Always

***

      — Куда они пошли? — Донхён кивает в сторону двери, за которой только что скрылись две фигуры: высокая и поменьше.       Маленькую Ким успел разглядеть, ведь он ещё когда зашёл, оценил эти светящиеся в темноте рукава толстовки Санхëка, а вот второго человека он так опознать и не смог. Хотя зачем ему это вообще?       Донмин переваливается через подлокотник, быстро занимая освободившееся место на диване, и пожимает плечами, хватая с журнального столика, стоящего у ног, стакан с соком. Даже принюхивается, чтобы убедиться, что это просто сок, а не смешанный с ним алкоголь. Сонхо как раз недавно проговорился, что ему нравится мешать мартини с вишнёвым.       — Не знаю уж куда они пошли, но очень надеюсь, что мириться, — Хан делает глоток, возвращая свой стакан на место.       Зато теперь Донхëну становится понятно, что высокая фигура принадлежала Ынсоку. Так ведь его зовут?       — Они встречаются? — в лоб спрашивает Ким. Ну, а чего тянуть-то? Всё равно уже все, кому не лень, упомянули какой-то конфликт между старшими. Ему же тоже хочется быть в курсе.       — Встречаются? — Донмин задумчиво сжимает губы, снова пожимая плечами. — Не уверен. Санхëк хён не из тех, кто много рассказывает о своей личной жизни.       — Даже вам?       — Неправильный вопрос, — усмехается Хан, поправляя младшего. — Особенно нам.       Донхён фыркает.       — И почему же вам «особенно»?       — Не заслужили, — Донмин оборачивается, глазами высматривая в толпе именинника. И находит, даже достаточно быстро. Липнущим с объятиями к Унхаку, что, кажется, уже мечтает уйти домой. — Сонхо много разговаривает, расскажет ещё кому не надо, а Джэхён не сможет жить без подробностей. Санхëк любопытных не любит.       Ким понимающе мычит. Он тоже не хотел бы, чтобы его отношения стали объектом всеобщего внимания. Всё-таки куда приятнее разделять личную жизнь и дружбу. Хотя пока что это ему и не грозит. Отношениями в его жизни и не пахнет даже.       Донхён косится на чужой стакан, оглядывая в поисках хотя бы одного пустого. Всё-таки в комнате немного душно.       — Ты можешь выпить мой сок, если не брезгуешь, — Хан кивает на свой стакан, когда понимает причину оглядываний младшего. — Или я могу налить тебе отдельно, только спрошу у Джэхёна, где в этом доме можно взять стакан.       — Просто сока?       — Ну могу не просто сока, если надо, — Донмин сначала теряется от вопроса, но быстро берёт себя в руки.       Он не помнит, чтобы младший пил алкоголь, когда им в последний раз удалось побывать на вечеринке вместе. С другой стороны, три года прошло, мало ли что за это время могло измениться.       — В холодильнике есть пиво, — намекает он, следя за реакцией на чужом лице.       — Только не пиво, — отказывается Ким, хмурясь. — Тогда уж лучше просто сока.       — Не знаю, чем всем так не угодило пиво, но Унхак уже почти год терроризирует нас, мечтая его попробовать, — Донмин усмехается, когда ловит на себе взгляд младшего. В прочем, это, наверное, просто совпадение. Вряд ли он услышал его слова в этом балагане. — А Сонхо в последнее время пьёт мартини.       — Потому что мартини вкуснее, чем пиво.       Хан хмыкает. Надо же, какие познания. А ведь в точно такой же ситуации три года назад Донхён бы сказал, что и капли алкоголя в рот не возьмёт.       — Налить тебе мартини тогда? — уточняет старший, ловко выуживая из-за дивана бутылку с красной жидкостью. — Думаю, Сонхо не будет против немного поделиться.       — А ты?       — А я не пью.       Донхён косится на старшего странно, неуверенно, но в конечном итоге кивает, соглашаясь. Плевать, он ведь не будет пить много сегодня. Он не собирается напиваться.       Когда Сора в первый раз подбегает, чтобы спросить, будут ли Донхён и Донмин играть с остальными в «кубок короля», Хан отказывается сразу, а вот Ким недоуменно косится на старшего, спрашивая:       — А как в это играть?       И вот вроде Донмин объясняет что-то про алкоголь и карты, но Донхён все равно не запоминает, поэтому предпочитает отказаться тоже. Да и любые игры, в которых надо пить, будь то банальное «Я никогда не» ему не особо нравятся.       Сора пожимает плечами и убегает под громкое предупреждение старшего брата, что и ей в такие игры играть не следует. И почти сразу же следом за ней подходит уже более решительно настроенный Джэхён.       — Я не понял, вы долго ещё тут вдвоём тухнуть собираетесь? — Мён переваливается из-за косяка кухонной двери, поглядывая на обоих младших с осуждением.       — Мы, вроде, не тухнем, — Хан жмёт плечами, оглядываясь на Кима в поисках поддержки. — Или тебе скучно?       — Прямо так он и признался, что ему скучно, ага, как же, — фыркает Джэхён, показывая Донмину язык, пока направляется ближе к дивану. — Пока ты сидишь рядом с таким видом, будто ударишь меня вот этой самой табуреткой, скажи я что лишнее, никто и никогда не сможет признаться, что ему с тобой скучно.       И когда Донхён рядом смеётся, Хан тут же поворачивается в его сторону, а Мëн прикрывает рот ладонью, прокашливаясь. Не стоило ничего говорить.       Ким же на испытующий взгляд старшего отвечает неопределённым кивком головы.       — Что?       — Ты же знаешь, что если тебе реально скучно, то ты можешь пойти и поиграть с ними, например, — Донмин разжевывает, как маленькому ребёнку. — Тем более, что из нас двоих ты хотя бы пьешь. От меня там совсем нет смысла.       И пока Джэхён с нескрываемым ожиданием выглядывает из-за Хана, чтобы подмигнуть Киму и махнуть головой в сторону кухни, младший только и может, что закатить глаза.       — Да не скучно мне, что ты со мной как с маленьким-то, ей Богу.       И ему сейчас показалось, или лицо Донмина только что разгладилось? Словно его отпустило напряжение. Мëн же только недовольно стонет.       — Да ну перестаньте, пойдёмте уже, вы двое, — снова принимает уговаривать он, вытягивая руку, чтобы забрать с журнального столика единственную оставшуюся тарелку с чипсами. — Я сейчас заберу это и тебе нечем будет закусывать. Пойдём.       — Я пью мартини.       — И что?       — Мартини не закусывают чипсами.       — Тогда тебе тем более пора пойти со мной на кухню, потому что если ты не будешь закусывать, то быстрее опьянеешь, — у Джэхёна на любую отговорку найдётся, что сказать. — Ну или мне придётся действовать шантажом, и сказать, что я пожалуюсь Сонхо, что вы распиваете его мартини без его согласия.       — Он знает, — парирует Хан. — И я не видел на его лице несогласия.       — Значит, появится.       Донхён сдаётся просто потому, что устаёт слушать продолжающих спорить Донмина и Джэхёна примерно через минуту. Громко оставляет опустевший стакан из-под напитка на журнальный столик, чем заставляет обоих парней замолчать, и решительно произносит:       — Мы оба идём, только перестаньте спорить.       И Джэхён тут же радостно убегает на кухню, заявляя, что у них два новых игрока. Донмин же остаётся сидеть на месте ровно до того момента, пока Ким не встаёт с дивана.       — Ты уверен? — уточняет Хан, нехотя поднимаясь. — Я всё равно не буду пить.       — Не знаю, когда ты успел отказаться от алкоголя, но нападать и уговаривать выпить со мной не стану, — Донхён косится на экран телефона, проверяя, нет ли сообщений от мамы Соры. Он обещал тёте, что будет держать её в курсе происходящего, но та, кажется, пока что ещё не начала волноваться. — Пойдём, будешь сидеть рядом и подсказывать, что и после какой карты делать. Я ни слова не запомнил, пока ты объяснял.       — Ты меня просто чтобы не облажаться зовёшь что ли? У тебя же, вроде, хорошая память была, — Донмин вроде и жалуется, но при этом направляется на кухню, заведомо соглашаясь на всё, что предлагает младший.       Донхён улыбается, следуя за ним под тихий бубнеж старшего. Странно приятно осознавать, что даже спустя три года такой упёртый человек, как Хан, до сих пор не может ему отказать.       — Это только до того момента, пока я не запомню, что значат все карты.       На кухне, полной людей, едва ли можно протолкнуться. Сора, сидящая на гарнитуре чуть поодаль и переговаривающаяся о чём-то с Унхаком, мгновенно оживляется, стоит ей увидеть, как Ким заходит на кухню.       — Я думала, ты отказался, — хмыкает она, слегка сдвигаясь в сторону, когда Мëн достаёт из-под её ног табурет. Удивительно, что в этом доме ещё не закончились все стулья.       — Мне никогда и никто не отказывает, — усмехается Джэхён, кивая на притихнувшего Санхëка, сидящего на другом конце стола. — Если уж я этого уговорил, то и твоего брата с лёгкостью уговорю.       Ли фыркает, вероятно, надумывая сказать что-то в свою защиту, но быстро переключается на другое.       — Тэсан тоже пьёт? — удивленно косится он на младшего, когда тот садится по правую сторону от Донхёна, отставляя свой пустой стакан на подоконник. Зачем он вообще принёс его из комнаты, Хан и сам не знает.       — Нет. Пьёт только он, я просто помогаю вникнуть в игру, — Санхëк понятливо кивает, принимаясь разливать соджу по маленьким стопкам.       — Ты ведь пьешь соджу? — уточняет шёпотом Донмин, наклоняясь ближе к Киму, когда видит на его лице непонятную гримасу. Было бы неплохо, на самом деле, сделать это до того, как Ли уже начал наливать алкоголь.       — Я предпочёл бы и дальше пить мартини, но раз все пьют соджу, то пусть будет, как будет, — неопределённо кивает Ким, принимая свою стопку из рук Санхëка.       — А их вообще можно смешивать?       Донхён жмёт плечами, задумываясь.       — Вроде можно. У мартини крепость меньше, чем у соджу, тем более я пил разбавленный, — рассуждает младший вслух, пока Донмин до сих пор не может поверить в то, что у его в прошлом непьющего друга могут быть такие познания в алкоголе. — И я всё равно не собираюсь много пить.       Хан кивает. Что ж, похоже, кое-что за три года всё же изменилось — они поменялись местами. Теперь уже Донмина тошнило от одного только вида намешанных коктейлей. Правда, Донхёна по-прежнему с трудом можно было назвать таким же ярым любителем выпить, каким был Хан в свои лихие семнадцать.       Он косится на младших, что заняты бурным обсуждением чего-то только им известного. Быть может, если бы в их возрасте у него была такая заботливая компания старших, которая не давала бы ему пить — он сейчас сидел бы и спокойно выпивал, зная меру. Но увы, хотелось блевать от одной лишь мысли, что в нём может оказаться хотя бы глоток соджу или пива.       Лучшее средство отказаться от любого алкоголя — в подростковом возрасте переборщить с ним и очень сильно проебаться. Просто знайте. Донмин это на собственном опыте ощутил.       — Все готовы? Начинаем тогда! — командует Мён, доставая из коробки свою драгоценную карточную колоду.

***

      В общем то, стоит полагать, что могло быть и хуже, ведь до поры до времени, примерно полчаса, игра идёт в спокойном темпе. Донмин даже удивляется, что его друзья так умеют, однако чем больше алкоголя оказывается в гостях, тем меньше Хану эта затея нравится.       Ещё меньше ему нравится, что каждый сидящий за столом будто пытается Кима лишний раз напоить. Футболисты то и дело тянутся, чтобы чокнуться, когда в игре от них пить стопку даже и не требуется. А Сонхо, уставший играть по правилам ещё в самом начале, останавливается позади стула Донхёна, так и норовя подлить ему больше соджу, чем надо.       Младший, однако, вне очереди не пьёт и стопку свою сразу поближе к себе двигает, не позволяя доливать до краёв, пока он её не опустошит, но Донмина эта ситуация всё равно напрягает.       Напрягает его ещё и тот факт, что сам так называемый «кубок короля», который к концу игры ожидаемо наполняется до краёв, с каждой вытянутой картой становится к Киму всё ближе и ближе. И пусть Донхён совсем не выглядит пьяным, но от одного только вида накопленного количества алкоголя Хану становится плохо. Какой человек вообще осилит столько соджу за раз? Размер «выпил залпом и сразу спать» — самое то, чтобы избавиться от надоедливого гостя на вечеринке.       Когда же в колоде остаётся три карты и подходит очередь Кима тянуть, все замирают, ожидая, вытянет ли парень последнего короля, или такая участь всё же достанется следующему. Донхён наклоняется к Донмину, спрашивая совета, но тот помнит лишь то, что карты у Джэхёна краплëные, по-особенному, но как именно избежать короля он не знает.       — Не хочешь выбрать за меня? — предлагает Ким, кивая на карты.       — А если короля достану? — Хан косится на «кубок», возвышающийся в центре стола, и не хочет даже представлять, как его содержимое поместится в младшем.       — Тогда я сделаю тебя виноватым в том, что мне пришлось пить этот бокал соджу.       Донмин фыркает, но абсолютно случайно замечает, что у одной карты загнут уголок. Кажется, Мëн как-то ругался, что Сонхо брал его карты, чтобы поиграть в покер, а вернул меченными с помощью сгибания уголков.       — Только не бери вон ту, которая слева, — Хан останавливает руку Донхёна, тянущуюся как раз к карте с загнутым углом.       И Ким, не задавая лишних вопросов, пожимает плечами, вытягивая в итоге другую карту. Донмин с радостью выдыхает, когда видит в руках младшего пиковую двойку. Сидящие же следом за ними за столом Джэхён и Кюбин измученно стонут.       — Да не может быть такого, — причитает Мëн, пряча раскрасневшееся от алкоголя лицо в коленках младшего, по-прежнему сидящего на кухонном гарнитуре.       Унхак же только аккуратно поправляет его чёлку, похлопывая по плечу.       — Давай, хён, — подбадривает он. — Пусть Кюбин хён пьёт, тебе уже хватит.       — Эй, мелочь, — возмущается футболист, пока Мëн смеётся, заглушая смех в одежде младшего. — Я что, на цистерну похож? Куда в меня столько влезет?       — И тем не менее, полторашка воды после тренировки в тебя очень даже неплохо влазит, — подключается к обсуждению Ынсок, подталкивая товарища в плечо. — Джэхён, кстати, почти в два раза чаще тебя пил. Ему в любом случае тяжелее будет.       — Ну смотри, хён, — предупреждает футболист. — Если мне король достанется, то мы с тобой пополам пить этот кубок будем.       — Э, нет, — «оживает» Мëн, протестуя. — Это не по правилам. Кто достаёт последнего короля — тот и пьёт.       — Тогда я буду блевать в твоём туалете.       — Да как хочешь, только не вырубайся, а то у нас денег нет такси тебе до дома оплачивать, — отмахивает Джэхён, занося руку над последними двумя картами.       Но Донмин, кажется, уже подозревает, чем эта игра закончится. Судя по тому, как озорно горят глаза старшего — он прекрасно помнит и про свои метки, и про загнутые Сонхо уголки карт. Улыбается во все тридцать два, делая вид, будто выбирает, и поднимает ровную карту.       Хан уже знает, что там не король, а вот Кюбину везёт меньше — когда он видит в руке Мëна пиковую даму, то на его лице меняется весь спектр эмоций от отрицания до принятия. Выполнять действие, которое задаёт дама, уже всё равно бессмысленно, поэтому футболист медленно переворачивает оставшуюся карту, пока вся его команда довольно улюлюкает и хлопает, празднуя… Его проигрыш, получается?       В прочем, Донмина это уже мало волнует. Его куда больше волнует младший, который выливает свою последнюю рюмку в бокал, с улыбкой протягивая его другому Киму. Истинный демонëнок.       — Если тебе будет от этого легче, то я даю тебе право выбрать следующую игру, — Джэхён, ещё минуту назад притворяющийся погибающим, резко подскакивает на ноги, запрыгивая на кухонный гарнитур к младшим.       — Тогда пусть это будет «7 минут в раю», — мгновенно отвечает Кюбин, косясь на наполненный до краёв «кубок» с опаской. — Не уверен, что я смогу говорить, когда допью это.       Когда он принимает пить, Хан снова косится на младшего, что щурится, словно наблюдать за тем, как Ким вливает в себя такое количество алкоголя, ему неприятно.       И Донхён всё ещё не выглядит пьяным, но его красные щеки заметны даже в тусклом свете кухонной люстры. Ну оно и понятно, от алкоголя ведь температура тела повышается, однако Донмину всё равно кажется, будто что-то ещё в Киме изменилось.       Что-то кроме цвета щёк и влажной, лезущей в глаза чёлки.       — У меня есть заколка, — вдруг вспоминает Хан, действительно доставая из карманов своих джинсов заколку. — Держи.       — Спасибо, — только и отвечает Донхён, убирая волосы со лба одним отточенным движением.       Он не спрашивает, откуда у старшего взялась эта розовая заколка, не вяжущаяся с внешним видом Донмина, и на том спасибо. Однако Хан всё равно видит, как на лице младшего проскальзывает разочарование.       — Это младшей сестры Унхака, — зачем-то начинает объяснять он и Донхён поворачивается к нему лицом почти сразу же, как слышит про сестру. Совпадение ли? — Случайно унёс с собой, когда провожал его домой в прошлый раз.       И пусть Ким просто мычит, кивая, что понял, к чему клонит старший, но Донмин всё равно чувствует, будто этот диалог между ними не закончен.       — Все же умеют играть в то, что предложил Кюбин? — Джэхён, бессменный ведущий каждого застолья в этой компании, собирает рюмки со стола, отставляя их к раковине.       Пока что с алкоголем покончено. У них действительно нет денег и желания оплачивать кому-нибудь сильно пьяному отдельное такси до дома.       И вроде как, все кивают, подтверждая свое участие. Даже младшие, смотрящие на Мëна умоляющим глазами, оказываются допущенными до игры. И пока Донхён и Сора переглядываются между собой, ведя немой диалог только жестами и мимикой, Джэхён обходит стол с другой стороны, останавливаясь рядом с Донмином.       — Ты играешь?       Хан хмурится. Он не уверен, что хочет, но уже слишком устал просто сидеть на стуле и ничего не делать.       — Играю. Тут ведь пить не нужно, — соглашается, наконец, Донмин, и Джэхён довольно улыбается.       — Карты не убираю тогда, с их помощью будем решать, кто с кем пойдёт в комнату, — предупреждает уже всех Мëн. — Тот, кому попадётся джокер, должен будет назвать две других карты, участвующие в игре.       Донхён косится в сторону Хана, нервно дергающего кольца на своих пальцах, и спрашивает:       — Ты уже играл?       — Было пару раз.       Ким кивает. Отказавшийся от участия Санхëк заменяет Сонхо, останавливаясь за их спинами, пока Пак занимает его место за столом. Джэхён ещё раз пересчитывает всех присутствующих, отделяя нужные карты от остальной колоды.       — Участвуют все карты от двойки до туза, — поясняет Мён. — Джокер вскрывает свою карту в самом начале и наугад выбирает две другие. Те, чьи карты назовёт джокер, должны будут уйти в отдельную комнату на семь минут. А дальше они могут делать там всё, что душе угодно. Когда отведённые семь минут закончатся, мы выпустим их и проведём жеребьёвку заново.       После оглашенных правил список желающих играть не меняется, поэтому Джэхён принимает раздавать карты. Донмин прячет свою червовую семёрку под телефоном, пока внимательно следит за лицами остальных. Ни намёка на то, кто мог бы быть Джокером. В прочем, это и неважно. Игра всё равно абсолютный рандом. Быть может, его даже и не выберут ни разу за вечер.       Когда Мён, являющийся одновременно и ведущим, и игроком, забирает себе последнею карту, проверяя её масть, игра официально начинается. И почему-то у Донмина такое предчувствие, будто что-то должно произойти.       Когда Джокером оказывается Сонхо, Хан удивляется, ведь обычно Пак не умеет хорошо скрывать своей радости, когда ему попадаются хорошие карты. Остальные же автоматически оказываются под ударом и Донмин не знает, хочет он, чтобы его карту назвали, или пока что предпочтёт посидеть на стульчике и подождать, первая пара вернётся из заточения.       Всё-таки наедине с человеком 7 минут уже не кажутся таким уж маленьким временем. Хан вдруг понимает, что окажись его напарником кто-то из футболистов, они просто будут молчать всё это время, пока их не выпустят наружу.       — Ты выбрал? — спрашивает Мëн, наклоняясь ближе к Паку.       — Наверное, — Сонхо неопределённо качает головой, но Донмин видит, как глаза старшего проскальзывают над его головой, прежде чем он произносит: — Пусть будет семь и… — и скользят дальше, уже над головой Донхёна. — Валет.       Сделать вид, будто он впервые слышит цифру семь, когда она буквально минуту назад мелькнула перед глазами — для Хана оказывает не так уж и легко. Он всё пытается увидеть хоть на чьём-то лице эмоцию, которая могла бы указать на того, кто скрывается за валетом, но у всех словно приклеились лицевые мышцы. Ноль реакции. Донмину приходится признать, что игрок с картой валета, кажется, отличный актёр.       — Вскрываемся тогда.       Когда Донмин переворачивает свою карту, Сонхо довольно усмехается, пока кто-то из футболистов хлопает в ладоши, подбадривая Хана. Сначала кажется, что громко. Однако этот звук кажется ничем в сравнении с тем, какой шум поднимается, когда сидящий под боком у Донмина Донхён открывает свою карту.       С картонки на Хана смотрит пиковый валет. Блять.       И первым делом он оборачивается на сидящего за их спинами Санхëка, вспоминая, как глаза Пака бегали над их с Донхёном головами, пока тот делал свой выбор. Ли, однако, только разводит руками. А где доказательства, что он как-то в этом замешан? Нет тела — нет и дела.       Джэхён отталкивается от кухонного гарнитура, кивая в сторону гостиной.       — Пойдём. Я закрою вас в своей комнате, чтобы далеко ходить не пришлось.       Донхён, в отличие от старшего, выглядит спокойным даже тогда, когда за их спинами слышится щелчок замка. Дверь закрывается. Донмин вспоминает, что оставил свой телефон на столе. Теперь не получится отследить, точно ли их заперли тут ровно на семь минут.       Ким прошагивает дальше первый, потому что он, в отличие от Хана, в этой комнате находится впервые. Пока младший оглядывается, изучая интерьер и разглядывая в темноте содержимое полок, Донмин медленно следует за ним, останавливаясь в центре комнаты. Темнота, к слову, была обязательным условием, на котором настаивал Мëн.       Когда Донхён оборачивается, встречаясь с потерянным старшим взглядами, Хан замечает на его лице едва заметную, нежную улыбку.       Улыбался ли Ким ему так до этого? Донмин, признаться, не помнит. Донхён много улыбался сегодня, но так…       — Ты уверен, что уже играл в это? — спрашивает младший, наклоняя голову вбок. — Выглядишь так, будто не совсем понимаешь, что делать дальше.       Не совсем понимает? Да Донмин вообще не понимает, что они должны делать с Донхёном вдвоём на протяжении семи минут в тёмной, запертой на замок снаружи комнате.       — А ты понимаешь?       Донхён жмёт плечами, медленно направляясь в сторону окна — единственного источника хоть какого-то света в этой комнате.       — В Лондоне молодёжь очень любит играть в подобные игры на вечеринках, — Донмин следует за Кимом, словно заколдованный.       На самом деле, как будто бы даже голос младшего изменился. Стал мягче, но одновременно с этим ещё ниже. У Хана мурашки от одного звучания. И это ой как нехорошо.       — И чем же лондонская молодёжь занимается, когда оказывается запертой наедине?       — Много чем, — Донхён хмыкает, пока оборачивается, чтобы снова посмотреть Донмину в глаза. Его руки позади него упираются в подоконник. — Но обычно разговаривают, пытаются узнать друг друга получше, или просто молчат, чтобы отдохнуть и набраться сил, прежде чем придëтся вернуться в шумную компанию.       — Помолчим тогда? — предлагает Хан.       — Вообще-то, я думал, что мы будем разговаривать, наоборот, — Ким смахивает волосы в сторону, пока перезакалывает свою чёлку, вновь съезжающую к глазам. — Но если у тебя нет вопросов, то можем и помолчать.       Резкое движение вверх, и вот Донхён уже сидит на подоконнике. Только вот тихое шипение и искажённое гримасой боли лицо Донмин всё же успевает заметить.       — Что такое? — взволнованно спрашивает он, подходя ближе, пока Ким недовольно косится на свои ноги.       — Подвернул лодыжку, — Донхен отмахивается от больной ноги, прикладываясь затылком к оконному стеклу. — Хотел героя сыграть и вора поймать, а в итоге только ногу подвернул. Зато теперь я точно знаю, что до благородного английского джентльмена, что в одиночку целую армию победит, я не дотягиваю.       Шутит. Только Донмину вот не смешно. Почему-то эта наигранная улыбка на чужом лице делает ему только больнее.       Когда он молча присаживается на пол, обхватывая ногу младшего чуть выше травмированного места, Донхён вздрагивает.       — Ты чего? — на секунду кажется, будто его голос становится прежним.       — Сиди спокойно.       Ким слушается, без лишних вопросов дожидаясь, пока Хан, безбожно порывшись в чужих шкафчиках и оставив там полный беспорядок, достанет аптечку. Откуда он вообще знает, что в этой комнате она есть? — уже другой вопрос.       — Только не говори мне, что ты собираешься что-то делать с моей ногой, — подозрительно щурится Ким, только завидев в руках у старшего бинт.       — А что не так?       — Это же просто небольшой вывих лодыжки. Зачем тебе столько бинтов, как будто там перелом? — Донхён возмущается, но стоит только Донмину снова схватиться за его ногу, снижая подвижность, как резкое шипение сдаёт его с потрохами.       — Смеёшься? — нервно шипит на него Хан. — Когда это «просто не большой вывих лодыжки», то он проходит за несколько секунд. С момента, как вы приехали, уже прошло почти три часа.       — И всё равно, я не понимаю, зачем тебе делать это, — Донхён складывает руки на груди, но ногой больше не дёргает и вырвать её не пытается. — Я так не смогу залезть в свою обувь. На руках меня понесешь до такси и потом из такси до дома?       Донмин вздыхает, когда принимается обматывать место травмы.       — Потому что я, в отличие от тебя, волнуюсь за твоё здоровье, — фыркает старший, не поднимая на младшего глаз. — И да, если будет нужно носить тебя на руках до такси и из него, то я сделаю и это, только, пожалуйста, перестань уже так наплевательски относиться к своему здоровью.       Хан не смотрит на Кима до самого конца перевязки, отчего-то чувствуя себя немного пьяным. Можно ли вообще опьянеть, просто находясь в компании пьющих людей? Нонсенс, но Донмин это чувствует.       Донхён тоже молчит, наконец, окончательно мирясь со своей участью.       Крепит концы бинта Хан, признаться честно, как попало. У него из знаний медицинской теории только мамино «на подорожник плюнул, на ранку наклеил, и всё проходит быстро», а из практики криво наклеенный на мозоль от новых ботинок пластырь. Хоть сейчас в медицинский поступай.       — Всё, — оповещает он, когда заканчивает с бинтом, принимаясь складывать содержимое аптечки обратно на место. Зачем вообще нужно было доставать все эти баночки, если ни одна не пригодилась?       — Спасибо, — доносится сверху, и Донмин кивает, принимая благодарность.       — Не идеально, конечно, но с твоим вывихом должно помочь.       Ким мычит, пока разглядывает свою обмотанную бинтом ногу, и Донмин уже собирается подняться с пола, чтобы вернуть аптечку на её законное место — в ящик тумбочки старшего, но получается немного не так, как он планирует.       То ли ногу ставит неправильно, то ли и правда парами алкоголя надышался и опьянел, но вместо того, чтобы ощутить себя твёрдо стоящим на ногах, Донмин вдруг понимает, что заваливается на сидящего на подоконнике Кима. Донхён же только и успевает, что опустить ногу, чтобы старший не ударился о неё.       Так и замирают. Старший, едва успевающий упереться ладонями в подоконник, чтобы не влететь в бедного Кима на всей скорости, и младший, зажатый между оконной рамой и Донмином.       И вообще, каково это, оказаться так близко к Хану? А Донхён вам ответит: неловко, потому что широко раскрытые глаза удивленного старшего смотрят прямо в его; щекотно, потому что чужое дыхание касается подбородка, пуская мурашки по всему телу; и тепло, потому что горячие ладони Донмина удачно цепляются за подоконник именно в том же самом месте, где мирно лежат руки Донхёна.       А ещё Ким слышит глухой звук. Хан точно ударяется чем-то, пока пытается стабилизировать своё положение, но не подаёт виду. Скорее всего, даже и не замечает, слишком уж занятый созерцанием чужого лица на расстоянии от своего буквально сантиметрах в пяти.       И Донхён не знает, это шалит чертов соджу, который он сегодня даже и не планировал пить, или его собственное сердце, слишком уж цепляющееся за ощущение тепла от тела старшего. Однако стоит Донмину попытаться отодвинуться, как рука Кима перехватывает его пальцы, не позволяя завершить движение.       — Донхён…?       Хан ещё помнит его имя? Потому что младший, кажется, забывает всё на свете, пока снова ловит взгляд чужих глаз на себе. Донхен сейчас не согласится отпустить чужую ладонь даже под страхом смерти.       — Всё хорошо? — продолжает спрашивать Донмин, но едва ли он дождётся сейчас ответа.       Ким сглатывает гулко, пока его грудь поднимается и опускается, словно ему тяжело дышать.       Как вообще можно дышать, когда Хан стоит всего в нескольких сантиметрах от тебя, и смотрит этими своими красивыми глазами? А ещё говорит этим своим красивым голосом. За три года, кажется, Донхён и забыл, как звучит этот голос, когда ты слышишь его так близко.       Донмин ведь не говорит, а мурлычет, словно домашний кот. Его тон всегда становится таким покладистым и ласковым, когда он не может прятать его за грубыми словами. Достаточно просто пообщаться с Ханом, это сможет услышать каждый.       Почему-то Кима это разочаровывает.       Он хочет быть единственным, кто слышит этот тон.       Единственным, кому Хан будет позволять шутить про его возраст.       Единственным, кого Донмин сможет ругать за подвернутую лодыжку или оставленные дома капли для глаз.       Единственным, ради кого старший согласится пойти поиграть в игру, в которой он даже не участвует.       Единственным, кого Хан будет любить кто может так нагло пялиться на чужие губы в течение минуты.       — Я могу поцеловать тебя прямо сейчас, — Донхён чувствует, как рука старшего слегка вздрагивает сразу после того, как его взгляд опускается на чужие губы. — Это лондонская молодёжь тоже делает, когда играет в «7 минут в раю».       Донмин делает глубокий вдох, втягивая в себя, кажется, весь имеющийся в комнате кислород, потому что Киму резко становится нечем дышать, когда старший говорит:       — Ты пьян.       Пьян? Почему-то, когда Донхён только начал позволять себе ходить на вечеринки в Лондоне и пить с одногруппниками, ему казалось, что пьяный он чувствует себя несколько иначе. Ким приучил себя пить ровно до того момента, пока вкусно. Как только алкоголь становится безвкусным или неприятным — пора останавливаться. Когда он был пьян и переходил грань, то привкус горечи от алкоголя во рту мучил его ещё долгое время.       Сейчас же привкуса не было. Были, конечно, побочные эффекты: головокружение и жар, но Ким уверен, что появились они уж точно не от алкоголя.       — Я не пьян, — брови младшего дергаются, словно фраза старшего задевает его за живое.       — Пьян.       — Нет.       — Да.       Донхёну кажется, что он натурально сходит с ума. Хан позволяет ему цепляться за себя и смотрит своими этими глазами прямо в душу, но продолжает твердить, что он просто пьян.       Но почему тогда он не пытается вырваться? Почему не скидывает ладонь Донхёна со своей? Почему вообще ничего не делает, чтобы это прекратить? Ким не понимает.       Хан не понимает тоже. Его сердце громко стучит в висках и где-то в собственной глотке. Грудная клетка горит, словно что-то разрывает её изнутри, и обессиленное тело кричит о том, что проще сдаться. Ты ведь этого и хотел.       Но в Донхёне соджу и мартини, а в Донмине всего лишь пара стаканов вишнёвого сока. А ещё чёткое понимание, что целоваться им сейчас ну никак нельзя. Только не тогда, когда он не может быть уверен полностью, что Ким понимает, что он делает.       — Я в состоянии нести ответственность за свои поступки, — Донхён говорит на грани шёпота. — Да, я пил этот чертов соджу, но я абсолютно точно отдаю себе отчёт в том, что собираюсь сделать.       И с этими словами внутри Хана что-то ломается. Донмин прямо чувствует, как его выворачивает наизнанку перед Кимом, но держит лицо до последнего.       Донхён точно знает, куда нужно бить, чтобы выиграть. Так было всегда. Старший мог упираться сколько угодно, сетовать на то, что младший ещё не понимает многих вещей, или они могли просто спорить из-за чего-то. Неважно. Итог был один — победителем всегда оказывался Донхён.       Даже сейчас, когда, казалось бы, заложником ситуации является Донхён, Донмин всё равно чувствует себя более уязвимым. Потому что Ким стал взрослее и мудрее за эти три года. Научился принимать себя настоящего и говорить прямо, чего он хочет, а чего — нет.       Хан себе такой вольности едва ли сможет позволить. Всю жизнь выслушивая, что он не заслужил, что он хуже, чем остальные, что ему нужно что-то в себе поменять, Донмин стёр ту грань, которая отделяла его настоящего от других людей. Мама научила его быть полезным, но не научила любить и отстаивать себя.       — Тебе это не нужно, — предпринимает последнею попытку Хан, когда понимает, что задумался настолько, что пропустил момент, когда лицо Донхёна оказалось еще ближе.       — Я сам могу решить, что мне нужно, а что — нет, — шёпотом прямо в губы.       Когда Ким прижимается к губам Хана своими, первое, что старший чувствует, это как его собственные пальцы сжимаются, цепляясь за ладонь Донхёна.       Губы младшего гладкие и тёплые, в отличие от обветренных губ Донмина, но едва ли он успевает подумать об этом, прежде чем чувствует, как вторая рука Кима взлетает вверх, обводя его фигуру невесомым касанием и останавливаясь на впалой щеке.       Ким просто прикасается, едва меняя их положение, и в Донмине уже бурлит, закипает кровь. Однако снаружи это выдаёт лишь густой румянец на щеках и ушах. Донхён всегда говорил, что краснеющие в смущении уши старшего — самое милое, что он видел в своей жизни. Милый ли Донмин сейчас, когда едва ли может вздохнуть, слишком волнующийся за своё ментальное здоровье?       Ким Донхён просто галлюцинация.       Да, просто очень правдоподобная галлюцинация.       Просто галлюцинация, которая тянет старшего всё ближе, отстраняясь от его губ всего лишь на секунду, чтобы по истечении этого времени прижаться к Донмину с новой силой.       И вообще-то Хан умеет целоваться, не подумайте неправильно, просто всё в этой ситуации такое нереальное, что он может только хвататься ладонями за талию младшего, позволяя тому издеваться над собой. То едва соприкасаться, дразня и без того мучительно умирающего в его руках старшего, то оставлять долгие, смазанные касания, от которых мурашки по телу и в голове звон.       И всё это под аккомпанемент из судорожных вздохов и чмоков, то и дело слишком громко разносящихся по полупустой комнате старшего. А ещё привкус этого чертвого соджу на чужом языке, который заставляет Хана чувствовать себя пьяным.       Донмин может поклясться что так чувственно его целуют впервые. А когда «галлюцинация» по-настоящему цепляется за его плечи, окончательно вжимаясь в оконное зеркало, Хан вдруг обнаруживает себя не таким уж и безобидным в этой ситуации.       И сколько там у них осталось от семи минут? Секунд сорок? Тридцать? Плевать. Донмин хочет прочувствовать их на максимум, прежде чем позволит себе вернуться в реальность, в которой он в очередной раз натворил дел.       Ким вздрагивает, когда горячие ладони оказываются под футболкой и давят на бока, прижимая его к подоконнику, лишая возможности двигаться.       — Ты это начал, — предупреждает Хан сбивчивым шёпотом и Донхён вряд ли успевает понять хоть что-то, прежде чем его нижней губы касается чужой язык.       Донмин даёт себе клятву — сейчас либо всё, либо ничего. Если младший оттолкнет его, то у них в любом случае не останется времени, чтобы выяснять отношения, а если не оттолкнет… В прочем, решить, что он будет делать в этом случае, Хан не успевает.       Ким позволяет делать с собой абсолютно всё, отвечая на каждое оголодавшее движение Донмина своим, более плавным и слаженным. И старший едва не теряется в этом ощущении. В ощущении полной эйфории от того, что он целует Ким Донхёна, а тот целует его в ответ.       Когда за дверью начинают разноситься чужие шаги, Хан понимает, что сколько бы он не пытался запоминать ощущения от этого поцелуя, ему всё равно будет мало. Донхён пока ещё рядом, пока ещё никто не зашёл, но Донмин как будто бы уже скучает.       Когда же в замочную скважину входит ключ, Хан успевает оставить на самых желанных губах напротив последний смазанный поцелуй.       Конечная. Он снова совершил ошибку, которую три года назад поклялся больше никогда не совершать.