Проверка на прочность

За ужином в доме Мохаммеда шёл неспешный разговор. Поддерживал разговор с гостем в основном, как ни странно, сид Али, иногда в разговор включался Мохаммед, Саид же сказал от силы несколько реплик, витая в собственных мыслях и напустив на лицо своё самое бесстрастное и расслабленное выражение лица, хотя именно он и был тем, кто пригласил Зейна в гости. Деланное спокойствие Саида не обмануло, однако, сида Али, успевшего понять, что на самом деле парень напряжён и всерьёз обеспокоен. Зейн тоже кинул внимательный взгляд на друга, но он больше старался поймать взгляд Латифы, в свою очередь пытавшейся лишний раз не встречаться с гостем взглядом, то и дело вскакивая с места, чтобы проверить детей наверху (на самом деле она стояла в ванной, прислонившись к холодному зеркалу, чтобы остудить своё пылающее лицо, унять бешеный стук своего сердца, и больше всего мечтая, чтобы этот бесконечный вечер наконец подошёл к концу), или же принести очередной поднос мятного или апельсинового чая, или новые угощения, какие, казалось бы, не заканчивались, потому что Латифа подавала каждый раз новое блюдо, от чего невольно приходилось задаваться вопросом, а спала ли хозяйка этого дома хотя бы минуту в последнюю неделю. Латифа сидела совершенно бледная, постоянно переглядываясь с нервной Зорайде, тоже понимающей, сколько сил у Латифы отнимает одна необходимость сидеть здесь и играть невозмутимость. Сид Али говорил о Египте, вспоминал времена, когда жил там какое-то время, а Зейн ему отвечал. Разговор казался хорошим отвлечением, потому что ему приходилось сдерживать себя в присутствии Мохаммеда, напоминая себе, что не сделает ничего хорошего для своей любимой, если откроет их тайну, а уж тем более – бросится на её мужа с кулаками. Перед ним стояла большая диллема: открыв свои подозрения по поводу того, что Мохаммед, возможно сам того не зная и не понимая, связался с наркодиллерами, он грозит не только выставить себя дураком, если подозрения не оправдаются, но и может натолкнуть других на размышления, почему же он взял для себя цель следить за Мохаммедом, а именно – ради кого, Латифа же при таком раскладе может решить, что он нарочно оговаривает Мохаммеда, чтобы заставить её скорее принять решение в его пользу, а именно бросить мужа и выйти замуж уже за него; с другой стороны, если это правда, счёт может идти не на недели, а на считанные дни, Мохаммед может в любой момент совершить ошибку и разозлить своих партнёров, нарвавшись на неминуемые последствия, либо попасться полиции, и оба варианта не принесут пользы Латифе и её ребёнку, и это мягко говоря. Кроме того, Мохаммед, как ни крути, брат его хорошего приятеля Саида, а в раннем детстве, когда их родители короткое время жили по соседству, Зейн, Саид и совсем ещё маленький Мохаммед часто играли вместе, и это были хорошие воспоминания. В наши дни Мохаммед вызывал в нём раздражение своей негибкостью, желанием жить в древности, не открывая себя прогрессу, и разумеется, главным камнем преткновения (о чём сам Мохаммед, должно быть, даже в страшном сне не мог помышлять) была любовь Зейна к Латифе, тот факт, что Мохаммед держал рядом с собой его любимую женщину, больше того – она была с ним несчастна, но отказывалась тем не менее его бросать, тем не менее Зейн не желал Мохаммеду гибели. Пусть даже временами, особенно в годы разлуки с Латифой, Зейн не мог по крайней мере пару раз не подумать: случись что-то с Мохаммедом, стань Латифа вдовой, они могли пожениться и быть вместе, ей не пришлось бы сомневаться и чувствовать себя виноватой. При таком раскладе, возможно, даже сид Али был бы на их стороне и помог бы убедить родню Мохаммеда, что сыну Латифы будет лучше всего расти с матерью. Но этими мыслями он совсем не гордился. Кроме того, Зейн прекрасно понимал, что Латифа не только боится уйти от мужа, испортить свою репутацию, разочаровать родных, она так же сомневается в нём, в том, что он будет хорошим для неё мужем, будет её любить до конца и не предаст, к сожалению, его репутация шла впереди него, и даже за пять с половиной лет, минувших с их первой встречи, ему не удалось до конца убедить её в своей любви. Но как же ему это сделать? Зейн не мог стереть своё прошлое, сомнительную репутацию, заработанную в его довольно таки молодые годы. Он сможет доказать ей свою любовь, искренность своих намерений только если сама Латифа даст ему шанс это сделать. А ведь он даже сделать ничего толком не сможет, Латифа будто бы заранее догадалась, что в его голове порой рождались не самые положительные мысли в отношении Мохаммеда, и наложила вето на любые провокации с его стороны! Удивительно, но с ним она отнюдь не была столь же тихой и покорной, как с Мохаммедом, впрочем, этому он был даже рад, ему была нужна сама женщина, а не её безмолвная оболочка, и как ни крути, при всей своей покорности, она в душе таки бросала вызов Мохаммеду и всем его принципам, что было очень большим прогрессом, учитывая в каких условиях она выросла. И он бы её не торопил, но ситуация может стать опасной, если не поспешить! И до чего она бледная... Неужели она правда не спала целую неделю? Помнится, она упоминала о своих кошмарах. И на что только смотрит Мохаммед? Зейн задумался, а не внёс ли он сам лепту в её нынешнее состояние. Он знал, что она не обрадовалась бы идее этого ужина, но это был единственный способ её увидеть! И как же ему застать её наедине? Может передать записку с Ларой Зорайде? Назначить место для встречи? Этот район не похож на прежнее жилище Латифы и Мохаммеда, здесь они будут на глазах у всех. Но ему нужно с ней поговорить! – Когда я бывал в Египте,– говорил между тем Али, при этом однако не забывая следить за мелькавшими на лицах других эмоциями, пытаясь понять, что же они такого скрывают,– среди прочего мне пришлось посетить Синайский полуостров, и даже подняться на гору Синай. Это очень важное место для всех верующих, именно там, по преданию, Моисей – или Муса, как мы его называем,– получил десять заповедей... – Но разве это не христианское предание, дядя Али?– вмешался в разговор Мохаммед. – Действительно, христиане, как и иудеи, тоже почитают гору Синай, как очень важную святыню, но и мусульмане тоже верят в заповеди Божие, Мохаммед, пусть даже мы придерживаемся только девяти заповедей из десяти, кроме почитания субботы, как святого дня,– это уже относится к иудеям,– ответил зятю мудрый шейх.– Помимо церкви и монастыря, на вершине горы так же есть маленькая мечеть, где мне однажды пришлось совершать намаз. Какое благо для верующего молиться на месте, где однажды молился один из самых почитаемых пророков!– улыбался мужчина, и его улыбку подхватила Зорайде, радуясь благодушному настроению мужа, пусть даже сама никогда не бывала в тех местах.– А что насчёт тебя, Зейн? Ты же жил в Египте, отец никогда не возил вас в те места?– поинтересовался он, а Мохаммед скептически покачал головой, делая глоток чая, явно думая, что уж Зейн бы не стал тратить время на посещение святынь, давно уже отступив от религии, чего Мохаммед не одобрял. – Нет, я никогда не поднимался на Синай, сид Али,– отвечал Зейн на вопрос старшего мужчины, он незаметно усмехнулся, заметив выражение лица Мохаммеда,– мы жили ближе к Луксору. Насколько знаю, мой отец там бывал, но я уже давно не виделся с родителями, почти и не бывал в Египте, с тех самых пор, как меня отправили учиться в Бразилию. Школу я заканчивал уже в этих местах. Мы больше общаемся по телефону. – Молодые настолько увлечены своей жизнью, что редко вспоминают о родителях...– понимающе закивал сид Али, не осуждая, но тем не менее продолжил тему.– Вы уверены, что всемогущи, что вам не нужно руководство старших, но сыновья не должны отрываться от отцов, потому что семья, корни,– главное в жизни любого человека, ни одно дерево не может расти, оторвавшись от своих корней... Латифа слушала разговор, примостившись сбоку от Зорайде, не вмешиваясь, инстинктивно сжимая в ладони изумрудную ткань кафтана, очень выгодно смотревшегося на её фигуре. Вот только бледность не получилось скрыть даже с помощью косметических ухищрений. Стоило таки накануне выпить снотворного, чтобы хорошо выспаться, но Мохаммед каждую ночь проводил у неё с тех пор как Саид и Рамиля приехали в гости и заняли его прежнюю спальню. Вдруг она начнёт говорить во сне и выдаст себя таким образом? Нет, этого нельзя было допустить! Потому придётся пожертвовать сном. Она знала, что выглядит хорошо в этом платье, которое привезла ей в подарок Зорайде, не говоря уже о том, что это было одно из лучших платьев в её гардеробе, не считая той одежды, что как-то тайком подарила ей Жади, но те наряды, пусть и не вызывающие, на её взгляд выглядели слишком европейскими, при Мохаммеде носить эту одежду было бы рискованно, муж легко мог задаться вопросом, где же она их взяла, кто ей посоветовал их выбрать. Можно, конечно, дождаться отъезда Саида и Рамили, сказать, что она купила одежду, когда ходила по магазинам с женой его брата. Рамиля никогда не носила настолько открытую одежду, чтобы её можно было хотя бы в чём-то уличить, но Латифа знала, что Мохаммед находит неподобающим носить, пусть и закрытые, но приталенные к телу платья, зауженные к щиколоткам брюки с удлинёнными пиджаками, которые её муж называл "попыткой равняться на мужчин", как и привычку только накидывать палантин на густые волосы, которые оставались открыты чужим глазам, конечно, когда Рамиля не убирала их под однотонные тюрбаны. Латифа не знала, что происходит за закрытой дверью супругов, но в их присутствии Саид ни разу не сделал жене замечание. Латифа вспомнила, что вот так накидывала платок Жади в месяцы жизни в Марокко, так и не привыкшая в своё время к хиджабу, который совсем перестала носить, став женой бразильца Лукаса. Но и приехав с ними в Бразилию, ещё до своего побега, сестра уже не носила платок, это очень смущало Мохаммеда, как помнила Латифа. Может Саиду привычка носить платок таким образом чем-то напоминала Жади? Хотя, видел ли Саид её кузину достаточно раз, чтобы знать, что это была привычка Жади? И может права сестра, что пора уже перестать думать, якобы Саид до сих пор не отпустил старую помолвку? Саид явно любил свою жену, уж в этом Латифа не сомневалась. А вот Мохаммеду Рамиля не нравилась, сестра Жади успела это понять. Мохаммед в принципе не любил женщин, которые имели своё мнение, отличное от его мнения, не говоря уже о том, чтобы его отстаивать. Он как-то едва не подрался с Жади, когда они столкнулись в больнице больше года назад, но у сестры всегда была привычка спорить и повышать голос, когда она пыталась что-то доказать, это давало Мохаммеду возможность сделать вид, якобы он не слышит Жади, назвать её сестру отступницей, скандалисткой, одалиской, но он не мог сделать того же с женой брата. Рамиля не только имела своё мнение, но и говорила всегда настолько спокойно, уравновешенно, якобы пытаясь уравнять острые углы, связанные с несогласием собеседника, и её никак нельзя было обвинить в попытке разжечь скандал. Доводы Рамили были настолько аргументированы, она изъяснялась настолько спокойно, что все аргументы Мохаммеда просто разбивались и частенько ему приходилось искать предлог уйти из комнаты, чтобы не начать спор самому, таким образом потеряв достоинство, но и не признать её правоту. После этого муж Латифы часто тихо бормотал что-то про дядю Абдула. Да, Рамиля явно пасовала перед дядей Абдулом ради сохранения мира в семье, а может потому, что он всякий раз напирал на её слабую сторону – её вероятную неспособность рожать детей, но она никогда не пасовала перед Мохаммедом, пусть и не ссорилась с братом своего мужа. Мудро ли для женщины настолько демонстрировать свой ум? Латифу всегда учили, что женщина создана созидать, не должна лишний раз возражать мужу, как любил повторять дядя Али: мудрая женщина добавляет сахар во всё, что говорит мужу, и убирает соль из всего, что он говорит ей. Но всегда ли этот совет применим? Зорайде, наверное, согласилась бы, жена дяди Али и бывшая няня Латифы, во многом заменившая ей мать, всегда была для Латифы ярким образом восточной мудрости, Зорайде сказала бы, что сид Али желает племяннице только добра и ничего плохого не посоветует. Бунтарский голосок внутри неё, говоривший всегда голосом её кузины Жади, ответил, что нужно иметь своё мнение и отстаивать его, несмотря ни на что, язвительно добавляя, что от избытка сладкого однажды начинает тошнить. Ещё один голос, которого раньше не было,– Латифа с удивлением узнала в нём голос жены Саида,– добавил весёлым голосом, что конфликты в семье, безусловно, нужно сглаживать и подслащать горькое, но от избытка сахара вполне может развиться диабет (Латифа запомнила название этой болезни, как-то увидев мельком пару строк статьи из медицинского вестника, оставленного Рамилей на спинке дивана), а это уже вредно для здоровья. Но каким было её мнение? Латифа как никогда ясно осознала, что понятия не имеет. Она настолько привыкла слушать и внимать словам других людей, но при этом не имела собственного мнения, будто подсознательно считала свои умозаключения не стоящими внимания. Латифа позволила себе абстрагироваться от мира на мгновение, чуть прикрыв глаза, иначе она грозила таки потерять самообладание и выдать себя, а мысли о другом всегда помогали переключиться. Девушка молила Аллаха, чтобы ни Мохаммед, ни Саид, ни дядя Али – какое счастье, что в Рио не надумал приехать сид Абдул!– не заметили, как она нервничает, как её взгляд то и дело мечтается между Зейном и Мохаммедом. К счастью, Зорайде поняла её желание и перехватила инициативу быть хозяйкой за столом, что было почти что её второй сущностью. Голос Зейна, этот его глубокий голос, который иногда хотелось просто слушать, даже не разбирая смысла слов, смешивался с голосом её дяди, мудрым и вдумчивым, который всегда ассоциировался у Латифы с домом, душевной теплотой, уверенностью в завтрашнем дне, что она позволила себе с головой погрузиться в этот тёплый кокон, в редкий миг полной гармонии, которая – она это знала – не будет постоянной. – Безусловно, связь между детьми и родителями очень важна,– не стал спорить Зейн,– но иногда мы идём по другому пути, нежели наши родители, и это не значит, что кто-то из нас ошибается, я думаю, у каждого человека есть свой путь. Я не думаю, что смог бы жить в той же среде, что и мой отец. Он – человек своего времени, своего окружения, они его сформировали, безусловно, он мудр, но уже я совсем другой человек, мой сын, если он у меня когда-то будет, тоже будет отличаться как от моего отца, так и от меня самого, это естественно, время же не стоит на месте, невозможно вылепить целое поколение людей по своему подобию. Я думаю, каждый человек имеет право на собственный выбор. – А я считаю, что родители должны воспитывать детей в правильной среде, мы не должны позволять нашим детям смешиваться с иноверцами и отступниками, иначе наше семейное древо грозит высохнуть,– вмешался в разговор Мохаммед.– Я думаю, нельзя позволять семенам порока прорасти в сознании детей! Сын наследует отца, дочь – наследует мать, если родители правильно воспитывают детей, они растут похожими на них, а если что-то не так в родителях, рано или поздно зёрна сомнений становятся целым деревом порока, и дети растут далёкими от того, что правильно. Неважно, где мы живём, заветы Пророка едины везде, как говорит дядя Абдул, для мусульманина существует только один закон – закон Аллаха! – Это следуя совету своего дяди ты несколько лет назад заколотил окна своей сестры, а потом едва не попал в тюрьму из-за этого, потому что соседи заподозрили, что ты истязаешь женщин?– не удержался Зейн; невольно он вспомнил, как дядя Мохаммеда примерно в то же время избил Латифу, воспоминание о её избитом лице до сих пор вызывали в нём такую волну ярости, что он, вероятно, не сдержался бы, не пни его кто-то под столом, а потом он встретился со строгим взглядом Зорайде и заставил себя успокоиться.– Я просто говорю, что ты не можешь запретить своему сыну общаться со сверстниками, социализироваться в обществе, это невозможно, раз уж ты живёшь здесь, должен хотя бы частично пойти на уступки. Запретный плод всегда сладок... А дети, как ни крути, не копии родителей, они живут своей жизнью. – О, Аллах, ну конечно, если отец развратничает, держит клуб, где торгуют спиртным, уводит жён из семьи,– к счастью, никто не увидел, как вздрогнула в этот момент Латифа,– и сын вырастет таким же!– не удержался Мохаммед.– Саид, брат, ты не можешь думать так же, как твой друг!– обратился Мохаммед к молчаливому брату.– Разве наши обычаи – пустое место? – Что?– встрепенулся Саид, напрочь потерявший нить разговора. Он всё вспоминал, как в замедленной съёмке, как ворвался в больницу, но слишком поздно, не успел остановить последствия своей ошибки, помешательства. Перед ним всё мелькало то выражение лица Рамили, от которого душа переворачивалась, то пылающий взгляд Жади, когда она пыталась угрожать ему канцелярским ножом,– эти мысли настолько будоражили его разум, что он даже не заметил, как перестал участвовать в разговоре. Саид встретился с пристальным взглядом сида Али – тот что-то подозревает, но уж точно не может заподозрить его в том, что он совершил.– Простите, я совсем отвлёкся от разговора, у меня были трудные переговоры сегодня, должно быть, мои мысли заняты этим... – Я говорил о том, что мы должны растить наших детей в обычаях наших предков,– напомнил брату Мохаммед. – А я говорил, что нельзя жить, делая вид, будто мы до сих пор в каменном веке, и бежать от прогресса,– парировал Зейн. – Аллах, Зорайде, ну зачем он это делает?– прошептала Латифа на ухо старшей женщины, вцепившись в её руку, хотя сама не знала толком, кого именно имела в виду. Саид задумался, что же ответить. Безусловно, он верил, что обычаи предков заслуживают признания, а детей нужно воспитывать в вере их отцов и дедов, не считал, якобы Зейн был прав, когда отверг помолвки, организованые родителями, слишком уж это напоминало, как Жади отвергла его перед самой свадьбой, используя похожую аргументацию. Может он немного успокоился, лично поговорив с бывшей невестой, но память о той боли до сих пор жила в нём. Он не понял в своё время, когда после учёбы Зейн так и не захотел вернуться в родной Египет, а остался в Рио, получив наследство от дяди со стороны матери (тот тоже считался в консервативных кругах не самым респектабельным человеком, Саид помнил, как дядя Абдул утверждал, что родители Зейна обрекли сына на погибель, отправив жить у этого родственника), вложил часть активов в акции, остальное же потратил на клуб и ресторан – тот остался другу ещё со времён дяди и был детищем ныне ушедшего мужчины, помнится, Зейн собирался его продать накануне открытия Нефертити, но почему-то до сих пор не продал. С другой стороны, он не был яростным последователем доктрины дяди Абдула. Он верил, что прогресс имеет место в жизни современного человека. Частенько его забавляло, насколько Мохаммед прислушивается и подражает патриарху их рода. А ведь раньше Мохаммед не был настолько закостенелым! Саид задался вопросом, когда же брат стал таким? Должно быть, так на него повлияло замужество Назиры, с тех пор его брат укрепился в мысли, что нужно избегать любых соблазнов Запада, именно это стало рычагом для формирования нынешней личности Мохаммеда, как считал Саид. – Я предпочитаю придерживаться золотой середины...– ответил наконец Саид, не возражая, но и не соглашаясь до конца ни с братом, ни с другом. И не потому, что делал это из желания выступить миротворцем, он вправду не был абсолютным приверженцем ни одного из мнений, находился где-то посередине. Однако вступившие в спор, судя по всему, не собирались просто его заканчивать. Зейн осознавал глупость своего порыва, но ему непременно нужно было победить Мохаммеда, пусть обычно он считал, что каждый человек волен выбирать своё мнение, но Мохаммед не был обычным человеком, к которому он мог оставаться беспристрастным: он не только был тем, кто выступал для него помехой к счастью с любимой женщиной, но и не удосужился сделать её счастливой, и Зейн даже не знал, что из этого возмущает его больше. Но Мохаммед тоже не хотел отступать. Он искренне верил в идеи, которые защищал, а ещё чувствовал какой-то странный дух соперничества, будто внутренний инстинкт пытался ему что-то подсказать, но он был слишком глух, чтобы его услышать. – Ну не нужно спорить,– рассудил молодых людей как всегда мудрый сид Али, сохраняя самообладание,– сколько людей, столько и мнений, и каждый из вас по-своему прав. Как говорил один мудрый философ: вы – луки, из которых ваши дети, как живые стрелы, посланы вперед. Стрелок видит цель на пути бесконечности и сгибает вас своей силой, чтобы его стрелы летели быстро и далеко. Пусть ваш изгиб в руке Стрелка несет радость, ибо как любит стрелок летящую стрелу, так любит он и лук, остающийся на месте...– процитировал сид Али.– Главное, чтобы в семье царили мир, гармония и любовь, тогда и дети будут расти с чистыми душами и сердцами. – Знакомая цитата...– заметил Зейн.– Это что-то из Джебрана? – Верно,– кивнул сид Али, улыбаясь.– Я очень люблю этого философа, у него много мудрых изречений. – Дядя, но ведь Джебран отрицал, что любовь рождается в браке, не так ли?– вмешался Саид, тоже читавший этого автора. – Это тоже верно... Сколько людей, столько и мнений...– пожал плечами шейх.– Но я таки верю, что мужчина и женщина способны построить любовь, если оба этого хотят. – А я, пожалуй, соглашусь с Джебраном,– не согласился Зейн.– Я не спорю с вашей мудростью, сид Али, но...– он многозначительно замолчал.– Джебран очень красиво написал о любви между мужчиной и женщиной... Если душевная близость не возникает между людьми в первые мгновения их общения, годы совместного проживания этого не изменят... Это самообман, внушение, якобы ты любишь человека, который на самом деле вовсе не является твоей второй половиной...– он хотел продолжить, но таки замолчал, замечая, как Латифа вцепилась в Зорайде, словно вот-вот упадёт, женщина же укоризненно смотрела на него. – О, Аллах,– не выдержал Мохаммед,– ну что может знать о браке и любви, о детях, человек, который сроду ни к кому не привязывался! Ты же не женат, а значит не можешь и говорить, рождается любовь в браке или нет! – Ошибаешься, Мохаммед,– ответил египтянин,– я знаю о любви достаточно. А касательно брака и детей... Я очень надеюсь, что скоро это изменится. – Неужели?– спросил у друга уже Саид.– Ты ещё несколько лет назад упоминал, что любишь какую-то женщину и хочешь на ней жениться, но свадьбы так и не было. Кто же эта таинственная женщина, ты так и не откроешь её имя? – Всему своё время, друг мой,– пожал плечами египтянин.– До поры до времени у каждого должны быть свои секреты... Я до сих пор жду ответа от своей любимой, потому не могу разглашать её имя. – Иншаллах, твои надежды сбудутся! Пусть Аллах всем нам посылает счастье и благоденствие!– со всей душой пожелал Сид Али, даже не подозревая, чего именно он прямо сейчас желает Зейну. – Иншаллах!– не стал спорить и Мохаммед.– Мохаммед тоже надеется на благословение,– парень вдруг приобнял за талию жену, которая подошла, чтобы забрать пустые тарелки от печенья, больше всего мечтая сбежать отсюда хотя бы на пару минут, и Латифа застыла, вынужденая вымученно улыбнуться мужу.– Я молю Аллаха, чтобы Он благословил нас с Латифой, чтобы моя красавица заполнила дом Мохаммеда детьми! Саид, брат, пусть Аллах и тебя благословит!– искренне пожелал он. Саид вымученно улыбнулся, снова задумавшись о своём, потому и не заметил реакции Зейна на слова его брата. Сам Саид теперь не знал, не будет ли благословением Аллаха как раз новость, что Рамиля не беременна, что в чреве его жены не растёт их с Жади ребёнок. Зорайде снова пнула под столом застывшего Зейна, но действие не возымело результата, потому женщине пришлось пойти на крайние меры и пролить кипяток на ноги гостя, что уже не могло не привести его в чувство. Поднялась суета. Сид Али обратил внимание на Саида, но успел таки заметить, что его жена чай вовсе не случайно пролила. Что же прошло мимо его глаз? – О, Аллах, как же так?– якобы сокрушалась Зорайде, подавая Зейну салфетку и таким образом загораживая его от посторонних взглядов.– Простите меня, ради Аллаха!

***

– Чего ты добиваешься, Зейн?– шёпотом возмущалась Латифа, спускаясь вместе с ним ко входной двери.– Ради чего ты устроил это представление?! Что пытался доказать? Ты хоть представляешь, что заставил меня пережить?! Я думала, что упаду прямо там! Никому не показалось странным, что хозяйка дома проводит гостя к двери, особенно учитывая тот факт, что сам сид Али предложил своей племяннице это сделать. Латифа настолько хотела выговориться, пусть даже у них будет всего пара минут наедине, что даже не задумалась о том, почему же дядя Али вдруг предложил это. Но и Зейн потерял свою привычную бдительность, потому что предложение сида Али очень соответствовало его намерению поговорить с Латифой. Он должен был хотя бы её предупредить быть осторожной, а если после детектив даст ему подтверждение махинаций Мохаммеда, тут уж его ничего не будет сдерживать, он найдёт способ, просто проникнет в дом посреди ночи и украдёт её и её ребёнка. Конечно, последнее не даст им преимущества на суде, но Латифа без сына никуда не уйдёт,– и ребёнку не менее опасно жить с отцом наркодилером! – его адвокат должен разобраться с последствиями, не зря же он ему платит! Пусть Латифа кричит и вырывается, проклинает его сколько угодно, но он не позволит ей рисковать, оставаясь с человеком, связанным с наркотиками, это уже будет в первую очередь вопрос безопасности, а не личного выбора! – Прости меня, я не сдержался,– признал Зейн,– мне будто голову сорвало, когда я видел тебя рядом с Мохаммедом. Послушай, Латифа, у нас мало времени, я должен тебя предупредить... – Тогда не нужно было приходить!– отрезала Латифа, перебивая его.– Кто вообще придумал этот ужин?! А если бы кто-то понял... Я же просила тебя пока держаться подальше! – Я должен был увидеть тебя! Послушай же меня, у нас мало времени!– прошептал он, оглядываясь на дверь над лестницей.– Ты в опасности, Латифа, и твой сын тоже, новые партнёры Мохаммеда – наркодилеры, я не знаю, знает он об этом или нет, но он торгует в своём магазине наркотиками! – Что...– Латифа, казалось, вот-вот упадёт, Зейну пришлось поддержать её под руки. Она читала страшные истории в газетах, связанные с наркотиками. Но чтобы её Мохаммед...– Нет, Мохаммед не мог! Это какая-то дурная шутка! Это не смешно, Зейн! – Я и не смеюсь! Неужели думаешь, я стал бы шутить с тобой таким образом? Пока у меня нет точных доказательств, только через два дня всё решится окончательно, но не может быть столько совпадений... Мохаммед связан с наркотиками, знает он об этом или нет! Вы в опасности, оставаясь с ним, Латифа! – О, Аллах, меня принесут в жертву, как барашка...– прошептала напуганная Латифа. Хотелось бы ей верить, что Зейн врёт, но она чувствовала, что это не так, и давно уже знала, что партнёры мужа – нехорошие люди. – Нет,– покачал головой Зейн,– потому что я не позволю им этого сделать! Я люблю тебя, Латифа, я на всё готов ради тебя, я не знаю, как тебе доказать, если ты до сих пор не веришь!– не осознавая себя, он покрыл её ладони поцелуями.– Плевать на всё, беги со мной этой ночью, умоляю! Когда все уснут, возьми сына и маленькую сумку с тем, без чего не сможешь, а всё остальное мы купим, у тебя ни в чём не будет недостатка со мной, я решу все вопросы, только иди со мной! – Я пойду!– слова сами сорвались с её губ и Латифа сама не поверила, но опять кивнула.– Я пойду...Я люблю тебя...– она недоверчиво рассмеялась.– Я люблю... – О, Аллах...– услышали возлюбленные, которые забылись и даже не заметили, как сид Али уже пару минут стоял на верхней ступеньке. – Сеньор Али, я вам всё объясню,– начал было Зейн, потому что Латифа не могла сказать ни слова, готовая провалиться под землю. – Это Жади?– первым делом спросил Али, он должен был знать, связана ли другая его племянница с этой историей.– Она вас познакомила? – Нет,– ответил Зейн, потому что это была правда,– мы познакомились сами, в Фесе, перед вашей свадьбой. Я люблю вашу племянницу! Я вам всё объясню... – В Фесе...– нервно рассмеялся Али.– О, Аллах, опять-таки в Фесе... Амин сын Мохаммеда, или... – Сеньор Али, вы можете думать обо мне что угодно, но не оскорбляйте свою племянницу,– вмешался Зейн. – Хватит,– перебил Али.– Ничего не нужно мне больше говорить! Приезжай завтра в девять утра, и мы обо всём поговорим. Латифа, иди в дом! – Дядя...– умоляюще прошептала девушка. – Либо ты сейчас же уходишь из этого дома с ним, навсегда и без своего сына, и я всё говорю твоему мужу, либо ты идёшь в дом и ждёшь моего вердикта... Выбора не было – это был не выбор. Латифа только покачала головой и вытащила свою руку из хватки Зейна, начала подниматься по лестнице. – Я не могу этого допустить!– возмутился Зейн.– Послушайте же, сеньор Али, Мохаммед преступник, он... – Мохаммед преступник?– перебил Али парня, он был настолько зол, что не мог думать рационально. Он смирился с судьбой Жади, хотя это было непросто, но Жади выросла в Бразилии, и она таки сбежала раньше, чем стала замужней женщиной. Но чтобы Латифа... Латифа, выросшая перед его глазами!– Не Мохаммед обжимается с чужой женой в пустых коридорах! Скажите спасибо, что я не зову свидетелей, и не требую порки для вас обоих! – Вы не можете этого сделать в Бразилии, вы не станете,– возразил Зейн.– Я знаю, что вы мудрый человек, вы должны меня послушать! Мохаммед... – Достаточно! Свою версию расскажешь завтра! Можешь быть уверен, твоей любовнице не причинят вреда до утра!– перебил опять сид Али. Подхватив племянницу под руку, он втащил её внутрь и захлопнул дверь, не слушая призывы Зейна, которого даже перестало, казалось, заботить, что их могут услышать другие. Только когда дверь захлопнулась он понял, что всё напрасно, Латифе не будет лучше от того, что он устроит скандал. Вдруг Мохаммед вправду настолько ярый последователь сида Абдула, что устроит домашнюю порку? Он сам, конечно, не оставит этого просто так, но если он ворвётся в этот дом, выбивая дверь, вместе с полицией, это раз и навсегда будет значить разрыв Латифы с её родственниками из Марокко – пути назад уже не будет. Простит ли она его за такое? Зейн вышел из дома, но домой так и не уехал, решив остаться и ждать в машине до самого утра, только уехал на соседнюю улицу, чтобы никто ничего не заподозрил. Как же так вышло, что они попались! Теперь он корил себя за глупую самонадеянность: он так верил в свою сообразительность, что всерьёз верил, будто их никто никогда не раскусит! А сид Али тем временем с трудом сдерживался, глядя на свою племянницу. Внизу, опять же, очень удачно, не было ни Саида, ни Мохаммеда, присутствие которого было бы самым нежелательным в этот момент, об этом и спросил Али у жены в первую очередь. Напуганная Зорайде прижала руки к голове, уже понимая, что именно значит такое выражение лица её мужа, которого она давно уже не видела: последний раз он так на неё смотрел, когда прочитал письмо Жади – то самое, где она призналась, что уже не девственница и не собирается выходить за избранного жениха!– и выгнал её на улицу. Зорайде уже шла по Медине с узлом самых необходимых вещей, умоляя Аллаха направить её на верный путь, когда сид Али догнал её и велел возвращаться обратно в дом, отчитав за интриги и намерение бросить его совсем одного. Как будто она бы по своей воле бросила его! Зорайде испугалась, как бы муж не дал ей развод. Тогда она останется на улице, и без своей дочери! И тут же женщина укорила себя: как она может думать о своей судьбе, когда судьба бедной Латифы будет гораздо хуже, если с ней поступят по обычаю! Латифа немедленно бросилась к Зорайде, которая тут же прижала девушку к себе, дрожа, как осиновый лист, слёзы текли по её щекам. От избытка эмоций она даже не могла найти в себе подходящих слов. – Ты знала, Зорайде?– только и спросил сид Али, а потом покачал головой.– Ну конечно, ты знала... И Жади знала... Вы с самого начала всё знали и только меня водили за нос... Не хочу даже говорить ни с кем из вас!– он поднялся по лестнице, не говоря больше ни слова. – Аллах... Меня принесут в жертву, как барашка...– рыдала Латифа, которую Зорайде увела на кухню, пытаясь успокоить и ободрить.

***

Никто из них не подозревал, что братьям Рашид сейчас вовсе не до драмы, которая разворачивалась внизу. Потому что Саид наконец открыл конверт, который уже какое-то время лежал у него в портфеле и о котором он даже забыл, полностью занятый своими проблемами, он почти забыл о вероятных проблемах родного брата – и очень напрасно! Потому что Саид получил столь желанное отвлечение от своих проблем – только вот совсем не этого он желал!– благодаря своему брату. Когда он разорвал конверт,– а Саид предусмотрительно взял образцы из всех продуктов в новом прейскуранте Мохаммеда, но и отправил запрос своему юристу с просьбой проверить через свои каналы компанию, с которой сотрудничал Мохаммед,– его ждал большой шок, потому что подтвердились самые худшие его подозрения: мало того, что никакой фирмы не существовало, все документы были подделкой, так экспертиза показала, что каждый продукт был ничем иным, как наркотиками. Его брат, меньше часа назад утверждавший, насколько важно жить согласно обычаям, торговал в своём магазине наркотиками! Саид ещё никогда в своей жизни не был настолько удивлён и в таком ужасе, потому первые мгновения, до этого раз десять перечитав документы, он был в ступоре. Хуже было уже некуда,– ах, знал бы Саид, как он заблуждался, думая так! И тем не менее он долго не ждал, тут же пошёл в спальню брата, который перебирал какие-то документы за своим столом, и поставил Мохаммеда перед фактом. Сначала брат Саида не верил, утверждал, что это большая ошибка и быть такого не может, но потом ему пришлось поверить чётким доказательствам. Саид отчитал его за вопиющую доверчивость, а Мохаммед даже не мог найти доводы в своё оправдание. А потом старший из братьев Рашид объявил, что сейчас же пойдёт и позвонит своему бразильскому адвокату, и уже утром привезёт адвоката прямо в Сан-Криштован, а Мохаммед тем временем должен собрать в коробки всю эту продукцию, потому что больше это продавать ни в коем случае нельзя. Саид добавил, что Мохаммед обязан принести извинения соседям, которые пострадали из-за этих веществ – к счастью, не фатально!– и заплатить им отступные, чтобы они не стали болтать лишнего и чего хорошего не передали скандал в газеты, где Мохаммеда могут выставить уже отнюдь не жертвой, а после этого ушёл в свою спальню, чтобы оттуда позвонить юристу. Про себя брат Мохаммеда подумал, что им с Рамилей, когда они будут возвращаться в Фес, нужно увезти с собой на всякий случай жену и сына Мохаммеда. Саид даже не подозревал, насколько фатальную глупость сделает Мохаммед уже через минуту после того, как за ним закрылась дверь. Мохаммед некоторое время в шоке, в глубоком ужасе, метался по комнате, причитая и умоляя Аллаха простить его за харам, который он совершил, сам того не зная. Оказывается, его соседка дона Жура говорила правду! – О, Аллах...– едва не рыдал Мохаммед.– Наркотики, Мохаммед торговал наркотиками! Неужели Мохаммед теперь преступник? Нет, я же не знал! Меня обманули, одурачили, о, Аллах, на этой грешной земле везде харам!– адреналин заиграл в крови Мохаммеда, он резко сорвал трубку и набрал знакомый номер, с ходу начиная возмущаться, едва ему ответили.– Вы думали, я не узнаю правду! Вы грешники, Аллах зажарит вас на вертеле в Судный день! Мохаммед Рашид никогда не имел дела с преступниками и наркоманами, и не будет, вы меня одурачили, завтра же я пойду в полицию, так и знайте!

***

Сан-Криштован встречал очередное утро. Привычно собирались люди в баре у доны Журы, мимо проезжал фургон молочника и почтальон на велосипеде, раскидывая утренние газеты. На балконе, выходящем из гостевой комнаты над баром доны Журы, стояла Назира, облокотившись на перила и высматривая неблагодарного брата Мохаммеда, который – Назира видела – с лихорадочным видом собирал часть товара в коробки. Латифа и Зорайде вышли погулять с детьми, вернее, они только использовали этот предлог, чтобы выйти на улицу, хотя сид Али уже предупредил женщин, что они не должны близко приближаться к нему и Зейну, когда они будут разговаривать. Мужчина объяснил Рашидам, якобы хочет связаться через отца Зейна с кем-то из дальних и давно потерянных родственников, потому и попросил парня приехать для разговора, и озабоченный совсем другими делами Мохаммед и не подумал усомниться в словах дяди Али, Саид же ещё на рассвете взял такси и уехал по делам. Зейн приехал раньше, нежели было оговорено, выходя из машины встретился взглядом с бледной Латифой, которая тут же отвернулась под взглядом дяди, сам же сид Али подошёл к парню, пристально изучая его. Мог ли он ещё вчера подумать, что таинственная возлюбленная друга Саида, о которой сам же Саид и обмолвился в разговоре,– его замужняя племянница Латифа? Он знал, что в браке Латифы и Мохаммеда есть проблемы, но никогда бы не подумал, что там замешан другой мужчина. – Доброе утро, сеньор Али...– заговорил Зейн, хотя по нему самому было видно, что он не спал ни минуты за ночь. – Ты хотел поговорить, я готов тебя выслушать,– заговорил патриарх рода Эль Адиб, игнорируя приветствие. – Как я уже говорил,– начал египтянин, решив не спорить лишний раз, пока этого можно избежать,– Мохаммед ввязался в незаконное дело и... – Я не спрашивал про Мохаммеда,– перебил сид Али. И что за вздор такой утверждать, якобы Мохаммед преступник?!– Я спрашиваю, на что ты надеешься, встречаясь с замужней женщиной. – Я люблю вашу племянницу и хочу, чтобы она стала моей женой. Вот почему я здесь. Она несчастна с Мохаммедом, ей здесь плохо. Это не может дальше продолжаться. – Несчастна...– протянул сид Али.– А с тобой, стало быть, она сразу станет счастливой... Ты думаешь, что можно построить семью, уводя восточную женщину из семьи, заставляя её бросить мужа, после чего для неё будут отрезаны пути к отступлению? Ты же не европеец, чтобы не знать наши законы и обычаи! – Никто никого не заставляет, сеньор Али!– возмутился Зейн.– Мы любим друг друга, Латифе не нужно было возвращаться к Мохаммеду ещё после первого развода, я готов был жениться на ней уже тогда и заботиться о её ребёнке, но она не согласилась тогда. – А ты не думал, почему она не согласилась? Может она не хочет разрушать то, что у неё уже есть? А ты её вынуждаешь! – Простите меня, но она вернулась тогда к нему только из чувства вины перед вами, чтобы вашу семью не накрыла тень позора, как она выразилась тогда. Потому что ей годами внушали, якобы она не может быть счастливой по своему выбору! Она осталась, потому что Мохаммед поднял скандал, по своей глупости сначала ввязался в конфликт с местными людьми, пытаясь удержать в плену – иначе я это не назову – взрослую женщину, родную сестру, а потом дал то интервью, едва не разрушившее репутацию многих людей, включая и вашу! Латифа слишком добра, она так боялась вас разочаровать...– Зейн покачал головой.– Но теперь Мохаммед поставил её в опасность, занявшись торговлей наркотиками, и я не намерен так просто это оставлять... – Что?!– в шоке воскликнул сид Али, не веря своим ушам.– О чём ты говоришь? Ты знаешь, что наводить напраслину на других людей – большой грех, Зейн? Не имея доказательств... Али не успел договорить, а Зейн – ответить, потому что на улицу с визгом завернул огромный бронированный автомобиль, из окна которого выбросили что-то в сторону бара, и стойка тут же вспыхнула, поднимая визг и переполох среди людей. Дети тоже перепугались и бросились к матерям. Ничего не понимающий Мохаммед вышел на порог магазина. И именно тогда оттуда вышел человек с автоматом и выстрелил в Мохаммеда Рашида, только чудом прострелив ему руку, а не попадая в сердце. Назира на балконе закричала и её муж едва успел её втянуть в комнату, прежде чем пистолет направили уже на неё. Ведь все поймут, что женщина в платке как-то связана с Мохаммедом! Зейн резко бросился бежать с дальнего конца улицы. Он быстро накрыл собой растерянную Латифу, очень некстати вставшую на пути, пытаясь оттянуть в сторону сына, который отказывался идти без упавшего по пути плюшевого медведя, и почувствовал, как в его спину дважды попала пуля под визг напуганных людей. Латифа настолько испугалась, когда он дёрнулся от выстрела, что выпустила руку сына всего на мгновение. Но этого было достаточно, чтобы мальчика схватили и втащили внутрь салона. После этого автомобиль уехал так же быстро, заставляя людей, которые могли пытаться преградить путь, в страхе убегать в сторону. Всё произошло в одно мгновение...