Симбиоз

Капли пота стекали по спине, пропитывая грязную футболку влагой, пока Гарри пытался не умереть от ярких солнечных лучей, непривычно обжигающих в последние дни — он совсем не ожидал подобной погоды на этой неделе. Тем более, ещё даже не наступило лето, но жара держалась уже пару дней, что было признаком приближения сильного ливня на этой неделе. Это успокаивало, ведь Гарри абсолютно не знал, как на постоянной основе справляться с зноем, но уж с родным дождем управится запросто. Май наступил так скоротечно, что Гарри почти и не заметил, как проходила зима — если не брать в учет, конечно, не попадающих друг на друга зубов, отмороженных пальцев, носа, из которого не прекращало течь и, естественно, самым любимым была холодная овсянка, в которой воды было больше, чем каши. Но было и приятное — никаких жуков под подушкой, мочи в ботинках и других издевательств от соседей. Конечно, ничего вокруг него не поменялось кардинально — кроме, пожалуй, Стива, который после их совместного задания по угрозе Пятнистому часто таскался за Гарри хвостиком, пытаясь с ним разговаривать, использовать псевдоинтеллектуальные обороты в речи и всячески демонстрировать свою осведомленность в самых разных вопросах. Будто Гарри не знал, что Стив на самом деле полнейший придурок, который сарказма от комплимента не отличит. И всё же Гарри не отгонял его, потому что вернуться к отправной точке их взаимоотношений ему не хотелось, а в приютах, зачастую, всё состояло именно из подобных крайностей. Либо ты дружишь, либо ты ненавидишь. В общем, ничего против Поттер не имел. Всё это было довольно полезно, тем более, что Ёж возобновил тенденцию лояльности старших к своей персоне, а оттуда вытекали некоторые… вполне полезные вещи вроде в шоколадных батончиков раз в месяц — так старшие награждали Стива за умение не попадаться на глаза работникам и спонсировать их сигаретами раз за разом. Впрочем, на отношение старших к Гарри это практически не распространялось — над ним часто подшучивали, иногда даже жестоко. Мальчик на всю жизнь запомнит тот день, когда зимой их выгнали на улицу стирать белье, а его со спины окатили волной ледяной воды из таза. Тогда он впервые за долгие месяцы расплакался, оставшись одиночестве. Шарма не прибавляло и то, что помимо идиотских разговоров Ёж попытался использовать на нем рычаг давления в виде стыда — он то и дело хватался или напоминал о каждом разе, когда не преминул поделиться с Гарри злополучными сладостями — Поттер уже давно перестал их брать; не из смущения, конечно — лишь потому что Ёж его уже конкретно достал со своими замашками кукловода. Хотя его это всё же не остановило — куда реже, правда, но он всё ещё припоминает ему подаренные конфеты. Гарри не знал, сколько ещё в нем осталось терпения, пока строки дневника, где он гневно разбивает голову Стива на кучи маленьких осколков черепа, мозга — если тот имеется в наличии, в чем мальчик очень сомневался, — и крови, не превратятся в реальность. Поэтому сейчас, скрываясь от палящего солнца под крышей обветшалого здания он ровной поступью вышагивал к своему привычному месту уединения, нервно оглядываясь по сторонам — что-что, а приют паранойю уж точно не искореняет. Да и было у него скребущееся на загривке нехорошее предчувствие, которое Гарри то и дело отгонял, раздражаясь на свои эмоции. Мальчик даже не слышал скрипа половиц под легкой поступью своих ног, погружаясь в мысли и посильнее перехватывая книжонку пальцами, чтобы на выпала и не разнесла звук по такому тихому приюту — сегодня был день выставки, оттого те, кого не забрали либо расстроенные заперлись в комнатах, либо пошли играть на улицу, чтобы не видеть чужих грустных лиц. Гарри к такому уже привык и единственное о чем он сожалел, так это о том, что «Гензель и Гретель» в его руках оказалась далеко не впервой и единственная книга в не слишком обширной библиотеке о которой он ни сном ни духом — математика за пятый класс. Да и описания еды в сказках делу не помогает — Гарри и без того немного достаётся, ведь «если он такой щуплый и маленький, то ему и еды нужно меньше чем остальным» Экономия! Гарри, как услышал этот вздор, в моменте подумал, что это будет его первое убийство, но вместо окровавленного ножа и парочки полицейских в приюте прибавился лишь ещё один ненавистник работницы столовой. Вот потому сейчас, в расстроенных чувствах, он шёл сжаться в углу и перечитать уже до дыр чёртову сказку, представляя себя дохлым в печи и надеясь на пряничный домик под подушкой. На подходе к своему оплоту спокойствия он уловил странный запах, но не придал этому особенного значения. В конце концов, чем в этом месте только не пахнет. Гарри ведь не первый месяц в приюте, знал это место как облупленный, оттого и совсем не боялся, что за стеной его может кто-то ожидать — днем обычно не курили. Обычно. Гарри потянул скрипучую дверь заброшенного туалета, наслаждаясь коротким мигом одиночества, который предвещал это место. Едкий запах старой краски и затхлой сырости был ему привычен и даже приятен — это был запах тишины, где никто не смотрел на него с презрением или насмешкой. Он шагнул внутрь, почти закрыв за собой дверь, но так и застыл истуканом. В воздухе плотным облаком опустился запах, который в коридоре показался ему легким шлейфом — терпкий, горький, с пронзительной ноткой. Табачный дым. Сердце Гарри ухнуло вниз, словно кто-то резко выдернул пол из-под ног. Сначала он увидел окурок, тлеющий на полу. Затем услышал смех — резкий и неприятный, от которого внутри у него всё сжалось. У стены стояли двое: незнакомый Гарри парень с тоненькой козлиной бородкой и блядский Ларри. Он ощутил себя так, словно старая ведьма засунула его в печку, но у Гарри не было здесь находчивой сестры, которая толкнула бы этих двоих в окно, спасая ему жизнь. У него были лишь дрожащие колени и ком в горле, размером с бейсбольный мяч. Книга упала из его рук, глухо стукнувшись о плитку. Первая мысль — сбежать. Развернуться на девяносто градусов и стремительно ретироваться, потому что капитуляция при первых признаках беды — это искусство самосохранения. Однако он не успел сделать и шагу, как прозвучал этот лающий, насмешливый голос: — Ооо… кто это у нас тут? — Ларри медленно оторвался от стены, делая шаг вперед. Будь у Гарри шанс, он бы попятился, но лопатками ощущал холодную поверхность дерева. Ларри тем временем улыбнулся: — Стив много рассказывал о тебе… эээ… Гарри, — Ларри повернулся к своему другу, а у Поттера, кажется, сердце ушло в пятки. Он мог лишь молиться, чтобы Стив не рассказал самого главного — о том, кто кинул злополучный камень в пустую светловолосую голову. — Поттер то, Поттер сё, — Ларри покачал головой, притворно вздыхая. — Заебал он меня, честно тебе говорю, Гарри…ах, я так давно мечтал с тобой познакомиться. Ты по его рассказам очень интересный мальчик… Хотя, если бы рассказал, Гарри наверняка бы уже смаковал утонченный вкус унитазных водоемов, а не выслушивал эти идиотские предисловия. — Ты здесь прячешься? — Ларри насмешливо приподнял брови. — Любишь почитать значит… умненький какой. Гарри всё ещё сохранял молчание и пытался заставить свой мозг работать, в надежде придумать путь к отступлению. — В-в т-туалете, — заговорил бородатый парень, заикаясь и растягивая замасленные губы в широкой улыбке, — м-маленький чмошник… Я в-вид-дел тебя с Р-Рид-длом! Как заб-б-бавно, что два ничтожества соб-брались вместе! Гарри не мог понять, почему тот говорит так неразборчиво, но замешательство быстро сменилось едва сдерживаемыми смешками — этот бородатый жирдяй выглядел невероятно комично, пытаясь возвести вокруг себя ореол образа крутого подростка, запинаясь на каждой букве. Даже худощавый Ларри, не сводивший с него выпученных глаз, выглядел более устрашающим. Впрочем, насмешливость Поттера быстро сошла на нет. Ларри схватил его за руку так крепко, что у мальчика и возможности вырваться не представлялось — чужие нестриженые ногти впились в бледную кожу, наверняка оставляя глубокие следы. Губы подростка скривились в кривозубой, щербатой улыбке, светлая челка съехала на бок, открывая вид на мириады прыщей на лбу. Гарри бесшумно сглотнул и нелепо задергал ногами, когда его подняли вверх. Страх просачивался сквозь рубашку подобно ледяному дождю. — Ты х-хочешь поиг-г-грать с П-п-п-поттером? — произнес второй подросток, глядя на Ларри. Кажется, заикания участились, стоило бородатому с удовольствием отметить несчастное выражение на лице ребенка. Но, черт возьми, он не мог просто молчать и ожидать своей незавидной участи. Ни за что. Раздражение, хоть и не перекрывая ужас, пустило свои корни в организме и разнеслось по крови подобно яду. Гарри стиснул зубы покрепче и ядовито выдавил: — Какого хрена вы творите? Я буду кричать! — будто он и сам не знал, что крики ему не помогут — даже если кто-то и услышит, Коул просто выпорет его за то, что он сунулся в туалет, так ещё и обвинит в курении с остальными. Эффекта на подростков это не произвело, но попытаться стоило. Гарри с новой силой попробовал оттолкнуть блондинистого ублюдка, но тот лишь рассмеялся, сладостно-елейным голоском пропевая: — Да что ж ты дергаешься-то так? Не будем мы тебе ничего плохого делать… разве что, можем научить, — мутно-серые радужки так и искрились от наслаждения, когда подросток подмигнул нервно дергающемуся Гарри. — Ты когда нибудь курил, Поттер? — не дожидаясь ответа, продолжил, доставая пачку дешевых сигарет. — Бьерн, держи мелкого. Сейчас мы сделаем его взросленьким мальчиком! Гарри часто задышал, глядя, как громила приближается к нему, как тонкие усики над пухлой губой раскачиваются под гнусной усмешкой, а толстые пальцы хватают его за предплечье и отодвигают к стене. Ебучий Стив! Конечно, Гарри подозревал, что тот может что-то рассказывать о нем другим, но он думал, что если такое и произойдет, то Гарри будет осведомлен в первую очередь, ведь тогда старшие, вероятно, приступят к выполнению воспитательной операции по отношению к нему. Впрочем, он, очевидно, ошибся. Либо дело было в том, что Стив никогда не рассказывал всего, а лишь отрывками поливал его дерьмом при других — так, чтобы не было причины разбираться, но и на подкорке сознания информация об высокомерном соседе по комнате сохранилась, либо по другим причинам, о которых Гарри не догадывался. В любом случае, он ставил на первое все свои молочные зубы, которые, наверное, одна из его безумных приемных матерей до сих пор хранит под подушкой. Паника застилала разум, потому что Гарри не мог свободно двигаться и чувствовал болезненную хватку на предплечье, а вместе с тем мерзкий запах пота, исходивший от Бьерна, который улыбался во все зубы, демонстрируя отвратительную желтизну, чем-то напоминающую тухлые яйца, и давая ощутить удушливый зловонный запах изо рта, похожий на гниющую плесень и затхлое мясо. Стена за спиной была холодной, её неровная поверхность давила на лопатки через неплотную ткань форменной одежки и он чувствовал каждый выступ, пока его сердце пыталось проломить грудную клетку. Тускло желтая поверхность плитки, в которую его сейчас вдавливали, со смешками отпуская комментарии о его незавидном положении, будто с каждой секундой становилась всё ярче, краснее. Как бы Гарри хотел, чтобы та взорвалась и он больше никогда не видел этих стен. Как же сильно он желал оказаться подальше отсюда, перестать чувствовать себя таким беспомощным, хрупким и совершенно маленьким по сравнению с нависшими над головой долговязыми фигурами. Как же невероятно сильно он мечтал, чтобы Ларри и Бьерн отстали от него. Чтобы они никогда больше не появлялись в его жизни. — Потти, открывай ротик пошире, — гадостно прищурив их глаза прошептал Ларри, подставляя к его рту белый кончик сигареты. — Мне очень нравится твоё несчастное личико, но я обещаю, если ты будешь слушаться, тебе понравится, малыш, — он сказал это таким тягуче ласковым тоном, что Гарри затошнило от этого издевательства. Как же унизительно. Тонкая бородка Бьерна коснулась его щеки, а мерзкий запах во стократ усилился. Гарри сквозь зубы процедил, вливая в голос как можно больше ненависти: — Отвали от меня, прыщавый урод, — казалось, он мог бы посоперничать с любой змеей прямо сейчас, по количеству шипения, вылившегося из его рта. На мгновение в туалете повисла тишина, похожая на тетиву, что вот-вот сорвется с руки. Стрела, естественно, прилетит прямо в Поттеровский лоб. Ларри замер, всё ещё придерживая сигарету у губ Гарри. Его лицо исказилось гримасой ярости и отвращения, словно он только что раздавил жука вонючку меж пальцев. Бьерн, злобно скривив пухлые губы, перехватил Гарри посильнее да застыл с таким видом, будто в эту же секунду ничего не желал сильнее, чем влепить Поттеру затрещину, от которой у него моментально поредеет ряд зубов. Внезапно острые ногти грязной руки Ларри вцепились в его щеки, усиливая чувство боли по всему лицу. Бьерн пробормотал себе под нос что-то о том, какая Гарри маленькая, надоедливая тварь — Поттер на самом деле не был уверен, что именно это, потому что их его заиканий в принципе было сложно разбирать предложения. У него задрожало в поджилках, когда он поднял глаза на злого подростка. — Мелкая ошибка природы, — прошептал ему Ларри на ухо, обдавая то горячим дыханием и каплями слюны. — Твои прошлые воспитатели не озаботились тем, чтобы научить тебя общаться со старшими? Но ничего, Поттер, для этого у тебя есть мы. И он надавил на упорно сжатые щеки, заставляя те пылать от боли. Гарри собрал всю силу своей пошатывающейся воли, чтобы не задрожать под этим натиском. Он знал, что прямо сейчас не может ничего предпринять, но показать этим двум ублюдкам слабость значило проиграть самому себе, а до этого он ещё в глубоком детстве пообещал не опускаться. — Не смей… — прорычал он, но Ларри и Бьерн в ответ только засмеялись и второй с силой вперил его голову в плитку. — О, какой боевой, — с издевкой произнес Ларри. Прыщи на его лице будто покраснели ещё сильнее под гнетом удовольствия в наблюдении чужих страданий. Гарри изо всех сил сдерживал рвотный позыв. — П-погоди, сейчас мы т-тебя кое-чему научим, чтоб-бы ты с-стал таким же классным, как мы, — облизнулся Бьерн. — Ты ж-же так-кой крутой м-м-мальчик, нав-верняка уже мечтаешь стать взрослым! Ларри поджег сигарету и поднес её к своему рту, проговаривая: — Вот так это делается, Потти, — он затянулся, не сводя своих отвратительных голубых радужек с Гарри. Сейчас этот цвет казался ему похожим на застаревшую воду в нечищенном аквариуме. Хотелось его разбить. Или зубы Ларри. Или его самого. Чтобы он заткнулся раз и навсегда. Вывернуть шею под углом в сорок пять градусов, чтобы радужки стали совсем тусклыми, а потом расчленить и спрятать останки в каких-нибудь отвратительных местах вроде свалки — «хотя, — подумал Гарри, — там этому ублюдку будет вполне привычно». Блондин схватил его за другую руку и вставил меж пальцев вонючую сигарету, удерживая ту силой и поднес к его приоткрытому рту. Как только мерзость оказалась в дюйме от упрямого Поттеровского лица мальчик скривился — эта вонь была просто ужасной и заставила легкие Гарри сжаться в приступе, но когда в его губы вставили белый кончик с проглядывающими листьями табака, он судорожно вдохнул — совершенно случайно, потому что он точно не собирался затягиваться, и действовать, как того ожидал Ларри. И он в ту же секунду зашелся в кашле, слушая громкий смех Бьерна над ухом и тихое улюлюканье Ларри. И во всём этом был один плюс — блондинистая сволочь расслабилась и решила, что он не будет больше сопротивляться. Что Поттер такой же, как и другие их шавки, которые по первому же зову готовы подбирать за ними слюни. Но Гарри будет сопротивляться, пока у него есть такая возможность. Его подстегивал страх, ещё больше — злость. На двух старших, но больше — на себя, за то, что он остался таким беспомощным перед двумя садистами, не послушал свое упрямо орущее предчувствие, не принюхался к запаху в коридоре и в итоге угодил в старушкину печь. А сестры не было. Был только он сам. Зубы скрипнули, изо рта едва не повалило очередное дикое шипение, а перед глазами всё налилось красным-красным-красным. Цвет крови. Красный. Цвет ярости. Красный. Цвет горящего кончика сигареты. Всё пылало красным. Как только хватка на его руке ослабла, он уже знал что делать и куда нужно направить свой разрушительный гнев, чтобы достичь результата — перехватив покрепче зажатую в пальцах сигарету, он с абсолютной точностью прицелился Бьерну под глаз и не раздумывая более ни секунды вдавил горящий кончик в чужую кожу со всей дурью, на которую только может быть способен злой десятилетка. Останется красный след ожога. На всю жизнь останется напоминание о нем, Гарри — сироте, которого не следует трогать. Мальчик бы рассмеялся, будь в нем страха поменьше. Бьерн, что удачно, оттолкнул его и Ларри по разным углам, когда начал метаться и кричать от боли. Последнее, что услышал Гарри перед тем, как сорваться с места, это нечто похожее на «Т-т-тебе конец, м-мразь!».

***

Том не был обычным мальчиком сиротой. В самом деле, никогда не был таким — с самого раннего детства он видел куда яснее остальных, как отличатся от серой массы, которой было наполнено его место обитания. Даже когда Том, трясясь от холода, темными зимними ночами прижимал к колени к груди, пытаясь не заплакать от страха — столь сильного и всепоглощающего страха замерзнуть насмерть — он всё нутром чуял, что не умрет. Потому что он отличался от них. Абсолютно всем. Ведь, в конце концов, Риддл был уверен, что Билли Стаббс не смог бы без помощи рук умертвить своего кролика и повесить над головой, даже не стараясь, лишь под конец наблюдая, как забавно качается белое пушистое тельце по инерции. Как и знал, что никакой Бобби-пятнистое-лицо не может насылать сиротам кошмары наяву, даже если захочет этого невероятно сильно. Или говорить со змеями. И многое другое, на самом деле. Тому были доступны вещи, о которых другие, если и подозревали, то открещивались с таким ужасом и яростью, словно бы это было плохо, порочно. Но Риддлу так даже нравилось — теперь к нему не пристает никто, кроме особенных смельчаков, желающих выделиться для воспитателей и плюющих на последствия своих решений, которые обязательно настигнут их, если обыватели решат побеспокоить его. Честно говоря, мальчик зачастую даже ждет этого — чтобы смотреть, как занимательно искажаются гримасой ужаса лица, когда наказание настигает провинившихся. Оттого Том, являясь столь…необычным человеком, не совсем понимал, почему его интересует Гарри Поттер. В приюте были и другие дети, которые следили за гигиеной и с некоторыми можно было даже рассчитывать на диалог. Правда, он такое не проверял, потому что Тому не было интересно общаться со всей этой… посредственностью, наполняющей это здание, словно потроха. Исходя из всего вышеперечисленного возникал вопрос, что такого было в Гарри Поттере отличающего его от серой массы? Его глаза были действительно необычайно зелеными, словно и ненатуральными, но на этом особенности заканчивались. Будто бы заканчивались. Может, это было не так? Но Том никак не мог понять в чем же заключалась разгадка и именно поэтому он не отталкивал Поттера — конечно, он и не особенно потворствовал в общении с мальчиком. Нет, Том был самим собой — часто просил Гарри заткнуться, грубил, рассказывал ему о вещах, которые называют «жестокими» и вел себя в целом так, как обычно, если исключать и то, что обычно он вообще не разговаривает с людьми. Без необходимости, конечно. Может быть, раньше, в глубоком детстве, когда Том ещё не был столь глубоко заражён гнилью разочарования, он желал завести друзей. Сейчас — нет. Так что же изменилось? И ему было интересно проверить был ли Гарри тоже особенным. Потому что Риддл определенно чувствовал нечто, словно ненавязчиво сосущее под ложечкой, когда мальчик находился в непосредственной близости. Такое скребущее… нечто. Как если бы кошка настойчиво царапала черепную коробку, давая ему подсказки движениями своих когтей. Впрочем, ему даже не стоило столь крепко задумываться обо всём, что касалось Поттера — одна из причин заключалась в том, что тот определенно был сейчас за его дверью. Кроме него здесь никто не стучится, прежде чем войти. И, если честно, даже несмотря на все свои размышления, которые определенным образом постоянно сводятся именно к этому сироте, сейчас Том не слишком-то горел желанием видеть людей. Даже Гарри. И всё же открыл дверь — ему было присуще любопытство точно так же, как и склонность к анализу. И, по правде, он ни разу не удивился, услышав просьбу о помощи. — Том, просто впусти меня, я объясню потом…! — прошептал испуганно мальчик. Гарри то и дело оборачивался через плечо и его руку потряхивало, будто на ту заползали пауки и он без остановки сбрасывал их на землю. Но Риддл правда не был уверен, что хотел бы видеть его сейчас. Может, закрыть дверь прямо перед носом? Уморительное выражение Поттеровского лица, возможно, стоило бы того. — Черт бы тебя побрал, Риддл! — рыкнул Гарри раздраженно. — Я буду должен тебе! — а вот это уже получилось куда отчаяннее, подрагивающим голосом, полным надежды. И в конце концов, он его впустил. Ведь кто Том такой, чтобы разрушать чужие надежды, правда? Гарри был ему интересен, а теперь он был его должником и Том очень тщательно обдумает, прежде чем разыграть эту карту. В конце концов в приюте ему не особенно требовалась чья-то помощь. Поттер нырнул в помещение и тихо, стараясь не издавать лишних скрипов, прикрыл за собой дверь и только после этого позволил себе скатиться по неровной деревянной поверхности и осесть на полу с тяжелым вздохом облегчения. — И от кого ты, придурок, бежал в этот раз? — Том изогнул бровь и сделал свой тон нарочито равнодушным, что Гарри по определению расшифрует как издевку. — Иногда мне кажется, что ты был рожден для того, чтобы попадать в неприятности, — он закатил глаза и сложил руки на груди, потому что в сказанном нисколько не сомневался. Гарри на шпильку только фыркнул и растер руками красное лицо. — Я бы не удивился, — мальчик тяжело сглотнул. — Шёл себе спокойно в туалет на втором… Когда Поттер закончил рассказ и переместился на его кровать, закинув руки за голову и мученически постанывая, Том лишь разглядывал его с холодным интересом, скрестив тонкие руки на груди и приподнимая уголки губ в насмешливой полуулыбке. Он не спешил начинать говорить, давая Поттеру паузу — тот и так не был слишком рад жаловаться, но Риддл впустил его в свою комнату, так что мальчик, вероятно, посчитал справедливым утолить чужое любопытство. Том подошел к своей кровати и склонился над распростертым телом, загораживая яркий свет, льющийся из грязного окна. Он смотрел в зеленые глаза — при таком освещении те до боли походили на глубинный, загадочный лес — и Том хотел познать все его тайны, впиться жадным вампиром в чужую жизнь и вытащить недоступные обычному взору секреты. Но это было за пределами его возможностей. Пока что. Поэтому мальчик просто спросил, все ещё нависая над чужой хрупкой фигурой: — А ты не думаешь, что они решат тебе отомстить… м… куда большее изощренно? — он лукаво прищурился, перебирая варианты возможной расправы в собственной голове. — Или ты всегда будешь полагаться на свои быстрые ножки? — уколол Том. Гарри в ответ только промычал что-то нечленораздельное, зевнул и фыркнул. Потом всё же снизошел до нормального ответа. — Том, я думаю, что это забота для хм… будущего меня? — он приподнял тонкую бровь и криво усмехнулся. — Я не знаю, что я буду делать в таком случае, ровно так же я не знаю, как мне избежать их… посягательств на моё здоровье, — мальчик развел руками, выражая жестами все эмоции, что не мог сложить в слова. Впрочем, Том видел, что ему было тревожно. Риддл понятливо кивнул, подтянул к себе стул с другого конца комнаты и, устроившись за старым, пыльным столом поудобнее продолжил домашнее задание, к которому и не думал прикладывать руки, пока Поттер вновь не нарушил его умиротворение в личном пространстве. Даже если ему было совсем не интересно, даже если сжечь он это домашнее хотел, мальчик всё равно делал — потому что он не знал, о чем ещё разговаривать с Гарри. Но, конечно, он никогда не признает причину — что неловкое молчание немного подкосит даже его. В конце концов, Том всё равно развлечется — он ведь решил не рассказывать Поттеру, что завтра у них по плану ежегодная поездка на ферму к Сэмюэлю Тейлору. Он справедливо рассудил, что понаблюдать за тем, как сложится ситуация если столкнуть Поттера и его обидчиков на открытой территории, где те могут обусловить его смерть, как несчастный случай, будет очень увлекательно. Может быть, тогда Том поймет, взаправду ли Гарри так интересен, как ему кажется?

***

У Гарри не было мотива бежать конкретно к Риддлу, честно говоря. На самом деле, это было довольно глупое решение, принятое в порыве панического ужаса и лишь стоя перед чужой распростертой дверью и слушая, как набатом бьется его сердце, он осознал, что Том может просто не впустить его, а два злых, как черти, подростка нагнали бы его и вряд ли отпустили. В общем, Поттер был уверен, что Риддл захлопнул бы дверь перед его носом, если бы не нашел способ использовать его слова против него же в будущем. В конце концов, Гарри повидал слишком много приемных семей, общался с людьми разных сортов — от извращенца под опиоидами до государственного служащего, который с завидной регулярностью наведывался к его приемной матери, пока её восьмидесятилетний муж беспробудно почивал в спальне. Это к тому, что опыт у него имелся самый разный. И Риддл — хоть у Гарри и не было точного примера, на кого тот был похож — определенно не был добрым или бескорыстным альтруистом. Конечно, он нравился ему. Было в Томе что-то такое… глубокое. Где-то зарытое внутри, нечто яркое и теплое, однако окруженное забором с острейшими в мире шипами — попробуй лишь дотронуться, поглотит без остатка. Гарри и не пытался забраться дальше, чем ему положено. Дело было не в том, что он боялся Тома или его внутреннего мира. Нет, совсем нет — это было даже странно, что при осознании всей вероятной опасности своего одногодки он совсем не чувствовал паники, хоть и справедливо опасался время от времени. Гарри просто уважал его границы. И это, всё же, распространялось не на всё, касательно Тома, потому как помимо тайны, которую Риддл хранит внутри, ореол неизвестности окутывал мальчика и снаружи. И любопытство было слишком неуемным, чтобы Поттер со спокойной душой смог бы проигнорировать это щекочущее впадинку на горле чувство загадки. Мальчик встал, размяв плечи — ему повезло, раз Ларри и Бьерн решили не наведываться сюда, хоть комната номер двадцать семь была довольно очевидным вариантом — бородатый хмырь сам говорил ему про Риддла, при том вполне красочно высказываясь, кем именно он считает другого сироту. Впрочем, Гарри сам не раз наблюдал за тем, как Тому многое сходит с рук от старших ребят — и дело было не в том, что его уважали — нет, уважать его им как раз таки было не за что. Они боялись. На первой их встрече Риддл довольно расплывчато рассказал об их страхе, будто бы специально выстраивая образ неясности вокруг своей личины. Ах, Гарри никогда бы себе не признался, что это олицетворение пакости в человеческом обличье ему даже немного симпатизирует. Да и если он попробует оформить это ощущение в слова, эго Риддла, вероятно, пробьет и без того хлипкий приютский потолок. Том всё ещё составлял конспект — Гарри, честно говоря, такие вещи как оценки в школе по соседству мало волновали. Он мог неплохо учится, но выпрыгивать из штанов ради пары жалких баллов, которые за обычный честный труд ему бы не накинули ведь, дословно: «мальчишка всего лишь сиротский ублюдок, тоже наверняка наркоманом вырастет», он не станет. Поблагодарить за такую репутацию можно его сожителей в этом чудесном учреждении, но Поттер не слишком на них обижен — что-что, а из-за слов какой-то учительницы, которая и сама-то из поганого района не выбралась, он расстраиваться не станет. Он хмыкнул, перестав расплавляться в своих мыслях и осмотрел помещение — ничего, привлекающего внимания. Кроме Риддла на стуле, естественно. Пол был потертым, стены с облупившейся краской, зато кровать одна и Том может довольствоваться одиночеством, когда Гарри для этого приходилось посещать пустующий туалет — впрочем, теперь и от этого придется отказаться. Ещё была одна небольшая деталь, цепляющая крохи внимания. Поттер подошел к шкафу — совсем хлипкому, даже в их комнате стоял относительно «нормальный» — только в сравнении с Риддловским, конечно. Стоило ему потянуться к ручке на деревянной дверце, как Том резко развернулся на стуле, вперив в него свои глаза бездны. И ничего не сказал: словно и сам предлагал забраться в его тайны, а темные радужки будто горели вопросом «осмелишься ли?». Гарри, даже не думая, лишь цокнул и распахнул шкаф. Единственное, на что его хватило сейчас, было… — О. — Это всё, что ты можешь сказать? — заинтересованный Риддл склонил голову к плечу. — А что тут говорить? — Гарри заглянул в коробку поглубже и отодвинул, тяжело вздыхая. — Теперь я знаю, что ты воришка. Ничего удивительного, честно говоря, почти все здесь…— начал он, не взаправду не сильно удивляясь. Ему и самому часто приходилось идти на воровство. — Я не «все», — уже серьезнее сказал Том, нахмурившись. — А, точно… прости, я и забыл, что ты «особенный», — саркастичным тоном произнес Поттер, закатывая глаза. — А ты быстро учишься, — Том вновь расслабился. — Повторяй это почаще, мне нравится. — И зачем тебе книжки и игрушки? — поинтересовался мальчик. Том ухмыльнулся и с гордостью ответил: — Это мои трофеи. Гарри возвел взгляд к потрескавшемуся потолку и взмолился всем богам, в которых отродясь не верил, чтобы Том перестал быть таким странным.

***

Утро не принесло с собой радости. Нет, хуже того — оно принесло весть. Весть, столь отвратно повлиявшую на его настроение, что будь он в Древней Греции, то без колебаний приказал бы казнить гонца на месте. Ферма. Чудесное место с кучей животных, за которыми дети из приюта должны были помогать ухаживать: чистить загоны, кормить зверей, а в награду им позволяли гладить кроликов или коров. Всё звучало прекрасно, если не вникать в детали. Особенно в те, где выяснялось, что едут туда все. Все, кроме тех, кому еще не исполнилось шести лет. Ларри, Бьерн. Эти два имени не выходили из его головы ровно с момента, как сестра Дороти открыла свой премерзкий рот, растягивая сухие губы в доброжелательной улыбке, будто бы мысль о Семюэле Тейлоре и его замечательном пристанище для свинок и коров доставляла этой женщине божественное наслаждение. Гарри же мутило. Он сидел прямо позади миссис Коул и этой набожной мечтательницы, слушая их разговоры, лишь бы не оглядываться на задние сидения. Надежда, конечно, была — вдруг эти двое решили остаться в приюте, весь день курить прямо в своей комнате или, чего уж, в кабинете старухи Коул. Но эта мысль была столь слабой и маловероятной, что он не позволял себе даже задумываться. Проще было слушать. И молчать, глотая горькую слюну. — Вы действительно верите, что Германия остановится на этом? — хрипло бросила миссис Коул, сцепляя узловатые пальцы и со всей строгостью вперяясь взглядом в светлые волосы своей собеседницы. Гарри даже поднял голову по случаю такого шоу. — Читая в газетах, как Гитлер требует себе Судеты, и чем дольше я думаю, тем меньше мне нравится, как реагируют на это власти, — женщина приложила пальцы к виску, поглаживая его в раздраженном жесте. —…Чемберлен… Он хочет сдаться, Дороти. Сдаётся, как всегда, ради мира, — практически прошипела она на выдохе. — Но знаете, что я думаю? Это не мир… это его умиротворение. Оно обречено на провал. Гарри мало понимал, о чем речь — газеты сиротам не давали не то, что читать, их и в руках то подержать можно было только избранным. Но даже сквозь шум колес он слышал такие интонации — нервные, почти отчаянные, хоть и замаскированные под злость, которые вовсе не были присущи миссис Коул. Дороти ответила женщине мягким взглядом и положила руку ей на плечо, успокаивающе поглаживая. — Но если не попытаться сохранить мир, то мы обречены на войну. Чемберлен действует в интересах мира, понимаете? — она мягко улыбнулась, наполняя свои черты нежностью, подобно материнской. — Мы не знаем, чего на самом деле хочет Гитлер… Возможно, он добивается лишь удовлетворения интересов своей страны, ничего более. Чем больше мы будем настаивать на конфликте, тем вероятнее, что война заглянет в наш дом. Миссис Коул смахнула её руку, разглядывая так, словно сестра Дороти нанесла ей личное оскорбление. Гарри беззвучно хмыкнул. С такими пересудами ему практически и не нужно стараться, чтобы отвлечь свое внимания от настоящей проблемы. Прелестный театр — жаль только занавес опуститься на его голову совсем скоро. — Мир? — с сарказмом ответила старшая, поднимая редкие брови в насмешливом жесте и сухо прокашливаясь. — Это не мир, Дороти. Это просто вопрос времени, когда Гитлер захочет себе больше, чем Судеты. Почему же он тогда не остановится, если ему не уступят? — она фыркнула, закидывая ногу на ногу. Гарри ещё не видел её столь живой, если не учитывать время, когда та была под мощной дозой дешевого виски. — Нет, в таком случае нас всех ждёт беда! Мы не можем закрывать глаза на его амбиции, на его угрозы, на то, как он толкает всю Европу на грань войны. Автобус резко свернул, миссис Коул злобно рыкнула, будто несчастный автомобиль был виноват во всех её невзгодах. — Я не говорю, что всё будет просто, — всё ещё спокойно, но куда тверже произнесла сестра Дороти. — Но мы, как служители божьи, должны надеяться на лучшее и верить в возможность мира, — она вздохнула, потирая тонкую переносицу. — Чемберлен делает всё, чтобы избежать кровопролития, дорогая. Если будет война… это разрушит не только Германию, но и нас. У нас есть обязанность молиться за мир и поддерживать его, какие бы трудности не предстали на нашем пути. Миссис Коул с вызовом покосилась на младшую женщину, позволяя себе широкую усмешку. — Смешно слышать эти слова! Молиться за мир? Это не принесет нам победы, когда враги окружат нас, — проскрежетала она, злобно посмеиваясь над чужой глупой и безусловной верой. Сестра Дороти покачала головой, явно надеясь закончить этот неприятный разговор поскорее. — Мир — это не слабость, миссис Коул. Это наше испытание. Если мы все будем готовиться к войне, то к чему это приведет? — сухо спросила женщина, вовсе не требуя ответа и отвернулась в другую сторону, давая понять, что не планирует продолжать этот диалог. Гарри откинулся на спинку кресла, понимая, что дальше смысла пытаться хоть что-нибудь уловить уже нет. В старом автобусе пахло пылью, теплым железом и затхлой обивкой кресел, пропитанной годами чужих историй. Пол был шершавым и вечно липким, а кое-где темнел от пятен, чьи происхождения никто не хотел знать. Дверцы багажных отсеков над головами тихо поскрипывали на кочках, а на каждой из них красовались облезлые наклейки, слишком потертые, чтобы разобрать, что там было изображено. Автобус гремел и стонал, уставший тянуть свою ношу. Двигатель урчал, переходя в пронзительный рык на подъемах, а колеса скрипели при каждом повороте. В узком проходе между рядами старых, потерях кресел перекатывался потерянный леденец, ударяясь о ботинки. Голоса детей сливались в глухой гул — кто-то смеялся, кто-то спорил, кто-то шептался. Иногда звук перебивался резким «Тише там!» от миссис Коул, уже потерявшей весь запал в своем бессмысленном споре. Сквозь щели в крыше пробивался сырой утренний воздух, смешанный с бензиновой гарью. Гарри чувствовал, как горечь поднимается к горлу, усиливая и без того едва терпимое чувство тошноты. Кресло под ним скрипело и хрустело при каждом движении, его поверхность была потрескавшейся, будто кожа старого чемодана. За спиной чувствовались толчки от ног кого-то из детей, сидящего позади. Гарри мог лишь надеяться, что это не те, о ком он думает. Когда автобус остановился и дети начали высыпать наружу, Гарри с облегчением втянул полные лёгкие свежего воздуха. Было даже интересно слушать громкий голос фермера Сэмюэля, разглядывать овец и коров за короткими заборчиками их загонов. Особенно ему понравилось кормить из рук кроликов. Что ему не понравилось, так это с холодным сжимающим чувством в груди искать место, где можно спрятаться от чужих тусклых голубых глаз, когда их распустили в свободное плавание на два часа перед отъездом обратно. Сердце гулко стучало в груди и мальчику приходилось каждые тридцать секунд коситься через плечо, надеясь, однако, никого там не увидеть. И всё было почти в порядке — он зашел за здание, укрытое облупившейся белой краской. Гарри не знал, кого держат внутри, но сейчас ему и дело не было до того, как бы поглазеть на животных. Нет, единственное, что волновало — светлая макушка Ларри, громко смеющегося над грязными свиньями и похожая на этих самых свиней рожа Бьерна. И Гарри очень не нравились те взгляды, которые они на него бросали, когда старуха Коул или Дороти отворачивались. Гарри глубоко вздохнул несколько раз, пытаясь успокоить себя и оперся спиной о стену. Перед глазами, метрах в трехстах от него, простиралось бескрайнее поле, на которое он себе позволил залюбоваться. Зерна молодой пшеницы тянулись к солнцу, их нежные зеленовато-золотые стебли качались в такт легкому майскому ветру. Поле колыхалось, словно живое, переливаясь мягкими бликами света. Ближе к зданию, росли несколько кривоватых деревьев — их тонкие ветки покрывали свежие листья, бросая пятнистую тень на землю. В воздухе витал слабый аромат травы, смешанный с влажным запахом свежевспаханной земли где-то вдали. Солнце мягко грело лицо, освещая деревянную стену здания, где краска облупилась так сильно, что под ней местами виднелось старое, потрескавшееся дерево. Над полем слышались мелодичные трели жаворонков, перемежающиеся едва различимым стрекотом насекомых. Вдалеке, за волнами пшеницы, темнела узкая линия леса, едва заметная на горизонте. Тишина пространства лишь изредка нарушалась легкими звуками — скрипом ветки, стуком в окно с другой стороны здания или невнятными криками детей, доносящимися издалека. Это были пол часа, отданные мальчику на умиротворенное одиночество, которое нарушил треск ветки где-то позади. Поттер вздрогнул и отпрянул от стены, лихорадочно оглядываясь до тех пор, пока не услышал знакомый голос. —…Нашёл, — на этот раз голос Ларри не был веселым или даже пропитанным издевательской интонацией. Нет, всё ровно наоборот — звуки, которые издавались из его рта, казались абсолютно пустыми и лишенными эмоций. Гарри определил этот тип состояния как абсолютную, холодную ярость, поэтому первое, что он сделал — развернулся и со всей мочи дал наутек. Правда, далеко убежать не успел — на него напрыгавшись сзади, сбивая с ног. Он даже не успел неловко замазать руками и повалился на сухую землю носом, с болью приземляясь на лицо. Сразу же его перевернули на спину и он ощутил тяжелый вес на своем теле. Прижатый к земле двумя старшими, чьи руки отчаянно сжимаются в кулаки, а колени упираются в его ноги. Гарри даже не нашел в себе силы огрызнуться, всё его существо захватил страх, когда он увидел блеск ножа под закатным солнечным лучем. Бьерн не смеялся. Прожигал его своими глазами-бусинами и яростно поджимал пухлые губы. Под его нижним веком виднелся яркий кружок приплаченной кожи, оставленный рукой Гарри. Ларри сжимал в ладони нож и громко дышал, словно желал усмирить себя хотя бы немного и не совершить убийство тут же. —…Вы… Вы же не… — попытался Гарри вставить свое слово дрожащим голосом. Тяжелый кулак Бьерна врезался ему в скулу, отчего из глаз непроизвольно потекли слёзы, голова врезалась в твердую землю, а из горла вырвался жалкий всхлип. В следующую секунду его рот был заткнут куском ткани, напоминающей галстук. Гарри задыхался, пытался вырваться, но всё напрасно. Тело Ларри навалилось на него, подобно недвижимой скале. а Бьерн сжимал его руку так, что всё ниже локтя занемело. Нож Ларри в его руке дрогнул, и Поттер замер, ощущая холодный метал в опасной близости от своего лица. — Хватит мычать, — прошипел Ларри. Его голос оставался спокойным, но мальчик физически, да и нутром чуял, как подростка потряхивало от гнева. Это был не тот Ларри, которому нравилось пускать издевки младшим в лицо и ставить подножки особенно невнимательным. Этот Ларри был другим. Опасным. Гарри не мог ничего сказать, хотя очень хотел. Его сердце колотилось, как бешеное, а глаза метались из стороны в сторону, как бы он не пытался задержать взгляд на ноже. В очередной отчаянной попытке — которую даже контролировать толком не мог из-за паники, поглотившей разум он начал извиваться, дрыгаться, срываясь на крик, даже если ткань заглушала его. Его безостановочно колотило, мозг будто отключился, оставляя один инстинкт — выжить. — Сука, держи его крепче! — раздраженно выкрикнул Ларри. Его глаза сузились и он убрал нож от лица мальчика. — Поттер, ты совсем как девчонка. Даже ударить никого нормально не можешь, только пищишь, — его голос был холоден, а на виске вздулась тонкая венка. Лицо покраснело от злости, сливаясь цветом с россыпью прыщей. Гарри попытался усмирить себя на пару секунд, хотя было очень-очень сложно, но он какой-то отдаленной сейчас логической половиной своего разума понимал, что если он не перестанет сопротивляться, то и Ларри прекратит медлить. Да и Бьерн все ещё молчал, но Поттер видел, что тот хочет ему врезать. —…и раз уж ты ведешь себя, как баба, — продолжил Ларри, скатываясь в злой шепот, — то зачем тебе вот это? Гарри опустил взгляд аккурат на руку подростка. Внутри у него что-то оборвалось. Ладонь с зажатым в ней ножом остановилась ровно на на бедрах, а кончик оружия указывал вниз. Что же делать? Он словно в тисках между двумя подростками, превосходящими его сейчас во всем. Паника. Что делать? Глубокий вдох лишь дал ему подавиться тканью в горле, внутри застыл задушенный вой. Ларри зашипел, как дранная кошка, начиная стягивать с него шорты. Гарри отпинывался, как мог — но ничего не помогало. Бьерн схватил его за волосы и вдарил затылком в землю. Гарри приглушенно застонал. В глазах появились злые слёзы. И так страшно стало, стоило ощутить холод метала на оголенном животе. Взглянув вниз увидел на себе только белье, не прикрытое задранной рубашкой. Нет-нет-нет! Берн в предвкушении облизал губы. Ларри позволил себе мимолетную улыбку, будто то, что происходило сейчас было лишь развлечением. Сердце замерло. Грудь перестала вздыматься под резкими вдохами. Перед глазами застыла ярко красная пелена ужаса. Нож. Его живот. Выступившая кровь. Мир сужается до одной точки. Грудь сдавливает так, будто внутри черное пустое пространство, которое вот-вот разорвётся. Воздух становится вязким, как смола, его не хватает, некуда вдохнуть. Холод пробегает по спине, но ладони потные, горячие, скользят по земле, пытаясь оторваться, сделать хоть что-нибудь. Звук — глухой гул, как будто внутри черепа кто-то раскручивает тягучую сирену. Всё внутри кричит: беги, прячься, делай что угодно, только не лежи здесь беспомощной куклой. Но тело замерло, будто парализованное этим всепоглощающим, липким ужасом, и внутри остаётся лишь одна мысль, пронзительная, кричащая со всем ужасом: это конец. В следующую секунду Гарри осознал себя, лежащим на спине в одиночестве, судорожно втягивающим воздух. Влага покрывала щеки, а под ногти забилась грязь. На животе небольшая кровоточащая рана, нож не зашел глубоко, даже в перевязке не нуждается — вяло и отупело заключил Гарри мысленно. Мальчик даже не смотрел по сторонам, первым делом натягивая шорты безудержно трясущимися руками с красными отметинами чужих пальцев. Хотя почему его до сих пор колотило он не понимал — внутри будто лава, разлилось вязкое спокойствие, на которое секунду назад он не мог и надеяться. В метрах пяти от него два подростка перепуганных, кажется, досмерти. Впрочем, он ощущал себя не лучше. Рука Ларри вывернута под неестественным углом и там, где должен находиться локоть виднеется что-то белое. И так много крови. Бьерн, широко распахнув свои глазки, то и дело проходился языком по усам. Это он так страх выражает? У него с руками всё попроще — только испещрены мелкими порезами, как будто рядом взорвалось окно. Но наверняка очень больно. У Поттера же за несколько секунд все внутренности словно превратились в глыбу льда. Наверное, именно поэтому он никак не отреагировал на появление Тома, который заглянул двум подросткам в глаза по очереди, что-то прошептал и те с криками бросились бежать. — Они пошли к Коул, — Риддл дёрнул головой в сторону, указывая на отдаляющиеся фигуры. — Скажут, что это я сделал. В приюте меня ждёт наказание, — мрачно закончил он без улыбки. Гарри поднял тусклые зеленые глаза на мальчика и криво улыбнулся. Лёд и не собирался оттаивать — наоборот, сосульки словно застывали на уровне его зубов, холодя язык. — Да ты прямо-таки Агнец Божий, Риддл, — Поттер встал на ноги и тихо фыркнул. Хорошо, что сейчас он не способен на чувства сильнее, чем разочарование. Иначе почувствовал бы ярость похуже Ларри, глядя в лихорадочно блестящие темные глаза и налитые румянцем щеки такого живого сейчас Тома. — Тебе понравилось? — прямо спросил Гарри. — Что? — нахмурился Том, будто взаправду не понимая, о чем речь. Будь Гарри более наивным, то, вероятно, даже поверил бы. — Ну, смотреть, — мальчик отвел взгляд, рассматривая поле. Ветер стал сильнее, будто забирая все те чувства, которые подвергшийся насилию сирота должен был испытывать в эту секунду. — А-а, ты об этом, — задумчиво протянул Риддл. — Мне понравилась часть, где ты отшвырнул их, — улыбнулся мальчик столь искренне, что Гарри опешил. — Чего? — Поттер не понимал, о чем говорит Том сейчас. В каком смысле это он… сделал такое? Да и как вообще? Он же был… в полной беспомощности. Хотя рядом никого не было — а травмы у Ларри и Бьерна вполне реальные. Темные глаза закатились и Риддл прикрыл веки, показывая свое раздражение — от этого у Гарри едва не отвисла челюсть, потому что столь наглым и отвратительным образом с ним себя Том ещё не проявлял. — Это сейчас неважно, Поттер. С минуты на минуту явится раздраженная старуха, а я должен тебе рассказать, каким путем пройти в подвал, где держат провинившихся! — остервенело воскликнул мальчик. И тут словно к фитилю свечи поднесли спичку. — Я?! Придти к тебе?! — Гарри взмахнул руками и сорвался на яростный крик. — Да ты, видать, издеваешься надо мной! С чего бы мне проведывать тебя, несчастного заключенного, когда ты даже пальцем не пошевелил, пока меня хотели сделать бесполым, прямо на этом чертовом месте! Гарри рычал, как животное, а тело тряслось от злости. На глаза вновь начали накатывать алые волны, только недавно выпустившие его из своих кандалов. Риддл за секунду преодолел разделявшее их расстояние и схватил его за воротник, придвигаясь лицом к лицу. — А с того, Гарри, что ты мне должен, если не забыл, — прошипел Том. Его взгляд будто потемнел на несколько оттенков. — И если ты не придешь проведать меня, дорогой друг, то тебе очень не понравится то, что я сделаю за это…! — прямо в ухо четко проговорил мальчик, сжимая рубашку покрепче. — Да пошел ты…— начал Гарри. — Замолчи! — рявкнул мальчик в ответ. Том прикрыл глаза. Отодвинулся, явно пытаясь придти в себя после вспышки эмоций. Гарри, поддаваясь ему, мысленно сосчитал от одного до десяти. Вспоминал прохладную обложку дневника. Глубоко дышал. Спокойствие, утраченное мгновение назад, не помешало бы ему, если бы вернулось вновь. Находиться с Риддлом сейчас было откровенно неприятно, но и сидеть три дня в подвале без еды в наказание тоже. И когда Том, завидев миссис Коул, яростно топающую в их сторону, шепотом ему рассказал, как добраться до подвала, при этом о секрете, который наверняка его заинтересует, то Гарри уже знал, что придет. Хотя бы поиздеваться над этой жертвенной овечкой — коей Том хотел показаться в глазах Гарри, — стоило.

***

Ночь была теплой и относительно приятной. Особенно хороша она становилась при просмотре внутреннего калейдоскопа воспоминаний, как миссис Коул тащила Тома за левое ухо и яростно кричала всё, что думает о несносном мальчишке в правое — да так интенсивно, что то в первые секунды покраснело. Ещё из потрясающих воспоминаний остались те, где Ларри, ровно как и Бьерн, смотрели на него волком и скулили, как потерянные щенки, перед тем как уехать в больницу зализывать раны. И вот такой ночью совсем не хотелось вставать из нагретой, хоть и неудобной и совсем уж неуютной постели, чтобы выйти в холодный, тёмный коридор, спускаться по лестнице, ощущая как на каждом скрипе половицы замирает сердце. Не хотелось рассматривать отблеск талого света на стенах, отбрасываемого краденной у миссис Коул прямо из кабинета свечой. И уж тем более, выходить в подвал, чтобы встретиться с Томом Риддлом, было последним, чего мог бы желать Гарри. Этот парень, по его шкале симпатий, давно опустился на самое дно — твёрдый ноль из возможных десяти Но, к несчастью, Том редко ошибался в своих рассуждениях. Во первых, да, Гарри заинтересовался, каким это хреном он откинул явно превосходящих его в комплектации ублюдков — если ему не солгали, конечно. Во вторых, если ему всё-таки не соврали, то возникал закономерный вопрос: почему же сам Риддл воспринял это столь обыденно? Хотя нет-нет, он использовал неверное определение — восхищенно, радостно, почти счастливо — вот так на него смотрел обычно безучастный и холодный, словно высеченный из мрамора сирота. И Гарри не был уверен, что это ему нравилось — конечно, совсем чуть-чуть было приятно, что кто-то готов уделять ему так много внимания, особенно, когда всех остальных этот человек замечает лишь тогда, когда те, словно надоедливые мухи начинают мельтешить у него прямо под носом. И всё-таки — внимание именно Тома было немного… пугающим. Потому что несмотря на всех их разговоры, на мысли Гарри о том, что он уважает границы этого человека и без надобности не станет их пресекать, он совершенно точно не подписывался на то, чтобы общаться с ним даже после такого… инцидента. И Гарри был уверен, что Риддл не попытался бы их остановить, даже если бы он сам ничего не смог сделать. Нет, он скорее бы с научным интересом наблюдал за букашкой, беспокойно бьющейся в своей клетке из чужих конечностей. Впрочем, — Гарри устало вздохнул и потер лоб, пытаясь подавить вспыхнувшую с новыми силами сонливость, — он уже на пути к подвалу, где его ждёт интригующий разговор с одним бесчеловечным сиротой. Подвал представлял собой узкий коридор и несколько дверей — он знал, что в одной склад с продуктами, в другой бомбоубежище — построенное ещё в шестнадцатом году, — а третья, последняя дверь скрывает за собой маленькую каморку, в которой можно разве что без устали наворачивать круги. Сквозь маленькое окно, через которое подают еду в комнату наказаний, сильно дуло и Гарри поежился, когда свеча, добытая с таким трудом, бесшумно погасла и оставила его в полной темноте. Стены словно сомкнулись вокруг него, и он, ощутив холод пола через тонкую подошву своих ботинок, соскользнул вниз, прислоняясь к шероховатой поверхности. Из-за двери прозвучал приглушенный, усталый голос, который всё же не потерял насмешливости. — Пришёл таки, — озвучил факт Том. — А как же, — огрызнулся Гарри. — Я не мог себе позволить оставить без внимания твою жертву, совершенную в моё имя. — Мне приятно, что ты ценишь мою доброту, — голос Тома разрывавший ночную тишину словно окутывал его теплым потоком и отгонял подвальный холод. Хотя Гарри все ещё злился. Поттер почти физически ощущал, как губы Риддла растягиваются в улыбке. В его альтруистичные мотивы Гарри совсем не верил и лишь негодующе фыркнул, раскатывая эхо по коридору. Пол под задницей дышал сыростью и морозом, лишая всякой надежды на комфортное расслабление. Ледяная прохлада стелилась сквозь тонкую ткань пижамных брюк, путая мысли, которые стали сводиться лишь к неприятным физическим ощущениям. Едва ли он хотел представлять каково это — просидеть три дня без еды, нормального сна и кровати, укутываясь лишь в жалкий лоскут ткани, который едва согревал даже весной. Тяжело выдохнув, мальчик прижал колени к груди, в попытке сохранить стремительно ускользающее тепло. — Так отчего ты так отчаянно молил о моем присутствии? — спросил Гарри, тщетно стараясь скрыть искренний интерес в своих интонациях. — Я хотел поговорить с тобой, — хмыкнул Том. — О нашей… схожести, — и до того, как Гарри успел бы спросить «не послышалось ли мне, Риддл, или вы действительно сравняли свою великолепную персону с таким плебеем, как я?», он продолжил. — Видишь ли, то, как ты изранил тех двоих… я тоже так могу, — выдохнул мальчик и Поттер, даже лишенный возможности видеть его, представлял благоговейное выражение на лице, под стать тону. Глаза Гарри распахнулись, а со рта слетел шокированный вздох. Всё это было очень тяжело для его понимания — сначала Том заявил о невозможном — если точнее — о его невероятном поступке с Ларри и Бьерном, а теперь ещё и признался, что сам может так же. Ему и в первое-то с трудом верилось, но… — Докажи, — уверенно прошептал мальчик и до его ушей донесся тихий смешок. А потом дверь отворилась и из нее показалась темная макушка, сейчас едва различимая в таком… отсутствии освещения. — Ахренеть, — единственное, что смог выдавить из себя Поттер. Его голос сорвался на полутон. Потому что он знал наверняка — Коул, сколько не зови её старой рухлядью, ни в жизнь бы не забыла запереть дверь за провинившимся — он сам слушал несколько историй об этой комнате. Ни разу никто не выходил оттуда до истечения срока наказания. Тем более, что миссис Коул не смогла бы забыть закрыть самого неприглядного, по её мнению, сироту в приюте. Том присел рядом с ним, босые белые ступни выглядели святящимися в темноте. Забирать обувь в холодном подвале, где ты должен провести три дня? Да, это абсолютное кощунство и обычно так вряд ли поступили бы. Но Гарри знал, что неприязнь миссис Коул к Тому простирается очень далеко и скажи ей, что она может безнаказанно отправить мальчика на казнь — Гарри уверен, та только покачала бы головой в смирении, скрывая появившиеся от улыбки морщинки в уголках рта. — Но… Как? И что это такое? — теперь Поттер не сводил взгляда с мальчика рядом, сосредотачиваясь на его присутствии на все сто. Даже раздражение, разыгравшееся перед спуском в холодный подвал растворилось под взором внимательных черных бездн Риддловских глаз. — Я, наверное, почувствовал это в тебе, как только увидел, — сказал Том ему на ухо. Щеку обдало горячим дыханием. — Поэтому не прогнал, даже твоя наглая рожа не помешала…, — вставил свою шпильку мальчик. — Эй! — не мог сдержаться от того, чтобы ткнуть в чужое плечо Поттер. Обидно ему, конечно, не было — но зная Риддла, тот мог отвлечься на рассуждения о том, какой Гарри придурок на долгие минуты, а мальчику было слишком интересно выслушать о другой части их разговора, которая не касалась его непосредственной глупости — по мнению другого сироты, естественно. Том коротко усмехнулся. — Я не знаю, как это назвать, но мы с тобой…хм…можем делать особенные вещи. Я открыл дверь только когда сосредоточился на том, что я могу это сделать… и ты, наверняка, тоже сможешь, — он громко шептал и выглядел в этот момент таким живым и счастливым, что Гарри, даже несмотря на то, что не простил этого ублюдка за сегодняшнее, всё равно ощутил, как теплеет в груди. Вдруг, Том прервался и мальчик буквально увидел, как в голове у того загорелась идея. — Смотри! — Том закрыл глаза на долгую минуту, меж бровей появилась складочка, а на виске выступила капля пота. И когда Гарри уже собирался спросить, на что ему, черт возьми, смотреть, на руке Тома загорелся маленький огонек, осветивший пространство. Мальчик ахнул, сразу закрывая рот рукой, дабы никто не услышал и других восторженных звуков, которые были готовы сорваться с его уст. — Так я тоже… так могу? — Гарри упрямо и до конца жизни отрицал бы отчаянную надежду в своем голосе в этот момент. Том пожал плечами. — Я просто сосредотачиваюсь на том, что мне нужно, — он вздохнул и пригладил волосы свободной рукой, со второй все ещё лился свет, так что они отчетливо могли друг друга видеть. Том выглядел задумчивым и очень серьезным — честно говоря, такое выражение лица Гарри наблюдал лишь у своего учителя математики, когда та не могла справиться с его… неутешительным объемом знаний. — Попробуй…мм…закрыть глаза, почувствовать внутри себя силу? Она теплая. И вложи в нее желание. Например попробуй создать такой же, — он кивнул на свою руку и свечение тут же погасло. — Хорошо… я не совсем понимаю, что ты имеешь в виду под всем этим, — Гарри неопереденно махнул рукой, — Но я попытаюсь. Мальчик вобрал в лёгкие побольше воздуха, плотно зажмурил глаза и попытался следовать указаниям Тома. Тепло… почувствовать его. Как только Гарри полностью сосредоточился на этом намерении, на кончиках пальцев действительно будто появился некий жар. Он подавил радостный вздох и продолжил всматриваться в темноту закрытых век. Тяжело сглотнув, мальчик перешел к следующей части. Теперь… желание. Он очень захотел, чтобы в его руках был такой же шар света, который Том создал сейчас. И теперь это желание и тепло нужно… соединить? — Бинго, — раздалось рядом едва различимо и Гарри приоткрыл глаза. Он хотел было издать ещё один ошеломленный звук, но на его лице против воли тут же расплылась улыбка, лишая подобной возможности. Он действительно смог — конечно, свет был и в половину не таким ярким, как у Тома, но всё же он был. А это значило, что они с Риддлом действительно отличаются от остальных — и это стало столь приятным ощущением, что Поттер бросился бы Тому в объятия будь у него поменьше инстинкта самосохранения. Гарри не знал ещё ни одного человека, способного на нечто подобное. И если они с этим придурком действительно так необычны, то Гарри… да он даже не знает, что с этим делать! И мысли заметались в голове как рой мух — счастливые, удивленные, немного отчаянные. Том внимательно наблюдал за ним, склонив голову набок, словно оценивая его первые шаги в их новом начинании. На губах играла самодовольная улыбка, и в этом выражении было столько превосходства, что Гарри захотел было потушить свой крохотный свет и заявить, что больше ему это всё неинтересно. И почему Том такой невыносимый даже когда молчит? — Это… удивительно, — пробормотал Гарри, слегка покачивая рукой и наблюдая, как свет колеблется вместе с его движениями. — И что… это у тебя это получилось просто… само собой? — Не совсем, — Том коротко усмехнулся. — Поначалу я даже не знал, что делаю. Это было… Как вспышка. И только потом я понял, что её можно контролировать. — Вспышка? — Гарри заинтересованно прищурился, — Когда это произошло? Риддл замолчал, глядя на Гарри с непроницаемым выражением. — Я был младше. Это случилось, когда один из мальчишек попытался меня… — Том сделал паузу, чуть хмурясь. — Когда он решил, что может меня унизить. Гарри покачал головой, приподняв бровь. — Ты всегда такой таинственный, да? Просто чертова загадка. Том хмыкнул и наклонился ближе, его тёмные глаза блестели в приглушённом свете огонька и Гарри вновь захотелось его погасить, лишь бы не наблюдать за лицом своего… а кем считался Том для самого Гарри? Впрочем, он решил позже обдумать этот вопрос. Да и в самом деле ему очень нравилось это ощущение нереальности происходящего и действительно неправильным казалась лишь мысль, что всё происходящее сон, которая не давала ему покоя и отдавалась в сердце приглушенной болью, заставляя то биться в два раза быстрее он к обычного. И если окажется так, что всё это не взаправду… что ж, тогда он будет считать сегодняшний день самым отвратительным в его жизни. Том, тем временем, заговорил. — Я могу не только это, — его тон был насквозь пропитан снисхождением. — Ещё у меня получается контролировать животных, передвигать предметы без помощи рук… Риддл остановился, будто что-то обдумывая в эту короткую секунду. — И… всё? — мягко уточнил Гарри, словно боясь спугнуть дикого зверька. Хотя почти так оно наверняка и было. Том не снизошел до ответа и вскоре Гарри ушел к себе, оставив мальчика в холодном коридоре и зная наверняка, что завтра тоже придет. Поттер же, уходя, вновь вспомнил о том, как Том оставил его одного в ситуации, кажется, самой страшной за всю его прошедшую жизнь и вновь почувствовал обиду — но уже куда ярче. Словно та, прытким червячком вцепилась зубами в мальчишеское сердце, понемногу вбирая в себя кровь, чтобы растянуть мучения и успеть впустить яд в податливое тело. Что ж, даже несмотря на это, Риддл был прав в своих суждениях. Опять. И это, кажется, сделало Гарри ещё раздраженнее.

***

Дороти была хорошим человеком: каждый вечер она молилась своему Господу за несчастных детей, которые делили с ней стены Вула. Она многим из них помогала, отрывая от сердца последнее дорогое. Дороти заботилась об этих печальных душах, как о своих детках. Но всё же и у нее были слабости — женщина очень уж сильно любила одного ребенка. С большими сладкими щечками, красивыми глазками и длинными волосами. Роберт — её милый Бобби — был очень чутким ребенком, с которым она могла разделить свою радость и изредка даже горе. Дороти подошла к своей маленькой кровати, стараясь не смотреть на потолок, где порой из-за старых трещин казалось, что тот вот-вот и обвалится, оставляя её под завалами. Она аккуратно сняла с себя рясы и развесила их на спинке стула, чувствуя, как усталость от долгого дня проникает в мышцы. В комнате пахло старым деревом и затхлым воздухом, так привычно, что она уже и не обращала внимание на этот особый приютский запах. Вновь взглянув на икону, свисавшую над изголовьем, Дороти про себя произнесла просьбы о спокойной ночи. Когда голова коснулась прохладной подушки, её мысли снова вернулись к детям. Бобби, милый Бобби… он был всем для неё. Его смех, его беззаботная радость, его мягкие щечки, которые она так часто целовала. Он был живым воплощением всего хорошего, что могла бы дать эта жизнь, и она так сильно хотела забрать его и подарить лучшее детство, но она не могла поставить его на ступень выше над другими детками, хоть ей и хотелось. Тем более, что этот славный мальчик приходил к ней сегодня и рассказал о том, что его сосед, Гарри, вчера ночью выбрался из комнаты и шел в сторону подвала, но когда Дороти сегодня проверила, прождав целых пятнадцать минут, мальчик так и не показался на виду. Впрочем, она не могла не поверить своему дорогому Бобби и завтра обязательно проверит вновь, только попозже. Она и без своего малыша замечала… некоторые странности. Гарри… мальчик был спокоен, казалось, его ничто не тревожит. Он не был таким, как другие, не заводил шумных разговоров, не вмешивался в чужие дела. Но что-то в его поведении всё-таки заставляло её чувствовать тревогу, особенно когда он поглядывал на неё своими яркими зелеными глазами, словно видя её душу. Он немного напоминал ей… Тома. То увиденное ею в детских глазах, совсем не похожее на взгляды других детей — не было в них надежды, лишь какой-то загадочный свет. Может быть, именно это и беспокоило её — Гарри был слишком похож на него, а она не могла поверить, что нечто хорошее могло бы быть связано с таким ребёнком, как Том. И всё же, даже несмотря на предчувствия и некоторую схожесть, Том был совсем другим. Его взгляд был жёстким, почти диким и Дороти, общаясь с этим мальчиком, всегда отводила глаза первой, ведь ей казалось, что погляди она него дольше, случится нечто страшное. Даже когда мальчик молчал, вокруг него словно клубилось что-то темное, нехорошее. Ещё с самого его младенчества Дороти говорила миссис Коул, что с этим ребенком что-то не так. И несколько лет назад, когда тот вернулся из пещеры вместе с двумя другими детьми — раньше активными и веселыми — которые выглядели так, словно из них выжали все эмоции. И они молчали. Буквально — больше те дети не разговаривали ни с кем. Том был одержим. Одержим дьяволом. Она уверяла миссис Коул в этом, но та лишь отмахивалась, прося не нести чепуху. Но Дороти чувствовала, что так просто нельзя это оставлять. И если уж этот демон заинтересовался Гарри, то и поступит она с ними соответствующе. Отправит к Отцу Ричарду — церковь, которую они посещали на каждый праздник, как раз была неподалеку. Отец Ричард был мудр и непоколебим в своей вере о добре и в их Бога. Дороти обращалась к нему отнюдь нечасто, этот человек был достаточно занятым, но такой случай безотлагателен. Может, разговор со взрослым поможет юному Гарри осознать что-то, а Том… что ж, для начала пусть выслушает о правильном поведении, для таких мальчиков, как он и, быть может, что-то изменится. Если уж нет, тогда Дороти скрепя сердце придется закрыть глаза на такого мальчишку — ведь она знала, что сама не справится с демоном.

***

Гарри проводил с Томом вот уже две ночи подряд в холодном коридоре и они вместе делали все эти крутые вещи. Ну, до того как их застукали. Ещё вчера всё было довольно неплохо — Стив, пытаясь искупить свою вину, рассказал ему о том, что Пятнистый побежал жаловаться и он из-за угла наблюдал за сестрой Дороти, которая после недолгого ожидания наконец ушла. Сегодня было точно так же — он терпеливо выждал, даже дольше, чем в прошлый раз. Спустился к Тому, где они начали общаться через дверь, а в следующую секунду он увидел только яркий огонь свечи и расстроенное лицо сестры Дороти, которая решила перепроверить их. И вот теперь он сидит, прислонившись к холодной деревянной лавке, взглядом прилипая в узор старинных витражей, которые заполняли церковь приглушённым светом. Молочно-белое стекло с цветными вставками изображало сцены из Священной истории — святых, ангелов, Матерь Божью и других, мало интересных мальчишке. Линии витражей были изогнуты, и Гарри нравилось рассматривать это куда больше, чем недовольное выражение Тома рядом. Свет падал на его лицо, придавая ему странную, почти мистическую тень. В воздухе чувствовался запах воска и старой древесины, из которых были сделаны лавки и колонны. Стены были украшены роскошными фресками, выцветшими от времени, но все же сохранившими свою красоту. Несколько свечей горели на алтаре, их пламя покачивалось в такт с его удрученным дыханием. Пространство было заполнено тишиной, лишь редкие шаги, глухие и медленные, нарушали её. На самом деле это было довольно специфичное наказание — миссис Коул, к примеру, куда более вероятно просто отмочила бы розги в солёной воде и отбила бы ему все мысли о подвале, Томе и других вещах на долгие годы. Но, как удачно, план по их перевоспитанию составила сестра Дороти. Именно поэтому он не вздрогнул, услышав разорвавший тишину хриплый и старческий голос Отца Ричарда. — Мир сотворён в порядке, дети мои, в гармонии, задуманной Господом. Всё, что выбивается из этой гармонии, — искушение. Искушение гордости, своеволия, греха. Помните слова Писания: Гордость предшествует погибели, и надменность — падению. — старик коротко откашлялся и его водянистые глаза обратились к ним. — Бог не сотворил человека для хаоса. Мы живём, чтобы подчиняться законам — Его законам, законам общества, законам природы. Гарри едва удержался от зевка. Этот старикашка так намекает им, что они ненормальные? Что ж, вполне типично для верующих — судить всё, что выбивается из их понятий нормы. — Но когда человек начинает считать себя особенным, лучше других, он отворачивается от Бога. Не следуй за сердцем своим и глазами своими, чтобы не впасть в блуд… Дороти избрала воистину ужасное наказание — если Поттер уснет во время этой проповеди, то взаправду не захочет больше просыпаться. С другой стороны, он почти физически ощущал вящее раздражение Тома и то, что он не один чувствует себя ужасно дарило слабое утешение. Отец Ричард положил морщинистую руку Гарри на голову и потрепал по волосам. Мальчик едва сдержался от того, чтобы не скривить лицо, особенно когда услышал едва различимый смешок сбоку. —…Особенность? Это не благословение. Это испытание. Испытание смирения и терпения. И тот, кто ставит себя выше ближнего, падает. Мужчина снова отошел от них и стал вышагивать из стороны в сторону. Его ботинки издавали неприятный скрип каждый раз, когда касались пола. — Вы, возможно, чувствуете себя иными, выделяющимися, — он мягко улыбнулся и Гарри почувствовал ужасно сильное желание расцарапать чужое лицо. — Знайте же: это не дар, а крест, мальчики мои. Ибо всякий, возвышающий себя, унижен будет; а унижающий себя возвысится, — Поттер прикрыл глаза изо всех сил стараясь сдержать рвущиеся наружу язвительные ответы. — Это ваше бремя, ваше искупление. Может, ему стоило не слушать Тома и оставаться в комнате все те дни, вместо того, чтобы проведывать этого мученика, который, очевидно, не вставал на путь искупления, когда спасал его. Так он хотя бы мог избежать участи слушать этот бред. — Никто из нас не вправе считать себя выше или ниже других. И тот, кто нарушает этот порядок, становясь причиной страданий других, прокладывает себе дорогу в пламя вечное, — старик глубоко вздохнул и подошел к Тому. Гарри увидел, как мальчик весь дернулся от прикосновения морщинистой руки к плечу. — Вы слышите меня, дети? Ненормальность — это не знак избранности. Это предостережение. Путь истинный узок, и пройти по нему можно только со смирением. Отклонение от него ведёт в пропасть. Так молитесь, молитесь, чтобы искоренить в себе это зло, — подвёл итог отец Ричард и вручил им принадлежности для уборки в церкви. Гарри не удержался от того, чтобы посмотреть на Тома и они синхронно закатили глаза, усмехаясь. Единение в вопросе религии примирило их и Гарри уже не чувствовал той обиды, которая сковывала его несколько дней подряд.