Пленённые туманом

***

Всю неделю Чонгук чувствовал себя весьма неоднозначно. Его разрывали сомнения и страхи, даже несмотря на то, что с Тэо их отношения значительно улучшились, если можно так сказать. После того ночного признания и поцелуя всё в его жизни словно перевернулось с ног на голову и теперь выглядело как странный, но очень приятный сон. Нет, конечно, сразу принять чужие чувства, пока не уверен в своих собственных, он не смог. И вообще, после того, как Тэхён его поцеловал, он просто сбежал в покои к Чимину, потому что испугался собственной реакции. А Тэо не пытался остановить, дав время всё обдумать. Правда, пришлось выдворить из покоев графа Орвела одного наглого и любопытного до чёртиков слугу, недовольного тем, что ему не дали подольше побыть с предметом своего обожания и разузнать, отчего Гук такой взбудораженный. Но тот явно не собирался ничего объяснять. Слишком сильным было потрясение от всего случившегося. Чимин, поняв друга, не стал задавать вопросов и Юнги не дал, не без труда вытолкав того за дверь и смягчив горечь от потери их уединения быстрым поцелуем. Затем молча плеснул другу в стакан немного скотча и уступил половину своей кровати. Зато утром вопросы посыпались как из рога изобилия, особенно от Мина, который пришёл ни свет ни заря, потому что, как он сам выразился: «Чуть не сдох за ночь от любопытства и беспокойства, и если Чонгук сейчас же всё не выложит, он применит к нему самую изощрённую пытку щекоткой». А Чонгук до смерти ненавидел щекотку. Пришлось поведать историю с самого начала, упустив некоторые подробности, например, о том, что ещё немного и он отдался бы собственному мужу на эмоциях и наверняка пожалел бы об этом в последствии. Даже друзьям ему стыдно признаться, что он глупый влюбленный дурачок, и весь их план по укрощению этого невыносимого ублюдка (уже нет) рассыпался под натиском его губ. После сбитого рассказа Чонгука, естественно, оба были в шоке, хотя Мин ехидненько так выдал, что давно об этом догадывался, но молчал, ожидая, когда же молодой барон окончательно посыплется, и потому, что всё же сомневался в правильности своих наблюдений. А затем от него же последовал закономерный вопрос: «Что же он, Чонгук, собирается со всем этим делать и станет ли теперь их фальшивая семья настоящей?». А Чонгук не знал, что. Всё стало сложно. Человек, которого он всю жизнь считал своим врагом, вдруг признаётся ему в чувствах, которые испытывает к нему очень давно. И хоть собственное сердце и разум тоже сходит с ума от разрастающейся влюблённости, но выглядит всё это до чёртиков фантастически. Поэтому на вопросы друзей молчит, потому что и сам не знает, что из всего этого получится и получится ли вообще. Всю неделю он пытается избегать собственного мужа. И если раньше он делал это потому, что не хотел очередных стычек, то теперь — потому что не знает, что сказать и как себя вести с этим новым, чересчур заботливым Тэо. Хотя, с учётом того, что у них до сих пор гостили младший принц, глава диаспоры и Джин, это было практически нереально. Всегда приходилось где-то сталкиваться и молча принимать ухаживания, как оказалось, вполне искренние, и от этого на душе становилось только гаже, что он не может взять себя в руки и по-человечески объясниться. Сегодня же утром гости покинули их дом, приняв приглашение вернуться к осеннему балу, приуроченному к совершеннолетию новоиспечённого маркиза. Правда, то, как старший брат Тэхёна всё это время смотрел на него, поселило в сердце Чонгука некую непонятную тревогу. Было в нём что-то такое, отчего хотелось отвернуться и бежать подальше. Что-то, граничащее с жалостью и отчаянием. Хотя, возможно, он просто снова надумал. Тщательно анализировать чужие взгляды и поступки — уже выработанный с детства рефлекс, предназначенный для того, чтобы не попасть в очередные светские склоки. Правда, помогает это — никогда. Вот и сейчас он ищет укромный уголок, чтобы, наконец, остаться наедине с собственными мыслями и чувствами. Дальняя часть сада, куда даже садовники заглядывают крайне редко — лучший вариант. Он медленно бредет по мощёной, проложенной среди розовых кустов, дорожке, пока взглядом не натыкается на сгорбленную спину, копошащуюся у полюбившегося муравейника. Это — Тэхён! Глупое сердце снова начинает сходить с ума. Хочется развернуться и сбежать, либо, наконец, подойти и поговорить. К счастью, любопытство берёт верх над страхом, и он подходит ближе. Барон с помощью маленькой кувалды вбивает небольшие колышки в землю. Рядом с ним валяется садовая лопата, а его тёмно-зелёный камзол весь перепачкан землёй. Курчавые локоны прилипли ко лбу от пота, а губы шепчут себе под нос какие-то беззлобные проклятия в адрес непоседливых насекомых, что ползают по его рукам, оставляя на них щипучие метки. — Что ты делаешь? — вопрос сам по себе срывается с чонгуковых губ. Тэхён от неожиданности вздрагивает, а затем, повернувшись, улыбается так, что сердце снова заходится от прорывающейся через остатки разума влюблённости. Это пугает. И это непривычно. — Ты меня напугал, малыш, — барон смахивает со лба прилипшие пряди так, что на нём образовывается чёрная полоса от выпачканных землёй рук. Выглядит забавно. И Гук невольно улыбается. — Вообще-то это должен был быть сюрприз для тебя, но я немного не успел. Тебе так нравятся эти букашки, что я решил, что излишне обезопасить их дом не помешает. А то мало ли, шляются всякие, типа меня, наступят ещё. Он отходит, открывая обзор на свои труды. Муравейник с одной стороны уже огорожен кривоватым забором, совсем не вписывающийся в общую композицию сада. Чонгук ошарашенно хлопает глазами. В груди приятно щемит и хочется расплакаться, как барышне. Никогда в жизни он не видел, чтобы Тэхён хотя бы мельком прикасался к садовому инвентарю и инструментам или вот так запросто пачкал свои аристократические руки. Честно говоря, он всю неделю его удивляет. Помимо повседневной заботы типа: тёплого молока по вечерам у кровати и укрывания вторым одеялом по ночам, (хоть и спят они теперь в разных комнатах. Тэхён перебрался в одну из гостевых, дав Чонгуку время переварить происходящее), будущий маркиз постоянно натыкается на разные приятные мелочи. В первую же ночь, следующую за разговором, он находит на секретере коробку с теми самыми оловянными солдатиками, в которой не хватает ровно одного — того, что хранится у него, с запиской, в которой Тэхён пишет, что всегда хотел отдать их ему, но никак не мог решиться. На следующий день на стене появляется портрет «Давон», явно срисованный со старого, ведь единственный портрет его матери в своё время Тэо безвозвратно испортил. Чонгук тогда долго плачет и успокаивается только под утро. Вчера: полную корзину сладостей, которые в детстве перепадали ему крайне редко, опять потому, что их чаще всего отбирал младший Коул, не преминув напомнить, что сиротам сладкое не положено и он должен быть благодарен, что его вообще кормят. А сегодня: вот это вот. — Ты сделал это сам? Для меня? — восхищённо выдыхает он и всё же, не сдерживаясь, позволяет нескольким каплям скатиться по лицу. Тэхён кривовато улыбается и кивает. — Ну, я подумал, что могу исправить хотя бы какие-то свои ошибки, и, возможно, тогда твоё сердце окончательно оттает, и ты перестанешь, наконец, от меня бегать, — он делает несколько шагов ближе и пристально смотрит в слезящиеся глаза. — Хочу, чтобы ты знал, что я буду делать это до тех пор, пока ты окончательно меня не простишь. И дальше тоже буду, даже если мне придётся освоить кучу неизвестных мне профессий. А Чонгуку снова неловко, хотя он и понимает, что это был последний камень из его импровизированной стены, не позволяющий упасть в эти чувства с головой, и который в этот самый момент раскрошился в песок, оседая на самое дно души. — Я… Не нужно было… Я простил тебя, правда, потому что… Мне кажется, я тоже немножко влюблён в тебя! — произносит совсем тихо, практически шёпотом, и чтобы хоть как-то преодолеть неловкость от собственного признания, достаёт носовой платок и пытается оттереть грязь с чужого лба. — Ты запачкался. Тэхён тут же, пользуясь моментом, обхватывает чужую талию и притягивает к себе вплотную, словно желая срастись в одно целое. Его глаза радостно сияют, и совсем неважно, что руки грязные, а камзол Чонгука светло-бежевый. Сейчас это не имеет никого значения. — Немножко? — он с улыбкой довольного кота наблюдает за прикушенной губой и сосредоточенным на пятне взглядом, хотя чувствует, что никакого пятна давно там нет. — Угу, — хмыкает Гук и всё же не сдерживается и тоже смотрит в искрящиеся счастьем красивые глаза супруга. — Ну, тогда я буду стараться сильнее, чтобы «немножко» переросло в «бесконечно», потому что я тебя — «навсегда»! — и губы тут же находят чужие, захватывая в безумный плен, которые безропотно сдаются, принимая сладкие ласки, от которых сердце стучит ещё сильнее и громче, готовое разорваться от накрывающего счастья.

***

Чонгук дико нервничает, когда ночью пробирается в гостевую к мужу, собираясь осуществить свою безумную идею. И вроде, что такого, они женаты, и проявление чувств друг к другу должно быть само собой разумеющимся, но почему-то это всё равно слишком волнительно. Страх того, что Тэхёну это может не понравиться, не проходит, а в подсознании всё ещё был жив образ того, высокомерного и надменного младшего барона Коула, издевающегося над ним всю сознательную жизнь. Проходя мимо апартаментов графа Орвела, Гук невольно улыбается, услышав доносящиеся из них высокие стоны Чимина и хриплые ругательства и пыхтение Юнги. Попахивает непотребством. Кажется, эта парочка окончательно перестала скрываться. Конечно, Чонгук и раньше подозревал, что эти двое — вместе, невольно подслушивая шепотки слуг и видя их красноречивые переглядывания друг с другом, когда они находились в окружении других людей. А их забавные диалоги при этом были что-то с чем-то и вызывали неконтролируемую улыбку даже у слуг. — Господин граф, надеюсь, вы не замёрзли этой ночью, и тех… кхм… дров, что я принёс, хватило? — Что ты, Юнги, мне даже было жарко от твоих… кхм… дров. В следующий раз можешь не быть столь усердным. А то мне неловко, что ползамка слышит, как я изнываю от духоты. Плюс к этому ревность Мина к главе корейской диаспоры, Ким Намджуну, горела ярче самого жаркого костра, если тот даже случайно прикасался к Чимину. Чонгуку временами казалось, что он может отгрызть тому руку в этот момент, даже если после такого его бы казнили или сослали в каменоломни. Всё же хорошо, что граф вовремя уехал и не произошло самое непоправимое. Чонгук слишком хорошо знал своих лучших друзей, чтобы не видеть всего этого, хоть те и делали вид, что ничего между ними не происходит. То ли не хотели беспокоить его из-за болезни и душевных терзаний. То ли просто никого не хотели пускать в свой маленький мирок. Чонгук не обижался и даже был рад за них, хоть и осознавал, что будущего у этих отношений нет. От этого становилось грустно, но друзья сами выбрали этот путь. Им его и проходить со всеми трудностями, а ему… Ему бы разобраться со своим. Тэхён спал, когда Чонгук мышкой проскользнул к нему в комнату и замер перед кроватью, любуясь умиротворённым лицом с необычной формы губами, пушистыми ресницами, под которыми скрывались наглые, но такие красивые глаза цвета чёрного чая, что дядя привозил из Индии. Жаль было будить его, но если он сейчас этого не сделает, то потом никогда не решится на то, что задумал. Нужно перестать трусить и сделать это. Склонившись над спящим мужем, он легонько потрепал его по плечу. — Тэ, проснись. Я… — но он не успел договорить, как его сцапали в удушающие объятия и жадно поцеловали, промычав в самые губы: — Если это сон, то пусть он не заканчивается, а если нет, то раз ты сам сюда пришёл, я больше тебя не отпущу, и не проси. Сегодня ты спишь тут, и это не обсуждается. — Подожди, подожди, Тэ! — Гук еле вырвался из цепких рук и не менее цепких и сладких губ. — Я бы хотел показать одно место. Это… эм… сюрприз, и думаю, что он должен тебе понравиться. Его всё ещё смущали подобные вещи. Хотя за последние три дня они целовались столько, что губы щипало и на них образовались небольшие болючие трещинки. Но эта была слишком сладкая боль, чтобы обращать на неё внимание. Как выяснилось, барон Коул оказался слишком тактильным. Видимо, нехватка материнской любви сильно сказывалась на нём, и с помощью Чонгука он старался восполнить её: крепкими объятиями, поглаживанием по волосам, потирание носом о щёку и долгими тягучими поцелуями. И Гуку это всё до безумия нравилось. Иногда его даже посещали глупые мысли, что, вероятно, стоило пройти этот путь врагов, чтобы прийти к тому, что сейчас. Слишком приято и слишком возбуждающе. Правда, дальше этого они никогда не заходили, решив, что ещё слишком рано для подобного. Вернее, Чонгук решил. Боялся. Слишком боялся, что его обманут, и тогда он не сможет собраться заново. Но сегодня, долго думая о том, что Тэхён действительно сильно старается для их отношений и он это видит. А он… а он погряз в сомнениях и не делает ничего. И, наконец, решился. И будь что будет. Потому что если не сделает, тоже будет жалеть. — Место? Сюрприз? Что за место? Что за сюрприз? Я заинтригован. Это что, свидание, малыш? — Тэо выбрался из постели, накидывая на себя халат. Но не успел завязать пояс поплотнее, как его уже потянули за руку на выход. _ Слишком много вопросов, барон Коул. Идите за мной и всё узнаете, — загадочно улыбнулся ему Гук. До одной из верхних башен по винтовым крутым лестницам они добрались уже с изрядной отдышкой. — Знаешь, малыш, понимаю, что я тот ещё засранец и заслуживаю самого жестокого наказания от твоих рук, но, кажется, если придётся идти ещё выше, я умру раньше, чем начнётся следующее, — усмехнулся Тэхён, пока его затаскивали в небольшую комнату без мебели и незастеклённым маленьким окошком, откуда пробирался лунный свет, рассеиваясь по стенам. — Если ты сейчас умрёшь, то не узнаешь, для чего мы здесь. — хихикнул в ответ Гук. — И вообще-то мы пришли. До Тэо начинает доходить, для чего его привели в столь укромное место, когда увидел на полу несколько одеял, настеленные одно на другое, кучу разномастных подушек, пару бокалов и бутылку вина из погреба, стоящие рядом. — Подожди-ка! Это то, о чём я думаю? — в его глазах мгновенно забегали чертята похоти. Чонгук смущённо кивает. — Малыш! — Тэхён тут же притянул мужа на себя. — Я не знаю, что сказать. — А разве тебе нужно что-то говорить? Мне кажется, последнее время ты и так много чего сказал и сделал. Поэтому теперь скажу я. Знаешь, до последнего я не верил тебе, но ты был достаточно упорным, чтобы переубедить меня и заставить доверять. Хочу, чтобы наше не самое радужное прошлое осталось там, где ему и место — в прошлом, и никогда не возвращалось. Честно, я очень боялся, да и сейчас боюсь полностью отдаться тем чувствам, что я испытываю к тебе. Но, кажется, пора побороть этот страх окончательно. Я нашёл это место, когда прятался от тебя. Отсюда открывается прекрасный вид на озеро и лес. Вечером над ними расстилается густой туман, скрывая часть прекрасного пейзажа. Я подумал, что наши отношения изначально как этот туман. Глядя на него, становится страшно. Но когда знаешь, что за ним скрывается, уже не так боязно шагнуть в него, хоть и пробираться придется на ощупь. Наш туман рассеялся благодаря тебе. Спасибо, что смог признать свои ошибки. Спасибо, что стараешься их исправить. Я вижу и ценю это. Сегодня я решил, что, может быть, нам пора стать ещё ближе. Узнать не только душу, но и… Ну… ты и сам понимаешь… Может, выпьем вина? — запас красноречия иссяк, видя, как внимательно его слушают и смотрят с таким безграничным восхищением, что снова становится неловко. Он пытается вывернуться из объятий, чтобы дотянуться до бутылки, но его никто не собирался отпускать. — Я не хочу вина, малыш. Я уже пьян от любви к тебе, — губы вновь обрушиваются на чужие, а руки хаотично развязывают завязки на сорочке. — Ты даже представить себе не можешь, как же сильно я этого ждал. Каждую секунду я мечтал, что когда-нибудь это случится. Я даже продумал несколько вариантов свиданий, но ты опередил меня. Спасибо. Тебе тоже спасибо, что смог простить меня и полюбить в ответ. Это самое ценное для меня. И никакие титулы и деньги не изменят этого. — Тэхён губами добирается сначала до шеи, а затем и до ключиц, чувствуя, как дрожит чужое тело в его руках. — Ты замёрз? — вопрос, ответ на который он уже знал: Чонгук дрожит совсем не от холода. Тот мотнул головой в отрицании, запрокидывая голову и вжимаясь как можно теснее в торс мужа, тем самым подставляясь под ласки сильнее и давая разрешение на всё. — Не бойся, малыш, я буду очень нежным, — шепчет Тэо и, когда осторожно опрокинув Гука на импровизированную кровать из одеял, накрывает его возбуждённый пах ладонью, чувствуя, как тот слегка напрягся. — Я не боюсь. По крайней мере, не нашей близости, — тихо стонет тот от равномерных поглаживаний. До сумасшествия хочется большего. — Просто я всё ещё думаю, что всё это нереально, и завтра ты опять будешь меня ненавидеть. — Никогда. Слышишь? Никогда больше этого не произойдёт. Я лучше сброшусь с этой башни, если ещё хоть раз тебя обижу. Я люблю тебя. Навсегда. Чонгук верит. Верит всему, что говорит Тэо. А когда его руки освобождают от белья истекающий предэякулятом член, а губы начинают посасывать головку, все сомнения выветриваются окончательно, и остаётся только чистое, ни с чем не смешанное желание. Его пальца вплетаются в каштановые локоны, а движения сильнее и ритмичнее, стараясь проникнуть глубже в податливый рот. Но даже когда чувствует, что уже на грани, всё равно этого ему кажется мало. Нужно больше. Намного больше. Он хочет от Тэхёна всё то, что тот носил в себе все эти годы. Почувствовать всю его нерастраченную любовь и нежность на своём теле. И Тэ словно чувствует это желание. Не дав даже чуть-чуть Чонгуку отдышаться, целует, как безумный, оставляя узоры своих меток на гладком теле. Пальцы мягко оглаживают нежную кожу вокруг уже подготовленного Чонгуком ануса, постепенно проникая в него и срывая хриплые стоны с любимых губ, особенно, когда пальцы касаются заветного комочка нервов внутри. Чонгуку плохо. Чонгуку хорошо. Так не бывает, но так есть. — Я больше не могу! Не могу, Тэ! Пожалуйста! Пожалуйста! — Гук выгибался на кровати от дикого возбуждения. Кажется, его тело готово сломаться пополам, если бы сверху его не удерживал торс Тэхёна. — Всё, что попросишь, малыш! Все, что попросишь… — барон и сам на грани от возбуждения. Собственный член требует разрядки и, кажется, вот-вот взорвётся, так и не проникнув в желанную узость. Прекратив пытку пальцами, входит резко и замирает внутри, давая Гуку привыкнуть, а услышав нетерпеливое ёрзание под собой и недовольное пыхтение, срывается сразу на бешеный темп, давая то, что от него хотят — удовлетворение, так, что у самого плывут белые пятна перед глазами, а по вискам стекают струйки пота. Это и правда кажется каким-то нереальным безумием. Гранью, перешагнув которую невозможно будет вернуться обратно. И так хочется, чтобы на той стороне, наконец, ждало долгожданное счастье. Так должно быть, и так будет. Они оба в этом уверены. Взорвавшись одновременно, ещё долго не могут прекратить целоваться, но сон всё же срубает Чонгука, вымотанного мыслями, тревогами и изнуряющим сексом. Он мило сопит, уткнувшись в грудь Тэо, крепко окольцевав его торс руками, словно боясь, что он исчезнет. А тот не может отвести взгляда от красивого лица, подсвеченного светом луны, тоже не веря, что, наконец, у него получилось. Получилось! Чонгук его. Весь его и никто не сможет этого изменить. Никто!