Always

***

      Донмин теряется во времени, пока замешательство младшего позволяет ему это делать, и сбивается со счёта секунде на десятой, отчего прикосновение кажется одновременно и затянувшимся, и недостаточным.       Сколько они уже стоят так? Полминуты, минуту, полторы? Хан не имеет понятия, потому что всё, что он может, это прислушиваться к чужому тихому дыханию и ловить сердцебиение Кима, что эхом отдаёт по его груди через их липнущую друг к другу одежду. Только когда чужие губы вздрагивают, разжимаясь, и Донмин ощущает, как холодный воздух пробегает по этой маленькой, образовавшейся между их с Донхёном лицами щели, его сознание возвращается к нему.       И тут же больно ударяет под дых — он натыкается подушечками своих больших пальцев на мокрые дорожки на щеках младшего. Слëзы. Те самые, которые он поклялся сам себе больше никогда на лице Кима не видеть. И их наличие едва не разбивает Хана на миллион кусочков, когда он с тяжёлым сердцем решается открыть глаза.       Однако вместо встречи взглядами, его приветствуют длинные прикрытые ресницы Донхёна, слипшиеся из-за продолжающих литься слëз. Когда очередная срывается вниз, ударяясь о щеку, что старший до сих пор держит в своих подрагивающих от переизбытка эмоций пальцах, Донмин с трудом держится, чтобы не стереть её своими губами. Младший кажется таким хрупким в этот момент, что Хан даже дышит с трудом, боясь навредить ему.       — Донхён…       Собственный голос кажется беззвучным, когда он зовёт Кима по имени, а слышит только непонятный шипящий звук, рвущийся из горла. На влажные щеки младшего падает новая капля — холодная и быстрая, забегающая младшему под ворот футболки.       Донмин уже знает, что это не слеза, а всего лишь вода, капающая с его волос. И Донхён вздрагивает в эту же самую секунду, вероятно, из-за неожиданного контакта холодной жидкости и тёплой кожи, согретой в ладонях старшего и раскалённой от неожиданного физического контакта. Хан никогда раньше так не делал.       И Ким чувствует себя почти преданным собственными умом и здравым смыслом, потому что те вдруг испаряются, оставляя за главного сердце. А сердце — не самый надёжный его помощник сейчас, потому что от одного только прикосновения Донмина оно уже готово делать кульбиты и расталкивать внутренности, превращая их в больное, тянущее ассорти. И уже очередь Хана вздрагивать, когда голова младшего опускается, выпадая из его ладоней, и тяжело ударяется о его плечо.       Донхён плачет чуть слышно, и пусть вся футболка старшего мокрая от дождя, слезы младшего он всё равно чувствует. Они капают, смешиваясь с холодной влагой на ткани, и, кажется, больно жгут кожу под одеждой, напоминая Донмину, что он — их причина.       — Ты не можешь так делать, — совсем уж разбито произносит Ким, и Хан чувствует, как его руки слабеют, отпуская одежду старшего. — Ты не можешь… Не после того, как сам попросил меня забыть.       И Донмин, вообще-то, не болеет эмпатией. Как минимум в том плане, что заплакать на грустном моменте в фильме для него — что-то из ряда фантастики. Нужно же уметь разделять живых людей и персонажей, не принимая чужую драму близко к сердцу. Однако в этот раз что-то идёт не так.       Нет, он не плачет, не поймите неправильно. Просто то ли дело в том, что Донхён не персонаж из фильма, то ли в том, что Хан эмоции этого парня чувствует не хуже, чем свои собственные, а может, это банально проснувшаяся совесть, но игнорировать разочарованный тон младшего Донмин просто не может. Не тогда, когда он и есть причина такой реакции Кима.       — Я знаю, — старший цепляется опустевшими руками за плечи Донхёна, слабо сжимая. — Мне жаль, — только и произносит Хан, ведь обычное «я знаю» не может передать и малой толики того чувства вины, что он испытывает в этот момент. Хотя и «мне жаль», произнесённое почти шёпотом, вдруг кажется ему не менее жалким.       Он, наверное, и хотел бы начать объясняться прямо здесь и сейчас, но младший не выглядит так, будто слушает, поэтому Донмин просто позволяет ему прижиматься к себе и ждёт, когда парень заговорит снова.       — Ты не можешь, — повторяет Ким ещё тише, прежде чем его плечи, мелко подрагивающие, резко останавливаются. Он шумно ловит носом воздух рядом с плечом старшего.       Руки Донхёна окончательно безучастно повисают вдоль тела, когда тот отстраняется от Донмина, нехотя разлепляя веки. Хан странный, наверное, но даже зарëванное лицо младшего, помеченное красными пятнами, кажется ему безумно красивым. Ким всегда был красивым, но уж точно не заслуживал, чтобы его доводили до такого состояния.       Донхён почти незаметно отталкивается ногой, приваливаясь спиной к подъездной двери, и смотрит Донмину прямо в глаза. Выискивая на чужом лице, вероятно, какую-то конкретную, одному ему лишь известную эмоцию. И Хан не уверен, находит ли её младший, но ироничная улыбка, трогающая его губы через пару секунд — абсолютная фальш. Старший и не знал, что Ким так умеет.       — Чего ты хочешь? — вопреки ожиданиям Донмина, тон голоса Донхёна скорее уставший, чем недовольный или злой. Он медленно ведёт рукой по волосам, откидывая назад длинную чёлку, и продолжает, не моргая, смотреть прямо в глаза. Знает, что те говорят за Хана куда больше, чем его слова.       «Хочу тебя обратно».       — Поговорить.       — Опять?       Донмин сглатывает накопившуюся слюну вместе с неприятным осадком — саркастичный вопрос младшего попадает прямо в цель.       — Да, — немного заторможенно кивает Хан, ещё более жалобно звучит его голос, когда он договаривает просяще: — Пожалуйста.       Остатки гордости подсказывают младшему, что нужно плевать на умоляющий тон старшего и бежать от него подальше. Однако Ким слишком хорошо знает, что слова из Донмина частенько приходится тянуть щипцами, а это, кажется, именно такая ситуация, поэтому сдаётся. Быть может, слишком быстро, учитывая, что нанесённая Ханом рана ещё болит, и Донхён ругается сам на себя мысленно, но всё равно прикусывает губу, отводя взгляд в сторону.       Руки снова прошаривают по пустым карманам в поисках ключей. Ким вспоминает о том, что выронил их, когда старший уже наклоняется, поднимая связку с асфальта и смахивая с неё грязь. Донмин протягивает ему ключи, продолжая смотреть этими своими просящими глазами, и Донхён вздыхает, настойчиво игнорируя затянувшееся касание их пальцев.       Потому что знает, что если задержится хотя бы на секунду, то уже не сможет оторваться.       — Сегодня тётя дома, — предупреждает Ким, пока Хан наклоняется второй раз, на этот раз за зонтиком. — Не могу пригласить тебя в квартиру, сам понимаешь.       — Поедем ко мне? — мгновенно предлагает Донмин, не обращая внимания на удивлённый вопросительный взгляд младшего, сосредоточенный на его лице.       Быть может, это и звучит странно, но ничего криминального он не предлагает, верно ведь?       Хан мужественно выдерживает те несколько секунд, что испытующий взгляд Донхёна сверлит в нём дыру, и напряжение покидает его тело только тогда, когда Ким ведёт плечом, вытягивая руку, чтобы ввести домофонный код.       — Так поедешь? — спрашивает младший, неуверенно оглядывая промокшего старшего с ног до головы.       — А как ещё? — Донхён цокает в ответ на этот глупый вопрос.       Донмин делает большой шаг назад, когда Ким поворачивается, до сих пор находясь в тесном контакте с ним и стеной, и наступает уже его очередь удивляться, когда младший широко раскрывает подъездную дверь, в ожидании выглядывая изнутри.       — Заходи, — говорит, но сам выставляет руку, перекрывая проход. — Но только в том случае, если уверен, что не собираешься снова предложить мне забыть то, что здесь только что произошло.       И наверное, по логике Донхёна, старшего эта фраза должна остановить или хотя бы заставить задуматься, но тот лишь отряхивает упавший в лужу зонтик, слегка постукивая им пару раз по подъездной плите, и с лёгкостью делает шаг, упираясь грудью прямо в его руку.       Ким щурится, всматриваясь в чужие зрачки, чтобы найти и вычислить в них хотя бы намёк на то, что смелость Хана напускная и доверять ей ни в коем случае нельзя. Донмин же опускает многозначный взгляд на мешающую ему двигаться дальше конечность младшего, пожимает плечами и нагибается, используя свободное место под рукой Донхёна.       Уже в коридоре он оборачивается, чтобы уверенно хмыкнуть.       — Ты не идëшь?       Когда Ким отпускает дверь, что всё это время оставалась открытой лишь благодаря ему, и обгоняет старшего на лестнице, молча направляясь к лифту, Донмин вдруг понимает, что это лучший исход событий, который только мог быть.       Ему дали шанс. И он этот шанс больше ни за что не упустит.

***

      Донмин обычно не из тех, кто волнуется, приглашая к себе гостей, однако когда они подъезжают к его дому, и Донхён молча оглядывается вокруг, выходя из машины, ему вдруг становится не по себе. Ничего сверхъестественного, Ким знает эту улицу хорошо, не раз ведь здесь проходил в школьное время, однако Хан всё равно чувствует себя странно. Внутри будто что-то скручивается.       Он собирается привести младшего к себе домой, впервые за столько лет. Впервые, с момента, как отец пропал, а мать безбожно запила. Символично, кстати. Крестик, который она раньше не снимала даже в душе, вдруг потерялся, а потом Донмин нашёл его среди мусора: банок из-под алкоголя и упаковок от таблеток. Было страшно, но не оттого, что Бог перестал её защищать, нет. В него Донмин особо и не верил никогда. Страшно было потому, что она сама позволила такой важной для неё вещи потеряться среди чëртовых бутылок из-под соджу. А ещё противно.       Крестик Хан вернул матери под радостное завывание, насквозь пропитанное ложью. И больше никогда его на её груди не видел. А в прочем, должно быть, когда она оставляла его одного ебаться с долгами за квартиру и алкашами, по привычке продолжавшими ломиться к ним в дверь каждый вечер, то вспомнила про Всевышнего. Всегда вспоминала, когда становилось совсем плохо. Просила ли она Бога оберегать своего никчемного, никудышного сына, Донмин не знал, но крестика матери больше не видел. Никогда.       До подъезда идут молча. Донхён продолжает оглядываться по сторонам даже когда они заходят во двор. Ему интересно посмотреть на то, что он оставил три года назад, и Хан позволяет ему делать что угодно. Когда взгляд младшего останавливается на качелях, на которых давно уже никто не качается, ведь тросы поизносились, да и скрипела эта старушка ужасно громко, Донмин уже знает, о чём он думает.       — Это она? — тихо спрашивает Ким, и Хан отрицательно качает головой.       — Другая, просто очень похожая, — отвечает старший, его лицо всего лишь на мгновенье кривится в гримасу сожаления. — Та в соседнем дворе.       Донхён кивает, наконец, отворачиваясь, и послушно ждёт, пока Донмин найдёт в своей сумке ключи. Здесь домофон старый, требующий приложить магнитный ключ, чтобы войти.       В подъезде душно и пахнет сыростью. Хан живёт тут уже достаточное количество лет, чтобы привыкнуть, но даже его передёргивает от неприятного запаха. Ким, наверняка, замечает его тоже.       Лифт, как назло, не работает. Кто-то из соседей громко кричит матом на лестничной клетке, но даже звуки с верхних этажей шикарная слышимость этого «картонного» дома пропускает на «ура». Видимо, этот день, всё же, намеревается Донмина добить окончательно. Старший с трудом сдерживает порыв покраснеть со стыда, когда оборачивается к потерянно запрокидывающему голову младшему, что пытается разглядеть источник шума в бесконечной веренице лестниц.       — Не отходи далеко, — предупреждает он, неосознанно вытягивая руку назад. И тут же себя одергивает. Они не в тех отношениях, чтобы он мог так делать, и медленно скользящий по его руке взгляд Кима красноречиво напоминает об этом.       Их отношения сейчас, должно быть, ещё более странные, чем они были три года назад, когда Донмин сходил с ума от невысказанных чувств и топил желание признаться Донхёну, что с каждым днём возникало всё чаще и чаще. Тогда было непросто, но он хотя бы понимал, что можно делать, а что нельзя, чтобы не разрушить их проверенную годами, но всё равно кажущуюся хрупкой дружбу.       Теперь было тяжелее. Ким всё так же сильно выводил на эмоции, заставлял пылать изнутри и изнывать от тоски, когда приходилось расставаться, пусть даже и ненадолго. И этот поцелуй… Он делал с Ханом что-то странное. Донмин не знал точно, можно ли было назвать их друзьями спустя столько времени, но осознание того, что это всё ещё был Донхён, резало по его самолюбию в сотни раз сильнее, чем раньше.       Он был виноват в том, что их отношения стали такими, и отрицать это было бессмысленно. Три года назад он сделал со своей жизнью что-то непоправимое. Лишился последнего близкого человека, сам отпустил его, когда хотелось держаться обеими руками, хвататься ногтями, даже если их вырвет с корнями. И даже его собственная память вычеркнула Донхёна из его жизни, будто уже тогда понимала, что этим двоим нельзя находиться вместе.       Даже сейчас Хан точно не был уверен, что не совершает ошибку, когда подпускает Кима так близко к собственным тайнам, что раной лежат на сердце. Раскрываться перед друзьями было страшно, но перед Донхёном он чувствовал вселенский ужас, ведь не знал, захочет ли младший понимать его после всего, что произошло. И в нём сражались две стороны, каждая из которых, перебивая другую, пыталась перевесить.       Одна говорила, что он слишком слаб, если не может из-за пелены собственных чувств, разглядеть идентичность Кима и понять, что тому не место рядом. Донмин всё ещё считал, что был недостоин даже просто просить младшего понять его, не то, чтобы заводить речь о дружбе, или, тем более, отношениях. И только эта недосказанность между ними держала его на расстоянии.       Вторая же кричала, что он ведёт себя как полный придурок, пока пытается сохраняться дистанцию между собой и Донхёном, не понимая, что граница давно уже размыта. И чем дольше Донмин её слушал, тем страшнее ему становилось, ведь даже обычной дружбы, которой раньше Хану хватало с лихвой, теперь было недостаточно. Старший хотел Кима себе полностью. Хотел так сильно и самозабвенно, что желание оголить перед ним душу крепчало, несмотря на страхи.       И то, что он продолжал шагать по ступенькам, понимая, что после этого диалога младший будет знать о нём всё, даже то, что он так сильно старался скрыть последние годы, что-то, да значило.       — Проходи, — Донмин не оборачивается, когда перешагивает порог собственной квартиры, слыша, как младший двигается где-то за спиной.       Выбегающий из комнаты пушистый комочек, что тут же принимается тереться о ногу Хана, вызывает на лице улыбку. Кто бы что ни говорил, а кошки всё равно обладали каким-то лечебным свойством, ведь одним лишь своим появлением в коридоре Клауд заставила Донмина чувствовать себя лучше. Да и улыбка Донхёна, когда он замечает животное, с любопытством принимающееся обнюхивать его прямо с порога, говорит о том, что эта пушистая плутовка знает, как найти ключ к человеческому сердцу.       — Ты не говорил, что у тебя есть кошка, — замечает Ким, поднимая на старшего глаза, пока треплет Клауд по голове, нежно почëсывая за ушком. Эти двое, кажется, находя общий язык прямо в коридоре, без слов понимая слабости друг друга. Донмин хорошо помнит, как младший любит животных, особенно кошек.       — Потому что она не моя, — Хан разводит руками, выглядывая из ванной, где успевает закидывать свою промокшую под дождём одежду в стиралку. Краем глаза замечает бардак в спальне, и стонет, надеясь, что младший достаточно сильно увлечен кошкой, чтобы не обращать внимания на беспорядок. Донхён хмурится, с немым вопросом в глазах, и Донмин нехотя объясняет. — Это кошка хозяйки, квартира съемная.       Однако Кима, кажется, совсем это не волнует.       — Как зовут?       — Клауд, — отзывается Хан и тут же торопится пояснить. — Не смотри на меня так, понятия не имею, как можно назвать так кошку.       И Ким Донхён хихикает, а у Донмина внутри всё падает от этого смеха, словно организм рушится, а потом выстаивается обратно, переворачивая на своём пути привычный строй. Он как будто перешёл на новую стадию своей привязанности к младшему. Тот издаёт обычные звуки, но Хан уже едва держится, чтобы не зацеловать его всего с головы до ног.       Донмин и не замечал раньше, насколько он помешанный. С отъездом Донхёна в Лондон это чувство притупилось. Он заставил себя отвлечься, заняться музыкой, ходить в зал и бросить пить, чтобы никогда в этой жизни не стать похожим на кого-то из своих родителей. Смешно, наверное, ведь в его возрасте пить только начинают, а он уже бросил. И единственное, что радовало, это то, что доктор подтвердил — у Хана нет зависимости от алкогольных напитков. Это отделило его от семьи, но такой ячейки общества всё равно уже не существовало, так что Донмин чувствовал от этого факта лишь радость.       А теперь, стоило Киму вернуться, как выстроенный Ханом годами порядок стал рушиться. Однако едва ли старший мог винить Донхёна, когда он лично заставил себя думать, что всё прошло, когда на самом деле просто прятался от прошлого, надеясь, что оно исчезнет.       Но то не исчезло. Более того, вернулось вдвойне, и резало по живому, однако вместе с болью приносило облегчение. Донмин знал, что он жив, пока больно. И человек, который сейчас наглаживал хозяйскую кошку, сидя на корточках в коридоре его квартиры, всё ещё был самым дорогим для него. Хан любил его не так же, как раньше, а куда сильнее, и оставалось только смириться.       Он был по уши в Ким Донхёна все эти годы. Когда Донмин моргает, вспоминая о том, что задолжал младшему разговор, Клауд громко мяукает, привлекая внимание.       — Она голодная, — замечает Донхён, поднимаясь с пола, пока кошка недовольно шипит, недополучившая свою порцию нежности.       — Можешь покормить её? — в надежде спрашивает Хан и младший согласно кивает. — Кухня прямо по коридору и налево, корм в холодильнике, в упаковках.       Стоит Донхёну скрыться за поворотом, как Донмин бьётся головой о дверной косяк, прикрывая глаза.       Ким в его квартире, собирается кормить хозяйскую кошку, будто они с ней прожили вместе уже кучу лет, и это осознание стоит ему пары глубоких вздохов, необходимых, чтобы успокоить свои трясущиеся, как у тремора, руки.       — Господи Боже блять, — фраза совершенно неуместная в контексте упоминания Всевышнего, но у Донмина на примете нет других, которые могли бы так же точно описать его состояние. — Просто дай мне сил пережить этот день.       «Мама, наверное, последние пару лет молилась именно так» — неожиданно пролетает в голове и Хан гонит мысль о женщине подальше.       Ким, замирающий в коридоре с чуть приоткрытой упаковкой корма, смотрит на него с подозрением.       — Всё нормально?       — Ага, — Донмин опоминается, жмёт кнопку на стиральной машинке, дожидаясь, пока датчик загорится зелёным, и выходит из ванной, прикрывая дверь. — Давай, я займусь Клауд, а ты пока помой руки.       Вовремя. Ведь кормушка находится в спальне, куда гостей сейчас запустить — верх моветона. Донхён пожимает плечами, протягивая старшему корм, и тот быстро прошагивает внутрь комнаты, наблюдая за тем, чтобы младший не вышел из ванной раньше времени.       Так быстро, признаться, он не убирался даже в детстве, когда замечал в окно возвращающуюся раньше с работы маму. Везло ещё, что так она делала нечасто. Кошка же, после скорой уборки, напоминающей больше беспорядочное забрасывание раскиданных вещей в шкаф, дождавшаяся наполнения кормушки, довольно принимается за еду, реагируя на нервно бегающего по комнате временного хозяина только подрагивающими ушами. Донмин слышит как в коридоре хлопает дверь. Донхён выходит из ванной, громко кашляя.       — Может, горячего чаю? — предлагает старший, оглядываясь на младшего, пока успевает одним движением закинуть кровать сверху пледом. Та сразу же начинает выглядеть более или менее приемлемо.       Донхён отмахивается, отрицательно качая головой, и кашляет снова, на этот раз даже сильнее. Недовольно закатывает глаза, видимо, от неприятных ощущений, и отходит в коридор, чтобы достать из своей оставленной на входе сумки лекарства. Донмин хмурится, выглядывая из комнаты с напряжённым выражением лица.       — Уверен, что не хочешь чаю? — уточняет он мягким голосом. Отчего-то общаться с младшем в своём обычном тоне кажется грубым. — Твоя тётя, должно быть, возненавидет меня даже ни разу не встретив в жизни, если я верну тебя домой в таком состоянии.       — Раньше нужно было думать, — Донхён пожимает плечами, беззлобно поглядывая на старшего, пока распаковывает новую пластинку таблеток от кашля. Отчего-то его щеки кажутся Хану более красными, чем обычно.       — Когда, например?       — Когда целоваться лез, весь мокрый до нитки, — Ким хмыкает, будто говорит о чем-то абсолютно обыденном, но Донмина всё равно вырубает на долгие пару секунд. Он и не думал забывать про этот поцелуй, но слышать о нём вот так прямо от младшего — чересчур для его сердца. — Повезло ещё, что мои вещи на тебя налезли.       Хан опускает взгляд, подбородком задевая воротник кофты. Пахнет совсем отдалённо кондиционером для белья и мужским лёгким парфюмом. От Донхёна почти всегда пахнет точно таким же, но как будто чуть-чуть более резким.       — Зато, держу пари, что такого с тобой лондонская молодёжь точно не делала, — Донмин не знает откуда в нём берётся эта смелость, но то ли виновата одежда младшего, идеально сидящая на нём в плечах, то ли домашняя обстановка, развязывающая язык и руки, однако удержаться от этой фразы он не может.       Взгляд Кима в очередной раз поднимается, впивающийся в глаза Хана, как клыки вампира в жертву. Старший, может, и идиот, но Донхён не видит на его лице ничего, даже отдалённо напоминающего сожаление, поэтому смущённо отводит глаза в сторону.       — Не знаю, почему ты так пристал к лондонской молодёжи, но если тебе реально интересно, — бубнит Ким себе под нос. Донмин может видеть только, как мило тот сжимает губы, раздумывая над тем, стоит ли договаривать фразу до конца. И Донхён решается. — Ты прав, такого лондонская молодёжь, по крайней мере со мной, не делала.       И Хан бы почувствовал себя окрыленным, если бы не следующее за этим: «наверное поэтому никто из них не предлагал мне забыть об этом».       Окей, он готов биться головой. Донхён, кажется, серьёзно настроен сегодня довести его до точки невозврата. Донмину точно не стоило начинать с ним эту заранее проигранную игру.       — Ладно, я понял, — старший сглатывает. Флиртовать с парнем, которого он раньше считал лучшим другом было непривычно. А делать это после всего случившегося между ними и вовсе казалось последней инстанцией перед психушкой.       Когда Донмин обхватывает его за запястье, уверенно утягивая следом за собой в комнату, Донхён пусть и не сопротивляется, но сначала вздрагивает, удивлённый таким неожиданным порывом. Клауд даже отрывается от миски, стоит обоим парням громко перешагнуть порог, а двери за их спинами захлопнуться.       Ким, кажется, осознаёт насколько серьёзно всё происходящее для старшего только тогда, когда тот усаживает его на кровать, а сам принимается ходить по комнате взад-вперёд.       — Меня затошнит, если ты продолжишь так делать, — предупреждает младший и Хан останавливается как копанный. Выглядит он так, будто его и самого тошнит от хождения.       — Извини, — только и успевает попросить прощения Донмин, прежде чем находит для себя новую цель — кровать.       Донхён молча наблюдает за тем, как старший садится на пол, придвигаясь ближе к конструкции, и устало откидывается на неё. Его голова оказывается всего с паре сантиметров от ладони Кима, покоящейся на матрасе.       Где-то недалеко удивлённо мяукает Клауд, посматривая на действия Донмина с опаской. В прочем, волнует это кошку недолго — уже через пару секунд она возвращается к своей миске, с не меньшим аппетитом слизывая с краёв остатки корма.       И Донхёну бы напомнить о том, что ему обещали разговор, но просто сидеть рядом с Ханом и молчать сейчас кажется более подходящим вариантом. Ким успевает осматривать небольшую комнату, в которую его привели, пока есть такая возможность.       Широкая кровать пусть и занимала почти половину пространства, но куда больше Донхёна интересовали полки и компьютерный стол, вероятно, служивший ещё и обеденным, в моменты, когда старшему не хотелось есть на кухне — на краю стояла пустая кружка с тёмным налётом от какого-то напитка. Должно быть, единственная вещь, которую Хан не успел подчистить, прежде чем привёл сюда младшего.       Полки, заставленные так плотно, что даже свободного места не видно, напоминают Киму о том, что этот уставший парень, едва справляющийся со своей жизнью и чувствами, — бывший подающий надежды футболист. Столько наград, медалей и кубков, а ещё грамот, Донхён в последний раз видел разве что в своём университете, когда их на первом курсе водили в музей, хвастаясь достижениями бывших студентов.       И младший не знает, зачем ему это, но сердце подсказывает подняться на ноги. Донмин приоткрывает один глаз, когда чувствует, как место рядом с ним пустеет, а матрас поднимается, возвращая упругость. Ким подходит к полке ближе, молча протягивая руку. Раз — и тяжёлая медаль, оставшаяся Хану в память о его первой победе на городских соревнованиях, оказывается в ладони у Донхёна. У младшего колет в груди, когда он замечает толстый слой пыли на этой, вероятно, давно забытой хозяином вещи.       — Почему? — Ким оборачивается, даже и не озвучивая вопрос полностью. Просто переводит взгляд с медали на старшего, пока тот тяжело вздыхает.       — Это просто безделушка, — отмахивается Донмин.       — Но это медаль, — Донхён хмурится. Никогда раньше Хан не позволял себе называть свои потом и кровью заработанные награды безделушками. У младшего от вырывающегося из груди старшего смеха мурашки по коже пробегают.       — Забери себе, если нравится.       И Ким смотрит на Донмина взглядом, от всей души говорящим: «ты идиот». Хан и так знает, что он такой.       — Я ничего не сделал, чтобы эту награду получить, не мне её и забирать, — отвечает младший и голос его дрожит, стоит старшему оторвать голову от постели, поднимаясь на ноги.       Донхён молчит и одна только крепкая хватка на медали подсказывает Донмину, как же сильно на самом деле парень напряжён, несмотря на внешнее спокойствие. Он подходит почти впритык, заставляя Кима упереться копчиком в письменный стол, и смотрит на единственную преграду между ними — руку младшего, которой тот упирается несильно ему в грудь. Он не вжимается в поверхность стола и не избегает зрительного контакта, как, по ожиданиям Хана, должен был сделать, и Донмина почти кроет от этого.       Даже после всего сказанного Донхён всё ещё позволяет ему подходить так близко. Должно быть доверяет, или просто верит. Донмин не знает как лучше назвать ту эмоцию, которую он читает в зрачках Кима. Тот будто не боится боли, потому что думает, что второй раз Хан не сможет поступить с ним так. Да и в чем, спрашивается, он не прав? Старшему противна даже мысль о том, чтобы сказать что-то хотя бы отдалённо неприятное человеку перед собой.       — Так разговаривать будем? — первым спрашивает младший, намекая на их необычное положение.       И голова старшего тут же кажется ему невероятно тяжёлой, будто к шее привязали булыжник. Если Боги хотят утопить его без воды, то Донмин согласен, лишь бы Ким находился рядом.       Рука Донхёна с лёгкостью гнётся, стоит только Хану немного надавить, и всем весом навалиться ещё ближе, утыкаясь младшему в плечо лбом. И где-то Хан уже видел такую картинку сегодня, только в роли Кима был он сам.       — Прости, я просто так устал, — и вместе с признанием ощущение усталости только усиливается. Руки Донмина упираются в стол с обеих сторон от Донхёна, давая опору. Чуть тише звучит продолжение. — Я так устал быть без тебя.       И Хан чувствует не сразу, но рука младшего неуверенно обхватывает его, поглаживая невесомо по голове, словно обиженного ребёнка. И ему как будто бы мгновенно становится лучше, как если бы от прикосновений Кима напрямую зависело его физическое состояние. Даже слова изо рта вылетают без очередных душевных терзаний.       — Я понятия не имею, какого чёрта я сказал тебе ту чушь, когда попросил забыть о поцелуе в доме Джэхёна, — Донмин называет это «поцелуем», а не завуалированным «тем, что случилось на дне рождения Сонхо», и руки Донхёна останавливаются на секунду, слишком ослабевшие. Старший никогда раньше не говорил об этом поцелуе прямо. — И я уж точно не должен был делать нечто подобное после того, как сам поцеловал тебя.       — Разве не я поцеловал тебя? — потерянно переспрашивает Ким, будто начинает сомневаться в событиях того вечера. Донмин мычит ему в плечо, соглашаясь.       — Да, в комнате Джэхёна ты был первым, кто это сделал, но если мы смотрим на ситуацию более глобально… — ладони вжимаются в поверхность стола сильнее, да так, что даже пальцы белеют. Хан заводит разговор о том, о чем его подростковая память предпочла бы никогда не говорить. Однако у взрослого него на неё другие планы. — Тогда, три года назад, когда ты улетал в Лондон… Разве не я был тем, кто это начал?       И молчание впервые кажется Донмину громким. Донхён делает громкий вздох, прежде чем непривычно высоким для него голосом спрашивает:       — Ты помнишь, что было три года назад?       Хан отрывает своё лицо только для того, чтобы взглянуть на Кима. Раскрасневшегося и уже более расслабленного, будто привыкшего к чужим объятиям. Как же сильно Донмину хочется его такого целовать, кто бы знал…!       — А ты помнишь?       — Да.       Кошка вздрагивает, когда за её спиной слышится шум прогибаемой под чужим весом кровати.

***

      — Клянусь, я сдам этого ребёнка в детский дом.       Унхак, сидящий на одном диванчике с Джэхёном, даже вздрагивает, когда старший произносит эту фразу низким хриплым голосом. Звучит реально непривычно, ведь с ним лидер обычно общается, используя совсем другую интонацию.       Сонхо, замечающий нервно бегающий по меню кафе взгляд младшего, фыркает смешно. Ким слышит шорох, а потом что-то под столом, минуя его ногу, ударяет старшего по лодыжке. Мён недовольно отрывает взгляд от телефона, смотря на Пака с очень уставшим выражением лица.       — Ты бы за словами следил, — напоминает Сонхо, кивая на младшего. — Ну или хотя бы уточнял, о каком ребёнке идёт речь, а то Унхак уже мысленно вещи паковать начал.       — Пока Унхак не сбегает с пар, при этом поругавшись с проректором университета и засветившись перед учителями и половиной персонала деканата, ему нечего бояться, — Джэхён пусть и говорит строго, но его рука по-свойски опускается на спину Кима, поглаживая едва заметно. Такой способ извиниться, что напугал, но без слов. — Ах, да, забыл упомянуть, что он ещё и на мои звонки не отвечает. Опять.       — Моя мама сказала бы уже что-то вроде: «до него дозвониться, как до президента» или «зачем ему вообще телефон, если он его по назначению не использует», — Санхёк, предприняв последнюю и всё такую же неудачную попытку поговорить с Ханом по телефону, фыркает, откладывая тот на стол рядом. Экраном кверху, чтобы не пропустить, если вдруг младший вспомнит про наличие у него друзей.       — А, по-моему, всё перечисленное — его нормальное поведение, — Сонхо пожимает плечами, делая глоток своего холодного смузи, и, под удивлённые взгляды друзей, направленные на него, начинает объяснять. — Ну вот смотрите, начало пар он проспал, что уже изначально не есть хорошо. Потом простоял в пробке, в университете попался на глаза куратору, что не поленился загрузить его ненужной работой, когда он сам планировал заниматься совсем другими вещами. И, вишенка на торте — из-за этого задания чуть не пропустил возможность поговорить с проректором, что было ему необходимо.       — Только он с ней не говорил, а просто забежал, накричал и свалил, — фыркает Джэхён. — Даже для него это было очень глупо.       — Ну, в конце концов ты сам позвонил ему и рассказал, что видел Донхёна в университете, — припоминает Сонхо, разводя руками. — Немудрено, что этот влюблённый идиот успел надумать себе всякого.       — Не нужно путать его природную импульсивность с влюблённостью. Я даже боюсь спрашивать, что он сделал с бедным Донхёном в таком состоянии.       — С чего ты взял, что он с Донхёном?       — Смеёшься? — Мён вопросительно выгибает бровь, смотря на Пака. — Куда ещё он мог так резко сорваться, как не за Донхёном?       — Кстати, — подключается к разговору младший. — Я тоже думаю, что он с хëном. Сора написала сейчас, что не может дозвониться до брата уже почти полчаса.       Джэхён закатывает глаза, откидываясь на спинку дивана, прежде чем медленно моргает, взглядом сканируя потолок заведения. Проходящая мимо их стола официантка удивлённо косится на него, но ничего не говорит.       — Эти двое, определённо, стоят друг друга, — признаёт Мён, и переводит взгляд на сидящего рядом младшего, что с невинным видом принимается за свой десерт. — Надеюсь, когда ты начнёшь с кем-нибудь встречаться, ты будешь умнее, Унхак-а, — выдыхает старший уже чуть тише, снова принимая сидящее положение.       И то, как следом за этой фразой на них с младшим устремляется заговорческий взгляд Сонхо, фыркающего себе под нос, Джэхён не может не заметить. Ладно, он согласен. И ему иногда не помешало бы следить за своим языком. Рука, однако, вопреки первому порыву — убрать её со спины младшего, скатывается ниже, оставаясь лежать между поясницей Унхака и обивкой дивана.       Ким только смущённо краснеет, отводя глаза, и принимается копаться в бедном десерте вилкой, превращая красивый кусочек торта в непонятное месиво. Старшие всегда удивлялись его умению делать из вкусной еды разваливающееся непонятно что, а потом уплетать это с не меньшим аппетитом. Для кого внешний вид не имел значения, так это точно для Унхака.       — Кстати об «этих двоих», — начинает Санхëк, разряжая своим спокойным голосом слегка напряжённую атмосферу. Обычно, он не заводит разговоров первым, поэтому все остальные в моменте поворачивают головы в его сторону, внимательно прислушиваясь к каждому слову. — Как они вообще умудрились поцеловаться, кто-нибудь понял?       И молчание, которое повисает за столом, говорит само за себя. Унхак продолжает жевать свой чизкейк, Сонхо озадаченно наклоняет голову, расчëсывая пальцами макушку, а Джэхён пожимает плечами. Ли всё понимает по глазам друзей.       — Ясно, — Санхëк отмахивается. — Проехали. Просто думал, быть может, кто-то из вас откроет мне тайну, как эти двое могли оказаться в этой ситуации, учитывая, насколько у них разные… энергетические поля.       Сонхо едва не хрюкает от смеха, пока отталкивается от стола, чтобы быстрым шагом дойти до мусорки. Яркий рисованный стаканчик, один из тех, что кафе делает на заказ, чтобы радовать своих клиентов необычным оформлением на праздники, исчезает во встроенном в стену баке.       Сердце Унхака кровью обливается, когда он видит, как потенциальный экземпляр его коллекции оказывается в мусорке. Сонхо же возвращается к своему месту, совсем не волнуясь за эту потерю.       — Не знаю, чем тебе не понравилось слово «вайбы», но «энергетические поля» тоже звучит неплохо, так тонко на их явные различия еще никто не намекал. Это почти всё равно, что я бы сделал вот так, — и Пак с особым блеском в глазах двигается ближе, пока взгляд Ли озадаченно опускается вниз, туда, где рука Сонхо неожиданно хватает его за ляжку. — Но, вынужден согласиться, я не испытываю желания засосаться с тобой после этого даже в первый раз, не то, чтобы во второй, — голос Пака звучит разочарованно, даже немного недовольно, словно он действительно ожидал от своего действия иного эффекта.       — Потому что ты долбоеб, — только и хмыкает в ответ Ли. — Если тебе всегда нравились девушки, то с какого перепуга тебе со мной сосаться хотеть? Да и вообще, мы живём вместе, если бы между нами было что-то, что происходит между ними, то мы бы уже давно переспали с тобой.       — Фу, нет, — на лице Пака появляется что-то среднее между отвращением и непринятием. Санхëк же только пожимает плечами, мол, видишь, я снова прав.       — Я же говорю. Это потому, что ты — гетеросексуал до мозга костей.       — Вообще-то, я был уверен, что Тэсан тоже.       — Ну это уже твоя проблема, если ты какие-то ожидания строил насчёт него, — Ли разводит руками. — Я вот сразу понял, что всё, в чем я могу быть уверен, из того, что я знаю про Тэсана, так это его дата рождения. И то я первый месяц волновался, не мог ли он наврать и на самом деле оказаться опасным преступником, находящимся в федеральном розыске.       Губы Пака складываются в форме буквы «о», когда он довольно заявляет.:       — Точно! Я до сих пор иногда так думаю.       — Вы нормальные? — Джэхён смотрит на этих двоих даже и не скрывая своих искренних эмоций от услышанного. — Ладно этот, — кивает он на Сонхо, прежде чем переводит взгляд на Санхëка. — Но ты то умный ведь. Какой федеральный розыск? Ему было девятнадцать, когда мы познакомились.       — Да хоть десять, это не меняет того факта, что он был похож на сына криминального авторитета, убитого в девяностых, — упрямо качает головой Ли. — Это я сейчас смирился, что с нами в компании всё время находится какой-то неформал, а первые полгода мне казалось, что останься я с ним наедине — он меня прикончит, глазом не моргнув, и органы на чёрном рынке продаст втридорога.       Когда совсем близко слышится звук падающего подноса и развивающегося стекла, а по заведению проходится волна испуганных вскриков посетителей, Джэхён, почему-то, совсем не удивляется, что виновница — молоденькая официанта, явно ещё учащаяся в старшей школе, нервно отводит глаза в сторону, когда проходит мимо их стола.       — Думаешь, она услышала…? — спрашивает Ли, удерживая на своём лице всё ту же наивную наигранную улыбку, с которой он наблюдал за тем, как девушка поднимает с пола остатки посуды.       Сонхо неопределённо надувает губы. Джэхён думает, что у него только что не осталось последней надежды на то, что хотя бы кто-то в этой компании будет способен мыслить трезво, если понадобится.       Их телефоны одновременно издают звук оповещения. Мён обводит всех друзей взглядом, медленно протягивая руку к своему гаджету, и остальные делают то же самое, один в один повторяя его движения. В чате с лаконичным названием «Умри молодым — сэкономишь денег», который, Мён как сейчас помнит, создавал никто иной, как Хан, появляется лишь одной сообщение: «Через полчаса у меня дома».       Они, не сговариваясь, поднимаются со своих мест. Потерянная официантка смотрит вслед, неуверенно сжимая в руке чек об оплате. Только зашедшая внутрь компания девушек радостно занимает освободившийся стол.