Сигаретный дым, кофе и любовь одного мафиозника.

***

Боль от потери ребенка — это рана, которую время не лечит, лишь прикрывает тонкой вуалью воспоминаний. Это всепоглощающая тьма, в которой гаснет свет и теряются ориентиры. Нет слов, способных описать эту агонию, этот разрыв души. Каждая улыбка чужого ребенка — как удар ножом, каждое напоминание — как щепотка соли на открытую рану. Мир кажется перевернутым, несправедливым, лишенным смысла. Утрачивается вера в добро и милосердие. Жизнь, когда-то полная надежд и планов, внезапно становится пустой и бесцветной. Воспоминания — единственное сокровище, но и они причиняют страдания, напоминая о том, что уже никогда не вернется. Единственное, что остается — жить во имя памяти, бережно храня ее в сердце, позволяя ей давать силы двигаться дальше, сквозь боль и отчаяние, к новому дню. Десятый день, как нет Уена, а Тэхёну до сих пор кажется, что он живёт в бреду, в зыбком и мучительном сне, из которого не может выбраться. Омега всё ещё не способен принять реальность, в которой его сына больше нет рядом. Поэтому каждое утро, едва рассвет окрашивает небо холодными оттенками серого, пока дом ещё погружён в сон, он покидает постель, тихо одевается и, не позавтракав, даже не пригубив воды, уходит. Он отправляется на кладбище, чтобы вернуться только вечером, перед ужином — обессиленный, молчаливый, чужой даже для самого себя. В первый день после похорон, когда Чонгук проснулся около восьми утра и не обнаружил рядом омегу, его пробрал панический холод. Сердце сжалось в тугой комок, дыхание сбилось. Сначала он думал, что Тэхён где-то в доме. Может, сидит в комнате Уена — в последние дни он не выходил оттуда. Может, стоит на кухне, заваривая себе чай, или заглянул к Юнхо. Но Тэхёна нигде не было. Чонгук поднял на ноги весь дом, проверил каждый угол. Заглянул даже к Вону с Чимином, но там тоже — пусто. Тогда он бросился к видеокамерам наблюдения и, увидев запись, на несколько секунд перестал дышать. На экране, среди тёмной предрассветной серости, Тэхён выходил за ворота. Один. Без машины, без сопровождения, в лёгкой одежде, будто не чувствовал холода. Чонгук в тот момент едва не сошёл с ума. Он поднял людей, приказал проверить все возможные места, куда мог пойти омега. Искал его в храмах, в парках, на пустых улочках, пока наконец не нашёл. Тэхён сидел на холодной земле возле могилы сына, прислонившись к его памятнику, словно надеясь почувствовать хоть тень ушедшего тепла. «Чон Уен из клана Чон. 2007 — 2025. Отец — Чон Чонгук. Папа — Чон Тэхён.» Чонгуку лучше бы умереть, чем видеть перед собой эти вырезанные на камне буквы. Лучше бы исчезнуть, чем смотреть в стеклянные, пустые глаза своего омеги. — Тэ, поехали домой, — его голос прозвучал тихо, мягко, будто он говорил с ребёнком, которого боялся спугнуть. Чонгук осторожно наклонился, пытаясь взять Тэхёна в руки, согреть его, унести отсюда, но… —Отпусти. — Омега отстранился, его голос был осипшим, поломанным, раздавленным тяжестью, которую не способен выдержать человек. —Уходи. Тэхён не винил Чонгука в смерти сына. Он просто не мог сейчас видеть перед собой никого, кто не был его сыном. Чонгук понимал. Поэтому не давил, не настаивал, не говорил лишних слов. Он просто вернулся в машину и остался там, наблюдая за омегой, пока солнце не спряталось за горизонт. Так продолжалось день за днём. Медленно. Тягуче. Будто само время застыло в этой скорби, в этом погребённом под землёй сердце, в этом бесконечном дне, который никак не хотел заканчиваться.

***

Чонгук объявил траур всего на три дня. Три долгих, глухих дня, в которые дом погрузился в тишину, наполненную лишь тяжелыми вздохами, глухими шагами и неслышными мольбами. На четвертый день тишина рухнула. Чонгук собрал всю свою армию. Без лишних слов, без ненужных эмоций — только с одной целью. Найти Себриала. Найти и уничтожить. Ли покинул страну в тот же день, как только узнал, что его безмозглый племянник осмелился поднять руку на члена семьи Чон. Он бежал так, словно пытался скрыться от самой смерти. Но смерть всегда находит тех, кто перешел черту. Чонгуку понадобилось всего два дня, чтобы вычислить его местоположение. В этом ему помог Пак Сонхва, который без колебаний лично вылетел в Штаты, чтобы переговорить с главой ЦРУ. Начальник Центрального Разведывательного Управления нашел Себриала быстрее, чем тот успел осознать, насколько близка его гибель. Он затаился в Португалии, окруженный деньгами, остатками власти и людьми, которые когда-то называли его своим лидером. Но в тот момент, когда за ним пришел Чонгук, никто из них даже пальцем не пошевелил, чтобы защитить его. Чонгук лично отрубил ему голову. В тот день он вернулся домой слишком поздно. Почти под утро. Но прежде чем войти в их спальню, он принял душ на нижнем этаже, смывая с себя кровь врага, запах смерти и пепел мести. Вода текла по его коже, обжигающе-горячая, но даже она не могла смыть с него гнев, не могла утолить ярость, которая все еще бурлила в нем. Когда он, наконец, поднялся наверх и лёг в постель, Тэхён не спал. Омега ждал. Он знал. Он чувствовал. Но не сказал ни слова. Только обнял мужа, прижался к нему, пряча лицо на его груди, и уснул, словно только в этих руках мог найти покой. А утром снова ушел на кладбище. Каждый день он приходил туда, проходя одну и ту же дорогу, делая один и тот же выбор. Сначала — к Феликсу. Потом — к сыну. Он опускался на колени перед надгробием, опирался о холодный камень ладонями, а потом рыдал. Рыдал так, как рыдают только те, у кого уже ничего не осталось. Просил у сына прощения. За то, что не уберег. За то, что не защитил. За то, что привел его в этот мир, полный зла, и не смог удержать в нем. Во время ужина за столом неизменно царила гнетущая тишина. Былая оживленность, наполненная беседами, смехом и легкими поддразниваниями, исчезла, оставив после себя пустоту. Каждый из присутствующих был погружен в свои мысли, разрозненные и бесконечно далекие друг от друга, как звезды в холодном, безмолвном космосе, но сильнее всего Чонгука тревожило не это. Его беспокоило то, что Тэхён отдалился, перестал общаться с родными, даже с Хосоком, которому он доверял больше всех, — это пожирало его изнутри, как неутомимый огонь. И еще одно — Чонгук заметил, что омега больше не принимает свои таблетки. Будто наказывая себя. Будто намеренно разрывая последнюю нить, что еще связывала его с жизнью. — Я давно не видел, чтобы ты принимал лекарства, — осторожно сказал Чонгук, наблюдая за супругом, лежавшим в их общей постели. В голосе альфы звучала кажущаяся небрежность, но за ней скрывалось напряжение. — Принимаю, — коротко ответил Тэхён. Соврал. Чонгук не поверил, но не стал спорить. Дни тянулись в одном угнетающем ритме, и когда моральное состояние Тэхёна оставалось неизменным целый месяц, альфа решился записать его к психологу. Но утром, в тот самый день, когда Чонгук собирался заговорить с ним об этом, Тэхён удивил его. Вместо того чтобы отправиться на кладбище, как делал каждое утро в течении месяца, омега разбудил его нежным поцелуем. — Просыпайся, соня, — ласково прошептал он, тепло улыбаясь. — Пора завтракать. Чонгук приоткрыл глаза и замер, всматриваясь в него. В этих глазах, долгое время наполненных болью и пустотой, появилось что-то новое. Слабое, хрупкое, но такое драгоценное сияние. — Тэ? — неуверенно выдохнул он. — Неужели ты не соскучился по завтракам, которые готовлю я? — с игривой ноткой в голосе спросил Тэхён. — Соскучился, — альфа улыбнулся, поймал его за запястье и легонько потянул к себе, заставляя омегу устроиться рядом. Он обнял его, вдыхая родной аромат, ощущая тепло, которое, казалось, покинуло его навсегда. Чонгук мысленно благодарил Бога за этот момент, но эта радость оказалась слишком хрупкой. Вечером того же дня, когда они возвращались домой после прогулки по аллее, он почувствовал, как что-то неуловимо меняется. — Хорошо, что мы прогулялись, подышали свежим воздухом перед сном, — сказал Чонгук, снимая верхнюю одежду. Тэхён, хитро прищурившись, медленно подошел к нему, скользнул ладонями по его плечам. — Чонгук, — прошептал он, привлекая его внимание. Он обвил руками шею мужа и оставил невесомый поцелуй на его губах. — Давай сделаем это, — игриво подмигнул он. Чонгук удивленно выгнул бровь, чувствуя, как в уголках губ расползается улыбка. — Что именно? — с усмешкой спросил он, заключая омегу в крепкие объятия. — Я хочу еще одного сына. — Тэхён лукаво улыбнулся. Улыбка Чонгука исчезла в ту же секунду. — Тэхён, ты шутишь? — сжав зубы, спросил он, пристально вглядываясь в лицо супруга. — Нет, — спокойно ответил омега, не дрогнув ни голосом, ни взглядом. — Ты ведь тоже хотел сына, — напомнил он, словно это должно было расставить все по местам. Чонгук глубоко вдохнул, пытаясь подавить нахлынувшую тревогу. — Тэ, — он шумно выдохнул, прикрыв глаза на мгновение. — Тогда я не знал о твоем состоянии. Тэхён продолжал смотреть на него с той же уверенностью, от которой альфе становилось не по себе. — Ты прекрасно понимаешь, что тебе нельзя рожать, — тихо, но твердо сказал Чонгук. Омега не ответил. — Ты ведь знаешь, чем это закончится, — голос альфы задрожал от злости, бессилия и страха. Тэхён молчал. Чонгуку казалось, что он сходит с ума. Потому что Тэхён говорил об этом так, будто не осознавал, какую цену ему придется заплатить. Будто не понимал, что если он забеременеет, то этот ребенок станет его смертным приговором. Чонгук прекрасно помнит слова доктора Чхве. Если омега забеременеет, то либо он не выдержит беременности и умрет, либо погибнет ребенок, даже не успев появиться на свет. Чудо случается редко: два из десяти. В 20% случаев выживают и родитель, и ребенок. Остальные 80%… Восемь из десяти. Восемь омег с таким же диагнозом, как у Тэхёна, не выживают. Ребенок тоже. На пятом месяце состояние омеги резко ухудшается. На седьмом — просто останавливается сердце. Иногда беременные омеги не просыпаются после ночного сна. Корея — одна из стран с самой развитой медициной, но даже это не дает гарантий. Тишина между ними становится почти осязаемой, тяжелой, давящей, заполняющей собой каждый угол этой комнаты. — Чонгук… — голос Тэхёна дрожит. Это первое, что заставляет альфу замереть. — Почему ты так боишься? — Омега прикусывает губу, пытаясь сдержать предательскую дрожь в голосе. — Я справлюсь… Я буду беречь себя. Чонгук смеется — тихо, нервно, горько. — Ты говоришь так, будто все зависит только от тебя! — его голос срывается на крик. — Но это не так! Это чертова лотерея, Тэхён! И в ней слишком мало победителей! — Но ведь есть шанс, — шепчет омега. — Пусть и маленький… — Он не отводит взгляда. — Два из десяти, Тэ! — Чонгук задыхается от ярости и страха. — Два! Ты хочешь поставить на кон свою жизнь ради этого? Ради ребенка, который может даже не родиться?! — Я хочу омежку. — Тэхён не сразу отвечает. Тон его голоса меняется — он становится тише, мягче, будто в нем отражается тихая, гложущая боль. — Чтобы у Юнхо был брат, а у нас сын-омежка… Чонгук чувствует, как у него сжимается сердце от боли, страха и паники. Он не хочет ругаться с Тэхёном. Не хочет кричать. Тэхён ведет себя как ребенок, словно не понимает, насколько все серьезно. — А я не хочу жить без тебя, — выдыхает альфа. Тэхён замирает. Чонгук делает шаг вперед. Его пальцы дрожат, когда он касается лица супруга, заставляя его посмотреть на себя. — Я не хочу выбирать между тобой и ребенком. — Он сглатывает, пытаясь совладать с голосом. — Я не хочу ложиться спать и бояться, что утром ты не проснешься. — Он шумно вдыхает, сжимая челюсти. — Я не хочу приходить в пустой дом. — Голос его становится хриплым, срывающимся. — Я не хочу… терять тебя. — Прости… — едва слышно шепчет Тэхён. Омега моргает, и по его щекам медленно текут слезы. Чонгук тянет его в свои объятия, крепко прижимая к себе, будто пытаясь растворить его в себе, вобрать в свою плоть и никогда, никогда больше не отпускать. — Давай больше не будем поднимать эту тему? — его голос дрожит, наполненный отчаянием. — Пожалуйста, Тэ… Тэхён не отвечает. Он просто зарывается лицом в грудь мужа, слушая, как сильно, как неровно бьется сердце любимого.

***

Спустя три дня после их спора Тэхён объявляет Чонгуку о своем решении. — Я хочу некоторое время пожить в Европе, — говорит он спокойно. Слишком спокойно. Чонгук, только что вышедший из душа, замирает на мгновение, вытирая волосы полотенцем. Слова омеги не сразу находят отклик в его сознании. Он бросает полотенце на стул, поворачиваясь к Тэхёну. — Хорошо, — кивает альфа, будто все так и должно быть. — В какую страну ты хочешь? — Пока не решил, — отвечает Тэхён задумчиво, продолжая перебирать в комоде какие-то документы. Чонгук тут же начинает суетиться, цепляясь за идею, как за спасательный круг. — Мы можем поехать в Италию или во Францию… Хочешь в Лондон? Чимин скоро туда вернётся, заканчивать последний курс. Мы могли бы проводить время вместе по вечерам, ему тоже не будет одиноко. — Чонгук… — Тэхён медленно вдыхает, пытаясь сохранить спокойствие, но альфа его не слышит. — Я сразу отдам распоряжения секретарю, — продолжает Чонгук, обдумывая план. — Нужно подготовить охрану, арендовать дом… Или лучше купить? Виллу с видом на океан? Ты же любишь воду… — Чонгук, — голос омеги дрожит, но альфа все еще говорит, теперь уже сам с собой, перебирая в голове варианты перелета. — Я еду один. — Его безэмоциональный голос, пронзает воздух, как лезвие ножа. Чонгук замолкает. — Что? — нахмуривается он, вглядываясь в лицо супруга, будто ожидая услышать, что ослышался. — Я не хочу, чтобы ты ехал со мной. — Глухая, удушающая тишина окутывает комнату. Чонгук переводит взгляд на омегу, а затем медленно моргает, будто пытаясь осмыслить сказанное. — Я… я не могу здесь больше находиться, Чонгук, — Тэхён говорит тише, но в его голосе звучит едва сдерживаемая боль. — Этот дом… этот город… Я везде вижу его. — Мы можем переехать. Вместе. — Чонгук делает шаг вперед, голос его становится тверже, но в нем сквозит мольба. Он и сам об этом думал — уехать с Тэхёном, найти место, где омега смог бы хоть немного отвлечься. — Нет, — отрезает Тэхён. В его голосе — сталь, и Чонгук чувствует, как внутри что-то трескается. — Я не хочу, чтобы ты летел со мной. Альфа смотрит на него, оцепенев. — Ты хочешь уйти от меня, — он кивает, медленно, почти незаметно, сжимая челюсть так сильно, что скулы сводит судорогой. Тэхён не отвечает. И это молчание обжигает хуже крика. — Ты хочешь бросить меня, потому что винишь?! — голос Чонгука дрожит, он не узнает самого себя. В горле застревает тяжелый ком, мешая дышать. — Не говори так, — Тэхён резко вскидывает на него взгляд — в нем плещется столько боли, что Чонгук чувствует, как почва уходит из-под ног. — А как мне говорить? — голос Чонгука срывается, и в нем слышны горечь и злость. — Ты уезжаешь и не хочешь, чтобы я был рядом. — Здесь я не могу дышать, — Тэхён смотрит на него, и в его глазах столько усталости, что Чонгуку становится не по себе. — И я знаю, что если ты поедешь со мной, ты не дашь мне остаться наедине с собой. — Как ты там будешь жить в одиночестве? — он не хочет отпускать Тэхёна одного. Он хочет быть рядом. Он вообще не хочет его отпускать, зная, как сильно тот тоскует по сыну. Альфа стискивает зубы. Его грудь сдавливает неприятное, болезненное чувство. Тэхён делает глубокий вдох, словно набираясь смелости. — Этот вопрос я уже решил, — говорит он, чуть тише, но не менее уверенно. — Юнхо полетит вместе со мной. С сентября он будет учиться в Европе. — Значит… — Чонгук криво усмехается, но в его усмешке нет ни капли веселья. Только горечь. — Ты все уже решил без меня. Без моего согласия забираешь у меня моего сына, да еще и сам убегаешь? — Он нервно смеется, но этот смех звучит натянуто, почти с надрывом. — Год. — Тэхён смотрит прямо ему в глаза, не отступая. — Мне хватит года, чтобы прийти в себя. Я тебя не бросаю, — продолжает омега, и в его голосе звучит мольба, будто он хочет, чтобы Чонгук понял, чтобы не злился, не ненавидел. — Просто хочу немного пожить отдельно от тебя. Тэхён убегает.

***

После долгой, изматывающей ссоры Тэхёну всё же удаётся уговорить мужа. Чонгук, несмотря на внутреннее сопротивление, принимает решение лично сопровождать омегу в Париж на своём самолёте. Три дня он, неохотно, но настойчиво, решает все вопросы, связанные с жильём, словно надеясь, что, обустроив для Тэхёна новый дом, сможет хотя бы немного облегчить собственное беспокойство, но на душе у альфы по-прежнему тяжело. Всё внутри него кричит против расставания, против этой вынужденной разлуки, но он подавляет эмоции, оставляя на своём лице лишь ледяную маску безразличия. Единственное, что хоть как-то его успокаивает — это мысль о том, что рядом с Тэхёном будет Юнхо. Для младшего сына этот переезд не стал тяжёлым решением. Он был готов отправиться хоть на край света, если того пожелает папа. В его глазах не было сомнений — лишь полная уверенность в том, что так будет лучше. Лучше для Тэхёна. И ради этого он без колебаний принял новое будущее, не задумываясь о собственных чувствах. В день вылета Тэхён долго не выходит из ванной комнаты, заперевшись изнутри. Он стоит перед зеркалом, сжимая в дрожащих пальцах тест на беременность, сделанный ещё несколько дней назад. В тот день омега впервые за долгие недели позволил себе улыбнуться, ощутив слабый проблеск надежды среди бесконечной тьмы. Он захотел вновь обрести душевный покой, словно жизнь дала ему ещё один шанс. Сначала Тэхён застыл в прострации, не понимая, как они могли это допустить. Но затем память услужливо подсунула воспоминание — месяц назад, до гибели Уена, одно утро, когда они с Чонгуком вместе принимали душ. Утро, которое началось с обычной заботы, а закончилось страстью, затмившей разум. Они забыли обо всём. О защите, о последствиях — не потому, что хотели пренебречь, а потому, что просто не задумывались. В тот момент ни омега, ни альфа не утруждали себя мыслями о последствиях. Тэхён ежедневно принимал противозачаточные таблетки, и Чонгук это знал. Но в тот день всё пошло не так. Омега не успел их выпить, а альфа даже не вспомнил о них. Последнюю неделю Тэхён ощущал себя измождённым — его преследовала постоянная усталость, утренние приступы тошноты изматывали ещё сильнее. Он прекрасно знал эти симптомы. Они не были для него новостью, он переживал их прежде — тогда, когда носил под сердцем своего первенца. И потому в один из вечеров, возвращаясь с кладбища, он зашёл в аптеку и купил тест. Ответ был очевиден, но даже зная его, Тэхён не мог сдержать подступившие слёзы. Омега считал это знаком. Даром, посланным свыше. Бог не мог отнять у него старшего сына и оставить с пустотой в сердце. Вместо утраты он даровал ему новую жизнь. И Тэхён был уверен — это будет омежка. Такой же тёплый, добрый, как Уен. Омега также знал, что Чонгук будет против. Альфа не согласится, потому что боится за его жизнь. Потому что беременность слишком опасна для него. Но Тэхён верил в своё тело, в своего малыша. Бог не мог бы дать ему ребёнка, зная, что он не выдержит. Значит, в этом есть смысл. Поэтому он решил промолчать. В тот день Тэхён осторожно прощупал мнение Чонгука о ещё одном ребёнке, но стоило услышать категоричное «нет», как омега понял — говорить альфе правду бессмысленно. Он не станет умолять, не станет доказывать свою правоту. Просто уедет. Уедет в другую страну и родит ребёнка без его согласия. Но как объяснить внезапный отъезд? Как заставить Чонгука поверить? Тогда Тэхён придумал отговорку — дом, пропитанный воспоминаниями, стены, в которых всё напоминает о потерянном сыне. Но это была ложь. Он бы никогда не покинул место, где остался запах его ребёнка. Он бы не смог. Но теперь внутри него растёт новая жизнь, требующая защиты. Жизнь, которую он выбирает, несмотря ни на что.

Франция. Париж.

Такси стремительно мчится по вечернему Парижу, рассекая мягкий свет фонарей, отражающийся в мокром асфальте. Тэхён молча смотрит в окно, наблюдая за тенями, скользящими по стенам старинных домов, за влюблёнными парами, прогуливающимися вдоль набережной, за беззаботным смехом людей, сидящих за столиками уличных кафе. Город живёт своей привычной жизнью, не подозревая, что в этой машине кто-то тихо прощается с прошлым и с затаённой надеждой смотрит в будущее. Когда они подъезжают к дому, воздух уже наполнен свежестью приближающейся ночи, лёгким ароматом цветов, доносящимся из ближайшего сквера. Чонгук первым выходит из машины, молча идёт к багажнику и достаёт их чемоданы. Его движения размеренны, почти ленивы, но внимательный взгляд мог бы заметить, как крепко он сжимает ручку чемодана, словно пытаясь удержать не только вещи, но и сам момент, который неизбежно ускользает. Альфа мог бы снять для них квартиру в самом центре Парижа, в роскошном районе с панорамным видом на Эйфелеву башню, с дизайнерским интерьером, кричащим о статусе и богатстве. Но он выбрал нечто другое. Место, где Тэхён и Юнхо могли бы чувствовать себя защищёнными. Без камер, без чужих взглядов, без напоминаний о мире, к которому Чонгук привык, но который был чужд его семье. Квартира находилась в элитном доме, пропитанном историей Парижа. Высокие потолки с изящной лепниной, панорамные окна, за которыми открывался потрясающий вид на набережную Сены, где неспешно проходили вечерние прохожие. Просторная гостиная дышала сдержанной элегантностью: огромный белый диван, уютный, но не загромождающий пространство, мраморный камин, в котором можно было зажигать живой огонь, картина в массивной золотой раме — не старомодная, а подобранная со вкусом, гармонично вписывающаяся в общий стиль. Полы из натурального дерева приятно поскрипывали под ногами, в воздухе витал тонкий аромат дорогого воска. Приглушённый свет дизайнерских ламп создавал ощущение уюта, мягко заливая пространство тёплыми оттенками. Кухня — настоящее воплощение изысканности. Тёмные мраморные столешницы отражали свет, встроенная техника делала пространство минималистичным, но функциональным. Винный шкаф, скрытый за стеклянными дверцами, манил переливами благородных вин. А ванная комната и вовсе казалась уголком спа-салона: просторная, с тёплой подсветкой, глубокой ванной, в которой можно было утонуть в мягкой пене, и с душем с эффектом тропического ливня. Комната Юнхо была создана для комфорта и свободы. Современный дизайн, просторная кровать, удобная рабочая зона с массивным деревянным столом, мягкое кресло, идеально подходящее для чтения или игр. Проектор, на котором он мог смотреть фильмы, наполняя комнату кинематографическим волшебством. За окном — вид на зелёный парк, где он мог гулять после школы, вдыхая чистый воздух и забывая о суете мегаполиса. Комната Тэхёна была другой. В ней не было строгих линий или ярких акцентов, лишь утончённая гармония уюта и изысканности. Мягкие пастельные оттенки, приглушённый свет, шёлковые шторы, которые плавно колыхались от лёгкого ночного ветерка. Балкон, выходящий в сторону тихого двора, где по утрам можно было пить чай, слушать, как оживает город, и позволять себе короткие мгновения покоя среди новой, ещё не привычной, но уже такой важной жизни. Чонгук уезжает обратно в Корею спустя три дня, оставляя за спиной Париж, наполненный эхом его шагов, и своего самого дорогого человека. Он оставляет мужа на сына, надеясь, что тот сможет дать Тэхёну ту поддержку, которую он сам больше не вправе ему навязывать. — Позаботься о папе, — прощаясь, сказал он младшему с осадком тяжести в голосе, словно каждое слово давалось ему с усилием. — Не волнуйся, — уверенно ответил Юнхо. За этот месяц мальчик тоже изменился. В его взгляде больше не было прежней беспечности — он стал серьёзнее, взрослее и чувствовалось что может взять на себя ответственность. Он отвечал на каждое слово родителя с той уверенностью, которая не оставляла сомнений: он действительно позаботится о Тэхёне. Чонгуку было трудно поверить, что он уезжает. Что в ближайшее время он не увидит их, не услышит голоса Тэхёна рядом. С ним прощаться было тяжелее всего. Долго и болезненно. В груди жгло, словно воздух пропитался горечью их разлуки. Он чувствовал, как что-то внутри него неумолимо рушится, но не мог ничего исправить. Он бы остался, не раздумывая, если бы омега позволил, но Тэхён был упрям и холоден. — Не надо каждый раз звонить мне, — отмахнулся он от альфы, словно от назойливой мухи, но голос дрожал, выдавая правду, которую он не мог позволить себе озвучить. — И не приезжай сюда без предупреждения. Будет лучше, если вообще не появишься. Чонгук смотрел на него с болью, с отчаянной попыткой найти в его словах хоть тень лжи. Едва сдерживал желание схватить, прижать к себе, умолять не говорить этого. Внутри всё сжималось, сердце билось слишком быстро, разрывая грудную клетку, но он не мог больше бороться. Тэхён сам отталкивал его. — Ты жесток, — с трудом проглотив комок в горле, выдохнул Гук. В глазах застывшая сталь, но внутри — лишь развалины. — Ты так беспощаден со мной. Тэхён знал, насколько сильно ранит его словами, но разве у него был другой выход? Если бы Чонгук узнал правду, он бы не позволил их ребёнку родиться. А Тэхён всей душой жаждал этой новой жизни, он верил, что всё будет хорошо. Верил, даже несмотря на то, что эта вера давалась с таким трудом, когда он видел боль в глазах любимого. — Просто уезжай, — попросил он, отворачиваясь, чтобы не видеть выражения лица Чонгука. — Я буду скучать, — тихо сказал он, прежде чем осторожно коснуться губами губ Тэхёна. Последний поцелуй. Пропитанный нежностью, болью и безысходностью. Омега не ответил. Просто стоял, не двигаясь, словно если позволит себе откликнуться, то уже не сможет отстраниться. После ухода Чонгука Тэхён медленно опустил руку, которой так и не решился потянуться за ним, не смог удержать, не смог сказать того, что действительно хотел. Дверь закрылась, и вместе с этим что-то внутри него сломалось окончательно. Омега тяжело выдохнул, опираясь лбом о холодную поверхность, будто пытаясь впитать в себя остатки его тепла. Закрыл глаза, позволяя слезам бесшумно стекать по щекам. Горячие капли, будто выжигающие кожу, оставляли после себя лишь пустоту. — Прости, — одними губами прошептал он, зная, что есть вероятность больше никогда не увидеть друг друга. Голос сорвался, растворился в тишине, которую уже не мог нарушить даже гул шагов уходящего Чонгука.

***

Два месяца в Париже пролетели незаметно, словно песок, ускользающий сквозь пальцы. Время вело себя коварно: то замедлялось, становясь вязким, как осенний туман, то ускользало, растворяясь в суете повседневных забот. Казалось, ещё вчера Тэхён ступил на эту землю, а теперь, едва успев моргнуть, он уже вступил в третий месяц беременности. Он понимал, что долго скрывать своё состояние от Чонгука не удастся. Каждый день напоминал о приближении неизбежного, и поэтому Тэхён решился довериться Юнхо, но мальчик… мальчик не был готов к этому. Когда Юнхо узнал правду, его мир будто треснул, распадаясь на осколки, которые больно вонзались в грудь. Он не находил себе места, не знал, как принять эту реальность, как бороться с собственными страхами. Дни сливались в одно сплошное беспокойство, а ночи становились пыткой. Он метался, искал выход, но все пути оказывались тупиками. Он просил. Он умолял. Он плакал. — Что будет со мной, если ты умрёшь? — хрипло спросил Юнхо, сжав кулаки так, что ногти впились в ладони, оставляя на коже багровые полумесяцы. — Я не понимаю, почему ты так поступаешь со мной, папа. Неужели ты не думаешь обо мне? Ты так отчаянно хочешь этого ребёнка, что забываешь, что у тебя уже есть сын. Я. Твой сын — Юнхо. — Его голос дрожал, но он не пытался скрыть эмоции. — Папа, прошу тебя, откажись от него, — сорвался он, цепляясь за последнюю надежду, за единственную возможность остановить то, что, как ему казалось, разрушит их семью. — Подумай обо мне, об отце. Он ведь не переживёт этого. А я… я стану сиротой. Эти слова резали сердце Тэхёна, оставляя невидимые, но глубокие раны. Ему хотелось закрыть глаза, закрыться от этой боли, от отчаяния сына, но он знал: если дрогнет хоть на мгновение, если даст слабину — всё рухнет. Поэтому он сжал губы, став непробиваемой скалой. — Со мной всё будет хорошо, — твёрдо произнёс он, хотя сам до конца не верил в эти слова. — Я не оставлю ни тебя, ни твоего отца. Юнхо не поверил. Его нутро восставало против этих пустых обещаний, которыми взрослые так легко кормят детей, лишь бы те не плакали. Но он пообещал. Пообещал молчать. Даже если кто-то приставит к его голове пистолет. Но этого обещания хватило ненадолго. Две недели. Всего две недели он носил в себе эту тяжесть, прежде чем сломался. Не выдержав, он дрожащими пальцами набрал номер Сокджина. Тот всё это время находился в Швейцарии, куда улетел сразу после похорон Уена, не изменив своего решения остаться в Европе. Когда Юнхо позвонил ему тем вечером, омега мгновенно понял: что-то случилось. В его голосе звучала тревога. Дрожь. Едва скрываемый страх. Ким не колебался. В тот же день он сел в самолёт.