Poison Apple

You're like a sun, you wake me up But you drain me out if I get too much — The Neighbourhood (Softcore)

tw: завуалированные упоминания насилия, алкоголизма, наркотических веществ, нездоровый ход мыслей (не знаю, достойно ли это tw, но просто важно упомянуть, что логика персонажей обусловлена пережитыми ими событиями и не всегда их выводы рациональны). Ники разучился отпускать людей. В день, когда отец хлопнул дверью, оставив после себя горький привкус вина и поседевшую мать. В погоне за чудом оставил частичку себя на мокром асфальте, так и не сумев докричаться до сутулой спины, завёрнутой в глухой серый пиджак. Не удержал его. П о з в о л и л уйти. Не справился. Разрушил её. Разрушил себя. — Может, это и к лучшему, Рики? Зачем нам папа, шляющийся по девкам? Всё равно от него даже чёртовой йены получить не удастся, — кривя губы в улыбке, мама заливала перекисью его разбитые коленки, смотря насквозь, беседуя с призраком. — Больно, — промычал Нишимура. В уголках глаз скопились слёзы. Болело в груди. — Не дёргайся. Терпи. Хорошо, когда больно. Это значит, что ты ещё жив. У мамы вот давно уже ничего не болит, — она подула на раны, вздыхая. И на что надеялась, посылая этого ангелочка за тем, кто давно перестал верить? — Как думаешь, Рики, это потому что я старая? Девочка, раздвигавшая перед ним ноги, едва окончила среднюю школу. Он бросил себя в её объятия, стискивая растянутый подол платья побелевшими пальцами. Ники пока ещё не понимал, что такое старость. Не понимал, почему после очередной ссоры отец вышел не из себя, а на улицу. — Прости, мама. Прости за то, что не догнал его. Не успел. Я… — на горячий лоб опустилась влажная ладонь. Женщина гладила его механически, второй рукой цепляясь за узкие плечи вжавшегося в неё ребёнка. — Тебе не за что извиняться, малыш. Папе плевать на меня. На тебя. На нас. Ему всегда было плевать. Ты всё равно не в силах ничего изменить. С каждым словом мелкая дрожь, родившаяся внутри, усиливалась. Ники трясло. Он видел широкую улыбку отца, сменяющуюся кривым оскалом: сетка морщин, уродливый шрам над потрескавшейся губой. У Рики был похожий — на плече. Когда мама злилась, она кричала и била посуду. В последнее время мама злилась всегда. И резала руки об осколки, собирая их с почерневшего пола. — Хочу, чтобы мама была счастливой, — звук утонул в складках тёплой одежды, но она услышала его. Опустилась на колени рядом, посмотрела — глаза в глаза. Тёмные зрачки-точки будто мёртвые. Остановились на пороге его души. — Мама счастлива, пока ты рядом, Ники, — это ложь. Он читает это по пальцам, до боли сжавшим его щёки; по ногтям, оставляющим борозды под ушами; по неподвижным, чёрным зрачкам. Когда папа ушёл, она перестала быть счастливой. И виноват в этом Рики, позволивший сбежать от самой лучшей мамы на свете. Её он никогда не отпустит. /// Записка на холодильнике неровным почерком: «Мама наконец-то счастлива, Рики».

***

Нишимуре не нравился Ян Чонвон. Он никогда не выключал обречённо шумящий компьютер, захламлял комнату бумажными коробками из-под рамена и недоеденными шоколадками, а самое возмутительное, знал о Сону куда больше, чем следует. Больше, чем Ники хотелось бы, чтобы он знал. Потому что хрупкого хёна нужно сберечь для себя. Не дать обезумевшему миру украсть его так же, как их первый поцелуй, неловкий, так ни разу и не повторившийся. Прерванный прицельным ударом в живот и обещанием прикончить мелкого за такие шуточки. Нишимуре не нравился Ян Чонвон. Поэтому, стоило Киму оставить их наедине в безобразной каморке, он сразу же лез к «маяку», прощупывая границы его стремительно ускользающего терпения. — Иди погуляй, Рики. Мне надо работать. У меня шесть уроков сегодня, — темноволосое бледное нечто вздохнуло, массируя виски. Иногда Ники казалось, он только притворялся человеком. — Даже не думай выдёргивать провод из розетки. Наученный опытом Чонвон остановил его за секунду до осуществления коварного, но не очень оригинального плана. — Не хочу никуда идти один. Всё равно денег нет, — надул губы парень. — Ну, почитай что-нибудь, — Ян не сильно старше, но между ними глубокая пропасть высотой с осыпавшуюся под языками пламени крышу приюта. — Всю твою мангу я уже прочёл. И почему её так мало на полках?! — он раздражённо пнул чужой стул на колёскиках. Чонвон подпрыгнул от неожиданности, отъезжая от стола: — Читай учебник по математике? — вяло предложил, устав разбираться с капризами мелкого. — Лень мозг напрягать, — Ники подпрыгнул, задевая рукой потолок. Низкий. Жёлтый. С одиноким проводом люстры, свисающим из неаккуратной покрытой копотью дыры. На клавиатуру оседают клубы пыли. Чонвон не выдерживает: — Как ты вообще подружился с Сону? Вы такие разные. — Дай пройти, — невысокий кореец привычно закатывает глаза, хватаясь за спасательный круг — книжку с названием, прочитать которое Нишимура не сможет даже со словарём. Он молчит, загораживая собой выход из комнаты, по ошибке названной библиотекой. Романов тут не наберётся и на половину воспитанников. Правда, не то чтобы кому-то из дет. домовских, кроме Сону, чтение было по нраву. Последний, не получив ответа, решает не тратить время на слова и, полностью оправдывая звание «психа-гайджина», пинает его по лодыжке. Рики охает и возвращает вдвойне — мама учила быть щедрым. Ким пытается вырвать подросшему тонсэну волосы, а Нишимура роняет парня на пузярыщийся линолеум. Он так близко, что слышит тяжелое дыхание корейца, безуспешно пытающегося спихнуть его с себя. — Сэнсэй, они опять дерутся! Подружились. Нишимура пробует незнакомое слово на вкус. Ждёт, пока оно растает на языке, наслаждаясь теплотой сплетённых в танце букв. Пальцы рефлекторно тянутся к брелку на ремне — маленький ангел с порванными крыльями. — Пойду исследовать эту вашу тупую Нагою. Дыра, конечно, но покруче Окаямы. Ян Чонвон облегчённо улыбается. Долгожданное уединение, омрачённое чередой предстоящих уроков. — Будь осторожен, не забудь карту. Если потеряешься, попроси у кого-то телефон позвонить мне. Не ввязывайся в драки, это привлечёт ненужное внимание. Дорогу переходи только на зелёный и… — Да понял я, понял, — мелкий отмахнулся от наставлений новоявленного хёна. А Сону бы сказал: «Надеюсь, ты заблудишься и не вернёшься». Ники улыбнулся своим мыслям. Какие они всё-таки непохожие с этим маяком на обрыве. И что Ким в нём нашёл? Почему решил довериться, ничего не сказав Нишимуре? Он потянулся было в карман за пачкой сигарет, но вспомнил, что кореец конфисковал её почти сразу на правах старшего. До чего унылый летний денёк намечается.

***

Рики заметил их издалека. Затаив дыхание, скользнул вдоль стены и притаился за колонной, борясь со жгучим желанием выйти и сдаться. В плен отчаянному желанию танцевать. Когда-то ему было четыре, мама вставала ни свет ни заря, чтобы приготовить невкусное бенто на обед в детский сад, а у папы не было шрама над верхней губой. Во время ужина телевизор добродушно пыхтел передачами о погоде и спорте. Но однажды отец задержался, и ароматное карри семья принялась грызть уже под бодрый аккомпанемент хип-хопа, играющего в каком-то новом фильме про танцы. Нишимура узнал, что такое ритм. И с тех пор танцевал каждый вечер. Каждое утро. Каждый чёртов день. Внутри столько слов, произнести которые страшно. Но их можно станцевать. «Мама, не кричи больше». «Я люблю тебя». «Давайте вместе построим замок из песка». В тот день он тоже танцевал. «Мама, не уходи». «Останься со мной». «Ты ничем не отличаешься от отца». Липкий страх и вина растекаются по позвоночнику. После Ники думал, что навсегда останется неподвижным. Он застыл — во времени, в себе. Будто сломанные часы. Не хотел отсчитывать минуты. Но забавный кореец с пухлыми щеками, со снежинкой на носу-кнопке вдруг запустил его маятник вновь. И Нишимура сдвинулся с мёртвой точки, вслушиваясь в манящий его ритм — чужого сердца. Бросивший бунтующему мальчишке пару сотен йен за импровизацию на одной из главных улиц города учитель пригласил в студию. А затем разрешил посещать занятия бесплатно — если тот будет убирать зал после других студентов и мыть раздевалку. Сону каким-то образом выбил у директора разрешение покидать приют для Ники и даже возвращаться спустя десять минут после начала комендантского часа. Ито презирал сироту-японца, но почему-то пошёл навстречу. Его счастью не было предела. И хотя протирая запотевшее после тренировки зеркало, Ники боялся встретиться взглядом с собственным отражением, студия стала его любимым местом. После скрипящей кровати Кима, конечно, к которому он забирался под бок, несмотря на протесты. Рики не мог жить без танцев. Но без Сону не умел даже существовать. Группа ребят, растворившихся в тяжёлой музыке из переносной колонки, притягивала внимание. Нишимура прилип к колонне, неотрывно наблюдая за лидером (если он правильно определил роли). Высокий юноша, пропускающий сквозь себя биты, танцующий каждым выступом, каждой клеткой угловатой фигуры. Это не было похоже на то, как двигался учитель. Слишком дёргано, дико. Гремяще. По-настоящему. Рики чувствовал, как сокращаются мышцы, подталкивающие ответить, завязать музыкальный спор с рыжеволосым. И всё же медлил, прячась в тени вот уже больше часа, безмолвно любуясь пульсирующими телами. Музыка прекратилась внезапно, оглушая тишиной, нависшей над заброшенным переулке. — Здесь триста грамм. Всё чётко, — только тут он заметил, что к ребятам подошёл невысокий мужчина в скучном сером костюме. Он с благоговением принял в руки запечатанный пакет и полез за кошельком. Отсчитав приличную пачку купюр, вручил тому, кого Нишимура окрестил лидером. Рыжий ухмыльнулся: — Надеюсь, заказчик останется доволен. Возвраты не принимаем. — С вами приятно работать, Чхве. Вы никогда не подводите, — мужчина поклонился и, сунув пакет за пазуху, развернулся на каблуках. Только тут Ники ощутил дуновение воздуха за спиной, а в следующее мгновение его голова столкнулась с прохладой бетонной колонны. Пинок под коленки, и Нишимура униженно опустился на землю, позволяя неизвестному спеленать собственные запястья. — Кто тебя подослал, придурок? Думал, мы не заметим?! — хриплый голос сочился ядом. Руки саднило. Чтобы связать их, использовали жалящую железом проволоку. — Никто меня не подсылал, — он не был трусом. Но и глупцом не был. Толчок в спину заставил поцеловаться с сухой травой. — Полегче, Бомгю, — к ним приблизился рыжеволосый. — От парня ничего не останется. Лидер присел на корточки, с неподдельным интересом разглядывая Нишимуру — так же, как сам Нишимура разглядывал его несколькими минутами ранее, восхищаясь свободой движений. — Копы? Драконы? — голос сзади не желал успокаиваться. Чья-то нога надавила на спину. «Полегче» Бомгю воспринял прямо противоположным образом. Ники не издал ни звука, поморщившись. — Мальчик совсем зелёный, не припомню, чтобы копы вербовали младенцев. А для драконов не слабоват ли? — рыжий подпёр подбородок ладонями. — Ну, и что мы тут делали? Мимо проходили? Почему-то дружелюбный тон танцора пугал сильнее, чем хриплые агрессивные вопли из-за спины. Ники сглотнул, подбирая слова: — Я смотрел на танец, — лидер приподнял брови. Такого ответа он не ожидал. — Да что ты с ним возишься?! Прикончить его прямо тут, и дело с концом, — Рики похолодел. Ему нельзя умирать. Не сейчас. Он должен защитить Сону. Спасти из бездны, в которую Ким прыгает, словно камень, добровольно рассекающий кромку воды, влекомый неизведанным, чёрным дном. — Я хочу танцевать с тобой, — слова вырываются из горла быстрее, чем он успевает подумать. Давление на спину ослабевает. Кажется, державший его Бомгю опешил. Хохот рыжего щекочет уши: — Вот это амбиции. А потянешь? Игры с огнём не для малышей, знаешь ли, — мужчина, а теперь японец ясно видит, что тот куда старше него, подмигивает. — У меня есть опыт, — отчаяние придаёт уверенности. — Правда? Развяжи ему руки, Гю. Давай посмотрим, на что этот мелкий способен.

***

Чонвон убеждает себя в том, что пялиться в потухший экран компьютера в полной темноте, — предел мечтаний пятницы здорового человека. Вот только где эти двое сирот, заблудившихся в тумане перемен? Стрелки на старомодном, подпирающем стену циферблате перевалили за полночь. Чтобы отвлечься, Ян включает радио. Бабушка вечно так делала. « — …ваше экспертное мнение по поводу инцидента в Окаяме? — Это определённо был поджог. Умышленный. Выбрали время, когда все дети на экскурсии. Не подозрительно ли? — Но кому это нужно?! Такая жестокость. Управляющий Ито был потрясающим человеком, жертвовал больным и нищим, души не чаял в воспитанниках. — Смутные времена настали в Японии. С нынешним правительством ожидать можно чего угодно… — Остальным детским домам и школам тоже следует опасаться попыток поджога? — Самый страшный пожар — у людей в головах. От этого всего проблемы, запомните. — В головах? А я думала, в сердце… »