Дарксайд

      Улица Двух развилок имела название многообещающее. Даже, в каком-то смысле, загадочное. Но на деле — это была самая невзрачная улица города. Короткая, как обрубок пальца, несуразно широкая, как речной разлив по весне. Люди раньше надеялись, что здесь будет кипеть жизнь: ездить повозки и автомобили, прохаживаться толпы туристов. Но в действительности, по ней лишь одиноко болтались немногочисленные прохожие, будто забрели случайно.       Улица, как не вырезанный аппендикс, вроде бы ненужная, но поворотная. Один ее конец выходил в морской порт, другой — вел к выезду из города, в полевые лагеря. А еще она была одинаковая и серая, как тюремная камера. На одной ее стороне важно стояла растянувшаяся больница и пара многоквартирных домов. В них, казалось, даже не жил никто, лишь изредка одинокий горожанин вырывался призраком из подъезда и исчезал за поворотом. Это была самая унылая улица самого ближайшего и уцелевшего относительно гетто Либерио города. Как будто титаны просто не заметили его и прошли мимо, игнорируя, точно бесцветную паутину в углу сарая.       Все на этой улице монохромно серое: плитка брусчатки под ногами, фасады и крыши, навесы и вывески. Даже никто не додумался высадить здесь несколько несчастных деревьев. И название улицы совсем ей не соответствовало, потому две развилки здесь знаменовали только серость и хтонь.       Но контраст все же был — овощные ряды. Несуразно распластались прямо напротив больницы. Там же аптека, а перед ей — овощи. Это так же неподходяще, как выброшенные на кучу навоза свежие цветы. Глупо и уродливо. Из деревянных поддонов призывно махали зеленые хвостики свежей морковки, красными боками отсвечивали пузатые помидоры, зелень пушилась и пестрила. Яркое бельмо на сером глазу.       Михей был таким же скучным, как и все на этой улице. Он был ее лицом и олицетворением. Держал здесь самую крупную палатку с овощами еще с незапамятных времен. Сидел на ящике перед разноцветной витриной и лениво перекатывал зубочистку с одного уголка губ в другой. Все горожане знали — Михей всегда там, на своем месте, как харкота на тротуаре, которую никто не убирает. На пол лица его растянулось темно-розовое родимое пятно, словно свежая гематома. Потому он всегда носил на себе поношенную кепку восьмиклинку, чтобы отбрасывала на увечье тень. Стыдился.       В этот день Михей был похож на укоренившегося на ветке нахохлившегося воробья. Сидел неподвижно и весь был сосредоточен на покачивающейся зубочистке. Иногда в дреме прикрывал глаза, натягивая кепку пониже. Ничего не предвещало суеты, и он планировал отсидеться в спокойствии до конца дня. Изредка он поднимал глаза на окна новенькой больницы, которую неплохо отстроили и расширили.       Ближе к десяти утра по расписанию Михея числился просмотр крайнего справа окна поликлиники на втором этаже. Он знал, что в это время там отворяет ставни хорошенькая медсестра. Отодвигает сначала шторку, затем горшочек с фикусом, а затем показывается сама, такая свеженькая и румяная. Потом наклоняется через подоконник так, что ее пышные груди на мгновение поднимают Михею настроение. Прекрасный миг, наполняющий его день. Медсестра всегда стоит так минут пять, вдыхая поглубже запах утра, пока Михей забывает про зубочистку и шумно выдыхает в унисон с ней. Эдакая игра «в дышите — не дышите».       Вот и сейчас Михей поудобнее развалился на ящике, подтянув колено к груди, и принялся незаметно смотреть. Вот она, не изменяя себе, ровно в положенное время сдвинула белоснежную тюль и распахнула створки. Оперлась на подоконник и подтянулась на край. Михей приготовился дышать. И только предмет его воздыхания начал соблазнительно наклоняться вниз, как перед глазами Михея возникло черно-белое нарисованное лицо.       Кто-то самым нахальным образом тряс перед ним плакат «разыскивается», напрочь разрушая его магию утра. Его ритуал, которым он жил ежедневно, беспардонно прервали. Нелюди.       Михей яростно скинул с головы кепку, желая нагнать ужасу на незваных гостей, но изумленно осекся, увидев двух любопытных подростков. Они проигнорировали его напускную свирепость и вступили в диалог.       — Доброе утро, сэр, — бойко протянула девочка. Михей с силой сжал зубочистку, подростки были похожи на юных сыщиков, не хватало разве что лупы и усов.       — Да уж, хуёброе, — буркнул он себе под нос и выплюнул зубочистку под ноги. Разочарованно отметил пустоту в окне больницы. Утро было безвозвратно растоптано.       — Мы увидели это объявление на стенде — тут указан ваш адрес. Можете подробнее рассказать об исчезновении этой девушки? Кто она такая и когда пропала? — проговорил светловолосый мальчик с поражающей вежливостью.       Только Михею было похуй на манеры, поэтому он тяжело спрыгнул с ящика и навис над подростками, воткнув руки в потрепанную клетчатую рубашку.       — Я не вижу рядом с вами найденной девчонки, так что либо проваливайте, либо покупайте овощи и проваливайте — третьего не дано.       Габи и Фалько удивленно переглянулись, не ожидая такой реакции. Тогда мальчик уверенно шагнул вперед, собираясь продолжать тактичную дипломатию.       — Так мы и пришли к вам, чтобы понять, как нам ее найти. Хотя бы имя узнать, отличительные черты, кем вы ей приходитесь. Сумма вознаграждения, скажем так, весьма солидная, и это привлекает внимание.       — Она родственница моего дальнего знакомого, он предпочитает уединение, поэтому попросил меня помочь, — Михей схватил свою кепку восьмиклинку и обмакнул ею проступивший на лбу пот. Так и знал, что назойливые охотники за деньгами будут задавать ему дурацкие вопросы. — Пропала во время Гула земли, но человек считает, что она жива, вот и хочет найти. Она — его единственная родная душа.       — А как зовут этого человека, который ее ищет? — попробовал уточнить Фалько.       — Да я ж сказал, что он любит уединение, вас это не касается. Хотите денег — ищите девку, остальное не вашего ума дело, — Михей было дернулся, словно хотел уйти от разговора, но уходить на улице было некуда. Поэтому он не придумал ничего лучше, чем отвернуться от ребят и начать вращать капусту на поддоне, словно у нее вдруг образовались пролежни и нужно было перевернуть ее на другой бок.       Габи шагнула вперед и свела руки на груди, словно ей надоело строить из себя миротворицу.       — Лучше сказать имя, пока к вам не наведалась полиция. Слышали? Они сейчас активно расследуют пропажи людей в городе, — девчонка облокотила руку на ящик и склонилась вбок, улавливая его загнанный взгляд. — Думаю, вы будете не сильно в восторге, когда тут выстроится проходной двор из следователей и полицейских. Пока можно ответить нам, а мы передадим эту информацию кому надо, и вас не потревожат.       Лицо Михея перекосилось от осознания, что его спокойные серые дни могут быть безвозвратно перепачканы интересом представителей власти.       — Я не знаю, как зовут человека, но девку зовут Ева, — сказал, словно сплюнул под ноги. — Больше ничего не знаю.       — Да как ты не знаешь? — Габи начинала выходить из себя, и Фалько примирительно положил ладонь ей на плечо. — То есть, если кто-то найдет девчонку, ты даже не знаешь, кому и куда ее отвести?       Михей вдруг сделался рассеянным и заторможенным.       — Да, я не знаю. Просто сказано было в случае ее нахождения присмотреть, пока человек сам за ней не придет и не передаст деньги нашедшему.       — Ничего не пойму, бред какой-то, — Габи развела руками, вопросительно оборачиваясь к Фалько, который нахмурился, что-то усиленно соображая.       — То есть, — попробовал разъяснить Фалько. — Какой-то человек ищет свою родственницу и вдруг просит незнакомца быть его посредником? Он тебе хоть заплатил?       — Пошли вон, — Михей вдруг грозно топнул ногой и махнул перед лицами детей своей трухлявой кепкой. — И чтоб я вас тут не видел, отпрыски. В сыщиков можете играть в полевых лагерях, где люди пропадают как мои носки — чуть ли не ежедневно. Я сказал вам достаточно.       Подростки отшатнулись, озираясь по сторонам, — немногочисленные прохожие косились на несвойственную улице ругань.       — Знаешь что, мужик? — Габи всерьез намеревалась продолжать трепать расшатанные нервы Михея, если бы Фалько не дернул назад.       — Пойдем, — шепнул он. — Мы хотя бы узнали ее имя. А дальше пусть решают Армин с Райнером. Если нужно будет — установят за ним слежку.       — Но мы совсем ничего не узнали, ты хоть что-нибудь понял? — возмущенные глаза девчонки полыхнули, как щепки в костре, и впились в рассудительного Фалько.       — Пошли, — парень уверенно дернул ее за руку, уводя от нервного продавца. — Подойдем к делу иным путем.       Когда на улице воцарилась привычная тишина, Михей обессиленно рухнул на деревянный ящик, словно общение отняло у него все силы. Он выдержал только первый допрос, а уже так тяжело, хотя его опрашивали маленькие дети.       Испарина на лбу блестела, как окна больницы напротив, и Михей опасливо зацепился за центральное окно на третьем этаже. Ему казалось, что даже сейчас там, за непроницаемой шторой, в глубине комнаты стоит человек. Стоит и смотрит своими немигающими серыми глазами. Но не такими серыми, как эта жалкая улица, — другими. Цвета холодного утреннего тумана, блеснувшего на солнце острия ножа, который приставили к горлу.       За шторой в этот момент и правда стоял человек. Ровная спина с идеальной осанкой, немигающий пронизывающий взгляд, легкие морщинки у висков. Он стоял, немного скептично склонив голову, словно происходящее за окном вызывало в нем непреодолимую скуку.       — Бедный торгаш, столько волнения в нем вызвали вопросы неопытных подростков, — серые глаза человека с лживым сочувствием глядели по ту сторону окна.       — Да он чуть в штаны не наложил от страха. Вы уверены, что он вообще справится? — Янош, который стоял за спиной человека, складывал лекарства в неприметную кирпичного цвета коробку.       — Главное, чтобы со своей задачей справились наши товарищи разведчики, — застывшее лицо человека тронула мягкая ухмылка, он прикрыл веки. — Я целиком и полностью им доверяю. Арлерт Армин в скором времени поймает прекрасное по своей природе озарение: начнет вдохновлять друзей копать норы в нужных местах.       Человек медленно развернулся, придирчиво оглядывая кабинет. Он неплохо обустроил его — чистенький, беленький, каким и подобает быть кабинету врача. Полочки с книгами, полочки с лекарствами, пробирками и инструментами, сохранившийся после Гула микроскоп — самая редкая и дорогая вещь, сделанная в единственном экземпляре специально для него. Человек сухо поджал губы.       — Янош, мне все-таки не нравится, что угол у окна пустует, — человек развернулся к окну, и парень вмиг оторвался от лекарств. — Раздобудь-ка мне сюда аквариум для рыб и сделай так, чтобы у него внутри было три отсека.       Янош зарылся пальцами в волосы, пытаясь разобрать эту хотелку, словно решал задачу со звездочкой. Где он достанет аквариум в их то непростое для народа время? Да еще и разделенный на три части. Задачи отца иногда казались ему абсурдными, но когда он, очередной раз превозмогая себя, все-таки подбирал к ним решение, то впадал в полный восторг, когда они обрастали вполне осязаемым смыслом.       — Я сделаю, — неуверенно кивнул юноша, упаковывая коробку. — Отец?       Человек еле заметно приподнял голову, давая понять, что слушает его.       — И все-таки, вы не боитесь, что все пойдет не по плану, что разведчики не станут искать Еву, а выйдут прямиком на нас?       Человек прикрыл веки, и только по их легкому подрагиванию была заметна его раздражительность. Янош замер, испугался, что обидел отца вопросом, который ставил под сомнение его план.       — Ты стал излишне тревожным, мой мальчик.       Человек наконец посмотрел на него холодно и отрешенно, и, честно, Яноша будто окатило ледяной водой. Он был готов сделать многое ради одобрительного и уверенного взгляда отца. Он всегда придавал ему чувство хладнокровия и силы, ощущение непогрешимости действий и знания, что каждый шаг просчитан на несколько шагов вперед.       — Внимательно меня послушай.       Человек медленно отошел от окна и облокотился двумя руками о письменный стол. Янош почувствовал, что эта фигура давит на него своим авторитетом, точно прибивает гвоздем к полу.       — Еву будет искать Леви Аккерман, потому что наша маленькая принцесса убежала далеко на Парадиз. Далеко, но это не страшно. Пусть поиграется в свою мнимую свободу, похлопает очаровательными глазками и убедится, что таким как она не место в обществе. Что она всегда будет в нем белой вороной, которую используют в своих целях. Пусть убедится, что я всегда был прав, и ее удел следовать той роли, которая ей уготована. — Человек замолчал, не моргая глядя на Яноша, который, казалось бы, даже забыл, как дышать. — Так вот, она пойдет за Леви Аккерманом, и он приведет ее к нам. И тут бам. — Человек резко стукнул правой ладонью по столу, но ни один мускул на его лице не дрогнул, только по комнате разнесся резкий дребезжащий звон. — Дальше капкан захлопнется, и мы снова примем Еву в нашу большую дружную семью. И передай Алисе, что я не потреплю больше ее ненависти по отношению к ней.       Янош сглотнул, вспоминая, что отец до сих пор избегает Алису за тот давний проступок. Именно Алиса была последним человеком, который видел Еву перед ее побегом. Ему было стыдно за сестру, которая так облажалась, и теперь старался делать больше за них двоих ради общего дела.       — Отец, она виновата и каждый день просит прощения, — юноша предпринял неуверенную попытку к их примирению, беспокойно согнув длинные пальцы одной руки, так, что суставы издали противный звонкий хруст.       — Тебе, как старшему брату, следовало бы иметь на нее больше влияния, — человек медленно наклонился вперед и осторожно, даже бережно, разъединил его крепко сцепленные от волнения руки. — Подумай над этим. В твоих силах иметь контроль над ситуацией. Так порадуй же меня своими достижениями. Начни хотя бы с собственной сестры.       Янош махнул головой вперед, соглашаясь, и так и оставил ее склоненной в чувстве едкой вины. Русые пряди челки нависли над лицом, а пальцы сжались в кулаки, так что чуть отросшие ногти оставили на ладошках темные овальные впадинки.       — Отец, но почему вы уверены, что Ева пойдет за Аккерманом? — Янош хмурился, пытаясь это разгадать.       — Леви придется попотеть, Ева всегда питала любовь к мужчинам, до которых не дотянуться, у которых на первом месте лишь их геройские или вынужденные цели. Такая же, как ее мать, — на этих словах по лицу человека пролегла тень, которую он стряхнул, поднимая подбородок вверх. — Аккерман будет слишком упрям, чтобы послать ее куда подальше, а она будет слишком опьянена его вниманием и настойчивостью. На Парадизе они оба своего рода изгои — будут держаться вместе.       Яношу было невдомек, как вброшенные в игровое поле игральные кости могли выпасть именно выигрышными гранями. Но отец знал ответ на этот вопрос: в его спокойном уверенном тоне не было ни намека на сомнение, будто знал все наперед.       — А если ты переживаешь насчет Армина, — тем временем продолжал человек, — то он не препятствие и даже не угроза в нашей маленькой шахматной партии. Я уже сделал так, чтобы он напал на нужный след. Конечно, мальчишка будет сильно страдать, когда не сможет продвинуться ни в одном из своих расследований. Но ничего. Переживет. Или же нет. Уж за что точно не стоит переживать, так это за возвращение Евы домой. Леви сделает все в лучшем виде, как и подобает истинному человеку системы и порядка — вернет куклу на законное место. Кстати, про место… — светло-серые, как залежавшийся снег, глаза зловеще блеснули. — В нашем старом доме все убрано к приходу гостей?       — Да, да, — Янош убедительно закивал, всколыхнув этим движением непослушные пряди, которые раздражающе лезли в глаза.       — И еще. Если за Михеем начнут ежедневную слежку, прекращай передавать ему лекарства, — продолжал человек металлическим тоном, и это означало, что слова не предполагали ослушания.       — Но тогда сын Михея может умереть, — неуверенно проговорил Янош, и голос его предательски дрогнул, надломился, как сухая тростинка.       — Но тогда, мой мальчик, — человек выделил эти слова особым нажимом, точно подчеркнул самую суть, — твою сестру могут поймать.       Человек немигающе спокойно смотрел на него, и Янош снова почувствовал себя виноватым. Отец беспокоился в первую очередь о семье — не время сейчас проявлять сострадание к другим. Сколько раз Янош твердил себе это, но все равно испытывал щемящую унизительную жалость.       Отец отвлекся на бумаги на столе, а Яношу бы надлежало поразмыслить над поисками аквариума. Что-то раньше он не замечал любви отца к плавающим в воде созданиям. Разве что… да не важно. В их старом доме все лежит на своих местах.

***

      Армин купался в ощущении, будто он раскопал сундук с золотом, зарытый под землю сотни лет назад. Он нетерпеливо ерзал на стуле, ожидая появления ребят на их последнее на этой неделе собрание. Сердце гулко стучало, разгоняя по венам адреналин и отбрасывая прочь сонливость. Армин звонко водил ложкой, размешивая сахар в кружке с ароматным теплым кофе. Ему казалось — только благодаря ему он все еще держится в сознании.       В затылок из приоткрытого окна дул ветерок, колыхал листы того самого архива, где содержались данные по исследованию спинномозговой жидкости титанов. Отчет так и лежал перед Армином, а он то и дело впопыхах раскрывал нужные страницы — даже закладки сделал там, где надо, и вновь и вновь пробегался глазами по тексту. Будто боялся, что его ветром сдует, и буквы черным горохом покатятся по столу.       Армин безразлично скользнул по часам на стене — время давно перестало для него существовать, перебравшись в огромные бесконечные сутки. Ребята должны были прийти через десять минут. Ждать становилось невыносимо. Арлерт забарабанил пальцами по столу, отбивая ритмичную чечетку, чтобы хоть как-то разрядить безмолвие. Хотел еще вчера собрать внеочередное собрание, но вовремя одернул себя, дабы не превращаться в поехавшего начальника, который нелепыми обсуждениями не дает людям нормально работать. Семь минут. Армин в нетерпении поднялся и, скрещивая руки за спиной, зашагал вокруг письменного стола, ловко огибая стопки с документами и отчетами.       После тщательного изучения архива в душе закралось предчувствие, что ничего не кончено. Факты не бились между собой, но интуиция кричала, что они переплетены. Армину даже начинало казаться, что они не убили Эрена, а титаны по-прежнему могут возродиться из ниоткуда и продолжить войну. Хрупкий мир и так трещал по швам и зависел лишь от терпеливости Парадиза, который в любой момент мог взять в руки оружие и мстить за обиды. Марлия теперь разве что обороняться способна, но устраивает ли такая роль нынешнее правительство, неизвестно.       Когда все уцелевшие люди пришли в себя после Гула, город в сотне километров от Либерио стал для выживших новым домом. Он был цел и невредим, сохранил былую архитектуру и, относительно остальных руин, выглядел даже величественно. Когда ребята начали свою бурную деятельность по возрождению жизни, им учтиво выделили небольшой корпус прямо на морской набережной. Стены, выкрашенные в зеленый, решетчатые окна в черной раме, внутри необходимая деревянная мебель — вполне сносно для ведения бумажных дел и собраний. Часть помещений заняли под хранение продовольствия и лекарств, часть ушла под кабинеты — даже хватило на комнату отдыха.       Армин встрепенулся, когда коридор заполнился голосами и топотом. Друзья вообще имели особенность приходить одновременно: не по одиночке и не опаздывая. Встречались где-то еще на улице и шли к нему большой дружной толпой. У Армина всегда от этого всегда трепетно и горделиво сжималось сердце. Все без оглядки сосредоточились на будущем. Об Эрене не говорили и о смерти тоже. Не время — еще не отошли. И вот сейчас Армин, облокотившись о стену у двери, вслушивался в родные голоса. Они что-то бурно обсуждали, но громче всех был различим бойкий голос Габи.       — Еще немного и я бы насадила кочан капусты на дырявую голову этого бесполезного смердящего торгаша.       — Эй, капитан Леви, это после проживания с вами, Габи начала так сквернословить? — хохотнул Конни, подмечая неоспоримый факт.       — Я бы сказал, что она начала обозначать суть вещей, — профессорски протянул Леви, и парни дружно расхохотались.       — Только не надо говорить так, как будто меня здесь нет, — насупилась Габи.       — Делайте ваши ставки, — голос Жана вдруг стал подозрительно заговорщическим и шепчущим, словно он рассказывал всем мрачную страшилку, подсвечивая лицо тусклой свечой. — Когда мы сейчас зайдем в кабинет, в каком месте будет дрыхнуть Армин? На столе, в кресле, на полу или стоя?       — Жан, ты серьезно? — спросила Энни, и Армин вмиг нарисовал в голове ее недовольное лицо.       — Нет, ну а что такого? Всего лишь предположим, — Армин представил, что Кирштейн в этот момент нагло всем подмигнул, подначивая голосовать.       — Я голосую за стол, — подал голос Райнер, решая поучаствовать в споре. — Там же, где он и был, когда мы уходили от него в прошлый раз.       — Скорее всего, он перебрался туда, где поудобнее — в кресло, — вторила Пик тоном школьной учительницы.       — Да на полу он дрыхнет, в своих любимых бумажках и накрывается ими, как одеялом, — перебил всех Конни, подойдя к вопросу со знанием дела.       — Давайте тотализатор, — Жан хлопнул в ладоши, озвучивая эту гениальную идею.       — Тотали что? Где только таких умных слов понабрался? — напал Конни.       — Это ставки, дубина. Если кратко — все скидываются по одной монете за свою версию: кто выдает правильный вариант — забирает все деньги или, если победителей несколько, делит выигрыш. Если никто не угадает, отдадим деньги Армину за заслуженную победу.       Армину впору было возмутиться, что на повестке дня стояли серьезные важные темы, а его команда валяет дурака. Так еще и ставки делает. Но он лишь издал добродушный смешок (ишь чего удумали, конечно, но я поучаствую) и затаился у двери. Леви пробурчал что-то недовольно-протестующее на идею Жана, но из карманов остальных уже послышался единогласный звон монет.       — Так, — резюмировал Жан важным голосом, собирая почетную дань, — трое (Райнер, Фалько и я) голосуют за стол, один (Пик) за кресло, двое (Габи и Конни) за сон на полу. Остаются только голоса Энни и Леви.       — Хватит страдать херней. Армин точно не спит, и будь он построже, сейчас бы открыл дверь и навалял вам по шее за дурость, — проговорил Аккерман, и все виновато смолкли. — В общем я за то, что он не спит. — Звякнула монета, и Леви все-таки скинулся, а ребята одобрительно загалдели.       — Поддерживаю версию Леви, что Армин не спит, — безразлично сказала Энни, завершая голосование.       — Ставки приняты, ставок больше нет, — хлопнул ладонями Жан, и Армин замер, когда услышал, как тот схватился за ручку двери. — А теперь, момент истины.       Все разом затихли, столпившись за спиной Кирштейна, который начал медленно открывать дверь.       — Три, два, один, — дверь со скрипом отъехала к стене, придавливая еле дышащего за ней Арлерта. В проеме показались восемь пар разноцветных глаз, глядящих в пустоту кабинета.       Армин в стойке вытянутого оловянного солдатика старался не двигаться и дышал через раз. Ребята растерянно прошли внутрь, озираясь по углам. Жан от досады тут же заглянул под стол, а Габи распахнула шкафы. На спинке кресла мирно покоился пиджак Армина, окно призывно приоткрыто — Энни от греха перевесилась через подоконник и глянула вниз. Никого.       — Армина похитили, — зловеще произнес Райнер, и его голос пригвоздил растерянных друзей к полу. — Вот и посмеялись.       Конни хотел было обернуть все в шутку, но пока оборачивалось все только боком и задницей. Люди, блять, и правда пропадали, а Армина в кабинете не было. Но вещи его были.       — А вы не думали, что он просто вышел в уборную? — невозмутимо повел плечами Леви, опускаясь в свое привычное кресло.       — Перед самым собранием? Это на него не похоже, — Энни начинала не на шутку переживать, в тревоге разглядывая на столе бесконечность из бумаги. У Армина в кабинете вообще будто была вечная сугробная зима.       — Он недавно пил кофе, — резюмировал Райнер, обнюхивая кружку из-под кофе.       — Ну ты прям прирожденный детектив, — иронично выдал Жан, глядя на то, как Браун-старший на полном серьезе засунул нос в чашку.       — Может, его срочно вызвали куда-то? — задал Фалько резонный вопрос.       — Оставил бы записку, — Энни отторгала каждое подобное предположение, точно рубала топором.       — Пойду посмотрю в других кабинетах и загляну в уборную, может и вправду там торчит — прихватило, с кем не бывает? 6622 — с этими словами Кирштейн двинулся к выходу, но ровно в одном шаге от порога, дверь резко двинулась по окружности и захлопнулась перед его вытянувшимся лицом.       — А вот и я! — Армин выступил из своего укрытия и шутливо раскинул руки в стороны. Думал — вот же посмеемся сейчас, надрывая животы.       Но все гнетуще молчали, глядя на него перекошенными лицами. Даже Леви — единственный, кто мирно сидел в кресле, уставился с выражением мрачного непонимания, будто всю жизнь считал Армина умным человеком, но оказалось, что он полудурок обыкновенный. Лицо Жана вытянулось в таком удивлении, что и правда стало походить на морду коня. Конни, Фалько и Габи одинаково широко выпучили глаза, а Пик прижала ко рту кулак, силясь не засмеяться. Райнера вообще перекосило больше всех — он дерганно двигал бровью, словно у него начался нервный тик. А Энни, казалось, сейчас разорвется, как от взрыва громового копья. Или разорвет Арлерта.       — Армин, — первый все-таки оправился Жан, — ты совсем ебанулся?       — Я же просто вас разыграл, — Арлерт вмиг смутился и неловко завел руки за спину. Почувствовал себя мальчишкой, которого порицали всей деревней. Шалость не удалась.       — Разыграть? — вскипела Леонхарт. — Да мы уже, блять, подумали, что тебя похитили.       — У Райнера чуть волосы оставшиеся не выпали, — подтвердил Конни, кивая на пораженного Брауна-старшего, который безмолвно доковылял до стула, сжимая пальцами короткие волосы.       — Вы впечатлительные какие-то стали, — Армин всё-таки отлепился от стены и прошел к письменному столу. — Кому я сдался? И вообще, это вы на меня ставки делали.       — Да, Жан, — по-деловому вставил Леви, — я и Леонхарт ждем свой выигрыш.       Жан тяжело вздохнул, словно отдавал честно заработанные, и разделил между ними. Все наконец утихомирились и расселись, понимая, что темы грядут отнюдь не радужные. Сначала каждый привычно отчитался о прямых обязанностях, а затем перешли к насущному. Райнер взял слово.       — … у женщины провалы в памяти, и закрадываются большие сомнения, что ее показания можно воспринимать всерьез. Однако, когда я опросил соседей, они подтвердили, что Барбара Губерт действительно является ее внучкой и проживает вместе с бабушкой. Девушке девятнадцать лет, родители погибли в Гуле. В день пропажи уехала за лекарствами для бабушки, но так и не вернулась. Причина, по которой она решила поехать в город в аптеку, а не взять нужные таблетки на складе полевого лагеря, неизвестна.       Дальше говорили Габи и Фалько, демонстрируя плакат о розыске некой Евы, за которую предлагали баснословную сумму денег.       — … между человеком и пропавшей девушкой есть посредник — торговец овощами по имени Михей. Он утверждает, что не знает имени обратившегося к нему человека, но говорит, что тот предпочитает оставаться в тени. На вопрос про вознаграждение реагировал остро и импульсивно. В общем — история мутная.       Армин слушал молча, периодически бросая взгляды на лежащий перед документ. Специально не прерывал ребят. Хотел проследить между событиями параллель. И когда пришел его черед говорить, он окончательно укрепился в мысли о взаимосвязи.       — … за стеной Либерио, в отдалении города, была построена лаборатория для изучения спинномозговой жидкости титанов. Она состояла из двух кластеров: надземного и подземного. Первый предназначался для создания и изучения сыворотки для превращения человека в неразумного титана. Собственно, там впервые установили, что неразумный титан, поглотивший шифтера, перенимает его силу и возвращается обратно в человеческий облик. Для проведения экспериментов, в лабораторию доставляли молодых людей в возрасте до тридцати лет, в основном, не имеющих родственников или числящихся предателями родины…       Армин сделал паузу, быстро пробегаясь по серьезным лицам ребят, — они уже уловили идею, к которой он подвел.       — …второй подземный кластер имел статус совершенно секретно, туда получал доступ только узкий круг лиц… — Армин на миг запнулся, бегло скользнул по лицу Леви. — Должность Зика Йегера входила в это число. Так вот, в подземной лаборатории проводились наиболее значимые эксперименты, за ходом которых следили не одно десятилетие. Им никогда не придавали огласки, а персонал проходил строжайший отбор и не имел права покидать стен лаборатории и контактировать с подопытными. Естественно, в архиве нет ничего, способного пролить свет на то, что это были за эксперименты.       — Ты хочешь сказать, что пропажи связаны с прошлыми экспериментами над людьми? Что людей сейчас снова похищают для этого? — пораженно спросила Энни.       — Да, я чувствую взаимосвязь, — подтвердил Армин, уже внутренне готовясь отстаивать свою точку зрения.       — Спешу напомнить, — вступился Конни, — что титанов больше нет, и подобные эксперименты ни к чему.       — Кроме того Гул явно разнес место лаборатории в труху, — противопоставлял Райнер.       — Но подземный кластер мог остаться не поврежденным, — встряла Пик.       — И как ты это видишь? — полыхнул Жан, который явно не хотел вновь решать проблемы человечества. — Людей похищают здесь и везут за сотню километров в лабораторию, чтобы что? Провести эксперименты с несуществующими титанами?       — Мы не знаем, какая цель была у той подземной лаборатории, — уперлась Пик, которой опасения Армина казались не такими уж и беспочвенными. — И базу могли перенести в другое место.       Армин кивнул, соглашаясь с разумной Пик.       — Райнер, — Леви резко вскинул голову. — Неужели гребаный Йегер ни разу не говорил об этом?       — Я узнал, что он ходил в лабораторию и следил за ходом экспериментов, только когда вернулся с Парадиза. Но я не думал, что там есть еще одно направление с особой секретностью. Единственное, что я помню, — Райнер усиленно почесал лоб, будто это помогало ему вспоминать, — это то, что перед нападением на Либерио, он все чаще там бывал и как-то много и подолгу курил после этого.       Леви наклонился в кресле, внезапно обхватив пальцами виски, до боли сжав их. Голова разболелась от воспоминания, которое до ужаса вязалось со всем этим «бредом», который рассказывал Армин.       — Капитан, с вами все в порядке? — обеспокоился сидящий рядом с ним Фалько.       — Да, голова раскалывается, — Леви прикрыл веки в попытке отогнать от себя несвойственную мнительность, которая кричала, что в лаборатории происходило что-то важное.       — И что ты предлагаешь, Армин? — насупился Жан. — Ты же понимаешь, доводов мало, чтобы связать эти три обстоятельства между собой. И если пропажи и тайная лаборатория еще могут хоть как-то схлопываться, то поиск некой Евы за солидный гонорар вообще выбивается из общей кучи.       А вот Армину эти три обстоятельства напоминали трехъярусный торт, где в низу толстым слоем лежал факт с лабораториями — дальше ложился кусок с реальностью, в которой пропадали люди, а верхний пласт — нелепый вброс с поиском Евы, об исчезновении которой даже не сообщили в полицию, будто кто-то изначально просто хотел привлечь внимание к ее персоне.       — У меня есть одно простое предложение, — Армин откинулся на спинку кресла и потер затекшую шею. — Мы поедем на место лаборатории и проверим, что от нее осталось и осталось ли вообще. Другого варианта не вижу. Выдвигаемся завтра. Я, Жан, Леви и Конни. Все остальные должны продолжать расследование здесь. Первым делом, прошерстите архивы с переписью населения и посмотрите всех девушек с именем Ева. Габи и Фалько — приглядите за торговцем овощами. У него также весомый мотив, чтобы покрывать незнакомого человека.       Все молчали, смешно больше не было. Было никак. Много непонятного, бессвязного, но разбираться надо. Иначе никак. Жан чуть ли не взвыл от внезапного поворота судьбы, в котором он снова пролетал мимо безмятежной жизни.       — Ты все-таки решил наплевать на свой выходной? — это был последний риторический вопрос Энни, которая горько усмехнулась и уставилась на Армина в угрюмой надежде воззвать к его совести, напомнить о существовании личной жизни. Но Армин лишь виновато молчал, покусывая губы. Энни проморгалась, избавляясь от жгучей обиды, мрачно фыркнула и, как-то по старчески сгорбившись, покинула кабинет.       Все гнетуще вздохнули. Глаза Армина сделались лазурно-печальными, словно отражали морскую гладь, в которой уже давным-давно стоял полный штиль. Таким было бремя оставшихся в живых героев человечества.