Проверка на прочность

Густой туман медленно подымался над узкой рекой в ущелье тропического леса, теряясь в зареве рассвета. Горячий багряный диск солнца рассеял тяжёлые тёмные тучи, постепенно окрашивая небо в разнообразие оттенков палитры, прежде чем уступить место мягкому рассвету. Латифа широко открыла окно, впуская в комнату прохладный утренний воздух и наслаждаясь деревенской тишиной и красотой одинокого тропического леса. Дом, где она остановилась, располагался около входа в лес, потому густые лианы и яркие тропические цветы неизвестного ей прежде растения оплетали верхние пристройки и спускаясь на окна нижнего этажа. Конечно, здесь было мало изящного: вся мебель в доме была сколочена местным плотником из шероховатых брусов, и если не быть внимательной, легко было зацепиться за неровную поверхность, безнадёжно испортив одежду. Вместо диванов стояли обыкновенные скамейки, устланные большими сшитыми вручную подушками, деревянные полы прикрывали бамбуковые коврики, они же служили подобием жалюзи на окнах. Большая комната на нижнем этаже служила одновременно кухней и гостиной, так что никто не удивлялся свисающим с потолка связкам трав (из них часто заваривали чай или использовали в качестве специй), начищенным до блеска кастрюлям. Стену около скрипучей лестницы гордо украшали тикающие часы и старинный телефонный аппарат, работающий через раз, так что куда практичнее позвонить за пару момент из местной гостиницы. На грубой работы полках можно было обнаружить глиняные тарелки и заварочные чайники, шкатулки с нитками и мелкими монетами, радиоприемник, стопки старых газет, детские комиксы и огромную телефонную книгу. Тем не менее здесь было уютно и тепло, Латифа могла сказать, что действительно полюбила это место, если впрямь могла найти какое-то удовольствие в жизни вдали от дома и родных, от дорогого её сердцу человека... Тоска терзала сердце девушки, особенно по ночам, когда она оставалась одна, дни же она старалась проводить помогая хозяйке дома — надо же отблагодарить эту добрую женщину, что приютила её без лишних вопросов, как будто впустить в свой дом незнакомку было чем-то обычным и не стоящим лишнего внимания или благодарности. А работы в деревне всегда достаточно: Сильвия шила на заказ и вязала, позже продавая вещи на местном ярмарке, нужно было помогать с готовкой, стиркой и уборкой (этим правда зачастую занимались дочери хозяйки дома), не говоря уже о наличии небольшого огорода на заднем дворике, десятков кур, цыплят и даже коровы. Помимо этого женщина умудрялась ещё и воспитывать пятерых детей, что действительно заслуживало уважения, учитывая неугомонность младших мальчишек. Их выходки часто забавляли женщин, однако служили и причиной боли Латифы, о чём она старалась думать как можно меньше, но всё равно не могла выбросить из головы. В каждом из этих мальчиков, носившихся на пыльных деревенских дорогах, весёлых и немного шаловливых, она видела своего сына, каким он мог бы быть взрослея, но каким уже никогда не будет. Как можно смириться с такой ужасной несправедливостью судьбы? Латифа знала, что это харам, но никак не могла осознать и принять случившееся как неизбежное, её разум постоянно посещали мысли как можно было избежать этого исхода, что она могла сделать, хотя понимала, что невозможно повернуть время вспять. Прожив с этой семьёй несколько недель, Латифа решила, что Сильвия счастливая женщина, несмотря на все жизненные трудности и испытания, расставание с мужем (по деревне до сих пор ходили слухи, что супруг Сильвии был гулякой и пьяницей), поскольку у неё было пятеро чудесных детей: старшая, Анна, была опорой и поддержкой матери, очень серьезная и усердная, девушка семнадцати лет от роду уделяла много времени ученичеству у старого аптекаря сеньора Марселя, её сестра Софи, хотя не гнушалась домашней работы, кажется прежде всего мечтала вырваться из деревни и играть на сцене, что её мать считала откровенной блажью, мальчики — Жуан, Карлос и Пауло — считались шалунами, но Латифа считала их милыми и действительно сообразительными. Несомненно, имея таких хороших детей, Сильвия не останется одна в старости. А разве есть нечто более важное для женщины? Задумываясь об этом, девушка начинала откровенно тосковать, потому что ей грозила именно такая судьба. Латифа уже решила, что больше не станет выходить замуж, а значит других детей она родить не сможет. Ранние пробуждения совсем не смущали девушку, она давно привыкла просыпаться на рассвете, чтобы переделать все дела по дому. Прошли годы с тех времён когда она была беззаботной девочкой, живущей в доме своего дяди и привыкшей после утренней молитвы снова забираться в мягкую постель и спать ещё несколько часов, пока её не разбудит своей болтовней Карима, приглашая к завтраку, и она спускалась по узкой внутренней лестнице на кухню, где витали аппетитные ароматы и возилась у плиты дорогая Зорайде. И если у неё не было занятий в школе, Латифа вольна была ходить в гости к подругам или кататься на велосипеде по улочками старого Феса, секретничать с кузинами и тайком гадать на кофейной гуще. Забавно, но ей никогда не предсказывали чего-то необычного, всегда были одни и те же слова: хороший муж, крепкая семья, здоровые дети, покой, счастье и благоденствие. Теперь, оглядываясь назад, Латифа думала, что либо её судьба по непонятным причинам сильно изменилась, либо женщины просто ничего такого не умели и сулили всем незамужним девушкам всяческие блага. Хотя предсказание, что Зорайде выйдет замуж за богатого человека и станет хозяйкой огромного дома (сама Зорайде долго ругалась на болтунью Кариму, услышав такие сплетни), таки исполнилось. Как же она скучала по привычным разговорам с Зорайде (даже когда они не виделись, всегда могли поговорить по телефону), по тайным встречам с Жади, по мудрому слову дяди Али... И она не хотела даже думать о Зейне, он никогда не станет её мужем, не стоит даже мечтать. Но как не думать, когда лица дорогих людей иногда едва не мерещились в прохожих? Оказывается, очень сложно жить, будучи одинокой. Но никак нельзя уступать и поддаваться эмоциям, Латифа уже решила, что близким будет гораздо лучше без неё и их благополучие значило для девушки куда больше, нежели собственное, потому запирала свою тоску в самом ущелье души и вытирала сбегающие по щекам слёзы, натягивая на лицо улыбку. Тихонько пробравшись по коридору, уже привычно переступая скрипучие доски на полу, Латифа вошла в ванную и открыла старый кран, позволяя едва тёплой воде стекать по своему телу. Рыжий — скорее медный — цвет волос по-прежнему выглядел непривычно в зеркале. Она жутко перепугалась, когда Софи однажды без стука вошла к ней в комнату и обнаружила парик, будто эта девочка каким-то образом имеет связь с её родственниками и сразу бросится на почту писать им телеграмму. Но она же могла рассказать матери, и вдруг эта добрейшая женщина сочла бы Латифу лгуньей или чего хорошего — преступницей, убегающей от полиции? Она читала такие истории в женских романах Лары Назиры, там героини тоже меняли внешность чтобы остаться неузнаваемыми. Тем не менее артистичная Софи, больше всего на свете помимо театрального кружка любящая приключенческие романы, сочла тайну Латифы чем-то восхитительным и наоборот убеждала её не выдавать свою тайну, потому что одно знание о наличии тайн казалось живущей вдали от всяких сенсаций девушке захватывающим дух. Девчонка купила в местной аптеке краску для волос и помогла Латифе покрасить волосы, она же убедила её остричь волосы до плеч. Раньше Латифа и не подумала бы стричь волосы, в Фесе это считалось дурным тоном для юных девушек, якобы влияло на поиск мужа, но теперь она преследовала совсем другие цели, значит должна быть готова к изменениям. Выглядело хорошо, но она тосковала по длинным волосам привычного цвета, но Софи была в восторге и заявила, что она похожа на киноактрису (опять же, в Фесе это не считалось бы комплиментом, в тех краях только "пропащие" женщины становились актрисами или танцовщицами) и Латифа не могла не ответить на энтузиазм девочки. Но на узкие рваные джинсы она ни в какую не соглашалась, ей уже пришлось отказаться от платка ради маскировки, однако девушка твёрдо решила придерживаться приличий в одежде по максимуму: юбки пёстрые, яркие, но длинные, брюки только широкие, либо чем-то напоминающие зауженные к щиколотке шаровары, блузки лёгкие и тонкие, но с рукавами по крайней мере до локтя, никаких купальников. На сельском празднике она сидела около реки только слегка окунув ноги в воду, убедив всех, что просто не умеет плавать; это была неправда, но она вызвала бы много вопросов у местных, реши она окунуться в воду в длинном сарафане. И она изо всех сил старалась молиться как можно чаще, хотя не могла в этих местах точно определить направление к Мекке, местные даже в церковь ходили пешком в соседнюю деревню, а уж мечети здесь и подавно не было никогда. И конечно ни разу не взяла в рот даже кусочка свинины, благо местный аптекарь, пусть и немного чудаковатый, отвлёк внимание людей на себя, заявляя, что уже давно хотел доказать вред свинины для здоровья, и Латифа очень мудрая девушка, если отказалась от этого мяса. Столько всего произошло за эти несколько недель, она познакомилась с кучей новых людей, узнала много нового, что нельзя рассказать всё быстро! Приведя себя в порядок Латифа так же тихо спустилась вниз по лестнице, поскольку сегодня была её очередь готовить всем завтрак. Однако, к великому удивлению девушки, на кухне в этот ранний час уже сидели обе сестры Коста. Анна листала густой справочник, судя по всему готовилась к новой смене — в деревне аптекарь не только готовил смеси и продавал лекарства, но служил своеобразной заменой врачу и повитухе, только в крайних случаях посылали в ближайший городок за настоящим доктором. Софи же пыхтела над тетрадью, возмущённо бормоча себе под нос. — Я же тебе говорила, что уроки надо готовить заранее,— со смешком заметила Анна, не в силах промолчать. Она ни в коем случае не была злобной, просто эта ситуация слишком часто повторялась у Софи: она откладывала уроки в ящик, а когда приходила пора сдавать задание начинала нервничать и у неё ничего не получалось, либо выполняла задание, но домашние становились свидетелями её бурного нрава. Девочка своим нравом, энтузиазмом, отличающимися от своего привычного окружения мечтами, отдалённо напоминала Латифе её кузину Жади, потому она даже не заметила как полюбила Софи. — Да ну?— хмыкнула Софи.— А кто два дня назад всю ночь штудировал свои записи перед проверкой, потому что накануне встречалась у реки с Фабио? И помнится, ты вылезла из окна и не возвращалась почти до утра, или мне это приснилось?— Анна ярко покраснела, и её сестра тихо хихикнула.— Да ладно, вы же год как помолвлены, все это знают, так какая разница? Через пару месяцев тебе будет восемнадцать и вы поженитесь. — И всё равно не болтай, матери бы это не понравилось,— шикнула на неё старшая сестра. Латифа постаралась ступать громче, чтобы девочки услышали и не подумали, что она нарочно крадётся чтобы подслушивать их. Хозяйки дома не было, Сильвия очередной раз уехала в город за новыми тканями, к счастью в этом месяце было много заказов. Даже местная школа заказала комплекты формы для пятидесяти учеников — вскоре ждали проверку из города, и Латифа помогала ей шить, яростно отказываясь от денег, но Сильвия всё равно отдала ей часть, твёрдо заявила, что не понимает смысла работы без соответствующего вознаграждения. — Доброе утро,— улыбнулась она. — Латифа!— радостно воскликнула Софи. — Опять будет просить помочь с уроками,— весело пробормотала Анна, приветливо кивая. — Но Латифа совсем не против, правда же?— щенячьим взглядом посмотрела на неё Софи, и Латифа с улыбкой покачала головой, притягивая к себе тетрадь.— Мне нужно срочно закончить дурацкий реферат по анатомии, а этот французский сводит меня с ума! Наша учительница совсем ничему нас не учит, а потом даёт задания на дом! — Это правда,— с досадой кивнула Анна,— с тех пор как сеньора Осириос вышла на пенсию и переехала к детям в школе совсем беда с языками. Сеньор Марсель так добр, что согласился подтянуть детей по английскому, вы же знаете, он когда-то давно жил в Лондоне и хорошо знает язык, но французский... Новая учитель не особенно заинтересована преподавать этот предмет, думаю, она бы рада от него отказаться, но некому её заменить. — Неужели нет других учителей?— удивилась Латифа. — У нас в деревне не особенно много людей, ты наверное уже заметила, и мало кто хочет здесь оставаться,— смутилась Анна. — И всё же старик Марсель странный,— рассмеялась Софи,— говорит, что жил в Лондоне, учился на врача, а сам теперь живёт в захолустье и работает простым аптекарем. Либо он врёт, либо убил кого-то и прячется, а может... — Не болтай глупостей!— перебила её сестра.— Не все люди любят публичность и внимание, жаждут славы! Сеньор Марсель просто добрый человек и ему здесь нравится! — Шутишь? Отсюда все хотят уехать! — А вот я никуда не уеду из дома! Я хочу учиться и работать здесь, на благо родной деревни, чтобы делать её лучше, я и Фабио сказала не думать о переезде, пусть даже в соседнюю деревню! Если все станут убегать, станет ли когда-нибудь лучше? — Ну и напрасно!— тряхнула волосами Софи.— Я уеду как только смогу, поступлю в актёрскую школу и стану известной актрисой, меня будут знать все-все, я заработаю много денег и увижу весь мир, все страны, а потом в меня влюбится богатый и красивый парень, у нас будет красивая история любви, прямо как в книжках, мы поженимся и будем жить в большом красивом доме... — Ты сначала предлоги выучи!— усмехнулась Анна. — А вот и выучу! Между тем Латифа быстро закончила задание и принялась готовить завтрак, ради чего изначально и спустилась вниз, и Анна тоже поднялась чтобы помочь. Софи улыбалась: — Ты просто волшебница, Латифа! — Глупости,— смутилась девушка,— это простые упражнения, ничего особенного... — И где ты только выучила французский так хорошо? Неужели в твоей школе правда преподавали большую часть предметов на чужом языке?— Софи была поражена, когда раньше Латифа именно так объяснила свои знания. — Но это правда,— скромно пожала плечами Латифа.— Когда мне было десять лет, я потеряла родителей и мне пришлось переехать к своему дяде, после этого мне пришлось выучить сразу два языка — на одном говорили в семье, на другом было большинство уроков в школе, и оба мне пришлось учить. — Бедняжка, наверное, тебе было очень тяжело,— с жалостью проговорила Анна. — Было, но я справилась. Мой дядя очень заботился обо мне, я ни в чём не нуждалась, и у меня была отличная няня, она заменила мне мать, помогла пережить сложные времена. — А где она сейчас? — Она много лет работала в доме дяди, а потом стала его женой, они счастливы вместе, у них родилась дочь, замечательная девочка. — Ты с ними не общаешься, да? Я ни разу не видела, чтобы ты кому-то звонила. Мама сказала, что твои родные были против твоего развода, но разве они перестанут из-за этого с тобой общаться? Они же твои родственники, а не твоего бывшего мужа. — Софи!— шикнула на неё Анна, заметив как побледнела Латифа.— С твоей стороны это совершенно бестактно! Нельзя лезть в чужую личную жизнь! — Но я же не со зла! Твой бывший муж, он был плохим человеком, да, Латифа? — Я бы так не сказала,— ответила после длинной паузы Латифа, даже после всего произошедшего она не хотела плохо говорить про отца своего сына.— Просто наши пути разошлись, однажды я поняла, что больше не люблю его, и со временем стало всё труднее это игнорировать. А он отказывался принять мой выбор, потому я ушла сама,— она понимала, что должна дать какое-то объяснение, чтобы люди ничего не заподозрили. Кроме того, в Бразилии не редкость, когда женщины бросают мужей, они не должны слишком сильно удивляться. — Ты полюбила кого-то другого, да?— задавала вопрос за вопросом любопытная Софи.— Давай угадаю, вы влюбились с первого взгляда и не могли жить друг без друга, ты корила себя, но не могла ничего поделать. Вы оба страдали, пока ты томилась в браке с нелюбимым, пока не решилась уйти. Но что же потом случилось? Почему вы не вместе? Наверное...— она остановилась, когда Латифа выбежала из дома. — Вот кто тебя за язык тянул?— шикнула Анна.— Тысячу раз говорила, не лезь людям в душу! — Я же не хотела... Я пойду извинюсь! — Сиди уже, не видишь, ей нужно побыть одной, дай ей немного успокоиться! Старшая сестра Софи была совершенно права: Латифе впрямь требовалось побыть одной. Девушка сидела в зарослях около реки, вытирая рукавом слёзы. Казалось бы, уехав подальше она должна была оставить прошлое позади, но от собственных мыслей и своего же сердца не убежать... Её любовь к Зейну, тоска по родным и близким, чувство вины, боль потери никуда не делись, она носила их внутри себя и не в состоянии была выбросить. Конечно, стало легче с тех пор как она покинула дом бывшего мужа, где Латифа задыхалась, но в остальном побег не избавил её от мыслей, хотя за дневными заботами девушка иногда не успевала лишний раз подумать о прожитом. Но люди везде остаются людьми, любопытны и стремятся разгадать секреты других из чистого любопытства. И с каждым днём они будут задавать только больше вопросов, на которые она должна быть в состоянии ответить, иначе вызовет у них подозрения. Как она устала! — Аллах, укажи мне правильный путь!— умоляла Латифа. Правильно ли она поступила? Девушка вытащила из тайного кармана кулон с изображением Корана, сжимая его столь крепко, словно пыталась таким образом связаться с его прежним владельцем. Она бы отдала очень много, чтобы стать крохотным насекомым и хотя бы на секунду увидеть чем он занимается. Скучает ли он по ней? Латифа не хотела страданий Зейна, но в то же время очень больно было думать, что его мать права и он впрямь забудет их любовь, стоит ей исчезнуть из его поля зрения. Девушка ругала себя за эгоизм, однако она не могла не тосковать. Иногда ей даже снилось, что Зейн обнаружил её в этой деревне и сразу же примчался, не в силах ждать дольше. Его пронзительный взгляд ощущение его рук, соприкосновение их губ... Это сводило Латифу с ума, горькое разочарование переполнило её душу, когда тем утром она осознала, что это был всего лишь сон. Грешно воображать такие вещи, тем более, она уехала ради блага самого Зейна и ради блага своих родных, чтобы не быть ни для кого обузой, но разве она могла контролировать сны?

***

— Как думаешь, где она сейчас?— Зейн стоял около окна, небрежно прижавшись к стене и сунув руки в карманы тёмных брюк. Перед его глазами раскинулась вечерняя набережная во всей красе. Он нарочно покупал жилье с собственной маленькой бухтой, куда вёл искусственно созданный садовый лабиринт, догадываясь до чего восхитительно будет по вечерам наблюдать через окно большой гостиной-столовой за бушующим морем. Этот выкрашенный в белый двухэтажный домик с элегантными балконами и римскими колонами, что были увиты яркими тропическими цветами, был обставлен изнутри с большим вкусом. В нём сочетались восточная пышность и сдержанный классический стиль, старинные марокканские вазы и произведения современного искусства, и при этом всё выглядело гармонично, не создавалось впечатления, что что-то находится не на своих местах. Обстановку оживляли зелёные растения и цветы в вазах, фотографии в серебристых рамках, книги и сувениры, рассказывая чуть больше о хозяине дома, даже все покрывала и подушки в доме были выполнены вручную и выглядели как маленькое произведение искусства. Имелась даже собственная оранжерея. Зейн не пожалел, что поручил Жади отделку своего нового жилища. Особенно ему нравилась главная гостиная в бело-синих тонах, с белой лепниной и восточным орнаментом на стенах, что однако не выглядело кричаще, мягкими креслами, из которых было так жаль выбираться поздно вечером. Арка вела в залитую солнцем просторную столовую с панорамными окнами, откуда можно было увидеть не только бушующее море, но и свисающие с потолка нижней террасы огромные качели. Ему нравилась и огромная инсталляция, созданная из кусочков старинной мозаики — за каждую деталь пришлось отдельно торговаться на аукционе с любителями антиквариата. Он подозревал, что главной причиной стараний Жади являлась не только их дружба, но и тот простой факт, что она обставляла дом для собственной сестры. Да, этот дом, в отличии от прежней почти безликой квартиры Зейна, должен был стать семейным гнездом, оплотом их с Латифой любви, но сложилось совсем иначе, нежели он рассчитывал. Латифа исчезла... — Если бы я знала...— вздохнула Жади.— Я всегда думала, что знаю Латифу, но теперь думаю, что знала очень мало. Мне всегда казалось, что моя сестра не сможет жить в одиночестве, не то чтобы я не верила в её силы, просто Латифа всегда считала, что жить одной — хуже всего! Я корю себя, что не боролась за неё больше, возможно не заметила чего-то в ней... Иначе я бы знала где её искать, а я понятия не имею! — Если думать об этом таким образом, никто из нас не знал и не боролся должным образом... Если бы только я мог быть рядом с ней, возможно удалось бы избежать этого, но сеньор Али настаивал, что Латифа должна оставаться в доме своего бывшего мужа. Но мне нужно было знать лучше, в конце концов, я видел в каком она состоянии, видел, что она едва держится ещё до похищения Амина и её развода, до того как твой дядя застал нас вместе! — Но ты был в больнице, Зейн!— возразила Жади.— Ты не мог быть рядом, и видит Аллах, я пыталась увезти Латифу из того дома, но мне не позволили, и она сама уверяла меня, что должна пойти навстречу и переждать время идата в доме Мохаммеда, хотя каждый день был для неё сплошным ужасом, она едва мирилась с потерей сына, Мохаммед донимал её угрозами или умолял к нему вернуться, заставил наблюдать как он женится на другой женщине, все вокруг осуждали... Не знаю, как она это вынесла! — А потом моя мать внесла свою лепту...— голос Зейна ожесточился, когда он вспомнил о роли собственной матери в исчезновении его возлюбленной. Он так и не разговаривал с матерью с тех пор как узнал о её причастности к этой истории, независимо от того что наговорил ей бывший муж Латифы, ей следовало верить в первую очередь собственному сыну, но вместо этого она предпочла разрушить его жизнь.— Этого слишком много для одного человека, совсем не удивительно, что она не смогла дальше выносить всё это... Латифа всегда думала о других в первую очередь, забывая о себе, будто её боль ничего не значит,— с одной стороны, доброта Латифы была одним из качеств, покоривших его сердце после того как он узнал её ближе, но с другой — она всегда считала свои желания чем-то неправильным, ломала себя в попытках жить как требовали от неё другие. Он сходил с ума, отдавая почти все силы на поиски возлюбленной, а остальное время проводил с сыном Латифы, который едва помнил собственную мать после пережитого стресса. Амин был так похож на Латифу, что временами хотелось притвориться, что Мохаммеда Рашида в принципе никогда не существовало, что этот мальчик мог быть его сыном. Иногда ему в голову приходила совершенно безумная мысль, как следовало поступить несколько лет назад, когда после его признания в любви Латифа сообщила о своей беременности от бывшего мужа. Надо было украсть её, не слушая возражений, умолять принять его любовь, потому что она тоже любила его, целовать до умопомрачения — и рано или поздно она бы поддалась! Заяви они во всеуслышание, якобы вступили в связь и Латифа носит именно его ребёнка, разве захотел бы Мохаммед возвращать жену? Нет, развод объявили бы окончательным, а он бы тут же женился на ней, тем самым защитив от притязаний Рашидов и от наказания, которого они могли требовать. Тогда он не решился следовать этому плану, хотя эгоистичные мысли посещали его неоднократно: украсть её, опозорить Мохаммеда на весь город (впрочем, с этим бывший Латифы справился и сам), отомстить за то, что он посмел украсть его любимую и даже не удосужился сделать её счастливой! Но разве Латифа простила бы его за это? Нет, она тут же разочаровалась бы в нём и объявила ужасным человеком, а в его прошлом и без того таилось достаточно такого, что вызвало бы её разочарование. Кроме того, общественный позор значил бы, что Латифа навсегда отрезана от семьи, не сможет никогда ступить на марокканскую землю, где она выросла, приехать в город, который она всем сердцем любила... Он мог получить Латифу только причинив ей боль, и не имел права принуждать, видел её сомнения в нём, но не мог и отпустить. Она была несчастна, ей было плохо, что отражалось на её здоровье, о чём ему в ярости сообщила Зорайде, считая его повинным в возникшей ситуации, и Зейн винил себя. Казалось, не было варианта, где они могли быть просто счастливы. Он просил её о встрече (Жади сообщила ему тайные местечка в старинной касьбе) и она согласилась после долгих уговоров. Зейна не смущало даже то, что она была на восьмом месяце беременности, он умолял поверить в его чувства и сбежать с ним, обещал сделать её счастливой, она же рыдала и говорила, что он заставляет её ненавидеть саму себя, приносит только несчастье, что она готова даже совершить непоправимое, самое грешное, на что способен человек, лишь бы избавиться от его общества. И он испугался — можно ли было его винить за это? Ушёл и не виделся с ней несколько лет, издалека наблюдая за её жизнью. Только пару раз осмелился передать через Жади просьбу о встрече, на что всякий раз получал твёрдый отказ, позволил себе утонуть в жалости к самому себе, стать почти что зависимым от новых фотографий Латифы. Теперь Зейн очень корил себя, что тогда оставил её, позволил себе отступить, потеряв столько лет напрасно. — И что ужаснее всего, она до сих пор не знает, что её сын жив, и мы не можем её найти чтобы рассказать правду!— сокрушалась Жади, и он понял, что выпал из разговора, погрузившись в воспоминания. — Мальчик задаёт вопросы,— кивнул Зейн,— и я не всегда могу на них ответить. На днях он спросил, являюсь ли я его отцом, мне очень хотелось соврать, что да, но что это даст нам? Однажды он узнает правду, нам не удастся скрывать от Мохаммеда вечно, что его сын жив... Остаётся только надеяться, что Латифа найдётся раньше...— маленькие провинции, города и заросли джунглей уже выглядели для него почти одинаково, стали безликими, столько мест он посетил в её поисках, разделив работу с детективом, и каждое теряло все свои прелести, стоило ему понять, что там нет никаких следов Латифы.— Завтра я опять уезжаю, я ловлю себя на том, что на поиски без зацепок могут уйти долгие годы, даже десятилетия, и она может переехать на уже проверенное место через день после моего отъезда... Бразилия огромна и это сводит меня с ума! — Мы с Лукасом на днях говорили с адвокатом, он подтвердил, что мы можем попасть в тюрьму, если власти узнают правду,— тяжело вздохнула Жади.— Латифа исчезла, она не в состоянии заботиться о сыне, значит по закону мальчик должен быть под опекой отца. И вчера Пьетро едва не проговорился сеньору Леонидасу... Конечно, я быстро сориентировалась и придумала историю, якобы Пьетро назвал Амином своего воображаемого друга, и свёкор поверил, но Пьетро с тех пор отказывается со мной говорить, обижается на меня, а сеньор Леонидас настаивает чтобы мы показали нашего сына психологу. Благо, Иветти отвлекла его, иначе я бы точно не выдержала этот разговор... — Я не понимаю, как можно исчезнуть, не оставив и малейшего следа,— ломал голову Зейн,— она не уезжала из страны, её никто не видел, она не обращалась за медицинской помощью — хотя это успокаивает — и не открывала счета в банке. Ничего, чтобы хотя бы примерно знать где искать! — Почему же ничего?— раздался третий голос. — Лукас!— воскликнула Жади, поднимаясь навстречу мужу и целуя его в губы. В последнее время у них было мало времени друг для друга, они чаще всего виделись поздно вечером: она была занята проектами и работой в клубе, разделив с Бетой обязанности теперь вечно отсутствующего Зейна, он совместно с Франсиско занимался подготовкой студии к открытию, разрываясь между новым делом (о чём так и не рассказал своему отцу) и отцовской компанией, как можно больше времени они пытались проводить время с детьми, и даже когда оставались наедине, все разговоры крутились вокруг поисков её сестры и опасений по поводу будущего. А если Латифа правда не найдётся ещё десять лет? Как они будут скрывать Амина? Жади не хотела и слушать о возможности найти некий компромисс с Мохаммедом, но уже несколько дней подряд девушке снилось, что её арестовали и отправили в тюрьму.— Что ты имеешь в виду? — То, что никто из нас не догадался проверить,— Лукас достал из портфеля папку и выложил на стол документы.— Это выписка из банка, Жади. Я только вчера вечером вспомнил, что ты пару лет назад дала Латифе доступ к нашему счёту, и сегодня утром первым делом поехал в банк. — Но Латифа никогда не пользовалась этой карточкой....— растерялась Жади.— Я пыталась её уговорить, но она всегда отказывалась...— заметив увлеченность мужчин записями, девушка тоже решила заглянуть в бумаги.— Что она купила?! Но зачем Латифе все эти вещи? — Это нам и предстоит узнать. Того, кто использует карту, сразу же задержат, как только он решит ею воспользоваться снова. Сомнительно, что твоя сестра решила переодеться в мужчину чтобы сбить след... Возможно, она потеряла карточку или её у неё украли, но вор по крайней мере должен иметь зацепку, где она была после того как вышла из дома своего бывшего мужа тем утром. — Если этот вор ничего с ней не сделал, не обидел её...— Зейн помрачнел.— Тогда это будет его последний день...— погружаясь в свои мысли он едва замечал даже своих гостей, покидая столовую и направляясь в сторону детской. Сын Латифы крепко спал, уставший после активных дневных игр, совершенно не догадываясь, что творится в умах окружающих его взрослых. Во сне он выглядел мирно и больше всего был похож на мать. Сможет ли Латифа в ближайшее время узнать, что её сын жив? Больно даже думать, что она страдала и оплакивала сына, когда он жив и здоров, и с нетерпением ждёт встречи с матерью. Амин не помнил мать, но очень хотел её увидеть, особенно после того как увидел её фотографии в альбоме. Ему было интересно всё и временами вопросы мальчика ставили Зейна в тупик, он понимал, что ещё много чего не знает о Латифе, но надеялся, что однажды у него будет такая возможность. Радость от появления хоть малейшей зацепки сразу же стёрлась, как только он вообразил, что любой человек мог причинить ей боль где бы она ни была. Уровень преступности в Бразилии, особенно в городах, являлся общеизвестным фактом, а Латифа была молодой девушкой, к тому же никогда до этого не жила одна. Он подозревал, что теперь всю ночь не сможет уснуть, ему будет сниться Латифа отчаявшаяся, раненная, нуждающаяся в помощи... Ему даже не нужно было воображать слишком много: он уже видел её слёзы, её боль и отчаяние, видел как на неё направили пистолет, как из её рук вырвали и увезли её ребёнка, с чем он ничего не смог поделать. И забыть это было не так уж просто, особенно когда Латифа была непонятно где. Она могла быть в другом городе или в соседнем доме, но он не знал где, что было сложнее всего. Даже в годы их отчуждения Зейн всегда знал где её можно найти, временами бывало корил себя за слежку и самоуверенность (ему почему-то всегда казалось, что Мохаммед не сможет защитить Латифу, если что-то случится), но не мог не беспокоиться о её судьбе. Ему нужно было знать где она, потому что он любил её до безумия, и если не мог в те годы сделать её счастливой, должен был по крайней мере позаботиться о её безопасности и благополучии. Конечно, у Латифы были родные и близкие, которые о ней заботились, любили и не позволили бы обижать, но Жади не могла постоянно быть рядом с сестрой, особенно когда Мохаммед запрещал им общаться, а сид Али жил в далёком Марокко и не видел на расстоянии. Тем более, даже этот уважаемый человек допустил, чтобы родственник Мохаммеда оскорбил и ударил Латифу, заставил возвращаться к нелюбимому мужу и до последнего пытался избежать развода теперь уже бывших супругов. Зейн понимал, почему этот человек так поступал, но злость от этого никуда не девалась. Злость на сида Али, на собственную мать, на Мохаммеда и его дядю, на самого себя, потому что он тоже не смог сделать многого для её счастья. Тогда чем он лучше? Из-за него в первую очередь начались проблемы Латифы, потому что он не мог избавиться от своего любопытства больше шести лет назад, когда ему на глаза попал тот её портрет, и раньше чем успел даже осознать влюбился в неё по-настоящему, и потом уже было слишком поздно для них обоих расставаться. Произошло слишком много, сама судьба велела им быть вместе! И казалось совсем недавно, что ждать осталось недолго, хотя этому предшествовали ужасные события, но она снова ускользнула от него... Лишь бы с ней всё было в порядке! Зейн готов был обещать что угодно, в уме торгуясь с Богом и своей совестью.