Жжёная карамель

*** — Мы только начали… О! Кто это? — Феликс лучезарно улыбнулся, хитро поглядывая на гостя в комнате. Спустя секунду в кадре появилась голова Хёнджина, потом уже его тело целиком, и парень помахал ладошкой в камеру. — Анньо, это Хёнджин! Он залез на диванчик позади Феликса, и сел за его спиной, подтянув к себе колени. — Мне сказали, что ты планируешь провести прямой эфир. Мне захотелось присоединиться. Ты не против? — спросил он, пытаясь скрыть внутреннее волнение. Он понимал, что его, собственно, никто сюда не звал, но вряд ли в прямом эфире Феликс позволит себе его выгнать из комнаты. А значит, у него есть возможность побыть с ним. — Да нет, я рад. — улыбнулся тот, — Сегодня я хотел поговорить о музыке. — Музыке? Интересно, что слушает Ликс в эти дни, — хитро сощурился Хёнджин, глядя в кадр, обращаясь с вопросом к стэй. — Думаете он слушает хорошую музыку? — Очень спокойную музыку, — подтвердил Ликс, скроля экран смартфона. — Да? Сейчас эмоциональное время? — Я не уверен в своем выборе, но может эту? — Ликс обернулся к нему и показал трек. — Оу… Мне тоже нравится эта песня, — смущенно улыбнулся Хёнджин, и спрятал свой взгляд, разглядывая рукава своей толстовки. — Arcade действительно хорошая, — сказал уже в камеру Ликс. — Я очень долго слушал ее, — признался Хёнджин, и добавил, глядя в его спину: — Немного грустная, правда? Он смотрел на блондина, поджимая губы в нервной привычке. — Я понимаю аспект этой песни, поэтому она мне нравится, — кашлянул Ликс, и нажал на play. В телефоне заиграло интро, и Хёнджин подхватил ее мелодию, закрывая глаза от удовольствия и напевая. — Эта песня действительно хороша, — Ликс показал в кадре большой палец, и широко улыбнулся. — Где ты смотришь комментарии? — Хёнджин подался вперед и подсел поближе, сравнявшись с ним плечом к плечу. Заглянув в экран трансляции, он смутился и тут же принял решение отодвинуться обратно, — О, подожди, ты здесь главный, — Хёнджин просто заметил, что в кадре оказался крупным планом, и перекрыл собой Ликса. — Всё в порядке, — Ликс вдруг обнял свободной рукой его за коленку и слегка похлопал. Хёнджин прикусил внутренний уголок рта, и бегло взглянул на его ладонь. На указательном пальце поблескивали два кольца — такие же, как и на его безымянном правой руки. Их парные кольца. Эта маленькая деталь всё же грела душу. Ликс носит их. До сих пор. Хёнджин отодвинулся еще дальше, и неловко приобнял Ликса за плечи, желая направить его к центру кадра, чтобы самому спрятаться за его спиной. Но места на маленьком диванчике оказалось не так много, так что он машинально раздвинул колени, и Ликс, недолго думая, сел меж его бёдер. Хёнджин даже не вздрогнул. Он подавил в себе все эмоции и просто уставился в камеру. — Тебе нежарко? — осведомился блондин, слегка повернувшись в его сторону, чтобы убедиться, что Хёнджину комфортно сидеть позади. Хван отрицательно мотнул пару раз головой, уверяя, что ему нормально. Ему хорошо. Очень даже. Музыка тем временем заполняла комнату, и Хёнджин начал подпевать этой щемящей тоске, закрывая глаза, наслаждаясь тесным контактом с Ликсом, чудесной мелодией, и всей этой атмосферой их уединения и близкой связи, которой между ними не было уже очень давно.

I spent all of the love I've saved Я подарил тебе всю любовь, что сберёг, We were always a losing gamе Но наша игра заранее была обречена на провал.

Small-town boy in a big arcade Парнишка из маленького городка в большой игре, I got addicted to a losing game Но я увлёкся этой безнадёжной игрой. Ooh, ooh All I know, all I know Теперь я понимаю, Loving you is a losing game Что любить тебя — это безнадёжная игра.

Хёнджин тихонько пел и смотрел на Ликса, что общался со зрителями. Он наблюдал за очертанием красивых скул, как двигается рот, произнося фразы, как тянутся в улыбке выразительные губы, как поблескивают локоны блонда от света потолочных огней. Ему очень дорог этот парень, что сидит к нему спиной, удобно устроившись меж его бёдер, и если это было бы возможно, Хёнджин не хотел бы выпускать его, отпускать от себя. Он бы наблюдал за ним, любовался, согреваясь его теплом, ощущая каждой клеточкой кожи. Но время ускользнет, и Ликс закроет эфир, выключит экран и попросит его уйти. И когда еще наступит то время, как сейчас, Хёнджин даже не может предположить. Может нескоро. Вероятнее всего совсем нескоро… — Любить тебя — это безнадёжная игра… — произнёс Хёнджин, глядя на профиль Ликса, смущенно улыбаясь, — Это грустно! — Он прижался лбом к его спине, имитируя сдавленные всхлипы от подступивших слез. Ликс только тихо рассмеялся в ответ, подыгрывая ему, будто строчки этой песни тоже вызывают у него грусть. — Если перевести на корейский, это как… влюбленность, что не имеет смысла? — спросил Ликс, слегка повернувшись к нему боком, но все еще не встречаясь взглядом. Хёнджин теперь смотрел на его профиль сосредоточенно, не сводя глаз, и хотел подобрать правильные слова. Но тут он заметил себя в кадре, и понял, что на его лице затаилась странная улыбка, а взгляд выдает его с потрохами. Поэтому он сразу расправил плечи, и устремил свой взгляд в сторону, уговаривая себя больше не смотреть так открыто. — Это значит… Как будто любить тебя, это все равно что потерять, — ответил он, наблюдая за Ликсом лишь боковым зрением, и большую часть времени цепляясь взглядом за противоположную стену. Ликс как-то удивленно выдохнул, словно не ожидал от него таких слов. Он все еще сидел к нему спиной, так что Хёнджин бросил беглый взгляд на его контур, и продолжил свои мысли уже более спокойным тоном, стараясь, чтобы голос при этом звучал увереннее: — Это как будто я делаю ставку на проигрыш. И я заранее знаю, что любя тебя — проиграю. Я знаю, что мне будет больно. Но тем не менее… я все равно буду тебя любить. — Ы-ыхх… — Ликс сморщился, сводя скулы, как от приторной сладости, и отвернулся к экрану, глядя в камеру уже с улыбкой. — Ух ты, мое сердце болит, — хохотнул он неуклюже. Хёнджин покачал головой, едва заметно, вбирая воздух сквозь приоткрытые зубы, то ли от того, что песня действительно наводит на печальные мысли, то ли из-за реакции Ликса, что воспринял всё не всерьёз. К тому же, он, вдруг, сразу встал с места и беспардонно сменил тему: — А какую музыку ты бы порекомендовал стэй? Хван соединил обратно свои колени, отодвигаясь чуть правее, вдруг Ликс присядет рядом, чуть поближе к нему, зато лицом к камере. И Ликс правда сел рядом и внезапно приобнял его за плечи. Хёнджин проглотил подступивший ком, и снова ничего не понял. Смена поведения этого парня вводила его в ступор так же, как и вчера: он то близко, и общается, как ни в чем ни бывало, то игнорирует и отдаляется. Просто обеспечивает ему взрыв черепной коробки с этими качелями. Феликс тем временем предложил провести эфир в комфортной обстановке, не спеша, расслабиться, так же, как и на эфирах «Комнаты Чана». Хёнджин смахнул свои пытливые мысли, как собственно и Ликс Arcade. Он решил расслабиться и перестать думать. Может и правда холод между ними это всего лишь его больное воображение. — Я в последнее время слушаю музыку без слов, например, фортепианную. Мне даже нечего порекомендовать стэй, — отозвался он на предыдущий вопрос, безнадежно роясь в своем плейлисте. Феликс также погрузился в свой смартфон, и довольно быстро нашел новую композицию. — Тебе это понравится, — сказал он, глядя на него искоса с хитрой улыбкой. — Ли Сын Чхоль «Fate». — Что значит fate? Впервые слышу это слово, — простодушно спросил Хёнджин. — Inyeon по-корейски. «Судьба‎»‎. Наверное, лучше бы Хван не спрашивал. Не уточнял. Поскольку, услышав ответ, он совершенно не знал, что на это сказать. Язык залип к нёбу, и он просто уставился на экран чужого смартфона, с интересом разглядывая лирику. — Ты неожиданно много слушаешь подобной музыки, — сказал он, наконец. — Это из-за дорам — я много их смотрю в последнее время. Когда музыка пробралась по стенкам комнаты и окутала собой пространство, Хёнджин понял, что уже слышал эту песню. Много раз. Он нашел текст к ней в своем телефоне и начал подпевать. Феликс присоединился к нему.

그리워하면서도 미워하면서도 난 널 Хоть я скучаю по тебе, и ненавижу тебя, 너무 사랑 했었나 봐요 그댈 Наверное, всё же я слишком сильно тебя любил 보고 싶은 만큼 후횐 되겠죠 Будет благословением увидеть тебя, если ты этого захочешь. 같은 운명처럼 다시 만난다면 И если мы встретимся снова, то это судьба. 서러웠던 눈물이 가슴속에 Слезы грусти в моем сердце, 깊이 남아 있겠죠 우 Это останется навсегда.

Хенджин схватил со стола бутылку сока и под смешок Ликса начал изображать из себя безумно драматичного артиста, что поет в микрофон. — Странно, что ты так много слушаешь таких песен, — повторил он, перестав дурачиться. — Я сейчас смотрю дораму «Мои записки освобождения»‎, — пожал плечами Ликс. — Может поэтому. Хенджин ахнул, видимо, слишком громко, не в силах удержать в себе заядлого дорамщика. — Я смотрел её. Всю. — Всю?! — голос Ликса чуть не перешел на фальцет и он округлил и без того бездонные глаза. — А мне осталось еще две серии. Далее ребята обсудили дораму, посмотрели тренды TikTok и вели себя максимально непринужденно. Хёнджин даже забыл, что такие уютные вечера с Ликсом у него были сто лет назад. Казалось, что всё внезапно вернулось на свои места. Может, тому причиной настроение Феликса. Может, стоит благодарить прямой эфир и его любовь к TikTok. В любом случае Хёнджин был счастлив провести это время со своим соулмейтом, как в старые добрые времена. Он угощался желе, и все поглядывал на пачку нераскрытой коробки шоколада на журнальном столике. — Оh, my god man! Что это за шоколад? Ликс поймал его голодный взгляд и с тихим смехом предложил угоститься. А Хёнджину дважды предлагать не надо: он выпотрошил коробку, тут же отправил в рот кусочек печенья, приговаривая: «Ммм… макадамия!». Тренды TikTok плавно перетекли снова к теме музыки, с которой они начали эфир и Хёнджин, уже сытый и довольный, лежал у Ликса на плече, прикрыв веки, безумно умиротворенный. Он слушал его голос, смеялся над его шутками и наслаждался новой «колыбельной» Ликса — гул, что стоит в салоне самолета во время полета. И тут в эфир прилетела рекомендация от фаната послушать песню Olivia Rodrigo. — Ты не слышал ее? — спросил Ликс, тут же начав ее поиски в своем плейлисте. — Нет. — Что? — у Ликса снова кажется был шок. — Да ты шутишь… У нее сильный текст. И мелодия тебе понравится. Феликс, наконец, включил ее и увеличил громкость. Хёнджин снова уткнулся ему в плечо, заглядывая в экран и читая строки.

Brown guilty eyes and little white lies Виноватые карие глаза, невинная ложь, Yeah, I played dumb but I always knew Да, я притворялась дурой, но всегда знала, That you talk to her, maybe did even worse Что ты с ней общаешься, а может, и делаешь что-то ещё! I kept quiet so I could keep you Я молчала, потому что не хотела терять тебя.

— Это про предательство? — тихо уточнил Хёнджин, бегло пробежавшись по тексту. — В каком-то смысле. История очень тяжелая. Но сама песня… мне нравится мелодия. — Что значит traitor? — Baesinja, — ответил Ликс и поморщился с тихой усмешкой. — Ого… — выдохнул Хёнджин и в очередной раз пожалел, что уточнил, потому что ему не нравилось, как Ликс искоса смотрит на него, наблюдая за реакцией. Блондин буквально не сводил с него своих миндалевидных озер, в которых Хёнджин мог бы потонуть, если бы ответил взглядом своих чёрных. В итоге никто из них не произнес ни слова. Они слушали молча, вникая в смысл слов, каждый по-своему. Хёнджину и правда понравилась мелодия. Но серьезность Ликса его все же напрягала. Он снова взглянул на текст.

God, I wish that you had thought this through Господи, жаль, ты не продумал всё Before I went and fell in love with you До того, как я влюбилась в тебя. When she's sleeping in the bed we'd made Пока она спит в нашей постели, Don't you dare forget about the way Не вздумай забывать о том, как… You betrayed me Ты предал меня. 'Cause I know that you'll never feel sorry И я знаю, ты никогда не извинишься For the way I hurt, yeah За мою боль, да.

— Уа-а… это очень грустно, — вздохнул он, ошеломленный текстом песни, и Ликс кивнул. Он знал, что она тронет его за душу. — Даже просто слушать мелодию приятно, меня это успокаивает, — сказал блондин. Хван решил включить одну из своих любимых песен — «Young and Beautiful», — чтобы уйти от депрессии, что сквозила от предыдущей на более светлую сторону. — Это был саундтрек к фильму «Великий Гэтсби», самый лучший фильм, который я видел. — Уверенно произнес он, возвращая свой взгляд к экрану смартфона, где бежали строчки, и начал подпевать:

… When you and I were forever wild. Когда мы оба бесконечно теряли над собой контроль, The crazy days, the city lights Сумасшедшие дни, городские огни, The way you'd play with me like a child. Ты играл со мной, как с ребенком. Will you still love me Будешь ли ты все так же любить меня, When I'm no longer young and beautiful? Когда я перестану быть юной и прекрасной? Will you still love me Будешь ли ты любить меня, When I got nothing but my aching soul? Когда у меня не останется ничего, кроме истерзанной души? I know you will, I know you will. Я знаю, что будешь. Я знаю, что будешь. I know that you will. Я уверена, что ты все ещё будешь.

— При мысли об этом фильме, у меня болит сердце, — ахнул он, не забывая при этом аппетитно жевать печенюшку. — В конце концов, никто из героев не остался доволен исходом в конце фильма. — Да, я смотрел его. Повествование было очень хорошо продумано, поэтому понять смысл было проще. Это очень трогательная история, — согласно кивал Ликс, рекомендуя его и стэй. Во время разговора о фильмах они поделились своими любимыми картинами, и Хёнджин удивился, что у Ликса это «Валли-И», «Круэлла» и «Форест Гамп». Он ожидал «Стражи Галактики» или «Очень странные дела» хотя бы. — Я думал, что ты больше любишь фантастику. Мне кажется, ты все время что-то фантазируешь. — хмыкнул он. — Я люблю, но я немного говорю об этом. Обычно в своих фантазиях я немногословен. — Правда? — Хёнджин нахмурился, пытаясь сопоставить Ликса, которого он знает, и нового, что сидит рядом с ним плечом к плечу, но которого, кажется, он совсем не узнает, — Напомни, кто ты по MBTI? — Кажется уже ESJF. — Разве не «N»? — Уже нет. — Погоди, ого, это значит, что ты реалист, — Хёнджин от удивления аж приоткрыл рот. — Изначально я был ENFP. Мой MBTI продолжал меняться, но долгое время я был на «N". — Надо же… а я чувствую, что ты очень много фантазируешь. — Да, по идее, я люблю предаваться фантазиям, — кивнул Феликс, и совершенно серьезным тоном добавил: — Но иногда я очень реалистичен. Хёнджин завис на пару секунд, снова пытаясь соединить в голове прежнего Феликса и этого реалиста, и почему теперь именно он больше выглядит из них двоих романтиком. Особенно крепко он задумался над этим, когда озвучил свои два любимых фильма: «Мое завтра — твое вчера», который сложен для понимания на первый взгляд, но его как раз нужно «смотреть» сердцем, на что Ликс посмеялся; и второй фильм: «Гордость и предубеждение», который запомнился ему за счет своей цветовой гаммы и, конечно, глубоким смыслом — важно выбирать любовь, а не финансовое благополучие, нельзя скрывать свои чувства, даже несмотря на то, что вы боитесь быть непонятыми или брошенными, а тем более нельзя отказываться от любви из-за гордыни. И все фильмы Хёнджина о любви. Не о бегущем человеке, не о стремлении к успеху и амбициях, и даже не о романтичной душе мусоросборника. А о любви. Двух людей друг к другу. — Это… опять история любви? — ухмыльнулся Ликс, услышав о романе Джейн Эйр. — Атмосфера фильма была такой приятной, — насупился Хёнджин, краснея до самых кончиков ушей. — Мне нравятся трогательные фильмы. Хёнджин понял, что в отличие от довольно реалистичного парня по имени Ли Феликс, он весьма щепетильная натура. Хотя, вроде как всё должно было быть наоборот? Ведь в их отношениях (и можно ли их таковыми назвать) он самый решительный и жёсткий, а Ликс всегда сдержан, но эмоционально куда гибче и его достаточно много — он шумный, веселый и безумно ранимый, — но именно он, Хван Хёнджин, рядом с ним превращается в слабую, трепетную натуру. И он совершенно не сдержан. Он первый проявляет агрессию, первый идет навстречу, потому что нетерпелив, первый раскрывает свои намерения, ревнует (порой открыто) и злится, когда до Феликса прикасается кто-то другой или отнимает его внимание. Исходя из этого, Хёнджин сделал весьма простой, но неутешительный для себя вывод — он инициатор всех их взаимодействий. Значит ли это, что в своих проявлениях чувств он одинок? И прямо сейчас они слушали «O» Coldplay и Хёнджин внимал каждому слову Ликса. — Тёмное небо, тёмный океан, на небе горят звезды, всего несколько ярких звёзд, и они далеко, а облака так красиво прорисованы, как в живописи, и маленький закат позади красит небо в красный… — рассказывал Ликс, представляя, что он видит перед собой, когда слушает эту композицию, затем обратился к нему с улыбкой и чуть тише произнес: — Если ты послушаешь эту песню, и нарисуешь то, что видишь, — насколько это будет красиво, Хёнджин-и? Хёнджин понимал, что Ликс говорит о музыке, о ее силе, способной влиять на мысли и чувства, способной управлять кистью руки художника, но почему-то слова Ликса его окрыляли, вдохновляя, влюбляя. — Ты, оказывается, такой эмоциональный человек, — поразился Хёнджин, глядя на объект своих мыслей с нескрываемым восхищением, — Если ты тоже такой сентиментальный, как я, тебе нужно больше говорить об этом! — и склонившись к его плечу, он произнес: — Я так счастлив… такое чувство, будто я нашел родственную душу. — Правда? Я рад, — Ликс рассмеялся, и снова уткнулся в экран своего смартфона. — Мне нравится эта песня. Пока слушаю ее, могу погрузиться в тишину, поразмышлять, когда мне особо тяжело. Хёнджин внимательно посмотрел на парня и ждал продолжения его мысли. Ему было интересно, о чем думает Ликс, когда ему тяжело, как он справляется с эмоциональной подавленностью. Вот он сам погружается в свои мысли и может даже отключиться от реальности на очень долгое время и прокручивать в уме один и тот же момент из жизни, пытаться ответить на вопросы: а что, если бы я сделал иначе? что было бы, если бы я сказал по-другому? может, всё же не стоило так поступать? и другие схемы самобичевания в его безграничном запасе. Но ему нравилось размышлять. Ему нравилось оставаться наедине с самим собой. Даже его любовь к живописи доставляет двойное удовольствие от возможности побыть наедине со своими мыслями и предаваться неспешным размышлениям, умиротворению, словно погружаясь в мир грез и спокойствия, абстрагируясь от проблем. В этих думах он в итоге всегда находил выход из любой ситуации. — Говорят, что нельзя думать о своих страхах и проблемах больше пяти минут, — сказал вдруг Ликс и разбил теорию Хёнджина вдребезги. — Поэтому я слушаю эту музыку и избавляюсь от них сразу. — Снова всё вдребезги. — Люди ведь меняются каждую минуту. «Каждую минуту?» — Минуту назад я был одним человеком. Но теперь я уже другой. Я иду дальше. «Другой? Идешь дальше?» Слова Ликса звучали так, будто он предпочитал в прямом смысле слова избавляться от своих мыслей и переживаний, путем утилизации, как удалить ненужный файл в корзину. То есть он их не разрешает. Он просто их линчует. И от чего еще он может так избавиться? Хёнджину стало не по себе. В словах Ликса он слышал скрытый смысл, будто бы обращенный к нему. Время эфира закончилось, и Ликс начал прощаться со стэй. Хёнджин помахал рукой, улыбаясь в кадр, и сделал пальчики буковкой V, прислоняя их к лицу, и подмигивая, чтобы выглядеть наиболее мимимишно. Ликс улыбался и делал то же самое. — Анньо! — Ликс еще раз помахал ручкой и выключил камеру. Они все еще сидели вдвоем на диванчике: Ликс снова перед ним, Хёнджин снова позади. Он смотрел на парня и ждал с холодом в сердце и едва ощутимой дрожью на кончиках пальцев, когда услышит его привычное: «Я устал. Можешь пойти к себе?» или «Хочу остаться один». Вариантов было множество, чтобы культурно выпроводить его за дверь. Как обычно. Хотя нет, ни фига никак обычно. Обычно они после эфиров валялись у Ликса на кровати и жрали вредную пищу, потому что Хвану не нравилось (и сейчас не нравится), насколько Ликс отощал, и он постоянно пытался его откармливать. Ликс бы по привычке сопротивлялся, и Хёнджин кормил бы его насильно, сквозь смех запихивая в рот хотя бы кусочек куриной ножки или полезного бананчика. Ликс бы в итоге сдался и позволил кормить себя с руки; они устроились бы под одним пледом, и включили фильм, и поняли, что заснули вместе в обнимку лишь с наступлением утра. Вот это «обычно». Вот как привык Хёнджин. Но теперь всё иначе. Он смотрел на слегка сгорбившуюся фигуру Ликса, что всё ещё скролил свой смартфон, и молчал. Хёнджин осторожно приподнялся и положил голову ему на плечо, будто бы заглядывая в телефон. На самом деле он просто вдыхал аромат его кожи: Феликс пах приятно, чем-то сладким и цветочным. Убаюкивающий аромат снова погрузил его в небытие, и он закрыл глаза, наслаждаясь секундой близости, внутренне понимая, что скоро это прекратится. Наверное, он мог бы так просидеть вечность. На этом островке ему так спокойно и уютно, что хочется забыться, затеряться в этих ароматах и расслабиться. Феликс всегда был для него самым комфортным и безопасным местом в жизни. Почему-то именно рядом с ним Хёнджин чувствует себя… дома. — Хёнджин. — Ликс слегка повернул в его сторону голову, всё ещё позволяя ему прислоняться к своему плечу. — М-м? — Пойдешь к себе? — Не хочу, — почти капризно отозвался Хёнджин, и, поддавшись эмоциональному порыву, обнял его обеими руками, прижимаясь к худощавой спине, и уткнулся носом в шею. Ему по идее надо-то совсем немного. Совсем чуть-чуть. — Хёнджин… — тихий голос Ликса. Тихий зов. Настойчивый. Но Хёнджин продолжал молчать, всё еще прижимая его к себе почти вплотную, и боясь расцепить руки. Если он это сделает, Феликс выпорхнет из объятий и больше не позволит. — Еще секунду, — Хёнджин даже не хотел открывать глаза, — Всего секунду. Ликс терпеливо ждал. Хёнджин прижимался к его оголенной части шеи у самых плеч, чувствуя на губах тоненькую венку, что отдавалась импульсом учащенного сердцебиения все более и более отчётливо. — Хенджин… — Ликс повернул к нему голову в пол-оборота и теперь почти касался его щекой; он ждал, когда тот исполнит своё обещание и выпустит из рук. Секунда давно прошла. Брюнет открыл глаза, осторожно огибая взглядом профиль блондина, его скулы, линию острого подбородка, нежную кожу щек персикового цвета, и губы, слишком красивые, слишком аккуратные, в нежно-розовом оттенке, словно зацелованные. Ему не хотелось отпускать эту красоту от себя. Почему он не ценил эти моменты прежде? Почему он не дорожил ими так, как сейчас? Хёнджин в действительности и не думал, что наступит такое время, когда ему больше не представится возможности быть так близко к своему Ликсу. Он просто был счастлив с ним и воспринимал это как должное: он — соулмейт Ликса, а Ликс — его душа, так и должно быть всегда. А теперь он чувствовал перемены; чувствовал, что его разделяют с этой душой; он буквально физически ощущал это расстояние, непреодолимое, бесконечное расстояние, и, сколько бы он не бежал навстречу, оно никак не сокращалось; казалось, он уже и не достигнет прежнего места их встречи. Ему не хватает этих ласк, этих глаз, этих рук, маленьких милых рук, что утопали в его ладони, и он мог согнуть пальцы, чтобы дотронуться до кончиков его подушечек. Ему не хватает разговоров, его голоса, его болезненного, но действенного массажа, и сладкого брауни тоже не хватает, его весёлого «хей, хей, хей» он уже не слышит. Хёнджин даже хотел бы ссориться с ним хоть каждый день, но чтобы потом мириться, обязательно мириться. Каждый день. Они отдалились слишком резко и болезненно для него, а Ликс будто и не замечал этого, и делал вид, что все в порядке. Только наедине они уже не оставались. И все меньше разговаривали. Или это Хёнджин стремится к близости слишком настойчиво? Может он загоняется по пустой ерунде, и на самом деле, нет причин для беспокойства? Может просто он слишком многого хочет от Ликса? «Может это Ликс устал от тебя?». — Я скучаю, — сказал Хёнджин, тихо-тихо, ужасно смущаясь собственных слов, но ему очень хотелось это сказать. И слова теперь имели большую ценность. Он подбирал их вдумчиво. Он хотел, чтобы они имели значение. Но Ликс молчал. И, кажется, лишь тяжело вздохнул. — Может, мы посмотрим фильм? — спросил Хёнджин. — Может, твоего бегущего человека? Или можем досмотреть «Мои записки освобождения». Обещаю, что не буду спойлерить, закажу доставку… — Нам надо поговорить, — перебил его Ликс, и холод слов остудил пыл. — О чём? — осторожно спросил Хёнджин, нехотя выпуская парня из рук. «Снова эти сраные качели…». — скреблось подсознание. Ликс поднялся с места, отошёл на пару шагов и повернулся к нему. Его вид уже не нравился Хёнджину. Ликс выглядел абсолютно … бездушно. В точности, как и вчера: его лицо не отражало никаких эмоций. Робот и то рядом с ним выглядел бы живее. Как его там, ВаллИ? — Точнее, я хочу попросить тебя кое о чем, — сказал Ликс тоном, не предусматривающим никаких иных вариантов, кроме как согласия. Хёнджин подумал, что даже если он скажет «нет» это ничего не изменит, и ему стало неуютно. Он спинным мозгом почуял, что этот разговор не приведёт ни к чему хорошему. Лично для него. — О чём? — все же уточнил он, подняв и согнув перед собой правое колено и подтянув поближе, чтобы опираться об нее кистью вытянутой руки. Его длинные красивые пальцы обратились в сторону Ликса. Хёнджин хотел всем своим видом показать, что расслаблен, но ему не нравится то, что сейчас может произойти. И то, что сейчас ему могут сказать. И он не намерен соглашаться. Ни на что. — Ты же знаешь, что я к тебе хорошо отношусь? — услышал Хёнджин голос Ликса. Звучал он противно. Как таблетка успокоительного для душевнобольного. — Обычно так начинают говорить, прежде чем отшить кого-либо, — безрадостно усмехнулся он и поджал губы. Хёнджин весь напрягся, и не сводил с блондина своих карих глаз. Внутри него заселилась странная серая масса и неприятно тянула тупой болью, словно все органы скручивало в мясорубке. Ледяной холодок залипал к коже едким клеем, теряясь на уровне затылка и не желая никуда сползать. — Ты мне очень дорог. — Голос Ликса стал на мгновение теплым, матовым. — Ты самый близкий человек для меня. И я всегда буду тебя… к тебе… Всегда буду рядом с тобой. Но… — Но? — Хёнджин выгнул бровь, сверля его глазами. Он старался дышать медленно и глубоко. Он себя слишком хорошо знает — надо помалкивать, иначе просто не дослушает и забьётся в истерике. — Мне дискомфортно с тобой. — Ликс запнулся, и выговорил уже с трудом: — Мне дискомфортно, когда ты близко. Или истерика уже внутри. — Дискомфортно? Я тебе дорог, но тебе со мной плохо? — кажется его голос стал писклявым, или перешёл на фальцет. Хёнджин прокашлялся, двигая челюстью, как человек, что пытается сдержаться от резких слов, так и вяжущих рот. Пересилив свой порыв, он откинулся на спинку дивана, и вцепился в корни волос, закрывая глаза, и стараясь дышать ровнее. Надо было переварить услышанное. И не орать. Не орать матом, не впадать в истерику, что в действительности уже пульсировала в висках. Просто он не такой. Он бы никогда такого не сказал Ликсу. Он бы даже не употребил по отношению к нему слово «дискомфортно». Потому что ему, блядь, комфортно! Ему рядом с ним — уютно, тепло, хорошо, да пиздец как хорошо! Вот десятью минутами ранее ему было хорошо. И час назад было хорошо. Он обнимал его и было хорошо. Но теперь опять всё летит к чертям собачьим. — Я в ахуе… — выплюнул он свой шок после долгого молчания, и оно так и осталось висеть в воздухе прогорклой желчью. Феликс никак не отреагировал и продолжал стоять в паре метров от него, разглядывая свои маленькие ладони. Он не мог даже поднять на него глаза. Спустя время, тишину комнаты прорезала колкая усмешка Хёнджина. Странная, горькая усмешка. Он взглянул на друга и указал ему на диван. — То есть все это время, пока я тут с тобой сидел, тебе было дискомфортно? — Я не это имел в виду. — А что? — Хёнджин вдруг резко встал и уставился на него, заложив руки в карманы брюк, нервно посмеиваясь. — Что значит, когда ты близко? Блядь, да мы почти 24/7 близко! — Хёнджин нервно зашагал по маленькой комнате, скалясь на Ликса, и выцарапывая каждое слово в своих гландах: — Мы всегда близко. Мы в одной группе. В одной общаге! — Хёнджин не замечал, что повышает на него голос с каждой новой фразой. — Мы кушаем, ходим по магазинам, на съёмки, на репетиции, концерты, записи, интервью, мы спим … спали, да блядь… — он запнулся, путаясь в мыслях, снова замолчал, устало закрывая глаза, и указал на кровать, — Мы спали тут вместе, ты забыл? — Он посмотрел на парня и начал к нему приближаться, — Забыл как мы жрали тут курицу и смотрели фильмы? Я лежал с тобой в обнимку под одним пледом. Это разве было не близко? Или ещё не достаточно?! — Не кричи, — нахмурился Феликс, и отошел на шаг назад. Его голос стал низким, объемным, слегка раздраженным, что со стороны казалось, будто взрослый дядя поучает нашкодившего мальчишку, — Для тебя все воспринимается иначе. Мы думаем об одном и том же по-разному. — Не заливай! — усмехнулся, почти расхохотался Хёнджин, отходя от него, — Это ты из нас скиншипер! Ты, не я! Я не люблю телесный контакт. Да я людей не люблю! — вскипел Хёнджин, размахивая руками, и почти гогоча при этом грубо и сердито. — Я люблю одиночество. Но только тебя терплю. — Терпишь? — Черт … то есть, — Хенджин почти заскулил с досады, хватаясь за голову, и сжимая трясущимися руками виски. Он пытался сосредоточиться и подобрать правильные слова, но все его мысли будто проваливались в бездонную яму, уступая оголтелой истерии и обиде, — Ликс, я имел в виду, что тебя я готов терпеть. Но и это звучало плохо, ибо на лице Феликса заиграла усмешка, нервная, обиженная гримаса маленького мальчика. — Терпеть меня? — Не придирайся к словам! — вскипел Хёнджин, уже не контролируя ни свои слова, ни свой тон. — Короче… — Феликс глубоко вдохнул, собираясь с силами, видимо, в попытке урезонить подступившее раздражение. Но он теперь усмехался так же иронично, как и Хёнджин минутой ранее, качая поникшей головой, и хрустя пальцами в своей нервной привычке. Ликс не заговаривал, Хёнджин тоже молчал. Он смотрел на друга, сжимая кулаки, и глотая воздух, что рвался в легкие против воли. Он будто задыхался в этой комнате с каждой секундой, с каждой новой волной напряжения, что накрывала его с головой, заставляя дрожать и кусать губы. Хёнджин чувствовал себя плохо. Словно он не в уютной комнате Ликса, а посреди разбитой дороги промозглой ночью хрен знает где. Ему всего на мгновение стало страшно. Страшно за себя и Ликса. За то, что с ними сделает эта ссора. Он смотрел на него и думал, что ещё никогда они так не разговаривали. Еще никогда они так не ссорились. Хёнджин не знал, не понимал сейчас абсолютно ничего, и проваливался в атмосфере этой комнаты, что становилась все более тягучей, удушливо болезненной, совершенно невыносимой. — Короче, — Ликс поднял на него глаза, тусклые, почти серые, и попытался натянуть на губы что-то сродни улыбке, — Давай просто оставим все как есть. Я не хочу ссориться. Я пытаюсь не ссориться. — Это твоя просьба? — Нет. — Ликс замолчал, снова глядя на свои пальцы, и подбирая слова. — Я же уже сказал — мне дискомфортно, когда ты пытаешься быть ближе. Не надо пытаться меня терпеть. Давай как-то ограничим общение. Будем дружить, как все. Хёнджин смотрел, но не видел. И кажется оглох. — Вот сейчас я ничего не понял, — выдохнул он, испепеляя его злыми карими, — Что значит «как все»? Почему «как все»? Почему нельзя, как раньше? — Я не хочу. — Не хочешь… — одними губами повторил за ним Хёнджин, словно пробуя это слово на вкус. И вкус его ему не понравился. Какая-то горькая вяжущаяся субстанция, словно Хёнджину в рот положили столетнее яйцо и даже не дали ничем это дерьмо запить. Почему-то ему казалось, что это «Не хочу» еще надолго останется во рту, в желудке, под кожей, в подкорке его черепной коробки, и даже спустя время он снова его почувствует, и это вызовет лишь рвотные позывы. Феликс не хочет, как прежде. Он хочет, чтобы было по-другому. Как у всех. А как это? Здороваться и улыбаться, обмениваться любезностями и тусить? Есть за одним столом и весело смеяться? Блядь, что значит «как все»? Как между ними может уместиться это «как все»?! — Я так не смогу, — сказал Хёнджин первое, что пришло в голову. — А я не смогу, как раньше. Мне неприятно. «Неприятно. Какое мерзкое слово». — Мне уйти, да? — усмехнулся он. — Лучше сейчас разойтись, чтобы не поругаться еще больше, — ответил Ликс и Хёнджин подумал: «Куда уж больше, твою мать», и подавил в себе желание подбежать к блондину и смачно врезать пару раз в челюсть, чтобы того отрезвило, чтобы тот забрал свои слова обратно. Он смотрел на него и внутри просыпалась какая-то ненасытная злоба. Голос Ликса был другим. Правильным, выверенным, как нотация учителя. Словно он поучал и его быть правильным. Быть как все. «Омерзительно. Просто омерзительно». — И тебе даже не интересно, что я испытываю от всего этого дерьма? — спросил он, чувствуя как яд покрапывает на кончик языка. — Тебе тоже не интересно было, — тихо отозвался Ликс, глядя себе под ноги. — Прости? — Хёнджин и правда его не расслышал, — Что я? — Хван Хёнджин, мы друзья. — Ликс резко поднял голову и посмотрел ему в глаза. Почти не моргая. — Все нормально. Я не отказываюсь от дружбы. «Просто сеанс психотерапии какой-то…» — Только ты ее хочешь как у всех, — с иронией отозвался Хёнджин. — И я даже, блядь, не знаю, что я должен с этим делать. — Отнестись с пониманием, — сеанс психотерапии продолжался, выбивая почву из-под ног брюнета. — Общаться как с Йена, или с Сынмином. Ты же с ними дружишь. — Ты спятил что ли?! — рыкнул вконец озлобившийся Хенджин, — Йена?! Сынмин?! — Короче, я не знаю, как ещё объяснить. — Ликс устало выдохнул, и развел руками, глядя на него, как на дурачка. — Ты просто хочешь, чтобы я свалил из твоей жизни, — прошипел Хёнджин. — Я не это сказал… — Быть как все? Значит, я не могу к тебе приходить, когда мне захочется. Так же? Это значит, мы не можем смотреть кино, есть твой брауни, и лежать на этом голубеньком пледике, — ткнул он пальцем в сторону кровати, и зачем-то уточнил: — Только вдвоём. — Нет. — Ликс отрицательно замотал головой, и продолжил каким-то отчужденным, ужасно раздражающим Хёнджина тоном: — Кино мы можем смотреть все вместе. Сегодня вечер субботы. Вот и посмотрим. «Пиздец. Почему это такой пиздец…». Хёнджин смотрел на друга и поджимал губы. Он смотрел на него и в его зрачках плясали демоны. Злоба застилала глаза, ком в горле перекрывал доступ кислорода, вены набухли и пульсировали в агонии. Феликс захотел, видимо, сравнять его со всеми под одну гребенку. Как такое вообще возможно? Как можно перечеркнуть все и даже не пожалеть? Хёнджин откровенно не понимал этого. Значит, Ликс уже не его соулмейт? А кто тогда, простите? И что стало причиной этого уёбищного решения?! Расстояние между ними теперь им ощущалось отчётливо каждой клеточкой кожи. И он понимал, что Ликсу все равно на его чувства. Ликсу не важно, что он обо всем этом думает и чего он хочет. Хоть он и попытался всеми фибрами своей души показать, как его эта идея просто вспарывает изнутри. Но Хёнджин чувствовал, как снова остался одинок в своих чувствах. — Я тебя начинаю ненавидеть… Хёнджин отвернулся от него, и вышел из комнаты хлопнув дверью. Он больше не мог там стоять. Он больше не мог задыхаться в этом удушливом помещении, где человек, самый близкий ему человек, просто оттолкнул и указал на место. Как псу. Его разрывало от злобы, от досады, от ненависти. Голова хотела расколотить череп на тысячи осколков и дать мозгу вытечь к херам. Он шёл, вытирая злые слёзы рукавом мягкой толстовки, и ненавидел. Ненавидел Феликса всей душой.

***