фиктивные чувства

Утро выдалось серым и промозглым, но яркий свет, пробивавшийся сквозь плотные шторы, заставил Маринетт открыть глаза. Она лежала в постели, и несколько секунд ей казалось, что можно снова заснуть, спрятаться от реальности. Но рядом на тумбочке лежали те самые документы, не позволяя ей забыть о вчерашнем вечере. Кольцо, которое ей вручили родители, сжималось вокруг пальца, и это холодное, безликое украшение весило невыносимо много. Она машинально крутила его, глядя в потолок, словно надеясь, что всё это было всего лишь сном. Когда Маринетт наконец поднялась с кровати, её шаги по холодному полу звучали гулко в утренней тишине. Она направилась в ванную, где тусклый свет падал на зеркало. Разглядывая своё отражение, она чувствовала, будто смотрит на чужого человека: лицо было бледным и уставшим, глаза тусклыми, а на губах — ни тени улыбки. Её всегда учили быть сильной и стойкой, сохранять лицо в любой ситуации, но сейчас каждый взгляд в зеркало напоминал о том, насколько ей трудно. Она включила воду и ополоснула лицо холодной струёй, пытаясь собраться с мыслями. Голову заполнили тревожные мысли: предстоящая встреча с Адрианом, формальности у нотариуса, будущее, в котором ей придётся играть роль его жены. Она закрыла глаза, вдыхая прохладный воздух, и стиснула руки в кулаки, чувствуя, как нарастает злость и бессилие. Как они могли втянуть её в это? Спустившись на кухню, Маринетт налила себе чашку чёрного кофе, надеясь, что крепкий напиток поможет ей прийти в себя. Окно кухни выходило на небольшой дворик, где стояли деревья, и, глядя на осенние листья, медленно опадавшие с веток, Маринетт пыталась найти в этом хоть какую-то отдушину. Но даже этот вид казался холодным и чужим — он напоминал ей, как безвозвратно всё изменилось. Её родители уже сидели за столом, деловито обсуждая какие-то бумаги. Казалось, что для них всё происходящее было не трагедией, а ещё одной из обычных сделок. Том, уловив взгляд дочери, попытался улыбнуться, но улыбка вышла неуверенной и немного виноватой. Он понимал, что ситуация тяжёлая, но для него это был вопрос выживания их бизнеса, сохранения того, что он строил всю жизнь. Сабин, напротив, выглядела уверенной и сосредоточенной, как всегда, — на лице ни тени сомнений. — Ты готова, Маринетт? — Сабин посмотрела на неё с той же деловитой сосредоточенностью. — Сегодня важный день. Всё должно пройти гладко. Её слова звучали как напоминание, что теперь, как бы ни было сложно, она не имеет права давать волю эмоциям. «Держись», — словно приказывала ей мать взглядом, и Маринетт, едва заметно кивнув, снова отвела глаза. Она допила кофе, чувствуя, как горечь напитка оставляет неприятный привкус во рту, и задумчиво смотрела на опустевшую чашку. В голове проносились воспоминания о ночных совещаниях, тревожных звонках и тревоге, с которой её родители последние месяцы пытались спасти бизнес. Она сама видела, как они старались, как мать искала новых инвесторов, а отец ночами напролёт пытался пересчитать расходы, найти способ избежать краха. Но вот решение было принято. Маринетт до сих пор не могла смириться с тем, что её жизнь, её будущее, стали частью сделки, как будто она — не человек, а лишь пешка в руках родителей. Часть её хотела закричать, бежать от этого навязанного ей сценария, но взгляд Сабин, её уверенность и решимость, сдерживали её. Она понимала, что это — их последняя попытка удержать семейное дело на плаву. Приведя себя в порядок и переодевшись в строгий тёмно-синий костюм, который она выбрала нарочно — чтобы выглядеть максимально неприступной, — Маринетт снова взглянула в зеркало. Аккуратный пучок, холодный взгляд и сдержанное выражение лица должны были показать её уверенность, хотя внутри всё было совсем не так. Она знала, что ей предстоит встреча с Адрианом, и ему она хотела продемонстрировать, что не сломается, что не позволит себе слабости. Перед выходом Сабин остановила её у дверей, посмотрела с таким видом, будто что-то хотела сказать, но потом просто погладила её по плечу и кивнула. — Ты справишься, — тихо сказала она, голос её прозвучал мягче, чем обычно. Возможно, это была её версия поддержки, попытка показать, что она тоже понимает, как нелегко это будет. Маринетт почувствовала, как на секунду дрогнуло сердце, но тут же подавила слабость. Она кивнула и вышла за дверь, чувствуя, как спина выпрямляется под весом родительских ожиданий. В её ушах всё ещё звучали слова Сабин, и, несмотря на протест внутри, Маринетт поняла: у неё нет права на ошибку. —— Маринетт добиралась до нотариальной конторы в такси, стараясь отвлечь себя от тяжёлых мыслей. Сквозь окно она смотрела на улочки Парижа, погружённые в утренний сумрак и редкие проблески солнца, словно город только пробуждался. Маринетт хотелось слиться с этим городом, стать такой же незаметной и свободной. Но сегодня ей предстояло совсем иное — стать частью сделки, выйти на сцену, роль в которой была прописана не ею. Когда такси остановилось у старого здания в центре, она вышла и направилась к массивной деревянной двери с холодной решимостью, пытаясь внушить себе, что сможет выдержать это. В холле конторы царила торжественная тишина; высокие потолки, массивные картины и полированные деревянные панели создавали чувство важности происходящего. И там, в конце зала, стоял Адриан. Он был неподвижен и сдержан, как статуя. Серо-голубой костюм подчеркивал его фигуру, делая его образ безукоризненным, как всегда. Маринетт чувствовала в нём ту же холодность и отстранённость, как и при их встрече накануне, и это её злило. Словно для него всё это — пустая формальность, не больше. Взгляд Адриана метнулся к ней, когда она приблизилась, и он кивнул, сохраняя нейтральное выражение лица. — Доброе утро, — сказала Маринетт ровным тоном, пытаясь казаться равнодушной. — Утро, — коротко ответил Адриан, его взгляд был сосредоточен и, казалось, даже немного напряжён. Возможно, это была первая настоящая эмоция, которую она видела на его лице за последние несколько встреч. Они прошли дальше в зал для встреч, где за столом их уже ждали Габриэль и Сабин. Их родители встретили детей серьёзными взглядами, подчёркивая важность момента. Нотариус, мужчина средних лет с аккуратной седой прической, склонился над столом, перебирая документы, прежде чем поднял на них взгляд. Он, конечно, понимал, что имеет дело с влиятельными людьми, и сам момент будто бы знал о своей значимости. — Итак, — начал он спокойным, ровным голосом, — мы собрались здесь для заключения брачного контракта между Маринетт Дюпен-Ченг и Адрианом Агрестом. Условия документа уже согласованы сторонами, и вам остаётся только подписать. Контракт будет действовать в течение трёх лет, по истечении которых вы вправе принять решение о дальнейшем браке или разводе. Документ содержит все необходимые положения касательно имущества, обязательств и обязательных появлений на мероприятиях. Маринетт слушала его, чувствуя, как с каждым словом её сердце будто сжимается от осознания того, что теперь её жизнь ограничена рамками условий, предписанных этими бумагами. Адриан, стоявший рядом, слегка нахмурился, словно тоже не полностью соглашался с этим, но — ради дела — смирился. Когда нотариус протянул ручку, чтобы они поставили свои подписи, Адриан не колебался. Он первым подошёл к столу и расписался на документе, после чего обернулся к Маринетт. В его взгляде был лёгкий вызов, как будто он ожидал, что она откажется. Этот взгляд вызвал у неё новую волну раздражения. Под его пристальным взглядом, сдерживая все свои эмоции, она подошла к столу и взяла ручку. Её рука едва заметно дрогнула, но она сдержала себя и быстро поставила подпись. На миг всё будто замерло. В этот момент её жизнь, её свобода стали частью сделки. Казалось, что все вокруг выдохнули, как будто они прошли какой-то рубеж. Нотариус коротко кивнул, забрал документы и сложил их в папку, подчеркивая завершение сделки. — Поздравляю, — сказал он формально, словно поздравлял не пару, а деловых партнёров с успешной сделкой. После подписания документов Маринетт почувствовала пустоту, словно с каждым штрихом её подписи исчезала часть её самой. Всё произошло так быстро, что у неё не было ни времени, ни возможности осмыслить происходящее. — Отлично, — нарушила тишину Сабин, вставая из-за стола. На её лице играла лёгкая, почти незаметная улыбка удовлетворения. — Теперь, когда формальности позади, вам стоит привыкать к роли супругов. Габриэль кивнул, соглашаясь с её словами, и взглянул на Адриана: — Не забывай, что каждый ваш выход теперь будет на виду. Твоя жизнь — не только твоё дело. Итак, думаю, сегодня вам стоит появиться на благотворительном ужине в отеле «Ривьера». Слухи быстро разлетятся, и лучше, если вы сами будете контролировать первое впечатление о своём союзе. Маринетт почувствовала, как внутри закипает гнев. Она едва сдерживала себя, чтобы не возразить родителям, не бросить им в лицо свои истинные чувства. Она поймала взгляд Адриана — он казался таким же безразличным, как и всегда, но в его глазах она уловила слабую тень усталости и раздражения. Возможно, он тоже устал быть марионеткой в руках своей семьи. Когда они вышли из нотариальной конторы, холодный осенний воздух коснулся лица Маринетт, будто напоминая ей о суровой реальности. Она чувствовала себя пустой, как будто этот документ вытянул из неё всё, что было ей дорого. С каждой секундой становилось всё труднее дышать, словно невидимый груз давил на её плечи, не позволяя расслабиться. Она бросила взгляд на Адриана, который стоял рядом, но ничего не говорил, словно и он чувствовал, что любое слово будет лишним. Он, как всегда, выглядел безупречно, в этом строгом сером костюме, который подчёркивал его спокойную уверенность. И Маринетт почувствовала, как внутри у неё поднимается волна раздражения: неужели он действительно такой хладнокровный? Или просто умело скрывает свои эмоции? Возможно, ему, в отличие от неё, всё равно на это поддельное будущее. Но она заметила в его взгляде какую-то слабую тень усталости, почти невидимую, которую он, возможно, старательно пытался скрыть. Тишина между ними становилась почти ощутимой, напряжение висело в воздухе, как перед грозой. Адриан вдруг медленно протянул руку, приглашая её взять её, чтобы завершить эту сцену, так важную для их родителей. Она не хотела — внутри всё восставало против этого жеста. Но взгляды Сабин и Габриэля, их безмолвные ожидания, их одобрение, — всё это заставило её стиснуть зубы и всё-таки вложить свою руку в его. Сколько бы она ни старалась быть равнодушной, её сердце всё равно отозвалось на это прикосновение, напомнив о том, что когда-то, ещё в детстве, они играли в одном дворе, смеялись и радовались жизни.Когда её родители не заставляли их враждовать. Это было настолько давно, что почти казалось чужой жизнью. Сейчас же его рука казалась холодной и чужой. Но сейчас она его просто ненавидела, так же сильно как и этот сценарий на 3 года.  В какой-то момент её взгляд снова упал на кольцо, холодное и блестящее, словно издевательски сверкающее на её пальце. Казалось, оно стало символом её бессилия, напоминанием о том, что её свобода, её выбор теперь всего лишь иллюзия. В глубине души она знала, что это кольцо — не знак любви и привязанности, а клеймо, наложенное на неё родителями. Сколько бы ни хотела она сохранить остатки независимости, от этого кольца уже нельзя было отказаться. Когда они вошли в машину, их молчание стало ещё более гнетущим. Сидя рядом, каждый был погружён в свои мысли, и Маринетт не могла избавиться от ощущения, что от этого мира, который они покинули, её теперь отделяет не только стекло автомобиля, но и целая пропасть. Они оба молчали, избегая смотреть друг на друга, как будто пытались сохранить хотя бы тени своих прошлых жизней. Впереди маячил новый дом, который так и не станет для неё родным.