Драккар

      Путь был недолгим. Сойдя с дороги на Каупанг, путники углубились в пролесок, вскоре подойдя к небольшому ветхому дому. Флок объяснял что-то, говорил, кажется, что им нужно переждать хотя бы день, чтобы их не нашли, что он об этом позаботился. Цвия молчала, слушала в пол уха, не спрашивала куда и зачем они идут, чей это дом, откуда он о нём знает и где хозяин лачуги, не задавала вопросов, не обмолвилась ни единым словом. Крутила воспоминания о прожитом в голове, стараясь заглушить его голос, смотрела по сторонам, под ноги — куда угодно, лишь бы мужчина не попадал в её поле зрения. Едва зайдя в помещение, девушка раскрыла ставни, присела на лавку, тупо уставившись в окно. Спроси её кто-то, что было перед глазами, она бы не смогла ответить, отвлеченная лишь своими мыслями. В прочем, избавляться от них на этот раз не хотелось, мысли помогали не видеть и не слышать его. Не забывать, что он с ней сделал. В ней клокотала злость. Горячая, приятная. Она давала понять, что Цвия все ещё жива, что она здесь, больше не в сырой клетке. Находиться с Флоком в одном помещении было отвратительно. Она поняла, как сильно сжимала зубы, только когда почувствовала боль в челюсти — пришлось разжимать её насильно. Ощутив легкое касание к плечу, девушка дернулась, резко обернувшись.              — Ты слышишь?              «Не слышу, лучше бы никогда не слышала. Лучше бы тебя растерзали Нёкки тогда. Лучше бы ты сгинул где-то в пути.», — хотелось ответить ей, но Цвия не ответила, продолжая буравить его ледяным взглядом. Только сейчас она заметила, что мужчина успел разжечь очаг, что разложил какие-то вещи, хотя по дороге она у него их не видела. Что, в общем-то, было неудивительно.              — Пойдем со мной.              Поднявшись с места, она проследовала за Берсерком, вновь покидая жилище. Цвия держалась от него на расстоянии нескольких шагов, не отходя слишком далеко, но и не подходя близко. Флока она больше не боялась. Опасалась, не доверяла, ненавидела всей душой, но не боялась и, как бы не было противно это признавать, где-то в глубине души всё это разжигало в ней азарт. Болезненный и неправильный, но ей было интересно, что ещё он сможет сделать? Куда приведет на этот раз? А ещё интереснее было, что на это сделает она? Сможет ли его убить? Возможно, сейчас? Или стоит ему подставить её снова? Может быть, она была слишком слаба там, у Викингов, но, если наберется сил, хотя бы немного, обязательно сможет? Ей было интересно, до какой грани он должен её довести, чтобы она наконец смогла ему справедливо ответить.              Отодвинув еловые ветви, Флок остановился, пропуская её вперед. Настороженно обойдя его, проигнорировав протянутую ладонь, Цвия непонимающе замерла на месте, разглядывая небольшое озеро.              — Можешь искупаться здесь. Вода горячая. Возьми.              Он протягивал ей купальные принадлежности, которые вынул откуда-то из складок фалдона. Замешкавшись, Цвия все же забрала те, бросив у кромки воды. Отвернувшись, расстегнула фибулу, не заботясь, сбросила плащ на землю. Туда же отправился сарафан. Развязав нательную рубаху, она стянула её с рук, но всё же удержала на груди, обернувшись через плечо.              — Уходи, сын Рига.              Пожалуй, она заговорила с ним впервые с тех пор, как они выдвинулись из деревни Викингов, как и впервые посмотрела ему в глаза. Он не двигался некоторое время, рассматривая её голую спину и, наконец переведя взгляд к её лицу, коротко кивнул.              — Крикни, если что. Я буду неподалеку.              Дождавшись, когда ветки деревьев опустятся за его спиной, она скинула остатки одежды, перешагнув их, подошла ближе к водоему. Озеро было небольшим, почти круглым, от воды поднимался пар, клубясь облаками над поверхностью. Аккуратно вытянув ногу, она коснулась глади пальцами, вода действительно была горячей, почти обжигающей, но, пожалуй, другая по температуре была бы не в состоянии смыть всё то, от чего Цвие так хотелось избавиться. Девушка аккуратно опустилась в источник, шумно выдохнув от контраста температур. Здесь было не глубоко, пришлось присесть, чтобы погрузиться по плечи. Прикрыв глаза, она долгое время не шевелилась, словно окаменев, или слившись с природой, вытянула конечности, наконец давая телу долгожданное расслабление, замерла, прислушиваясь к звукам — к плеску воды, к рокоту немногочисленных птиц, к шуму ветра, к едва заметному шелесту деревьев. Здесь было тихо, но не страшно-тихо, как в клетке, а спокойно. Умиротворяюще. Почувствовав, что проваливается в сон, Цвия наконец отмерла.              «Ещё утопиться здесь не хватало, такой радости я тебе не доставлю.»              Подплыв к берегу, она подтянула к себе кусок ткани и мыло, в очередной раз удившись его наличию. Обильно намылив тряпку, она прошлась по плечам, животу, ногам, обтирая тело. То и дело погружаясь в воспоминания, она не заметила, как принялась остервенело растирать руку, с таким усердием, что кожа вскоре отозвалась болью. Зашипев, Цвия раздраженно ударила по воде — раз, другой, а затем, не контролируя себя, стала разъяренно колотить по ней. Задыхаясь, размахивая руками и ногами, она, будто со стороны, услышала собственный всхлип, а затем и следующий, сдерживаться не стала, позволила это себе, не сдерживала и непрошенные слезы, большие и злые. Боль. Такая огромная, всепоглощающая. Разъедающая все внутренности, словно соль на ране. Она впервые испытывала боль не за кого-то, а за себя, никогда не могла подумать, что эмоции могут выливаться в боль физическую, что у нее будет рваться что-то в груди и так сильно сжиматься под рёбрами.              — Почему ты?! За что? Зачем ты вернулся, Хелев ублюдок?! — она плакала, тихо шепча ругательства себе под нос, не переставая выколачивать всю дурь из идиотских волн, ею же созданных, представляя на их месте кого-то совсем другого, — Почему ты не умер? Почему вообще появился, Драугр бы тебя задрал! Почему я не могу… ненавижу, Хель, как же я тебя ненавижу! — последние слова сорвались с шепота на крик, и она наконец остановилась, окончательно выбившись из сил. Слезы высохли так же резко как появились. А, возможно, они просто смешались, стали неразличимы из-за стекающих по лицу капель воды. Высвободив всё накопившееся, она вдруг почувствовала спокойствие. Внутри всё ещё сидел болезненный ком, но больше он не мешал дышать, словно уменьшился, перестав давить на внутренние органы.              Закончив с купанием, Цвия выбралась на берег, туго обернувшись в выданное ей большое полотенце, с трудом прочесала чистые, но слишком спутанные волосы. Возьми она гребень в руки до купания, непременно выдрала бы их от злости, или вернулась в дом, чтобы срезать всё под корень. Присев, она опустила ноги в озеро, бездумно ими болтая. У воды не было холодно, пар окутывал тело, погружая его в негу, а разум в приятное забвение. Возвращаться не хотелось. Остаться здесь, казалось, было не такой уж глупой идеей, но она знала, в Маргюг ей не превратиться. Да и водоем маловат — в таком ни один корабль не потопить. В Ундину тоже вряд ли, максимум — в Драугра. Цвия тянула время, но, дождавшись, когда солнце спустится к горизонту, всё же натянула рубаху, заморачиваться с сарафаном не стала, накинув плащ поверх, собрала вещи и двинулась к дому.              Войдя в лачугу, она направилась прямиком к лежанке, но Флок преградил ей путь, протянув котелок.              — Поешь.              Нестерпимо хотелось выбить тот у него из рук, или надеть на голову, насладиться тем, как бурая жижа растечется по его хитрой роже, но она сдержалась, выдернув у него посудину — есть всё же хотелось сильнее. Тяжело выдохнув, звуча так, словно Иггдрасиль стоял прямо на её плечах, девушка села на лавку, принявшись усердно пережевывать мясо. Кажется, заяц. Спрашивать, откуда мужчина его взял не стала — ей было почти не интересно. Да и разве сложно лису зайца добыть?              — Я уж решил, что ты и там приключений нашла, хотел идти на поиски.              Услышав скрип собственных зубов, она замедлилась, стараясь не откусить себе язык — отвлекаться было тяжело. Слышать его слова было неприятно. Как он смел так говорить? Как смел так себя вести? Как смел корчить заботу после того, что сделал? Чтобы отвлечься, Цвия принялась обдумывать, что готовил он действительно сносно. Слово «хорошо», а тем более «отлично» в одном предложении с этим олухом использовать не хотелось. Ей подумалось, что было бы славно заковать его в цепи где-нибудь в подполье и заставить варганить еду, в отместку, да и не пропадать же таланту.              — Так и будешь молчать? — в его голосе слышалось плохо скрытое раздражение. Громко шваркнув котелок на лавку, Цвия невольно рыкнула.              — Я не хочу тебя слышать. И видеть. Находиться с тобой в одном помещении — не хочу. А уж тем более не хочу с тобой говорить. Так что было бы неплохо, если бы ты наконец заткнулся.              — У тебя есть другие варианты?              — Любые варианты лучше тебя, — прошипела девушка, не поднимая глаз от еды. Некоторое время в помещении царила тишина.              — Хорошо.              «Хорошо? И всё?» — на секунду она почувствовала легкое разочарование, скользнув по нему взглядом, но тут же себя одернула. Еще смотреть на него не хватало, он даже этого недостоин. Закончив, оставила котелок на лавке и, добравшись до постели, юркнула под шкуру. Сначала ей было боязно, что он устроится тут же, будет вести себя, как обычно, вызывающе-поддевающе, ляжет рядом, коснётся её, или даже просто станет что-нибудь говорить — она попросту не понимала, как на это реагировать. Но Берсерк не приближался, находился где-то там, вне поля её видимости. И это позволило ей вскоре провалиться в сон.                     Когда Цвия распахнула глаза, вокруг было темно. Одежда взмокла, по спине стекал холодный пот. Ей было страшно, до ужаса страшно, выхватив сунутый под шкуру клинок, она сжала его в руке, не слишком понимая, с кем собирается бороться. Девушка все ещё ощущала это чувство, что навалилось на нее во сне — паника, ей казалось, что к ней тянутся чьи-то руки, что её тащат куда-то, душат, что она находится на грани смерти, или что она уже умерла и, увы, путь в Вальхаллу ей заказан. Она понимала, чувствовала, что с ней что-то не так, что что-то изменилось, внутри что-то надломилось, треснуло, расшвыряв вокруг колючие осколки. Выбравшись из-под шкуры, она уловила тусклый свет горевшего очага, развернувшись, увидела Флока — он лежал рядом, но на достаточном расстоянии, по обыкновению, накрытый лишь до пояса.              «Сейчас, пока он спит, я же этого хотела. Он заслуживает, меня он не пожалел! Пока сама на месте Ятварда не оказалась!», — бесшумно придвинувшись ближе, она склонилась, направив лезвие к его шее. Это ужасно напомнило их «сцену» в лагере Викингов. Такое уже было, повторялось снова, и в прошлый раз она не смогла. Раздраженно выдохнув, Цвия опустила нож ниже, к груди, — «Да, так получится. И кровь меня не запачкает.» — занеся острие над местом, где, предположительно, было его сердце, она замерла, обхватив рукоять двумя руками. Живо представилось, как острый клинок разрезает кожу, мышцы, как врезается в органы, как тёмная кровь вытекает, вместе с жизнью покидая его тело, как кровь остаётся на её руках. Сможет ли она смыть её когда-нибудь? Или она навсегда въестся в кожу её ладоней? Что будет в его взгляде в последние секунды его жизни? Ненависть, презрение, отвращение…Мольба? Нет, её она точно не увидит. Но, может быть, где-то на самом дне потухающих глаз, она сможет увидеть крупицу страха. Она мечтала об этом — о его страхе и сожалении. Сможет ли она простить себя за это? Не пожалеет ли? Нет! Никогда, никогда не пожалеет! Не посмеет, не позволит этого себе! Сердце галопом скакало в груди девушки, но вдруг резко остановилось, больно ударившись о грудную клетку, когда она заметила, что глаза мужчины были открыты. Цвия вздрогнула, испугавшись, что он что-то сделает ей в ответ, но рук не опустила.       — Только попробуй! — зачем-то выпалила она и, встрепенувшись, села ему на живот, крепче сжимая рукоять. Обездвижить! Так безопаснее. Хотя Флок даже не шелохнулся, внимательно разглядывая её лицо.              — Не буду. Делай что хочешь.              Он был спокоен и это злило. До ужаса, до отвращения. Она была уверена, что смогла бы, если бы увидела в его лице такую желанную толику испуга, или хотя бы тревоги, а не эту безэмоциональную стену.              — Почему ты не боишься?!              — Потому что ты не сможешь.              — Смогу! — она склонилась ниже, надавила, чувствуя, как лезвие упирается в его грудь. Но все ещё недостаточно, чтобы пустить ему хоть каплю крови, — Слышишь?! Я смогу! Потому что ты этого заслуживаешь, сын Рига.              — Я знаю. Убей, если хочешь, я даже сопротивляться не стану.               Флок всё также не шевелился. В глазах его, на этот раз, не было насмешки, только интерес. Цвия молчала, слыша в тишине только свое громкое, тяжелое дыхание и его — ровное, ничем не потревоженное.              — Убить человека — не то же самое, что убить хтонь. И это не делает тебя слабой. Но раз решила кого-то убивать — убивай, а не трепись. Если бы ты могла, ты бы уже это сделала, — он ожидал её действий, но девушка снова замерла, глядя на него загнанным зверьком, прямо как там, перед её «камерой», перед телом Ятварда. Ему было интересно, сколько она сможет так сидеть, как ледяная глыба, не в силах сделать шаг вперёд, но и не в силах отступиться. Она не двигалась, только колотилась, то ли от злости, то ли от страха, то ли от обилия эмоций, неумеющая безболезненно от них избавляться. Медленно, аккуратно, чтобы не спугнуть, мужчина поднял руку, провёл пальцами по её щеке, — Хватит. Почему ты вся трясешься? Это я ведь должен.              Цвия зажмурилась, почувствовав, как ласково её гладят по скуле, почувствовав, как он поднимает вторую руку. Она ожидала, что он заберет у нее оружие, даже ждала, что мужчина и сам вонзит его ей в сердце, но он лишь бережно провел по её волосам. Невзирая на клинок, Флок приподнялся, увеличивая нажим на свою грудь, и бережно, почти неосязаемо, коснулся её губ своими, то ли успокаивая, то ли провоцируя. Ей так хотелось бы закончить начатое сейчас, она знала, это было бы неожиданно. Это было бы красиво. И, несомненно, заслуженно. Но всё, что она чувствует — как тянется вперед, подается ближе к его губам, почти против воли, как его язык мягко скользит в её рот, как разжимаются её пальцы, словно выпуская не оружие, а последнюю нить здравого смысла, последнюю надежду на спасение. И она целует его в ответ, возможно, неумело, но со злобой, с горячестью и горечью, с обидой, и всем тем невысказанным, что роилось внутри. Но, несмотря на бурю в груди, сейчас в голове наконец пустота, блаженный штиль, ни единой мысли, и чувства, наконец, не только черные и липкие. Внутри, она чувствует, горит огонь. И где-то на задворках ускользающего сознания она знает, что чуть позже об этом очень пожалеет, но всё это будет позже, а сейчас — этот огонь гораздо важнее всего прочего, и он стоит тысячи других сожалений. Она льнёт к нему, прижимается, чувствуя жар его тела даже через ткань одежд, хватается за его рубаху, словно утопающий, примерно так она себя и чувствует — утопающей, умирающей, накрытой волной без права выплыть на поверхность. Доказывать себе, что жив, можно более приятными способами — он сам её этому научил, но его движения, в противовес её собственным, медленные, неторопливые. Он крепко держит её за запястья, оглаживая их пальцами, заставляя сбавить темп. Движения мужчины полны такой удушающей ласки, что ей хочется его встряхнуть, ударить, закричать.              — Прекрати, — сдавленно цедит Цвия, и он, кажется, понимает, о чём речь, отпускает её руки, удобно устраивая ладонь на её бедре, второй гладит шею, зарывается в волосы, гладит-гладит-гладит… Словно она дикое животное, которое он пытается приручить.              — Волчонок, — шепчет Флок, вторя её мыслям.              «Не говори так, не смей меня так называть.», — ей хочется возразить, но он сбивает с мысли, опустившись ниже, целует под челюстью, опаляет горячим дыханием тонкую кожу, пока девичьи руки растягивают шнуровку его рубахи, пробираются под одежду, проводя по плечам.              — Цвии-я, — тянет он где-то в изгибе шеи, и его низкий голос вибрацией отдаётся в теле, пускает мурашки, оседает внизу живота, бархатом ласкает слух, — Прости меня.              — Я хочу домой, — выпаливает она, даже сама удивляется сказанному, и эти слова встают комом в горле, отдают горечью. Становятся откровением для неё самой. Ничего в жизни она не хочет больше этого. Ничего больше, чем вернуться в прошлое и никогда не отправиться к Берсеркам.              — Скоро будешь, — в его тоне уверенность, но Цвия знает, что это не так. Лагерь Берсерков — не её дом. Не настоящий. А Флок просто не понимает смысла сказанного.              — Замолчи, — мотая головой, шепчет девушка, желает звучать зло и грозно, но получается томно, слишком интимно, — Я тебя ненавижу, сын Рига. Так сильно тебя ненавижу, — и даже это признание звучит иначе, будто признаётся она в чём-то совсем ином.              — Я знаю.              Ему хочется ответить: «Я тебя тоже», но это было бы ложью. Он её… что? Он хочет её видеть. Всегда держать перед своими глазами — это было бы правдой. Флок возвращается к её губам, приближается, но не целует, смотрит за реакцией, под подолом выписывая пальцами узоры на её бедре. Цвия смотрит в ответ и от его взгляда, от потемневших глаз, ей кажется, что она теряет рассудок. Подаётся вперёд сама, целует, невольно ёрзая на нём, чувствуя под собой его возбуждение. Шумно выдохнув, мужчина приподнимает её, стягивает одежду, движения его рваные и резкие, хоть и не напористые. Такие, будто он и сам с собой борется. Он избавляет себя от штанов наощупь, усаживает девушку сверху, плавно погружаясь в её тело, с тихим гортанным стоном прямо в её губы.              — Ты самое прекрасное во всех девяти мирах, — слова Флока почти не слышны, растворяются в темноте, в звуках трещащих в очаге поленьев, в шумных женских выдохах. Цвия хватается за его плечи, стараясь найти равновесие, теряется в чувствах, в ощущениях, не понимает — как правильно? Где-то далеко клокочет мысль, что «правильного» здесь ничего нет и быть не может. Но мужчина поддерживает её за талию, скользит по ней горячими ладонями, задаёт темп её движениям. Девушка прикрывает глаза, расслабляется, откидывая голову назад, отдаваясь во власть чужих рук. Ей кажется, что, если не смотреть на него, всё будет не так низко с её стороны, но воображение услужливо вырисовывает мужское лицо, заставляя видеть лисьи зелёные глаза с огромными чёрными зрачками, даже под крепко зажмуренными веками. Он шепчет, и его тихий голос прогоняет эти глупые мысли, отпугивает их, загоняет их на самое дно, туда, куда Цвия обязательно погрузится позже, — И самое ужасное.       — Ты тоже, — девушка отвечает на очередном выдохе, по своему обыкновению раньше, чем успевает над этим задуматься.              «Что тоже?» — вопрос себе же смущает, — «Самое ужасное, разумеется».              Хочется думать, что именно так он и понял, но она слышит его усмешку. Ведёт ладонью по мужскому лицу, касается губ, чувствуя под пальцами его ухмылку. Стереть её хочется ужасно. Цвия давит сильнее, и мужчина перехватывает палец зубами, слегка прикусывает, проходясь по фаланге языком, заставляя вздрогнуть. Она распахивает глаза, глупый мозг все равно играет против неё. Наслаждается видом, пусть это и постыдно, но мужчина перед ней красив, это глупо отрицать. К тому же это даже не его заслуга, лицо ведь не выбирало на каком человеке рождаться. Наслаждается выражением на этом ужасном, прекрасном лице — оно обманчиво. Вожделеющее, словно Флок видит перед собой всё то, чего желал в этой жизни, сейчас кажется, стоит ей только попросить, и он положит весь мир к её ногам — что, или кого угодно. Это всё обман, этот лис им пропитан, она понимает это даже в данную секунду, но это понимание не приносит огорчения — она знает, всё-всё знает. Цвия ведет по его лицу рукой выше, очерчивает большим пальцем бровь, отчего-то этот жест кажется важным, приносит удовлетворение, словно он что-то значит. Мужчина тянет её на себя, прижимает к груди, покрывает ключицы и плечи поцелуями, его движения медленные, тягучие, дразнящие. Он придерживает её за поясницу, не позволяя ускориться, ему нравится всё контролировать, нравится, как она утробно стонет прямо над его ухом, как голос моментами срывается, как она льнет ближе, стоит коснуться её груди, как ёрзает, не получая желаемого, как сжимает его плечи и путается пальцами в волосах, нравится, как дрожит её тело, как это отзывается жаром в его собственном.              — Хочешь чего-то? — а ещё ему до одури хочется услышать это её «пожалуйста». Хочется увидеть мольбу в глазах, как там, в кузнице, и он, кажется, готов получить это любым путём, не важно, по хорошему, или по плохому.              Она не ведётся. Злится, поддевая пальцами подбородок, неожиданно грубо, целует его — лишь бы молчал, оплетает руками шею, трётся об него, как-то по кошачьи, совсем не скромно и не сдержанно, наконец находя необходимый ей ритм. Она не знает, как нужно, но забирает и отдаёт всё без остатка, как в последний раз.              «В последний! Этот раз – последний!», — клянётся она сама себе. Умасливает, пытаясь заранее договориться с совестью. С гордостью. Флок поддаётся, больше не дразнит, не сопротивляется. В прочем сопротивляться на его месте, вероятно, тяжеловато. Подстраивается, под её темп, помогает, направляет, прижимает ещё ближе, сжимая пальцы на её ягодицах — почти больно, возможно, останутся следы, но сейчас, почему-то, это не возмущает, лишь добавляет красок ощущениям. Она уже знает это наступающее чувство, оно странное, тянущее, заставляет ощущать себя страждущим путником, лишённым воды, а сейчас колодец будто виден на горизонте, что заставляет ускориться, ластиться, цепляться за мужчину, пока тело не напрягается до предела, а затем расслабляется, сокращается, сжимая его внутри.              — Цвии-я, — низко цедит он через плотно сжатые зубы, звуча то ли зло, то ли болезненно, этот звук тонет в её стоне, превращаясь в приятную музыку для её слуха, — Слезь…              Девушка не реагирует. Ей уже вообще нет дела до того, что он там бормочет, но стоит наконец обмякнуть, как Флок подталкивает её бёдрами вверх, снимает с себя, пересаживая на колени, и, стоит ему выйти из неё, как почти тут же заканчивает себе на живот. Он тяжело дышит, запрокинув голову, прикрыв глаза, но всё ещё продолжает крепко удерживать девичью талию в ладонях. Его шея вытянута, мышцы напряжены, и девушке почему-то хочется вгрызться в неё, перегрызть. Цвия дала себе время. Немного, чтобы успокоиться. Чувствовала, как дрожит, однако понимала, что эта дрожь из физической переходила в нервную. Скинув с себя мужские руки, перебралась на своё место, растёрла лицо ладонями, ловко, быстро замоталась в шкуру, стараясь успокоить дыхание, только вот то никак не успокаивалось. Она старалась не давать себе думать, но брань и оскорбления всплывали в голове самовольно. Прошло некоторое время, казалось, тысячи лун самокопаний, прежде чем к ней обратились.              — Цвия, — голос был твёрдым, холодным, совсем не чета его ладони, которая мягко коснулась плеча, спустилась к сгибу шеи, мягко оглаживая, но девушка дёрнулась, раздражённо пытаясь её скинуть.              — Не трожь, сын Рига! Не смей!              Он замер, на мгновение показалось, что она чувствует его дыхание где-то под ухом. Но больше ничего не произошло. Чуть погодя, рука исчезла, оставляя покалывающий холод в месте касания. Больше Флок не обронил ни слова. Она лежала долго. Тихо сопела, усердно делая вид, что спит, а затем, когда услышала его выровнявшееся дыхание, ожидала ещё столько же, чтобы убедиться, что мужчина уснул. Цвия поднялась, стараясь не издать и звука, двигалась аккуратно, прямо как хищник, притаившийся в траве, бесшумно оделась, забрала свой клинок, спрятав его за пояс, но всё же замерла, прежде чем выйти из лачуги. Остановившись, она рассматривает Берсерка — тот выглядит умиротворённым, и ей, отчего-то, ужасно хочется коснуться его лица. Скорее всего, она больше никогда его не увидит. Это должно радовать. И радует! Правда радует. Но вместе с тем, отзывается в груди лёгкой грустью. Взгляд падает ниже, рядом с лежанкой лежит его нож и это, теперь уже, вызывает раздражение. Он был настолько уверен, что она ничего ему не сделает, что даже не побеспокоился о том, чтобы припрятать острые предметы. Не верит в её угрозу. Не воспринимает всерьёз. В прочем, разве не так оно и было? Могла ли она быть опасна для кого-то сама по себе?              «Катился бы ты к Гарму, мне нужнее будет!» — недолго думая, она тихо поддевает оружие, смотрит на мужчину в последний раз, убеждаясь, что тот всё ещё окутан сном и, больше немедля, выходит наружу, покидая жилище. Поначалу Цвия движется тихо, крадётся на цыпочках по темноте, скрываясь за стволами деревьев, а затем переходит на бег. Она ускоряется с каждым мгновением, летит сквозь ветви, царапающие лицо, сквозь сугробы, дальше — дальше отсюда. В голове вспыхивают образы, она вспоминает тёмный лес и стаи Нёкки, вспоминает боль в животе, разорванную кожу этого живота, и как руки, пропитываясь тёмной кровью, были совсем чёрными. Ей страшно… Нет, это даже не страх — животный, первобытный ужас, но она крепче сжимает клинок, рвётся вперёд, отметая мысль прямо сейчас развернуться назад, задыхается, то ли от усталости, то ли от нахлынувших эмоций. Бежит, пока не слышит вой совсем рядом.              «Драугр! Это Драугр!» — звук не знаком, может волк, а может ветер в кронах высоких деревьев, но мысль уже истерично бьётся в мозгу, девушка путается в ногах, едва не оступается, но удерживает равновесие, пока её не дёргают за руку, разворачивая.              — Стой! — мужской голос звучит за секунду до того, как с губ успевает сорваться заклинание, до того, как Цвия успевает понять кто перед ней. Она расслабляется лишь на мгновение, прикрывает глаза, слыша громкий выдох над ухом, чувствуя горячие объятия. Между ними так мало пространства, и она разжимает ладонь, выпуская из пальцев нож.              — Флок…— продолжить себе не позволяет, отшатывается, скидывая чужие руки. На нём нет ничего, кроме штанов и ботинок. Бежал за ней? Зачем? Она старается отвлечься на эту мысль, и ей ужасно страшно опустить взгляд ниже его плеч, ужасно страшно взглянуть на свои руки — они горячие, влажные, липкие, они трясутся, и Цвия сжимает кулаки, чтобы унять тремор. Оказывается, убить человека сложно только морально. Лезвие в человеческое тело входит гораздо проще, чем в хтоническое — мягче, почти без усилий. Пересилив себя, она всё же бегло опускает взгляд на мужской живот, из которого торчит рукоять, принадлежащая ему же, затем на свои руки, кровь его, оказывается, такая же чёрная, вытекает также быстро, как и у неё тогда, в лесу. В этот раз он сдержал своё обещание — даже не сопротивлялся.              «Я не хотела! Не хотела!» — девушке хочется броситься вперёд, сделать хоть что-нибудь, но она стоит на месте, словно кто-то удерживает её насильно, через силу поднимая взгляд к его лицу. А в нём нет ни ненависти, ни отвращения, ни презрения. Конечно, нет и мольбы. В нём нет ничего, кроме удивления. Флок касается пальцами прямо под раной, смотрит на ладонь неверующе и, кажется, в этот раз у неё всё же получилось его удивить. В первый и последний раз.              «Он заслужил! Заслужил, слышишь!» — гудит в голове, голос этот чужой и далёкий, но всё ещё её собственный. Цвия шумно сглатывает вязкую слюну, распахивает сухие губы, но «прости меня», что так рвалось наружу, так и не звучит. Она делает шаг назад, затем второй, третий, не в силах отвернуться, разорвать зрительный контакт. В его глазах так и не отразилось страха, ни крупицы. Ничего, кроме неверия. Сделав над собой усилие, девушка наконец отворачивается, устремляясь глубже в лес, в темноту.              — Стой! — голос звучит уже вдалеке, злой и рассерженный, но Цвия не знает, звучит ли он на самом деле, или ей только кажется. Её трясёт, и она знает, что это точно не от холода. Ей хочется вернуться, хочется помочь, пусть она и не знает, чем, но говорит себе, что уже поздно, что она не может повернуть назад — он либо мёртв, либо убьет её за такое. Девушка вязнет в снегу, оступается, падает, но продолжает двигаться вперёд. Мысли о Нёкки или Драуграх уже не пугают, они её даже не посещают.              «— Я убила! Человека! Я его убила!              — Никто не может делать нам больно!» — шипит стальной голос в голове.              

________

      

      Войдя в деревню, Цвия металась, обошла её по окраине несколько раз, не решаясь двинуться вглубь. Ей было страшно. Страшно узнать, что всё снова пошло не так, что она не сдержала единственное данное себе обещание — самое важное. Хотелось зайти на рынок, купить лепёшек, потом хотелось плюнуть на всё и отправиться в таверну, напиться до беспамятства, забыть обо всём на свете, но денег не было ни на то, ни на другое. Хотелось бежать, затаиться в какой-нибудь пещере, чтобы никогда больше оттуда не выходить. Хотелось сбежать от себя. Хотелось стать кем-то другим.              Когда она всё же решилась, вечерело. Девушка не успела постучать — дверь распахнулась прямо перед её лицом, словно о её прибытии уже знали, чувствовали.              — Цвия?!              Она замерла на секунду, а затем бросилась вперёд, повиснув на шее стоящего перед ней мужчины, чувствуя знакомый запах, ощущая, наконец, тепло, комфорт и, пусть и мнимую, но безопасность. Это были боль и абсолютное счастье, смешанные в одной колбе.              — Отец…