Poison Apple

I'm bleeding painfully You in the faded film, your gaze that erased me Stay for me — Tomorrow by Together (Opening Sequence)

Рики судорожно глотает воздух, но кислород не поступает в кровь, отказываясь от Нишимуры так же, как все, кто его окружает. Он бежит по наклонной, преодолевая метры невысказанных «Прости», с каждой минутой всё ближе к тому, кого ненавидел. «Чудовище», — Ники падает на траву, прижимаясь щекой к горячей земле. Искривлённая тень нависшей над ним телебашни оберегает от раскалённого вечернего солнца. В висках неравномерно тикающая бомба: отсутствие ритма сводит с ума. Вокруг люди, много людей, больше, чем слов, трусливо спрятанных в глубине грудной клетки. Компания загорелых студентов в широких штанах пускает по кругу бутылку арбузного сока, пожилая пара с головами белее снега, улыбаясь, фотографирует вышку — один из главных символов Нагои. Будто издеваясь над Нишимурой, на тонком стволе высвечиваются разноцветные символы: «Сохраняй в веру в завтрашний день, в нём обязательно встретишь счастье». Шум толпы обнимает, лаская кожу, возвращая в реальность напоминанием о том, зачем он проделал весь этот путь. В попытке добраться до Сону, Рики лишь отдаляется от самого себя. Почва ускользает из-под неловких подошв осиротившех кед, мир рушится, и сквозь толщину закрывшего чувства шлема Нишимура слышит собственный крик — обращённый в пустоту, которую ничто не способно заполнить. Беспомощность раздражает. «Это твоя вина», — эхом отдаётся в сознании. Не успевая подумать, он бросается в пекло, собой латая прорехи в рушащихся стенах. Омерзительно. Он снова не сумел ничего изменить. Он снова один. — Игры с огнём не для малышей, знаешь ли, — улыбка рыжеволосого демона пугает больше, чем раздражённое пыхтенье за спиной. Спеленавший запястья Ники парень пытается справиться с проволокой, но та не желает развязываться, оставляя всё новые и новые царапины, вызывая тяжёлый вздох у лидера: — Блять, почему вокруг одни рукожопы… Пока Ёнджун отворачивается, отбивая ногой такт играющей в мыслях мелодии и делая глубокую затяжку, Нишимуру дёргают вверх, поднимая на ноги. Тёплый шёпот мажет ухо: «Ты сам вырыл себе могилу, придурок. Я пытался тебя спасти». Спасти?! Подлым ударом в спину и обсуждением расправы? Рики передёрнул плечами, делая шаг вперёд — подальше от психа, выполнившего, наконец, приказ мужчины и освободившего Ники от кусающихся оков. Бугры мышц простуили на обнажённых руках рыжеволосого. Рваная чёрная майка блеснула неоном какого-то китайского кандзи (иероглифа). Ники не успел среагировать на тяжёлый кулак, без предупреждения впечатывающийся в лицо. Бровь обдало жаром. Струйка крови потекла к ресницам. Ёнджун небрежно встряхнул костяшками, проходясь по невидимым клавишам, присасываясь к сигарете всё ещё покоящейся в пальцах левой руки. Мир под ногами лидера показался Нишимуре твёрже гранита. Ничто не могло согнуть его. Вместо гнева внутри проснулось что-то, похожее на уважение. — За слежку, — ветер бросил ржавую чёлку в глаза, но тот, кого Ники про себя окрестил боссом, не обратил на это внимания, — а теперь танцуй. Или передумал? Вместо ответа подросток зажмурился, нащупывая в душе метроном, способный определить частоту зарождающихся движений. Он даже не попытался стереть заляпавшую воротник кровь — не хотел терять ни секунды. Кто-то из молчаливо наблюдавших за сценой парней включил колонку, басы молотком стучались в рёбра. Вот он, маятник — отсчитывающий секунды со дня, перевернувшего его мир вновь, втоптавшего в грязь надежду, прежде подаренную улыбкой ничего не подозревающего корейского сироты. Сколько раз душа Рики умирала, рассыпаясь на тысячу жалящих осколков — подобно гибкому телу, что сейчас из свирепой реки превращалось в замёрзшее ледяное плато. Покрывалось трещинами-битами, переливами гармоний собиралось вновь. Аккорд за аккордом он воскрешал себя сам. Но всегда — ради одного человека. Того, кто боится смотреть на него, сжимаясь в клубок по ночам. Ангела с обрезанными крыльями, обречённого нести людям боль. Из рук Сону он даже яд примет с благодарностью. И выпьет до последней капли. Кто-то присвистнул, но Нишимура не слышал. Он т а н ц е в а л. Отдавался танцу, потому что, отвергнутый всеми, никому ничему другому отдаться не мог. Фосфоресцирующая вывеска перед входом манила броским английским «RAVE». Лестница вниз, на подземный этаж, будто в бездну. Ники в самом сердце Нагои, перед танцевальной студией, визитку которой ему бросил Ёнджун в тот злополучный вечер. Он вообще-то благотворительностью не занимался. Но решил дать шанс чужому упрямству. «Если проболтаешься о том, что увидел, не спасёшься даже в Северной Корее». Симпатичная школьница с длиннющими волосами, достающими до колен, в мятой спортивной форме, задела Рики, скомканно извинившись, без опаски ныряя в подвал. Парень спустился следом, злясь на неожиданно проснувшиеся сомнения. В конце концов, студия в самом сердце города, ему нечего опасаться, ну, а в крайнем случае, пару крепких пинков он заслужил — после всего, что наговорил старшим. Ярость утихла, и за ней пришёл стыд, склизким червём перекатывающийся под ложечкой. Пара пролётов, пустая корзина для зонтиков, планшет регистрации (абсолютно бесполезный в случае Нишимуры, у которого даже телефона, чтобы считать код, спасибо перестраховщику Сону, не было), низкая арка входа. За стойкой развалился парень с длинными, тёмными волосами и изящным лицом, словно высеченным из мрамора. Обманчиво хрупкий, вызывающий в Рики отголоски забытого раздражения. — Кто это к нам пожаловал, неужели ненормальный сталкер собственной персоной? — Бомгю даже не шелохнулся, продолжая гипнотизировать потолок, с комфортом откинувшись на спинку кожаного кресла. — И как раз когда я дежурю. Нишимура молчал, сквозь стеклянную дверь вглядываясь в полумрак танцевального зала, заполненного сосредоточенно отрабатывающими движения учениками. Спустя несколько томительных минут так и недождавшийся ответной реакции Гю переменил позу, приподнимаясь и опуская локти на высокую стойку, сверля Рики взглядом снизу вверх. — Зачем пожаловал? — бровь сама собой дёрнулась вверх. Серьёзно? Зачем? Это разве не очевидно? Осознав бесполезность собственного вопроса, администратор простонал, взывая к небу: — Ну почему обязательно в мою смену?! Ники усмехнулся. Длинноволосый не внушал ему страха, хотя стукнуть по башке за карикатурную сцену допроса из фильма про мафиози кулаки всё же чесались. — Это карма, Гю, — из-под стойки вынырнул Ёнджун, и Нишимура подавился воздухом. Чем лидер там занимался, он знать не хотел. Сегодня на рыжем была та же чёрная безрукавка, но что-то в его облике отличалось от расслабленного тигра, которым он предстал неделю назад. — Объясни мелкому принципы работы студии и пусти на хип-хоп к Самураю. Ёнджун повернулся к Рики: — Если хочешь танцевать в моей команде, технику придётся подтянуть. Хотя ты и так уже превосходишь некоторых, принятых за красивое личико, — похвала, пусть даже брошенная походя, всколыхнула рой радости где-то внутри. Не то чтобы Ники был избалован тёплыми словами. Скорее, наоборот, чтобы услышать их, ему приходилось часами наматывать круги вокруг Сону, пока тому не надоедало изображать из себя ёжика. Хотя в последние дни Чонвон часто восхищался решёнными им задачками, найдёнными скукой в потрёпанном учебнике по алгебре. Ещё он восхищался неумело пожаренной курицей (в холодильнике Яна, кажется, отродясь не было ничего, кроме растворимых раменов и мороженого, а растущий организм требовал нормальной еды). И даже за то, что вынес мусор, кропотливо отсортированный Кимом ещё в первый день, а старые картонки отволок на переработку, Чонвон не забыл поблагодарить его. Чёрт, Рики извинился бы перед Паком за недавний взрыв, обязательно, если б умел извиняться. Вспыхнувший Гю вдруг взвизгнул, вынуждая схватиться за ухо забывшего про него Нишимуру: — Ну, хотя бы у кого-то в команде это красивое личико будет, раз уж тебе с генами не повезло, Ёнджун-а, — Ники поспорил бы. Лидер был чуть ниже него, но достаточно одного взгляда на то, как тот держится, чтобы понять: все девчонки в студии по нему сохнут. И мальчишки тоже, наверное. Бомгю же портил впечатление, стоило ему приоткрыть свой очаровательный (спорно) рот. — Ты как со старшим разговариваешь?! — Ёнджун перегнулся через стойку, хватая Гю за рубашку. Опасность, исходившая от лидера в их первую встречу, улетучилась. Нишимура не мог отыскать в глазах парня и намёка на настоящий гнев. Длинноволосый, видимо, тоже, поэтому продолжил нарываться: — Прости-прости, забыл, у тебя возраст уже не тот, надо помедленнее. Хо-тя-бы-у-ко-го-то-в-на-шей-ко-ман, — Рики не сумел сдержать смешок, ловя мимолётное осуждение старшего. Напряжение спало само собой. Возможно, он и вправду сможет найти себя в этом месте. — Пользуешься тем, что у меня сейчас нет времени с тобой разбираться, — Ёнджун попытался закрыть администратору рот, перекрывая назойливый словесный поток, но через мгновение отскочил. — Блять, Гю! Ты мне пальцы обслюнявил. Нишимура хохотал уже в голос. Хотя в памяти слишком хорошо отпечатались тёмный взгляд лидера, рассечённая губа и пакет с шуршащими купюрами. Сирота не настолько глуп, чтобы верить в то, что его с распростёртыми объятиями примут в ближний круг и торжественно нарекут другом. Впрочем, Ники это и не нужно. Он пришёл танцевать. Потому что танец — единственное, чем он может управлять. Рычаг, поддающийся контролю. Пока собственная беспомощность удавкой затягивается на шее, ночным кошмаром ставя на колени перед тем, в кого он так и не смог превратиться, танец возвращает веру — в то, что Рики пройдёт этот путь. Чего бы ему это ни стоило. И на финишной прямой его встретит Сону, мягкий, как весенняя трава, счастливый, как тёплый дождь, ищущий нежность — и находящий её в Нишимуре. Ники не мог жить без танцев. Но без Сону не мог даже дышать.