Always

***

      Жизненный сценарий — вещь необъяснимая. Ты живешь, казалось бы, как и все остальные: чем-то увлекаешься просто потому, что хочешь, а чем-то зарабатываешь на жизнь, и необязательно это дело любишь; что-то тебе нравится, а что-то ты терпеть не можешь; где-то ты ведëшь себя одним образом, а где-то совсем другим.       Но главное — ты живёшь. Существуешь во времени, точно зная, что когда-то тебе предстоит исчезнуть, как и всем людям до тебя, ведь бессмертных не бывает. Просыпаешься по утрам, как и остальные. Дышишь тем же воздухом, смотришь те же фильмы, испытываешь такие же эмоции. Ты такой же, как и остальные, но вместе с этим абсолютно ни на кого не похожий.       И пытаться меняться в мире, что никогда не стоит на месте, нормально. И бояться тоже. Донхён сказал как-то, что у всего есть свой конец, и если Донмину предстоит сегодня с ним столкнуться, он примет его достойно. Однако, прежде чем это произойдёт, отдаст всего себя.       Меняться — нормально. Но держаться за ту жизнь, ради которой тебе пришлось пожертвовать многим, тоже.       Хан двигает первую пешку, не моргнув и глазом. Он и рад бы что-нибудь сказать, да только язык не поворачивается зайти дальше наигранно вежливого:       — Ваш ход.       Женщина напротив кивает так же излишне учтиво, будто без подсказки студента не додумалась бы, что в игре, где ходят попеременно, сразу после соперника наступает её очередь. Её ход такой же стандартный — пешка двигается на е4, что находится через две клетки от короля. Однако эта ухмылка, зафиксированная на лице женщины, заставляет Хана хотеть поставить её на место ещё сильнее. Как вообще можно найти общий язык с человеком, который вызывает негативные эмоции одним лишь видом?       — Теперь ваш ход, — в ответ предупреждает проректор, отодвигаясь от стола, как если бы ей неудобно было сидеть в изначально выбранной позе.       Её сложенные одна на другую ноги выпрямляются. Донмин прямо слышит, как каблуки царапают по полу, раздражая неприятным звуком.       Он ходит второй пешкой, отводя взгляд к окну. Первые пять ходов с обеих сторон едва ли можно назвать действенными. Они двигаются первым рядом, лишь к шестому разу добираясь до других игровых фигур. Хан не думает много, когда поднимает коня, вырисовывая в воздухе знакомую каждому играющему букву «Г», и ставит его на новое место. Женщина игриво приподнимает бровь, заставляя Донмина лишь на секунду засомневаться.       Но правила есть правила. Какую фигуру тронул — той и ходишь.       — Как вы смотрите на то, чтобы разнообразить нашу игру немного, студент Хан? — предлагает неожиданно женщина. Еë рука, с зажатой в пальцах фигурой слона, опускается к доске, но не раскрывается.       Донмин поднимает глаза к лицу проректора. Где-то за дверью разносится негромкий, но ощутимый шорох, напоминающий звук, который обычно издают нейлоновые зимние куртки, стоит случайно прислониться ими к чему-нибудь.       — Что Вы предлагаете?       — Просто небольшой диалог, — женщина опускает фигуру на клетку, едва не задевая соседние. — Будем считать, что каждый ход в игре равен вопросу, или какому-нибудь факту, который бы помог нам лучше понять друг друга, — И Донмин бы скривился с радостью, потому что ему нафиг не сдалось понимать эту женщину, но та поспешно объясняется. — В случае вашей победы мы будем вынуждены мириться с тем фактом, что нам предстоит продолжать и дальше встречаться в стенах университета. Тем более, если Вы планируете продолжать партнерство в проекте с Донхёном… — женщина задумчиво пожимает плечами.       — Я Вас понял.       Может, это звучит несколько резко, но проректор довольно хмыкает, никак не реагируя на то, что её перебили. Её рука вычурным жестом указывает на доску, пока Донмин успевает продумывать комбинации на несколько ходов вперёд.       Шахматы могут казаться игрой скучной и чересчур замысловатой… В прочем, Хан сказал бы, что так и есть. Донмин и представить себе не может, что где-то в мире есть человек, который приходит домой после тяжелого рабочего дня и расслабляется тем, что играет партию в шахматы. Даже любимый Сонхо покер, правил игры в который, признаться честно, Хан так и не смог выучить, на фоне шахматы кажется просто детским лепетом.       С другой же стороны, выиграть в эту игру, когда на кону стоит буквально собственное высшее образование, кажется Донмину задачей первой необходимости. Есть много причин молиться, чтобы опыта, случайно перенятого от отца, хватило для победы.       Хочется остаться в проекте с Донхёном. И, в первую очередь даже не для своего блага, а для того, чтобы у преподавателя Мина не было возможности добраться до Кима. Хану этот мужчина не понравился сразу, а когда на сайте университета появился скандальный пост о том, что преподаватель рисунка распускает руки и ведёт себя, мягко говоря, непрофессионально с некоторыми студентками, Донмин и вовсе готов был плеваться. Так неприятно было смотреть на его фото. Однако пост удалили, а студентки, числившиеся, как жертвы, одна за другой отказались от своих обвинений.       Вот так университет эту историю замолчал, позволив преподавателю не только сохранить своё место, но и благополучно пойти на повышение. И Хан удивляется лишь, как он и сам мог забыть об этом громком скандале, словно того и не бывало.       Он берётся за очередную пешку, принимая правила этой игры полностью.       — В таком случае, я хочу знать, что стало бы с Донхёном, откажись он от нашего напарничества, — рука вытягивается, одним ходом перекрывая женщине очевидную возможность атаковать его фигуру. — Как вообще возникла идея с отстранением меня от работы без моего согласия?       — Вы слишком преувеличиваете, — женщина разводит руками. Она выглядит так, будто готовилась к этому вопросу, и лишь на секунду мешкается, глазами бегая по доске. — Свою важность в этом проекте. В вашей паре именно Донхён числится в этом университете, как студент по обмену. Соответственно, весь этот проект принадлежит, по большей части, ему. И разрабатывается, точно так же, для того, чтобы студент, вернувшись в свою страну, мог заявить, что у него есть опыт работы с проектами заграницей. Для студентов, которые учатся в нашем университете по обычной программе бакалавриата, это не будет иметь такой большой ценности. Поэтому, как и было сказано, решение о напарничестве я решала с тем студентом, который играет основную роль в работе.       Много воды, но почти ни слова по делу. В этом вся суть этой женщины. А еще, снова завуалированное принижение интересов одного студента, по сравнению с другим. Донмин ничуть не удивляется, что даже сейчас его продолжают ни во что не ставить.       Оттого и желание выиграть, неожиданно, становится только сильнее. Хотя, казалось бы, оно и так было на максимуме. Проректор делает ход, надеясь, наверное, что эта тема закрыта, но Донмин уже тянется за второй фигурой, совершая очередной свой ход буквально за пару секунд.       Он не даст ей передышки.       — Вы не ответили, — со всей серьëзностью произносит Хан, поглядывая на сбитого с толку его быстрой реакцией проректора. — Что стало бы с Донхёном?       — Он продолжил бы работу без напарника, — женщина смотрит на доску, вновь принимаясь прокручивать в голове все возможные ходы. Донмину её, наверное, было бы даже жаль в другой ситуации. Он то точно знает это ощущение беспомощности, когда соперник напротив заранее знает, чем будет ходить, а тебе предстоит раз за разом вспоминать, как двигается та или иная фигура. — Однако, в таком случае, на плечи одного студента ложилась бы нагрузка и ответственность, которая, в условиях парной работы, делится надвое. Она окупалась бы за счёт помощи преподавателей. Некоторые из моих коллег были готовы помогать ему лично.       Донмин фыркает. О да, в том, что «некоторые» были готовы помогать лично, он точно не имеет причин сомневаться. Даже лицо этих самых «некоторых» знает. Хотя лучше бы забыть, как страшный кошмар.       — Очень щедро с их стороны, — отзывается нехотя Хан, задумчиво вглядываясь в расположение чужих фигур. В начале игры почти любая позиция может оказаться выигрышной.       Женщина ходит грамотно, предпочитая защиту наступлению.       — Мне тоже есть, что спросить, — успевает говорить она, пока Донмин двигается ладьей.       — Слушаю.       — Как из студента, которого нужно было за руку водить на университетские мероприятия, как на каторгу, Вы вдруг превратились в такого яростного защитника парного проекта? Пару недель назад я и не мечтала о том, чтобы Вы относились к чему-то подобному серьёзно, — женщина хитро щурится, едва не касаясь пальцами одного из своих коней.       Хан замирает. Если она сделает неверный ход сейчас, это может здорово помочь ему. Однако чуда не происходит. Проректор возвращается на несколько клеток назад слоном, и этот ход совсем ничего не меняет в игре. Эта фигура как не угрожала Донмину, так и не угрожает.       — Но Вы ведь должны понимать, почему я так цепляюсь за этот проект, — Хан пожимает плечами. Ему странно слышать нечто подобное от женщины, которая наверняка понимает, какое значение имеет для парня их договор. — Я не знаю, чем поплатился Джэхён, когда договаривался за меня. Зато знаю, что так просто подобными возможностями не раскидываются. Вы можете думать, что моё место куда больше пригодится другим молодым людям, это ваше право. Однако я не хочу так просто отдавать то, за что моему другу пришлось побороться.       — Будьте уверены, никого из ваших друзей нарушение этой договоренности не коснулось бы в негативном ключе, — проректор разводит руками, пока Донмин делает свой ход. Он немного рискует, надеясь лишь, что от хитрости, которой его научил в детстве отец, женщину отвлечёт более очевидная возможность.       — Рад это слышать, — Хан сам не верит, что говорит эти слова. — Однако, я останусь при своём желании завершить проект вместе со своим напарником и не потерять возможность, обеспеченную мне другим человеком.       Донмин уже думает, что ему удаётся поставить точку в этой скользкой теме, но проректор только разгоняется. Хан с замиранием сердца смотрит на то, как она опускает глаза к доске, явно довольная увиденной ситуацией.       «Ну давай, руби меня» — умоляет парень мысленно, незаметно цепляясь пальцами за подлокотники своего стула. Он весь натягивается, прямо как напряженная струна. В детстве Хан терпеть не мог, когда отец использовал эту тактику, и быстро начинал паниковать, стоило только тому с лёгкостью порубить все его активные фигуры. Оставить Донмина с несчастными пешками, дойти до конца доски которым уж точно не светило, а ещё королём, до разочарованного детского «сдаюсь» вынужденного убегать от атаки.       Иногда мужчина щадил его, легко и быстро ставя «шах и мат», но никогда не поддавался. Поддаваться этой женщине Донмин, точно так же, как и отец десять лет назад, не намерен.       Когда женщина делает ровно так, как Хан и ожидает, тот мысленно ликует, продолжая выдерживать на лице спокойную гримасу.       — Но ведь партнёр не имеет значения, — проректор хмыкает. — После того, как я сама согласилась обеспечить ваше обучение, заключив сделку со студентом Мëном, я из соображений морали не подумала бы забрать у Вас напарника, чтобы разрушить договор. Пока мы говорили с Донхёном, я, точно так же, поставила его в известность, что вашей учебе в нашем университете ничего не угрожает. Даже в том случае, если он решит согласиться на работу в одиночку. К моему сожалению, студент Ким не согласился, но этот разговор никак не влиял на Вас, студент Хан.       Это Донмин уже и так знает. Убедительные речи женщины давно уже не берут его за живое и не заставляют проснуться потерянную совесть. Даже чувствует он не столько вину, сколько недовольство. Он снова сам себе испортил жизнь. Дайте ему, кто-нибудь, замазку. Нужно срочно перекрыть белым вчерашний день в календаре.       — Я могла бы даже обеспечить Вас другим партнёром, чтобы выполнялись все условия договора.       — Мне не нужен другой партнёр, — Хан хмурится, стараясь не выходить из образа потерянного дурачка, что до сих пор не может оправиться от потери фигуры.       Проректор, наверное, в очередной раз думает, что он так же глуп, как и стоящая в углу её кабинета метёлка. Мысль о том, как удивиться женщина, когда недалёкий студент уделает её в такой тяжёлой игре, как шахматы, только больше заставляет Донмина желать этой победы.       Проректор неопределённо качает головой, прежде чем решается заметить:       — Вы с Донхёном кажетесь близкими. В другом случае, я не могу понять, почему студент Ким и Вы так защищаете друг друга, — Хан случайно переводит взгляд на руки женщины. Её ладонь непроизвольно тянется к упаковке сигарет, лежащей на самом углу стола.       Ей хочется закурить? Волнуется?       — Мы хорошо ладим, — весьма поверхностно отвечает Донмин. Уж в чём, а объясняться перед проректором в том, почему он так дорожит Донхёном, Хан точно не считает себя обязанным.       — В этом причина?       — Именно.       Женщина хитро хмыкает, делая очередной ход. Хан же продолжает ликовать, с трудом сдерживая рвущуюся на лицо в виде ухмылки радость.       Проректор сама предложила разговор, решив, что сможет играть в обе игры одновременно. Но теперь, кажется, так вошла в роль, что даже и не замечает, как медленно движется к собственному поражению. Донмину легко даётся притворяться дурачком. Главное лишь не переиграть и вовремя начать действовать.       Ход за ходом. Фигуры занимают, на первый взгляд, абсолютно абстрактные позиции на доске. Проректор фыркает, с каждым движением только сильнее убеждаясь в своей приближающейся победе. Донмин водит её за нос, как маленького ребенка, не знающего правил игры в прятки. И это чувство такое приятное, что Хану даже не стыдно в этом признаться.       Когда игральное поле принимает тот вид, ради которого парень изначально и затеял игру, Донмин набирает полные лёгкие воздуха, делая контрольный выстрел — притворяется уставшим и потерянным, будто он уже готов сдаться. Женщина клюёт и на эту приманку.       — У вас всегда есть возможность завершить игру техническим поражением, — излишне ласково, притворно заботливо говорит проректор. Предвкушает, наверняка, вкус победы на языке.       Жаль только, что Донмин ей такого счастья никогда не подарит.       — Сдаются только те, кто боится проиграть, — Хан хмыкает, делая ход пешкой. Самое безобидное, что он может сделать, прежде чем начнёт действовать более жёстко. — Я буду играть до тех пор, пока Вы не поставите мне шах и мат.       — Что ж, я уважаю ваше решение, — женщина кивает на доску, делая ход, и тут же слышится предупреждение: — Шах.       Донмин усмехается себе под нос, просматривая из-под челки на довольное лицо проректора.       — Пока есть время, я хочу ещё кое-что спросить у Вас, госпожа проректор, — парень поднимает короля над доской, отходя от атакующего его коня в безопасное место. — Вы, я уверен, уже знаете про видео, которое едва не просочилось в общий доступ. Вам известно, кто из студентов его снял?       — Вы всё ещё переживаете не о том, — женщина хмыкает, делая свое следующее движение. — Но, если Вам интересно… Да, я знаю, кто из студентов стоит за распространением этого видео. Моё служебное положение позволяет мне просматривать записи с камер видеонаблюдения. И, можете быть уверены, он больше не попытается распространить это видео.       — Как Вы можете знать наверняка? — скептически фыркает Донмин.       Женщина же только разводит руками.       — Я просто знаю.       И Хан, почему-то, склоняется к тому, чтобы поверить проректору, как бы глупо и самоуверенно не звучал её ответ.       — Шах, к слову.       Когда Донмин играл с отцом, одно только это слово заставляло его бояться и судорожно прятать короля за другими фигурами, жертвуя теми одна за другой. Сейчас же, отчего-то, этот шах чувствуется, как маленькая победа.       Он снова смотрит на свои фигуры, «случайно» оказавшиеся по углам, и уверенно тянется рукой к слону, двигаясь по диагонали точно на чужого коня. В одной ладони Хан сжимает белую фигуру, откладывая ту в сторону, а другой уверенно ставит на её место свою, чёрную. Из груди едва не рвется облегчённый вздох.       Женщина, сидящая в своём кресле и так почти неподвижно, вдруг хмурится, замирая совсем. Донмин видит по еë лицу, что та, гонимая за скорой победой, совсем забыла про защиту.       В прочем, на то и был расчёт.       — Могу я спросить имя? — продолжает говорить Хан.       Ему будет невыгодно, если проректор вдруг вспомнит, на что они играют, поэтому парень пытается заговорить ту до состояния растерянности.       Нужно, чтобы она испугалась. Чтобы разозлилась, захотела отомстить ему за эту потерю, и снова занять лидерскую позицию. Только эмоции могут превратить эту серьёзную, уверенную в себе женщину в обычного человека, который склонен паниковать, когда что-то идет не так, как он планировал.       — Чьё именно имя вас интересует? — проректор ходит королевой, сбивая с места очередную ханову пешку. Она сглатывает, довольная местью, но Донмин уже знает, что это тоже ошибка.       И за эту ошибку она платит цену, явно превышающую потерю коня в прошлом ходе. Парень смотрит на кучку своих срубленных фигур, лежащих рядом с женщиной, и делает свой ход. Рубит чужую королеву своей ладьей, так удачно оставшейся в изначальном положении.       Ему даже не пришлось ничего делать. Проректор самолично привела свою главную фигуру к такому концу.       — Имя студента, который снял это видео. Я хочу знать.       Тон Донмина не меняется, в отличие от выражения лица женщины. И на этот раз эти изменения кажутся куда более заметными.       Проректор пробегает глазами по траектории хода парня, будто не верит, что могла так глупо лишиться королевы, и Хан может поклясться, что её лицо бледнеет. Хотя, кажется, от злости оно, наоборот, должно краснеть.       Но женщина быстро возвращает себе напускное спокойствие. Делает глубокий вдох, поднимая на студента глаза, и вновь закидывает ногу на ногу, слегка отодвигаясь от стола. Кажется, будто она и вовсе в моменте теряет интерес к партии.       — К чему Вам это, студент Хан? — проректор щурится, продолжая сверлить парня тяжёлым взглядом. — Что Вы будете делать с этим знанием?       — Просто знать, — Донмин пожимает плечами. — Не люблю находиться в неведении, пока остальные знают о моей жизни больше, чем я сам. К тому же, в случае моего отчисления, у меня больше не будет возможности задать Вам этот вопрос.       Женщина смотрит ему в глаза ещё пару секунд, прежде чем задумчиво сглатывает, опуская взгляд на доску. Ещё пару минут назад она точно лидировала, но теперь казалось, будто любой, даже неплохой, на первый взгляд, ход, будет иметь для неё худшие последствия.       Она смотрит на зажатого фигурами второго коня, затем на свою ладью, которая, до этого защищённая королевой, теперь стоит совсем одна. И даже её единственный возможный ход, в сторону чужого коня, скорее принесет убытки.       Донмин чувствует, как в её глазах рушится надежда.       «Можете завершить игру техническим поражением, госпожа проректор» — так и хочет вырваться изо рта Хана. Отец научил его только одной хорошей вещи, за все те годы, что отравлял жизнь сына своим существованием — никогда нельзя отчаиваться раньше времени. Ты можешь проигрывать, но шанс выиграть почти никогда не равен 0. И шансом этим нужно пользоваться.       Женщина, все ещё обескураженная резкой сменой позиций, использует свою последнюю возможность. Гордость не дает ей сыграть в оборону. Проректор ведёт слона по диагонали, медленно проговаривая:       — Имя студента, интересующего вас — Сон Ынсок, — фигура опускается на доску с громким стуком. — Шах.       Донмин молчит, прислушиваясь к своим ощущениям.       Услышать имя футболиста он уж точно не ожидал, но, отчего-то, недовольства или злости в сторону этого высокого магистранта парень не чувствует. В итоге, Хан просто плюёт на это ощущение прострации, кивая женщине, прежде чем поднимает с доски свою королеву, срубая ей белого слона.       Теперь уже он угрожает чужому королю.       — Шах.       Они оба неожиданно замолкают. Проректор безмолвно отходит от нападения, но Донмин двигает вторую фигуру, возвращая её короля под удар. Снова слышится твёрдое «шах».       И так раз за разом. Женщина защищается, как только может, но Хан успевает рубить остатки её активных фигур, и продолжает твердить, как заведенный. Шах, шах, шах.       Донмин же входит во вкус. Когда количество его фигур на доске почти вдвое превышает количество фигур проректора, он вдруг понимает, что победа ещё никогда не была так близко. Женщина же, кажется, начинает паниковать по-настоящему. Хватается за любую возможность довести пешку до края доски и превратить её в королеву, но не получается. И будто бы опять забывает о защите. Хану её паника только на руку. Выстроенный ещё в самом начале план срабатывает ровно так, как должен.       В момент же, когда единственная из оставшихся у проректора пешек оказывается всего лишь в одном ходе от конца, вдруг слышится совсем иное.       — Мат.       Рука проректора так и замирает, не успевшая взяться за пешку. Её глаза опускаются к собственному королю, казалось бы, на первый взгляд совсем не окруженному, и женщина щурится, прокручивая в своей голове, как в этой ситуации мог получиться мат.       Но это правда. Донмин проверил трижды, прежде чем убедился, что бежать чужой фигуре некуда. Вернуться на первую линию король не может, потому что так поставит себя под удар стоящей в углу ладьи. Налево и вниз не получится, ведь вся эта диагональ полностью контролируется чёрным слоном. Остаётся только право. Но и туда ход закрыт королевой, стоящей так удачно, что ни на одну клетку белая фигура двинуться не может.       Король, с виду выглядящий свободным, остаётся стоять на месте, пока проректор медленно убирает свою руку, под тяжёлый вздох отодвигаясь от стола, чтобы подняться на ноги.       Ей бы закурить. Донмин и сам бы с радостью это сделал, да вот незадача, он таким не болеет. Женщина на парня даже и не смотрит, предпочитая созерцать пейзаж в окне.       — Могу я быть свободен? — решается спросить Хан. Находиться в этом кабинете, ещё и в такой напряжённой атмосфере, для него будто пытка. — Вы ведь выполните все мои условия?       Женщина оборачивается лишь на секунду, оглядывая закидывающего на плечо свой рюкзак парня со скрытой неприязнью. Хотя, быть может, Донмину это всё просто кажется?       Хан слышит, как она сглатывает, хриплым голосом заверяя его:       — Это была честная победа. Я сдержу своё слово, не сомневайтесь, студент Хан.       Донмин ликует, пока быстрым шагом покидает кабинет. И почему-то такое ощущение, будто вот сейчас начинается его новая жизнь.

***

      — Судя по твоей довольной роже, могу предположить, что тебя не отчислили, — Джэхён с ухмылкой фыркает, откидывая свою сумку на свободный стул. Хану не нужно даже думать, чтобы понять, что череда громкого частого топота за его спиной, ничто иное, как звук торопящегося на встречу Унхака. — Или отчислили, и ты радуешься тому, что больше не придется вставать рано утром, чтобы по пробкам добираться сюда к первой паре. Одно из двух.       Донмин фыркает. Что ж, то, что старший очень хорошо его знает — факт. Джэхëн свою проверку на дружбу давно уже прошёл. Ещё тогда, когда пошел договариваться о том, чтобы Хану закрыли все долги. А ведь это даже не было проблемой старшего.       — Как дела? — Унхак подлетает сзади, едва не снося стул, на котором сидит Хан. Его рюкзак, в отличие от аккуратно сложенной на стул сумки Мëна летит на пол, ударяясь о ножку стола. — Рассказывай скорее, я чуть не умер от ожидания.       — Ничего страшного, не умер ведь, и сейчас не умрёшь, — хмыкает со своего места Джэхëн, ловко подталкивая к себе ногой чужую сумку. Он придерживает её свободной рукой, опуская на стул рядом с собой. — Когда все придут, тогда и узнаешь.       Ким дуется, отворачиваясь от старшего, пока тот с усмешкой наблюдает за его разочарованным лицом.       Благо, фигура Сонхо уже показывается на входе. Старший оглядывается в поисках друзей, глазами выискивая в толпе яркую кофту Унхака, и, замечая машущего ему из глубины зала Джэхëна, быстрым шагом направляется к столу.       — Ну вы прямо кружок юных социофобов, — Пак занимает своё любимое место с короткого краю стола, чтобы не стеснять никого своей привычкой заваливаться на поверхность и разводить локти в стороны. Ли дома все время ругается, что так он занимает почти весь их и без того не особо вместительный столик. — В следующий раз только скажите, принесу вам медицинскую ширму из дома, чтобы все боялись мимо нашего дед инсайд стола ходить.       — Не дед инсайд, а комфорт плюс, — поправляет друга Мëн. — К тому же, разве не ты говорил, что не любишь есть при людях? Тут все свои, и вряд ли кто-то будет смотреть в нашу сторону.       — И что? Вы — всë еще люди, — фыркает Сонхо.       — О да, он признал, что мы люди, а не объекты для его психологической практики, — Унхак хлопает в ладоши, актёрски смахивая «слезу» с уголка глаза. — Я сейчас заплачу.       — Не ëрничай. Я еще спрошу у твоей мамы, не ставили ли тебе в детстве СДВГ.       — Фу, хён. Грубо.       Сонхо лишь руками разводит. Сам виноват.       Донмин за перепалкой друзей следит поверхностно, прислушиваясь к шуму в столовой. Громкий голос Кюбина, сильно отличающийся от тембра остальной толпы, отделить получается очень легко.       Хан оборачивается, посматривая на стол, который футболисты давно уже назвали своим. Каждый в универе знал, кому негласно принадлежит это место, и действительно никогда не занимал. Какой-никакой, а авторитет спортсмены имели.       Кюбин замечает направленный на него взгляд очень скоро, будто у него какой-то датчик стоит. Смотрит прямо Донмину в глаза явно заинтересованно, но подойти не решается, выбирая вместо этого просто кивнуть. Хан приподнимает руку, здороваясь в ответ, и нехотя отводит от футболиста, возвращающегося к обсуждению чего-то с командой, глаза. Ынсока среди сидящих за столом он не находит.       И вдруг вспоминается та фотография, которую Ким скинул Донмину, подписав коротким «это может быть тебе полезно». Странная череда цифровых улик получается, однако. Сначала Кюбин делится с Ханом фотографией, которой тот может шантажировать проректора, а потом, уже его друг, пытается слить видео, на котором вся вчерашняя ссора изображена почти от начала и до конца. Что-то точно не сходится, и, по-хорошему, надо поговорить с Соном, да только тот словно в воду канул.       Но тут жизнь напоминает Донмину о том, что вовсе необязательно искать самого Ынсока, чтобы знать, где он. Санхëк, по традиции, почти всегда появляющийся в столовой последним, находит нужный стол в углу с первого раза. Везёт, что не нужно стоять, как дурак, и вглядываться в лица и причёски.       Пока Ли идет в их сторону, Хан все думает, как вы ему корректно начать разговор. Насколько вообще странно будет интересоваться Соном у Санхëка? Старшего, кажется, раздражает каждое, даже самое незначительное, упоминание футболиста в ключе их близких отношений.       — Мне уже начинать радоваться, что ты сидишь тут, а не на улице, выгнанный охранником? — Ли смешно фыркает, когда Хан закатывает глаза, и опускается на последний свободный стул, поворачиваясь к Мëну. — Надеюсь, ты уже приготовил десять тысяч вон, чтобы я отпраздновал победу моего лучшего друга над проректором?       — Вы чё, спорили на меня?       Теперь уже наступает очередь Мëна закатывать глаза.       — Нашёл, кого слушать, — отмахивается он от Санхëка, пока тот, довольный реакцией, отпивает из принесëнного с собой стаканчика кофе. — Мы не самые лучшие друзья, конечно, но нам всем хотелось верить, что ты, неожиданно, сможешь убедить проректора тебя не отчислять.       — Да, так что говори уже скорее, как все прошло, хён, — подгоняет Хана Унхак. — Все уже пришли, а я до сих пор не понимаю, мы тут отмечать собираемся, или в последний раз вот так вместе за одним столом сидим.       — Главное, что не на поминках.       — Фу, хён.       — У тебя все «фу», что я говорю.       Донмин молча дожидается окончания спора, предпочитая успевать думать, с чего будет лучше начать рассказ. Его глаза сами по себе зависают на лице Ли, через которого он надеется получить хотя бы какую-то информацию об Ынсоке.       Санхек же, замечающий этот пристальный взгляд первым, в момент становится более серьёзным. Улыбка сползает с его лица, а брови хмурятся, когда он спрашивает у Хана прямо:       — Что-то не так?       И Донмин, долго не думая, всё-таки решает уточнить.       — Хён, ты, случайно, не знаешь, где сейчас находится Ынсок?       Но когда Донмин задаёт этот вопрос, он уж точно не ожидает, что старший неожиданно негативно фыркнет. Он и раньше не любил обсуждать футболиста в компании друзей, но сейчас ситуация будто приобрела ещё более серьезный характер.       Что-то в лице Ли выдаёт разочарование и недовольство, когда он слышит имя спортсмена. Быть может, складка между бровями или грубо сжатая челюсть. А еще, ползущая вниз губа, что сигнализирует о том, как же Санхëк не хочет говорить об этом человеке.       И остальные замечают это тоже. Унхак резко становится тише, а Джэхен хмурится, бегая глазами между лицами Хана и Ли, пытаясь уловить суть их немым гляделок. Сонхо и вовсе опускает взгляд в стол, напряженно прикусывая губу.       Ответный вопрос стоит Санхëку больших усилий.       — Зачем тебе Ынсок?       — Хочу с ним поговорить.       Ли не спрашивает даже, зачем младшему этот разговор нужен. Только разочарованно разводит руками, заключая:       — У тебя не получится.       — Почему?       — Он поменял университет.

***

      Донхëн читает сообщение «я заеду за тобой через полчаса» с широкой улыбкой, появление которой на собственном лице заставляет смущаться. Очень хочется написать, спросить, как у старшего прошёл день, но Ким хорошо понимает, что Донмин сам расскажет, когда будет готов, или, когда захочет.       Нет времени на раздумья. Ким ставит телефон на зарядку, зная, что батарея, достаточно износившаяся за три года, уже не тянет его постоянное тыканье в экран. Да и в спящем режиме все равно разряжается быстрее, чем хотелось бы.       В шкафу удачно попадается чистая белая футболка, ещё ни разу не надетая на улицу с момента прилёта на родину, и рваные на коленках джинсы. Донхëн, если честно, любит их только за дырки и широкие карманы, в которых можно носить важные вещи и не бояться, что они могут выпасть. Ловит себя на мысли, что стоит перед зеркалом, пытаясь понять, сочетаются эти две вещи друг с другом или нет, словно Сора, собирающаяся на очередное свидание, и тут же откидывает одежду на кровать. Не хватало ещё превратиться в такого же помешанного на моде, как его младшая.       Ким делает глубокий вдох, прикрывая глаза на секунду, чтобы прислушаться к собственному чутью. Донмин написал, что приедет через полчаса, а он уже готов хватать все, что под руку попадётся, и выбегать ему навстречу. Всë это так непривычно и нетипично для Донхëна, что заставляет лишний раз задуматься, что старший творит с ним какие-то странные вещи.       От одежды он отстаëт, решая не зацикливаться, и просто надеть то, что уже достал. Однако, следом наступает очередь волос. С момента, как отросшие корни стали сильно выбиваться из общей крашеной копны, Донхен с каждым днем стал всё чаще подходить к зеркалу и смотреть на волосы недовольным взглядом. Мама предупреждала, что так будет, и останется либо краситься заново, либо отращивать до полного схода цвета, но Ким тогда как-то не задумывался, что вообще будет так волноваться за вид собственных волос.       В общем, с тёмными корнями тоже приходится смириться. Донхëн пробегается взглядом по разложенным на кровати вещам, которые ему нужно будет взять с собой. Солнечные очки, гигиеничка, ключи, небольшой пробник духов, деньги на полную версию которых было тратить жалко, но пахли они неплохо, и телефон, который ещё слишком рано снимать с зарядки.       Про лекарства вспоминает в последнюю очередь. Оглядывается, пытаясь вспомнить, где оставил их, когда вернулся домой вечером, и вздыхает, когда понимает, что убрал их обратно в аптечку.       Из комнаты Донхëн выходит тихо, надеясь не разбудить тётю, уснувшую в зале после уборки. Однако таблетки, как назло, предательски громко шуршат, когда он достаёт их из шкафа. За стенкой слышится скрип дивана, а затем и шаги. Тётя заходит на кухню, удивлëнно поглядывая на упаковки в руках племянника.       — Куда-то идёшь?       — Встречаюсь с другом сегодня, — кивает Ким, запивая противовирусное сразу двумя стаканами воды.       — Будь осторожен, — только и наставляет женщина, проходя дальше, чтобы воткнуть в розетку электрический чайник. — Во сколько вернёшься?       — Пока не знаю, — Донхëн торопливо направляется к выходу из комнаты, замирая в дверях, чтобы добавить напоследок. — Буду на связи. Если задержусь, то ложитесь спать без меня.       — Я работаю в ночную, скажу Соре, чтобы не теряла тебя тогда, — спокойно отмахивается женщина, отпуская племянника с лёгкой душой. Знает, что с плохими компаниями тот связываться не будет.       — Хорошо.       Донхëн возвращается в свою комнату. И вот, казалось бы, ничего не изменилось. Тётя все такая же, как и раньше: волнуется за него, разговаривает ласково, с улыбкой. Но Ким все равно не может отделаться от мысли, что это всë — просто искусная ложь.       Нужно развеяться. Срочно. Донмин очень вовремя пишет, что уже подъезжает, когда Донхëн одевается, наспех расчëсывая спутавшиеся после мытья волосы.       Тётя выходит в коридор сразу, как Ким начинает шуметь ключами. Провожает взглядом прямо за дверь, успевая напоминать, когда и какую таблетку ему нужно пить, и закрывается за племянником. Донхëн оборачивается на неё на пару секунд, тяжело вздыхая, и отвлекается на входящий вызов, быстрым шагом направляясь к лифту.       Донмин ждёт прямо у подъезда. Ким улыбается, когда едва не врезается прямо старшему в грудь, ведь выходит на улицу, не поднимая от пола головы. Хан хмыкает, говоря что-то похожее на «крутые очки», пока незаметно забирает из рук младшего его сумку, кивая в сторону машины. И Донхен, как бы странно это не звучало, чувствует себя на своём месте, пока шагает до автомобиля.       — Джэхëн хëн, должно быть, очень тебе доверяет, если разрешает ездить на его машине, — замечает Ким.       — Не знаю, что там с доверием, но я больше склоняюсь к тому, что он разрешает мне садиться за руль только тогда, когда нужно заезжать на заправку, — Донмин прячет ключ от машины в подлокотник. — Он это дело не очень любит.       Наблюдать Хана за рулем кажется чем-то нереальным. Старший заводит машину, выезжая из двора, и аккуратно выгуливает на основную дорогу. В прошлый раз было темно, и у младшего было не то настроение, чтобы восхищаться ездой Донмина, но сейчас ситуация определённо благоволила к тому, чтобы понаблюдать за тем, как размеренно старший водит.       Отец Донхëна, если честно, водителем был неплохим, но сильно уж ему нравилось гоняться непонятно за чем. Да и Ким боялся скорости, предпочитая не ездить на переднем сидении, когда за рулем сидел господин Ким, однако с Ханом ситуация была совсем другая.       Донхен не замечает даже, как они доезжают до нужного дома. Старший паркуется, занимая место рядом с въездом в гараж.       — Ты не удивляйся, но репетируем мы вот тут, — Донмин кивает на более старый, но в целом, точно такой же гараж, стоящий чуть поодаль. В прочем, это Ким и так уже понял, по звукам барабанов, доносящимся изнутри. — Сонхо так уже почти час без остановки по тарелкам бьёт, сказал, что хочет размяться перед твоим приходом.       — Даже так? — с улыбкой переспрашивает Донхен, дожидаясь, пока старший закроет машину.       — Тащится по тебе, похоже, — хмыкает Хан, довольно обгоняя младшего, чтобы утянуть за собой в нужную сторону. — Может быть немного громко, когда мы внутрь зайдем. Береги уши.       Однако, стоит только старшему приоткрыть дверь, как все звуки стихают. Лишь звонкий голос Унхака, подбегающего, чтобы радостно поздороваться, нарушает почти идеальную тишину.       Донмин слегка отодвигается, чтобы дать младшему обнять Донхëна, словно давнего знакомого, но далеко не отходит, занимая роль немого наблюдателя, в какой-то степени даже охранника.       — Добро пожаловать, — Унхак кланяется почти в пол, хихикая с того, как Джэхëн фыркает на его жест, легонько оттаскивая макнэ от гостя.       — Проходи, — приглашает хозяин. — На мелкого внимания не обращай, он сегодня какой-то излишне активный.       — Да у него СДВГ, — доносится из-за барабанов, пока Сонхо машет Киму рукой.       — Да нет у меня СДВГ.       — Их обоих можешь игнорировать, — исправляется Мëн, отмахиваясь от друзей. По-хорошему, от них бы еще и откреститься, но что уж поделать, он слишком сильно к этим людям привязался. — Заходи прямо в обуви. Тут, конечно, лежат ковры, но мы давно уже не снимаем кроссовки, когда репетируем.       Донхëн оборачивается на Хана, с улыбкой кивающего, и неуверенно проходит внутрь. Несмотря на то, что склад колёс, каких-то инструментов и коробок со старым хламом выдает в этом месте гараж, самодельная сцена, на которой стоят инструменты, привлекает его внимание куда больше.       Он засматривается настолько, что не замечает даже, как рядом появляется Ли, одной рукой спешно отбивающий ему «пять», а другой держащий свой синтезатор.       — Могли бы и предупредить, — фыркает он в сторону друзей, пока возвращает инструмент на его законное место — на подставку. — Вы слишком быстро приехали, мы не успели размяться.       — Нам уехать? — мгновенно реагирует Донмин, кивая в сторону двери. — Можем устроить, я ещё не успел вернуть ключи Джэхëну.       — А я как раз думаю, что я забыл сделать, — Мëн несильно ударяет себя по лбу, вытягивая в сторону Хана руку. — Давай сюда.       И вот, казалось бы, всё происходит, будто в каком-то бардаке. Донхëн быстро понимает, что в этой компании комфортной ему тишины он вряд ли дождется, однако это место прекрасно даже в состоянии постоянно суеты.       Атмосфера, люди вокруг. Все такое живое и заряжающее энергией, что тихая квартира, которую раньше Ким назвал бы самым лучшим местом на планете, даже рядом не стоит с этим небольшим гаражом. Он улыбается, когда Унхак усаживает его на кресло, подмигивая, прежде чем пихает в руки кружку с ароматным напитком. На небольшом столике появляются тарелки, наполненные чипсами, какие-то сладости, пицца.       — Пришлось пытать Тэсана, чтобы узнать, какую пиццу ты больше всего любишь, — хмыкает Санхëк, отошедший, чтобы проверить свой телефон перед началом репетиции. — Угощайся. Если вдруг покажется, что музыка тебе надоела, просто переключись на еду. На самом деле, слушать без остановки, как Сонхо бьёт по барабанам, та еще пытка.       Донхëн понимающе мычит, пока старший косится в сторону Пака.       — Не стоило.       — Стоило, — протестует Ли, с ухмылкой хватая горсть чипсов. — Если говорить честно, ты наш первый гость за всë время существования группы, так что лучше не отказывайся. Мы далеко не со всеми такие щедрые.       И старший загадочно удаляется, пока рядом, очень вовремя, появляется Хан.       — У тебя всё хорошо? — уточняет у младшего Донмин, оборачиваясь на Санхëка. — Хён ведь не говорил что-нибудь странное?       — Вовсе нет, — пожимает плечами Ким. — Он милый.       Хан хмыкает.       — Милый? — переспрашивает старший, показательно надуваясь. — Мне уже пора начинать ревновать?       Донхëн отреагировать не успевает. Джэхëн зовет Донмина на сцену, напоминая, что время не резиновое, и тот, пожелав младшему «приятного прослушивания», убегает к своему месту, по пути хватая с кресла гитару.       Ким глядит ему в спину, пряча очередную улыбку за опущенной головой.       Кажется, даже если Хан сейчас не попадет ни в одну ноту, Донхëн всë равно не сможет ничего сделать с тем, как же ему нравится это место, эти люди, и этот конкретный парень.

***

      Донхён, вообще-то, не из тех людей, которым нравятся ночные прогулки, но когда наступает время расходиться по домам, и Донмин, явно краснеющий в ярком свете гаражных лампочек, предлагает прогуляться пешком, он просто не может отказаться. Не тогда, когда остальные делают вид, будто не видят и не слышат, с какой надеждой Хан просит младшего не заказывать такси.       Джэхëн же, как настоящий друг, предлагает остальным воспользоваться услугами его личного такси. Друзья Хана, довольные репетицией и просто приятной беседой, прощаются с Кимом по очереди, с почти одинаково хитрыми лицами, и садятся в машину, уезжающую в очередную экскурсию по Сеулу.       Только лишь Унхак невинно хлопает глазами, удивлëнно спрашивая у Донмина «ты ведь говорил, что не любишь пешком ходить?». Санхëк прикрывает ему ладонью рот, заталкивая на заднее сиденье, и торопливо машет рукой из окна. Его громкое «пока», доносящееся через приоткрытое окно, растворяется в тишине.       Хан вздыхает, провожая машину с друзьями взглядом до ближайшего поворота, и оглядывается на младшего.       — Пойдем?       Донхён кивает, успевая взглянуть на время на экране телефона, прежде чем убирает его в сумку. Полдвенадцатого. До его дома, если верить картам, пешком придётся добираться чуть больше часа.       — Устал? — спрашивает Донмин, когда замечает, как Ким разминает затëкшую поясницу, прямо на ходу делая зарядку. — Нужно было сказать раньше, я бы отвёз тебя домой.       — Согласился бы я идти пешком, если бы устал? — хмыкает в ответ младший, принимать за шею. — Просто Сора со своей йогой приучила меня делать зарядку каждый раз, когда я дольше обычно нахожусь в какой-то позе. Не знаю, насколько это правда, но она выглядела убедительно, когда прямо в метро начала делать выпады.       Хан приглушённо смеётся.       — Прямо в метро?       — Ага, растянувшись вдоль сидений сбоку от дверей.       И появившаяся перед глазами картинка, на которой младшая делает выпады прямо в вагоне метро, пока остальные пассажиры смотрят на неё в недоумении, заставляет Донмина засмеяться громче.       — С каждым днём я всë больше убеждаюсь, что Сора и Унхак были рождены, чтобы стать друзьями, — замечает старший. — Не знаю, заметил ли ты, но этот ребëнок далеко не такой спокойный и адекватный, как может показаться изначально.       — Не знаю, что я должен был заметить, но пародировать сегодня морскую звезду у него получалось очень хорошо.       — Это ты еще краба не видел.       — Даже не буду спрашивать.       И Донхëн честно вам скажет, что он даже и не замечает за всеми этими разговорами, как близко друг к другу они подходят. Вот вроде, движутся в одну сторону, а все равно, словно магниты, одновременно с этим успевают идти на сближение.       Ему комфортно, и это главное. Где-то вдалеке слышится шум поездов, быстро пробегающих по железнодорожному мосту. Монотонный, гулкий. А потом и гудок, даже на расстоянии многих километров слышащийся отчетливо.       И Донмин рядом такой привычный и уже какой-то родной, что Донхён даже не думает, когда, наконец, решается сцепить вместе их все время трущиеся друг о друга ладони. На слегка удивленный взгляд старшего только хмыкает «если хочешь держаться за ручки — просто попроси». Хан улыбается этой своей клыкастой улыбкой, даже спустя столько лет напоминающей кошачью, и только сильнее сжимает его руку.       «Кто еще здесь хочет держаться за ручки». Донхён даже и отнекиваться не собирается. Он определëнно хочет этого. И еще кое-чего хочет, прежде чем окончательно будет готов отдать этому парню рядом своё сердце.       — Могу я спросить?       — Что угодно.       Ким не уверен, что ответ старшего остался таким же, знай он, о чём именно хочет завести разговор младший. Но обратного пути уже нет. Он впутался в эту историю еще вчера, когда слушал рассказ Донмина о его прошлом, стоя на чужом балконе.       — Это касается твоей матери, — Донхён прощупывает почву, заранее предупреждая, о чëм дальше пойдет речь. Хан слегка напрягает, но, если оценивать его вид в целом, ничего не меняется. — Если ты не хочешь говорить о ней, я могу это понять.       — Мой ответ такой же, — Донмин с улыбкой поворачивается на переживающего за него младшего. — Ты можешь спросить что угодно. Я не хочу больше иметь от тебя никаких секретов.       И Ким все еще волнуется, но спокойствие в голосе старшего придаёт ему сил, чтобы говорить дальше.       — Ты сказал, что она начала пить, когда твой отец… погиб, — Донмин кивает, будто это может как-то помочь словам проще вылетать из чужого рта. — Но ты не сказал, что с ней сейчас. Она до сих пор пьёт?       Донхён слышит громкий, протяжный вдох, прежде чем Хан отрицательно качает головой.       — Я знаю, что ты хотел бы услышать, что она завязала, — говорит старший, усмехаясь себе под нос. — Я тоже этого хотел бы. Но я, если честно, понятия не имею даже, где она сейчас находится.       — Как это?       Донмин разводит руками.       — Вот так, — ему неприятно возвращаться к воспоминаниям, которые его заботливая память так сильно хотела удалить, но приходится. Иначе, объяснить младшему, как так получилось, у него просто не выйдет. — На той последней вечеринке, перед тем, как ты нашёл меня в ванной. Эта истерика… Она позвонила мне перед этим. На удивление трезвая, но все равно не в состоянии говорить внятно. Наплела какой-то чуши, все жаловалась, как же она устала от жизни. Она повторяла «извини, я так устала, извини, сынок», а потом отключилась.       Донхён перестает дышать на этом моменте, прислушиваясь к каждому слову Хана.       — По правде говоря, это был последний раз, когда я слышал её голос. Когда я вернулся домой, её вещей там уже не было. Так что… Я не знаю даже, куда она уехала. За эти три года она ни разу не пыталась со мной связаться.       Донмин замолкает, пока Донхён пытается переварить полученный только что ответ. Он даже не может себе представить, как мать, всю жизнь потратившая на воспитание единственного ребенка, могла просто взять и исчезнуть. Начать новую жизнь, когда старая еще не подошла к концу.       Это ведь не всë равно, что постричь длинные волосы под каре. Не всë равно, что переехать или поменять работу. Донмин абсолютно точно — не всë равно. И Ким обычно не желает людям зла, но тут не может удержаться от ощущения бесконечной неприязни.       Хан же вдруг веселеет, будто эта ситуация проходит через него, отдаляясь, шагая в противоположную от них с Донхёном сторону. Так, наверное, и выглядит фраза «пропускать через себя».       — Это было её решение, которое я никогда не смогу понять, но вынужден уважать, — заканчивает старший, с ухмылкой поглядывая на притихнувшего Кима. — Но, если серьезно, то вернись она сейчас, прямо как ты, спустя столько лет, я не смог бы принять её в своей жизни. Мне это, будто бы, больше не нужно.       Донхён не знает, правильно ли он делает. Не знает, простое ли это любопытство, или желание услышать что-то особенное, но импульс просто возникает где-то в мозгу, а через секунду рот уже произносит:       — А что нужно?       И Донмин кажется слишком довольным, когда загадочно косится на Кима, задиристо хмыкая:       — Хочешь расскажу?       Донхён не знает, какой черт дëргает его кивнуть. Не знает, как они оказываются посреди моста, окружённые только полной тишиной и запахом каких-то полевых цветов. Киму знакомо это место хорошо, но, почему-то, он никак не может вспомнить, откуда в его голове столько разноцветных видений.       Донмин, если честно, нарушает его личное пространство слишком часто, чтобы закрывать на это глаза. И его тяга вжимать младшего в стены и другие поверхности, кажется даже слегка маниакальной. Но, черт возьми, такой приятной. Донхён только и успевает, что упереться руками позади себя в ограждение моста, прежде чем старший, внезапно кажущийся на добрые сантиметров десять выше, перекрывает ему пути отступления своими длинными руками.       Донхён рискует. Заглядывает в глаза напротив, боясь увидеть в них вообще что угодно. Почему-то просто страшно и волнительно, будто Донмин медуза-горгона, что одним лишь своим взглядом может превратить его в камень. Сора бы посмеялась, что её трусливый брат так легко может сдаться во власть самому настоящему демону.       — Ты действительно не умеешь разговаривать по-другому, да? — Ким отсылается на вчерашний инцидент со столом, надеясь, наверное, перевести ситуацию в шутку.       «Посмейся, блять, я щас тут умру» — умоляет в душе менее воспитанная часть младшего. Но Донмин вовсе не выглядит весёлым. Только продолжает бегать глазами по лицу и глубоко дышать, как бык на красную тряпку.       Слова его, словно выстрел в голову. Донхён чувствует себя смертельно раненным, когда слышит:       — Встречайся со мной.       И Ким впервые чувствует себя способным пройти сквозь эту чëртову перегородку и свалиться вниз, разбившись на миллиард осколков. Он ведь как приведение сейчас — не имеет материальной оболочки. Только гулко бьющее сердце, заменяющее все остальные функции организма.       — Что? — глупо хлопает глазами, не ощущая силы в опадающих вдоль тела руках.       — Просто скажи «да», — почти умоляющим тоном выдавливает из себя Хан.       Только тогда Донхён замечает, что и ему эта фраза далась нелегко. Их сердца, наверное, могут даже посоревноваться, кто способен набрать большую скоростью и не выпрыгнуть из груди прямо на грязный асфальт.       А потом происходит щелчок. Почти как тот самый, который происходит, когда долго бежишь и начинаешь задыхаться, но вдруг раз — и ты уже обгоняешь тех, кто впереди. Будто открывается второе дыхание.       Ким, наверное, выглядит весьма глупо, когда дрожащим голосом, но с различимой усмешкой спрашивает:       — Не слишком ли быстро?       Глаза напротив расширяются. Душа Донмина словно тоже возвращается в своё тело, расталкивая по пути органы Хана по местам, а сама занимает трон, командуя «пора».       И правда, пора.       — Быстро? — почти возмущенно переспрашивает старший, хмурясь так естественно, что Донхён не может не улыбнуться. — Я ждал почти пять лет, а ты говоришь…!       В прочем, возмущаться долго Хану не приходится. Вместе со вторым дыханием к Донхёну возвращается и сила. Тело будто обнуляется, переходя на какой-то новый уровень, и вот Ким уже резко дëргает старшего на себя.       Донмин понимает, что его тут, как бы, целуют, только тогда, когда чувствует, как младший неуклюже заваливается на него, теряя равновесие, и обступает обувь, которую точно придëтся закинуть в стирку после этой ночной прогулки. Донхён же топит смех в его губах.

***

      — Так мы встречаемся?       — Ага.       Шах и мат.