Шестёрка

Весь день ветер выл под окнами голодным волком, укрывая город под огромным слоем снега. Из дома нельзя было и нос высунуть - так сильна была метель в этот снежный год. Николь пробиралась через вьюгу, шла через мороз и снег, что яростно пытался ее остановить. Шаг. Еще шаг. Она уже по колено в холодном снегу, мороз пробирает все тело. Но она знает, что нужно идти. Снежинки падают на ее лицо, как будто оставляя свои больные и с тем же нежные поцелуи. Такое ощущение, словно льдинки режут ее лицо, отчаянно пытаясь сдержать ее, не пустить к дому того, к кому она так рвалась. Она проваливается в снег, и ветер сгибает ее, заставляя упасть на колени. Николь хватается голыми, замерзшими руками за лед и снова поднимается, чувствуя, как разгорается пламя в ее сердце. Она идет, отчаянно пытаясь себя убедить в том, что «осталось еще немного», «еще чуть-чуть», и надо терпеть, и сегодня она получит ответы на все ее вопросы. Вдали уже виден страшный, огромный силуэт поместья Дотторе. Никогда он не казался Николь таким пугающим, как сейчас. Большая ручка на воротах поместья показалась ей устрашающей - будто бы вход в обитель зла. Сама того не понимая, она чувствовала, как внутри зарождается страх перед Дотторе. Тот самый страх, который она видела и в Тарталье, в его рассказах о сумасшедшем докторе. Тот самый страх, которого она не понимала, думая, что на деле Дотторе - всего лишь человек, которого не понимают. Он - не просто человек. Тот, кто смог без колебаний ввести в кровь семилетней девочке опасный препарат, тем самым обрекши ее на страдания. Тот, кто без размышлений сломал хрупкую ее жизнь, а потом смотрел ей в глаза и целовал ее. В ней полыхала неконтролируемая ярость, обуздать кою она была не способна. Злость была внутри нее, создаваемая старым проклятием, котрое ей принесло вещество. введенное в кровь той самой страшной ночью. Препарат давал возможность приумножить сою силу за счет своих эмоций. Потому Дотторе и взял для экспеимента маленькую девочку - знал, что эмоции детей нельзя контролировать. Маленькая девочка оказалась в плену своей злости. Маленькая девочка тринадцать лет улыбалась, с улыбкой на устах сражаясь за право исполнить свою мечту. Маленькая девочка, казалось бы, выросла с нежной усмешкой... Но рано или поздно все должно было вырваться наружу. Маленькая вспышка негодования породила бурю. Под ее сердцем зарождалась сила, способная повергнуть любого; не ее сила - но сила странного вещества, разъедающая ее изнутри. Во всем Тейвате для Дотторе не было врага страшнее Николь. Под ее ногами таял снег. Девушка шагала к большой двери особняка; шагала к ответам на все свои вопросы. Шагаола, не страшась уже ничего. Она толкнула дверь внутрь особняка, словно вошла в пасть к зверю. Легкий, почти неслышный стук ее туфелек отдавался тихим эхом во всех углах абсолютно пустого и не освещенного вестибюля. Особняк... Пуст? Почти пуст. Она пробежала по длинной винтовой лестнице к лаборатории, в которой однажды, на свое несчастье, с улыбкой смотрела на клонов Доктора. Из лаборатории был виден тонкий лучик света, как от масляной лампы. Кажентся, Дотторе был там. Она замерла прямо перед дверью, на секунду побоясь входить, но злость подгоняла, по венам текла будто и не кровь, а самый настоящий яд. — Здравствуй, - прозвучало ее первое слово в печальную темноту еле освещенной лаборатории. И тогда Доктор обернулся. Он... Был совсем не таким, каким она ожидала его увидеть. В чертах его лица не было ни злости, ни жестокости или алчности. Он не снимал своей извечноц маски, но в самом его образе было что-то печальное, поникшее. Он выглядел, как... Как побитая собака, пришедшая просить прощения у хозяина. — Я получила твое письмо. Он молчал. — Даже прочитала. Дотторе поднял голову, и через тонкие прорези железной маски Николь почувствовала его печаль. Внезапно она поняла, что вместо ярости начинает испытывать к нему жалость. Его молчание вызывало ярость, раздражение и с тем же ту самую жалость. — Немедленно перестань молчать! Ты не можешь просто так уходить от ответов! - нарочито спокойный тон тут же перешел в крик. Ее голос срывася от эмоций, переполняющих ее. - Ты... Зачем вообще ты отправил это дурацкое письмо?! — Я хотел, чтобы ты знала, - сказал он тяжело и веско. Когда в стенах лаборатории зазвучал этот такой знакомый и родной голос, на душе у нее вдруг стало так отвратительно-больно - тот, за кого она так заступалась, кем так дорожила, оказался самым худшим в ее жизни существом. — Ты отобрал у меня жизнь, - сказала она срывающимся голосом. Руки сжимались в кулаки, боль и негодование переполняли ее. — Я был одержим, - прошептал Дотторе тихо-тихо, будто оправдываясь, но такие вещи нельзя оправдать. Преступления рано или поздно караются, и карой Дотторе станет то, что сейчас происходит в темной лаборатории. Из всех людей на континенте он смог полюбить только одну-единственную, и это стала она - та, кто теперь, верно, ненавидит его. - Я хотел создать идеального человека. Я преследовал идею об абсолютной силе; я... Он замолчал, не зная, что еще можно сказать ей. — Я ведь уже не то, что прежде. Николь непримиримо смотрела на его поникший образ. - Ты можешь убить меня прямо сейчас, если захочешь, - сказал он твердо, с непоколебимой уверенностью. Если она решит убить его прямо сейчас, то, верно, так тому и быть - он заслужил смерть, особенно от ее руки. Так пусть же та рука, чтоне так давно нежно касалась его ладони, лезвием ножа повергнет его во тьму: он достоин. — Ты прав, - сурово сказала она, положив пальцы на рукоять своего меча. - Но только одно условие... Доттторе замер в ожидании смертного приговора. — Ты должен будешь снять маску. Я хочу смотреть тебе в глаза. Наверное, он ожидал любого, но не этого. В такой страшный, судьбоносный, казалось бы, миг, она думала о маске. "Я хочу смотреть тебе в глаза". Что это значит? — Снимай, - жестким и безэмоциональным голосом сказала она. Меч уже наполовину был вынут из ножен на поясе, она держала рукоять смело, будто зная, что он не посмеет ей противиться или сопротивляться. "Я - его судья, я - его жертва, его палач, его преступление и спасение". Он поднял железную маску и опустил голову, не поднимая глаз. Услышал, как меч Николь звякнул о холодные ножны и вышел полностью; тонкий и незаметный блик от его железа упал на стену. Услышал свист лезвия - она взмахнула клинком без сомнений, так легко и непринужденно, словно срубала не жизнь, а травинку в поле. Дотторе никогда не жалел о принятых решениях и о том пути, который избрал сам. Наоборот, он был счастлив, что под конец своей жизни сумел встретить такую девушку, как Николь. Под самый конец он сумел отбросить страхи, признавшись ей в том, что "это был он". Но он заслужил эту смерть, и пока меч с молниеносной скоростью двигался к его шее, он улыбался. — Я люблю тебя, - одними губами прошептал он. — Николь... Он хотел умереть с ее именем на устах. Резко он услышал звук падения и непроизвольно поднял голову. Николь стояла на коленях перед ним, ее руки дрожали, а на полу валялся отброшенный клинок. В глазах ее читалась ненависть, и как бы она не была сильна, Николь была не способна убить его сейчас. Ненависть полыхала в ней вдвойне - к себе за свою слабость и к Доктору за его преступление, но рука ее не могла пошевелиться, какое бы проклятие не гложило ее. Всю свою жизнь, желая стать самой сильной, в глубине души она боялась убивать. Стоят ли чьи-то жизни ее мечты? Всю свою жизнь она отвечала себе - стоят. Но сейчас, заглядывая в красные, полные вины глаза, она не могла с такой же уверенностью ответить на свой вопрос. Стоит ли его жизнь желания ее мести? Самое страшное ее проклятие заключалось не в том, что было введено ей в кровь, а в том, что бушевало у нее на душе. Любовь и ненависть сливались в ней воедино, создавая какое-то новое, неведомое ранее чувство. Грудь разрывалась, хотя удары сердца были не часты; вместо пульса у нее по венам текли хрустальные слёзы, которые она так силилась сдержать. Она услышала его прощальное «я люблю тебя». — Ненавижу тебя, - прошептала она так нежно и так злобно, что он не нашелся, что ответить. Ему в очередной раз не повезло - он остался жив. — Идиотка я, не верила, что ты способен на такое. Этот миг промелькнул гораздо быстрее, чем одна секунда, но с тем же отпечатался в памяти Дотторе, как худшее наказание. Он стоял на коленях, и она - на коленях также, их глаза были друг против друга, красноречиво впериваясь в чужие зрачки. — Судьба тебя ко мне привела, судьба тебя и осудит, - сказала Николь тихо, но так веско и тяжело. Она не может стать для него наказанием - за его преступление он понесет кару от своей судьбы. — Прости. Она уперлась руками в пол, силясь встать, но ноги не слушались ее. Иль Дотторе схватил ее своей сильной рукой за ладонь: хотел помочь, но она с отвращением отдёрнула руку. Преодолев слабость в теле, Николетта поднялась с колен и, подобрав свой клинок с пола, быстро пошла прочь, не оглядываясь. У ворот особняка стоял Чайлд Тарталья, держа в руке обнажённый меч и готовый им воспользоваться. Увидев Николь, что спускалась с порога, он побежал ей навстречу. — Ты в порядке? - спросил он с тревогой, оглядывая ее с ног до головы. Да, она была в порядке. Она в порядке, но ей хотелось, чтобы все это оказалось дурным сном, и она проснулась на траве рядом со своей наставницей в окрестностях Ли Юэ. «Пойдём», сказала бы ей наставница, и они вместе пошли бы туда, где виднелись утесы Заоблачного предела. Она в порядке, но она была готова пройти сложнейший путь к мечте еще раз, чтобы на второй заход не ошибиться и не мучать себя происходящим сейчас. Она в порядке, но ее сердце сейчас разорвется на маленькие клочки. — Ты убила его? - снова задал вопрос Тарталья, не дожидаясь ответа на первый. Николь подняла на него глаза, полные отчаяния. — Он убьёт себя сам, когда сочтет нужным, - сказала она и упала на руки Тартальи, не в силах больше держаться на ногах. Еще несколько часов назад все было в порядке. Еще несколько часов назад она думала только о том, как бы получше устроить встречу Тартальи и Дотторе, а сейчас она уже помышляет о смерти последнего. Время может исцелить любые раны, но только не эту. История зашла в тупик; ей хотелось начать сначала. Доктору, что смотрел на мир из окна своего особняка, как из окна темницы, тоже хотелось начать сначала все. Но никто друг за другом не побежит, и осталось между ними всего пара воспоминаний. Лаборатория, где среди колб стоят несколько клонов, которых с любопытством рассматривает девушка. «Дотторе, ты настоящий гений!». Тихая библиотека, запах книг и разговор полушепотом между двумя единственными посетителями. «Я не Дотторе. Я Срез, его клон». Городской каток, переливы снега и смех вокруг. «Если что, я тебя поймаю». Поместье Николь, разговор вполголоса, букых роз на столе. «Кто подарил тебе эти цветы, Николь?». Как началось, так все и закончилось вмиг в темной лаборатории, в окружении сотни колб. «Прости». П - Привет! Извини, я не знаю, как тебя зовут. Может, назовёшь свое имя? Р - Разглядеть истинное лицо человека порой бывает трудно. Может, ты просто не знаешь его, Тарталья? О - Он совсем не такой. Он жестокий и беспощадный! С - Сто лет назад катался на коньках! Т - Тебе подарили цветы. Вау. Поздравляю. И - Идиотка я. Не верила, что ты способен на такое... Держась за крепкую руку Тартальи, Николь сознавала, что несмотря на всю ненависть к Дотторе, в ней жил огонек надежды. Она надеялась, что сможет простить его когда-то. Может, это было отвратительное, неправильное желание, но оно было. Их судьбы оказались переплетены много раньше, когда верховные божества Бездны соединяли ниточки жизней в широкие ткани судеб. Два загоревшихся однажды сердца не могли потухнуть так быстро. Под сердцем Николь лелеяла его фразу: «Я ведь уже не то, что прежде».