Жизнь без сожалений

             Это насыщенная событиями и действиями зима.       Он начинает с остановки в Данцзя, где владелец самой большой таверны пригласил его снова сыграть, когда он вернётся весной. Он удивлён, увидев Вэй Усяня рано, но приятно. Он посылает пару глашатаев, чтобы сделать объявление на рынке, и толпа, которая собирается этим вечером в большом зале таверны, представляет собой удобное толкание локтей и коленей, и слишком мало места. Вэй Усянь пробует попурри из их любимых песен, которые он улучшил, и они так хорошо принимаются, что он продолжает парой собственных композиций, которые напоминают тёплые очаги и счастливые времена с семьёй. После того, как весёлое собрание заканчивается поздно ночью, хозяин таверны суёт ему мешочек с деньгами, в то время как дяди, задержавшиеся за соседним столиком, рассказывают ему о колодце желаний недалеко от города, который исполняет противоположное тому, что кто-то просит.       Наведя порядок, Вэй Усянь исполняет песни о любви на свадьбе влюблённых, которых свело вместе несбывшееся желание. Затем он отправляется на дорогу, ведущую на запад, где нет ничего на долгие дни, пока он, наконец, не оказывается, изнурённый, в деревне под названием Тайань. Она слишком мала, чтобы иметь гостиницу, поэтому он мирится с семьёй фермера, и за обеденным столом слышит о женщине, которую преследует её собственный близнец.       Заинтригованный, Вэй Усянь на следующее утро отправляется в указанный дом и получает недовольный приём. Странно, думает он. Он выглядит молодым, он это знает, но он излучает силу, когда ему нужно произвести впечатление на людей. И это обычно открывает двери быстрее, чем сейчас, особенно когда их преследует злой призрак, а заклинателей из Орденов нигде не видно.       Отсутствие энтузиазма становится очевидным, когда он узнает, что мёртвая сестра хозяйки не покончила с собой, а была убита ею, чтобы она могла выйти замуж за мужчину, которого они обе любили, но который любил только её сестру.       После того, как женщину отвезли в магистрат в трёх городах отсюда, Вэй Усянь поднимает деревню на ночь танцев вокруг костра, пытаясь смыть вину за привлечение к ответственности убийцы и разрушение семьи в процессе. Когда наступает утро, он крадётся прочь без оплаты, отчаянно желая чистого воздуха открытой дороги и перспективы другого, возможно менее трагичного проклятия, которое нужно разрушить.       Он находит его в Гэцзичжене, где целый квартал проклят и вынужден вставать с постелей и танцевать посреди улицы в полночь каждую ночь.       Вэй Усянь играет для них, чтобы они танцевали под что-то другое, нежели звук их ног, шлёпающих по камням, а затем он играет так блестяще, что сам дух появляется, чтобы танцевать с ними, танцует всю ночь напролёт и исчезает с рассветом. Освободившись от своих ночных пирушек, жители деревни так благодарны, что платят ему немного больше, чем он просил, и предлагают ему отправиться в Чжундун, где есть дом историй. Дома историй означают аудиторию, а аудитория означает деньги.       Итак, он возвращается на дорогу и поворачивает на север, в Цишань. По пути он совершает пару небольших ночных охот, потому что ему нужно немного больше практиковать свою новую технику совершенствования. Его флейта втягивает в себя энергию обиды яо, с которым он сталкивается, и его золотое ядро приветствует её песней, впитывая туго скрученный клубок энергии, вращающийся в его центре. Он чувствует, как его ядро становится сильнее и ярче с каждым вдохом. Это удивляет его каждый раз, когда он замечает это, что происходит, по крайней мере, один раз в четверть часа. Он чувствует, как плывёт по облакам. Выше, чем Облачные Глубины. Плавность его шагов кажется нереальной, и всё же тепло в его животе сидит очень, очень прочно.       В целом, Вэй Усянь рад вернуться в строй, набираться сил и оттачивать мастерство, но ему не помешал бы перерыв.       Дом рассказов в Чжундуне полон новостей. Вэй Усянь слышит о последнем акте публичной непристойности Цзинь Гуаншаня в Лаолине и о таинственном музыканте из Ордена Лань. Закутанный в вуаль господин — или госпожа — рассказчик не может решить, — известный ошеломляюще претенциозным поэтичным именем Ушань Юцинь*. Это настолько невероятно, ошеломляюще отвратительно по-Ланьски, что Вэй Усянь не может с этим смириться. На самом деле, Орден Гусу Лань, кажется, кипит деятельностью — рассказчик продолжает поэтизировать о втором молодом господине Ордена Лань. Второй молодой господин Лань, по слухам, красивый, как нефрит, хотя никто никогда его не видел, а ещё слухи говорят о том, что он уже является лучшим среди молодых господ своего поколения в фехтовании. И о том, что он уже является экспертом по всем показателям в архивах Гусу Лань.       П.п: *Ушань Юцинь - таинственный ночной цинь с туманной горы       Учитывая историю и масштаб архивов Ланей, Вэй Усянь считает, что это крайне маловероятно. Лань Чжань был гением в ортодоксальном и музыкальном совершенствовании, это верно, но даже гениям нужно время, чтобы стать мастерами. Посмотрите на него, только-только начавшего чувствовать свой путь к другому пути совершенствования, что-то среднее между живым и мёртвым, ян и инь.       Тем не менее, приятно слышать о Лань Чжане. Даже если это набор небылиц, которые, похоже, состряпал рассказчик — или, по крайней мере, он дико преувеличивает — из-за того, что его собственное имя — Хао Вэньлин*. Потенциал каламбура действительно огромен, поэтому Вэй Усянь не может винить человека за то, что он воспользовался подаренной судьбой возможностью. И на самом деле, его рассказы не так уж невероятны. Лань Чжань действительно так же прекрасен, как луч лунного света, падающий на каплю росы на цветущем таньхуа. На самом деле, такой же колючий, как и он, хотя Хао Вэньлин не может этого знать. Это очень хорошее сравнение. Вэй Усянь быстро решает, что рассказчик всё-таки знает, о чём он говорит, и что это звучит как хорошее место, чтобы дать отдых его ногам на некоторое время.       П.п: * Вэньлин - мягкий нефрит       Он находит владельца, который скептически относится к встрече с таким молодым и свежим парнем, но убеждает рассказчика дать ему шанс. В тот вечер число посетителей едва ли можно назвать приличным, но на следующий вечер стены ломятся от людей, распространяющихся слухами о маленьком господине, который трогает сердца людей глубже своей флейтой, чем когда-либо удавалось драматическим взлётам и падениям рассказчика и его большим бровям.       То, что он настоящий заклинатель, является дополнительной приманкой для их любопытства, поэтому владелец, Ся Цзысинь, уговаривает его остаться ещё на две недели. Предлагаемая оплата приличная. Настолько, что Вэй Усянь не может позволить себе отказаться, поэтому он соглашается.       И вот он играет, вечер за вечером, перед пленённой им публикой, которая начинает называть его Сяо Хуамей, потому что это имя распространилось даже здесь по какой-то причине, которую он не может определить. Сплетни, наверное.       Днём его осаждают бабушки, ищущие талисманы от сглаза для своих внучат, жители с просьбами об очищении различных семейных святынь и фермеры, ищущие талисманы удачи из-за скудного урожая в садах, которыми славится Чжундун. Это ленивая интермедия, пока не появляется фермер, чьи вишнёвые деревья каким-то образом за одну ночь превратились в сливовые.       Вэй Усянь раскрывает проказников, которым удалось совершить этот необычный подвиг – стайку озорных мальчиков и девочек, которые оказываются племянниками и племянницами фермера, оставшимися сиротами после того, как их родители умерли от болезни прошлой зимой. После ужина тем вечером он играет траурные песни, которые смягчают богатое, скупое сердце их дяди, пока тот не начинает плакать от горя и не предлагает свой дом детям, которых он когда-то отказался принять.       Когда Вэй Усянь возвращается на дорогу, он чувствует себя одновременно и больным, и полным. Дикий зверь, который живёт в его груди, успокаивается осознанием того, что в этом мире есть четверо детей, которые не вырастут, желая иметь своё место, в отличие от него. Но даже когда его шаги кажутся лёгкими, он задаётся вопросом, кто возьмёт на себя долги, которые он наделал ради них?       Обеспокоенный, но всё ещё каким-то образом удовлетворённый достигнутым им решением, он останавливается в гостинице на обочине дороги, где смотритель ждал его несколько месяцев, и теперь встречает его с хорошим настроением и удобной комнатой. Его аудитория здесь — такие же проезжие, как и он сам, путешественники, которые уедут на следующее утро, семьи, осматривающие достопримечательности, и торговцы, перевозящие товары в Юньмэн и обратно. Деньги здесь не ахти какие, но их достаточно, чтобы оплатить его игру по вечерам, и его комната чистая, его одеяла толстые, а жаровня заполнена углями, достаточными для того, чтобы тепло продержалось всю ночь. Что ещё важнее, в таком месте, как это, можно услышать много сплетен, так как люди собираются со всех сторон.       Вэй Усянь слышит о быке яо в Вантане и о торговце книгами в Цуйхэне, который однажды открыл свой магазин и обнаружил, что чернила исчезли из всех томов в его магазине. Что они просто капают со страниц и скапливаются на полу, образуя большую лужу, которая оставляет пятна на его ногах, когда он в неё наступает, и которую невозможно отмыть.       Вантан его не интересует; он уже бывал там раньше, и им действительно следует быть более осторожными, принося в жертву свой скот, чтобы обеспечить хороший урожай. Вэй Усянь не терпит людей, которые убивают невинных существ ради собственной выгоды, но Цуйхэн... он уже был там раньше? Он так не думает. Он может это проверить.       Но сначала, решает Вэй Усянь, он отправится в Тайши, где, по слухам, все женихи и невесты обречены на смерть, если вступят в брак.       Почему они просто... не... делают дело, так сказать, и не остаются в безопасности, Вэй Усянь не знает. Но это интересное дело, и неотложное — людей убивают, поэтому он отправляется через каменистую долину и узкий горный перевал, пока не достигает города злополучных молодожёнов.       После того, как Вэй Усянь снимает проклятие, его приглашают играть не менее чем на четырёх свадьбах в Тайши и Сицзи, что в нескольких милях от дороги — неблагоприятное число, но он с радостью принимает приглашения и комплекты прекрасных одежд, заказанные его хозяевами. Он идёт, по крайней мере, с двумя свадебными процессиями и остаётся на три недели, чтобы пировать богатой свадебной едой и наслаждаться компанией сплетничающих тётушек, которые хотят потрепать его за уши и передать ему дополнительные сладости. Он покидает Тайши со своим рюкзаком, набитым закусками, свитком с чрезвычайно реалистичными сценами, тщательно нарисованными на его лучшей бумаге, и своим кошельком, полным золота.       Однако в Сицзи его задерживает один из гостей свадьбы. Торговец, чья младшая дочь умерла при родах, и теперь её призрак бродит по домам своих сестёр, вселяясь в их детей и выдавая гостям неловкие секреты.       Это мелкая месть за мелкие обиды, которая переросла в неконтролируемый беспорядок из ревности и соперничества между сёстрами, и борьба с этим изматывает его настолько, что у него возникает ощущение, будто всю последнюю неделю он уклонялся от гнева Цзян Чэна и его требований сделать то, не делать этого, объясниться и тому подобное.       В порыве злобы Вэй Усянь превращает всё это в шутку и наигрывает разухабистую, весёлую мелодию, и не одна придорожная гостиница развлекается рассказом о порочной, мелочной зависти и подлых вещах, когда можно заплатить, чтобы о тайнах рассказали дети. Ибо что такое шутка, когда рядом нет никого, кто мог бы посмеяться над ней? Что такое драма, если никто не знает о ней достаточно, чтобы превратить её в скандал? Что такое трагедия семьи, которая пошла не так, если над ней нельзя посмеяться, закрыв рты руками?       Была глубокая зима, когда Вэй Усянь, наконец, добрался до Цуйхэна. Он почти не торопится, потому что наверняка кто-то уже решил проблему осаждённого книготорговца, но оказывается, что Вэни небрежны во всём, кроме как хвастаться своей собственной силой. Поэтому он закатывает рукава, достаёт флейту и принимается за работу. Это мелкое проклятие, потому что, похоже, зима вызывает у людей всевозможные утомительные маленькие злокачественные опухоли, но это требует осторожного распутывания, иначе бедный Дэн Чжу закончит жизнь на местном кладбище с табличкой, на которой написано его имя.       Когда чернила были возвращены на бумагу точно там, где им и положено быть, Вэй Усянь уходит с тремя томами редкой музыки для своей флейты. В тайне от Дэн Чжу он также скопировал все полезные тома по музыкальному совершенствованию, которые мог предложить его магазин, и несколько произведений литературы. И всё это с помощью своего талисмана, который точно воспроизводит любую книгу, на которую он его настраивает.       Это тот же самый талисман, который он использовал в ломбарде дедушки Гао – он оказался настолько полезным, что Вэй Усянь подумал, что он мог бы пробраться в хорошо укомплектованную библиотеку – где бы он её ни нашёл – и унести копии всего забавного и интересного. Это бесплатное развлечение, и никто не пострадает, и это не воровство, так что кто скажет, что это вообще неправильно?       Он переезжает в Наньцзе, где у него есть постоянная ангажементная программа, где он должен играть раз в сезон, когда погода хорошая. Его покровитель рад видеть его раньше, и Вэй Усянь получает как тёплый приём, так и ещё более тёплые овации в тот вечер, после того как он исполнил свой репертуар любовных песен и народных баллад на вечеринке у богатого человека.       Но под покровом его ритмичной музыки настроение становится мрачным, почти похотливым. Вэй Усянь расспрашивает окружающих и узнает, что старейшие женщины Наньцзе прокляты и вынуждены стоять на площади каждый базарный день и громко провозглашать свои самые тёмные тайны всем и каждому — похоже, в сонном городе прячутся мошенники, грабители, убийцы, насильники и игроки, маскирующиеся под почтенных старых бабушек и дедушек.       Вэй Усянь снимает проклятие, но не может оставить площадь такой, осквернённой, с давно похороненными ужасными тайнами, поэтому он проводит вечер, играя лучшие песни, которые знает, самые счастливые и очаровательные, за дополнительные монеты, а также чтобы стереть память об этих уродливых старухах и их ещё более уродливых поступках.       Затем он покидает Наньцзе, не давая никаких обещаний вернуться в ближайшее время. Возможно, он вернётся летом, когда животы будут полны, а вино будет течь прохладным и освежающим потоком, а люди будут довольны своей участью,. Но он не знает. Он не хочет снова видеть лицо такого уродства, пока не изгонит его из своей памяти.       Возможно, его худшая ночная охота — это в Шанфэне, где он даже не занят игрой, просто решил провести ночь. На следующее утро группа старых друзей найдена мёртвой после вечера пьянства и маджонга, каждый из них откусил себе язык.       Вэй Усянь раскрывает их тайну – тело молодой девушки, которую они использовали, надругались и закопали в лесу. Он оставляет вопрос о мёртвых их семьям, но устраивает девушке, которая была едва старше его, надлежащие похороны. Половина деревни присутствует на похоронах, возмущённо перешёптываясь, пока он не затыкает их медленной, достойной панихидой, которая вместо этого вызывает у них слёзы.       И так продолжается, город за деревней, гостиница за таверной. Он охотится на мёртвых и мучает живых, а когда он заканчивает, у него всё ещё есть песни, чтобы развлекать их, держать их в восторге и заинтригованными маленьким господином, который оставляет их с правдой на устах и музыкой в сердцах.       Сяо Хуамей, они продолжают называть его так, когда он переходит с места на место, с песней на губах, куда бы он ни пошёл. Смеющийся дрозд, который поёт, - за его неизменное веселье, за его добрые, светлые улыбки и счастье, которое он выдыхает в воздух из своей флейты. Сяо Хуамей, маленький дрозд, который поёт в такт одиноким шагам на долгой дороге на запад, потому что он никогда не остаётся, что бы ему ни предлагали, всегда одной ногой на дороге, всегда ищет повод уйти.       И вот зима проходит, а сердце Вэй Усяня напевает старую мелодию. Ту, которую он иногда наигрывает для себя, но только когда он один. Посреди ночи, на крыше, когда снег мягко и холодно падает на его щёки, и хрустит в его лёгких с каждым вдохом. Он позволяет своей энергии смешиваться с каждой нотой, посылая волны тоски, желания, стремления в воздух, накладывая чары на то место, где он ночует.       Когда наступает утро, люди просыпаются с невысказанными мечтами в глазах, спотыкаются в ошеломлённом, приглушённом желании вещей, которые они не могут назвать. Он околдовывает их, и это плохая привычка — вести себя как призраки, которых он изгоняет, но он ничего не может с собой поделать. Музыка даётся ему легче, чем убийство, хотя он знает, что может уничтожить — или собрать — армии с её помощью, если придётся. И когда он играет, он не может не вплетать свою духовную энергию в свои песни, немного здесь, чтобы поднять ослабевший дух после тяжёлого рабочего дня, немного там, чтобы успокоить горести живых после того, как мёртвые упокоились.       Это начинается так, и это растёт, пока он снова не идёт по новому пути, и вынужден признать после Цуйхэна, что он идёт по тому же широкому пути, что и его любимый Лань когда-то – учится ходить в этой жизни тоже. Это музыкальное совершенствование в его душе, и как может быть иначе, когда основное духовное оружие, которое он вырезал для себя из рога сечжи, – это флейта, так похожая на ту, что спасла его от упырей Курганов и помогла ему выиграть войну, целую жизнь назад?       Похожая, но не та же самая. Его новая флейта может носить то же имя, но эта коснулась его золотого ядра, где Чэньцин из его прошлой жизни знала только обиду и зияющую пустоту в нижнем даньтяне.       Эта — белая, как кость, а та была тёмной - чёрной.       Но руны и печати, которые он вырезал на ней, те же самые — некоторые из них, по крайней мере. Другие новые, потому что эта флейта создана, чтобы помогать развивать его золотое ядро и направлять энергию обиды, когда это ему нужно. Это оружие-спутник, которое всегда должно было быть его, но в его прошлой жизни у него не было выбора.       Приятно иметь возможность совершенствоваться с помощью своей флейты, если он этого хочет, или просто создавать музыку, не насыщая её ничем, если он этого хочет, и не допускать, чтобы люди пытались убить его, потому что думают, что он отравляет их души или, что ещё хуже, вызывает трупы их предков.       Его страсть к путешествиям не утихает, когда зима отступает, а земля оттаивает, и под его ногами появляются новые зелёные побеги. Он поддерживал связь с дядей Цзяном, как и обещал, отправлял письма, когда вспоминал об этом, или был доступен почтовый курьер. Конечно, он ничего не получил в ответ, не имея постоянного адреса, по которому его дядя мог бы отправлять послания. Но эти односторонние отношения его пока устраивают. Он всё ещё не уверен в себе, даже когда становится выше, сильнее, быстрее на ногах, более мощно играет на флейте.       Возможно, жестокие капризы двух жизней, прерываемые смертью, отняли у него фунт плоти в том, как он реагирует на людей. Когда-то он любил это — внимание, привязанность. Он любит это и сейчас, иначе он бы не играл так весело для толп людей, висящих на конце его флейты половину ночей в неделю, поглощая их внимание и преобразуя его в незаметные усики комфорта и благополучия, которые сцепляются с их собственной энергией. Так что они уходят с чувством, что они испытали что-то особенное, чувство, которое длится столько, сколько может выдержать сила его духовно энергии.       Что касается экспериментов, то они оказываются невероятно успешными. Ни один человек до сих пор не смог определить, когда он просто играет музыку, а когда он наполняет её своей духовной энергией, чтобы воздействовать на неё бесчисленными способами. Он уже опробовал это на самых разных аудиториях — в основном на мирянах. Некоторые были более духовно чувствительны, чем другие. И даже на нескольких бродячих совершенствующихся, при этом его сердце колотилось так сильно, что чудо, что его ноты не дрогнули в такие ночи.       Но никто этого не заметил, а это значит, что Вэй Усянь доволен своим прогрессом и раскрытым потенциалом.       Вкратце он размышляет о том, чтобы совершить длительную поездку в Облачные Глубины и продемонстрировать свои новые навыки Лань Цижэню, представляя себе ужас, отражающийся на лице этого человека, когда он осознает откровенно пугающие последствия возможности вмешиваться в энергию или характер человека. И тот даже не осознает этого.       Первый шаг его совершенно нереализуемого плана стать ужасающе зловещим убийцей — сделан.       Хорошо иметь чувство выполненного долга, ощутимого прогресса в направлении оружия, которое намного хуже и эффективнее, чем его старая Тигриная Печать Преисподней. Это действительно вызывает ностальгию. Тогда ему не с кем было праздновать. По крайней мере, теперь у него над головой открытое небо, чтобы быть свидетелем, и лёгкий ветерок, охлаждающий его пот, когда он бродит и нащупывает свой путь к очередному новому стилю совершенствования. Когда он сравнивает это с грязной, вонючей средой Могильных курганов, где он развивал своё демоническое совершенствование, он чувствует, что эта жизнь уже выглядит лучше во многих отношениях.       Прошло уже несколько месяцев с тех пор, как он видел свою хижину – он подумывает вернуться туда на некоторое время, прежде чем отказаться от неё. Илин – это то, что он называет домом. Но это не похоже на дом, не по-настоящему, когда всё важное, чем он владеет – его флейта, его руководства по совершенствованию, его кинжалы и лук, его краски, талисманы и киноварь – всё в его сумке-цянькунь или на спине.       Всё ещё.       Его сердце беспокойно, ему не хочется принадлежать, и он не хочет идти домой. Нет таких мест, куда он мог бы пойти, где люди чувствовали бы себя - его, где он мог бы чувствовать себя - их.       Кроме.       Это глупая идея даже до того, как он сам её себе формулирует. Глупая и безрассудная — они не узнают его, незнакомца со странной флейтой и странными идеями, который ввалился в их мирную деревню, чтобы устроить там беспорядок, без сомнения, потому что он не сможет бросить их на произвол судьбы и в этой жизни.       В этой жизни, особенно. И всё же. Он не может не думать об этом, эта мысль не даёт ему покоя, когда он кутается в одеяла в уютной гостинице, яростно спорит за и против, когда он умывается, чтобы проснуться, у ручья, и наполняет флягу водой.       Он так давно их не видел. Очень давно, с тех пор как услышал: «Прости и спасибо».       Он ненавидит, что так всё и закончилось, после всего. Хотя они все ожидали смерти, он всё равно ненавидит это. Ненавидит себя, за то, что не сделал больше.       Теперь, правда, у него есть время. Возможно. Он может оказаться с иголками в глазах, но…       Прости. И спасибо.       Вэй Усянь поворачивает на юго-запад и идёт по дороге в Дафань.