Под солнцем.Под луной

Основной поток людей уже схлынул, и вагоны скользили по рельсам почти пустые. Юнги развалился на свободном сиденье, по-привычке расставив широко ноги и сунув руки в карманы куртки. Напротив сидела невысокая женщина лет семидесяти в красивом пальто цвета топленого молока, берете, сдвинутом на правый бок, и с бледно-розовыми губами. Волосы, посеребренные временем, завиты и аккуратно уложены, пальцы в перчатках крепко сжимали маленькую черную сумочку. Она откровенно рассматривала людей, ни капли не стесняясь своей беспардонности. Какая разница, насмешливо читалось в ее облике, что другие подумают о подобной невоспитанности — жизнь прожита и особо можно не заморачиваться мнением окружающих. Несколько раз их взгляды пересеклись, и у Юнги возникло иррациональное ощущение, что она знала. Уж она-то видела всех насквозь. И даже то, что он занял чужое тело, захватил его, слившись в одно и обманув целый мир. Взгляд нисколько не потускневших глаз проникал внутрь, пристально рассматривая кто же этот самозванец, занявший место словно кукушка чужое гнездо. Сглотнув, Юнги сжал пальцы в кулаки и опустил голову, скрыв половину лица козырьком кепки. Это все паранойя. Если даже собственный муж ничего не понял, то откуда абсолютно незнакомому человеку быть в курсе? К счастью, когда Юнги в следующий раз взглянул на соседнее сиденье, оно уже было пустым — мадам вышла на какой-то из станций. Напряжение несколько спало, хотя пальцы все еще были сжаты в кулаки. Он выдохнул, откинул голову на спинку сиденья и оглядел вагон. Кроме него осталась лишь парочка студентов да мужчина неопределённых лет. Но в отличии от пассажирки в светлом пальто и берете, им ни до кого не было дела. Студенты уткнулись в свои телефоны, а мужчина дремал, свесив тронутую сединой голову на грудь. Если честно, Юнги до них тоже не было никакого дела. Наверное, таких людей, как та мадам, интересующихся чужими жизнями, вообще по пальцам можно пересчитать. Хотя кто знает, вдруг, когда ему стукнет лет эдак семьдесят (что очень маловероятно), он тоже так будет сидеть и не боясь рассматривать окружающих людей. Всматриваться в их лица, выискивая… что?.. Осталась ли еще в людях человечность, доброта? Что правило балом в современном мире среди молодых? Сравнивать с теми днями, когда его тело было еще юным и цветущим… Поезд вынырнул из тоннеля на свет, и Юнги рефлекторно дернулся, пытаясь избежать солнечных квадратов света. Расслабиться смог только спустя долгих две минуты. Ему пока нечего бояться. Нечего переживать. На какой-то промежуток времени солнце стало его союзником.  Во рту собралась горечь.  Ребенок, лишенный ласки одного из родителя, всегда будет стремиться понять. Заслужить. Завоевать эту любовь. Но Юнги не дали и шанса, начисто вычеркнув из дневных будней. Ты ничего не сможешь сделать. Тебе никак не завоевать больше место под солнцем, даже не старайся. Остается только жить во тьме, ненавидя и своего вечного стража — луну. — Поезд прибывает… — женский голос равнодушно объявил название станции. Двери открылись и закрылись: никто не зашел, никто не вышел. Именно к такому Юнги и привык — минимум людей, минимум толпы.  И все-таки, каково это каждый день ездить в час пик на работу или с работы? Когда толпа дружно затекает внутрь, рассредотачиваясь по всем вагонам. Когда люди стоят, прилипшие другу к другу, и жарко дышат в затылки. Безликая, однородная толпа, словно единый живой организм. Запусти панику, и тебя сметут в мгновение ока.  Вот приближается очередная станция, прошлая толпа-жидкость еще не успела рассосаться, а уже вливается новая порция. Становится еще жарче, воздух нагревается от стольких десятков людей, набившихся в железную банку. Кажется, даже стекла запотевают. Но тут вдруг голос-спасение объявляет о твоей станции, и тебе дико повезет, если ты стоишь поближе к выходу. Если же нет, то придется продираться сквозь толпу, изо всех сил работая руками и ногами. Успеть. Успеть вылезти до того, как двери  вновь захлопнутся, увлекая банки с жидкостями дальше по тоннелям. И вот тебе получается вырваться наружу, заглотить новый воздух, дав легким вновь возможность дышать. А вечером еще предстоит такая же поездка обратно. И так изо дня в день.  Но даже такую цену Юнги готов был бы заплатить, предъяви ему кто-нибудь чек. Но никто не предлагал. А лишь поставил перед фактом: живи так. Иного не дано.  Он натянул на лицо поглубже кепку и, скрестив руки на груди, откинулся на спинку сиденья. Поезд вновь тормозил на очередной станции.  Ехать ему оставалось сорок пять минут.  *** Тишина в квартире вызывала раздражение и отчаяние. Он уже десять минут тарабнил в свою же дверь, но никто так и не открыл, словно эта самая дверь вела в никуда.  Она уже ушла?  Куда эта дура могла пойти?  А может, они разминулись? Он прислонился лбом к двери и медленно сполз вниз, чувствуя ледяные пальцы ужаса на внутренностях. Если они и впрямь разминулись, то их, его жизнь висит сейчас на чертовски коротком волоске.  Юнги достал из кармана телефон и вновь набрал свой номер. Гудки. Гудки. Обрыв. Абонент не может принять ваш звонок. Ту-ту-ту. Вызов завершен.  Внутри собрался ком, слезы подступили к глазам. Юнги моргнул, кончиками пальцев касаясь нижних век.  Что за ерунда? Ах да, он же теперь в женском теле. Он слышал, что эмоции у них воспринимаются острее и ярче, чем у мужчин.  Юнги вытер рукавом куртки глаза и вздохнул. Итак, два варианта: первый — она отправилась к себе домой, то есть туда, откуда Юнги сам приехал; второй —  затаилась и боится даже нос показать. Еще бы, оказаться в чужом, да еще мужском теле. Шутка ли.  Хотя на самом деле, вариантов могло быть великое множество. Может, она даже не попала в его тело, не добралась, заблудилась или вовсе не пожелала такого исхода и осталась… где? В своем теле?  Юнги вновь прислушался к себе. Дай о себе знать, ну хоть какой-нибудь сигнал… Тщетно. Аюми так и не пожелала отозваться. Дико захотелось курить. Или выпить. Можно и то, и другое разом. Он потер веки.  Как вообще с ними подобное могло произойти? Они не виделись с того самого раза, Юнги даже на выпускной не явился, так что их дорожки разбежались сразу после событий на стоянке. Они нигде не пересекались, в соцсетях общение не поддерживали, да что там, Юнги вообще заблокировал всех тех, кто мог иметь хоть какое-то отношение к универу. Все концы оборваны, никаких связей. Ни-ка-ких. Так какого черта?.. Слезы вновь подступили к глазам и вновь пришлось вытирать их рукавом.  В общем, смысла торчать долго тут нет. Если Аюми в его теле и отправилась к себе домой, то это займет около двух с половиной часов туда и столько же обратно, прийди ей желание вновь вернуться в квартиру Юнги. Так что он сидит тут до половины первого, а потом сваливает. Сваливает обратно?.. Может, лучше взломать дверь и остаться у себя? Только как он потом всем все объяснит? Чону, что его жена живет у другого мужика, а отцу и брату — откуда в квартире взялся посторонний человек и куда вообще подевался хозяин сам квартиры? Все только еще больше запутается. А если… они завтра опять поменяются, что тогда?  Идеальному браку Чонов придет конец. Рухнет как карточный домик. … Мысль неожиданно понравилась.  Мог ли великолепный Чон Чонгук даже представить себе, что его красавица-жена завела любовника, пока он сам торчал на работе? Да еще и какого любовника… Юнги криво усмехнулся. Вряд ли. Судя по тому, что между ними все еще не утихла страсть и они делили одну постель, то семейная лодка не успела разбиться о быт. А жаль. Сколько они уже женаты? Юнги прикинул. Лет восемь? Столько они не виделись, да? Плюс-минус восемь, может, поженились уже после выпуска.  Идеальный Чон Чонгук — первый ученик среди парней и спортсмен, и не менее идеальная Пак Аюми — красавица, умница и победительница национальных олимпиад по экономике. Когда они стали встречаться, все в университете единодушно пришли к согласию, что лучшей пары не придумать и им давно следовало это сделать.  … Все, кроме Юнги. Хотя, может быть и он бы оказался настолько слеп, если бы только не… В общем, он видел многое, очень многое. И к своему сожалению сунул нос не туда, за что и получил. Да так получил, что хватило на всю жизнь: больше он ни в чьи дела не лезет. Ни за что и никогда.  Вот только его занесло в тело жены человека, которого он ненавидел, и который ненавидел Юнги.  Лучше, черт возьми, не придумаешь.  Он уткнулся носом в острые колени и сжал пальцы в кулаки. Слезы все-таки хлынули по щекам.  *** Чонгук явился домой около девяти. Ощущал себя дико уставшим — слишком уж янки оказались болтливыми, но стоило ему взглянуть на жену, застывшую в холле, как лицо немного прояснилось. За годы их брака она, казалось, еще больше похорошела. Исчезли угловатости, округлились плечи, бедра. Грудь у нее и так всегда выглядела что надо, все парни пускали по ней слюни, а вот ноги были несколько худоваты, хотя, если честно, Чонгуку было плевать. Черноглазая Аюми с длинными густыми волосами была красавицей и этим все сказано. А еще умной, смышленой и доброй. Последнее ему особенно нравилось в ней. Доброта вообще редкое качество, прямо на вес золота.  Поэтому он и сделал ей предложение. Сразу после выпускного, когда на рассвете они брели домой в уютном молчании. Им всегда было уютно вдвоем: что-то делать, молчать — неважно. И это Чонгук тоже ценил. Не с каждым человеком вообще хочется разговаривать, не то, чтобы молчать.  Чон считал себя счастливчиком: прекрасная работа, приносящая отличный доход, любимая жена, ожидающая его дома после рабочего дня, — разве это не счастье?  Однако, сегодня с женой творилось что-то не то. Еще с самого утра, когда они только проснулись. Выглядела Аюми до сих пор растерянной, избегала его прямого взгляда, постоянно теребила волосы и кусала нижнюю губу, отчего та распухла и покраснела.  — Милая, все хорошо? — спросил он мягко, стараясь не налегать с беспокойством. Мало ли что. Женские дни начались. Сложности на работе. Женщин что угодно может огорчить. Им порой хватало пары слов или видео из интернета, чтобы потерять душевный покой.  — Д-да, — она прочистила горло, так и не взглянув на него. Привалившись плечом к косяку двери, выбрала точку на полу и все время на нее смотрела. — Ммм… Как у тебя дела на работе? — нервным движением откинула волосы назад, отчего майка на груди натянулась.  Тонкая материя ничего не скрывала, скорее наоборот, подчеркивала.  …Во рту пересохло.  Короткие домашние шорты идеально сидели на упругих бедрах и не менее упругих ягодицах. В штанах ожидаемо стало тесно. Ключи от машины, которые он доставал из кармана пиджака, неловко выпали из руки прямо на пол.  Аюми рассеянно нагнулась за ними, даже не пытаясь выглядеть соблазнительно, просто поднять ключи, но с ее фигурой хоть мешок надень, результат будет тем же.   Жена между тем подхватила брелок и молча развернулась к тумбочке, чтобы пристроить их на место. Чонгук пальцами ослабил галстук и шагнул к ней, плотно прижавшись бедрами.  — Что ты… — начала она было, но тут же поперхнулась словами: рука бесстыдно нырнула в вырез майки, сжала полушарие груди, не больно, но настойчиво. Пальцы коснулись соска, покрутили его, дразня. Оттянули и нежно погладили.  — Хочу тебя, — прошептал Чон, прижимаясь еще теснее.  *** Ледяная волна накрыла с головой, словно его бросили в самую гущу океана. Голос не слушался, тело, впрочем тоже. Юнги что есть сил закусил губу, не желая, но против воли ощущая, как сосок под круговыми движениями становится больше, чувствительнее.  И не только они. Кое-что, упирающееся ему в зад, тоже увеличивалось на глазах, не оставляя сомнений — размерчик там приличный. — М-может, поужинаем сначала? — заикаясь пролепетал Юнги, пытаясь вытащить чужую ладонь из выреза майки. Попытка, однако, оказалась тщетной: слишком уж разные весовые категории. — Ммм… Можно. Попозже. — В душ… — Сходим, — вновь мурлыкнули на ухо, особо ощутимо пройдясь по соску. Толковые мысли разбежались словно крысы с тонущего корабля. Юнги остался один среди ледяной пучины, которая почему-то обжигала не холодом, а обдавала влажным жаром. Пока он лихорадочно соображал, правая бретелька майки спала — зубы укусили оголенное плечо, еще раз и еще раз. Вслед укусам сжимали уже второй сосок.  Дыхание участилось, в отражение стекла на картине лиц не разглядеть, лишь силуэты и это радовало невероятно — не хотелось сейчас увидеть Чона, пристраивающегося к его заду.  … Ему и так хватало ощущений.  Грудь оставили в покое, пальцы устремились вниз, ныряя под кромку пояса шорт. Белье тоже не оказалось сильной помехой: его легко оттянули в сторону и легким движением прошлись по клитору.  Юнги крепко сжал зубы, чтобы не застонать. — Мокрая… — хриплый голос вызвал дрожь на оголенной шее, а палец, нетерпеливо нырнувший внутрь, заставил распахнуть шире глаза.  Первый толчок выбил весь дух, мышцы влагалища непроизвольно сжались вокруг указательного пальца. Второй толчок едва не заставил прогнуться в пояснице, и Юнги что есть сил вцепился в столешницу тумбочки. Раздвоенность убивала все возможное сопротивление: тело активно отвечало на ласки, в то время как в голове билось: «Нет, нет, нет!». К первому пальцу присоединился второй, и движения стали уже более наглыми, знающими свое дело.  Грудной стон все же вылетел сквозь плотно сомкнуты губы, но потерялся в звоне в ушах. В глазах потемнело, бедра обессилено прижались крепче к гладкому боку мебели.  К сожалению, Юнги ошибся в недавних выводах: любовник из Чона оказался все-таки хорошим. Потому что одними только пальцами он трахал его так, что все трусы уже пропитались влагой, дыхание сбилось, а огни потустороннего мира замахали с другой стороны реки, маня приблизиться. Он не хотел, крепче сжимал зубы, представлял нечто мерзкое, но его магнитом тянуло на тот берег.   … С громким чмокающим звуком пальцы вдруг вышли из влагалища, заставив те самые огни отдалиться. Из груди невольно вырвался разочарованный стон, за который Юнги тут же захотел дать себе затрещину.  — Сейчас, сейчас, детка, — хмыкнул Чон, схватившись за кромку его шорт с бельем и потянув их вниз. Они рухнули к стопам, оставив тыл полностью обнаженным.  Горячая ладонь властно легла на поясницу, заставив Юнги прогнуться и лечь на тумбочку едва ли не всей грудью. Послышался звук расстегивающейся пряжки ремня, шорох падающей вниз одежды.  Юнги облизал пересохшие губы и напрягся: головка члена мягко коснувшаяся раскрытых губ легко скользнула внутрь, заполняя собой полностью.  — Какая ты, — пробормотал Чон ему в волосы, навалившись сверху. — Узкая… Горячая… Он глубоко вдохнул и выдохнул, затем чуть отстранился и, не выходя, сделал первый толчок. Второй, третий, переходя на чуть более быстрый темп, однако, не тот, который дух вышибал, наоборот, Чон трахал размеренно, с оттягом, давая прочувствовать каждый толчок сполна. Именно такой темп подразумевал, что любовника хватит надолго.  Соски, казалось, еще больше набухли, стали чувствительнее, внизу все хлюпало от смазки. Слушая эти звуки, Юнги, однако, с трудом различал где небо, а где земля. Он потерялся во времени, и даже забыл о том, что собирался просто стоять статуей и не реагировать. Стоны, тонкие — его, низкие — Чона, разрывали воздух в комнате.  Пот собрался на лбу, сверху над губой и между грудями. Еще один мощный толчок и еще один. И еще…  Постепенно темп нарастал, Чон крепко сжимал его за бедра, чтобы Юнги не двигался, мокрая кожа скользила по коже, в воздухе разливался запах секса. Огни другого берега вновь приблизились, и с каждым толчком становились только ближе.  Звуки шлепки тел стали совсем громкими, даже неприлично громкими, Чон вдруг схватил его за подбородок и, повернув чуть в сторону, жадно припал губами к чужим губам. Руки сжали в объятиях еще крепче, и Чон задвигался в удвоенном темпе. … Мощный толчок, вспышка и извержение.  Они оба обмякли, стало трудно дышать. Член все еще был внутри, выпуская струю спермы, а два пальца — указательный и средний — коснулись клитора.  Юнги вяло положил сверху свою руку и попытался оттолкнуть.  — Ты… — хрипло сказал Чон ему на ухо.  — Да, — сдавленно отозвался Юнги, ощущая вселенскую слабость. Он прикрыл глаза, начисто потерявшись в эмоциях и ощущениях. Он кончил. Или же тело Аюми. А может, и они оба. Но оргазма достигли.   Успех.  … Или поражение.  Чон нежно прижал тело жены к себе.  — Хорошая моя, — выдохнул на ухо и поцеловал в висок.