Poison Apple

How can I decide what's right

When you're clouding up my mind

— Paramore (Decode)

tw: мат, упоминания наркотических веществ. Чёрное солнце, заполнившее собой тесную черепную коробку, шипело и трескалось, мешая сосредоточиться. Крупные капли пота выступили на лбу, но Нишимура не обратил на них внимания, запирая себя в подёрнутом облачным дымом зеркале. Предвкушение бурлило внутри, и Рики пытался вытолкнуть его наружу, позволив дёрганым мыслям превратиться в продолжение мощных рук. Хореография далась на удивление легко, и теперь он пытался осмыслить её, изменить под стать самому себе, прощупывая границы движений, находя новые, неочевидные ритмы. Вот только в чём это «под стать себе» заключается он по-прежнему так и не понял. В жалящих сердце словах матери, предопределивших его судьбу? В целующем бедро брелке с потёртыми ангельскими крыльями? В извивающемся напротив влажном отражении? Замерший в центре Ёнджун выискивал ошибки ребят с неожиданно мягкой улыбкой. Но даже слепой заметил бы, что танцевать ему нравится больше, чем учить. Ники слепым не был. Чхве похож на дирижёра, готового в любую минуту сорваться и, отбросив палочку, взяться за острый смычок, забирая партию первой скрипки. О том, что ждёт их ночью, он, казалось, вовсе не думал. «Сегодня» — кивнул мелкому, когда тот с опозданием вторгся в забитый фанатами Джуна тренировочный зал. Японцу не нужно было объяснять дважды: за разрешение влитья стрит-стайл богему Нагои цену назвали чётко, с намёком на то, что оплаты избежать не удастся. — Мидори, ты и ты, — выбор хореографа пал на школьницу с густой копной карамельных волос и парочку друзей-первокурсников, регулярно посещавших классы Чхве. Нишимура порой перекидывался с ними дежурными фразами: «Ну и погодка сегодня, чуть не сварился». «Всё лучше, чем чёртов дождь. Думал, в этом году сезон не закончится, весь июль будет лить». «Пронесло...» Те, кого в конце урока специально отбирал учитель, получали признание старшего и крайне ценную «плюс одну» попытку станцевать перед камерой. Профессиональной, с огромной линзой. На похожую их снимало телевидение года два назад, приехав запечатлеть процветающий приют Окаямы для мальчиков-сирот. Ники не считал себя самым талантливым в толпе ребят, практиковавшихся с пеленок, причём не в какой-то замшелой студии в глубинке, а в самом сердце Японии, солнечной Нагое. Тем не менее, его выбирали довольно часто — по тем или иным причинам. Джун так вообще всегда — унижая, ставя в группу с настоящими гениями, теми, кому чтобы танцевать, даже думать не нужно было. — А тебе что, отдельное приглашение предоставить? — ухмылка Ёнджуна не сулила ничего хорошего. Рики вздохнул и покорно вернулся в первый ряд, неловко кланяясь тем, кто расступался перед ним. Парню нравились уроки Джуна, несмотря на то, что учителем он был не лучшим. От хореографий Чхве несло стилем и «крутостью», той же, что мелькала в заклёпках чёрной кожаной куртки Ники, в спешке брошенной на голову сопящему над стойкой регистрации Бомгю. Биты постучались в грудь; Нишимура раскинул руки, впуская их, готовясь слиться с хриплым голосом исполнителя, целиком и полностью сжаться до точки-завитушки на нотном стане, став воплощением музыки, диким и своевольным, удерживающим контроль над каждой частичкой разгоряченного тела. Может, так он раз и навсегда уничтожит захлёбывающегося в «трагичных стечениях обстоятельств» сироту. За спиной остаются мокрая подушка на постели Сону и пыльный шкаф директора приюта. Перед глазами пугающе взрослое, едва различимое в запотевшем стекле отражение.

***

— Знаешь, я уверен был, что ты струсишь, — парень с длинными волосами развалился на банкетке в душной раздевалке. Меж тонких губ пьяным светлячком в полумраке свисала закрутка. — Не суди по себе, Бомгю, — закатил глаза Джун, плюхнувшись на пол, подпирая спиной занятую долговязым другом банкетку. Алые кончики свеже-покрашенных волос слегка влажными прядями спускались на лоб. Сегодня старших было только двое (поэтому Нишимуре пришлось отдуваться, выполняя чьё-то чужое поручение), но Ники предпочёл бы толпу и замкнутое пространство танцевального зала интимной атмосфере полуночной беседы. В компании привычно переругивающихся парней душу скребло одиночество. Интересно, Чонвон испытывает нечто похожее, когда они с Кимом сталкиваются во мнениях, порождая статическое электричество пустыми угрозами? — Я не чувствовал страха, скорее презрение, — его первый клиент наверняка был немногим старше самого Рики, но синяки на веках и жёлтая кожа превратили довольно симпатичного студента в старика. — Они бывают довольно жалкими, но не совершай ошибок милосердия. Каждый сам делает выбор. Мы их ни к чему не принуждаем, — Бомгю хихикнул, и Ники поморщился. Ему и в голову не приходило размышлять о том, насколько правильно то, чем они занимаются. Просто потому, что во вселенной японца нет места для роскоши этических идей. Эту чепуху вместе с многотомниками философских талмудов Нишимура оставит Сону. — Мне не было его жалко, — спокойно ответил Рики. — Просто от парня воняло, и он выглядел так, будто готов на всё ради какой-то пары таблеток. Ёнджун расхохотался, запрокидывая голову назад. Бледная кожа на ярко выраженным кадыке натянулась. Алые пряди мазнули закованного в облегающий кроп-топ Бомгю по животу, вызывая истеричное хихиканье. — Какой-то пары таблеток? Ты за них получил нехилый такой процентик, — и вправду. Несмотря на то, что большая часть отошла Джуну, карман джинсов приятно грела купюра с десятитысячным номиналом. — Готов на всё... — протянул Бомгю после очередной затяжки, частично уплывший в сизый сладкий космос. Грести вслед за ним Ники не хотелось. — И что бы ты сделал, если бы он и в самом деле... позволил тебе всё? Нишимура скривился. Вседозволенность. То, о чём он и мечтать не смел. Перейдя в среднюю школу, японец стал грозой приюта, ставя ультиматумы тем, кто косо смотрел на него и принадлежащие ему крохи материального мира. Пару лет назад даже в самом деле переломал пару костей их с Сону соседу по комнате, неосторожно высказавшемуся на тему дальнейшей профессии переходящего в выпускной класс Кима. Что Рики испытывал в тот момент? Гнев. Громкий, кипящий, скопившийся в нём за все годы игр в трусливые кошки-мышки. Гнев на самого себя. — Всерьёз задумался, смотри-ка. Неужели тебе приглянулся тот торчок? — противный голос Гю вывел из транса. — А ты только и думаешь о том, чтоб потрахаться, — горько усмехнулся Джун, неожиданно защищая их нового коллегу. — Прости, мелкий, забыл предупредить, чтоб ты уши закрыл. — И всё-таки, Ники, если бы он предложил, ты бы его ... — Ёнджун приподнялся и пихнул парня локтем в желудок. Бомгю охнул, сгибаясь и роняя травку, которую так и не успел выкурить до конца. — Блять, ты нам сейчас диван прожжёшь. За обивку сам платить будешь, — прежде пребывавший в неплохом настроении лидер, похоже, достиг своего предела. — Это не диван, а банкетка, — неожиданно трезво возразил младший Чхве, а подобравший упавшую самокрутку Джун занёс её в миллиметре над тонкой кожей запястья друга. — Испытываешь моё терпение? Хочешь проверить, сколько я продержусь, прежде чем, наконец, разобью твоё раздражающее ебало? Нишимура неловко встал, разминая затёкшие плечи. Он получил свои первые десять тысяч йен, которые потратит с умом. Хёна-сладкоежку ждёт настоящий праздник-извинение за то, что случилось в его предыдущий день рождения. — Ёнджун-и, ты и сам прекрасно знаешь, что ничего не сделаешь, потому что боишься моего папочку Чхве. Затянувшись чужой самокруткой, лидер потянул парня за отросшие, как у девчонки, волосы. Гю прикусил губу в попытке сдержать болезненный стон. Пожалуй, причёска была единственным, что Рики в нём нравилось. Младший попятился к двери. — Да, неслабо тебя унесло с пары банок пива и детской порции травки, — последнее звучало как оксюморон. Наверное, у Ники всё же были какие-то границы правильного и неправильного. Продавать наркоту детям ему претило. Надо будет обсудить это с Сону. Или лучше с Чонвоном, а то Ким разозлится. Или даже забеспокоится. Последняя мысль приятно согрела лёгкие. Всё-таки с Сону. Он слабо улыбнулся. — В общем, пока, ребят. А отвечая на твой вопрос, семпай, если бы мог делать что хочу, вытряхнул бы из карманов того нарика всё, что там завалялось, и поехал в парк развлечений. Трахать его я бы точно не стал, меня такое не возбуждает, — выпалив всё на одном дыхании, Ники хлопнул дверью, ретируясь как можно скорее, чтобы не продолжать повисший камнем на шее разговор. — Парк развлечений, господи, он ведь ребёнок совсем. Зачем ты втянул его в это? — Бомгю укоризненно взглянул на склонившегося над ним Джуна. Он умел быть жестоким. — Каждый сам делает выбор, Гю. И ты тоже сделал его сам, — шею обожгли шершавые губы лидера. Он вцепился в плечи Ёнджуна — спасательный круг, утягивающий на дно. Лгать другим легко. Самому себе солгать невозможно. Упираясь расширенными зрачками в трубы на низком, подвальном потолке, задыхаясь исступлёнными стонами, Бомгю плакал.