Проверка на прочность

— Зорайде, я здесь!— Жади увидела родственницу в шумной толпе торгового центра и окликнула её, чтобы женщина остановилась около ближайшей витрины, ловко двигаясь в её направлении. Девушка уверенно шла по немного скользкой плитке торгового центра на высоких каблуках, к которым давно успела привыкнуть после целой серии светских мероприятий, которых она организовала нечётное количество во время работы в клубе Зейна, и которые регулярно собирались в доме её свёкра. Если последних первое время своей замужней жизни Жади предпочитала избегать, чувствуя себя неловко, на работе прятаться от обязанностей она не могла, да и не хотела, потому пришлось научиться держаться на публике. Со временем она научилась не обращать внимания на шёпот со стороны о "странной девочке из Марокко", тем более, так уж вышло, что с годами этот шёпот превратился в иной — о "горячей и шикарной жене Лукаса". Конечно, весьма польстило, что университетские приятели мужа наконец оценили её по достоинству, но к тому времени их мнение давно уже не беспокоило Жади. Права была Иветти, что не надо обращать внимания на "белый шум" со стороны, а потом и Сибилла своими практиками подняла ей самооценку. Тем более, чего бы ни говорили всякие дураки, брак Жади и Лукаса оказался гораздо крепче чем их собственные — двое однокурсников её мужа развелись только за последний год! Узнав об этом, у Лидьяне случилась такая истерика, что Жади даже перепугалась за подругу, настолько та боялась потерять Тавиньо, который к слову никуда от неё уходить не собирался, пусть даже ходили бывало глупые слухи, якобы Лидьяне недостаточно красива для своего мужа. Зачем обращать внимание на завистников? У самих по жизни не складывается, вот и сплетничают про других! Что касается профессиональной сферы, как-то так получилось, что здесь Жади всё хорошо удавалось с самого начала (дизайн и организация праздников действительно были тем, что близко ей по духу) и похвалы со стороны были вполне заслуженными, что тоже помогло девушке поверить в себя и в свои силы. Жади знала, что на неё смотрели, окидывая улыбающихся мужчин, что ловили бывало её взгляд, полу равнодушной улыбкой. Сегодня молодая сеньора Феррас выбрала тёмные брюки и топ, сверху накинув на плечи изумрудный жакет, выгодно оттеняющий её глаза и незаменимый нефритовый кулон. Волосы она заколола в высокую причёску, чтобы не мешались, тем более на улице, в отличии от торгового центра с кондиционером, оказалось очень жарко. Длинные золотые серьги, крупное кольцо в форме стрекозы с глазами-изумрудами и вместительный клатч дополнили её образ. В руках у девушки уже была пара пакетов из фирменных магазинов — она начала присматривать подарки к праздникам. А таковых в их доме отмечалось много — они с Лукасом договорились отмечать и христианские и мусульманские праздники, чтобы их дети ни в чём не чувствовали себя обделёнными, не считая остальных, вроде праздника святого Антония или годовщины их знакомства,— последние были для молодых людей неплохим поводом отвезти детей к друзьям или в дом отца Лукаса, чтобы провести время наедине. Но Рождество считалось огромным праздником и всегда отмечалось семьёй Лукаса, как в доме дяди Али никогда не пропустят Рамадан, и пусть сама Жади не особенно думала о духовном смысле праздника, ей нравились подготовки и процесс украшения дома, и конечно дарить и получать подарки. И похоже она не одна такая, потому что начинался настоящий ажиотаж с приближением праздников, особенно в торговых центрах! — Жади, ну наконец-то я тебя нашла!— с явным облегчением заметила Зорайде, не привыкшая к подобным скоплениям людей в чужой стране. Конечно, в Фесе на рынке всегда бродили тысячи людей, стоял шум и гам, доносились крики переговаривающихся, а бывало, что и ругающихся между собой торговцев, и надо было постараться не заблудиться в лабиринте одинаковых на первый взгляд улиц, но там женщине всё было родным и знакомым, в отличии от Рио.— Я уже испугалась, что потерялась и придётся тревожить сида Али, чтобы он забрал меня отсюда!— поделилась марокканка, с радостью обнимая девушку.— Аллах-Аллах,— с улыбкой заметила она, хорошо рассмотрев племянницу,— ты с каждым годом всё красивее, Жади! Просто красавица! — Ты тоже похорошела, Зорайде,— весело заметила девушка,— брак пошёл тебе на пользу!— она совсем не лукавила, одетая в красивую зелёную абаю с тёмными вставками, с красиво повязанным на голове шёлковым платком, жена дяди выглядела в разы моложе и свежее, нежели когда Жади приехала в Марокко годами ранее. Должно быть, на Зорайде хорошо повлияло материнство и то, что ей после свадьбы больше не надо было заниматься тяжёлой работой — а ведь слугам в доме дяди Али приходилось вручную стирать и отлаживать с помощью старинного утюга целые кипы одежды, выбивать ковры, выносить их на крышу и обратно, ежедневно носить тяжёлые сумки с продуктами и даже чистить от угля печь! И одежда конечно тоже сыграла свою роль — будучи ещё служанкой, Зорайде не могла конечно, да и не имела возможности, наряжаться в дорогие шёлка! — Придумала такое!— покачала головой Зорайде, на самом деле очень смутившись слов Жади.— Чтобы я взяла и похорошела! Куда уж Зорайде равняться на молодых девушек? — Ты слишком скромная, Зорайде,— не согласилась Жади. Тем не менее радость от встречи с родственницей была не единственным, что она сейчас испытывала, ведь девушка приняла решение наконец открыть Зорайде всю правду.— Мне нужно кое-что рассказать тебе, это очень важно... Про себя девушка подумала, что иного выхода не было. Она и без того слишком долго держала Зорайде в неведении, чтобы ей не приходилось скрывать ничего от дяди Али. Счёт шёл на дни, и если Зейн не отыщет Латифу в ближайшее время, их тайна вполне может всплыть наружу когда дядя Али и сеньор Леонидас сойдутся в одном месте, если разговор пойдёт не по тому направлению — им понадобится максимальная поддержка. Потому они уговорили прийти в гости и Лидьяне с Тавиньо, и Сибиллу с Марио, и Элен с Франсиску, сеньор Лобату по просьбе Лукаса тоже остался в городе, хотя имел раньше намерение в этом году отмечать праздник со своими детьми, которых после долгих споров его бывшая жена таки согласилась отпустить к нему на целые праздники. Жади чувствовала лёгкую вину, но в конце концов Лобату перед ними в долгу — им с Иветти пришлось здорово постараться, чтобы уговорить непреклонную женщину! Бывшая жена Лобату даже приехала в Рио, отдельно поговорила и с Лукасом, и с Леонидасом, чтобы убедиться, что её бывший уж точно завязал с пагубными зависимостями (к великому удивлению Жади, её свёкор проявил удивительную солидарность, когда дело дошло до разговора с этой женщиной), и только тогда нехотя дала согласие, когда Иветти пообещала лично каждый день навещать квартиру Лобату, чтобы проверить что они там делают. Сначала Жади ни в какую не могла понять поведение женщины, почему она не хотела поверить, что Лобату изменился, и Лукас тоже отводил взгляд и не хотел ничего говорить, но после многочасовых расспросов муж Жади нехотя признался что именно привело к окончательному разрыву Лобату с женой: оказывается, жена пыталась остановить мужа, когда он в неадекватном состоянии выносил вещи из дома, но поплатилась за это — находящийся под наркотическим и алкогольным дурманом Лобату до того не держал себя в руках, что до потери сознания пинал женщину ногами, и ещё непонятно что из этого могло быть, не вызови соседка полицию. После этого Лобату арестовали и по решению суда определили в клинику для лечения наркозависимых, а по возвращению в квартире не было жены и детей, только на столе лежали уже подписанные с её стороны документы на развод. Услышав это, Жади была в таком шоке, что только заторможено кивала на просьбы мужа никогда не заводить этот разговор с самим Лобату. Она конечно не раз и не два слышала от Леонидаса, что жена Лобату ушла от него из-за наркотиков, но он никогда не пытался углубляться в подробности! Первым делом когда к ней вернулся дар речи Жади спросила почему её свёкор никогда не говорил больше, на что Лукас ответил, что сам Лобату считает этот эпизод своей жизни самым постыдным и унизительным, и никогда до конца не прощал себя за это, даже пытался пару раз свести счёты с жизнью, потому даже его отец ни за что не решится говорить о подобном на публику. — Что произошло, Жади?— насторожилась Зорайде.— У вас с Лукасом что-то случилось? Или вы узнали новости о Латифе? Она здорова? Не молчи, Жади! — Зорайде, Латифу до сих пор не нашли, но мы теперь точно уверены, что она жива и здорова, по крайней мере была примерно пару недель назад,— оговорилась Жади.— Зейн очень близок к тому чтобы найти её, я надеюсь скоро найдёт. У нас с Лукасом всё отлично, мы приехали сюда вместе! Зорайде вздохнула с облегчением. Хотя бы у одной из девушек всё было вполне благополучно! Скорее бы уже нашлась Латифа! Жена Али безумно переживала за девушку, которую воспитывала практически с пелёнок. Кроме того, она очень тосковала по своей дочери Лейле, которую увезли в Марокко. Она бы рада вернуться домой, но не могла, пока её сердце не будет спокойно за её девочек. Ещё женщина знала, что другие жены Али в Марокко очень возмущены нынешним положением дел: Зорайде мало того, что живёт в доме Али, ещё и на протяжении нескольких месяцев сопровождает их общего мужа в путешествии, навещает родственников, в то время как они тоскуют в одиночестве и без внимания супруга! Больше всех возмущалась Дуния, недавно родившая сиду Али третьего сына, хотя мужчина быстро осадил скандальную женщину по телефону, напомнив, что всё ещё не решил стоит ли возвращать Дунию в жены, и если её что-то не устраивает в семье, он легко может дать одному из родственников распоряжение забрать у неё детей, передав заботам Каримы и остальных служанок, а саму Дунию передать заботам её братьев. И пусть они решают её дальнейшую судьбу! После этого звонки с требованием позвать сида Али резко прекратились, начались другие — к Зорайде, со слезливыми просьбами Дунии смягчить сердце их мужа, чтобы он принял её обратно. — ИншаАллах!— взмолилась Зорайде.— Я молюсь каждый день, чтобы у вас с Латифой всё было хорошо! Ты говоришь, твой муж приехал с тобой? А где же он? — Он сейчас с детьми в этом же торговом центре, только на этаж выше, в отделе игрушек. Полагаю, Пьетро тащит с полок всё подряд, а Мел и сестрёнка Лукаса Тина ищут новую Барби, они только об этом и говорили всю дорогу сюда! — О, Аллах, Жади! И ты оставила мужа одного с тремя детьми в магазине?— поразилась Зорайде. — Почему же оставила?— пожала плечами Жади.— Я просто отошла, чтобы встретиться с тобой. Сначала с нами хотела поехать Иветти, жена моего свёкра, но сегодня утром ей позвонили и сообщили, что её родственница скончалась в больнице, после этого она не захотела ехать, решила остаться дома, потому мы взяли с собой только Тину. — Аллах-Аллах, ну конечно после такого никто не захочет ехать в магазин,— согласилась Зорайде. — Я предлагала остаться с ней, но Иветти сказала, что будет в порядке, они с тетей никогда не были близки, у них были не лучшие отношения. — И всё равно они родственники! Кровь имеет большое значение, Жади, человеку без корней всегда сложнее идти по жизни,— заметила Зорайде, которая не помнила ничего кроме бескрайней пустыни и бедуинов о своём раннем детстве.— Так о чём ты хотела поговорить? — Давай пойдём в кафе, закажем чашечку кофе, там потише, удобнее говорить,— предложила Жади, указывая на яркую вывеску кафетерия. Зорайде согласилась с неким опасением, думая во что же на этот раз ввязалась неугомонная девчонка. По тому как Жади отводила взгляд и слегка теребила салфетку можно было легко догадаться, что она что-то скрывает. В итоге женщина едва дождалась, когда официант поставит перед ними вазочки с фруктовым мороженым и большие чашки капучино с высокой пенкой, и не выдержала, задала вопрос прежде чем девушка решилась заговорить: — Что ты опять натворила, Жади? Мне становится страшно, когда ты молчишь так долго! — Ничего, Зорайде! Я ничего плохого не делала!— поспешно оправдалась девушка.— Это даже не моя тайна с самого начала... Просто я была вынуждена поступить таким образом, чтобы всем было лучше! У меня не было другого выхода!— она вздохнула и вытащила только распечатанные фотографии, где Амин был заснят около моря рядом с её детьми, и протянула их Зорайде.— Лукас только вчера сделал эти снимки рядом с домом Зейна... — Что?— глаза супруги шейха Али напоминали два блюдца, она задохнулась от изумления, силясь сказать хотя бы слово.— Но как же это... Амин ведь... Аллах-Аллах! Как такое возможно? — Успокойся, Зорайде, выпей воды,— Жади подала родственнице стакан, испугавшись того как побелело лицо Зорайде.— Когда мы узнали, что Амин жив, Латифа уже сбежала. Я с самого начала думала, что вся эта ситуация с исчезновением Амина была очень сумбурной, в такой суматохе легко было что-то упустить, но полиция спешила поскорее закрыть дело, чтобы никак не связываться с наркотической сетью. Потому я наняла детектива, друга Зейна, он начал расследование, но ещё до того как мы получили результаты, я лично увидела Амина на пляже с какой-то подозрительной женщиной. Сеньор Перейра быстро её вычислил через свои связи и мы с Лукасом забрали Амина при первой же возможности. Когда стало ясно, что Латифа пропала, я не могла конечно отдать племянника Мохаммеду, я же понимала, что он сразу же увезёт сына в Марокко и потом будет шантажировать Латифу ребёнком...— Жади пустилась в длительный рассказ, в ходе которого поведала о событиях последних месяцев, активных поисках Латифы и попытках детектива Перейра одновременно сбить со следа нанятых Мохаммедом сыщиков, рассказала и о планах легализовать Амина.— Элен, сестра Франсиску, журналистка и пишет статью про большую наркотическую сеть, и в ходе этого расследования обнаружили семерых ранее похищенных детей. Мы сразу же подумали, что Амин мог быть среди них, теоретически, тогда нам не придётся объяснять судье почему мы столько месяцев скрывали Амина от закона! Сеньор Перейра через свои связи уже договорился с инспектором, который курирует это дело, он же раньше работал в полиции, они совсем не прочь добавить к своим великим достижениям ещё одного найденного ребёнка! И у нас есть адвокаты, которые уже составили все необходимые иски, как только власти объявят Амина живым, они оперативно обратятся к судье чтобы определить место проживания Амина рядом с Латифой, пока не будет окончательного решения об опеке, которое должен принять именно бразильский суд! Но для этого Латифа должна быть здесь, она должна подписать документ, который запретит Мохаммеду вывозить сына из страны! Иначе, если он успеет увезти ребёнка из страны, нам придётся иметь дело с посольством и возможно даже писать прошение королю Марокко, но Лукас говорит, что при таком раскладе процесс очень затянется и могут пройти годы, за которые Мохаммед попытается сына настроить против Латифы! Ты понимаешь, Зорайде? Я должна тебе рассказать, если узнает дядя Али, он ни в коем случае не должен рассказать правду Мохаммеду, пока Латифа не найдётся и не выйдет замуж за Зейна! Сеньора Леонидаса успокоит Иветти, я уверена, что она сможет, а сеньор Лобату и Тавиньо дополнительно напомнят о рисках для фирмы в случае если Мохаммед поднимет скандал! К тому же, при таком раскладе, даже если мы сможем убедить суд, что Зейн не имел понятия, что мы скрываем Амина в его доме, что мы сделали это без его разрешения, мы с Лукасом совершенно точно оказываемся в тюрьме! — Спаси Аллах!— ахнула Зорайде в испуге.— Вы окажетесь в тюрьме? Жади, что же ты натворила, девочка, во что втянула своего мужа и всех нас... — В тюрьме,— кивнула Жади.— Если вся правда откроется, даже адвокаты моего свёкра и куча смягчающих обстоятельств в случае чего не спасут нас от тюремного срока, разве что смогут уменьшить его... И мне светит более длительный срок, Зорайде, как оказалось, я вроде как организатор и подстрекатель похищения,— Жади нервно рассмеялась, хотя на самом деле ей было совсем не до шуток в этот момент. — О, Аллах, Жади ты говоришь о таком, что у меня голова кругом идёт: тюрьма, суды, письма королю...— покачала головой Зорайде, которой даже в голову ничего такого не могло прийти. — Я сделала всё ради, Латифы, Зорайде!— уверенно ответила Жади.— И если бы пришлось повернуть время вспять, я бы всё равно поступила так же! Я защищаю свою сестру и племянника! Ты же не будешь отрицать, что дядя Али не стал бы ничего делать, забери Мохаммед Амина?— Жади кивнула сама себе, когда Зорайде не стала отрицать.— Я знаю, он считает, что так правильно, что ребёнок принадлежит отцу. Но Латифа стала бы марионеткой в руках Мохаммеда, он манипулировал бы ребёнком, которого она же и родила, который по его вине оказался в опасности, и ему не было бы стыдно! А моя сестра либо была бы несчастна с нелюбимым, либо тосковала по сыну рядом с любимым! Это разве справедливо? Неужели Латифа такое заслужила? Моей судьбой пытались играть, Зорайде, и мне это совсем не понравилось, судьбой своей сестры я тоже не дам играть! — Жади, сид Али никогда не хотел никому из вас плохого,— заступилась таки за мужа Зорайде.— Он всегда думает как лучше, даже если получилось не так как-то, это было не из худших побуждений. Видела бы ты сколько он тревожится о Латифе, переживает, что сделал всё не как надо, что Латифа не выдержала и ушла, что она не была счастлива! И когда он был с тобой в ссоре, он всё это время был сам не свой! — Я не говорю, что он хотел плохого, я говорю, что у дяди Али немного другой взгляд на вещи, он хочет как лучше, но не задумывается, что иногда человек сам знает как для него лучше. Как ему жить, во что одеваться, кого любить... Латифа долго терпела, пыталась любить Мохаммеда, потому что ей внушали, что так должно быть, но это не сделало её счастливой! Она устала, совершенно себя вымотала, она боялась жить и быть счастливой с Зейном! Сын Латифы должен жить с ней, никто не имеет права отнимать ребёнка у матери, хватило уже того, что она столько месяцев плакала по сыну, который оказался в опасности по вине Мохаммеда! Разве ты со мной не согласна, Зорайде? — Латифе будет очень плохо, если её сын окажется вдали от неё,— кивнула Зорайде, не желая Латифе подобной боли. Очевидно же, что в любом случае она будет защищать Латифу и Жади, как ещё она может поступить?— Но Зейн... Ты уверена, что он позаботится о Латифе и о её ребёнке? Она не останется на улице, Жади? — Зорайде!— возмутилась Жади, качая головой.— Что вы все имеете против Зейна? В своё время вы были против Лукаса, потому что он другой веры, но Зейн — мусульманин, и всё равно вас не устраивает! И потом, он любит Латифу, он готов был жизнь отдать за неё! Какие ещё нужны доказательства? — Лучше уж иноверец, чем такой мусульманин как Зейн...— проворчала Зорайде, тяжело вздыхая под укоризненным взглядом Жади.— Не злись, Жади, я не хочу ничего плохого, просто у этого мужчины репутация искусителя... Я боюсь таких мужчин, Жади! Но я конечно благодарна, что он спас нашу Латифу и заботился об Амине, если всё как ты говоришь. Если он сделает Латифу счастливой, я приму его! Кто такая Зорайде чтобы спорить с Аллахом, если Он хочет, чтобы Латифа была с этим мужчиной? — Подумать только, Мохаммеду прощают, что он годами трепал Латифе нервы, поставил их с Амином в опасность из-за своей глупости, что позволил её ударить, что пытался обмануть мою сестру с разводом и довёл её до срыва! Но при этом никто не хочет просить Зейна за пару ошибок по молодости... Ну ладно, много ошибок, но если прощают Мохаммеда, значит и Зейн имеет право ждать того же! А почему его не прощают? Потому что он не пытается притвориться таким, каким его хотят видеть, потому что у него есть свои взгляды на жизнь? Я не стану притворяться, что понимаю это, Зорайде! — А кто сказал, что я простила Мохаммеда?— проворчала Зорайде. Она тоже ни в какую не могла простить парню, что Латифа столько страдала в браке с ним, когда ему досталось в жёны такое сокровище!— Он шёл по жизни как слепец и сполна поплатится, но Аллах уже наказал Мохаммеда за его ошибки! Ты же знаешь, что с ним случилось...— жена шейха Али смутилась, отводя глаза. — Знаю,— кивнула Жади, её глаза весело заблестели, пусть она и понимала в глубине души, что это нехорошо, но до колик в животе смеялась, когда впервые услышала эту историю,— очень жаль, что Джуварийя уже уехала, иначе я бы пожала ей руку! Это гениально, Зорайде! — Жади...— покачала головой женщина.— Но со стороны Джуварийи это было очень некрасиво, Мохаммед же был с ней добр и ничего плохого не сделал! А если бы Назира не увидела этот чай? Что тогда? Мохаммед так и думал бы, что стал несостоятельным, а для мужчины хуже и нет ничего! Нет, это слишком жестоко! — Кстати, я виделась с Ларой Назирой. — Правда?— удивилась Зорайде.— Где же? Я думала, она занята сборами, ведь они с мужем вот-вот вернутся в Каир. — Не поверишь, она сама ко мне пришла! Оказывается, Назира видела как Латифа уходила из дома Мохаммеда, видела в то самое утро, а мы столько месяцев пытались безуспешно найти человека, который последним видел Латифу! Кажется, что это мелочи, но на самом деле эта мелочь очень нам помогла, скажем, мы теперь точно знаем во что была одета Латифа когда уезжала из Рио, детектив Перейра даже каким-то образом вычислил в какой она автобус села, осталось понять только куда она уехала! — Не могу поверить, что Лара Назира столько месяцев знала, но держала язык за зубами, ничего не рассказала даже Мохаммеду! — Я совсем не удивлена,— пожала плечами Жади,— Мохаммед очень её обидел, и как я поняла даже не ответил на её попытки помириться! Зная гордость Назиры, я скорее удивлена, что она сразу же рассказала ему про чай, а не предпочла чтобы он помучился немного вместо этого!

***

А дом Леонидаса в это время потихоньку приобретал по-настоящему рождественский вид стараниями его супруги и слуг: перила лестницы утопали в пышных зелёных гирляндах, везде были развешаны не менее пышные ветки падуба, в вазах красовались декорированные под праздник букеты, даже пальмы в саду и те нарядили, не считая огромной ёлки, которую уже установили в гостиной. Иветти не любила полностью поручать украшение рождественского дерева слугам, как до этого повелось в доме Леонидаса, и он совсем против этого не возражал, считая подобные привычки жены как минимум очаровательными, потому и сейчас женщина перебирала украшения в огромных ящиках, которые принесли в гостиную, подумывая как их разместить на дереве. Конечно, всё должно было быть ярко и не обыденно, Иветти совсем не нравились эти новомодные ёлки, где совсем не чувствовалось души, которые предпочитали обычно устанавливать в собственных жилищах совершенно скучные на вид дамочки — супруги деловых партнёров Леонидаса, словно соревнуясь между собой кто заплатил больше за точно такую же ёлку! Хотя они сочли креативным прошлогоднее оформление дерева (Тина на пару с Мел захотели украсить всё исключительно сделанными своими руками поделками из гофрированной бумаги), без конца спрашивая кто выступил декоратором их ёлки, что очень забавляло Иветти. До чего забавные люди! Пусть с утра у неё совершенно не было настроения, учитывая полученные новости, но подготовка к празднику действительно помогла развеять тоску, если таковая имела место быть. Учитывая какими были их отношения при жизни Иды, даже она сама не стала бы ожидать от Иветти скорби, тем более Ида даже не захотела чтобы племянница непосредственно присутствовала на церемонии погребения, отдельно указав этот пункт в своём завещании, о чём рассказал связавшийся с ней адвокат. Её родственница всё продумала заранее до малейших деталей: никаких "гостей" и громких речей (тем более, некому было приходить), Иду должны были тихо кремировать и после развеять её прах над памятными для неё местами (пожалуй, Иветти не ожидала подобной сентиментальности от этой женщины), с чем справились соответствующие работники клиники и адвокат Иды, надо было только заплатить за их услуги, с чем она конечно не спорила, и позже — уже после праздников — приехать в офис адвоката её тётки, чтобы забрать коробку, где были какие-то вещи, что некогда принадлежали её матери! Вот ещё один повод удивляться: учитывая тянущуюся сквозь годы ненависть Иды к сестре и её памяти, она давно должна бы сжечь все упоминания о ней! Она не бралась рассуждать о причинах тех или иных действий вредной старухи, которая до последнего не хотела наладить отношения, только спросила зачем же это нужно если они долгие годы жили, привыкшие к ненависти друг к другу. От этих слов было не по себе: любить Иду было сложно, она не дала для этого ни одного повода, но ненависть? Нет, лет в шестнадцать, когда вылезла из окна жуткой спальни в доме Иды с одним рюкзаком, отправившись навстречу новой жизни, она бы уверенно заявила, что глубоко ненавидит тётку, но с тех пор столько воды уже утекло... — Дона Иветти, а это куда повесить?— спросила юная горничная, с трудом удерживая в руках огромный ворох праздничных гирлянд. — Пока не знаю, оставь их вот здесь, в этой пустой коробке, а я потом посмотрю, может отнести их наверх, чтобы добавить немного праздника комнатам? Всё-таки многие наши гости останутся ночевать до утра... И надо обязательно красиво украсить игровую, к празднику в доме будет столько детей!— блондинка старалась говорить тише, чтобы не потревожить спящую здесь же в переносной люльке Луну. Хотя эта малышка редко кого-то беспокоила лишний раз и даже в возрасте пары недель казалась необычно серьёзной, стоило только заглянуть в её глаза, по-прежнему по-младенчески голубые. Или ей просто так казалось? В будущем всё ещё много раз может измениться, но пока складывалось ощущение, что Луна вырастет более спокойной, не как легкая на подъём активная Тина, которой вечно надо было куда-то бежать и всё вокруг узнать. — А что делать с собаками? Оставить в гараже? — С какими собаками?— удивилась Иветти. — Точно, вы же не знаете... Сегодня утром привезли пару щенков, просто очаровашки, как я поняла, это подарок для Кристины. — Я знала конечно, что она мечтает про щенка, но понятия не имела, что их будет двое. И потом, до Рождества ещё есть время, нельзя же их держать взаперти целую неделю,— зная свою дочь Иветти могла наверняка утверждать, что Тина обнаружит новых обитателей гаража максимум к утру. — Но сеньор Леонидас сказал, что Тина хорошо себя ведёт и ей вполне можно подарить первый подарок пораньше. Он просил не выпускать их только пока он не вернётся с работы, хотел лично посмотреть понравятся ли они ей. — Понятно,— весело закатила глаза Иветти,— Львеночек в своём репертуаре... — О чём речь? Что я сделал не так, дорогая?— вошедший словно по заказу Леонидас успел услышать её последние слова. Горничная как по волшебству "испарилась", когда мужчина мягко привлёк жену за талию целуя в губы,— оставаться в такие моменты в комнате могла себе позволить только давно здесь работающая Далва. — Речь о том, что ты совсем избаловал свою дочь,— мягко улыбнулась ему блондинка, обвивая руками шею супруга. — Да что ты?— разыграл непонимание Феррас, скрывая улыбку.— Которую из них? — Ту, которая уже умеет говорить,— подыграла ему женщина,— ты ни в чём не можешь ей отказать... Ранний подарок за неделю до Рождества? Опять скажешь, что Папа Ноэль прилетел пораньше специально ради неё? — В прошлом году ей понравилось,— пожал плечами Леонидас,— и потом, это ты её научила так на меня смотреть... — Как смотреть?— рассмеялась Иветти. — Вот так...— тихо прошептал мужчина.— Ну вот, улыбаешься. Тебе уже лучше?— он не знал как лучше заговорить с женой о её родственнице, с которой она на его глазах едва не подралась примерно год назад на этом самом месте, подозревая, что знает довольно мало о сложных отношениях двух женщин. Он и не спрашивал. Зачем лишний раз расстраивать жену? — Я в порядке,— пожала плечами Иветти,— ты же знаешь, мы не очень-то ладили, просто... Она же была совсем одна, это грустно... Неважно, я всё равно никогда не могла её понять, как и она меня. А ты сегодня рано, ещё даже не обед, неужели решил уйти из офиса пораньше? — Я тебе больше скажу: я там сегодня не был! — Куда же ты тогда ездил? — Решил, что кое-кому тоже не помешает ранний рождественский подарок,— он вытащил из пиджака бархатный футляр,— хотя стоит отдельно заметить, что она в отличии от своей дочери совсем меня не слушается... — Это мне?— она в восторге ахнула, открывая футляр и рассматривая со всех сторон красивые серьги с бриллиантами, тут же вдевая их в уши и поворачивая голову в разные стороны, а потом крепко обняла мужа, после чего он тепло рассмеялся. — Я так понимаю, тебе понравилось? — Просто чудо!— подтвердила Иветти.— Подожди, а когда это я тебя не слушалась? — Ты лучше спроси наоборот,— хмыкнул он,— когда ты слушалась... Совсем от рук отбилась! — Ну я же могу реабилитироваться,— игриво подмигнула ему женщина, шепча ему на ухо нечто такое, от чего он довольно прищурился как сытый кот на солнце.— Что скажешь? — А ты разве уже...— он слегка смутился вопроса, который собирался задать, учитывая, что Далва вполне могла бродить где-то поблизости и всё услышать.— Что сказал врач? — Сказал, что я совершенно здорова и легко могу рожать ещё пятерых,— рассмеялась Иветти. — Ну пятерых будет многовато, дона Иветти,— словно из ниоткуда появилась Далва лишний раз подтверждая мысли Леонидаса, что даже такие вопросы без неё не обходятся,— а вот мальчика не мешало бы родить, и желательно поскорее! И зря вы так хмуритесь на меня, сеньор Леонидас,— заметила Далва, осторожно вытаскивая крошку Луну из колыбели, чтобы отнести в детскую,— вы уже не молодой жеребёнок, ещё годик-другой и может уже ничего не получиться! — Далва!— задохнулся от возмущения мужчина, только имя назойливой экономки и выговорив, до того он был шокирован то ли подобной оценкой своей мужской состоятельности, то ли тем, что она в принципе посмела о таком говорить. И кажется Далва, проявив редкую проницательность, поняла, что лучше ей не задерживаться здесь. Леонидас же перевёл дыхание и посмотрел на жену, чьи плечи дрожали от смеха, ворчливо заметив:— Ну конечно, ты тоже посмейся надо мной! Давай, смелее! — Я совсем не...— она глубоко вздохнула, пытаясь унять хохот, но в итоге потерпела поражение и залилась смехом, уткнувшись ему в плечо.— Ты бы только видел своё лицо! Жеребёнок...— она опять заливисто рассмеялась.— Ну Далва... — Ты не стесняйся, не надо сдерживать себя,— закатил глаза Леонидас.— Скоро в этом доме начнут без утайки называть меня старой развалиной, а ты будешь только смеяться! — Прости,— женщина поцеловала мужа в обе щеки, а потом — в губы, наблюдая как смягчается его взгляд. Чуть понизив голос добавила:— Ничего ты не старый. Я уверена, что у тебя и через десять лет всё отлично получится, я в этом не сомневаюсь. Хочешь, пойдём наверх и ты прямо сейчас мне это докажешь? Лукас и Жади увезли Тину в магазин, её не будет ещё пару часов... — Хм... Это очень заманчиво,— пробормотал он, позволяя жене потянуть себя за галстук, начиная подниматься по лестнице, но таки спросил:— Но ты же не принимаешь всерьёз слова Далвы? Ты опять принимаешь таблетки, правда? — А для тебя это так важно?— удивилась Иветти, внезапно остановившись.— Я конечно их принимаю, но в одном Далва права: я хотела бы родить тебе мальчика. Честно говоря, я думала, что Луна будет мальчиком, но Тина так хотела сестру, что я просто решила ей подыграть. Как оказалось, не зря, ведь правда родилась девочка. — Я более чем доволен тем, как всё получилось,— заверил жену Леонидас, обнимая её за плечи.— Иди сюда. Ты же знаешь, я уже не молод... — Опять ты начинаешь?— нахмурилась Иветти.— Клянусь, если ты опять начнёшь говорить о завещаниях, я не сдержусь и стукну тебя чем-нибудь! Или ты что-то от меня скрываешь?— она пристально его осмотрела.— Ты болен? — Нет, я совершенно здоров! Это была просто мера предосторожности, обычное дело для человека моего положения!— он вздохнул и сел прямо на лестнице, нежно потянув её за руку.— Садись сюда и послушай. Всякое может быть, Иветти. Ты знаешь, что моему отцу было на два года меньше чем мне сейчас, и он однажды просто уснул в своём кабинете и не проснулся? Приступ за считанные секунды забрал его жизнь! А у меня двое маленьких детей, меня накрывает паника, когда я думаю об этом! Лукас вырос, он взрослый человек, но вместо того чтобы жить спокойно и продолжать наш налаженный бизнес, он хочет уйти и начать сначала, впутываться в разные авантюры. Не то чтобы я не понимал, в его возрасте я тоже хотел что-то сделать сам, что-то кому-то доказать... Но что если он прогорит? Такое бывает сплошь и рядом, а у него двое детей, мои внуки, если что, страдать в первую очередь будут именно они. Лукас и Жади — безответственные, два сапога пара, не знаю что они выкинут завтра, а ты... Давай будем откровенны, Иветти, ты поддерживаешь каждую их авантюру! Когда я предлагал тебе стать моей женой, я обещал о тебе заботиться, и намерен исполнить обещание, даже если меня уже не будет. Да я бы в любом случае это сделал, как бы ни сложилась жизнь, но...— он остановился, когда женщина вдруг всхлипнула.— Ну зачем ты плачешь? Немедленно прекрати! Ты же знаешь, я не могу смотреть как ты плачешь! — Он ещё спрашивает... Доводит меня до слёз, а потом спрашивает!— блондинка толкнула его в плечо, а потом крепко обняла.— Я тебя люблю, ты знаешь? Если ты посмеешь меня бросить, я просто... Я сама тебя придушу! Понятно? — Более чем...— довольно рассмеялся Леонидас, зарываясь в её волосы.— Как я уже говорил, я в порядке и надеюсь, что буду ещё очень долго, но в жизни бывают разные ситуации, уж этому я научился сполна...— его взгляд на какое-то мгновение сам собой упал на фотографию погибшего сына.— Я веду к тому, что я чувствую ответственность за всех вас: ты, наши девочки, мои внуки, сын, невестка... Я уже молчу о Далве, привыкшей вести себя как хозяйка этого дома и не выбирать слова! Она разве найдёт себе другую работу с такими привычками? Потому мне нужно быть уверенным, что в случае чего все дела будут улажены должным образом, вот и всё. Ты меня понимаешь?— он с облегчением вздохнул, когда она просто кивнула без лишних возражений.— Потому я думаю, что с меня уже хватит детей. — Ты больше не хочешь детей? Точно? — Не то чтобы не хочу... Я счастлив снова быть отцом, Иветти, я словно сбросил лет двадцать с плеч, ты себе даже не представляешь что это за ощущения. Я обожаю этих девочек, а Кристина так на тебя похожа, что я перед ней бессилен... Но детей нужно успеть воспитать, поставить на ноги. Никогда не понимал безответственных мужчин, которые заводят детей на склоне лет! Ладно ещё в сорок или пятьдесят лет, но некоторые ведь умудряются попасть в такую ситуацию когда им уже за шестьдесят, в деловых кругах сейчас такие безумцы встречаются сплошь и рядом! На что они надеются? А кажутся серьезными людьми, старческий маразм, не иначе! — Может они надеются просто жить и брать от жизни всё, а не бронировать место в склепе? — Наверное, всё зависит от того как на это посмотреть,— Леонидас совсем не удивился, услышав от жены подобные слова, наоборот, ему очень нравился её позитивный подход к жизни, она всегда умела развеять его мрачность и тоску.— Но когда мои дочери будут выходить замуж, я надеюсь, что смогу смотреть на это, стоя на своих ногах. Что когда я подойду к зятю, чтобы объяснить, что если этот негодяй...— он исправился, когда его жена тихо рассмеялась,— я хотел сказать человек, я просто оговорился... В общем, когда я скажу, что ему мало не покажется если он посмеет разочаровывать мою дочь, я хочу чтобы он мои слова принял всерьёз, а не посмеялся над стариком в инвалидной коляске! Я правда не собираюсь больше заводить детей. Пожалуй, если уж быть совсем откровенным, озвученные им причины были не единственным, что мотивировало мужчину начать этот разговор. Леонидас в принципе с опасением относился к процессу рождения детей, ещё с тех пор как его первая жена неизлечимо заболела и так и не оправилась после рождения близнецов. Тогда же появилась и непереносимость больниц: хотя он всегда настаивал, чтобы все близкие регулярно обследовались, сам он терпеть не мог посещения клиники и иной раз забрасывал в далёкий угол собственные таблетки. Когда Иветти впервые забеременела, вернее, когда он узнал наконец, что имеет к этому непосредственное отношение, всё было до того сумбурно, тревожно, что Феррас не успевал иной раз задуматься о факте скорого отцовства, только о том чтобы неугомонная возлюбленная и ребёнок не пострадали по вине афериста Арманду. Только когда всё немного успокоилось, а Иветти выписали из больницы, десять раз до этого убедив Леонидаса, что все тесты показали, что недавний пожар никак не сказался на ребёнке, а будущая мать более чем здорова и никакими скрытыми заболеваниями не страдает, на него наконец накатило осознание. В яркую звёздную ночь в Сантьяго-дель-Эстеро, накануне вылета в Рио, когда Иветти видела десятый сон, уткнувшись в его плечо, мужчина испытал острый приступ паники, как никогда ясно осознавая, что у неё не просто вдруг вырос живот, оттуда вскоре появится ребёнок. Как чёрт возьми он собирался снова стать отцом, когда уже успел примерить "титул" деда, до этого испытав полнейшее фиаско как отец? Иначе он не мог думать, учитывая, что один его сын разбился в катастрофе, а другой сын в каждом втором разговоре винил его в непонимании, равнодушии или чём-то на этот манер. Тем не менее скорое рождение Кристины развеяло его опасения — с ней было легко, девочка с первых мгновений покорила его сердце. Тем не менее Леонидас не думал бы даже о рождении ещё одного ребёнка, если бы этого не хотела сама Иветти, и если бы не желание Кристины иметь младшую сестру. Но рождение Тины ему видеть не приходилось, его впустили в палату уже после того как она появилась на свет, а Иветти выглядела сияющей, максимум немного уставшей, словно сходила на утреннюю пробежку. Точно так же в своё время не видел Феррас и рождение сыновей, приехав в больницу к тому времени когда они уже вовсю горланили в родильном отделении. Он не знал какая муха его укусила, что ему взбрело в голову на сей раз войти в палату Иветти, чтобы увидеть "чудо рождения", но ему хватило посмотреть как жена корчится в схватках, чтобы решить раз и навсегда, что больше никогда не заставит её проходить через это. Леонидас только убедился, что принял верное решение, когда после десяти часов схваток врач заявил, что ребёнок почему-то не хочет рождаться и нужно делать кесарево сечение. Конечно, всё прошло благополучно: доктор справился с операцией за считанные минуты, малышка родилась здоровой, его жена быстро отошла от наркоза и к утру её уже перевели в палату, куда пропустили всё их шумное семейство с Далвой во главе. Но сколько всего он успел передумать за эти минуты! Причём саму Иветти это на первый взгляд совсем не беспокоило, её больше заботило, что останется шрам, а не сам факт, что ей разрезали живот. Нет, хватит с него детей! Пусть лучше невестка рожает ещё одного внука — Лукас ещё молод, его сердце ещё может выдерживать все эти волнения! — Хорошо,— кивнула наконец Иветти. — Что?— переспросил мужчина, не сразу понимая о чём она говорит, настолько погрузился в воспоминания, но когда понял, слегка удивился.— Просто хорошо? Никаких возражений? Не будешь со мной спорить, приводить свои аргументы? — Просто хорошо,— кивнула она.— Если ты больше не хочешь, больше никаких детей. — Я рад, что мы друг друга поняли,— кивнул Леонидас, оставляя лёгкий поцелуй на её запястье.— Не буду больше нагружать тебя своими старческими размышлениями, иначе совсем заскучаешь, ещё найдёшь себе молодого любовника, который будет тебя развлекать...— он говорил с лёгкой иронией, слегка забавляясь, но замолчал когда его супруга нахмурилась.— Я просто пошутил, я ничего не имел в виду... — У меня больше никогда не будет любовника, и не было с тех пор как мы поженились,— она посмотрела ему прямо в глаза, чтобы убедиться, что он хорошо понимает её слова. Женщина догадывалась, что у неё вряд ли будет когда-то достаточно смелости, чтобы "сорвать старый пластырь" и извиниться за ту жуткую историю в Марокко, но это она точно могла пообещать. Леонидас немного заторможено кивнул, но не прошло и минуты как он уже вовсю её целовал, забыв даже о том, что они до сих пор внизу. Только визг юной горничной, обнаружившей хозяев в столь откровенном виде, заставил их прерваться, чтобы переместиться наверх. — Вечно здесь кто-то ходит...— проворчал Леонидас.— Никакого личного пространства!

***

Латифа заперлась в комнате, где она жила последние несколько месяцев, горько рыдая от глубокого стыда и безысходности. Никакие увещевания не могли заставить девушку покинуть её скромное убежище с тех пор как она накануне вернулась домой с работы,— она просто бежала по деревне, словно за ней гналась стая шакалов, не желая даже попадаться кому-нибудь на глаза. Как ей было опять встречаться с ними взглядом, разговаривать, когда многие из них, некогда казавшиеся ей доброжелательными людьми, думали о ней такие ужасные вещи? Её словно облили грязью с головы до ног! Вероятно, знай Латифа раньше какие слухи ходят о ней по деревне, не осмелилась бы выходить из комнаты уже давно, затворилась на семь замков, чтобы о её существовании все забыли — может тогда наступит конец этому? Ей хотелось начать биться головой об стену, стоило подумать, что она каждое утро проходила по улицам, посещала лавки, обсуждала с ворчливыми соседками переменчивую погоду, отчитывалась доне Изадоре о проделанной работе, и на протяжении всего этого времени те же люди, что улыбались ей в лицо, у неё за спиной распускали гнусные сплетни, считали её продажной женщиной! Как иначе они могли поверить, что Латифа способна вступить в связь с сеньором Матеусом, пользуясь одиночеством мужчины, чтобы позже вынудить его пожениться и унаследовать отель, исключив при этом сына сеньора Матеуса? Тем не менее они поверили подлым выдумкам Витора — этот шакал осмелился заявить, якобы она отвергла его признание в любви и вероломно разбила ему сердце, мотивируя свой отказ тем, что его отец богаче, а самому Витору нечего ей предложить! Теперь понятно, почему соседки настолько пристально смотрели на неё, стоило ей столкнуться с Матеусом на улице. Она же — глупышка эдакая — считала, что себе додумывает непонятно что, но интуиция вовсе не подводила её, давала знаки, вот только она до последнего предпочитала ничего не понимать, не искать объяснения. Они тайком шептались, что теперь-то ясно почему Латифа проявляла такую отдачу в работе — потому что надеется всё его имущество присвоить себе! До чего же стыдно! Латифа никогда раньше никого не ненавидела, не позволяла чувству ненависти даже в самых ужасных ситуациях проникнуть в своё сердце, но теперь ей казалось, что она не только боится, но и ненавидит Витора. Как может человек быть таким грязным, таким вероломным, чтобы после того как уже унизил её своим посягательством, посметь распространить подобные слухи? А день начинался вполне приятно... В эти дни в доме царило приподнятое настроение, поскольку шли подготовки к скорой свадьбе Анны. Девушке недавно исполнилось восемнадцать лет и недолго думая её молодой человек сразу же предложил Анне руку и сердце, а Сильвия не стала возражать, сказала, что нельзя мешать молодым строить свою жизнь, тем более за Анну, как она поделилась с Латифой, женщина была спокойна, верила, что дочь создана чтобы стать хорошей женой и матерью, это Софи её всерьёз беспокоила своим желанием уехать в город, блистать на сцене и ловить на себе восхищённые взгляды, о чём девочка постоянно говорила. Отчасти Латифа соглашалась с ней: едва ли она была бы в восторге, будь у неё дочь, желающая стать актрисой, ведь работа сама по себе считалась публичной, скажем, в Фесе разве только танцовщицы стояли ниже актрис и певиц,— нет, их все любили, приглашали на праздники, но в то же время позор тому мужчине, который женится на такой женщине; никто не захочет состоять в законном браке с той, чья работа непосредственно связана с выступлениями на публике, особенно если для этого ей приходится открывать своё тело. Потому за возможность выступать те женщины платили по истине высокую цену, оставаясь навек в одиночестве, за исключением некоторых, что уезжали из города туда, где о них не слышали, и вступали во временный брак. Но это было в Фесе, а в Бразилии совсем другие нравы, здесь никого не удивит желание юной девочки прославиться. И у Софи был талант — это трудно было отрицать даже не желающей этого видеть Сильвии, и не особенно сведущей в такого рода вещах Латифе. Хотя она не сомневалась, что её сестра Жади, если бы когда-нибудь увиделась с Софи, сполна поддержала бы желание девочки. Просто Сильвия не хотела отпускать дочь в большой город (что в общем-то понятное желание для матери) и надеялась, что со временем Софи "спустится с небес на землю" и начнёт учиться рукоделию, работать на ферме или на пирсе, либо возьмётся за ум и станет фельдшером или учителем, в общем, займётся тем, чем впрямь можно заниматься в деревне. Но Софи нотации матери выслушивала и тайком закатывала глаза, витая в облаках, где уже стала всемирно — или хотя бы на всю Бразилию — известной актрисой, чем делилась и с Латифой, как-то само собой считая её именно подругой, вроде ещё одной старшей сестры, ведь разница в возрасте впрямь не такая уж большая, пусть Латифа и чувствовала себя после всего пережитого несколько старше своих двадцати трёх лет. Стоило заметить, что в Фесе, где выросла Латифа, двадцать три — уже солидный возраст для женщины, некоторые к тому времени успевают родить уже пятерых детей, а вот в Бразилии — совсем иначе, здесь многие люди даже не думают о создании семьи и вступлении в брак в таком возрасте. А в журнале учителя истории Латифа прочла, что во многих странах совершеннолетие и вовсе наступает возрасте двадцати одного года, и даже слегка улыбнулась, думая что на это сказал бы сид Абдул, который считал, что девочек нужно выдавать замуж едва пойдёт первая кровь. Сестра Жади вдруг обнаружила, что даже воспоминания о дяде бывшего мужа отдаются в душе лёгкой тоской, хотя она не особенно хотела столкнуться с его осуждением, но до чего же Латифа соскучилась по близким! Если первое время казалось, что уехав из Рио стало легче дышать, со временем тоска по родным с каждым днём становилась всё сильнее. Всё чаще Латифа думала: а могла бы она поступить иначе? Тогда, наверное, не могла: уехать в Фес после развода значило навлечь позор на дядю Али и всю семью, местные не поняли бы её, а поселись она у Жади с Лукасом — могла нарушить устоявшуюся жизнь пары, что тоже не казалось хорошей идеей. Муж сестры всегда был с ней вежлив, но Латифа старалась раньше не особенно с ним пересекаться, чтобы не чувствовать ещё большую вину перед Мохаммедом, племянников она видела не так уж часто, а у Жади всё-таки была целая собственная жизнь. Жади училась и работала, потому у неё было много друзей и знакомых, чем сама Латифа не могла похвастаться. Из всех знакомых сестры Латифа знала только Лидьяне и мачеху Лукаса — Иветти. Её приводила в ужас мысль, что сестра начнёт не только водить её везде с собой, знакомить с множеством людей, с которыми она не знала даже о чём поговорить, но заговорит о возможной учёбе или работе— после шести лет замужества, выходя из дома только в магазин, слышать о таком было дико, тем более, восточных девушек в принципе не готовили к подобному, вот и Латифу учили сидеть дома и создавать уют, преданно ожидая прихода мужа. Тем не менее эта страница жизни уже была перевёрнута — Латифа понимала, что никогда не сможет снова жить с Мохаммедом после потери Амина, она и так давно уже не любила мужа и с трудом выносила брачные обязанности — Мохаммед не был с ней груб, от него не исходили неприятные запахи, но одна мысль о близости с ним, едва Латифа осознала, что последняя искра чувства к мужу её покинула в день того — самого первого — развода, казалась кощунством. А ещё — она словно бы предавала этим Зейна, которому уже принадлежало её сердце, пусть и понимала, что глупо так думать: Зейн не её муж и у него было много женщин в своё время (её просто выворачивало наизнанку, душа рвалась на части, когда девушка позволила себе подумать, что возможно у него и во время общения с ней были любовницы, а уж когда она его отвергла — тем более), не могла считаться предательством близость с собственным супругом. Именно Зейн — вернее очевидное неприятие Латифы его матерью — стал последней каплей, она понимала, что от этих чувств можно только бежать, если останется в одном с ним городе — не сможет устоять! И уехать подальше от Мохаммеда тоже казалось хорошей идеей — Латифу просто поразила попытка бывшего обмануть её с результатами анализа на беременность, чтобы саботировать развод. На что он только надеялся? Даже не расскажи Рамиля правду, очень скоро Латифа сама бы поняла, что вовсе не ждёт ребёнка! Может полагал, что Зейн сразу её отвергнет после таких новостей, и она за неимением других вариантов, чтобы не позориться статусом незамужней и разведённой женщины, покорно примет бывшего мужа и его вторую жену? Мохаммед же и помыслить не мог, что Латифа сможет жить одна, да и она сама, признаться, до последнего не могла вообразить себя одинокой, даже когда спешила на автобус, нарядившись в джинсы и скрыв волосы рыжим париком — тогда она действовала быстро, импульсивно, не особенно задумываясь, чего раньше никогда себе не позволяла. Бывший муж не знал, что она способна сбежать, вот и попытался вернуть её таким образом —иного объяснения его поступку Латифа найти не могла. Ей отчаянно нужен был покой, надёжное убежище от горя и душевных терзаний, от пылающей в груди запретной любви, от осуждения и попыток на неё повлиять со всех сторон — и в деревне она его нашла. Вернее, думала до сегодняшнего дня, что нашла... До тех самых пор, пока после урока робеющий старшеклассник не подошёл к ней с сорванным вручную букетом, предлагая пойти с ним на танцы. Латифа смутилась и, конечно же, мягко отказалась, посоветовав парню пригласить кого-то из одноклассниц. И на этом, казалось, история закончилась, но менее чем через час этого же парня обнаружили на школьном дворе, в кровь дерущимся с двумя одноклассниками. Вокруг побоища собралась вся школа, даже совместные попытки учителей истории и труда унять драчунов не увенчались успехом, пока не появилась разъярённая дона Изадора. — Я последний раз тебя спрашиваю, Пауло, почему ты набросился на своих одноклассников! Другие дети сказали, что это ты начал драку, я не допущу подобного беспредела в своей школе, все хулиганы мигом отсюда вылетят!— наседала на мальчишку строгая директриса, расхаживая по учительской, где собрались и другие преподаватели, которых до этого она успела отчитать, что они в принципе допустили драку, когда проверяющие только-только выехали из города. Она почему-то считала, что они могут опять вернуться, чтобы на чем-то их подловить, лишь бы закрыть школу! — Дона Изадора,— решилась заговорить Латифа, надеясь, что голос у неё не дрожит, что вполне могло быть учитывая нрав Изадоры,— может не стоит на него кричать? Обычно Пауло — очень спокойный мальчик, я не верю, что он стал бы без причины начинать драку. Наверняка что-то произошло, может его обидели и он не выдержал... — И олимпиаду по математике в прошлом году он выиграл, с самого Белена приезжали грамоту вручать, а ведь в нашей школе это такая редкость!— вмешалась учительница математики, которая не очень-то любила драчунов, но и лишаться способного ученика не хотела.— Не собираетесь же вы его отстранить? — Помолчите, коллеги!— осадила их Изадора.— Пока ещё я здесь директор, и только я решаю как на кого кричать, и кого отчислять! А тебе,— она опять посмотрела на ученика,— лучше сейчас же начать говорить! Что за муха тебя укусила?! — Это наши с ними дела! Они получили по заслугам!— гордо вскинул голову старшеклассник, удерживая платок на разбитой губе. — Вы его только послушайте! Совсем стыд потерял!— хмыкнула Изадора.— Посмотрим как ты запоёшь, когда я с твоим отцом переговорю! И вот что, раз уж ты считаешь, что директору школы не нужно знать, почему ты решил покалечить других учеников, тебе вовсе не нужно посещать нашу школу! Я сегодня же начну готовить документы на отчисление! — Позвольте с вами не согласиться, дона Изадора!— в учительскую вошёл преподаватель истории сеньор Жуан.— Я проследил, чтобы пострадавшим оказали помощь, они в медпункте и к вечеру их отпустят домой. Ну так вот, Пауло поступил по-мужски, поскольку его одноклассники переступили все понятия чести, распространяя по школе самые грязные слухи об одном из наших сотрудников! Я лично всё слышал, и учитель труда тоже всё подтвердит, как только исправит забор на улице! Это неприемлемое поведение, и пусть я не одобряю драки, но они действительно получили по заслугам! — Это правда?— пристально посмотрела на коллегу Изадора, после его кивка махнув ученику.— Иди отсюда, чтобы глаза мои тебя не видели! Объяснитесь, сеньор Жуан, о каких слухах идёт речь? Только давайте без этого мнимого благородства, сегодня мне хватило "рыцарства"! — Дона Изадора, я боюсь, что...— Жуан несколько неуверенно посмотрел на Латифу, что девушка тут же заметила, с непониманием нахмурившись. — Ах, эти сплетни!— понимающе кивнула Изадора.— Говорила же, ещё раз такое услышу — быстро уши надеру! Ну они у меня сейчас получат!— женщина решительно направилась к выходу из учительской. — Что происходит, сеньор Жуан?— решилась спросить Латифа.— Я видела, как вы на меня посмотрели... — Я прошу прощения, Латифа,— покачал головой молодой человек, который тайком был в неё влюблён, пусть и не смел об этом заговорить, понимая по взгляду девушки, где поселилась тайная тоска с первых дней в деревне, что его чувства не уместны,— но я не могу вам сказать. Это совершенно гнусные слухи, не имеющие никакого значения! Вам не нужно загрязнять себя, даже слушая нечто подобное! — Ну скажете тоже, сеньор Жуан,— в разговор вклинилась болтливая учительница музыки,— как будто она святая! А вы бы уж не прикидывались, дона Латифа, вся деревня говорит уже несколько недель, что вы крутите шашни с сеньором Матеусом, потому и Витор уехал — вы же его отвергли, предпочли ему его отца! — Что?!— ахнула Латифа, прижав руку к груди. — Да вы не смущайтесь, дело-то в принципе житейское, Матеус у нас жених завидный, просто староват он для вас, вот и говорят много!— продолжила женщина.— Он же и когда Витор родился мальчиком давно не был, а уж теперь и подавно! И нехорошо это, сына от наследства отталкивать, вы уж имейте совесть: устраивайте свою жизнь, но чужую не ломайте... У нас тут так не принято! Мы же к вам со всей душой... Дальше Латифа уже не слушала, она просто сорвалась с места и бросилась бежать, давясь слезами и не обращая внимания, что по пути её окликнули и просили остановиться... Девушка ударилась в чью-то грудь прямо на главной площади, сразу не понимая этого, но ахнула от шока, когда увидела, что её держит за плечи никто иной как ухмыляющийся Витор. — Вы?!— воскликнула она, отшатнулась от него как от чумы. — Здравствуй, куколка,— хмыкнул он.— Я вижу, за время моего отсутствия ты пересмотрела свои взгляды и поняла, что со мной надо дружить, сразу в мои объятия бросаешься! Правильно, значит ты сообразительная девочка...— он потянулся к её лицу, но Латифа отступила.— Или не бросаешься? Ты уж определись, образ недотроги хорош, но до поры до времени. — Да как вам не стыдно?!— воскликнула девушка.— Зачем вы распространили эти лживые слухи?! Ладно я, но вы же и своего отца опозорили! Вам совсем не стыдно! — Умоляю тебя, старику плевать на меня! Иначе он не отписал бы отель моему сводному братцу! С чего мне его жалеть?— без капельки раскаяния хмыкнул Витор.— А вот ты — другое дело, знаешь ли, если ты одумаешься,я всё ещё могу всем сказать, что неверно понял тебя, иначе скоро окажется, что ты не только с моим стариком развлекаешься, деревня наша очень маленькая, все всех знают, всем верят... Сплетни расходятся быстро, или тебе понравилось быть местной проституткой? Латифа сама не поняла как её рука резко дёрнулась, вскоре соприкасаясь со щекой Витора, который даже на миг отступился от силы прилетевшей ему по лицу пощёчины. Она испытала шок, потому что впервые в жизни осмелилась ударить мужчину, что для неё было раньше недопустимым, запретным тем не менее внутри почувствовала мощный прилив удовлетворения — это было именно то, чего заслуживал этот негодяй! — Ты об этом пожалеешь,— угрожающе прошипел Витор, надвигаясь на девушку,— очень сильно пожалеешь... — Ну-ка отойди от неё!— у Латифы отлегло от сердца, когда она услышала мужской голос. Обернувшись, девушка обнаружила сеньора Жуана, сеньора Матеуса и других мужчин из деревни. После поднялась такая суматоха, что и слова различить в криках было сложно. И стоило ей войти в комнату, которую она занимала в доме Сильвии, как Латифа горько рыдая бросилась на кровать... С тех пор прошло больше пяти часов, наступала ночь, а она так и осталась в прежнем положении, прокручивая в голове эти воспоминания. Получается, что все, даже дона Изадору, знали что о ней говорят и ничего ей не рассказали! — Латифа, открой пожалуйста дверь!— очередной стук раздался в дверь. На сей раз это была Анна. — Мы волнуемся, Латифа!— заговорила и Софи.— Мама говорит, если ты к утру не откроешь, она сама откроет комнату ключом! Ты же там в порядке? Никто не верит Витору, Латифа! Глубоко вздохнув Латифа двинулась к двери. Не может же она навечно закрыться в чужом доме! Это не выход. И стоило ей открыть дверь, как она немедленно оказалась в объятиях девочек. — Надо было сразу тебе всё рассказать, Латифа, но мы с Анной не хотели тебя волновать!— переживала Софи.— Мы знали, что ты так отреагируешь, потому и молчали! Надеялись, что слухи немного утихнут! В конце концов, Витор негодяй, все об этом знают! Не понимаю, как ему вообще кто-то мог поверить? Он же даже ко мне приставал, и к Анне тоже! Мама так разозлилась когда узнала, ты бы видела! — Это точно!— кивнула Анна.— Ни один разумный человек этому не верит! Мы не верим, и мама тоже, и дона Изадора, и сеньор Матеус ни на секундочку не усомнился в тебе, сразу потребовал у Витора убраться подальше из деревни и больше никогда не возвращаться! — Видела бы ты как он от мужчин убегал!— хихикнула Софи.— Быстро всю смелость растерял! — Выгнал?— ахнула Латифа.— Из-за меня выгнал? — Выгнал — и скатертью дорога!— воскликнула вошедшая в комнату Сильвия в сопровождении Матеуса, Жуана и Изадоры с мужем.— Я и раньше видела, что Витор воду мутит, говорила ему угомониться, но он доигрался! Вы извините меня конечно, Матеус, но сын ваш негодяй тот ещё, хотя против вас я ничего не имею... — Когда я женился на его матери, у неё уже был ребёнок, мой пасынок, а потом уже родились Витор и его сестра. Витор всегда ревновал к другим детям, наверное, это моя ошибка, что я эту ненависть не сумел потушить, не сумел заставить его уважать других...— опустил голову мужчина.— Я надеялся, что отписав отель его брату, я преподам сыну урок, но вместо этого он начал ненавидеть всех вокруг... Я был плохим отцом. Латифа, сможете ли вы когда-нибудь меня простить? — Что вы, это я должна извиняться... — Нет, не должны!— резко вклинилась Изадора.— Я как посмотрю на вас, Латифа, так сразу вижу, что вы себя совсем не уважаете! Женщина должна уметь дать отпор, иначе на неё так и будут постоянно нападать! А вы что? Вы почему сразу не сказали, что Витор к вам пристаёт?— она покачала головой, когда Латифа смущённо опустила глаза.— А я ничего и не заметила за этими проверками! Хорошо, что сеньор Жуан мне глаза открыл, всё вас караулил, переживал... — Дона Изадора...— смутился парень. — Привыкайте, Жуан!— рассмеялся муж Изадоры обнимая жену за плечи.— Моя благоверная никогда за словом в карман не лезет! Она и меня в своё время... Не знаю, смог бы я ей в своих чувствах признаться, если бы она меня к стенке не прижала... — Что же делать, если мужчины вокруг пошли такие нерешительные?— хмыкнула директриса.— А вы учитесь, дона Латифа! Смелее надо быть! Не знаю даже как вы с учениками справляетесь, как они вам на голову не вылезли до сих пор! — Мы просто её очень любим, дона Изадора!— заступилась за Латифу улыбчивая Софи. И впервые за сегодняшний день Латифа смогла искренне улыбнуться... Она скучала по родным, но эти люди тоже за прошедшее время стали её семьёй, пусть и не по крови. Насколько приятно, оказывается, иметь настоящих друзей.

***

Через несколько дней после позорного изгнания Витора, о котором кто только не говорил, деревню опять охватило волнение, правда уже по совсем другому поводу — по просёлочной песчаной дороге проехал дорогой автомобиль, из которого очень скоро вышел представительный молодой человек в тёмном костюме, явно держа путь к главной улице. Стоило местным увидеть его, они тут же начали шептаться, задаваясь вопросом что он здесь забыл, обычно в их деревню нечасто приезжали гости, особенно такие — от незнакомца явно исходила аура богатства, по крайней мере так всем казалось. Людям, которые привыкли жить размеренно и без сенсаций, очень интересно было узнать цель его визита, но спрашивать никто не решался и, как это часто бывает, начали сплетничать и строить свои версии. Сам же Зейн, а это был именно он, чувствовал явное волнение от мысли, что вот-вот увидит Латифу и поговорит с ней — уж на сей раз он её не упустит, не в джунгли же она от него убежит! Столько всего хотелось сказать, что он банально растерялся, думал как бы ничего не упустить, не напугать её! Он был уверен, что Латифа точно здесь, а в Белене их задержала банальная бюрократия — во многих организациях не было компьютеров, что значительно замедляло любой процесс обработки документов. Таким образом, только пару недель спустя Фредерико удалось через свои связи узнать, что Латифа Рашид получила сертификаты о владении языками, впервые за долгие месяцы таким образом "засветившись", и устроилась в школу в одном из маленьких селений, что располагались близко к джунглям, лишний раз подтверждая прежние догадки, что не появись она в Белене, её могли искать годами и не найти. Египтянин знал, что в первую очередь должен донести до Латифы, что её сын жив — после этого она не захочет бежать, а уж личные отношения они как-нибудь решат. — Извините,— окликнул он одну из женщин, и та просто приоткрыла рот в изумлении, что этот незнакомец с ней первой заговорил,— вы не подскажете? Где я могу найти Латифу? Он мог бы приехать вместе с Фредерико, но Зейн понимал, что и без того нарушил личные планы друга. И потом, зачем ему заставлять мужчину ехать с ним, если на руках уже был адрес? — А зачем вам Латифа?— поразилась женщина. Любопытство её не подводило и сразу развязало язык. — Я её муж,— без тени сомнения ответил Зейн,— приехал забрать её обратно домой. — Муж?!— воскликнула та.— Боже правый, и она от такого красавца к нам сбежала...— пробормотала она.— Марта!— незнакомка окликнула торговку газетами.— Иди сюда! — Ну чего тебе? У меня работы полно! — Это муж Латифы!— кивнула она на Зейна. — Да ты что?!— ахнула та самая Марта, тут же подбегая к ним.— Это значит, что Витор точно врал! Как же это Латифа могла выбирать, за него или за Марселя замуж выходить, если она уже замужем! — Да не за Марселя, а за Матеуса!— исправила её подруга.— Вечно ты имена путаешь! — Простите?— нахмурился Зейн. Этот разговор начинал нравиться ему всё меньше и меньше. — Ой, вы извините!— опомнилась женщина.— У нас здесь просто редко гости бывают! У Латифы наверное уже закончились уроки в школе, скоро должна идти домой! Ой, а вот же и они с Жуаном идут!— указала она рукой в другую сторону.— Видите на той стороне улицы? — Вы насчёт Жуана не волнуйтесь!— добавила другая женщина.— Он парнишка безобидный, чужих жён не уводит! Зейн застыл, впитывая образ Латифы как заворожённый. Она выглядела совсем иначе, нежели в Рио. Здесь Латифа не носила платок и похоже предпочла полностью выпрямить волосы, одетая в простое платье и накинув на плечи лёгкую вязаную крючком шаль, она выглядела очень красиво, как-то уютно, что у него сердце перевернулось. Она его ещё не заметила и просто шла, над чем-то смеялась с парнишкой в очках и клетчатом жакете, что держал под рукой потрёпанный портфель. Зейн наверное впервые в жизни испытал такой мощный прилив ревности — и пусть женщины успели сказать, что этот парень безобидный, но как же Латифа ему улыбалась... А от него она только убегала постоянно! — Ты посмотри,— хмыкнула одна из женщин, толкая подругу в плечо,— так и застыл... — Точно-точно,— хихикнула её подруга,— если бы на меня так муж смотрел, я бы от него точно не убегала... Латифа!— громко закричала она.— Подойди сюда, к тебе муж приехал! Зейн увидел как улыбка сошла с лица Латифы, как она резко дёрнулась, поворачиваясь, и поспешил подойти ближе, опасаясь как бы она опять не сбежала. После недавнего ранения он не так уж хорошо бегал, спустя какое-то время появлялись боли, что было крайне неудобно когда нужно догнать кого-то настолько юркого как Латифа — не зря она когда-то играла в футбол! Врачи советовали больше заниматься спортом и плавать, но ничего поделать на этом этапе не могли, говорили, что со временем всё должно наладиться, хотя Зейн считал это одной из причин почему не смог догнать Латифу в тот день в Белене — мало того, что его задержала скандалистка с яблоками, ещё и боли появились некстати, вынудив замедлить бег! Но на этот раз она не бежала: Латифа стояла на месте, широко открыв глаза и прижав ладони к алеющему лицу, словно не могла поверить, что это реальность. — Здравствуй, Латифа,— прошептал он с мягкой улыбкой, когда наконец поравнялся с ней. — Здравствуй,— кивнула она, смахивая влагу с глаз. А потом, повинуясь первому порыву, крепко его обняла, с облегчением вздохнула, когда он не оттолкнул, а только прижал её крепче к своей груди.— Ты меня нашёл... — А ты очень хорошо умеешь бегать...— тихо рассмеялся Зейн.— Я так по тебе скучал...