Жизнь без сожалений

             Краткое содержание:       Вэй Усянь избегает своих проблем.              Вэй Усянь идёт по коридорам Пристани Лотоса, чувствуя себя так, словно он находится под водой на глубине сорока футов. За каждым поворотом его подстерегает тайное нападение — неприглядная правда в тенях под карнизами, смех его брата и сестры в залитых солнцем цветах лотоса, мучительная тоска в глазах дяди Цзяна, неумолимая, обжигающая обида, которая леденит воздух вокруг госпожи Юй, когда она понимает, кого привёл в дом её муж.       Ничего не изменилось.       Он чувствует себя благодарным за неумолимое давление одного воспоминания за другим, тянущее его за лодыжки, как липкая, мягкая грязь речного русла. Он чувствует, что между ним и всем остальным стоит стена, как будто он слышит и видит вещи через завесу воды, заглушающую все шумы и ощущения, чтобы он мог пережить это, не сойдя с ума.       Дядя Цзян – нет, он не может так о нём думать, иначе это вылетит у него изо рта, и тогда у него действительно будут неприятности.       Цзян Фэнмянь устраивает ему грандиозную экскурсию — хвастаясь, он водит Вэй Усяня по тренировочным полям, где когда-то Вэй Усянь затмил каждого ученика в Ордене. Заслужил право руководить и наставлять их, привилегию защищать их всех, от самых маленьких младших братьев до самых старших.       Крытые переходы над водой, где Цзян Чэн когда-то показывал ему каждую скрипучую доску и полоски соловьиного пола, чтобы заманить в ловушку неосторожного проказника.       Медового оттенка дерево, сияющее на солнце, возвышающееся над водой, словно скульптура, созданная рукой мастера. Шицзе в развевающихся юбках идёт по берегу, солнце играет на заколках в её волосах, в руках у неё корзинка с супом и баоцзы.       Озера, залитые морем розово-фиолетовых лотосов, ярко-зелёные семенные коробочки, листья густые и блестящие, между стеблями порхают рыбы, разноцветные плавники сверкают радугами там, где солнце как раз падает на воду. Плавание с Цзян Чэном в долгие летние дни, заканчивающееся пикником с жареной рыбой, которую они поймали своими руками, устраивая соревнование.       Пристань Лотоса цветёт, и Вэй Усянь испытывает искушение сказать «да, пожалуйста», когда Цзян Фэнмянь задаст ему этот важнейший вопрос о судьбе. Он знает, что его спросят — он знает, почему его привели сюда, почему ему показывают лучшее в Пристани Лотоса, как девушке, которой жених демонстрирует свои лучшие драгоценности.       Он задаётся вопросом, почему Цзян Фэнмянь так сильно его хочет. За этим следует более тёмное, мучительное сомнение, которое он отказывался озвучивать в обеих жизнях, но которое всё равно преследует его, требуя внимания. Как чёртова собака, оно вцепилось ему в рукав и не отпускает.       Илин принадлежит Юньмэну. Вэй Усянь не знает, когда Цзян Фэнмяню сообщили о смерти его родителей, но он знает, что это произошло достаточно скоро, чтобы глава Ордена потратил, по меньшей мере, два года на его поиски.       Почему его так долго искали? Если Цзян Фэнмянь узнал его с первого взгляда, почему ему так долго пришлось ехать в Илин, где, как известно, в последний раз исчезли его родители, где он провёл месяцы, сидя на корточках рядом с гостиницей, в которой они его оставили? Почему, если сегодня не первый раз, когда Цзян Фэнмянь посещает Илин, и, следовательно, это не мог быть первый раз, когда Вэй Усянь был в возрасте девяти лет и голодал без дома и семьи?       Почему он привёл его домой, позволил называть дядей – дядей! – но никогда не давал ему права называть Цзян Чэна и Цзян Яньли братом и сестрой? Он знал, что его жена навалила гору невыплаченных долгов на плечи Вэй Усяня, с того момента, как она позволила мужу держать его в своём доме – её доме. Что бы ни думали другие, Цзян Фэнмянь всегда преклонялся перед своей женой во всех отношениях, кроме одного. Почему он держал Вэй Усяня в такой зависимости от этих громких, публично объявленных долгов в обмен на помощь сироте?       Почему, когда пришли Вэни, когда он оставил их связанными в лодке и отправил их на произвол судьбы в пасть войны и разрушений, он сказал своим детям, что любит их, сказал им оставаться в безопасности, и сказал Вэй Усяню, чтобы тот сохранил их в безопасности любой ценой?       Вэй Усянь распознавал приказ, когда слышал его. Он узнал его тогда, даже если он никогда не хотел признавать, что это так.       Почему он сейчас не спрашивает Вэй Усяня, где его родители? Что он делал один в Илине столько лет? Почему он достаточно хорошо одет и накормлен, чтобы больше не выглядеть уличной крысой?       Почему он никогда открыто не отрицал, что Вэй Усянь не был его сыном, что Цзансэ Саньжэнь никогда не изменяла своему мужу с ним?       Почему он никогда не говорил: «Вэй Чанцзэ не был моим слугой, и поэтому его сын не является сыном слуги»?       Так много вопросов. Уродливых, как пиявки в воде, которые обнаруживаются только тогда, когда вы возвращаетесь домой и снимаете с себя одежду, и вдруг они выстраиваются в очередь, высасывая кровь из ваших бёдер и подмышек. Вот когда это больно — когда вы видите их собственными глазами и должны признать их существование. Когда вы не можете притворяться, что вылезли из озера невредимыми.       В его старой жизни много всего не сходится. В этой жизни тоже много всего не сходится. Он до сих пор не знает, как Цзян Фэнмянь узнал его. Он не задавался этим вопросом в своей первой жизни, потому что был испуганным, отчаявшимся ребёнком, который вырос в испуганного и отчаявшегося взрослого. Проблема этой жизни в том, что в ней слишком много времени, чтобы думать о разных вещах.       Вэй Усянь отчаянно пытается не заглядывать глубже, потому что монстры, таящиеся под поверхностью, могут его погубить. И теперь это не имеет значения.       Нет ответов. Возможно, никогда не будет ответов на все его обиды, на все его сомнения и колебания.       Цзян Фэнмянь никогда не хотел другого сына. Он хочет Вэй Чанцзэ, возможно. Хочет, чтобы тень его защитника стояла за его собственным сыном, поддерживая мальчика с нестабильным характером и неспособностью заводить друзей на равных с остальным миром.       Или, может быть, Вэй Усянь слишком много зла видит в человеке, который был и остается просто добрым, но не более того. Достаточно добрым, чтобы предложить мальчику дом, но и только. Достаточно добрым, чтобы дать ему меч и образ жизни, но не любовь или защиту отца. Достаточно добрым, чтобы восхвалять его заслуги и потакать его проделкам, но не защищать его от последствий любых его поступков.       Кем он здесь должен быть, думает он, уставший душой и телом. Мальчиком для битья? Любимым племянником? Символом вины и страстного желания мужчины?       Вэй Усянь не знает.       Он не хочет знать. Какова бы ни была правда, она будет болезненной.       И у него есть ощущение, что Цзян Фэнмянь не тот человек, который говорит правду, в любом случае. Или, знаете, он мог бы сказать своей жене, что любит её. Что любит их детей. Что любит своего наследника больше всего на свете.       - Что ты думаешь?       Вэй Усянь моргает. Каким-то образом они добрались до одного из внешних павильонов обширного комплекса. Уютная маленькая, прогретая солнцем палуба, смотрящая на заходящее солнце, нежная рябь воды, плещущаяся о полированные доски. Он знает этот маленький уголок. Он знает все уголки и секреты, скрытые внутри Пристани Лотоса.       Здесь он любил проводить зимние утра с Цзян Чэном и своей шицзе, рисуя свет на воде, улыбку шицзе, хмурые взгляды его младшего боевого брата. Госпожа Юй редко бывала в этих отдалённых уголках своего дома, и здесь они могли обрести покой после утренних тренировок. В этом маленьком павильоне Вэй Усянь обнаружил, что медитировать проще всего, когда он окружён всем, что он любил больше всего.       Он вдыхает тёплый, пахнущий цветами воздух. Он больше не Вэй Усянь из Юньмэн Цзян, главный ученик, любимец шицзе. Он никогда не сможет стать им снова. Это цена всех его грехов в его прошлой жизни. Вот что он получает за то, что потерял контроль над собой, над Вэнь Нином, над Тигриной Печатью Преисподней.       Та жизнь ушла. Он убил её своими собственными руками.       Он - Вэй Усянь, сын Вэй Чанцзэ и Цзансэ Саньжэнь. Оставшийся без матери после того, как она погибла на ночной охоте недалеко от Курганов. Оставшийся сиротой после того, как его отец умер от ран и разбитого сердца, полученных им на той же ночной охоте. Он Вэй Усянь, выросший в глуши, с отцом, который обучал его фехтованию, метанию ножей и основам совершенствования. Он Вэй Усянь, один, припёртый спиной к стене, и мир, настороженно и недружелюбно стоит перед ним.       И это Вэй Усянь, у которого с языка слетают сожаления и искусно подготовленная ложь.       - Пристань Лотоса прекрасна, глава Цзян. Такая же прекрасная, как мне всегда описывал её отец. Хотел бы я, чтобы он увидел её до своей смерти.       - Понятно... прошло уже много времени, я полагаю?       Глаза Цзян Фэнмяня кроткие, но Вэй Усянь чувствует аллигатора, терпеливо наблюдающего сквозь камыши. Ждущего, когда его добыча подойдёт достаточно близко, чтобы сомкнуть челюсти вокруг его лодыжки.       - Иногда достаточно долго. Иногда не так уж долго.       Он подчёркивает свой ответ слишком яркой улыбкой, зная, что это не совсем правильно. Он опытный лжец, и это не первый раз, когда он лжёт о своём так называемом происхождении в этой жизни. Но лгать фермеру в какой-то далёкой деревне — это не то же самое, что лгать человеку, который был его отцом, в другой жизни. Вэй Усянь чувствует себя некомфортно во всей этой ситуации, и он не может полностью это скрыть.       Но это по-своему полезно — вовремя пожимая плечами, отводить взгляд, снова отводить, улыбаться и снова отводить, словно от этого зависит его жизнь — он не обманет Цзян Фэнмяня, заставив его думать, что с ним всё в порядке, но он обманет его, заставив думать, что он обеспокоен по совершенно неправильным причинам.       - А твой... отец когда-нибудь рассказывал тебе обо мне?       Цзян Фэнмянь останавливается на этом слове, лёгкая улыбка растягивает уголки его губ, словно его забавляет довольно детский способ, которым Вэй Усянь обращается к своему покойному отцу. Забавно, но снисходительно. Это знакомое выражение лица Цзян Фэнмяня, и от него у Вэй Усяня перехватывает дыхание. Он почти ожидает почувствовать, как нежная рука приглаживает его волосы, прежде чем прогнать прочь.       По какой-то причине это кажется чертовски унизительным.       Он понимает, что позволил тишине затянуться слишком долго.       - Отец говорил, что Вы его старый друг. Он сказал, что был здесь учеником до того, как женился на маме.       Цзян Фэнмянь ждёт, что он продолжит, но Вэй Усянь не доверяет себе с этой ложью, с этим человеком, поэтому он ничего не говорит и наблюдает, как разочарование тянет вниз уголки глаз его бывшего дяди, уголки его рта, пока он не становится похож на побеждённого человека, которым он часто был в конце. Что-то в нём не может вынести этого, поэтому он немного наклоняется вперёд и делится уверенностью:       - Он также сказал, что Вы были самым добрым человеком, которого он знал.       Это вызывает у Цзян Фэнмяня лёгкую улыбку — грустную, но это лучше, чем то, что творилось с лицом мужчины до этого.       - Он никогда много не говорил. Я не думаю, что его привычки не изменились. Ты так похож на него во всём. От внешности до манеры поведения. Когда ты сидишь здесь передо мной, это похоже на то, как будто смотришь в прошлое. Кажется, они хорошо тебя воспитали, он и твоя мама.       Это первый раз в жизни Вэй Усяня, когда ему сказали, что он похож на отца. Ещё одно неловкое пожатие плеч заставляет его сгорбиться.       - Отец, в основном. Мама умерла, когда я был совсем маленьким... Я не очень её помню. Отец никогда много не говорил о ней или о ком-то ещё. Но он воспитал меня наилучшим образом, и он был лучшим отцом, так что...       Он замолкает, в ужасе обнаруживая слёзы на глазах.       Это ложь, конечно. Наглая, бесстыдная пачка жалких, жалких врак, которыми он кормит этого человека, который пригласил его в свой дом – пока что только на ужин, но Вэй Усянь достаточно солгал, достаточному количеству Цзянов, за одну жизнь. Он ненавидит, что именно так он начинает с ними и в этом втором шансе.       Он проводит рукавом по глазам, злясь на себя за то, что попался в Илине, где он знал, что должен быть осторожен — и всё же. Взбешённый всей этой неловкой ситуацией, взбешённый даже тем, что Цзян Фэнмянь притащил его сюда, чтобы он снова переживал свои ошибки, не спросив на то разрешения.       Если он сейчас начнёт расспрашивать его о матери, Вэй Усянь, скорее всего, просто бросится в озеро и поплывёт.       Всё в этом – всё это – так неловко. Отвратительно, ужасно, смешно – если бы он не переживал это прямо сейчас – и неловко.       К счастью, их прерывают слуги, прежде чем разговор успевает пойти по более тернистому пути. Подносы, заваленные мисками супа и мисками риса, блюдами с тушёной свининой и жареными семенами лотоса расставлены на низком столике, который один из слуг принёс вместе с едой. Все лица, которые он знает — знал, когда-то давно, лица, которые улыбались ему, баловали его угощениями, когда госпожа Юй не смотрела, имена беспорядочно вертятся у него в голове, пока он держит рот на замке, чтобы ничего не выдать.       Он любил этих людей, когда-то. Он был готов отдать руку, чтобы уберечь их от Веней, когда-то, и он получил порку Цзыдянем по той же причине — когда-то.       И тогда это не сработало.       Поэтому он сидит и молча перечисляет их, своих некогда любимых людей, которые снова относятся к нему как к молодому господину, которым он не является, они с улыбками смотрят на него широко раскрытыми глазами и оставляют после себя угощение, когда уходят.       Цзян Фэнмянь наполняет миску едой, и сердце Вэй Усяня сжимается в груди так сильно, что оно вот-вот остановится.       На вкус как пепел его дома.       Это похоже на возвращение домой, но в качестве чужака.       Они едят и говорят о мелочах. О важных вещах. Где он живёт — тут и там, нигде, он любит путешествовать. Что он любит — музыку, и живопись, и помощь людям, и кроликов. Защищён ли он — очень хорошо! Его отец научил его драться, у него хорошие ножи, которые он точно бросает, его кинжалы всегда остры. Какую музыку он играет — всё, что угодно, мелодии, которые заставляют людей танцевать и вздыхать. Он популярен в тавернах — уголки губ Цзян Фэнмяня снова опускаются вниз при этих словах, и Вэй Усянь проклинает себя за то, что сказал лишнее, позволив своему глупому рту снова ускользнуть от него, успокоенный знакомой едой и жужжанием стрекоз над цветами в озере.       Запах лотосов повсюду, лепестки, гниющие в мутной воде, и чистый свежий воздух. Он окутывает его, как объятия бабушки, тёплые и хорошо знакомые, любимые как само собой разумеющееся. Он чувствует себя опьянённым простыми радостями. Чувствует укус опасности у своих пяток.       Цзян Фэнмянь смотрит на него глазами, которые то мягкие, то жёсткие, то обеспокоенные. Эти глаза не говорят ему, чего они хотят.       Когда обед заканчивается, Цзян Фэнмянь приглашает Вэй Усяня показать ему талисманы, которые тот изобрёл, поэтому он беспомощно следует за ним в прохладный, просторный кабинет, где глава Ордена работает над своими бумагами и ведёт свои счета, чтобы показать, чему он научился и что он импровизировал для себя. Он старается сделать всё просто, в соответствии с возрастом — он не показывает талисман, который он усовершенствовал, чтобы прыгать на сотню ли одним махом, и тот, который позволяет ему исчезать в тенях, как тот вороватый чёрный кот с рынка. Тот, который временно позволяет ему завладеть волей другого человека, он определённо не мечтает вынести на свет.       Но он демонстрирует более простые — тот, который помогает сохранять его чай и одеяло тёплыми, тот, который взрывается роем ярких бабочек, тот, который поддерживает его огонь горящим без расходов на топливо. Простые, повседневные талисманы, но глаза Цзян Фэнмяня всё равно сияют, а плечи Вэй Усяня расправляются от гордости, хотя его сердце уходит в пятки.       Если бы Цзян Фэнмянь хотел предложить ему дом, семью, место, к которому он мог бы принадлежать, и людей, которых он мог бы любить как своих собственных, ему бы не пришлось так тянуть с этим. Не правда ли?       Ему не нужно было бы оценивать навыки Вэй Усяня, его историю и воспитание, как будто он оценивает, насколько Вэй Усянь может быть полезен или насколько он опасен.       Сделал бы он это?       Вэй Усянь не знает. Он действительно не знает.       Он хотел бы иметь веер, который можно было бы открыть перед своим лицом. Чтобы порхать вокруг и возмущаться позади. Использовать как предлог бесполезности. Может быть, Не Хуайсан действительно знал кое-что.       Солнце начинает садиться, когда Цзян Фэнмянь снова ведет его на тренировочную площадку. Час тихий и мягкий, розово-фиолетовое небо над головой и вода, мерцающая медно-оранжевым цветом вокруг. Цзян Фэнмянь продолжает свой нежный, но тщательный допрос, пока они медленно идут под широкой колоннадой, ведущей из кабинета к просторным полям под открытым небом, где ранее в тот день можно было увидеть ряды учеников, проходящих по упражнениям с мечом и стойкам для стрельбы из лука.       Цзян Чэна среди них не было, и Вэй Усянь благодарит за это все звёзды на небе. Он видит тень своих боевых братьев и сестёр за каждой колонной и столбом в этом доме призраков. Он ещё не готов столкнуться с их плотью и кровью.       Его отвлекает Цзян Фэнмянь, желающий узнать, почему он не носит меча — это легко, хотя иглы вонзаются в кончики пальцев, когда он думает о Суйбяне. Когда-то его, но потерянный навсегда. Легко позволить этой старой скорби наполнить свой голос, когда он отвечает, что меч его отца был потерян на той же ночной охоте, что и его мать. Легко уточнить, в ответ на дальнейшие вопросы, что он не полный язычник. Что он знает формы меча, хотя и только с деревянным учебным мечом. Ещё легче отвлечься, похваставшись немного своим мастерством владения кинжалами. Сказать, что он непобедим, до сих пор.       Это правда. Он непобедим, потому что единственные, против кого он сражался своими кинжалами, были яо и трупы, которые обычно не предстают в облике опытных мечников.       В это время вечера учеников немного, Вэй Усянь узнает троих, которые всё ещё оставались его самыми преданными младшими боевыми братьями, когда-то давно. Он старательно не повторяет их имена про себя, чтобы лучше притвориться, что он их не знает. Чтобы лучше поклониться и улыбнуться в знак приветствия, когда Цзян Фэнмянь представит их друг другу.       Ли Фэн. Чжай Цин. Дэн Чао.       Вэй Усянь кланяется им всем, более низко, чем следовало бы. Он помнит, как сражался с ними рядом и за своей спиной. Он помнит, как Чжай Цин получил удар мечом в живот, предназначенный ему. Он помнит, как пил с Ли Фэном после ужасной стычки, которую они почти проиграли. Он помнит Дэн Чао, который был потерян ещё до начала кампании «Выстрел в Солнце», в тот ужасный день, когда Вэни пришли захватить Пристань Лотоса.       Он помнит, что Ли Фэн слишком уж отдаёт предпочтение левому флангу, что его работа ног прочна, но его руки немного медлительны. Он помнит, что Чжай Цина легко вывести из себя, что он предпочитает кружащийся, быстрый, жестокий шквал атак, но в результате он быстро устаёт. Он помнит, что Дэн Чао — устойчивый боец, способный проводить спарринги из боя в бой, не задыхаясь, но он неизобретательный в своих парированиях.       Он помнит, и поэтому он побеждает их всех наголову. Своими кинжалами. И с помощью деревянных мечей, которые выкапывает Цзян Фэнмянь, и заставляет их всех ходить по кругу по очереди. Один на один. Двое на одного. Трое на одного. Возвращаясь к один на один.       Это так просто.       Он уже делал всё это раньше. Он учил этих мальчиков однажды. Он водил их однажды на ночные охоты и в бой. Он был лучше всех, когда учился всему этому в первый раз, а теперь он мастер.       Это до смешного просто.       Конечный результат оказался таким, каким он всегда должен был быть — три запыхавшихся ученика Цзян, лежащие на спинах, с шоком и благоговением уставившиеся на уличную крысу. Вставшие, чтобы похлопать его по спине в знак поздравления, умоляющие его прийти снова, бросающие ему вызов — в следующий раз они победят, вот увидишь! — просящие его научить их тому, что он делал правым запястьем, и тому идеальному повороту ступни.       Вэй Усянь хочет сказать «да». Он хочет вернуться. Небеса ему в помощь, он, возможно, захочет остаться.       Потому что он знает, что прошёл все испытания Цзян Фэнмяня.       Потому что он знает, о чём его спросят. Потому что он знает, что ему придётся сказать «нет».       Вэй Усянь, ах, Вэй Усянь, — тихо сетует он, — серьёзно, что ты пытаешься сделать?       У него нет возможности узнать это.