парту. Тело грузно свалилось на поверхность, и он закрыл лицо ладонями, приглушенно смеясь. Сынмин безуспешно попытался натянуть молнию ветровки обратно. Пальцы дрожали и не могли поймать ускользающий замочек, и тело качалось из стороны в сторону, словно он только что выплыл из бара после сотни рюмок соджу. Язык все еще заплетался, и зрение так и не вернулось. Сынмин даже думать не хотел, как нелепо он смотрится в эту самую секунду. Лишь бы никто не зашёл сейчас… — Прости… — повторил Минхо, и запустил пальцы в волосы, с силой оттягивая у корней, устремив полупьяные зрачки куда-то наверх. Ему просто необходимо было отвлечься и вернуть холодный рассудок, не смотреть на Сынмина хотя бы несколько секунд, чтобы успокоить своё тело. — Застегни… застегнись, — еле слышно произнёс младший, и прокашлялся, пытаясь отогнать из горла хрип. — Я опоздал из-за тебя… Я вообще из-за тебя вечно… вечно веду себя, как идиот… Минхо рассмеялся и вернул ему свои глаза, изучая алеющую сливочную кожу нежных щёк, и теряясь взглядом в растрепанных прядях жгучей карамели. Как бы там ни было, но для него Сынмин выглядел до одури красиво и безумно притягательно. Но в тоже время… жутко мило. «Кошмар, Ли Минхо, тебе конец…». — Хорошо выглядишь, — почти про себя сказал Ли, и невольно ухмыльнулся своим мыслям. Ким стрельнул в него глазами, понимая на что тот намекает, и с наигранным высокомерием фыркнул, закатывая глаза. — На себя посмотри. Минхо развёл руками, соглашаясь. — Нам нельзя было этого делать. Минхо фыркнул в ответ, также закатывая глаза. — И почему же? — Я ведь сказал, что отвечу через неделю. Ты меня не слышал? — Но ты же не запрещал мне подходить к тебе, — хитро улыбнулся старший. — Я же спрашивал. Сынмин вздохнул и лишь покачал головой. — Подходить и … и это… то что было… это разные вещи, хён. — Тебе не понравилось? Сынмин предпочёл оставить его без ответа. Он поднял с пола свой рюкзак и кепку, и с трудом выпрямился, игнорируя не успевшую схлынуть эрекцию. Вот, собственно и ответ на вопрос. Минхо поймал на себе укоризненный взгляд и невинно захлопал глазками: — У меня также, не надо на меня так смотреть, — он невольно смутился, пряча ладонями свою интересную выпуклость под тонким слоем шорт. Сынмин что-то проворчал и продолжил едва заметно корчиться — это физическое ощущение колючей, неприятной тянущей боли, вынуждало его второй день подряд стиснуть зубы. — Так ты теперь будешь чувствовать себя всегда, если мы не закончим начатое… — ухмыльнулся Минхо, глядя на него, — Может, хватит тянуть? — он оттолкнулся от парты и слегка привстал. — Вообще не приближайся! — обречённо зашипел на него Ким, и старший снова присел, тихо смеясь над пунцовым цветом. Сынмин, наконец, совладал над своим телом и посмотрел «туда». — Хорошее у тебя состояние, не переживай, — хмыкнул Ли и неспешно направился к выходу. — Пошли, пока мистер Дюк не забыл о твоём существовании… или пока я тебя тут не сожрал. Ким закатил глаза, думая: кто кого бы ещё тут сожрал. Понимая, что джинсы все ещё определённо тесноваты, а ноги трясутся как у забулдыги, он с трудом направился следом. Подойдя к двери, парни достали свои маски, натянули их на лица, но продолжили изучать друг друга глазами. — Мне есть смысл ждать неделю? — спросил вдруг старший и Сынмин вопросительно посмотрел на него. — Я могу к тебе потом подходить или это было в последний раз? — Погромче, Минхо, а то в соседней студии не очень хорошо расслышали, — язвительно бросил Ким. — Я готов подождать, но если мне нельзя к тебе подходить, то всё не имеет смысла. — Теперь ты несёшь рациональный бред… — Говорю, как есть, — пожал тот плечом, и прислонился к двери, не давая Сынмину дернуть ручку и выйти. — Ну что ещё? Минхо оглядел парня с головы до ног, и хоть Сынмин не видел его лица, был уверен, что Ли наверняка самодовольно улыбается, как долбанный Чеширский кот. Кот, что только что вкусненько так полакомился. Минхо вернул взгляд на кофейные радужки и в его собственных глазах вспыхнули хитрые янтарные крапинки: — Итак, мне есть смысл ждать эту неделю или нет? Сынмин покраснел, и пихнул его под рёбра. Минхо охнул и отшатнулся с тихим смехом. — Ты озабоченный придурок! — Почему? О чем это ты там подумал, Ким Сынмин? — ухмыльнулся Ли выпрямляясь, — Я всего лишь сказал, что подойду, а ты успел уже сделать выводы? — Ты не кот, а хитрый лис, — сцедил Ким и протянул ладонь: — Телефон мой верни, рекетир на минималках. Забрав свой гаджет, Сынмин зачем-то проверил его на предмет наличия царапин или иных повреждений под закатывающиеся глаза старшего и, наконец, положил в карман. — Так есть смысл ждать неделю? — Минхо предусмотрительно отошел от двери и занес руки за спину. — Ты что… — Сынмин запнулся и чуть тише произнёс, смущённо: — Ты правда думаешь лишь об этом? Минхо помолчал, аккуратно приблизился, все ещё пряча руки за спиной, и встал напротив в нескольких сантиметрах. Сынмин покрепче ухватился за лямку рюкзака, будто бы это его спасло от Минхо (пора бы ему уяснить, что его уже ничто не спасёт от Минхо). Старший слегка наклонился к его лицу, глядя прямо в глаза. — Я хочу тебя. Сынмин подавился воздухом и раскашлялся. Минхо, ожидавший такой реакции, лишь хмыкнул, но тут же вернул серьёзный вид, когда карамельный шатен уставился на него своими кофейными зёрнами полными шока. — Минхо, нельзя же так откровенно… — прошептал он в страхе, словно бы их кто-то сейчас мог услышать. — А как надо? Врать? Говорю, как есть. Я хочу тебя. Хочу тебя трогать. И целовать. Везде… — О, всё… ясно всё с тобой… хватит… — Ким резко дёрнул дверь, торопливо выскочил из кабинета, и направился подальше от него, зажимая уши, весь красный, как наливной помидорчик. — Я тебя не слышу, хён. Не старайся! Минхо шёл следом, посмеиваясь, но стоило им дойти до кабинета мистера Дюка, как Ли едва заметно шлёпнул Кима по попе и пошёл себе дальше. Сынмин зашипел змеей от такой наглости, оглядываясь по сторонам — благо, никого в коридоре уже не оказалось. — Ты разве не хотел поздороваться с мистером Дюком? — ни без удивления спросил Сынмин ему в след. Минхо лениво обернулся, но стоило вновь поймать эти карие бусины, как боль кольнула сердце — кажется от переизбытка тестостерона у него началась тахикардия. А может, это Ким Сынмин так на него влияет и он и есть его сердечная недостаточность. Можно было бы по идее схватить эту строптивую натуру, и силой утащить с собой… там, где-нибудь в уединенной обстановке, подальше от всех, досконально изучить эту теорию, испробовать, вкусить… Но ему ничего не остаётся, как только проверить самого себя — это будет самая долгая неделя в его жизни. — Всё, что хотел, я уже сделал. Ким замер, растерянно моргнул, наконец, понял, что его обдурили и обиженно засопел. Минхо прыснул со смеху и продолжил свой путь по пустому коридору. — Ты неисправим, хён! — послышалось обиженное сзади. Но не успел Ким дернуть ручку кабинета мистера Дюка, как услышал самодовольный смешок в ответ: — Ага. И я тебе нравлюсь, Ким Сынмин. — О, боже… опять бесишь…

***