Проверка на прочность

Близилось время обеда. В доме Мохаммеда молодая хозяйка трудилась на кухне, стараясь всё успеть к приходу мужа: за таджином проследить, блинчики-багир испечь, — обязательно, чтобы тесто получилось в мелкие дырочки, нарезать пару салатов на выбор, потому что любимый салат мужа не нравился золовке, приготовить сок из свежих фруктов и ягод. От рассвета до заката она готовила, занималась стиркой, зашивала рубашки, ухаживала за садом, в общем, старалась загрузить себя работой до такой степени, что даже Назира не находила чем упрекнуть невестку, впрочем, у сестры Рашидов и времени особенно не было, потому что она почти не бывала дома. Сразу после возвращения в Рио восточная гурия вновь вернулась к «обычным» делам, как привлечение бразильских женихов, тренировки на пляже, посещение салонов красоты, от счетов из которых у бедного Мохаммеда начинался нервный тик, как и от того, сколько чемоданов умудрилась привезти сестра на обратном пути, что говорило о намерениях Назиры надолго оставаться под его крышей. Это в Фесе дел не находилось, кроме как жаловаться на судьбу и братьев! Женщина твёрдо отказалась переехать в дом своего брата Саида и до самого вылета обратно в Рио жила в доме шейха Али, что вызвало яростные возмущения патриарха рода, который заявлял, что жизнь на «грешных землях» плохо сказывается на племяннице, и запретил Мохаммеду покупать билет для неё. Однако Назира вспомнила о наличии ещё одного брата, и после двухчасовой нотации вместе со слёзной жалобой на горькую судьбу, вышла гордой победительницей: Саид подписал разрешение на выезд из страны и заказал билет в Рио-де-Жанейро, получив от дяди Абдула нотацию, что верблюд всегда остаётся верблюдом, сколько бы не притворялся бедуином. Вот так и получилось, что Назира опять оказалась там, где хотела оказаться, пока Латифа только беспомощно наблюдала за «безумием» золовки и боялась себе даже представить что будет, если однажды Мохаммед выйдет в город по делам и увидит родную сестру целующейся с полуголым бразильцем где-то на пляже, полном раздетых людей, или и вовсе в баре, где продают спиртное. Но поведение золовки было отнюдь не единственным, что беспокоило Латифу, не давало ей спокойно спать. Нет, её куда больше беспокоили собственные сны, где каждую ночь мелькало лицо одного египтянина, встреча с которым перевернула весь устоявшийся мир девушки. Она и не догадывалась прежде, что разум человека способен играть в такие игры с ним, ведь чем меньше думала про загадочного человека днём, загружая себя делами, тем более вероятно, что он явится в её сны, где они гуляли по знакомым ей улицам, увлеченно разговаривали о чём-то, хотя в реальной жизни Латифа едва сказала незнакомцу пару слов, убегая подобно испуганной лани от охотника, стоило столкнуться им взглядами. Восточная красавица при свете дня молила небеса избавить её от наваждения, но стоило ночной тьме окутать город своей пеленой, как просыпались и тайные фантазии, невесть откуда проникала в оконные щели дома тенью вторая сущность юницы, жаждущая погрузиться в дремоту, где руки коварного соблазнителя вновь жгли кожу своими касаниями, где его лицо оказывалось неприлично близко и, казалось, губы вот-вот накроют её уста, — тогда она всегда просыпалась, подолгу глядя на себя в зеркало ванной и не узнавая девушку перед собой, раз за разом умывалась холодной водой, лишь бы потушить жар, разгоревшийся где-то в груди, что расходился по всему телу красавицы, пробуждая инстинкты женского тела, прежде ей неизвестные, словно годами в ней пряталось нечто, куда изредка могла лишь заглянуть сквозь плотный занавес, но вдруг все вуали упали, маски оказались сорваны, заставляя видеть как никогда остро и прямо. Видеть, что прежде она не знала ощущения любви, принимая за нее одно ощущение комфорта, привычку видеть перед собой лицо конкретного человека — своего мужа — и верить, будто нити любви соединили длани двух случайных путников в миг священного бракосочетания лишь потому, что так проще, якобы «правильнее». В противном случае приходится признать, насколько мало на самом деле у нас контроля над собственным подсознанием, своим сердцем, даже над своим телом, которое якобы нам подчиняется, потому что мы можем руководить им, дабы пойти в ту или иную сторону или взять интересующий нас предмет, почувствовать, из чего он сделан. Мы верим, что руководим своим телом, как верим, что нет ничего большего в конкретной вещи, кроме гладкого внешнего слоя краски, призванной одурманивать пугливую сущность, живущую в огромной галактике подсознания. А когда краска начинает стираться, мы опять наносим несколько слоев, продолжая верить в прежнюю теорию, хотя уже известно, как сильно заблуждались. И все только потому, что мы боимся не понять того, что находится внутри, и когда чего-то не понимаем, начинаем бояться, потому что больше не чувсвуем себя в безопсности. Человек не рождается знающим, он не может понять, что цель его жизни — вовсе не спрятаться где-то в кажущихся безопасными сооружениях, а выйти наружу и поднять глаза к небу, позвлить себе увидеть невидимые невооруженным взглядом измерения и галактики, его цель — не потеряться в галактике, а слиться с ней воедино, так и любовь пугает, подобно морской волне, что несется на тебя, но нужно ей поверить, дабы научиться плавать. Время превращает нас из крохотных младенцев в седых стариков, и подобно тому, как сия огоромная сила позволяет нам научиться ходить и говорить, так же она дает возможность найти самого себя, научиться понимать свою душу и разум, испытать прежде неизвестные чувства. Родившись ночью, мы пока не знаем, что будет утро, и по началу яркий свет пугает, заставляет зажмуриться, так и любовь является теми самыми лучами света, согревающими нас и ведущими по жизни, пусть даже порой хочется закрыть глаза, чтобы не ослепнуть. Как наш глаз не приспособлен подолгу смотреть на самое солнце, так и наш разум не всегда способен понять, насколько безгранично, огромно человеческое сердце, как сильно оно способно любить, и как мало мы можем этот процесс контролировать. Как мы можем знать с рождения, сколько опасностей и соблазнов подстерегает любого представителя рода человеческого на всем его пути? Нет, нам не узнать, однако тем и манит неизвестный путь, что в душе всегда живёт надежда на лучшее, даже если она заброшена в самый темный угол, если ее стебли сломаны под градом жизненных неурядиц, даже когда ваш огонь потушен — всегда остаётся крохотная искра. Она — и есть путь к познанию самого себя, путь к правде про самого себя, от которой мы обычно предпочитаем прятаться, позволяя своим страхам вести нас и сбивать с избранного — избранного именно нами, а не кем-то другим — пути, что приведет к познанию своей личности. Знать других — ключ к пониманию человечества. Узнать себя — ключ к пониманию основ мировоздания ровно настолько, насколько позволено маленькой частице огоромного механизма, насколько позволяют нам высшие силы. О, но какой страх охватывает того, кто прежде находился в неведении, когда ему дают возможность вдруг увидеть всю правду! Он пугается и наоборот жаждет, дабы его вернули в мир целительного неведения, позволили вновь погрузиться в нежные шелковые объятия миража, что дарили ощущение обманчивой безопасности, уверенности в днях грядущих. Разве может человек постичь всю силу и мощь правды, открывшейся его глазам? Понять, насколько великая сила отныне в его руках? Осознать, что его путь теперь открыт в разные стороны, что есть не одна дорога, некогда избранная для тебя людьми якобы «знающими»? Очень страшно вдруг понять, что по правде говоря нет выбора правильного или неправильного, нет четкой картины мировозрения для многих особей одновременно, поскольку правда, счастье, любовь видятся отдельным людям совершенно иными, соответственно даже любящий человек, желающий нам только самого лучшего никогда не постигнет, что протоптанная им ради нашего блага дорожка, пусть и будет манить мнимой простотой и безопасностью, никогда не будет действительно правильной, если прежде мы сами не проверим альтернативы, не прислушаемся к голосу разума и другому — более тихому, почти шепчущему, нежному голоску из глубины сознания, часто идущему в разрез даже с нашими умовыводами, — голосу сердца. Так и Латифа предпочитала ничего не видеть, потому что боялась, что ступив на дорогу соблазна, не сумеет повернуть назад. Ее искренне пугали ночные образы, пугала одна мысль, что будет, если однажды она вновь увидит этого человека и решится переступить через все, чему ее учили с самого детства, и просто с ним заговорить. Что тогда будет с ее браком? Как она будет смотреть в глаза своему Мохаммеду, которого никогда не видела в своих снах, даже когда с нетерпением ожидала скорой свадьбы? Что с ней такое происходит? Неужели это и есть та самая любовь, о которой говорила Жади, об опасности которой предупреждала мудрая Зорайде, называющая сие чувство ядовитой змеей, что притворяется ожерельем? Интересно, назовет ли наставница любовь так же теперь, когда ее собственные мечты исполнились? Латифа слишком боялась спросить, потому что не знала, как поступать, окажись, что она и вправду посмела позволить своему сердцу гореть ради человека, с кем не связана узами брака, пока ее муж — ее замечательный Мохаммед, которого она так боялась потерять, — не видит, что происходит с его женой! О, какой харам! Как марокканская красавица корила себя за всякий сон, где вновь появлялся мужчина по имени Зейн, как стремилась только больше угождать мужу, услаждать его взор зажигательными танцами, стараясь найти в его глазах ключ к спасению, отыскать тот же сладостный оплот стабильности, где столь твердо стояла раньше, — и все зря! Пока она не любила, голос любви лишь звал ее к себе, как голос пастуха зовёт заблудших овец, дабы отвести домой. Встретившись глазами с мужчиной, которому суждено украсть ее сердце, сама того не зная, она уже ступила на дорогу, откуда уже не свернуть, как не старайся! Мактуб — так суждено. Умом девушка понимала, что ей нужно с кем-то поделиться, не держать на душе подобный груз, но не находила такого человека: уж точно не золовке говорить, что жена ее брата оказалась «одалиской», как она всегда предсказывала! Не хотелось волновать Зорайде, поскольку жена дяди ожидала ребенка, и она помнила, как в прошлый раз отреагировала бывшая служанка, едва услышала шутливое предложение Жади познакомить кузину и начальника. Так что она скажет, узнав, что они не просто встретились, но египетский соблазнитель сумел пробудить — какой харам — в душе Латифы настолько сумбурные, невозможные чувства? Ей может стать так плохо, что она потеряет желанного малыша! Нет, ни в коем случае девушка не станет рисковать ребенком близкой родственницы, ставшей для нее тетей после своего замужества, что уже давно в сердце сироты заменила мать. О, как обрадовалась Латифа, когда услышала новости из Феса! И какой скандал устроила в доме Назира, едва услышала о беременности четвертой супруги шейха Али! Наверное, вся улица слышала неестественный вой сестры Мохаммеда, которая начала не только кричать, но и рвать на себе волосы, сорвав с головы шелковый палантин, и едва не кататься по полу, вопрошая, за какие грехи она до сих пор остаётся бесплодной и влачит свое существование без мужа. Латифа испугалась, как бы золовка не лишилась разума, наблюдая за истерикой Назиры и уговаривая женщину принять успокоительные капли, за что получила порцию жёсткой критики родственницы, которая наконец понемногу приходила в себя, используя известный и проверенный способ снятия напряжения, — шпынять жену брата. А потом Назира твердо заявила, что следующей, кто объявит о беременности, окажется она сама, и Латифа боялась даже предположить, на что может пойти сестра мужа, особенно зная о ее частых — бывало и ночных — вылазках из дома, которые она вынуждена была скрывать от Мохаммеда, чувствуя все больший груз вины перед супругом. Лишь на то была надежда, что воспитанная в мусульманских традициях Назира, даже не помышлявшая, скажем, отказаться от платка, несмотря на все свои поступки, не пойдет на добрачную связь. Но что с того, если тот бразилец в итоге согласится жениться на Назире? Да ведь братьев Рашид, а в особенности их дядю, хватит удар, если женщина пойдет на такой шаг и смешает их кровь с представителем местных кариоки! Но слушая упрёки в свой адрес, Латифа склонялась к мысли, что совсем не важно, кто именно женится на Назире, главное, — пусть женщина наконец оставит её в покое, потому что у жены Мохаммеда и так хватало забот. Одной из них было то, что ей так и не удалось вчера увидеться с Жади, по которой она не только сильно скучала, но и могла поделиться поселившейся на душе смутой. Кто поймёт, как не Жади, в каком положении оказалась Латифа? Да, кузина была несколько импульсивной личностью и вполне могла дать совет открыться запретным чувствам, чего она, конечно, делать не собиралась, но уж точно можно быть уверенной, что Жади никому не выдаст её тайны! Да и разве это единственное, о чём она хочет поговорить, даже если не решится делиться «страшными» откровениями? Как сильно она хотела увидеть сестру, рассказать новости про поездку в Фес, в деталях описать свадьбу родной для них обеих Зорайде и дяди Али, увидеть маленькую дочь сестры! Девушка очень переживала, что не может пойти в больницу, чтобы посмотреть на малышку, ведь Мохаммед никогда ей не позволит. Закончив сервировку стола, девушка выглянула в окно, чтобы посмотреть, не идёт ли по улице Мохаммед, и быстро прошмыгнула к телефону, чтобы набрать номер больницы, который нашла утром в телефонной книге. — Здравствуйте. Вы можете соединить с палатой Жади Феррас? Да, большое спасибо! — она ещё раз посмотрела в сторону, а потом начала тихо говорить, когда услышала знакомый голос: — Жади? Я тоже рада тебя слышать, дорогая! Я поздравляю тебя! Нет, что ты, я совсем не обижаюсь! Такая радость, Жади, ты стала матерью. Как вы назвали девочку? Мелисса? А как ты себя чувствуешь? Слава Аллаху! Мне очень жаль, что я не могу навестить тебя. Да, мне уже пора, Жади… Мохаммед вот-вот придёт на обед…– девушка вздохнула, положив трубку. — Так-так, очень интересно…– из-за угла появилась неожиданно бесшумно Назира, которая обычно громко стучала каблуками и звенела золотыми браслетами, заставляя невестку Рашидов подпрыгнуть от неожиданности. — Лара Назира, вы меня напугали!— упрекнула Латифа, прижимая руку к сердцу. — Всегда пугаются люди, которым есть что скрывать, Латифа,– понимающе протянула женщина, погрозив невестке пальцем.– А тебе есть, что скрывать, ведь ты опять общалась с отвергнутой нашей семьёй женщиной! — Лара Назира…– беспомощно прошептала девушка. — Значит, у одалиски родилась дочь? Конечно, чего ещё можно было ожидать от неё? Аллах не посылает мальчиков таким женщинам! Он не считает их достойными воспитывать сыновей,– как ни в чём не бывало продолжала восточная гурия, развалившись на диване, как королева, и протянув руку за виноградом.– Думаю, мне стоит рассказать моему брату Мохаммеду, чем занимается его жена за глаза! Я ему расскажу! — Лара Назира, ну зачем вы так? — не выдержала Латифа.– Я ведь делаю всё, о чём вы меня просите, я никогда не иду против вас! Почему вы меня так не любите? Я не понимаю! — А за что мне тебя любить? За то, что ты вышла замуж за моего брата и живёшь припеваючи, пока я остаюсь одна и томлюсь в одиночестве? Я воспитывала мужей для других женщин, которые теперь будут пожинать плоды, а сама осталась ни с чем! Почему одним везёт, а другим нет? С чего мне любить одалиску, которая пришла на всё готовое? На всё, что является моей заслугой! — разошлась женщина, указывая пальцем с большим рубиновым кольцом на себя.– А мой брат, как осёл, даже не догадывается, что ты начала плести интриги за его спиной! Но Аллах всё видит! Он видит даже самое тёмное ущелье чужих душ, Латифа! Но однажды все будут наказаны за свои грехи! Вы все будете гореть в пламени ада! Аллах поджарит вас на вертеле и будет потихоньку снимать кожу! Аллах всё видит! — Что здесь происходит? — в гостиной появился Мохаммед.– Козочка, я пришёл на обед. Почему Назира кричит? Что случилось с Назирой? — Только послушай меня, Мохаммед! — возмущенно начала женщина, с удовольствием наблюдая, как в ужасе застыла Латифа, когда брат повернулся к ней.– Твоя жена чёрствая, как сухарь, она неблагодарная! Только подумай, что она сделала! Я записалась на приём к врачу сегодня после обеда и хотела, чтобы она поехала со мной, проводила меня! Но она отказывается! Она отказывается ехать со мной в больницу, Мохаммед! Латифа громко ахнула, прижимая руки к губам, когда услышала слова золовки, не понимая, во что играет женщина. Неужели она услышала разговор Латифы с сестрой? Но зачем Назире ей помогать? Однако Мохаммед не заметил жеста жены, потому что взволнованно смотрел на сестру, словно пытался понять, что за хворь поразила Назиру. Молодой человек подал сестре, что картинно приложила руки к вискам, стакан воды, вопрошая: — В больницу? Зачем тебе врач, Назира? Ты больна, ты плохо себя чувствуешь? Скажи мне, что с тобой?– переживал он.– Я должен был догадаться, что ты не здорова! Ведь ты никогда не уходила спать так рано, как в последнее время! – А разве с вами я могу чувствовать себя хорошо? – возмутилась женщина.– Вы пьёте из меня все соки! Моя голова болит каждый вечер всё сильнее! У меня жуткая мигрень, потому я записалась к врачу, потому что у меня закончились таблетки! Я боюсь, что упаду, если пойду в одиночестве! Или мне придётся отрывать тебя от торговли, когда ты и так едва сводишь концы с концами! Но твоей жене наплевать, если я упаду, ей наплевать, если мы окажемся на улице без денег!– Назира поднялась и якобы начала падать, когда брат поспешно побежал к ней, поддерживая под руку. Она несколько раз подмигнула Латифе, пока молодой человек не видел:– Вот, что может со мной произойти! Сначала я чувствую себя хорошо, а потом внезапно мигрень невыносимо сильная... – Лара Назира, я не отказывалась поехать, я всего лишь сказала, что мне нужно приготовить ужин, и я не успею, если поеду с вами в больницу...– неуверенно начала Латифа. – Ужииин! – протянула Назира, якобы укоризненно глядя на девушку.– Ты слышал, Мохаммед? Твоей жене важнее набить желудок, чем моё здоровье! Она каждый день готовит столько еды, что скоро мы все станем толстыми и будем катиться по полу, как мячи! Она не думает о нашем здоровье! – Тише, Назира, не надо нервничать! – успокоил сестру Мохаммед.– Не волнуйся, Латифа поедет с тобой к врачу, пусть тебя хорошо осмотрят, не надо спешить. Латифа, не переживай насчёт ужина, мы закажем доставку из ресторана. Поезжай с Назирой. Вызывайте такси сразу после обеда и поезжайте! – Как скажешь, Мохаммед...– согласилась молодая жена, пряча улыбку.– Пойдёмте в столовую, иначе обед совсем остынет. Позже, когда Мохаммед ушёл в свой магазин после обеда, и женщины остались одни, Латифа повернулась к золовке, улыбаясь, впервые готовая расцеловать женщину: – Лара Назира... – Не благодари меня! Назира ничего не делает зря! Назира потом за всё потребует оплаты! – выставила палец вперёд женщина.– Давай, собирайся. Пойдёшь навестить свою одалиску, а потом встретимся в парке. У меня сегодня своя встреча, потому иди и собирайся, иначе я уеду без тебя! – после этого Назира удалилась, гордо стуча каблуками.

***

– Вот, палата Жади Феррас находится здесь, в конце коридора,– указала молодая медсестра, у которой Латифа попросила помощи, немного растерявшись в большой больнице. – Большое спасибо, вы мне очень помогли,– поблагодарила жена Мохаммеда. Девушка прошла по коридору и постучала в стеклянную непрозрачную дверь, осторожно заглядывая внутрь. Жади лежала в кровати, лениво листая очередное глянцевое издание, а рядом с ней стояла колыбель, где видимо спала её маленькая дочь. Первым делом в глаза бросились яркие букеты, открытки и мягкие игрушки на функциональном диване в углу комнаты, а ещё — плакаты, видимо нарисованные однокурсниками Жади, судя по подписям. Кузина была одета в шёлковый халат в цветочек, её длинные волосы рассыпались по плечам. Едва брюнетка увидела знакомое лицо, её глаза загорелись нескрываемой радостью и удивлением: – Латифа! – воскликнула она так громко, что даже ребёнок в кроватке захныкал, и молодая мать начала успокаивающе гладить малышку, чтобы успокоить, после заговаривая уже тише:– Я так рада, что ты смогла прийти. Но как? Ты ведь говорила, что Мохаммед ни за что тебя не отпустит. Неужели ты сбежала ради меня? – Нет, я не сбежала. Ты не поверишь, но мне помогла Лара Назира! Она сказала Мохаммеду, что записалась к врачу в этой больнице и устроила скандал, потребовала, чтобы я ехала с ней, потому что ей может стать плохо по пути к доктору. Представляешь? – Назира? – удивилась Жади. Как-то само собой получилось, что она невольно заглянула, не прячется ли где-то за розовым платком кузины её неугомонная золовка, которая в своё время во многом её подозревала, и впрочем оказалась права в своих подозрениях. – О, Лары Назиры здесь нет! – рассмеялась тихо Латифа.– Она пошла на какую-то встречу. Мы потом встретимся в парке возле больницы, чтобы поехать домой. – Иди же сюда скорее! – не выдержала Жади, протягивая руки к сестре, по которой так соскучилась. Девушки крепко обнялись, радуясь встрече. После Латифа заглянула в колыбель, умиляясь девочке, которую Жади тут же передала кузине на руки. Жена Мохаммеда покачивала малышку на руках, с теплотой и некоторой тоской смотрела на младенца, думая, когда же и она получит желанное благословение, и достойна ли этого и вовсе. Она не могла оторвать глаза от маленького ребёнка, полностью уверенная, что это и есть самое большое счастье в мире. Конечно, она молилась за сына для Мохаммеда, чтобы порадовать мужа и закрепить своё положение в семье, но и дочь Латифа бы очень любила, ничуть не меньше сына, подари ей небеса подобное счастье. – Она восхитительная, Жади,– прошептала Латифа, улыбаясь и едва сдерживая слёзы одновременно. Ей вспомнились слова их общего дяди, которые тот говорил, когда рождались как его, так и чужие дочери:— Помнится, дядя Али всегда говорил, что если Аллах считает какую-то женщину достойной продолжения, Он посылает ей дочь. – Не думаю, что дядя Али скажет то же самое в этот конкретном случае,– грустно отозвалась Жади, но тут же перевела тему, чтобы не начинать сложное для неё обсуждение:– Ты ведь уже слышала, что у Зорайде будет ребёнок? – Да, такая радость! – Латифа радостно подтвердила.– Зорайде очень довольна, она мало говорит, но я знаю что она очень счастлива! Я видела на свадьбе! Ах, Жади! Какая была свадьба, какие наряды, из Каира выписали лучших танцовщиц! Фес гулял на свадьбе Зорайде целые семь дней, Дуния даже устроила скандал, когда увидела, сколько одежды и других вещей подарил дядя Али в качестве свадебных подарков. А золото? Зорайде отказалась покупать украшения, но дядя всё равно принёс ей через пару дней несколько изумительных комплектов, мне особенно понравился тот, что с жемчугом и рубинами. Но о чём я говорю? Я ведь привезла фотографии! Они у меня в сумке. Латифа осторожно передала кузине снова уснувшую девочку, которую девушка так же осторожно уложила обратно в колыбель. На самом деле маленькая Мел много спала за те несколько часов, что Жади провела с дочерью, и она даже порадовалась, что девочка такая спокойная, но доктор, когда приходила осмотреть ребёнка, заметила, что все дети в первые сутки или двое после рождения очень много спят и почти не плачут, потому что восстанавливают силы после не менее сложного для них, нежели для матери, испытания. Прежде чем смотреть фотографии, Латифа вытащила из сумочки футляр и передала кузине: – Это для твоей маленькой Мелиссы. Ей тоже однажды понадобится талисман, как у её мамы. Внутри лежал кулон из янтаря, что казалось светился и жил изнутри, а внутри оставался не тронутый временем крохотный цветок, на который видимо давным-давно упала капля смолы, таким образом продлевая его «жизнь» на целые века. Украшение висело на тонкой золотой цепочке, одной из тех, что давно хранились в шкатулке Латифы. – Я помню, как ты сделала это в Фесе... Носила к ювелиру, чтобы сделать из этого янтаря кулон,— вспоминала Жади.– Но ведь ты хотела отдать его своей дочери однажды! – Откуда знать, будет ли у меня когда-то своя дочь? – грустно вздохнула Латифа. Зная, что сестра сейчас начнёт свою обычную тираду, она возразила:– Нет, Жади, я хочу, чтобы оно было у твоей дочери. Не надо возражать. Я не могу позволить себе купить что-то для неё, потому что Мохаммед контролирует все расходы, но я хочу дать что-то моей племяннице, чтобы она знала, что её тётя очень её любит. – Она и так будет знать. Тебе не нужно ничего для этого давать, кроме своей любви!– Жади нежно сжала руку сестры:– Спасибо. Это очень много для меня значит. Я уверена, что однажды моя дочь сама поблагодарит тебя. А когда у тебя появится дочь, я тоже выберу камень и сделаю ей новый особенный талисман. Потому что она непременно однажды появится. – Я надеюсь, Жади,– уже веселее ответила Латифа. Наконец она нашла и вытащила из сумочки конверт:– Давай смотреть фотографии! Девушки расположились на кровати и разложили везде снимки из довольно таки пухлого конверта, с удовольствием рассматривая и обсуждая каждую деталь, но вдруг Жади заметила один снимок, и даже вытащила его снова из кучи просмотренных фотографий, приблизив к глазам, чтобы не ошибиться: на заднем плане к цветочной решётке прислонился очень ей знакомый мужчина в тёмном костюме, глядя прямо на Латифу в толпе танцующих, и сестра тоже не танцевала, стояла на месте рядом с растерянным Мохаммедом. – Это Зейн...– заметила тихо Жади, замечая это скорее для себя, но сестра её услышала и тут же вздрогнула, даже опустила взгляд, выдавая себя этим. Жена Лукаса быстро заметила странное поведение сестры и уверенно заявила:– Вы встречались в Фесе!– после этого кузина Жади злилась слезами и девушка испугалась, прижимая родственницу к себе, чтобы успокоить:– Латифа, вы встречались? Что произошло? Он как-то тебя обидел? Скажи мне! – Нет, меня никто не обижал,– спустя какое-то время ответила Латифа.– Это я обидела... Я так сильно обижаю моего дорогого Мохаммеда! Аллах накажет меня, он накажет меня, Жади!– Не переставала плакать девушка. – Я не понимаю,– смутилась молодая сеньора Феррас.– Как ты могла обидеть Мохаммеда, Латифа? Ты всегда крутишься вокруг него, будто из-за него восходит солнце на земле! – она налила воды из кувшина, протягивая плачущей собеседнице.– Вот, выпей... Расскажи мне всё, Латифа. И она рассказала, едва наконец начала успокаиваться и справилась со слезами, что всё не хотели прекращаться. Как оказалось, за эти недели она находилась в ужасном напряжении, что постепенно отступало, чем больше она выпустила. Латифа подробно рассказала не только про случайные столкновения, но и про первую встречу: – Жади, будто мир остановился! Я не могла оторвать от него глаза! Ещё эти зеркала вокруг! О, Аллах, я самая плохая жена на всём белом свете! Не зря Аллах не посылает мне ребёнка! За спиной мужа я встречалась с чужим человеком, посторонним мужчиной! – Что за глупости? – возразила Жади.– Ты не искала встречи с Зейном и ни в коем случае не виновата перед своим мужем. Это Зейн искал встречи с тобой, а не ты! А может сама судьба свела вас.... – Какая судьба, Жади? – пришла в праведный ужас Латифа, прижимая ладони к лицу.– Моя судьба – быть женой Мохаммеда! Он моя судьба и отец моих будущих детей! Я ведь люблю его! Я люблю своего мужа! Но этот человек не выходит у меня из головы... Я вижу его каждую ночь во снах, скоро я начну бояться закрывать глаза. Я не хочу видеть его! Почему это продолжается, Жади? – Ты влюбилась, Латифа,– спокойно заметила Жади, перебивая сестру, прежде чем она начнёт возмущаться:– И это не твоя вина! Ты не могла контролировать свои чувства, никто из нас не может. Раз так случилось, значит судьба каким-то образом связала тебя и Зейна. Не пугайся, просто прими это. А может это простая симпатия, и она в итоге пройдёт? Может тебе просто любопытно, что он мог тебе сказать, решись ты на разговор? Если он опять появится, не убегай и поговори с ним, Зейн не укусит тебя, он вполне адекватный человек. В конце-концов, никто не заставляет тебя бросать Мохаммеда! И не пытайся себя наказать, не кори! Ты ни в чём не виновата! Я-то тебя знаю, ты не способна сделать ничего, что кажется тебе хоть немного неприличным. – Ах, Жади! – тяжело вздохнула черноволосая.– Я уже не знаю, на что я способна! Сама себя больше не знаю, смотрю в зеркало и вижу незнакомку... Мне очень страшно, Жади. Я чувствую, что всё изменилось, вся моя жизнь перевернулась. – Не бойся, Латифа! — Жади крепко обняла сестру, успокаивающе погладила по лицу, заставляя посмотреть ей в глаза:– Что бы не случилось, я буду рядом. Ты всегда можешь рассчитывать на мою помощь и поддержку, мы пройдём через всё вместе. – Ты тоже всегда можешь рассчитывать на меня, Жади,– прошептала Латифа, обнимая кузину и впервые за долгое время чувство уверенности хотя бы в чём-то в этом мире согревало сердце растерянной девушки.