Жжёная карамель

— Ты слышал? — Хван метнул головой, указывая старшему на выход: — Сам выйдешь или тебе помочь? — Захлопнись. — сцедил Бинни слишком тихо, шипя сквозь зубы, ведь действительно удерживал свой гнев на волоске. — Я с тобой потом поговорю. Хёнджин закатил глаза, и фыркнул. Как только Со нехотя и очень медленно вышел из комнаты, брюнет закрыл за ним дверь и повернул замок, не реагируя на испепеляющий взгляд бледного Феликса. — Это пиздец. Ликс был в шоке. — Весь мой сегодняшний день сплошной пиздец, — парировал Хван, оборачиваясь к другу. Он откинулся спиной к двери, сложил руки на груди и усмехнулся: — Я из-за тебя потенциальный труп. Надеюсь, ты рад. — Тебя никто не просил идти за мной, — мрачно произнёс парень. — Ну да, Бинни так-то тоже никто не просил идти за тобой, но ты же был не против его «идём ко мне»? — Я должен был принести ему воды — он подавился поп-корном! — Ликс поднял бутылку с пола, подошел к Хёнджину, и демонстративно потряс ею перед его носом. Хёнджин проигнорировал это нелепое оправдание. — Незачем было играться. Сам виноват. Ликс с недовольством оглядел его и устало вздохнул. — Мы можем поговорить завтра? — спросил он, но по выражению его лица было ясно, что блондин предпочёл бы не заговаривать с ним в ближайшее никогда. — Нет, не можем, — ответил Хван и остался стоять, опираясь о дверь, что вышиб ранее. Он скрестил ноги, согнув правую в колене, что утыкалась носком в гладкий пол. Хёнджин всем своим видом демонстрировал как расслаблен, и насколько ему параллельно на слова Феликса. Ведь он уже заранее знал, что ему сейчас скажут. Но он снова был не намерен соглашаться. Ни на что. — Хёнджин… — Только попробуй сказать, что ты устал, — перебил он злобно. — Только попробуй сказать, чтобы я ушёл! Ликс замолчал, поджал губы, и его взгляд обрел болезненный вид. Глядя на взвинченного Хван Хёнджина — а Феликс его таким видел в крайне редких случаях — он протрезвел: от его прежнего веселого настроя и задора не осталось и следа. Конечно, Хёнджин — разносторонняя личность, может быть добрым и отзывчивым, очень милым и веселым, иногда — строгим или раздражительным, а порой, как например сейчас, — агрессивным. Но этот парень был готов подставить свою шею, заботясь о ком-то. А заботился он все эти годы о Ликсе. Хотя это было совершенно не в его характере. И все же с самого начала и до самого конца он делал всё, что в его силах, чтобы сохранить их дружбу. И сейчас, несмотря на этот поганый день и холод в словах, Хёнджин хотел надеяться, что его чувства — это не односторонняя привязанность. — Хёнджин, давай отложим все до завтра. Парня снова передёрнуло от очередной выверенной интонации друга: слишком правильной, как и сегодня днем, будто Ликс разговаривал не со взрослым 23-х летним человеком, а каким-то глупым сопливым ребёнком. — Никаких завтра. Мы поговорим здесь и сейчас! — рявкнул он, и поймав испуганный взгляд, добавил чуть спокойнее, но не менее зло и холодно: — Никуда не уйду, пока не поговорим. И не разговаривай больше со мной таким тоном, понял? — Мы уже поговорили днем, — сквозь зубы сцедил Ликс, глядя на него злобно и исподлобья. Он явно наматывал сотый круг вокруг своего тлеющего терпения, а может просто был обижен грубостью друга. Но по мнению Хвана, другого не заслужил. — Я тебе все сказал. Мне нечего добавить. Что тогда нам обсуждать? Ненавидишь меня за эту просьбу? Ок. Я понял. Но мне все равно нечего больше добавить. Уходи. — Я не понимаю, а в чем причина этой просьбы? — Хёнджин игнорировал очередное «уходи» и пристально смотрел в ответ, изучая веснушчатое лицо, как карту, не отрываясь ни на секунду. — Ты даже не потрудился объяснить толком, почему тебе со мной дискомфортно, тебе даже не интересно было выслушать меня. Мое мнение было по хую тебе. А я кто по-твоему? Животное? Куда пнут, туда и пойду? — Что ты такое несешь…? — взвыл блондин. — Почему ты вечно все понимаешь неправильно?! — Не ори на меня! — Это ты на меня не ори! — рявкнул на него Феликс грубым басом, и его голос моментально сотряс воздух, полностью поглотив пространство вокруг. Зрачки Хёнджина вспыхнули и сузились до размера ушка от иглы, брови опустились вниз, свелись в единую хмурую линию, придав глазам колючий жесткий взгляд. Он оттолкнулся от двери, и стал медленно приближаться к блондину. — Я клянусь… — зашипел он, подходя все ближе, пока не сравнялся совсем вплотную и не смерил его тяжелым взглядом; сжатые кулаки, напряженные мышцы плеч, готовые разорваться во всех местах и унести с собой сухожилия — все выдавало его бешенство. — Если сейчас Чанбин вернётся в эту комнату из-за твоих криков и позовёт за собой, я ему руку сломаю, понял? — абсолютно серьезно произнёс он, только в этом тихом голосе звучала неприкрытая угроза. Феликс шумно выдохнул и закрыл глаза, тело качнулось и он схватился за голову. — Как можно разговаривать с таким как ты? — отчаянно заскулил он, дёрнулся, и нервно зашагал по маленькой комнате, как загнанная в угол жертва. — Ты еще оскорби меня напоследок, и я точно что-нибудь тут сломаю. — Чего тебе надо, Хван Хёнджин?! — Поговорить. — О чем?! — О нас. — Нет никаких нас! — Ликс перестал метаться, резко остановился прямо перед ним, и рука сжалась в кулак. Он и правда был близок к удару. — Еще минута и я даже общаться с тобой перестану! Вообще не буду! Ясно?! — Придурок… — Хван схватил его за грудки и со всей силы потряс, не реагируя на попытки Феликса вырваться. — Я что тебе плохого сделал? — орал он, пожирая чернотой чужие глаза. — Что я тебе, сука, сделал?! — Ничего! — Ликс со всей силы оттолкнулся от него, на глаза навернулись слезы, и Хван расцепил хватку. Парень отшатнулся назад и попятился от него, нервно дрожа, пока ноги не подогнулись, столкнувшись с диваном, и Феликс рухнул на него. — А что тогда? — Хёнджин вновь начал медленно приближаться. — Я ещё днем хотел спросить, что стало причиной такого уёбищного решения?! Я тебе что сделал? Ничего! За что тогда так поступаешь со мной?! С чего тебе вдруг стало неприятно от того, как было раньше? Мне вот очень даже все нравилось! — Что именно?! Что?! — всхлипнул Феликс сквозь крик, но не выдержал давления, и закрыл лицо рукой, готовый взвыть от бессилия. — Всё, абсолютно всё, — искренне отозвался брюнет и остановился в метре от него. — Хёнджин, ты воспринимаешь меня, как должное?! — Феликс был на краю истерии: его взгляд блуждал по знакомому лицу как в треморе, губы дрожали, и он силился не зареветь. — Нормально, что ты можешь заваливаться ко мне, когда тебе вздумается?! И заваливаться на меня, и тискать меня — тоже?! — В смысле тискать? Я… ну… а что? — Хван внезапно оглушенный столь странным для него вопросом растерялся, и замолк. — Ты не понимаешь, что мне дискомфортно, когда ты такой?! Еще при этом ты пытаешься сам это терпеть! Ликс вконец страдальчески взвыл, и склонил голову, стирая ладонями остатки субботнего вечера, и моральной усталости с лица. Сил совсем не осталось и он согнулся пополам, уронил голову на колени и накрыл ее руками. Со стороны посмотреть, и даже не поверишь, что эти двое лучшие друзья. Были. Когда-то. Теперь они как чужаки, что говорят на разных языках. Только вот из них двоих Хёнджин был готов заговорить на чисто австралийском, если бы это помогло ему понять Ликса. Хван смотрел на него и жалел о своих словах, так неверно истолкованных. Фраза «только тебя терплю» вряд ли была чем-то приятным для слуха. Но Хван просто не столь красноречив, как может показаться. И на самом деле, он обыкновенный трус. Сентиментальный трус, чей язык может изогнуться в любых лексиконах, но близкому человеку, вот так, глядя прямо в глаза, ему проще сказать что-то приблизительное к правде, чем открыто признавать то, что он чувствует на самом деле. К тому же, днем он итак очень много всего сказал. Он ведь пересилил свое смущение и сумел сказать правду. Его «Я скучаю» было чистосердечным признанием. Фраза «Я так не смогу» была искренней. Ведь он не хотел, не хочет и никогда не захочет, чтобы их отношения с Феликсом изменились, стали «как у всех», и, тем более, Хёнджин не желает отдаляться и ограничить общение. Ну что еще надо было сказать? Неужели его слов было недостаточно? — Я тебя не терплю, Ликси… — Хёнджин всё-таки подошел и сел перед ним на корточки, глядя на белую макушку. Он уже вволю накричался, и выдохся. Голос почти осип, но ему было плевать. Он лишь пытался вернуть свое привычное спокойствие, чтобы договорить с Феликсом. И он дотронулся его руки, но тот резко отдернул её. — Я неправильно выразился. Я не имел… — Мне не нужны твои оправдания, — перебил его Феликс, не поднимая головы. — Мог бы раньше сказать, что терпел. Было бы проще мне. — Блядь… я же сказал, что это не так! Внезапно ручка двери вновь задергалась и оба парня уставились на нее. — Блядь, если это опять Бинни! — зарычал Хван, готовый ко второму раунду с качком. Сегодня он не допустит, чтобы между ним и Феликсом встрял кто-то третий. — Хёнджин… — попытался вразумить его голос позади, но он уже подошел, повернул замок и распахнул дверь, готовый прибить любого, кто окажется за ней. И, надо же, там стоял Чонин. — Чё надо?! — Ты чего орешь… — опешил макнэ, глядя на Хвана почти испуганно. — Я спросил, что тебе надо. — Я попрощаться зашел — домой еду… — Удачной дороги, — и Хван захлопнул дверь перед его носом. — Хёнджи-и-ин! — взвыл снова Ликс. — Что ты творишь?! — Плевать, — отмахнулся брюнет, подошел и снова сел перед ним на корточки. — Я поговорить хочу, наедине, че непонятного? — Что ты хочешь услышать?! — вскипел взвинченный Феликс, чей голос от оров стал уже хрипеть. — Ты достал уже! — Я где-то был груб? — Нет! Это все?! Несмотря на явное желание Ликса закончить разговор и выпроводить его поскорее за дверь, Хван хотел довести начатое до конца: выяснить, где он так, блядь, накосячил, что вдруг Ликсу стало с ним дискомфортно. — Я не понимаю, что я сделал не так? — Хёнджин смотрел в миндальные озера уже с надеждой найти там правду, смотрел на пухлый ротик со слегка искусанными губами, и ждал хоть какого-то вразумительного ответа. — Мы воспринимаем одно и то же по-разному, — повторил блондин. То же самое, что говорил и днем. — Ок, — Хван поднял руки и сложил ладони будто в молитве: — Объясни мне, что именно? Приведи пример. — Хёнджи-и-ин… — Ликс сморщился и рухнул на спинку дивана, глядя в потолок с какой-то безысходностью. — Ну а что… я не понимаю, — брюнет развёл руками. Он понимал, что близок к очередному срыву, но из последних сил балансировал на остатках рассудка и усердно выстроенного спокойствия. Пока Ликс продолжал молчать, Хёнджин смотрел на краешек розового дивана, и вспоминал этот день. Как они сидели тут, вели беседы о музыке, и Ликс его обнимал, а печеньки со вкусом макадамии были очень сладкими. Только после был нервный срыв с «ненавижу», злые слёзы на рукаве толстовки и невидимая пропасть, разделившая их. Сейчас она все ещё существовала, не позволяя услышать друг друга. Сколько бы Хёнджин не пытался биться головой об стену, но продолжал чувствовать себя пассажиром поезда дальнего следования, что движется в неизвестном направлении и не имеет пункта назначения. А главное — там, на конечной, его никто не ждёт. — Если будешь молчать, то ни к чему не придем, — он снова взял Феликса за руку, и тот снова отдернул ее. Хёнджин помрачнел и стиснул зубы. — Блядь, че происходит? Мы же раньше могли спокойно общаться, что случилось-то? Не понимаю, что такого произошло, что теперь ты меня избегаешь. Мы стали настолько чужие, что мне уже неловко! Я не испытывал такого даже лёжа на кровати… — Вот видишь? — перебил его Ликс, бросая на него свой пустой взгляд: — Тебе неловко, мне — тоже. Теперь ты понимаешь меня? — Да нет же! — замотал головой Хван, и взял его маленькие ладони в свои, стиснул сильнее, чтобы тот не смог их вырвать, и заглянул в глаза со всей теплотой. — Что происходит, серьезно? — Ничего не происходит, — холодно отозвался Ликс, глядя в сторону. — Мы просто не понимаем друг друга и продолжаем ссориться. Я же просил оставить все, как есть. — Это когда ты избегал меня? — все же Хван не удержался от едкого замечания, ведь по сути был прав: Феликс уже давно возымел привычку не пересекаться с ним, и лишь при других делал вид, что все по-прежнему. Но это блеф. Все давно уже изменилось. — Мне так легче. Лучше бы, конечно, этот блондин нашёл какие-то другие слова. Лучше бы он так не говорил. Но он уже сказал. И Хёнджин не выдержал. — Ты издеваешься?! — взорвался он, но на полуслове поймал тяжёлый взгляд напротив и прикрыл свои глаза. Надо успокоиться и взять себя в руки, иначе гнев поглотит с потрохами и он схоронит остатки равновесия. Он выдохнул и с трудом открыл глаза, вновь посмотрел на блондина и сцедил: — Разве я с тобой делал что-то плохое? — О чем ты? — Ликс насторожился и инстинктивно отодвинулся назад. — А что, дружить со мной так паршиво? Я тебя на самом деле раздражаю? — Конечно, нет! — Я тебе надоел? — Нет. Что ты несёшь?! — Ты … — Хёнджин запнулся, не решаясь озвучить вопрос, но соджу с крыши все ещё текла по венам и выцарапывала на ее стенках заговоры против слабости. — Ты изменил своё отношение ко мне? — осторожно уточнил он как-то совсем уж тихо, будто боясь собственных слов, будто произнеси он их в слух, как те материализуются и станут правдой. И Ликс замолчал. Он как-то жалко съежился, осунулся, и опустил голову, глядя на свои колени, что начали подрагивать. Этого хватило, чтобы Хёнджин понял, что попал в точку. Понял, и от этого тело ослабло и похолодело. Сердце сжалось, и на душе стало совсем отвратно. Даже воздух в груди оказался неподъёмным, тяжелым, как чугун; лёгкие напряглись, не в силах уместить его в себе, и лопнули. А в голове все крутилось: «Ликс относится к тебе уже иначе». Иначе. Только как? Только почему? Не мог же человек беспричинно охладеть и забить на него толстый… Или в этом замешан третий лишний? Что если Феликс предпочёл дружбу с Бинни? Иначе к чему все эти «я подарю сто таких колец», «идём ко мне», «сделай мне массаж»? «Ты ревнуешь, придурок», — внутренний голос злорадно поставил подножку. Будто бы Хван и сам не понял, что испытывает. Только он не понял, в какой момент начал тараторить в панике: — Для меня ничего не изменилось, Ликси. Правда! Все, как прежде! Поверь мне! Я отношусь к тебе, как и раньше! Ликси! Я хочу дружить с тобой! Феликс вдруг вспыхнул, нахмурился ещё больше и стиснул челюсти. — Хёнджин, я же говорил — мы воспринимаем одно и то же по-разному. Мы разные! — стало заметно как парень сдерживает себя, как пытается говорить четко, борясь то ли с количеством выпитого, то ли с внутренним желанием послать Хвана с его дружбой в далёкие дали. — Почему? — в отчаянии застонал брюнет, сжимая эти маленькие ладони. — Все же хорошо было! — Тебе было, видимо, — огрызнулся он и отвёл свой блеклый взгляд в сторону. — Мне стало дискомфортно. — Опять это «дискомфортно»! Да почему?! — повысил голос Хван. — Я совсем идиот или действительно слишком пьян, чтобы понять элементарные вещи?! Почему тебе со мной стало дискомфортно? Ты больше не хочешь со мной общаться? Я хочу понять, что я сделал не так… — А нельзя просто со мной согласиться? — Ликс посмотрел ему в глаза. — Почему так тяжело просто согласиться? Мы тогда будем общаться, будет проще! — В смысле «будем»?! В смысле «проще»?! Да, блядь, не хочу я этого твоего «проще»! Из нас двоих скиншиппер ты, и при этом ты же меня просишь не приближаться! Хочешь ограничить общение, как будто я одним своим существованием тебе чем то мешаю! Хёнджин зло рассмеялся, чувствуя как истерика угрожает накинуть на него свою петлю. — Почему ты к другим лезешь совершенно спокойно? Почему другим позволяешь?! Или уже накинула и заодно удавила. — Я ни к кому не лезу… — Так, это… ладно, — Хёнджин хотел бы сказать, что нет, блядь, еще как лезет, лично на его скромный взгляд, и другим позволяет себя лапать, но решил промолчать и, сделав пару глубоких вдохов, продолжил: — Послушай, я не вижу причин ограничивать общение, не понимаю, почему я должен отстраняться? — Да потому что я так хочу! — выпалил Феликс с болью глядя на него, и вырвал свои ладони. Его коленки уже заметно тряслись, отбивая нервный ритм. Губы дрожали, и тело так и порывалось оттолкнуть брюнета, что сидел у его ног. Хёнджин, что все это время прекрасно видел эти потуги, безрадостно усмехнулся: — Да что же это такое … настолько противно? Даже пять минут вытерпеть меня уже не можешь? Феликс тяжко вздохнул и отвернулся. — Это не так. Правда, Хёнджин уже не верил. Он замолк, пытаясь проглотить резкие слова, что снова обволакивали стенки рта. Отборный мат и ругань, слова грубые и чёрные, как сажа. Они хотели вырваться наружу и облить Феликса своей грязью. Но Хёнджин удерживал их в глотке и давил вниз, обратно. Но как же погано… Он не заслужил всего этого. Он был в этом уверен. Но вновь проваливался в атмосфере, что становилась такой же тягучей и удушливой, как днем, когда он был не в силах сдержать обиду и злобу. Парень медленно закрыл глаза, вдохнул полной грудью и отпустил. Губы дрогнули в горькой усмешке, и он с диким разочарованием произнёс едва слышно: — Я видимо зря пытаюсь вернуть нашу дружбу, да, Ликси? Феликс ничего не ответил. Хван и не ждал. Он и так понял. Парень приподнялся на негнущихся ногах и сел рядом на диван, откинувшись на жёсткую спинку, утомленно вытянул свои длинные ноги и расслабил тело. В горле першило, хотелось прокашляться, и потопить гнетущую тоску, что норовила проглотить его самого. Где-то в темнице здравого рассудка он понимал, что ничего страшного не происходит. Он понимал, что между ними всего лишь черта устанавливает границу. Она не разорвёт его. Но почему-то от этой малости ему было нестерпимо тоскливо. В груди стало так тяжело, что он снова почувствовал подступающий к горлу едкий ком. А он вновь глотал его насильно, и тот застревал где-то в трахее, вынуждая дышать медленно, и не в полные лёгкие. — Я же не отказываюсь от дружбы, — тихо сказал вдруг Ликс, и слегка повернул голову в его сторону, но так и не решился заглянуть в глаза. Эти слова на вкус были горькие. Столетнее протухшее яйцо, что Хван принял днем, все еще теплилось на языке, раздражая рецепторы, вызывая тошноту. Ведь Хёнджин не хотел этой дружбы. — С каких пор мы стали такими? — глухо отозвался он, рассматривая отсвет гирлянд на потолке, и вновь сглотнул, а ком все продолжал душить. — Когда … почему мы стали такими? Ликс медленно откинулся на спинку дивана, и тяжело вздохнул. Его рука безвольно лежала рядом, но Хёнджин больше не дотрагивался. — Мы просто уже другие, — ответил Феликс. Хван вновь не узнал этот голос. Он был таким же пустым, правильным, как днём. Без эмоций. Парень повернулся боком и лёг на спинку дивана, чтобы лучше видеть знакомые черты. Он подложил под голову согнутую в локте руку, залез на диван с ногами, подогнув колени, и они слегка уперлись о внешнюю сторону бедра Ликса. Маленький диван. Им всегда здесь не хватало места. Но сейчас он казался куда просторным, а расстояние между ними — непреодолимым. И это крохотное касание Ликс чувствовал прекрасно и наверняка, как был уверен Хёнджин, испытывал свой пресловутый дискомфорт. Но что-то внутри колебалось. Ещё хватало сил не верить, что их былая дружба угасла. И Хёнджин предпринял последнюю попытку. — Я тот же, — произнёс он, чтобы напомнить — он все еще здесь, и от него исходит то же тепло, что и год назад, и годами раньше. — Ты тоже прежний, — парень не отводил взгляда от красивого профиля и Ликс открыл глаза, слегка повернул голову и миндальные озёра потонули в чёрном омуте напротив. Хёнджин не хотел углубляться в свои мысли насколько эти глаза сейчас пусты, насколько они были серыми. Бесцветными. Только щеки едва зарделись, окрашивая пунцовым цветом веснушки. — Мы оба уже другие, Хёнджин, — ответил Ликс, и вновь горечь слов запала на кончик языка. — Не надо так, — Хёнджин упрямо поджал губы, ощущая внутри тела растущую безграничную воронку. Ещё немного и он в ней погрязнет. — Не говори так, прошу тебя, не говори… — он взял его ладонь, и посмотрел на кольца. У него есть ещё одна попытка. — Ты все ещё носишь их. Помнишь: друзья навеки? Ликс не ответил, и, не глядя, аккуратно отнял руку. Именно сейчас Хёнджин и понял, что это конец. Что не будет даже никаких «как все». Он выйдет из этой комнаты ни с чем и на этом все закончится. В глазах защипало, и он прокашлялся, съедая сгусток желчи. Характер Феликса всегда был для него особенным, удивительным. С первых дней их знакомства. Его нрав был неугомонный, безумно энергичный, полный света и тепла. Ликс жил мыслью всеобщего блага и счастья. При этом в своих порывах был настолько целеустремлен, что внутренняя сила могла перерасти в агрессию, и он мог буквально заставить другого человека быть счастливее, как бы странно это ни звучало. Но это не со зла. Феликс был абсолютно беззлобным парнем. Скорее наоборот — добродушный оптимист, щедрый, трудолюбивый и упёртый, безумно талантливый и весьма скромный, и при этом он сам очень нуждался в заботе и любви. И Хёнджину нравился такой Феликс. Особенно ему нравилось альтер эго этого парня: за ангельской внешностью прятался не только низкий глубокий голос, но и страстная, смелая натура. Хёнджину многое в нем нравилось. Но только не сейчас. Не в эту минуту. Страх подкрался незаметно и вынудил Хёнджина осторожно взять его ладонь, снова против воли. Он подумал с секунду, и сплел их пальцы вместе. — Прекрати… — сцедил Феликс сквозь зубы, и болезненно поморщился. — Честно, Ликси, — голос ослаб и он тихо добавил: — я ни хрена не понимаю… — И не надо. Феликс нервно отдёрнул руку и резко встал. Отойдя от него подальше, он выхватил с пола минералку, и залпом ее проглотил. Хёнджин смотрел на него, но видел лишь бездушное тело, что было к нему абсолютно равнодушно, и, видимо, плевать хотело на все его слова. Смотрел и чувствовал, как обида пеленой застилает глаза, как агрессия возвращается, расщепляя все светлое, что еще оставалось внутри. Он только перед ним слаб. Только перед ним открыт. И никогда ни разу не давал повода усомниться в себе. Не предавал их дружбы. Но добился только этой фразы: «Мне с тобой дискомфортно» и даже не знает почему. Пять лет. Пять долгих лет. Все померкло, улетучилось, будто пыль, словно пустой звук. И сейчас их прежняя дружба ждала своей участи, пока они оба рыли для нее яму. Хёнджин поймал раздражённый взгляд и узнал его. Ничего в Феликсе не изменилось кроме этого — Хёнджин знал, что хотят сказать ему эти глаза. — Только попробуй сказать, чтобы я ушёл… — Будь добр, свали. Надоел уже. Хёнджин застыл, оробев, и вконец потерял дар речи. Обычно спокойный и уравновешенный Феликс теперь выглядел черствым и злым. Чрезмерно злым. — Круто поговорили, — выдохнул брюнет, растеряв прежние нотки тепла и тоски, что так теребили его разум минутой ранее, поглощая в глупую ностальгию. Он с отвращением подумал, как наверное над его обнаженными чувствами посмеивался этот некогда друг. — Уходи. — Ликс с хрустом смял бутылку и бесцеремонно указал ею на дверь. Хёнджин медленно встал с дивана и злобно зарычал: — Ты охренел так разговаривать со мной?! Агрессия пробила двери его тайной комнаты спокойствия, как и он ранее выбил с ноги дверь в комнату Ликса. — На твоём языке разговариваю, чтобы тебе стало яснее, — низкий голос парня резонировал такой же агрессией в ответ. Ликс швырнул пустую бутылку в угол и рявкнул: — Свали на хрен из моей комнаты! На его красивом лице отпечаталась злоба, широкие брови сдвинулись в хмурую впадинку, а пухлые губы превратились в тонкую белую линию. Хёнджин смотрел на Феликса, но не узнавал. — Пиздец. Ты просто… — он недоговорил и стиснул зубы, пытаясь ухватиться за последнюю каплю самообладания, чтобы не напортачить ещё больше. Хотя, куда уж больше. Ему снова хотелось подойти к Феликсу и смачно врезать пару раз в челюсть, чтобы того отрезвило, чтобы тот забрал свои слова обратно. Хёнджин не видел больше красоты. Он смотрел на ангела, и видел демона. Алые рожки так и выпирали из белокурых прядей. А ему нестерпимо хотелось эти рожки пообломать. С хрустом. — Я сказал, свалил из моей комнаты! — очередным грубым басом Феликс выбил почву из-под ног и Хёнджин, что медленно приближался к нему, попрощался с остатками хрупкого равновесия. — Да пошёл ты на хуй! — выплюнул он злобно, и тут же поймал обалдевшее лицо. И пох, думал Хван, раз уж дружить не получилось, то и сохранять совершенно нечего. Так что он больше не церемонился и, не подбирая слов, палил: — Да дружи ты с кем угодно, придурок! Чанбин жаждет твоего массажа после вечеринки! Вот и вали к нему! Чё он там просил ему помассировать?! Уже заждался тебя наверное! Насладитесь обществом друг друга два идиота! Хёнджин ещё хотел сказать, чтобы Феликс больше даже не дышал в его сторону и ноги его не будет в этой сраной комнате, что он ненавидит его и в жизни не дотронется, ни за что не дотронется… Только Феликс не стал дожидаться окончания его пламенной речи, сам вспыхнул и стремительно налетел на него, как дикий ястреб, яростно замахнулся, но Хёнджин успел отпрянуть назад. Но Ликс все же попал. Только не кулаком в челюсть, а полоснул острием выступающих краев серебряного кольца. Лицо Хвана резко исказилось от боли, он зашипел и приложил ладонь к шее. — Что… что это…? Он инстинктивно попятился назад, прикладываясь к режущей ране и, наконец, посмотрел на свою руку. Приступ рвоты подкатил к горлу и его моментально стало мутить: на пальцах красовались багровые пятна крови. — Блядь… — Стой… стой…! — Ликс схватил его за плечи, ссутулился, пытаясь осмотреть место удара, встал на цыпочки, тянулся как мог, но брюнет отстранялся и продолжал пятиться от него, как в трансе глядя только на свою руку. — Я не дотягиваюсь, стой я сказал! — вспылил Феликс, и тряхнул его за плечи, и тут же увидел рану. Глаза его полезли на лоб, расширив пределы своих орбит, и он обреченно выдохнул: — Пиздец… Парень осознал, что сделал и теперь был напуган. Из-за того, что сделал с Хёнджином. Из-за того, что не сдержался и причинил ему боль. Этот факт отрезвил и стёр былой враждебный настрой. Брови надломились в болезненном изгибе, он побледнел, губы, дрожа, поджались от вонзившихся в них зубов и тело подкосило от нахлынувших чувств тревоги за друга. Теперь это был настоящий Ли Феликс. Хван же продолжал пятиться, пока не споткнулся о край дивана и не рухнул на него, все ещё завороженно глядя на свои пальцы. — Кровь… — как в бреду произнёс он. Агрессия и злоба сошли на нет — Хёнджин оказался во власти страха. Атмосфера внутри маленькой комнаты переполнилась холодным, панически ускоренным бегом, когда легкие норовят подхватить воздух и наполнить себя, но ты лишь сильнее задыхаешься. Хёнджин залипал на свои пальцы, наблюдая, как кровь стекает по фалангам. Он практически оглох и весь мир сузился до размера его ладони, размазывающей кровавое пятно. Он все трогал свою шею, где из раны продолжала сочиться кровь, и уже стекала к ключицам, пачкая ворот майки. А его белокурая заноза в заднице уже металась по комнате в поисках аптечки и командовала: — Сиди там! Не двигайся! Хёнджин машинально отозвался своим «Сижу», поскольку просто слился с диваном, и не планировал вставать, иначе позорно грохнется на пол, а Феликс это увидит, конечно, чего Хёнджин совершенно не мог допустить. Он ведь мужик. Он не может проявлять своей слабости. Феликс же молниеносно притаранил с угла комнаты торшер, подключил его к розетке, бросил на диван аптечку, лёгким толчком в плечо вынудил Хвана откинуться назад. Блондин забрался коленями на диван, и дрожащими руками принялся рыться в поисках медикаментов. Небольшая аптечка так и подпрыгивала на его коленях. — Это просто царапина, не бойся, — повторял Феликс заевшей пластинкой, пока вытаскивал ватные диски и перекись. Он нервно облизывал сухие губы, прокашливаясь, и старался при этом ещё как-то улыбнуться. — Я тебя залатаю, я почти все, сейчас, потерпи, не бойся… — Я не боюсь, — сипло отозвался своей ложью Хёнджин, вдавливая подступающую рвоту обратно в глотку. Его ладонь уже сжимала мокрую шею и он думал, что вот так глупо сдохнет. Если совсем начистоту, он силился не блевануть. Такого он тоже не мог себе позволить в присутствии Феликса. И дело даже не в том, что блевать при парне ему было, сука, дискомфортно, какой там! Они оба блевали друг подле друга не единожды за эти годы, но исключительно из-за усталости, тяжёлых перелетов или банально перебрав с алкоголем. Но сейчас блевать из-за сраной фобии? Нет. Хёнджин сгорит со стыда. Его единственная слабость — страх вида крови. Вообще не мужское это дело бояться чего бы то ни было. Особенно стыдно, когда Феликс, в отличие от него, вообще не боялся этой алой субстанции. Но Хёнджин не мог ничего с собой поделать. Вид крови вызывал у него только рвотный рефлекс, а колени подкашивались. — Ага, не боишься. Как же… — ухмыльнулся тем временем блондин, и поправил торшер, чтобы свет падал на раненую шею. Феликс ведь знал, что Хёнджин боится вида крови. Лучше всех остальных мемберов это знал. Порез, царапина на теле, вывернутые кишки на экране — это фигня. Но когда кровь сочится настоящая и это именно его собственная, тут Хван уже бессилен. Феликс стянул рейсерскую жилетку, бросил взгляд на ворот майки, что впитала кровь, но постарался не реагировать. Смочив ватный диск перекисью водорода, он потянулся к Хёнджину вплотную. И все же, как бы он ни пытался наклонить свою светлую голову как можно ниже и ближе, обработать рану не получалось — Феликс сам весь трясся, как осиновый листок на холодном ветру. — Хёнджин, убери руку и выгни шею! — пылил он, стуча зубами, а голос предательски дрожал от накатившей паники, ведь кровь продолжала стекать, а он продолжал тупить. — Чтобы я тут подох от кровоизлияния? — Хван не хотел отрывать свою ладонь от шеи: в его бурной фантазии рана так и норовила забиться фонтаном крови. — Да не будет этого! — скулил блондин. — Я помогу! Обещаю! Хван нехотя послушался, но лучше не стало — высокий рост брюнета не позволял Феликсу превратиться в его личную медсестру: Хёнджин, в оковах своей фобии, отстранялся все дальше от его рук. — Я не дотягиваюсь, — Ликс беспомощно прикусил губу, глядя на капающую кровь. — Господи… что я натворил… — Я сдохну, да? — усмехнулся Хван, хотя спрашивал абсолютно серьёзно. — Нет! — Ликс вдруг замотал головой, и резким тоном выпалил: — Я не позволю! Я сейчас… я… короче… прости, — и отбросив все рамки приличия, он забросил свою ногу через бедро Хёнджина, и оседлал парня верхом. Хван моментально дёрнулся от такого откровенного поступка и вжался в спинку дивана, глядя оголтелыми глазницами на чужие бедра. Этот вид его пугал куда больше, чем кровь с собственной шеи. — Ты что… что ты… — лепетал он, инстинктивно стараясь быть как можно дальше. Но парень уже плотно сидел на нем. — Заткнись, убери руки, и выгни шею, пожалуйста, — сцедил Феликс, что смотрел куда-то поверх его макушки на пустоту стены, бликуя миндалем. Он смущенно кашлянул, проглотив тяжкий ком, и добавил дрожащим голосом: — Мне самому сейчас стыдно до жути, не усугубляй мне… Хван, наконец, отмер и послушался: сделал все как его попросили. Чтобы Феликсу было не так неловко, он закрыл глаза, сглотнул, и неуверенным тоном заверил: — Я выдержу… выдержу. Хотя, это было весьма сомнительно. — Это царапинка, совсем маленькая, — успокаивал его Ликс тут же пользуясь удобным положением. Он придерживал одной рукой его за подбородок, заставляя выгибать шею больше, и другой рукой обрабатывал рваную, но глубокую рану, откуда сочилась тоненькой струйкой бордовая влага. Ликс, конечно, врал. Но ради блага — не хотел пугать друга, не хотел говорить как сильно испортил эту прекрасную шею. И просто ненавидел себя за несдержанность. Он же никогда никому в жизни не делал ничего плохого, тем более — не причинял физической боли. А тут на него налетели черти и в итоге его Хёнджин сидит перед ним и чуть ли не теряет сознание. И его кожа исполосована… Полный пиздец. И ведь порез останется шрамом. А у них съёмки послезавтра. Стаффы просто закопают брюнета за такое. А виноват то не Хёнджин, а он. Хван сидел все еще с закрытыми глазами и старался думать о цветочках. Как бы это было ни смешно. Он был готов думать о чем угодно, лишь бы не вспоминать, какой алой была его кровь на пальцах, как боль щиплет кожу, но в особенности не думать как тепло от ощущения чужого тела. Он невольно приоткрыл глаза, и сквозь щелочку зрения взглянул на блондина: Феликс старательно, хмуря брови в чёткой концентрации, сосредоточенно и со всей заботой обрабатывал рану. Его пальцы слегка подрагивали, обмакивая кожу ватным тампоном, и он нервно кусал губы. И все-таки то и дело смотрел ему в глаза, и старался улыбаться: прилагал все усилия, делая вид, будто все нормально. Явно не хотел откачивать потом тушку Хёнджина. Тем временем, руки Хвана оторвались от дивана, оставив на поверхности обивки следы крови, и застыли в нерешительности у талии Феликса. Он затаил дыхание, нервно сглотнул, и кадык дёрнулся. — Тише… — прошептал Феликс и нахмурился. — Вообще не двигайся. «Легче сказать, чем сделать», — усмехнулся внутренний голос, и брюнет стиснул зубы. С той секунды, как Ликс сел ему на коленки, Хёнджин начал теряться в этом мире. Он вдруг понял, что лучше бы предпочел думать о боли и крови, и каких-нибудь красивых цветочках, что украсят его полотна, ведь как бы ни пытался абстрагироваться, нутро не хотело вообще трезво соображать. Мыслями он все равно возвращался к человеку, что сидел на нём. Хван смотрел на красивые глаза, длинные ресницы, аккуратные густые брови, пухлый ротик и щечки персикового оттенка с россыпью веснушек. Смотрел на ниспадающую челку, что Ликс пытался то и дело сдуть с глаз. — Все, почти. Осталось заклеить, — Феликс потянулся к аптечке за пластырем, балансируя на его коленях, и попросил немыслимое: — Удержи меня. Хёнджин снова послушно сделал то, о чем его попросили: его застывшие ладони легли на внешнюю область бёдер парня и слегка сжали. Ощущения оказались совсем не теми, что прежде. Совсем… Мягкость чужого тела вцепилась в его подсознание, и рассудок начал биться в конвульсиях. — Ликси… — М-м? — Блядь, пожалуйста, быстрее. — Если ты не будешь мне мешать, я управлюсь за секунды! — буркнул обиженно Феликс, что пытался отделить маленький яркий пластырь с изображением жёлтеньких цыплят от защитного слоя, и вновь сосредоточенно хмурил свои брови. »…когда ты с кем-то, кто тебе не симпатичен, ты не чувствуешь ничего». — Мне сейчас плохо станет, — глухо отозвалось нутро, и Хван закрыл глаза. — Ты чего, прекрати меня пугать! — взмолился бедный блондин и его миндалевидные озёра снова расширились, а пальцы задрожали, не сумев никак отклеить пластырь от ебучего защитного бумажного покрытия. — Блядь… скорее … прошу. Хёнджин просто хотел, чтобы это ощущение исчезло. Перестало дурманить. Чтобы Ликс слез с его колен. И не уводил его в хрен знает какие дебри… — Не мешай мне латать тебя, — Феликс попытался принять строгий вид земского врача, и нагнулся почти что к нему вплотную; аккуратно наклеил пластырь, от усилия высунув кончик языка, и пригладил большим пальцем. — Ещё один и все. Блондин снова потянулся к аптечке, Хёнджин вновь стиснул его бёдра, пожалуй, на этот раз крепче, чем следовало, и сам же усилием воли сдержался от нецензурной брани. Ему пришлось закрыть глаза и постараться подумать о чём-то постороннем, чтобы не задумываться о Ликсе, что ёрзал на его коленях, отдавая теплом. Но цветочки никак не хотели вырисовываться в его голове. Художник рисовал совершенно иные узоры. Ликс был так близко, что Хёнджин слышал аромат его кожи. Безумный, удивительно сладкий, как спелая вишня. Этот запах будто подчеркивал красоту Феликса, придавал ему чувственности. И ужасно, ужасно раздражал рецепторы раскаленного Хёнджина. Когда блондин нагнулся к нему повторно, и вжался, тело Хёнджина сдалось: он дёрнулся и сжал чужие бёдра слишком сильно, шипя какие-то проклятья. — Ты чего… — Феликс откинулся назад и обеспокоенно посмотрел на друга, а тот сидел с закрытыми глазами и стиснутой челюстью. — Если тебе дурно, я позову на помощь Бинни. — За-мол-чи… — сцедил Хван, и открыл глаза. Их взгляды встретились и брюнет, еле сдерживаясь от мата, произнёс: — Если в эту комнату войдёт ещё хоть одна душа… Сюда никто не войдёт. Ты понял меня? — Все знают, что у тебя боязнь вида крови, Хёнджин-и, нечего стесняться. — Повтори. — Все знают, что… — Имя мое повтори. Ликс заморгал, не понимая, и все же послушался: — Хёнджин-и. — Вот так-то лучше… — Хван снова закрыл глаза и выгнул шею, чтобы Феликс продолжил его латать. Блондин ничего не понял, но вновь нагнулся и приклеил пластырь к последней царапине. — Готово! — он нерешительно улыбнулся, и похлопал брюнета по плечу. Когда Хван посмотрел ему в глаза, Ликс оглядел еще раз рану, и, не скрывая сожаления, сказал: — Прости меня, пожалуйста, я не должен был. На удивление Хвана, Феликс выглядел теперь самим собой. Он был взволнован, да, но держался достойно. По крайней мере, пытался. Десятью минутами ранее он вроде как был готов стереть его в порошок, но теперь, когда они были так близки, Ликс будто выпил успокоительного и не испытывал никакого сраного дискомфорта. Или этим успокоительным, как ни странно в данных обстоятельствах их уединения через «не могу», был сам Хван Хёнджин — самый близкий человек для Ли Феликса. Хёнджин же молчал и смотрел на парня напротив себя. Его руки все ещё сжимали бёдра, пальцы прижимали мягкую плоть сквозь джинсовую ткань, и ему не хотелось убирать их. Он блуждал взглядом по знакомым чертам лица, пытаясь найти хоть что-то дурное. Найти повод согласиться с его уёбищным предложением дружить «как все». Может, если бы Феликс смотрел на него с ненавистью или тем раздражением и злобой, он соскреб бы это все в единое целое и выдал за повод. Но точеный профиль говорил ему, что нет — Ликс совсем не изменился, он все еще был тем же красивым ангелом, милым австралийским солнышком с хрупким сердцем, который нуждался в его заботе, как и пять лет назад. Это была все еще та светлая кожа с персиковыми щечками в россыпи веснушек. Это были все те же огромные миндалевидные озера, и чёткие контуры губ, что растягивались в широкую улыбку, оголяя жемчужины, и озаряя душу Хёнджина светом и теплом. И даже этот грубый бас, и сорванные резкие слова не изменят ничего. Хван отчётливо понимал, что не сможет ненавидеть Феликса за то, что он изменил к нему своё отношение. Даже если его белокурая бестия больше и не улыбнется ему, как раньше, все равно не перестанет быть его душой и навсегда останется в его глазах тем, кем был изначально. — Ликси, тебе сейчас дискомфортно? Феликс напрягся, поняв, что все ещё сидит на чужих коленях и держит руки на его плечах. — Извини, я слезу, — он попытался встать, как Хван вдруг силой усадил его обратно. — Не вставай. — Хёнджин, ты чего? — в глазах блондина вновь заиграл испуг. — Сиди. — Хёнджин… — Сиди, — перебил его тот. Феликс поджал губы и вцепился в плечи больнее. — Тебя снова ударить или сам отпустишь? Рука у Феликса и правда была тяжёлая, несмотря на довольно хрупкую фигуру. И это уже факт. К тому же, этот парень мог и с ноги челюсть выбить, отправив Хёнджина к праотцам на пару мгновений. Но подвыпивший и минутой ранее одурманенный чувствами Хёнджин нахватался смелости. — Отпущу, как только ответишь: почему тебе дискомфортно со мной? — Я сижу на тебе. Ты не видишь что ли? — Мм… а если так? — Хёнджин обхватил его одной рукой за талию и прижал к себе еще ближе. Феликс вспыхнул алым и замер, а Хёнджин устремил взгляд к миндалям, и улыбнулся: — Ты дрожишь… — Хёнджин. — Не лги мне, — он положил и другую ладонь на талию, обнял и утянул к себе. Феликс дёрнулся и радужки глаз почернели, как смоль. Хван понял все и без слов. — Ты дрожишь, — повторил он и сладко улыбнулся, притянул к себе совсем вплотную, и блаженно зарылся в мягкий плюш толстовки на уровне груди. — Ты что … — Феликс все же отпрянул, отталкиваясь от него, но Хван выпускать его не собирался и снова завлек к себе. — Не вставай, — повторил брюнет, глухо издавая звуки в его грудь. — Договорим так? — Я не буду разговаривать с тобой в такой позе! — нахмурился блондин и легонько стукнул его кулаком в плечо. — Выпусти! Хёнджин улыбнулся ещё более приторно и закрыл глаза, поглубже зарываясь в мягкость ткани. — Мне не дискомфортно — мне приятно. Можешь бить. — Хёнджин! Но пьяный язык брюнета был раскрепощен и смел. И он вернул к нему свои черные омуты и с усмешкой бросил: — Я тебя смущаю что ли? — а внутри под каждой венкой так и застрекотали цикады с крыши. — Никто тебя не стесняется, — Ликс обиженно надул губы. — Иди, протрезвей. — Ликси, давай договорим? На чем мы остановились ранее? — Ты предложил насладиться мне массажем с Бинни. Хван тут же перестал улыбаться и нахмурил свои густые брови. — Даже не заикайся о нем. — Это я что ли заикнулся? — Никакого массажа не будет! — Хван вдруг почувствовал невероятный прилив сил и долгожданный адреналин наполнил вены, сменив на посту агрессию. — Никто сюда не войдёт. И ты никуда не пойдёшь. — Ты что несёшь?! Там вообще-то ребята… — Пошли они все на хуй, — безразлично бросил парень, и прижался, зарываясь в мягкий ворс толстовки, чувствуя как под ней бьется чужое сердце. Он закрыл свои усталые глаза и с наслаждением произнёс: — Я понял причину твоего дискомфорта. Но тебе придётся с ней смириться. Я ни на какие «как все» не согласен. — Хёнджин, что ты такое несешь… — Ликс снова попытался оттолкнуться от него, но Хван внезапно выпрямился, и шлепнул его по бёдрам, вынудив остолбенеть. — Ну уж нет, не убегай, — сцедил он, испепеляя черными глазами, где затерялся дикий блеск, — Хватит. — Хёнджин, давай ты успокоишься. — Ты не представляешь, как я теперь спокоен, — он невольно бросил взгляд на чужие губы. — И ты со мной спокоен. Тебе хорошо со мной. Феликс шумно вобрал в лёгкие воздух и застыл, кусая губы. Его щеки горели в красном, а глаза предательски блестели. Хёнджин, глядя на него, счастливо улыбнулся, и не в силах сдержаться от нахлынувших чувств, что так приятно трепетали в сердце, произнес: — Ликси, какой же я придурок… Я все исправлю. Я все тебе верну. Без остатка. Если бы Минни задал свой вопрос снова, Хван больше бы не трусил. Он бы тысячу раз повторил: «Да». ***