Cherry Crosses

«Where are you, Dolores? My Dolores? My Dolores?» Знакомые мелодии. Меня бьют по щекам, приговаривая: «Ну же, ну же! Опаздываем!» — Я же говорил тебе быть готовым к 11, — слышу раздраженного Чимина. — 10:42! Скучалось мне и по его голосу, мягкому слуху, как бархат, и по его глазам, чувствительным к свету, и по его нерешительным, наперекор громким высказываниям, легким касаниям рук. Мне не больно. — Я успею, — открываю глаза и отпихиваю Чимина от себя, чтобы не столкнуться с ним лбами. — Ты готов? — Когда я в последний раз вставал в 10 не от похмелья? Час тут тебя охраняю, заебал. Он готов. Собран, что не сказать о его настроении. Выглядел он хорошо: у меня он «одолжил» бомбер с черепом и розами на всю спину со старыми «мустангами» времен успешной баскетбольной карьеры. Он выглядит совершенно для меня в любом своем образе, в разной степени подготовленности к новой встрече. Я захожу к нему за час, жду за порогом. Он не пускает меня, аргументирует «грязью», а я жду. Он по-домашнему теплый, спонтанный, постоянно зевает (застаю его спящим), в своей мятой футболке с логотипом очередной рок-группы и безразмерных спортивных штанах напоминает подобранного с улицы бродягу. Я принимал его вкусы всецело и перенимал их достоинства. В красках Чимин не ошибается. «Я никогда не ошибаюсь» — говорит он, но судьба сводит нас петлями и узлами. Так, чтобы он не понимал своих ошибок. Так, чтобы обходил стороной пути к ним приводящие, но возвращался ко мне. Беспамятство стало бы концом этого цирка одного актера. Себя я тоже не понимаю. Забываю говорить с ним об этом, а он молчит. Сокрушительно и очень показательно. Не скажу, что не достоин. Никто не достоин того, что ему не суждено. Правильно? Глупости. Судьбы ломают и создают люди, как бы я не хотел с этим мириться. — Я проснулся, — заверяю его и в тщетных попытках отыскать носки снова обращаюсь к нему. — Где мои носки? — На тебе. Он стоит вплотную. Его дыхание ощущаю всем телом. Лица его не вижу. Кажется, злится. Носки на мне. — Я быстро. Выйди. — Не выйду. Не понимаю. — Не понял? Выйди я сказал. — Не выйду. Уперся, как баран. Не шелохнулся. — Почему? Свали. — Потому что я соврал. Мы уже опоздали. Удивить? На день. Не понимаю. — И… и что теперь? — Мы будем сидеть дома. Сегодня, — ищет что-то глазами, останавливается на подаренном им же милом календарике с котами, похожими на Тоффи, — Сегодня 27 июня. Помнишь, что за день? — Нет? Или никогда не знал. — Странно. Но ничего, я еще не придумал. Не понимаю. — Что ты делаешь? — Пытаюсь понять, что между нами. — Понять, что между нами? — повторяю, будто станет яснее. — Коврик? — Я вижу, как ты на меня смотришь. Не смотришь, прости. Ты у нас личность стеснительная. Засматриваешься. Я прав? — Я на тебя не засматриваюсь, — он уловил, уверен, неискренность. — Это тяжело. Тяжело, когда не знаешь, чего хочешь. Да? Не понимаешь, что тебе нужно. Теряешься в догадках. Все ведь проще. Мир не заканчивается на последней букве алфавита или недокуренной сигарете. Ты можешь мне рассказать. — Я не понимаю… — Я так и сказал. Но это дело десятое, дело не такое важное. Главное определиться с тем, что у тебя в сердце. Да? Не говори мне о слепой влюбленности, я в такое не верю. Я не верю, а? Не верю. Не моя политика. Но ты… Боюсь, ты оступился. И это неправильно. Мне сложно винить тебя, но это единственное, что у меня получается, — он больше не злится, садится на край кровати. — Ты скажешь мне правду? Слова мешаются, мутнеют. Я теряюсь с концами. — Что ты хочешь услышать? «Да, Чимин, я от тебя без ума»? — я шучу, улыбаюсь, перехожу на шепот, чтобы он переключил внимание. Не помогает. Он расстроен. — Несмешно. Говори. Я читал твой дневник.

***

«27 марта Мы были в церкви. Уломал его. Его и Тэхёна. Тэхён сам пришел, вообще-то Я за людей не цепляюсь, отпускаю их со спокойной душой. И почему, да? Почему Они все уходят. Он не уходит, сколько бы я не разочаровывал его. Я плохой друг. Заставляю делать его то, что нужно. Нужно или мне, или ему. Простишь меня?:D Я думал перейти на электронный дневник, но тогда точно заброшу это дело p.s. мне немного не по себе от того что он просил меня делать в церкви. мы слушали музыку и ругались матом…» «28 марта Вот бы я был космонавтом. Получать деньги за то, что ты неземной человек. Я бы пошутил: “Ты неземной“ будь он на космическом корабле со мной. Мы бы ссорились и дрались, но были хорошей командой. И из всего экипажа оказались бы самыми ненужными Поймал себя на мысли, что нахожу наши разговоры самыми важными…» «1 апреля Он сказал: “Люблю тебя“, я сказал: “Я тебя тоже“. Поели бургеров и посмотрели фильм. Он уснул на Тоффи и чихал всю ночь…» «6 апреля ”Если бы ты вдруг стал морем, то был бы безустанным прибоем, Если бы я вдруг стал морем, то был бы безветренным штилем“ он пишет песни. пишет стихи. я напишу для него музыку…» «10 апреля Дневник дурака, вуа-ха-ха-ха-ха» — Это пиздец. Я когда читал думал съехать нахуй с квартиры, чтобы не видеться с тем, кто такое пишет. Но ладно, проехали. Лишний раз просто поиздеваться захотелось. Продолжаем. «11 апреля Удачный день, голубое небо. Ты берешь меня за руку…» — Это что? Демис? Ебать ты больной. А, не… Вот тут еще. Да, на голову. «4 апреля Ты мое очарование, моя гармония. Лишь с тобой слышу я мелодию в шуме дождя…» — Прости, прости. Серьезно. И ты мне заливаешь, что не влюблен? Умоляю. Ты же старше, но в облаках летаешь самолетами. Я чуть не умер! «5 апреля Ты море обаяния…» — Жаль не могу капсом посмеяться. Заметку тут оставить. Пожалей мои глаза и в следующий раз, будь добр, чтобы когда я копался в твоих вещах, в дневниках были исключительно восхваления меня. — Закрой его. Закрой. «12 апреля Он пригласил в гости. Смотрели фильм. Держались, кажется, за руки…» — Неужели, милый? А почему кажется? «20 апреля…» — Где же ты пропадал тогда? Я скучал. «Я не хочу с ними разговаривать. Ни с кем из них. Это ни к чему не приводит. Я останусь…» — Останешься? Останься. Я не против. Или как ты хочешь? Не пропадай. «27 апреля Какой стыд. Я позволил себе сдаться и сделать это Он лежал у меня на коленях. Кажется, спал. Кажется, я схожу с ума…» — А я что говорю? — закрывает глаза, кладет дневник на тумбочку, забирается под одеяло, ближе ко мне, а я сильнее покрываюсь мурашками. — Я помню. Все что ты делал помню, до мельчайших искажений. Но не бойся, наблюдал за этим только Бог.