Always

***

      — Ещё раз.       Голос Джэхёна звучит строго, но в то же время уже настолько устало, что Донмину их лидера даже немного жаль становится.       С другой же стороны, их всех жаль. Они репетируют с десяти утра без перерыва, и из всего имеющегося у них небольшого репертуара, всё время возникает проблема только с одной песней.       Признаться честно, Хан никогда не возлагал на неё больших надежд. Песня, написанная про любовь подростком с разбитым сердцем и зависимостью от болеутоляющих таблеток — явно не то, что можно назвать хитом. Но нынешним депрессивным подросткам, точно таким же, каким был Донмин три года назад, такое нравится.       — Я не понимаю под чем ты был, когда писал этот ебейший ритмический алфавит.       После, кажется, двадцатой неудачной попытки даже Сонхо начинает выходить из себя, что для него нетипично. Палочки, за которыми старший обычно следит с особым трепетом, оказываются отброшенными на первое попавшееся кресло, а сам Пак поднимается со стула, принимаясь ходить из стороны в сторону.       Старый гараж семьи Джэхёна, который родители старшего любезно согласились выделить под их сходки и репетиции, тяжело назвать достаточно просторным для пятерых человек.       После бесконечных репетиций в душном пространстве всегда хотелось только двух вещей — помыться и уснуть. Однако работа не может считаться законченной, пока всё не будет идеально, а они жёстко косячат, стоит только дойти до этой песни.       — Может, просто уберём её из программы? — предлагает Унхак, с невероятным аппетитом уплетая последний из купленных Ханом ещё два дня назад онигири. — У меня пальцы в косички сплетаются, пока я пытаюсь сыграть свою партию.       Для подтверждения своих слов Ким даже вытягивает руку, показывая остальным свои покрасневшие подушечки пальцев.       Донмин тут же смотрит на свои. Тоже покраснели, но пока он не чувствует боли. Джэхён же, хмуро косящийся в сторону Унхака, лишь вздыхает, поднимая на Хана взгляд.       — Думаешь, стоит убрать её?       Донмин пожимает плечами. Ему не важно, останется эта песня в программе, или нет, однако если они не могут отыграть её даже с двадцатой попытки, то как они собираются выступать на более важных мероприятиях? На мероприятиях, где никто не позволит им менять репертуар по своему желанию.       Но его лицо с субтитрами говорит само за себя. Как бы сильно Донмин не уверял себя, что он не хочет хотя бы раз сыграть эту песню вживую, правда всё равно будет вылазить наружу.       Она как будто слишком личная и душевная для такого выступления, но, с другой стороны, кому какое дело до его души в том задрипанном баре, где они собираются сыграть несколько мелодий на днях? Всё равно тот, кто мог бы понять, никогда её не услышит.       — Хорошо, — соглашается Хан, разминая уставшие от долгих повторяющихся прогонов пальцы. — Всё равно нет смысла выступать с тем, что мы не можем сыграть.       И в полной тишине Донмин слышит, как Сонхо и Унхак выдыхают с облегчением, пока лидер вглядывается в его лицо, внимательно следя за реакцией.       — Уверен? — уточняет Мён.       — Да.       Его мечтой всё равно было и остаётся спеть эту песню, глядя в глаза одному конкретному человеку.

***

      Аэропорт Сеула встречает Донхёна ранним утром, оттого кажется, будто в сравнении с лондонским людей в нем гораздо меньше. Даже с досмотровой зоной Ким справляется куда быстрее, чем ожидает, и потерянно оглядывается, пытаясь понять, что ему делать дальше.       В последний раз в этом месте он был три года назад, но кажется, будто и дня не прошло. Совсем ничего не изменилось. У Донхёна такое сильное ощущение дежавю, что и объяснить не получится.       Видимо, три года назад, улетая, он оставил в этом месте частичку своей души. Три года назад он оставил здесь…       Неважно, что это было. Важно лишь то, что теперь этого у Кима не было, и в этом и заключается разница аэропорта из прошлого и из настоящего. Тогда их стояло здесь двое и на глазах обоих были слезы. Сейчас же Донхён стоит тут один, и пусть его сердце и болит от переполняющих воспоминаний, разреветься прямо тут он себе не позволит.       Тем более, что где-то здесь должна быть…       — Донхён оппа!       Звонкий голос, окликивающий его по имени, спутать с чьим-то другим невозможно.       Ким оборачивается, замечая несущуюся в его сторону фигуру издалека, и от предвкушения даже прикрывает глаза, широко расставляя руки в стороны. Чемодан оказывается ненужным ровно в ту же самую секунду. А самые крепкие объятия обрушиваются на него уже спустя мгновенье.       — Ты здесь, — только и заключает кузина, крепко сжимая парня в кольце своих рук. — Поверить не могу, ты правда здесь!       Он и сам не до конца верит, что всё происходящее ему не снится.       — Правда здесь, да, — смеётся Ким, пока выпускает из своих объятий продолжающую подпрыгивать от восторга сестру.       Подобно сеульскому аэропорту Сора точно так же совсем не меняется со временем. Её длинные волосы, заплетённые в небрежную косу, и сверкающие большие глаза, а ещё задорная улыбка — всё это Донхён мечтал увидеть снова так давно. И вот, наконец, это свершилось.       Ким не верит своим глазам. Живая Сора стоит прямо перед ним, снова бросаясь в объятия. Да, у них с его мамой определённо есть что-то общее.       — Ты даже не представляешь себе, как я ждала этого момента, — признается кузина, пока цепляется за локоть Донхёна, утягивая его в сторону выхода. — Как прошёл твой перелёт? Сильно устал?       — Ну, учитывая тот факт, что я спал почти всё время и ещё дважды поел, то стоит полагать, что полёт для меня прошёл отлично.       Ким не может не рассмеяться, когда на лице сестры мгновенно появляется недовольная гримаса.       — Ты что, все четырнадцать часов просто спал и ел? — осуждающе переспрашивает Сора, и Донхён торопится её успокоить.       — И в окно смотрел, — пожимает он плечами, мол, че ещё надо-то.       Девушка же на это только хмыкает.       — И давно тебе перевалило за тридцать? — скептически хмурится она, продолжая выглядеть так, будто сейчас отчитает Кима за что-то. — Кто в самолётах спит вообще? — искренне недоумевает Сора.       — Тот, кто на них хотя бы успевает.       Ответ находится мгновенно, как что Донхён над ним ни секунды не думает, выпаливая первое, что приходит в голову.       Сора прямо как шла, так и замирает на месте, словно её операционная система не успевает обрабатывать информацию так быстро, как Ким её вкидывает.       Кажется, у них «1 — 1».       — Ладно, беру свои слова обратно. У тридцатилетних не такая хорошая память, — признаёт девушка. — Стоило встречать тебя с именной табличкой и хлопушками, но я ведь не знала, что за год тебе напрочь отшибло совесть.       — Главное, чтобы не память.       — Ну конечно.       И пусть Сора ворчит, но Донхён всё равно чувствует себя самым счастливым человеком на свете. Он наконец-то дома.

***

      — Я так понимаю, что спрашивать тебя, пьëшь ли ты сегодня, бесполезно, — смиренно вздыхает Джэхён, стоит только Донмину осуждающе покоситься на ящик с пивом в его руках.       — Хëн никогда не пьёт, — как бы невзначай присоединяется к разговору Унхак, медленно вырисовывая в списке продуктов галочку напротив пункта «двадцать литров нефильтрованного».       — Да ну, правда что ли? А я и не заметил.       Ким на саркастический тон старшего не обращает совсем никакого внимания, пересчитывая по кругу бутылки в ящиках. Донмин же скучающе вертит в руках гитару, пытаясь понять, нужно ли ещё подтянуть струны. Правда, мысли его сейчас находятся где-то не здесь.       Сегодня вечером у них что-то вроде мини концерта в баре, которым владеет отец одного из одногруппников Джэхёна. А потом, по традиции, пьянка, в которой Хан не планирует участвовать. Точнее, присутствовать придётся в любом случае, это ведь как никак друзья его. Да и развозить их потом по домам тоже кому-то надо. Но пить он не собирается даже под страхом смерти. Был уже неприятный подростковый опыт, связанный с алкоголем, повторять который хотелось в последнюю очередь.       — А мы так и не узнали, кстати, почему ты не пьëшь, — вдруг вспоминает Джэхён, отряхивая руки от пыли с ящиков. — ЗОЖник?       — Да какой из него ЗОЖник, — голос Сонхо доносится прямо из подсобки, а потом старший выходит, неся в руках сразу несколько бутылок мартини. — Ты у него дома в холодильник заглядывал? Там же мышь повесилась. Из съедобного разве что вода бутилированная и склад пачек лапши быстрого приготовления.       Хан закатывает глаза. Пак старше на год, а такое чувство, что метит на место его мамочки.       — Надеюсь, ты в холодильник ко мне заглядывал, чтобы ужин приготовить?       — Какой ужин, угараешь? У него яичница сегодня утром сгорела, — Джэхён едва не давится собственным смехом, когда лицо Пака вытягивается.       — Не сгорела она бля.       — Конечно не сгорела. Просто яйца были афроамериканской курицы, ага, — снова доносится из подсобки, но уже голосом Санхëка. — А то, что соседи испугались и чуть пожарку не вызвали, когда запах из нашей квартиры на лестничную клетку перешёл, не ебет?       — Не надо было нюхать значит, чтобы не пугаться.       — И не дышать, видимо.       — А кто вообще Сонхо хёна к плите подпустил? Это было смело, — усмехается Унхак, откладывая список алкоголя на сегодняшний вечер в сторону. — Много там ещё?       Выглядывающий из-за двери в кладовую Ли даже не скрывает своего возмущения.       — Да вы попутали я смотрю. Перчатки на руки и помогать быстро. Я вам не Геракл, чтобы это всё в одиночку таскать, пока вы яйца обсуждаете, — ругается Санхëк, стирая пот со лба тыльной стороной ладони.       И Донмин бы пошутил, но Сонхо делает это быстрее.       — Дак это понятно, у Геракла рост был больше двух метров, — усмехается Пак, прикрывая рукой бок, в который уже метит ударить Ли.       — Лично знакомы?       — В качалку вместе ходим.       — Так, стоп, — командует Джэхён, громко ударяя ладонью по барной стойке. Да так, что сидящий за ней Унхак вздрагивает. — Вы че разводите тут опять? Ноги в руки и за работу. Чем быстрее управимся, тем быстрее приступим к репетиции.       От вида начинающих казаться бесконечными коробок с алкоголем Донмина подташнивает, поэтому он пытается заполнить бар как можно скорее, пока остальные продолжают разгружать кладовку. Унхак же остаётся сидеть рядом, продолжая просто ставить галочки, но теперь уже с более серьёзным видом. Все понимают, что он отлынивает, но никто ничего не говорит.       Хан был бы счастлив оказаться на его месте. А ещё лучше, прямо сейчас уехать домой и проспать до завтрашнего вечера, однако остальные выглядят воодушевлёнными скорым выступлением. Таблетка, которой любезно делится с ним Санхëк, не помогает с тошнотой, но снимает головную боль, и это уже что-то.       В основном они молчат, однако в какой-то момент Унхак заводит разговор о том, как было бы здорово в будущем выступить на площадке побольше, и все соглашаются. Один лишь Санхëк молчит и без конца проверяет свой телефон. По озабоченному взгляду Джэхёна Хан понимает, что старший тоже замечает странное поведение Ли.       — Кстати, я сегодня одногруппницу на наше выступление позвал, — предупреждает младший, как только с работой покончено. — Хочу вас с ней познакомить. Ведите себя нормально, ок?       — Прям одногруппницу? — уточняет Донмин, уже зная, что кто-нибудь из старших ему подыграет.       — Да.       — Прям девушку? — спрашивает уже Сонхо, скептически выгибая брови.       — Прям да. И хватит издеваться, я, по-вашему, не могу девушку пригласить? — Унхак недовольно закатывает глаза.       — Да не слушай их, они же придурки, — Санхëк подсаживается на соседний от младшего стул, закидывая руку тому на плечо. Учитывая их разницу в росте, даже просто смотреть на это уже вызывает усмешку. — Конечно ты можешь девушку пригласить.       — Правда?       — Конечно.       — Спасибо, хён.       Сонхо с Донмином только недоверчиво переглядываются, не понимая, почему Ли прикидывается хорошим старшим.       — Ты мне лучше вот что скажи, Унхак-а, она живая?       Дак вот оно что. Ну актёр.!       — Кто? — Унхак, кажется, пока что ещё не понимает, что его просто водят за нос, поэтому Хану даже его немного жалко становится.       — Ну так девушка твоя.       Осознание ударяет по младшему через три, два, один.       — Да идите вы…!

***

      — Какой ещё концерт? — Донхён вопросительно косится на сестру, уже второй час не отходящую от зеркала.       Сора всегда была красивой, а последние два года Ким то и дело слышал о новых её ухажëрах, которых девушка отшивала без сожаления и задней мысли. И конечно Донхён знал, что для поддержания такого внешнего вида недостаточно просто родиться красивой.       Однако если бы ему приходилось каждый раз перед выходом на улицу два часа мазаться разными масками, тонерами и кремам, за пределами дома его бы больше не увидели.       — Не концерт, а выступление.       — Есть разница?       — Концерты в барах не проводят.       — Смотря какие концерты. Канкан вот например и в баре можно замутить. Только тебя туда всё равно не пустят, тебе же двадцати нет ещё, — Донхён пожимает плечами, продолжая пялиться в телефон с таким выражением лица, будто не замечает, как сестра поворачивается к нему.       — Но у меня есть ты, — улыбается Сора, возвращая всё своё внимание к отражению в зеркале. — А тебе уже есть двадцать.       — Нет.       — Что нет?       — Меня нет.       И вопреки ожиданиям Кима младшая сестра не берётся его уговаривать. Только хмыкает, принимая действительность такой, какая она есть, и продолжает рисовать свои длиннющие фигурные стрелки.       — Так что за выступление? — любопытство берёт над Донхёном верх. Ему нужно хотя бы знать, куда и с кем он собирается отпустить девушку.       — Мой одногруппник играет в музыкальной группе, — Сора в очередной раз недовольно шипит, когда подводка рисует не такую ровную линию, как ей хотелось бы, и принимается её стирать. — В нашем универе они довольно популярны, называются «TS».       — Что это значит?       — Чëрт его знает. Вроде как инициалы создателя, но я не уверена, что правильно помню его имя.       Донхён думает, что оригинальностью тут и не пахнет, точно так же, как не пахнет и его спокойствием этим вечером.       — Ты же понимаешь, что тебя не пустят в бар? — решает всё же уточнить он, пока Сора не бросает попыток закончить макияж.       — Понимаю.       — Ты несовершеннолетняя.       — Знаю.       — И если кто-то узнаёт, что ты пришла на это выступление одна, то у тебя будут проблемы с полицией.       — Будут.       — А мне придётся забирать тебя из обезьянника и объяснять происходящее нашим с тобой мамам.       — Ага.       И тишина.       Да быть не может, чтобы этой девушке было настолько параллельно, что она собирается нарушать закон.       — Ты меня слышишь вообще? Мы влипнем в такие неприятности, что тебе и не снилось, Сора.       — Мы? — переспрашивает младшая, дорисовывая наконец свою много страдальческую стрелку. — Мне показалось, ты сказал, что не будешь в этом участвовать.       И Донхён знает, что им манипулируют, но всё равно не может сопротивляться. Пусть этот вечер ему придётся провести в каком-то баре в окружении незнакомой ему музыки и пьяных людей, но он хотя бы будет знать, что его кузина в порядке.       Да и нарываться на штраф и связывать себя проблемами с полицией в первую же неделю пребывания в родной стране не хотелось бы.       — Говори адрес, я вызываю такси.       — Ты знал, что ты лучший?       О да, Донхён определенно об этом знает.

***

      — Клянусь, это хуйня какая-то, — Сонхо косится на раскиданные по столу бумажки с номерами от одного до сорока, и с тяжёлым вздохом принимается собирать их в том порядке, в котором они должны идти. — Один, два, три… Три? Блять, где три?       Остальные едва сдерживают смех, пока наблюдают за муками самого старшего члена их группы. Только Унхак порывается помочь, но быстро оказывется усаженным на небольшой диван сильными руками Джэхёна, надавливающими ему на плечи. Попытка сыграть в спасателя не удалась.       — Тяжело, наверное, ты же дальше десяти обычно не считаешь, — уже по обыкновению усмехается Ли, не пропуская возможности подъебнуть своего соседа по квартире.       — Почему десяти то?       — Ну так ты после десятой рюмки в подсчётах ещё ни разу прав не оказался.       Донмин уже в который раз за день закатывает глаза. Выносить этих двоих больше получаса для него всегда было сравни какому-то невыполнимому квесту. Ну не понимает Хан, как живя вместе два года, старшие ещё не поубивали друг друга.       Когда из-за приоткрытой двери начинают доноситься мужские голоса, Донмин слышит их первым, и подсказывает остальным, что было бы неплохо поздороваться. Иначе, Хан уверен, в следующий раз им вновь придётся выступать на улице, прячась от палящего солнца под дырявым шатром.       Донмин даже помнит, откуда эти дырки — отец, возвращаясь домой пьяным, любил тушить сигареты о любые вещи в коридоре, которые, как ему казалось, лежали неправильно. Это могло быть что угодно и почти всегда разное, но у бедного шатра для пикников каким-то образом получалось пользоваться у старшего Хана спросом.       Мысли об отец точно так же неожиданно, как появились, так и исчезают. Нет у Хана больше отца, и всё тут. Или даже правильнее будет сказать, что никогда и не было.       Отец Сохи, как Донмин потом узнаёт, того самого одногруппника Джэхёна, который любезно предложил им выступить в своём семейном баре, выглядит солидно. Не знай Хан, что этот мужчина владеет этим пропахшим табаком и алкоголем местом, подумал бы, что он какой-нибудь популярный адвокат или следователь. Прямо как отец Мëна.       — Всю подсобку опустошили? — мужчина заглядывает в кладовое помещение, мыча от приятного удивления. — Не ожидал, что так быстро справитесь. Слово своё держу — вы помогли мне с баром, я даю вам место в зале. Гости начнут приходить к восьми. Полчаса на разогрев и можете начинать.       Владелец оказывается неразговорчивым, но для них так даже и лучше. Отвечать сейчас на какие-нибудь примитивные вопросы о том, как они стали группой или о том, почему выбрали для себя такое странное название, не хотелось никому.       Когда мужчина скрывается в дверях своего кабинета, Хан косится на часы на стене. У них остаётся в сумме час на подготовку.