Always

***

      — Есть только две причины, по которым на твоём лице может быть это отвратительное ванильное выражение, — Сонхо нападает сходу, не считая вежливое приветствие таким уж важным после трëх лет дружбы. — Хотя, кому я вру. Причина у этого влюблённого взгляда может быть только одна, и я до сих пор не понимаю, как еë угораздило связаться с тобой. Ты же распиздяй.       — И тебе утро доброе, — ответно фыркает Хан, складывая руки на груди, стоит только ему заметить, что старший совсем не выглядит таким уж готовым к работе, как писал в сообщениях.       Если говорить на чистоту, то взъерошенное лицо Сонхо, выглядывающее из-за прилавка, слегка удручает. Глядя на него, младший чувствует, как желание работать само по себе опускается до минимума.       А ведь Донмин даже почти выспался. Специально лëг пораньше, ради того, чтобы старшему не пришлось всю смену извиняться перед посетителями за спящего на рабочем месте кассира.       Пак же в ответ только бубнит хмуро, что утро добрым не бывает, и со скучающим выражением лица утыкается в приоткрытое окно, пока Хан переодевает обувь прямо на входе, и подходит ближе. Непосредственно к самой кассе, за которой ему предстоит простоять следующие восемь часов. Скидывает с плеча сумку и пару секунд заторможенно пялится на пустой прилавок, пытаясь понять, что следует делать дальше. А в голове опять эта громкая пустота.       Ну отлично, кажется, он уже начал тупить, хотя рабочий день ещё даже не начался.       — Так и, — Сонхо «воскресает» только для того, чтобы вновь с любопытством уставиться на младшего. Тот, казалось бы, и пытается думать о прилавке, но получается явно о чём-то другом. — Ты удостоишь меня чести узнать, кто заставляет твои лицевые мышцы сжиматься в эту сладенькую улыбочку?       Донмин хмыкает, пока разворачивается к рабочему шкафу, ловко вытаскивая с верхней полки свой фартук, и с довольным лицом косится на пристально следящего за его действиями старшего.       — Ты разве не сказал, что и так уже понял?       — Я сказал лишь, что это очевидно, — Пак поджимает губы, пока Донмин хмурится в привычной ему манере, дергая за завязки от фартука на своей спине, чтобы затянуть тот сильнее. — Вы встречаетесь уже сутки. Просто пытаюсь понять, не болит ли у тебя рот. Тяжело, наверное, улыбаться двадцать четыре часа без остановки, когда до этого двадцать один год умел только ругаться, как старый дед.       — Пока что, как старый дед, из нас двоих, себя ведёшь именно ты, — Хан усмехается, когда ожидающий возмущения в ответ на свой комментарий старший недоуменно хлопает глазами. — Ума не приложу, как Санхëк хëн умудряется жить с тобой в одной квартире третий год. Твои родственники ещё не планируют доплачивать ему за то, что он нянчится с тобой, как со старичком с припадками деменции?       Сонхо фыркает недовольно, мгновенно становясь напряжённым, и отворачивается от младшего, вновь утыкаясь взглядом с окно. Донмин же только вздыхает, пусть даже и точно зная, что старший не обижается на его слова. Причина такой реакции Пака очевидна настолько же, насколько очевидна и причина улыбки Хана.       Ли Санхëк.       — Вы так и не помирились? — уже тише, без какой-либо шуточной подоплёки, спрашивает Донмин.       И очередной тяжёлый вздох, доносящийся со стороны, говорит сам за себя.       — Нет, — Сонхо дëргает плечом с важным видом и складывает руки на груди, пока откидывается на спинку своего стула. Его подбородок заметно поднимается, а сгорбленная спина моментально выравнивается. — И вообще, почему я должен это делать?       — Я и не говорил, что ты должен, — Хан поправляет рукава своей одежды, прежде чем принимается расставлять на витрине уже приготовленную выпечку. Поднос с ароматными булочками так и манит налить чашку кофе и провести полчаса за аппетитным завтраком. — Просто пытаюсь понять, что такого сделал Ынсок, что ты так злишься даже тогда, когда он уже не представляет из себя никакой опасности. Тем более, что злишься ты на Санхëка, который ничего плохого не сделал.       У Пака от упоминания футболиста глаза почти что «кровью наливаются», да еще и закатываются так глубоко в глазницы, что Донмин даже удивляется, как такое вообще возможно. Наверное, зрачки Сонхо на секунду встречаются со зрительным нервом на обратной стороне.       — Тебе не противно? — спрашивает серьëзно старший, косясь на спокойного Хана.       — А почему должно быть?       — Потому что Сон тебе чуть жизнь не подпортил, а потом съебался, как последний трус, — и это Сонхо ещё сдерживается в выражениях, судя по тому, какую неприязнь и злость в его взгляде замечает Донмин. — Я бы вообще его имя на государственном уровне запретил, если бы мог. Чтобы детей больше так не называли, а то уже понятно, что ничего хорошего не вырастет.       Хан неопределённо жмёт плечами.       С одной стороны, старший как будто бы даже и прав. Ынсок своей последней выходкой чуть не привёл его прямиком к отчислению, так что старшекурсник, которого и так было не за что любить, опустился в глазах Донмина ещё ниже. Однако…       Ну не чувствует Хан к Сону такой же сильной неприязни, как та, которую испытывает Пак. Он об Ынсоке последние сутки даже и не вспоминал, куда больше заинтересованный в новом статусе их с Кимом отношений.       — С Соном, допустим, я тебя услышал, — начинает Донмин, поглядывая на друга из-за прилавка. — Но тебе нравится что ли тратить на эту глупую ситуацию свои нервы? Санхëк скоро поседеет, если ты продолжишь на него нападать по поводу и без.       — Не было бы повода, я и не нападал бы, — Пак отталкивается от пола, нервно подскакивая со стула, который от резкого движения даже скрипит. — Да только странно это всё.       Хан на чужие слова реагирует не сразу, слишком занятый выставлением малиновых тарталеток. Однако, стоит только Паку отойти к подоконнику и напряжëнно сощуриться, уставившись вдаль, Донмин вдруг останавливается, наблюдая за другом с хмурым выражением лица.       — Что именно странно? — интересуется младший, возвращаясь к работе с уже меньшим азартом.       Сонхо смотрит ему в глаза буквально секунды две, обдумывая, насколько разумно будет сейчас делиться с Ханом информацией, не дающей ему спать уже вторые сутки. И будто какой-то импульс вынуждает Пака продолжить говорить.       — Ынсок приходил к Санхëку вечером, перед тем, как мы узнали, что он причастен к съёмке видео.       — Хён же сказал, что он поменял университет, — Донмин в словах старшего ничего странного не находит. — Я имею в виду, учитывая их близкие отношения, было бы странно не прийти, чтобы попрощаться, не думаешь?       — Тогда с чего бы Ынсоку говорить, что он хочет обсудить кое-что, касающееся тебя?       И пусть Хан не совсем понимает, о чëм идёт речь, но всë равно хмурится, отставляя поднос с выпечкой в сторону.       Сонхо же, понимающий, что теперь неприятного разговора не избежать, принимается рассказывать о том, как ему удалось подслушать интересный разговор между Соном и Ли.

***

      У Джэхëна в этой жизни только две проблемы: кучка «пубертатных подростков» примерно его возраста, которых он привык звать друзьями, и грёбаный преподаватель по английскому, требующий от своих студентов знания языка не ниже уровня С1.       Свой хвалëный С1 Мён выстарадал буквально недавно, чтобы чувствовать себя на занятиях хотя бы немного защищённым, но вот с другой проблемой так же легко разобраться никак не получалось.       Джэхëн, если честно, последний месяц чувствует себя многодетным отцом, оставшимся без какой-либо помощи в самый разгар событий. Учебный год только начался, а уже произошло столько всего, что хочется сказать «дайте пожить, Господи Боже, я не успеваю», однако у жизни на Мëна явно другие планы.       Когда на пороге его дома появляется взъерошенный Унхак, с бегущим прямо по щекам потом и резко вздымающейся грудью, Джэхëн уже знает, что про языковую практику, заданную на выходные, он может благополучно прямо сейчас взять и забыть. Она останется лежать на столе до вечера точно, если не до следующего утра.       — Заходишь? — спрашивает Мëн ради галочки, и так прекрасно понимая, что если младший в таком виде прибежал именно к нему, то явно не для того, чтобы за дверью постоять.       Ким кивает, резво переступая порог, и вдруг ослабевает. На пуфик, стоящий у входа, младший падает почти без сил, прикрывая глаза. Темнота перед ними вибрирует миллионом разноцветных мошек, летающих из угла в угол и рисующих странные фигуры.       Джэхëн упирается руками по бокам, оглядывая замученного Унхака с головы до ног, прежде чем вздыхает смиренно, опускаясь на корточки, и дёргает шнурок на одном из кроссовок младшего. Ким на копошение у своих ног даже и не дёргается, только устало спрашивает:       — Что ты делаешь?       — Снимаю твою обувь.       — Зачем?       — Ну, сам ведь ты, судя по всему, этого ещё долго не сделаешь.       Джэхëн, пока стягивает с ног чужие кроссовки, все думает о том, что у них какая-то необъяснимая любовь делать друг для друга странные вещи. Ким не жалуется, позволяет творить с собой вообще всë, что только вздумается, и даже ухом не ведёт, когда старший, закончив с обувью, уставляется на его замученную тушку с немым вопросом.       — Опять мама? — только и спрашивает Мён, когда Унхак приоткрывает один глаз, начиная подавать хотя бы какие-то признаки жизни.       И вот откуда он только может знать, что дело действительно в матери? Как ему удаётся так легко понимать чужие эмоции, когда младший и словами то не всегда может разобрать, о чем другие толкуют?       Унхак, честно говоря, лидером восхищается. Кто бы там что про Джэхëна ни говорил, а отрицать его явное преимущество перед другими, эту невероятную эмпатию, позволяющую старшему читать людей за считанные секунды, невозможно игнорировать.       Ким поднимается на ноги, будто ходячий мертвец. На секунду перед глазами темнеет, сознание помутняется. Однако вот уже Унхак сидит в светлой гостиной, усаженный на диван чужими, на удивление сильными руками, и сжимает в своих ладонях протянутую ему бутылку холодной воды.       — Что на этот раз? — спокойным, даже нежным голосом спрашивает Мён, присаживаясь рядом.       Ледяная вода мгновенно приводит в чувство, отрезвляя. И тут же начинают возникать вопросы.       Зачем он вообще бежал, если никто и не пытался его удержать? И почему именно к дому Мёна, когда можно было скрыться от родителей в соседнем дворе? Обдумать очередную ссору, немного остыть и вернуться домой, точно зная, что на следующие пару недель он может быть свободен от нападок родственников.       Однако Унхак выбрал совсем другой вариант. Вернее, выбора не было. Его сердце просто решило, что ему жизненно необходимо увидеть лидера, а ноги сами повели к чужому дому, по пути почти ни на секунду не останавливаясь.       И вот сейчас, сидя уже в гостиной Мëна, младший понимает, как же это было глупо. Джэхëн не должен ему помогать. Не должен выслушивать очередной рассказ про недовольных родителей, сетующих о бесполезных увлечениях, и впускать к себе домой всякий раз, как Киму вздумается прийти.       Старший ему вообще ничего не должен. Однако он и с места не дëргается, когда Унхак налетает на него с объятиями, от всей души сжимая Мëна в своих руках.       Просто так легче. Просто рядом с Джэхëном чувствуется спокойствие и умиротворение, будто все переживания, заставившие Кима сорваться с места и прибежать прямиком сюда, исчезают. Просто старший никогда не позволит ему расстраиваться или падать духом.       А ещё у него самые лучшие объятия. Унхак подозревал уже давно, но точно убеждается в этом именно сейчас, когда Мён обнимает его в ответ, поглаживая по спине, и молчит, переставая задавать лишние вопросы.       И как-то не хочется портить такой момент разговорами о родителях.

***

      — Вот так вот.       Пак заканчивает свой эмоциональный рассказ, хлопая ладонью по столу ровно в тот самый момент, как открывается входная дверь. Донмин сначала выпрямляется в спине, готовясь приветствовать первого за день гостя по всем правилам этикета, но, стоит в проходе появиться знакомой блондинистой макушке, как напряжение тут же испаряется.       Сонхо только и успевает, что закатить глаза, чтобы не лицезреть улыбку до ушей на лице друга снова. Скажи ему кто месяц назад, что он сможет когда-нибудь увидеть подобную гримасу у Хана, старший бы посмеялся. Ещё и поспорил бы, наверное, на пару сотен вон, что у Донмина такой эмоции и подавно в настройках не найти.       Однако, вот ведь, какая странная штука, жизнь. Сонхо всего лишь моргнул, а один из его друзей, отношения у которого, по экспертному мнению самого Пака, могли появиться разве что с гитарой, уже встречается. И ведь не с какой-нибудь прохожей девчонкой с улицы, которой пугал друзей, стоило им только начать сетовать на одинокую жизнь Донмина, а с парнем, в которого был влюблён с шестнадцати лет. И Сонхо бы в эту ситуацию никогда не поверил, если бы не увидел собственными глазами, с каким обожанием Донхëн смотрит на Хана, пока протягивает ему контейнер с едой.       — Привет, хён, — Ким машет ему, пока Донмин довольно косится на буркающего в ответ приветствие старшего, и подмигивает, подталкивая контейнер к нему поближе.       — Если тебе полегчает, то это не только мне, — с усмешкой говорит Хан, наваливаясь на прилавок, чтобы потрепать младшего по голове под его недовольное сопение. Ким уворачивается, как может, и пусть его укладке не суждено остаться такой же идеальной, но он успевает отомстить. Донмин отпрыгивает от щекотки, словно кипятком ошпаренный, и осуждающе косится на улыбающегося парня.       На своего парня, если быть точнее. Одного только этого напоминания Хану достаточно, чтобы мгновенно перестать хмуриться.       Пак же, под двумя пристальными взглядами младших, так и умоляющих его поскорее взглянуть на содержимое контейнера, сдаётся. Дëргает за держатели, на которые крепится крышка, и уже чувствует знакомый запах.       Карри с овощами. Сонхо, если честно, готов есть его на завтрак, обед и ужин до самой смерти, и только его близкие друзья знают об этой странной зависимости старшего. А если говорить о тех, кто не только знает, но и умеет это блюдо готовить, то число и вовсе сократится до одного единственного человека. Пак чувствует себя, мягко говоря, паршиво, когда замечает приклеенный к крышке контейнера стикер с лаконичным «греть в микроволновке две минуты», выведенным аккуратным почерком. Чёртов Ли Санхëк просто не оставляет ему шанса.       — Ну перестань кукситься уже, хён, — Донмин преодолевает расстояние до старшего в два больших шага, закидывая тому на плечо руку. Пак чувствует, как младший недовольно тычет ему пальцем в мышцу на руке. — Не знаю, какая муха тебя укусила, но Санхëк хëну определённо не нравится находиться с тобой в ссоре. Я его таким расстроенным уже очень давно не видел. Последний раз был, когда он не смог участвовать в городских соревнованиях из-за травмы.       — Я ему и не «разрыв плечелучевой мышцы», чтобы из-за меня расстраиваться, — фыркает Сонхо, поглядывая на контейнер с карри. Он вроде и злится, но одновременно с этим чувствует перед Ли вину.       Санхëк не сделал ничего такого, за что можно было бы по-настоящему зацепиться. Будь этот парень таким уж Вселенским злом, каким его пытается выставить Пак, стал бы он заботиться о других? Волновался бы за их отчисление? Готовил бы обед? Ли так хорошо их всех знает, что обвинять его в сговоре с футболистом вдруг кажется Сонхо просто чушью.       Однако… Сон Ынсока никто не отменял. И эти их отношения, начало и конец которых Пак пропустил, не желая вникать в подробности, тоже странные. И в груди тянет неприятно от вновь закрадывающегося сомнения: а закончились ли вообще эти отношения?       Сонхо дëргается, скоро удаляясь в сторону подсобки, под удивленный взгляд Кима, следующий за старшим до самой двери, громко хлопающей за его спиной. Донмин же разочарованно вздыхает, рукой отодвигая контейнер подальше от кассы, чтобы не мешался, и смотрит на Донхëна, поджимая губы.       — Не получилось, — только и заключает Хан, возвращаясь к своему рабочему месту. — Он сегодня с самого утра на нервах, так что неудивительно.       — Ты не говорил, что всё настолько плохо, — Ким хмурится, переходя почти на шёпот. Обсуждать старшего, который находится на расстоянии всего одной стены от них, определённо не стоит. Во всяком случае, не так громко. — Я думал, что они просто повздорили, но такая реакция может быть только на что-то более серьёзное, чем обычный спор.       — Если бы я сам знал, насколько там серьёзно, ты бы уже тоже знал, — Хан подмигивает так же неожиданно, как из подсобки доносится громкий шорох.       Донхëн фыркает, произнося лишь «будешь так делать — друга до сердечного приступа доведёшь». Донмин бы, может, и пощадил старшего, да только настроение не то.       — Он всë равно не видит, — отмахивается Хан, с довольной улыбкой вновь переваливаясь через прилавок. Его глаза почти светятся, когда Донхён, пусть и с тихим смешком, но наклоняется к нему навстречу, кокетливо наклоняя голову.       — Не стыдно?       — Стыдно, когда видно.       Ким смеëтся, когда следом за словами старший прикладывается губами к его щеке, выглядя при этом абсолютно счастливо.       — Хочешь, покажу тебе, как приготовить кофе?       Идиллия.

***

      — Да, госпожа Ким, он у меня, — Джэхëн подносит палец к губам, почти не слышно шипя на возмущающегося младшего, пока мама того в телефонной трубке взволнованно щебечет. — Все будет хорошо, госпожа Ким, не волнуйтесь. Верну его домой в целости и сохранности чуть позже. Не стоит, мне не тяжело.       Унхак подозрительно щурится, когда Мëн желает его матери хорошего вечера, прощается и нарочито медленно отводит телефон от уха, нажимая на кнопку сброса.       — Ты зачем ей сказал, что я у тебя? — вырывается изо рта сразу же, как младший убеждается, что звонок прерывается.       — Ну так если ты и правда у меня, зачем ей врать? — фыркает в ответ лидер, довольно усмехаясь над чужим выражением лица. — Тем более, что я не хочу портить отношения с твоей мамой каким-то бессмысленным враньëм. Это же моя будущая тëща, как-никак.       Младший мычит приглушённо, отчего-то такой наглостью даже не удивлëнный, но лицо его остаётся таким же недовольным.       — Тëща — мама жены, вообще-то, — поправляет он старшего с умным видом. — А твоей женой я априори стать не могу, потому что пол не позволяет. Но ты всегда можешь присмотреться к Саран, если так не терпится обзавестись тёщей в лице моей мамы.       — Если тебя смущает только это, то не волнуйся, я всегда могу начать называть её свекровью, — Мён тянет на лице сладкую улыбку, полностью довольный тем, как на лице Кима медленно появляется осознание сказанного.       Младший давится собственным возмущением, заливаясь краской под громкий хохот старшего, и отмахивается от него резким движением, отползая на другой край дивана. Его реакция такая явная и понятная без слов, что Джэхëну не нужно даже прилагать усилий, чтобы её расшифровать.       — Да тьфу на тебя, хён, — ругается Унхак, вытягивая в сторону Мëна крепко сжатые в кулаки руки. — Ты можешь вести себя серьёзно не только с моей мамой, но и со мной? А то мне начинает казаться, что тебе просто нравится говорить странные вещи и смеяться над моей реакцией.       И вот чего Джэхëн точно не ожидает, так это того, что вместо привычных «не говори ерунды» и «что за глупые шуточки», которые он привык слышать от младшего, тот впервые отреагирует так остро.       На лице Унхака нет и намёка на шутку, пока он тяжело дышит, ожидая ответа от лидера, и настроение в комнате мгновенно меняется с игривого на напряжённое. Мён прямо чувствует, как тяжелеют мышцы его лица, медленно превращая улыбку в обычную тонкую полоску.       Джэхëну многое нравится в младшем. Нравятся его маленькие пальцы и шелковистые волосы, пахнущие сладким шампунем. Нравятся огоньки, загорающиеся в глазах, стоит только Киму увидеть бездомное животное, и длинные разговоры ни о чём, в которых младший не стесняется использовать свою фантазию. Нравится странная забота, которой Унхак окружает его повсеместно. Не важно даже, это самодельный браслет, подаренный на день рождения в период полного отсутствия денег, или обычная помощь в завязывании шнурков. Джэхëну вообще многое в младшем нравится, но никак не смеяться над его реакцией.       Да, Ким милый. Смущать его, для Мëна, уже что-то вроде привычки. Открыл глаза, встал с кровати, умылся, позавтракал, написал Унхаку очередное глупое сообщение с подкатом… Вот и, можно считать, день прошёл удачно.       — Я не смеюсь, — Джэхëн знает, что его оправдание может прозвучать глупо. Тем более, после того, как он сам хохотал буквально минуту назад, наблюдая за тем, как краснел младший.       И правда. Унхак фыркает, всем своим видом показывая, что слова старшего его совсем не успокаивают, и складывает руки на груди, недовольно хмурясь. На этот раз даже его щёки, придающие злящемуся Киму очаровательный вид, не надуваются. Джэхëн впервые замечает, что все это время за милой картинкой прятались острые скулы, сильно выделяющиеся на серьёзном лице младшего.       Да и, что вообще происходит? Ещё пару минут назад Мëну казалось, что всё точно так же, как и всегда. Он удачно пошутил, а младший, по обыкновению, недовольно фыркнул в ответ. На этом, кажется, можно было бы и закончить до следующего раза. Однако Унхак, явно, думал по-другому. Быть может, потому он даже вытянул вперёд руки, не позволяя старшему вновь перевести сложившуюся ситуацию в шутку?       — И давно тебя это волнует? — Джэхëн спрашивает со всей серьёзностью, заглядывая хмурому младшему прямо в глаза, пока пытается вспомнить, с какого момента реакция Кима на его шутки могла поменяться.       — Что именно? — Унхак же, встретившись с таким резким скачком настроения Мëна, сам немного теряется. Забывает, кажется, из-за весь этот сыр-бор начался.       — То, что я смеюсь над тобой, — лидер цокает от того, как неприятно звучит эта формулировка. — Как давно ты так думаешь?       И то, что младший всерьёз задумывается над тем, когда это началось, отчего-то заставляет неприятно сжаться сердце.       Унхак действительно считает, что Джэхëн устраивает все эти выходки с флиртом и глупыми подкатами только для того, чтобы посмеяться над его реакцией? Бред. Старший хмурится, разгоняя резким движением бегающих по рукам мурашек, и продолжает ждать ответа.       — Около месяца…? — неуверенно предполагает младший, отчего-то боясь смотреть Мëну в лицо. — Я не знаю точно. В какие-то моменты мне кажется, что ты просто шутишь, и я не чувствую себя обиженным, но иногда… Это просто немного другое чувство. Ты говоришь, что делаешь так потому, что моя реакция кажется тебе милой, но то, что испытываю я в такие моменты, совсем не мило.       — Ты обижаешься, когда я так делаю? — продолжает спрашивать старший, с каждым словом проникая все дальше в душу младшему. Ему важно знать всё. Каждую, даже самую незначительную, эмоцию.       Унхак же от такого тона продолжает смущаться.       — Иногда, — честно отвечает Ким. — Я имею в виду, что знаю, что ты делаешь это не со зла, но ничего не могу поделать с тем, что некоторые твои шутки меня задевают.       — Например?       — Ну вот, взять даже, неделю назад, — младший принимается рассказывать про самое первое, что всплывает в памяти, стоит только старшему задать вопрос. — Когда мы решили поменяться гитарами на репетиции, чтобы ощутить разницу в процессе игры. Ремень на твоей гитаре просто отцепился, и ты мог бы сказать просто «ничего страшного», но вместо этого снова сделал так, что Сонхо с Санхëком оставшиеся два часа напевали мне под оба уха песню «Тили тили тесто, жених и невеста». Ты смеялся, но я, если честно, даже и не понял, почему это должно быть смешным. И такие вещи происходят систематически. Они не должны меня задавать, и я точно знаю, что ни ты, ни хëны, не хотят по-настоящему унизить меня, но это всё равно неприятно.       Исповедь свою Ким заканчивает глубоким вздохом. Джэхëн слушает его молча, вплоть до самого последнего слова, и Унхаку даже кажется, что делает он это не моргая. По мере того, как слова покидали его рот, он мог видеть, как зрачки старшего становились всё меньше.       Мён молчит добрые секунд десять, если не больше. Опускает взгляд на свои пальцы, сжимая одну ладонь другой, и даёт младшему перевести дух.       — Я тебя понял, — Ким не знает, может ли он верить той слабой улыбке, что появляется на лице лидера спустя время, и поэтому к словам старшего прислушивается очень внимательно. — Не пойму только, почему ты раньше не сказал, что некоторые мои шутки тебе неприятны. Но это, в принципе, уже не важно, — Унхак позволяет Мëну взять его за руку, слегка сжимая пальцами. — Я никогда не преследовал цели посмеяться над тобой. И все мои шутки такие не от того, что я хочу выставить тебя дурачком, — голос Джэхëна звучит медленно, вкрадчиво, будто так тот пытается попасть в голову к младшему. Глаза продолжают гипнотизировать. — Мои шутки такие потому, что это не совсем шутки, а, скорее, защитная реакция. Быть может, когда ты станешь чуть-чуть постарше, ты поймёшь, что я, на самом деле, многие вещи говорю серьёзно. Однако всë, что тебе нужно знать в данный момент, я уже сказал. Я больше не буду делать вещей, которые тебе неприятны.       Когда ладони старшего разжимаются, Унхак чувствует себя опустошëнным. И почему-то мысль, что он только что сам лишил себя чего-то важного, возникает на подкорке сознания, с каждой сотой секунды лишь усиливаясь.       Джэхëн же вновь улыбается, поднимаясь с дивана, как ни в чём не бывало, и уже обыденно спрашивает следящего за каждым его действием Кима:       — Хочешь рамëна?       Младший не видит причин отказываться.

***

      — Разве не ты говорил, что работаешь полную смену сегодня? — Донхëн пусть и прикладывается устало виском к косяку двери, встречая стоящего на пороге незваного гостя, но всё равно выглядит довольным таким удачным стечением обстоятельств.       Всего лишь четыре часа дня, а Хан Донмин уже на его пороге. Сжимает в руке пакет из любимой бургерной Кима, и с хитрым видом играет бровями, в приглашающем жесте проводя рукой вдоль коридора в сторону лифта. Донхëн вопросительно хмыкает, выглядывая за дверь.       — И что это должно значить? — спрашивает, пусть и прекрасно понимает, для чего старший стоит на пороге его дома с его любимой едой.       — Ты меня пугаешь, — Хан хмурится, показательно поднимая пакет с фастудом выше, до уровня их с Кимом глаз, и трясет легонько, боясь перестараться и превратить бургеры в обычную кашу из котлет, хлеба и овощей. — Ты уверен, что выздоровел? Температуры точно нет?       Донхëн позволяет парню коснуться своего лба ладонью, смиренно оставаясь на месте. Однако когда из-за соседской двери доносится копошение, а следом и легко различимый звук звенящей связки ключей, Донмин успевает только моргнуть, прежде чем младший дёргает его за руку на себя, захлопывая дверь в последнюю секунду.       Спина, которой Хан неудачно прикладывается о косяк, болит достаточно сильно, чтобы зашипеть, но недостаточно, чтобы отвлечь внимание от Кима, прижимающего к его губам палец.       — Извини, — шёпотом просит Донхëн, раздосадованно сводя вместе брови, и взволнованно бегает глазами по искажённому болью лицу старшего, пока тот изо всех сил сдерживает рвущийся из груди стон. — Извини, извини, извини, — на тройной скорости повторяет Ким.       Донмин же молчит послушно, наблюдая за тем, как палец младшего медленно сползает с его губ, по мере того, как Донхëн прижимается к глазку. Смотрит пару секунд, вглядываясь в расплывчатое изображение в старой линзе, и спокойно выдыхает, отпуская рычащего себе под нос от неприятного давления в спине старшего.       — Больно?       — Ну, будем частными, не щекотно, — признаёт Хан, чувствуя невероятное облегчение от ощущения свободы. Быть прижимаемым Кимом он предпочёл бы к другой поверхности и при других обстоятельствах. — Но весьма романтично. Я даже на секунду почувствовал себя Ромео из пьесы Шекспира. Правда тот, наверное, не только поясницей рисковал, пока лазил по балконам и тайно встречался со своей Джульеттой.       — Поверь мне, ни один из родителей в этой пьесе даже рядом не стоит с тем, что может сотворить с тобой госпожа Шин, — Донхëн отходит к стене, пожимая плечами. — При желании, она может быть очень страшной женщиной.       — У Ромео с Джульеттой и без неё конец не самый лучший, — отмахивается Хан. Ему нет никакого дела до того, насколько страшной может быть соседка Кима, пока у него появляется такая удачная возможность осмотреться в чужой квартире.       Донхëн оглядывает довольного старшего с головы до ног, пока тот безучастно стоит на месте, глазами бегая по стенам коридора. Как будто бы стоит что-то сказать, но правильные слова не находятся. Вместо них получается только нескладное:       — Так… И зачем ты пришёл? — фраза, больше похожая на наезд. Ким ругает себя за неправильный выбор слов, тут же принимаясь оправдываться. — Не то, чтобы я был не рад, просто ты сказал, что работаешь до вечера, и я немного не ожидал увидеть тебя в таком амплуа за дверью в четыре часа дня.       Донмин неловко хмыкает, почëсывая затылок, и разводит руками, жестами показывая: «ну, так получилось». Как раз в этот самый момент пакет в его руках шуршит, снова напоминая о своём присутствии. Хан косится на него несколько секунд, прежде чем его лицо озаряется догадкой.       Как там говорят? Путь к сердцу мужчины лежит через желудок? Старший уверен, что самой верной и надёжной высокоскоростной магистралью к сердцу младшего может стать как раз содержимое этого пакета.       — Ты представляешь, какая ситуация, — начинает говорить Донмин, наигранно удивлëнно поднимая брови. — Я должен был работать сутки, но кое-кому срочно понадобилось сдать смену на лишних полдня взамен отгула. А как не помочь, если человек ну очень просит? Пришлось поменяться.       — Конечно, если человек ну очень просит, грех ему отказывать, — так же наигранно кивает Ким. — А сюда то тебя как занесло?       — Ты дослушай сначала, не перебивай, — всего лишь на мгновенье голос старшего становится серьёзным. — Ну так вот, я согласился поменяться, меня отблагодарили поклоном до самых стоп и отправили домой. А там, понимаешь, снова такая ситуация интересная, — Донмин вновь трясет пакетом. — Иду себе спокойно, и вдруг раз — замечаю вывеску, на которой написано, значит: «Самые вкусные бургеры у нас». Ну и я, как самая обычная, среднестатистическая жертва маркетинга, не смог пройти мимо. А потом снова раз — я уже с полным пакетом бургеров иду домой. А потом вдруг понимаю, что одному мне эту кучу не съесть, и вспоминаю… — руку Хана, выводящая в воздухе круги, вдруг останавливается, указывая на Кима. — Что вспоминаю?       — Что вспоминаешь?       — Что у меня, абсолютно случайно, есть парень.       — Так, и?       — И он, абсолютно случайно, обожает бургеры от этой компании.       — Ещё что-то?       — А еще, опять же, он, абсолютно случайно, живёт буквально в двадцати минутах езды на автобусе от остановки, мимо которой я иду.       — Ну прямо какое совпадение…!       — Да…! — последнее, что Хан произносит этим превозвышенным тоном, прежде чем спектакль окончательно утомляет его. — Но, если коротко, то я здесь для того, чтобы пригласить тебя пройтись со мной по парку и насладиться этими прекрасными бургерами в тени какой-нибудь лавочки, потому что я ужасно голоден, а Карри оказалось безумно мало, чтобы накормить двух парней сразу.       На этом словарный запас Донмина его окончательно покидает, так что всё, что ему остаётся, это просто ждать решения младшего.       Донхëн же на напряжённое лицо старшего только хмыкает, вместе со спокойным вздохом, вырывающимся из груди, спрашивая:       — Подождëшь тут, пока я переоденусь?       Хан кивает.       — Ты еще спрашиваешь.

***

      Заводить этот разговор было абсолютно не в планах Донхëна. Он сидел, наслаждался тёплыми лучами светящего в спину солнца, и изредка задавал какие-то вопросы, внимательно прислушиваясь к рассказам старшего. Тот говорил о том, как выбрал универ, начал заниматься музыкой, собрал свою собственную группу, а ещё придумал псевдоним, отчего-то не желая пользоваться реальным именем. Особого значения у «Тэсана» не было. Донмину просто нравилось, а остальные не сопротивлялись, да и буквенные названия тогда ещё только набирали свою популярность. На том и сошлись.       Ким, правда, слушает внимательно. Голос Хана почти убаюкивает. Да еще и настолько, что окажись где-нибудь поблизости подушка, младший без задней мысли лёг да и заснул, очарованный чужим тембром. Старшему невероятно идёт быть певцом. Это факт.       Точно такой же, как и тот факт, что Донхëн отвлекается от рассказа лишь на секунду, абсолютно случайно замечая вдалеке нечто большое и зелёное. «Корт» — понимает Ким ровно в ту же самую секунду, как со стороны поля доносятся детские голоса, громко обсуждающие правила игры. Донмин слышит их тоже, выглядывая из-за веток, мешающих обзору.       — Там футбольное поле? — уточняет у старшего Донхëн.       — Ага, — Хан кивает, но сначала указывает рукой в совсем другом направлении. — Вот там находится спортивная школа. А мы с тобой сейчас гуляем по территории парка, прилежащего к ней. Если пойдем в круговую, то по очереди наткнëмся сначала на баскетбольную площадку, потом на волейбольную, и окажемся там, — Донмин кивает в сторону корта. — На футбольном поле, ты прав. На другие территории не получится так просто зайти, потому что они закрыты во внеучебное время, однако на корте почти всегда есть желающие сыграть, так что администрация школы давно уже его не закрывает. Разве что, только на ночь. А у этих детей, кажется, намечается матч, — замечает Хан, присматриваясь к толпе ребят получше.       — Посмотрим? — предлагает Ким, замечая, как загораются глаза старшего, стоит только ему заговорить о спорте.       — Ты хочешь? — спрашивает ответно Донмин. — Если хочешь, можешь пересесть поближе. С вон той лавочки будет видно почти так же хорошо, как с трибуны.       — Пойдем.       Вещи перетаскиваются быстро. Непонятно только, за счёт того, что работают две пары рук, или потому, что Донмин срывается с места, чтобы пересесть, на скорости, почти равной второй космической.       Донхëн же, в отличие от старшего так сильно по футболу не тащится. Однако, надо отдать должное, младший за всю спортивную карьеру Хана пропустил от силы три матча: два из которых по болезни, и ещё один, единственный, из-за того, что на трибунах не было свободного места, а стоять на ногах всю игру не разрешали. Последняя причина, наверное, глупая, но для Донмина она самая лучшая.       Ким опоздал тогда, потому что задержался на занятиях в художественной школе, а когда, отстояв длинную очередь, понял, что мест больше нет, даже и не подумал пойти домой. Охранникам пришлось его буквально насильно ловить и утаскивать за пределы поля под недовольное «не имеете права». Тогда-то Хан и понял, что лучшего друга за всю жизнь ему просто не найти.       Теперь же, этот самый «лучший друг» сидит рядом, жуёт остатки своего бургера, наблюдая с интересом за спорящими о составе команд детьми, и стремительно краснеет, замечая на себе чужой взгляд. Правда, делает он всё это совсем не так, как было три года назад, а в статусе парня Донмина.       — Не хочешь им помочь? — спрашивает вдруг Ким, кивая на корт.       — С чем?       — У них нечётное количество игроков, на две команды ну никак не делится.       Хан поворачивает голову, пересчитывая громкоговорителей с ножками по головам. И правда, девять на два ну никак не поделить.       — И как ты это себе представляешь? — хмыкает старший, поднимаясь во весь рост, чтобы приложить ладонь к своим рёбрам. — Они все мне вот по сюда. Думаешь, какие дети с радостью примут взрослого дядьку поиграть с ними в футбол?       — Тебе двадцать один, мистер «взрослый дядька», — напоминает Ким, довольно замечая, что Хан не спешит отказываться от предложения наотрез. — Достаточно сказать, что ты бывший футболист, и они за тебя драку устроят.       И Донмин никак не ожидает от самого себя, что действительно задумывается над словами младшего, довольно хлопающего в ладоши, когда он направляется в сторону корта, заранее предполагая, как жалко будет выглядеть, если дети сейчас откажутся брать его в свою команду.       Юные футболисты, однако, на предложение реагируют с большой радостью, даже с некоторым ажиотажем принимаясь искать подходящие для жеребьёвки палочки. Хан удивленно хлопает глазами, когда через меньше, чем минуту, ему уже несут столько деревянных обломков и веточек разного размера, что можно не задумываясь топить этой горой дом или разводить костёр.       И это странно, наверное, но Донмин чувствует себя действительно счастливым, играя в футбол даже с детьми. Те искренне удивляются каждому новому движению. Даже тем, которые у Хана получаются далёкими от идеала. Кто бы что ни говорил, про хваленую мышечную память и её особенности, но на одной лишь этой способности и без тренировок навыку свойственно теряться. Донмин знает, что уже слишком много времени прошло, и теперь в нём сложно узнать того подростка, который дышал этим спортом, однако на душе, вместо грусти, только теплая, светлая печаль.       Время, оказывается, так быстро уходит. Ещё недавно ему казалось, будто жизнь закончилась. Скоротечность и непостоянность — главные еë спутницы. Когда Донмин забивает последний год в матче, принося своей команде победу, дети облепляют его, становясь почти живым щитом. Не разобрать даже, кто из его комнаты, а кто противник.       Да и какие вообще могут быть противники, когда играешь с детьми? Хан поднимает глаза, переводя цепкий взгляд прямо на надёжно прикрытого от ярких лучей могучими ветвями деревьев Донхëна, и может думать лишь об одном.       «Останься со мной навсегда, пожалуйста».       И младший словно слышит его мысли. Отводит телефон, делая последний яркий снимок, и лучезарно улыбается, так легко выдавая своё местоположение другим. Улыбку Кима, должно быть, видно даже из космоса.       — Уже всё? — удивлëнно спрашивает Ким, когда взъерошенный Донмин возвращается на лавочку, устало падая головой прямо ему на колени, и раскидывает руки в стороны, глубоко дыша. — Мне казалось, что тебе понравилось играть.       — Мне понравилось, — соглашается Хан, отчего-то смеясь. — Просто я вдруг понял, что футбол — всего лишь моё прошлое, которого уже не изменить.       — Иногда полезно вспоминать о прошлом.       — Жить настоящим куда полезнее, — Донмин прикрывает глаза, чтобы уберечь их от яркого света, и не может перестать думать о том, что человек, находящийся сейчас рядом с ним, заслуживает целого мира, когда младший заботливо поднимает над его головой ладонь, создавая дополнительную тень. — Я так долго жил прошлым, что больше не хочу.       — Разве я — не часть твоего прошлого?       — Сейчас ты — часть моего настоящего.       Губы Хана мягкие и горячие. Донхëн почти тает, и так пригретый на солнце со всех возможных сторон, когда старший нежно проводит губами по его запястью, оставляя на нём нежный поцелуй.       Знал бы Сонхо, какие нежности он тут устраивает, наверное, уже поседел от ужаса. Донмин снова смеëтся, ловя себя на этой мысли, пока в кармане младшего не начинает вибрировать телефон. Ким вытягивает гаджет, не глядя принимая вызов, и только и успевает, что сказать «алло», прежде чем из тишины доносится странный, незнакомый младшему голос.       — Алло, это Ким Донхëн? — слышится уточняющий вопрос, а потом, почти сразу же следом, слова, вводящие парня в ступор. — Ты меня, наверное, уже не вспомнишь… Это тëтушка Хан. Хан Ынби. Я — мама твоего друга Донмина, помнишь?       Кажется, теперь Донхëн понимает, что значит фраза «как снег на голову».