Проверка на прочность

Сид Али молчал, переваривая шокирующую информацию, которую до него донесли племянница и её муж, однако за несколько минут так и не нашёлся что сказать. Латифа и Зейн тем временем устроились напротив него за столом в его кабинете, держась за руки. Латифа выглядела очень нервно и пыталась поймать взгляд родственника, опасаясь, что он может встать на сторону Мохаммеда после того как узнает, что они все его обманывали и сразу же не рассказали правду. — Аллах...— выдохнул наконец Али, закрыв лицо руками.— За что мне это? Из-за своих племянниц я потеряю подушки в Раю, ради которых я старался вести праведную жизнь... — Дядя Али, пожалуйста, поймите меня! Я не могла позволить Мохаммеду забрать моего сына!— умоляла Латифа.— Я едва не умерла, когда думала, что потеряла моего Амина, я не могла снова потерять своего ребёнка, а Мохаммед никогда не позволит мне с ним даже изредка видеться, если бы я отдала ему сына! — Но Амин не только твой сын, Латифа,— возразил сид Али.— Амин прежде всего сын Мохаммеда и Рашид. Он их наследник! Я знаю, что это несправедливо к женщине, к матери, но дети принадлежат в первую очередь семье отца и именно отец распоряжается их судьбой. Ты это знала с самого начала, Латифа, знала каковы наши законы! Если бы ты осталась незамужней, возможно твоего ребёнка и можно было оставить с тобой пока ему не исполнится семь лет, но ты снова вышла замуж и потеряла в тот день право распоряжаться судьбой Амина. Так гласит Сунна нашего Пророка! — Сунна Пророка также гласит, что один родитель не имеет права отделять своего ребёнка от другого родителя!— возразила Латифа.— А Мохаммед не разрешил бы мне видеть его! Я не откажусь от сына, дядя Али, не откажусь! — Я не могу этого отрицать,— наконец кивнул Сид Али, весьма удивлённый вспышкой Латифы. Раньше он связал бы подобный выпад от Латифы с влиянием Жади, но теперь ему пришлось признать, что Латифа сильно изменилась в сравнении с той девочкой, которую он когда-то знал.— Родители действительно должны вести себя мудро и договориться как лучше для ребёнка, ведь дитя — главный дар от Аллаха... — Но разве Мохаммед захочет договариваться, дядя? Он захочет отомстить мне через сына! — Возможно, так оно и есть, но если один родитель слишком упрям чтобы пойти на компромисс, другой должен оказаться мудрее, и часто эта роль отводится именно женщине. В конце концов, нужно думать как лучше для ребёнка. Я не виню тебя, Латифа, вы с Мохаммедом многое пережили прежде чем состоялся развод, но... Иногда мудрость не в том чтобы выиграть спор, а в том чтобы этот спор предотвратить заранее. — Вы намекаете, что Латифа должна была вернуться к бывшему мужу вместо того чтобы выходить за меня замуж,— Зейн констатировал очевидное.— Хоть убейте, а я никогда не пойму чем Мохаммед заслужил от вас такую преданность, что вы готовы поставить его интересы выше интересов вашей племянницы. — О, Аллах! Ты ещё молод, Зейн, а когда ты поживешь хотя бы столько же сколько прожил я, когда у тебя будут дети и ты станешь главой семьи, ты поймёшь как важно оставаться справедливым, а не определять стороны, ведь у каждого своя правда! И каждый будет прав, если смотреть на ситуацию с его стороны, и твоей задачей будет не определить кто прав, а кто виноват, а примирить всех и избежать скандала для семьи! Я лишь хочу чтобы вы оба поняли, что каждое действие имеет свои последствия. Возможно, стоило подождать, повременить с браком, чтобы дать Мохаммеду время свыкнуться и не провоцировать его ревность. Вы хотели пожениться и не думали больше ни о чём, действуя на поводу у своих чувств, но где-то там остаётся неприкаянный ребёнок, у которого больше нет дома, потому что его родители разъехались по разным сторонам! Латифа опустила голову, впиваясь ногтями в свободную ладонь. Слушать столь резкую критику от любимого дяди было очень больно, но в то же время она знала, что не хотела бы поступить иначе. Мохаммед не думал о её чувствах даже когда они были женаты! Он всегда в первую очередь думал о своём комфорте, своих желаниях, своей репутации, но никогда — о ней. Почему она должна ставить его чувства выше своих когда они больше не женаты, после всего что он сделал? — Сын моей жены для меня то же самое, что и мой сын,— возразил Зейн,— вы возможно не лучшего обо мне мнения, но я не настолько бесчестный человек как вы обо мне думаете. Амин никогда ни в чём не будет нуждаться или чувствовать себя неполноценным в нашей семье. — В вашей семье,— кивнул Сид Али.— А какое отношение к вашей семье имеет отец Амина? Мохаммед совершил ошибки, я не спорю, но нужно смотреть на ситуацию и с его стороны, Зейн. У него сейчас далеко не лучшее время, а ты тем временем женишься на его бывшей жене, а теперь ещё и хочешь воспитывать его сына... — Тем не менее Мохаммед женился прежде чем мы даже успели развестись! И сделал это вскоре после того как нам сообщили, что наш сын погиб! Его это не остановило!— вмешалась Латифа.— Я его не ревновала тогда, и даже не думаю ревновать сейчас, но своим поступком он доказал как относился к нашему браку! — А как относилась к вашему браку ты, за его спиной встречаясь с другим мужчиной? — Я больше не буду чувствовать себя виноватой, дядя Али,— Латифа опустила взгляд всего на секунду, прежде чем опять поднять глаза на родственника.— Может быть я правда поступила плохо, но пускай меня судит Аллах, Мохаммеду это делать я не позволю. Больше никогда. Только на моей вине и держался мой первый брак. Я была Мохаммеду может и не хорошей женой, но лучшей, чем он того заслуживал! До недавних пор я чувствовала вину, но поняла, что если у меня и были какие-то чувства к Мохаммеду, он давно их убил. Я бы ни за что не подумала возвращаться к нему, и ни за что не отдам ему своего сына!— слёзы блестели в глазах Латифы, пока она говорила, но она хотела высказать то, что давно было у неё на душе.— Мне очень обидно, что вы даже сейчас защищаете Мохаммеда, хотя он причинил мне столько боли. Разве вы не понимаете, что всё чему он научит моего сына это ненавидеть меня, как ненавидит он сам? Девушка была в ужасе от одной мысли, что её дорогой мальчик однажды будет ненавидеть и презирать собственную мать. Но разве от Мохаммеда следует ждать чего-то иного? Получи он полную опеку, он сполна отомстил бы ей через сына, и Латифа знала, что этому нельзя позволить случиться. Он уже доказал, что готов на любые подлости, когда пытался подделать результаты её анализов, чтобы она осталась с ним из-за воображаемой беременности! Когда за глаза настраивал против неё мать Зейна и подстерегал Латифу посреди ночи, прячась в тени чужого дома! Даже пригрозил опозорить её и выставить всё якобы она сама его соблазнила! Латифа знала своего бывшего мужа и не сомневалась, что Мохаммед способен на подлость, особенно когда оказывался в ловушке. Зейн конечно же заметил, что в душе у его жены разразилась буря, и опять-таки сжал ладонь девушки, чтобы привлечь её внимание, поглаживая нежно ладонь Латифы, чертил круги вокруг сияющего на её пальце кольца, которое он сам надел на неё совсем недавно. Они не женаты ещё и двух недель, но у Латифы иногда складывалось ощущение, что они знали друг друга всю жизнь. Хотя перед свадьбой она определённо знала его лучше, чем своего первого мужа: Мохаммеда она видела только мельком во время их помолвки и подготовки к свадьбе, они едва ли полноценно беседовали, постоянно будучи в окружении родственников. Раньше Латифа никогда не сомневалась в их обычаях, но так ли мудро впрямь свести двух незнакомцев под одной крышей, надеясь что они поладят? — Латифа, я вовсе не защищаю Мохаммеда, я всего лишь пытаюсь тебе объяснить, что связь между двумя родителями не так уж легко разорвать, вы так или иначе будете связаны общим ребёнком,— тяжело вздохнул сид Али.— Как шейху, мне сложно поддерживать намерение отделить сына от отца, ты должна меня понять... — Но вы поддержите намерение Мохаммеда отделить сына от матери?— вмешался Зейн.— Нам следует понимать ваши слова как намерение поддержать Мохаммеда? Если вас попросят, вы приедете на суд и дадите показания против вашей племянницы? — Я этого не говорил,— строго ответил Али.— Зейн, я не знаю какие правила в вашей семье, но я привык к тому, что меня, как главу семьи, слушают до конца. — Не воспринимайте мои слова как неуважение, сид Али, но я должен понять на чьей вы стороне прежде чем продолжать этот разговор,— твёрдо стоял на своём Зейн.— Кто вы нам: союзник или противник? — Дядя Али...— прошептала Латифа, в последний раз умоляя родственника её поддержать. — Аллах, как всё просто у молодых...— вздохнул Али.— Вы ставите себе цель и идёте напролом, не думая о последствиях и жертвах, пока они не настигнут вас годы спустя... Как человек знающий наши обычаи, Латифа, мой долг рассказать твоему бывшему мужу всю правду и потребовать от тебя отдать ребёнка на воспитание Рашидам,— Латифа тяжело вздохнула и опустила глаза после этих слов, уже почти смирившись, что дядя ей не союзник, но Али продолжал:— но сердце моё противится этому... Когда погибли твои родители, я взял тебя на воспитание и растил как родную дочь, Латифа. Признаюсь, я был привязан к тебе даже больше, да простит меня Аллах, потому что ради поддержания мира я вынужден был разделить семью и поселить жен в разных домах, и в отличие от моих дочерей, ты росла на моих глазах. И как я могу оставить в нужде, девочку, которую я поклялся защищать, даже если её поступки противоречат многовековым обычаям нашего народа? Даже если долг обяжет меня подержать Мохаммеда, моё сердце толкает меня к иному выбору. Мне придется солгать Мохаммеду, а потом столкнуться с его осуждением. И если эта ложь будет значить, что Аллах отвернётся от меня, что я потеряю свои подушки в Раю... — Нет, дядя Али!— воскликнула Латифа.— Не думайте так, Аллах поймёт, что вы добрый и справедливый человек, и не откажет вам в своей милости! — Как я уже сказал, если я потеряю эти подушки,— продолжил тем не менее Али,— тогда я готов заплатить эту цену... — Дядя!— Латифа тут же обняла родственника. — Аллах, мои племянницы меня убьют,— Али вознёс глаза к небу, и тем не менее ответил на объятия племянницы.

***

Когда Лукас проснулся в больнице, первым что он увидел было лицо отца, и пожалуй было очень мало случаев в его жизни, когда Леонидас смотрел на него так, словно он был самым важным человеком на свете. По правде говоря, хотя с годами он должен был признать, что отец к нему по-своему привязан, Лукас никогда не чувствовал от него той отцовской любви, которую он сам чувствовал с тех пор как впервые взял на руки своих детей. И тем не менее глаза Леонидаса Ферраса покраснели от слёз, когда он увидел, что его сын наконец очнулся. В тот момент Лукас по глазам Леонидаса понял, что был близок к гибели, даже до того как его спутанное сознание начало подкидывать ему хаотичные воспоминания из прошлого, казалось бы совсем не связанные между собой. Он вспомнил себя маленьким мальчиком, бегущим по волнам вместе с братом, и даже увидел проблеск улыбки хрупкой женщины, которая не отрывала от них глаз и смеялась так громко, её лицо как всегда размыто в его памяти, как пожелтевшие фотографии в альбоме. Как они с Диогу взбирались на дерево в саду, пока ещё совсем молодая Далва кричала им немедленно остановиться, и как он однажды сломал руку неудачно приземлившись. Как отец ерошил им волосы, возвращаясь поздно вечером с работы. Как они впервые подрались в школе, когда Диогу повздорил со старшими мальчишками и конечно же потащил его в драку. Он вспомнил юмор брата и как комната всегда становилась оживлённой когда там появлялся Диогу, настолько, что Лукас иногда чувствовал себя лишним, невидимым. Лукас помнил как восхищался пилотами, но так боялся подняться на борт когда отец впервые привел их на вертолётные площадки, что на курсы записали только Диогу. Как внутри что-то оживало всякий раз когда он брал в руки гитару, и как ругался с отцом, когда Леонидас узнал о его планах на будущее. Он вспомнил запутанную планировку арабского поместья и взгляд, раз и навсегда изменивший всю его жизнь. Звучание его имени её голосом, мягкое прикосновение их губ. Улыбку Жади, когда они поздно вечером ворвались в мерию с твердым намерением пожениться немедленно, мокрые от дождя и растрёпанные. Как Жади смеялась и плакала одновременно, когда ей на руки укладывали их плачущих детей в родильном зале, как его руки онемели от восторга и ужаса одновременно, когда ему предложили впервые подержать хрупкого младенца, которого так легко уронить. Большинство воспоминаний с момента встречи с Жади были так или иначе связаны с ней, и её имя было первым, что сорвалось с его губ, когда он нашёл в себе силы говорить: — Жади... Где Жади?— он не узнал свой голос когда заговорил, было ощущение, словно он годами не делал ни одного глотка воды. Лукас был встревожен, когда отец и Иветти странно переглянулись между собой после его вопроса. Разве не естественно для мужа спросить о жене? Ему хотелось спросить что они здесь делают, чтобы они сказали ему что случилось, как он здесь оказался, потому что последним связным воспоминанием Лукаса до сих пор было как они с Жади садились в самолёт, чтобы лететь в Марокко, а вид открывающийся из окна в палате был явно непохож на Рио-де-Жанейро. Так что же здесь делал его отец? Лукас помнил, что отец с Иветти не планировали лететь на свадьбу, и помнил, что сильно поссорился с Леонидасом перед вылетом. Неужели их самолёт потерпел крушение или что-то в этом роде? Врачи, наводнившие его палату для многочисленных проверок, отрицали его утверждение, и по крайней мере в этом вопросе у Лукаса отлегло от сердца, но остальные его вопросы остались без ответа и чем больше от него скрывали, тем сильнее он тревожился. Они говорили, что ему не нужно перегружать себя так скоро после пробуждения. Когда его отец требовательно спросил почему он не помнит всего что должен помнить, врачи ответили, что потеря памяти скорее всего вызвана недавней комой, и нужно радоваться, что он забыл так мало, учитывая степень его травмы. Но Лукаса занимал другой вопрос: как он вообще получил эту травму? А потом он неожиданно отключился, когда ему укололи какое-то лекарство, несмотря на его протесты. Проснулся Лукас поздно вечером или ночью, он не знал который час, потому что часов в палате не было, а за окнами была кромешная тьма. Вошедшая в комнату медсестра обещала позвать доктора, но он схватил её за руку, не давая уйти, пусть и знал, что местные женщины не приветствуют подобные жесты, и судя по хиджабу, медсестра была мусульманкой. — Извините, если я вас обидел, у меня не было такого намерения, мне просто нужно задать вам несколько вопросов,— искренне извинился молодой человек, радуясь, что она говорит по английски, пусть и довольно плохо. Далеко не все местные говорили на иностранных языках, а если и говорили, чаще всего на французском, и этот язык он не знал. В окружении сида Али многие говорили на португальском только потому что их родственники уехали в Бразилию или Португалию.— Где моя жена? Она тоже пострадала? Она в этой же больнице? Что случилось, вы можете мне сказать? — Вашей жены нет у нас в больнице,— ответила медсестра, но больше никакой информации она не могла или не хотела сообщить.— Извините, я ничего не знаю. Я позову доктора. Когда пришёл врач, на сей раз мужчина средних лет, он проверил его показатели и задал несколько вопросов о том, что он помнит. На этот раз, к его радости, Лукас вспомнил приветственную вечеринку в доме сида Али, что доказывало, что они по крайней мере успешно добрались в Марокко, и ему даже казалось, что он помнил какие-то фрагменты восточной свадьбы, но Лукас не знал, являются ли эти фрагменты моментами из свадьбы Зейна и Латифы, или он просто вспоминает свадьбу Латифы и Мохаммеда, на которой он побывал больше восьми лет назад, в тот год когда он встретил Жади. Доктор был доволен, что он помнит больше чем раньше, но на его вопросы тоже ничего конкретного не ответил, помимо того, что родственники всё ему расскажут, как только врачи решат, что он достаточно готов к длительным разговорам, и подчеркнул, что ему нужно отдохнуть. К счастью, на этот раз ему не вводили никаких препаратов, чтобы его усыпить, но его собственные размышления были слишком громкими в удушающей тишине больничной палаты, а попытки встать на ноги заканчивались сильными головокружениями. Однако несколько дней спустя, после его многочисленных требований и путанных снов с воспоминаниями, которые только больше нарушали его шаткое душевное равновесие, врачи наконец сочли его достаточно здоровым, чтобы объясниться с родственниками. Таким образом, Лукас обнаружил, что его палата переполнена родственниками. Напряжённый Леонидас сидел напротив него на маленьком кожаном диване, пока Иветти устроилась рядом с мужем, следом вошёл Сид Али и Зейн с Латифой под руку, но Жади с ними опять-таки не было, что окончательно убедило Лукаса, что случилось нечто плохое. Иначе зачем им приходить всем вместе и выглядеть так торжественно? Первым заговорил Сид Али: — Здравствуй, Лукас,— кивнул мужчина.— Надеюсь, ты лучше себя чувствуешь? — Да, спасибо,— быстро ответил Лукас.— Я ещё не совсем помню что случилось, но я уже понял, что что-то определенно случилось. Где Жади? И как я здесь оказался? — Ты здесь оказался, потому что ты безответственный дурак, и жена твоя не лучше!— взорвался Леонидас, ударив кулаком по подлокотнику дивана. Феррас всерьёз испугался за жизнь сына, потому раньше сдерживался, чтобы не усугубить его состояние, но теперь, когда Лукас пошёл на поправку, глава семьи испытывал всё большее искушение отчитать своего неразумного отрока за необдуманные решения, которые привели к катастрофическим последствиям.— Хуже подростков, делаете что взбредёт в голову, не думая о последствиях, не думая о близких, о родственниках, даже о собственных детях! — Ну не кипятись, Львеночек,— Иветти протянула руку к мужу, заставляя его разжать руку из кулака,— не забывай что сказал доктор. Лукас ещё поправляется, да и у тебя давление... — Да, у меня давление,— проворчал Леонидас,— у меня давление из-за того, что никто не умеет думать. Люди вокруг меня только и делают что действуют наобум, попадают в опасные ситуации, которые потом приходится разгребать! Я думал, что мой сын больше не глупый мальчишка, что он повзрослел, поумнел, стал отцом семьи, начал свой бизнес, пусть даже такой, какой я не понимаю и не совсем одобряю... Но теперь я понимаю, что это всего лишь иллюзия! Он всё тот же глупец, каким был раньше!— мужчина возмущался, даже забыв на мгновение, что они не одни в палате, поскольку обычно при посторонних (а с родственниками Жади он был знаком не так уж хорошо) Феррас сдерживал эмоции.— И вот к чему это привело: он едва не отправился на тот свет, а мать моих внуков до сих пор непонятно где! — Что значит непонятно где?— Лукаса будто окатило холодной водой.— Что ты имеешь в виду, папа? Где Жади? Что случилось с моей женой?— продолжал вопрошать он, пока Иветти укоризненно смотрела на мужа. — То и значит,— резко ответил Леонидас,— она будто под землю провалилась, никаких следов почти за две недели! Остаётся только надеяться, что она до сих пор жива, что её не изнасиловали и не бросили тело где-нибудь в пустыне! — Упаси Аллах!— воскликнула в ужасе обычно немногословная в обществе незнакомцев Латифа.— Я не хочу верить, что у моей сестры такая ужасная судьба! — Не волнуйся, дорогая, мы сделаем всё возможное чтобы найти Жади, и она всегда была сообразительной и наверняка найдёт выход даже из этой ситуации,— заговорил Зейн, протягивая руку к жене и успокаивающе сжимая её ладонь.— Не стоит быть настолько категоричным, сеньор Феррас, детективы всё ещё положительно настроены и верят, что с помощью сеньоры Марии могут быстрее выйти на похитителя. — Я тоже верю, что Жади непременно найдут!— вмешалась Иветти.— Она такой светлый и добрый человек, она не заслужила чтобы её жизнь сложилась так ужасно! — Я всего лишь пытаюсь быть реалистом,— невольно оскорбился Леонидас,— не то чтобы это приносит мне большое удовольствие, я не желаю зла своей невестке, но кто-то должен был сказать ему правду. Его жену похитили и мы не знаем где она может быть! Казалось, Феррас был не так уж близок с невесткой, изначально был против их с Лукасом отношений из-за её необычного происхождения, и даже до сих пор они с Жади часто не сходились во мнении, но новости об исчезновении девушки ударили по нему сильнее чем ожидалось. Леонидас был человеком привычки и с трудом расставался с близкими людьми, а жена его сына как ни крути относилась к этому кругу. Прежде всего Жади родила ему внуков и одна мысль, что дети останутся без матери в таком возрасте, приводила в ужас. — Никто вас не пытается, конечно же, ни в чём обвинять, сеньор Леонидас,— как всегда дипломатично вмешался сид Али,— мы все очень напряжены в последнее время и естественно, что иногда эмоции выходят из-под контроля. Я как никто осознаю всю опасность ситуации, в конце концов это произошло под крышей моего дома и стоило жизни одному из слуг. И остаётся только молиться, чтобы Аллах сохранил мою племянницу и привел её обратно к нам... — Жади... Жади похитили...— повторил Лукас, не в силах осознать ужасную правду.— Что значит, что похищение стоило жизни одному из слуг? Кто погиб? — Мой давний слуга Ахмет, муж Каримы,— торжественно ответил Али, устало вздыхая,— вероятно он пытался помешать похищению, но не смог в одиночку справиться с похитителями, а у них было оружие. Мы пришли слишком поздно, его не смогли спасти, но тебе, слава Аллаху, повезло больше, Лукас. В вашу с Жади комнату принесли напиток с большой дозой яда, если бы ты осушил стакан, вероятно мы с тобой сейчас не разговаривали бы, но ты сделал всего глоток. Мы не знаем конкретно что потом произошло: ты либо упал в обморок под действием яда и неудачно ударился головой, либо ты заметил посторонних и пытался помешать им увести Жади, и тебя ударили вазой по голове. Поскольку мы вынуждены были перенести тебя чтобы оказать помощь, полиция расходится во мнениях. В любом случае после этого яда ты не смог бы долго сопротивляться двум вооруженным мужчинам. Дело в том, что пока всё происходило, почти все находились на свадьбе Зейна и Латифы, а немногие оставшиеся слуги крепко спали на своей половине дома. Есть свидетельница, но она в состоянии нервного возбуждения могла не заметить важные детали, а Ахмет был слишком ранен чтобы успеть сказать нам что-нибудь. Мы надеялись, что ты сможешь пролить свет на некоторые детали нападения... — Я не помню, Боже, я совсем ничего не помню,— Лукас отчаянно потянул себя за волосы в ужасе от этих откровений: Жади похищена неизвестными, человек в доме дяди его жены был убит, и даже он сам судя по словам родственников едва не расстался с жизнью.— Как это могло произойти? Почему я ничего не помню? — Врачи утверждают, что это последствия комы, ты не помнишь некоторые детали,— ответил Леонидас.— Ещё хорошо, что ты вообще что-то помнишь, не стал беспомощным или инвалидом... Большая удача, что ты так легко отделался, с другой стороны, дуракам везёт! — Но почему они забрали Жади? Почему напали именно на нас?— Лукас не мог смириться с случившимся, но потом ему в голову пришла мысль, которая показалась ему наиболее реалистичной, учитывая что он мало что помнил из своего пребывания в Марокко.— Жади... Жади всегда боялась парня, с которым она раньше была помолвлена, то есть того, кого вы ей выбрали, сеньор Али. Может ли быть так , что это его рук дело, чтобы отомстить за ту давнюю историю? Вдруг это он нанял похитителей? — Нет, это исключено,— сразу же отрицал Али.— Саид Рашид не имеет никакого отношения к похищению Жади, не стоит даже рассматривать эту идею, Лукас. Раньше Саид волновался из-за расторжения помолвки, как любой молодой парень в похожей ситуации, но Саид не похититель и не убийца. У него давно есть жена, недавно родилась дочь, сейчас ему совсем не до Жади...— Али чувствовал, что он несколько лукавит, утверждая, что Саид давно забыл Жади, но он знал, что Рашид не причастен к похищению, а любые откровения насчёт рождения Хадижи нарушат его клятву Саиду и могут навредить прежде всего самой девочке.— Более того, Саид предоставил нам своих людей, чтобы помочь в поисках. Жади похитили совершенно по другим причинам, Лукас... И тогда-то уважаемый житель Феса поведал молодому человеку о том, что ускользнуло из его воспоминаний, и постепенно недостающие части этой так называемой головоломки встали на места. Жади не просто оказалась не в том месте и не в то время, она связалась с жертвой похитителя, которая выдала её чтобы освободиться самой, в то время как Жади всерьёз планировала помочь девушке уехать из страны не самым законным способом, заручившись поддержкой Иветти, которая тоже добавила кое-что в рассказ. По крайней мере после этого Феррас понял почему его отец был вне себя от злости, и даже согласился — не вслух разумеется — с Леонидасом, что их с Жади действия были далеки от действий взрослых рассудительных людей. Лукас задавался вопросом как же он мог позволить Жади пойти на столь безрассудные действия, но также он знал, что у него никогда не было сильной воли против уговоров — или ультиматума — его любимой супруги, и что Жади иногда теряет связь с реальностью когда решит что-то сделать, особенно когда она верит, что помогает другому человеку. То же самое произошло когда его жена решила помочь их друзьям Сибилле и Марио стать родителями, и когда она втайне от полиции затеяла поиски пропавшего сына Латифы, планируя выдать мальчика за их усыновленного ребёнка если её кузина не вернётся в город, и во многих других случаях. И хотя прежде Жади всегда везло и её затеи либо увенчались успехом, либо не принесли особенного ущерба, на этот раз удача покинула их обоих. Впрочем, Лукас принял во внимание слова родственников, что ему вообще повезло остаться в живых. — Но как же так?— отчаялся Лукас.— Неужели никто не видел как мужчины силой уводили Жади? Она бы не далась им так просто, она бы кричала и привлекла к себе внимание. Я понимаю, что была ночь, что многие были на свадьбе, что слуги спали, но в конце концов то, что они покинули дом, ещё не значит, что никто в городе ничего не видел и не слышал! Ведь в Марокко многие заведения работают до поздней ночи! — Некоторые торговцы и сотрудники работающих ночью кафе действительно видели двух подозрительных мужчин похожих на берберов, но они не знают куда они пошли дальше. Если они спрятали Жади где-то в пустыне...— Али многозначительно замолчал, не желая продолжать, потому что даже гости из Бразилии знали: пропавших в пустыне могут искать десятилетиями и не найти.— Они несли большой мешок, но люди решили, что внутри барашек или другие припасы, потому они едва обратили на них внимание. В конце концов, берберы кочевой народ и редко выбираются в город, но им всё ещё нужны некоторые вещи для комфортной жизни, насколько это возможно в пустыне. — К тому же, ты сам знаешь, что свадьбы в Марокко отличаются от свадьбы в Бразилии, Лукас,— добавил Зейн,— так уж получилось, что большая часть города впрямь гуляла у нас на свадьбе и они не заметили бы суеты. Тем более, Жади не увели бы просто так, они наверняка её связали или усыпили, возможно то и другое чтобы она не доставляла проблем... Чего я не понимаю, так это того почему вы ни с кем не посоветовались, не поделились ни с кем тайной, кроме Иветти и Лары Зорайде, но уже слишком поздно рассуждать об этом. — Даже я ничего не знала,— с сожалением заметила Латифа,— Жади ничего мне не рассказала. Я замечала, что она ведёт себя странно и что-то скрывает, но она не хотела ничего мне рассказывать, переводила разговоры на приготовления к свадьбе. Я думала, что задам ей вопросы после свадьбы, но оказалось, что уже слишком поздно... — Я уверен, что никто понятия не имел что происходит, соответственно ничьей вины здесь нет...— вздохнул Лукас. Хотя это всё ещё не меняло того, что Жади исчезла и вероятно в опасности. — Кроме тебя и твоей жены!— резко вмешался Леонидас.— Одна делает глупости не думая, а другой совершенно не умеет контролировать собственную жену! — Хватит, отец! Сейчас нужно искать мою жену, а не разбираться в моих неудачах по жизни!— резко ответил Лукас, раздраженный тем, что Леонидас отчитывает его как мальчишку. Даже если в его словах была доля правды... Несколько дней спустя Лукаса выписали из больницы, и парень присоединился к — как позже оказалось, бесполезным — расспросам горожан насчёт вероятного местонахождения Жади, пока полиция и нанятые родственниками детективы пытались выйти на след его жены. Никаких следов девушки не было, и даже опытные детективы начали отчаиваться, что найдут пропавшую, пока примерно неделю спустя сама Жади не позвонила в дом дяди...