Сигаретный дым, кофе и любовь одного мафиозника.

***

Уен танцевал так, словно весь мир исчез вокруг, оставив лишь его и музыку. Его тело извивалось, как пружина, готовая в любой момент разжаться в бурю эмоций. Каждое движение было грациозным и одновременно страстным. Когда он делал очередной поворот, мышцы на лбу напрягались, а капли пота стекали по вискам, оставляя на коже блестящий след. Адреналин зашкаливал, когда он легко и невесомо поднимался на носочки, а затем резко двигал бёдрами, вызывая трепет в каждом зеркальном углу студии. В ритме музыки, пробирающейся сквозь динамики, его мысли гудели, словно далёкая гроза, но в то же время пустота в голове дарила ощущение свободы. Омега не знал, что происходит за пределами зала, — только пульс и ритм музыки искрились в его венах. Тонкие линии его тела выделялись на фоне света — каждый изгиб и поворот напоминали живопись, созданную спонтанно, но с глубоким внутренним смыслом. Он танцевал с безмолвной страстью, и казалось, даже воздух вокруг него вибрирует в унисон с музыкой. Чон Уен был омегой, чьё обаяние и уверенность притягивали взгляды, но за этой яркой оболочкой скрывался сложный характер. Никогда не испытывая отказа в желаниях, в свои семнадцать лет омега чётко знал, чего хочет, и всегда этого добивался. Его жизнь напоминала безмятежный океан, где каждый день открывал новые возможности, а каждый каприз находил своё удовлетворение. Уен не был избалованным — просто вырос в мире, где его желания легко воплощались в реальность. Вокруг него сновали такие же, как он, друзья — уверенные в себе, выходцы из обеспеченных семей, с лёгким презрением в глазах ко всему, что напоминало о слабости. Они собирались в уютных кафе, делая ставки на то, кто быстрее достигнет успеха в игривой гонке жизни, игнорируя тех, кто не вписывался в их мир. Коэффициент полезного благополучия был высок, но истинная ценность отношений оставалась под завесой. Омега смотрел на бедных людей как на тех, кто не способен взять жизнь в свои руки, его сердце не знало сострадания — лишь воспоминания о том, как легко окружающий мир покорялся его капризам. Больше всего Уен любил танцевать. Какими только стилями он не увлекался: балет, классика, восточные танцы, уличные направления — для него главное было именно искусство движения. В младших классах он пробовал себя в музыке, шахматах, бейсболе, волейболе, но ничто не привлекало его так, как танцы. Неважно, какой именно стиль, — каждый из них был для него своеобразным языком, открывающим новые границы самовыражения. Каждое утро омега просыпался с мыслями о том, как проведёт день, какие новые движения хочет освоить. Его комната стала мини-студией, где зеркала отражали не только его физическую сущность, но и стремление к совершенству. Настоящим благом стали для него школы танцев, куда он уходил после уроков. Каждое занятие приносило ему удовольствие. Он тренируется уже больше часа, но движения, которые омега пытается усвоить, никак не поддаются его телу. Уен падает на паркет в позе звезды и пытается восстановить дыхание с закрытыми глазами. Не получается. Не удаётся избавиться от тёмных мыслей, которые уже неделю роятся в его голове. Омега не оставит это просто так. Если он пустит всё на самотёк, то перестанет быть Чон Уеном. Он избавится от этого выродка, несмотря на то что это невинный ребёнок. Лежащий чуть поодаль телефон вибрирует, оповещая о новом уведомлении. Омега несколько раз перекатывается, добираясь до мобильника. От: Shoni Время: 17:40 «Есть один подпольный клуб, там документы не нужны. Им лишь бы клиенты с деньгами были. Может, сходим?» Время: 17:41 «Я нашим уже сообщил, они согласны». Время: 17:45 «Почему не отвечаешь? Я же вижу, что ты в сети». Уен не отвечает на сообщения друга. Он встаёт, собирает свои вещи и направляется в душ студии.

***

Юнги довёз Тэхёна до квартиры, так как ему было по пути, и к тому же он не хотел отпускать омегу с большим чемоданом на такси. Вчера вечером Тэ отправился в свою квартиру и вместе с Субином устроил генеральную уборку. Тэхён отказывался от его помощи, но тот настоял, сказав, что ему всё равно нечего делать дома до прихода Хосока. Альфа в последние дни поздно возвращался. В процессе уборки омеги познакомились ещё ближе. Также Тэхён узнал, что Субин является старшим братом Чхве Ёнджуна — лучшего друга Ли Минхо. Однако его отношение к омеге не изменилось, что очень порадовало Субина. Чхве не хотел бы портить отношения с Тэхёном, зная, что тот — хороший человек. К тому же, Субин не особенно ладит с младшим братом: они почти не общаются и пересекаются всего два-три раза в год в отчем доме на семейных праздниках. Разложив вещи по шкафам, Тэхён отправился в душ, размышляя о том, что ему нужно купить кое-какие вещи для квартиры. После водных процедур он поставил чайник, чтобы заварить травяной чай из корня пиона, который посоветовал доктор Чхве. Врач уверял, что этот чай полезен для сердца. Хотя омега предпочитал кофе и не любил разные чаи, постепенно он начал привыкать к новому напитку. Зазвонил дверной звонок. Тэхён пошёл открывать, не имея понятия, кто мог прийти. На пороге стоял Намджун. — Если ты пришёл читать мне мораль и уговаривать отменить развод, можешь даже не заходить, — с порога заявил омега. — Не делай из меня бессердечного брата, — ответил Ким и всё же вошёл. — Будешь чай? — спросил Тэхён, приглашая его на кухню. Намджун прошёл вслед за ним. — Я пришёл не уговаривать тебя вернуться к Чонгуку, хотя не считаю разрыв ваших отношений правильным, — сказал Джун, усаживаясь на стул. — Ты сам прекрасно знаешь, что в наших кланах не бывает разводов. Ты первый, кто подал на развод за всё это время, среди всех пяти кланов. Ты же понимаешь, какой убыток это принесёт моему клану, как и Чонам? Намджун задал этот вопрос скорее риторически. Пока омега наливал ему чёрный чай и ставил перед ним кружку, старший заметил на столе упаковку травяного чая. Он пытался вспомнить, где уже видел такой, но быстро прогнал эту мысль и вернулся к разговору. — Что случилось? — спросил он. — Он подписал документы на развод и вышвырнул меня из дома, — язвительно ответил омега, отпивая из кружки. Вкус оказался не таким уж плохим. — Я этого так не оставлю, — твёрдо сказал Намджун, мысленно проклиная Чона. Тэхён это знал, но не разделял его настроя. — Только не надо объявлять друг другу войну, — закатил глаза омега. — Не забывай, Чонгук — отец моих детей. — Не защищай его, — холодно бросил Ким. — Что такое? — удивился Тэ. — Он же был твоим другом. Разве не ты прикрывал его походы на другую сторону? — усмехнулся омега, снова сделав глоток. Заметив, что Намджун не притронулся к своему чаю, Тэхён кивнул на кружку: — Пей. Не отравленный. — Хорошо, — усмехнулся Ким. Конечно, не отравленный. Его взгляд снова упал на упаковку чая. Внезапно он вспомнил, что их отец пил такой же, но вот от чего он помогал, альфа уже не помнил. — Ты же не думаешь, что я оставлю тебя одного? Если ты окончательно решил уйти из семьи Чон, тебе нужно будет на что-то жить. Хочешь вернуться в особняк? — спросил Намджун, имея в виду дом, где жил сам. — Или можешь переехать в поместье нашей семьи. — Зачем мне туда? — округлил глаза Тэ, не понимая, что ему делать одному в огромном трёхэтажном доме, разделённом на три части: восточное крыло, западное крыло и главный дом. — Тем более, оттуда тяжело добираться до работы. — Какая ещё работа? Ты собрался работать? — удивился Ким. Тэхён кивнул и дал понять, что не собирается просить у брата денег. — Если хочешь работать, то работай в моей компании, — предложил альфа. Ещё не хватало, чтобы люди судачили о том, что брат Ким Намджуна устроился к кому-то. — Не хочу работать на тебя, — отказался Тэ. — Пока не решил, куда устроюсь, но это точно не твоя компания, — поставил он точку. — Мне там нечего делать. Кажется, старший брат забыл, что младший окончил факультет археологии. Чем он будет заниматься в компании Намджуна? Разве что рыться на его складах в поисках остатков пороха.

***

Хосок, хмурый как туча, без стука заходит в кабинет Чонгука, громко захлопывая за собой дверь. В воздухе повисает напряжение. Чонгук, перебирающий бумаги на столе, отрывает взгляд от документов и медленно поднимает глаза на брата. — Оружие неисправно, — мрачно сообщает Хосок, не утруждая себя предисловием. Он опускается на стул напротив, закидывая ногу на ногу. Чонгук молча выпрямляется в кресле, его взгляд становится тяжелым. — Как неисправно? — его голос звучит ровно, но в нем слышится скрытая угроза. — Мы же лично проверили его перед отправкой. — Он переплетает пальцы на столе, подаваясь вперед, ожидая объяснений. — Я проверил, — Хосок задумчиво щелкает зажигалкой, не зажигая её. — Это не наше оружие. Кто-то подменил контейнеры. — Он откидывается назад, бегло осматривая кабинет, словно ища в стенах ответы на свои вопросы. Чонгук хмурится, барабаня пальцами по столу. — Чьих рук это дело? — Пак Сонхва? — Чонгук пристально смотрит на брата, озвучивая первое предположение. Хосок фыркает, качая головой. — Зачем ему это? Китайцы — его клиенты. Он же не дурак подставлять самого себя. — Чтобы подставить нас, — хрипло произносит Чонгук, разминая затекшую шею. В последнее время он все больше сомневается в лояльности Пака. — Или… — Хосок морщится, прикрывая глаза. Чонгук выжидающе смотрит на него, терпеливо ожидая продолжения. — Или кто? Хосок открывает глаза, и в них вспыхивает мрачное осознание. — Или Намджун. Чтобы создать нам проблему, — наконец произносит он. — Почему Намджун? — в его голосе слышится раздражение. Чонгук откидывается на спинку кресла, сжав челюсть. Хосок ухмыляется, но в его взгляде нет веселья. — А вот почему, интересно? — его тон капает ядом. — Если ты не забыл, он брат Тэхёна. Чонгук напрягается, едва заметно сжимая кулаки. — Намджун не пойдет на такие гнусные уловки, — отрезает он. — Если он захочет объявить мне войну, он придет ко мне и скажет это в лицо. — А кто знает? Все люди меняются. — Хосок криво усмехается, пожимая плечами. Он делает паузу, изучая лицо Чонгука. Затем его улыбка становится шире, и в голосе появляется издёвка: — Например, ты же не знал, что в свои сорок два года будешь изменять Тэхёну? В кабинете повисает напряженная тишина. Чонгук медленно поднимает взгляд, в его глазах темнеет. — Хосок, — его голос звучит низко и предостерегающе, но младший Чон не отводит взгляда, будто бросает вызов. Они молча сверлят друг друга глазами, пока, наконец, Хосок не цокает языком и не отводит взгляд. — Вы проверили записи? — меняет тему Чонгук, откидываясь в кресле и беря в руки документы. — Записи стёрты, — Хосок царапает пальцем по подлокотнику кресла. — Хёнджин с ребятами восстанавливает их. Он ненадолго замолкает, затем тихо бормочет себе под нос: — Надеюсь, это не Намджун… Чонгук делает вид, что не слышит. Он открывает папку на столе, но его пальцы на мгновение замирают на её краях. Затем он резко поднимает голову и смотрит на Хосока с едва заметной тревогой в глазах. — Ты виделся с Тэхёном? — Слишком тихий голос, слишком напряжённый взгляд. — Тебя это волнует, да? — Хосок замечает это и ухмыляется, склоняя голову набок. Чонгук не отвечает, вновь опуская взгляд в папку, сжав челюсть. — Да, — отвечает Хосок, откидываясь на спинку стула. — Он переехал к себе в квартиру. — Говорит нарочито просто, но в голосе сквозит неявное предупреждение. Он видит, как при этих словах напрягаются скулы старшего, но тот привычно прячет свои эмоции под маской равнодушия. — Только не смей идти туда, — добавляет он, предупреждающе прищурившись. — И не думал, — обиженно бурчит Чонгук, но его взгляд выдаёт все его скрытые эмоции. Утром он звонил Тэхёну, но тот не взял трубку. Даже не прочитал его сообщения. Чонгук знает, что тот не хочет его видеть, и это разъедает его изнутри. — Я не понимаю, как ты мог так необдуманно и гадко с ним поступить. — Хосок шумно выдыхает, качая головой. Чонгук молчит, глядя куда-то в сторону, будто пытается найти ответ в тенях на стене. Потом тихо говорит: — Я… — он осекается, глотает, сжав челюсти. — Я не смог совладать с собой. Сам не знаю, о чём думал тогда, подписывая эти проклятые документы. Я взбесился из-за его слов. — Он закрывает глаза, вспоминая тот день, как сгоряча на эмоциях разрушил всё, что у них было. — Знаю, что сам виноват, но… — он мотает головой, словно пытаясь прогнать мысли. — Дай ему остыть, — твёрдо говорит Хосок. В кабинете на мгновение воцаряется тишина. Чонгук нервно постукивает пальцами по столу, хмурится. — Чем сейчас занят Вону? — спрашивает он спустя несколько минут. — Не знаю, — отвечает коротко Хосок. Потом вдруг подозрительно щурится. — Только не говори, что ты хочешь, чтобы он работал на клан? — Думаешь, я совсем с ума сошёл? — Чонгук закатывает глаза, но во взгляде проскальзывает тень раздражения. — Тэхён мне этого не простит никогда. — Он устало потирает виски. — Мы столько лет старались держать его подальше от этого дерьма. Тэхён специально отправил его учиться за границу, чтобы он не имел никакого отношения к преступному миру. Он никогда даже не держал оружие в руках. — Меня беспокоят только его отношения с сыном Сонхва, — признаётся Хосок. Чонгук замирает на мгновение, потом медленно кивает. — Меня тоже, — тихо соглашается он, нахмурившись. Мысль о том, что они могут стать родственниками с Паком, до сих пор кажется ему абсурдом. Разговор прерывает резкий звонок телефона. Чонгук бросает быстрый взгляд на экран. — Пак Сонхва, — негромко сообщает он Хосоку, затем принимая вызов. — Слушаю? — Как ты посмел продать неисправное оружие моим клиентам?! — Голос Сонхва срывается на рык. Чонгук даже не дёргается, остаётся совершенно спокойным. — Это подстава, чёрт возьми, — хладнокровно отвечает он. — Думаешь, я бы подставил и тебя, и себя? На том конце провода несколько секунд сохраняли молчание. Затем Пак говорит уже более ровным, но всё ещё угрожающим тоном: — Тогда выясни, Чон, кто это сделал. Иначе тебе придётся отвечать головой. Я приму это как предательство клана. — Я найду виновного, но у меня есть условия. — Чонгук хмыкает, опираясь локтями на стол. — Какие? — подозрительно спрашивает Сонхва. — Я хочу лично наказать предателя. — В телефоне снова молчание. Сонхва явно обдумывает его просьбу. — Ладно, — соглашается он после долгой паузы. — Но не затягивай.

***

Стены, обитые тёмным звукопоглощающим материалом, приглушают звуки, создавая ощущение уединённости. В воздухе витает лёгкий запах пороха, смешанный с терпким ароматом свежего дерева и металла. Яркие огни освещают мишени, которые мерцают вдалеке, словно молчаливые испытатели меткости. Вону стоит за стойкой, с лёгкостью удерживая винтовку. Его руки уверенно сжимают холодный металл, а взгляд сосредоточен и целеустремлён. В глазах отражается внутренняя уверенность — это нечто большее, чем просто увлечение. Время будто замирает, когда он задерживает дыхание, не отводя взгляда от цели, и нажимает на спусковой крючок. Раздаётся резкий звук выстрела. Пуля разрывает относительное спокойствие тира и с точностью попадает в центр мишени. Громкое эхо раскатывается по стенам, но Вону лишь слегка улыбается, а его глаза вспыхивают азартным огнём. Десять из десяти. Лучший результат. Как всегда. Телефон в кармане карго вибрирует, и Вону сразу отвечает на звонок. — Привет. Нет, всё в порядке, — отвечает Вону, оглядываясь по сторонам, чтобы убедиться, что никто не подслушивает. — Не знаю. Посмотрим. Ещё не время, — после этих слов он замолкает, слушая собеседника. — Я сам позвоню, не надо мне звонить, — твёрдо говорит он, а затем сбрасывает вызов. Покидая тир, альфа набирает номер Тэхёна. — Алло? — отвечает Тэхён после трёх гудков. — Папа Тэ, ты освободился? — спрашивает младший. Утром он уже звонил омеге и договаривался о встрече, переживая за него. — Да, — отвечает Тэхён. — Приходи ко мне домой или давай встретимся где-нибудь? — предлагает он, улыбаясь в трубку. Вону чувствует эту улыбку даже через телефон. — Давай вместе что-нибудь поедим. Мы давно не гуляли вдвоём, — с тёплым волнением отвечает младший.

***

Спустя полчаса они сидят в итальянском ресторане, где вкусно готовят пиццу. Вону сам выбрал место встречи, зная, как сильно Тэхён любит этот ресторан. — Он тебе понравится, вот увидишь, — говорит младший, уплетая пиццу за обе щеки. — Он не такой, как его отец, — хохочет он, вспоминая разговор с Сонхвой. — Ей-богу, Вону, главное, чтобы ты был счастлив, — отвечает Тэхён, отпивая гранатовый сок. Полезно для сердца. — Папа Тэ… — альфа вмиг становится серьёзным. — Ты ведь знаешь… — он замолкает, подбирая слова. — Что такое? — спрашивает Тэхён, понимая, что младшего что-то беспокоит. — Я знаю, что мой папа жив. Уф! — Вону облегчённо выдыхает под удивлённым взглядом омеги. Тэхён опускает взгляд на свою тарелку, прикусывая язык. — Я не виню тебя за то, что ты скрыл от меня правду, — спокойно говорит Вону. — Прости… — с сожалением смотрит на него Тэхён. — Тогда я был молод. Мы с Чонгуком только поженились, и у меня не было права голоса и своего мнения. — Я знаю. — Как ты узнал? — Он сам пришёл ко мне в Лондоне и сказал, что никогда бы меня не оставил. А ещё рассказал, что нас с ним разлучил дедушка, — признаётся Вону. — Твой дедушка боялся, что больше не увидит тебя. К тому же ты сам знаешь правила клана: тот, кто носит фамилию Чон, должен расти внутри семьи, — Тэхён сам не понимает, кого он пытается оправдать: Сокмина или Чонгука, который содействовал тому, чтобы его родитель отправил папу Вону подальше от Кореи, объявив всем, что муж Чонхвана тоже скончался. — Я ни на кого не злюсь, — тихо отвечает Вону. — Но я был шокирован, когда он появился в моей жизни и сказал, что он мой папа. У меня даже его фотографий не было — только отца. И я догадываюсь, что это дедушка избавился от всех снимков, оставив только фото своего сына, — в его голосе слышится злость. — Прости… — Тэхёну больше нечего сказать, кроме как попросить прощения. — Ты общаешься с ним? — Да. Но, пожалуйста, не говори об этом никому. Я сам расскажу дяде, когда придёт время. — И не собирался. — Думаешь, дядя Чонгук будет злиться, когда узнает? — Нет, — уверенно отвечает Тэхён. — Не будет. — Но ведь он считает, что в смерти отца и дедушки виноваты государственные чиновники. А дядя Сухёк работает на государство… — Ты и с ним общаешься? — удивляется Тэхён. — Папа нас познакомил, — коротко отвечает Вону, не вдаваясь в подробности.

***

Тэхён, ощущая тяжесть предстоящего разговора, медленно подошёл к Юнхо, который сидел на краю лавочки в школьном дворе, ссутулившись и упрямо опустив голову. Его глаза избегали контакта, а пальцы нервно теребили обтрепанные рукава свитера. — Что ты устроил? — тихо, но твёрдо спросил омега, чувствуя, как внутри него нарастает волна разочарования. Юнхо молчал. В этой гнетущей тишине особенно отчётливо слышались чириканье птиц и шелест листьев, подхваченных ветром. Тэхён сжал кулаки, стискивая зубы, пытаясь сдержать раздражение. — Ты же знаешь, что драка — не выход, — произнёс он, стараясь скрыть растерянность за маской строгости. Сорок минут назад ему позвонил директор и вызвал на внеплановое родительское собрание. В кабинете, помимо него, находился ещё один родитель — отец мальчика, с которым подрался Юнхо. Однако выяснить причину конфликта так и не удалось: оба подростка упрямо молчали. Если одноклассник сына стоял с опущенной головой, хотя бы изображая раскаяние, то Юнхо лишь сверлил его взглядом — таким же тёмным и пронзительным, каким обладал сам Тэхён. — Он меня раздражает, — наконец, после долгого молчания, глухо произнёс Юнхо, поднимая голову. — Что вы не поделили? — Тэхёну так и не удалось выяснить причину их ссоры, и теперь он надеялся услышать её от сына. — Юнхо, я тебя спрашиваю, — повторил он, на этот раз более настойчиво. — Почему вы подрались? — У мужчин не спрашивают «почему», — буркнул сын, упрямо нахмурившись. Тэхён почувствовал, как начинает терять терпение. — Послушай, так не пойдёт, — тяжело вздохнул он. — Я хочу домой, — отрезал Юнхо. — Если ты не собираешься меня везти, я пойду сам. — Резко встав с лавочки, он направился к школьным воротам. — Подожди, Юнхо, — окликнул его Тэхён, но мальчик даже не замедлил шаг. Омега обречённо вздохнул и, тяжело переставляя ноги, последовал за сыном, размышляя, где допустил ошибку. Разве он такой плохой родитель, если Юнхо не хочет с ним разговаривать? Он вызвал такси, и они поехали в сторону особняка Чонов. Всю дорогу в салоне царила гнетущая тишина. Когда машина остановилась, Юнхо, ни слова не сказав, вышел из неё и направился к воротам дома. Тэхён проводил его взглядом, но даже не попытался окликнуть. Сделав водителю знак ехать дальше, он откинулся на спинку сиденья и закрыл глаза, чувствуя, как усталость наваливается на него с новой силой.

***

Тэхён сидит в углу комнаты, утопленной в мягком свете приглушённых ламп, окружённый безмолвием собственной пустоты. Каждый его вдох — это вселенская мука, а каждый взгляд, скользящий по пустому пространству, словно напоминание о потере. Без Чонгука. Без детей. Совсем другая квартира, чужая, холодная, не его дом, где он прожил восемнадцать лет. Пустота разрастается в груди, сжимается в липкий комок под рёбрами. Тяжесть предательства сдавливает горло, как невидимая, жестокая рука, не давая вздохнуть. Он вспоминает счастье — хрупкое, слишком далёкое, и от этих воспоминаний глаза наполняются слезами, но плачет он беззвучно. Горячие капли медленно скатываются по щекам, оставляя после себя лишь привкус соли на губах. Внутри всё кипит — обида, пронзающая нутро, словно нож, и эта жгучая пустота, которую не заполнить ничем. Жизнь вырвала у него самое ценное. Семью. Любимого. Сердце, истерзанное, слабое, сдавливает тоска — удушающая, безжалостная, подтачивающая душу. Он кричит в пустоту, беззвучно, безнадёжно, но та, как всегда, молчит. Тэхён ненавидит жалость, особенно к себе. Но сейчас… Сейчас он чувствует себя самым жалким человеком на свете. Он задыхается в одиночестве.

***

Город просыпается в сером, размытом дымкой утре, наполненном тишиной, прерываемой лишь мерным, утомлённым дождём. Небо плачет. Капли скользят по стёклам холодных окон и разбиваются о пустые улицы, шёпотом сливаясь с дыханием ветра. Каждая капля звучит как беззвучный стон, наполняя воздух влажной, липкой тоской. Густые облака опустились низко, накрыв город серым саваном. Лица прохожих пусты, взгляды опущены, их шаги теряются в ритме дождя, словно в мелодии скорби. Лужи отражают серость, преломляют свет в искажённые, неровные блики, напоминающие о том, что было потеряно. Город — как лабиринт, запутанный, бесконечный, где прошлое скользит между тенями, и сердце, пронзаемое холодными каплями, тщетно ищет хоть крупицу утешения. Тэхён стоит у окна на кухне. В руках у него повестка в суд. Одиннадцатое мая. Двенадцать часов дня. В этот же день его ждёт операция. Доктор Чхве сказал, что он должен лечь в больницу десятого числа, чтобы пройти подготовку. Юнги говорил, что если кто-то из сторон не явится, заседание перенесут. Какой странный, изощрённый фарс. Какой жестокий, безжалостный цинизм судьбы.