Haunted

Шатающейся походкой Джисон доковылял до кладовки и шлёпнулся спиной на дверь, тихо хихикая, сам не понимая почему. Что происходило внутри — никто понятия не имел, но приглушённые жалобные стоны слышали все. Так что, когда телефон Минхо громко зажужжал и пришло время выпускать голубков, он на всякий случай зажмурился, прежде чем щёлкнуть ручкой. Чего он не ожидал – что дверь сама распахнётся ему в лицо, а уже через мгновение Феликс пулей вылетит наружу и исчезнет в темноте коридора, с раскрасневшимся лицом и блестящими глазами. — Ч-чего?.. – он в шоке замер на месте. Глаза от только что увиденного расширились, а Хёнджин тем временем шагнул в комнату. Вид у него был подавленный: плечи опущены, взгляд в пол, лицо напряжённое, будто его тошнило от самого себя. — Ты что с ним сделал?! – голос был полон ярости. — Ничего. Клянусь, — бессильно выдавил он. Тяжёлый груз тайн давил на грудь. Почему никто не знал, что они друг друга ненавидят? Почему Феликс не мог им просто рассказать? Но Джисон так просто не сдавался. Он прожигал его взглядом в поисках правды, и картинка складывалась сама собой — растрёпанные волосы, припухшие губы, смятая футболка… и едва заметное напряжение внизу. Что-то точно произошло. — Да ладно?! — он рванул вперёд, схватил Хёнджина за воротник и дёрнул на себя. — Говори, что случилось! Хёнджин не сопротивлялся: просто поднял руки в жесте капитуляции и покачал головой. — Просто… недоразумение, — чужая хватка не ослабла. — Феликс неправильно меня понял. Я не сделал ничего, чего бы он не хотел. Из глубины комнаты раздался уверенный голос Минхо: — Сони, ты же знаешь, что Феликс не просидел бы там семь минут, если бы что-то было не так. Он подошёл ближе, ухватил Джисона за запястье и рывком оттащил назад. — Подумай хорошенько, а? Ярость в глазах медленно угасла, осталась лишь тревога — теперь он больше переживал за друга, чем злился. Если Хёнджин не сделал ничего против его воли, то что тогда? Почему тот убежал в слезах? Он повернулся к брюнету, на этот раз не напирая. — Рассказывай, что произошло.

***

— Давай, Ликс, вставай, — Чанбин мягко обхватил его за плечи и помог подняться. Одним движением утёр мокрое лицо и ободряюще улыбнулся. — Пойдём наверх, а? Феликс только кивнул. Губы он держал крепко сжатыми — стоило открыть рот, точно вырвался бы горький надрывный всхлип. Он уже не плакал, но внутри по-прежнему было сыро и холодно — словно сердце смяли и выбросили, как сломанную игрушку. Но рядом с Чанбином становилось чуть легче. Он позволил увести себя на второй этаж, в одну из спален. Старший аккуратно закрыл за ними дверь и усадил Феликса на край кровати, сам устроился рядом. Они молчали. — Ты как? — наконец спросил Чанбин. Феликс пожал плечами, упёршись глазами в пол. Как будто, если не думать и не вспоминать, то эта ночь сотрётся из памяти сама собой. Как будто так можно выбросить из головы поцелуи, горячие руки, сбивчивое дыхание. Он провёл языком по губам — они всё ещё горели от грубых поцелуев, а кожа ныла от укусов и синяков. Он не понимал, что мучило сильнее: пьяное потрясение от поцелуя с парнем, кого он когда-то боготворил, или отвращение к самому себе — потому что эта близость разорвала душу на части. — Что между вами было? — голос Чанбина дрогнул, он нервно прикусил губу. — Ничего, — солгал блондин. Признаться в том, что он целовался со сводным братом и мучителем в одном лице… было выше его сил. — Ликс. Ты можешь сказать мне. Голос друга был мягким, тёплым — с ним всегда было легко. Чанбин не осуждал и не давил, просто терпеливо ждал. Но даже это не заставило Феликса заговорить. — Ничего не было, — повторил юноша. Слова резали горло, ком поднимался всё выше. Чанбин молча наблюдал за ним, потом осторожно коснулся подбородка и приподнял. — У тебя все губы красные, — тихо заметил он, уголок рта дрогнул, будто в немом сожалении. Феликс тут же провёл по ним пальцами и поморщился — нижняя особенно саднила. Он тяжело вздохнул. Опустил голову. — Мы… целовались, — глухо признался. Всё внутри скрутило от стыда. Произошедшее само по себе было унизительным, но сказать о нём вслух – ещё хуже. Он целовался с тем, кто превратил его школьные годы в ад. Что могло быть хуже? Что могло быть отвратительнее? — Всё нормально, — Чанбин обнял его, крепко и согревающе. Так, что Феликсу хотелось остаться в этом тепле навсегда. — Всё не так страшно, как тебе кажется. Ты был пьян, вас заперли в кладовке, Джисон решил поиграть в сваху... Это не твоя вина, понимаешь? Феликс поднял на друга мокрые от слёз глаза и слабо улыбнулся. Он по-настоящему ценил чужие попытки вытащить его из ямы самокопания — самому оттуда не выбраться. — Понимаю... но мне от этого не легче. — Потому что он твой сводный брат? – уточнил Чанбин. Ну, для любого нормального человека это и был главный повод для беспокойства. Но их с Хёнджином история была куда сложнее. Родители могли встречаться сколько угодно – год, пять лет, десять… да хоть пожениться! – но они никогда станут семьёй. Слишком много чувств зарыто между ними, слишком многое произошло с первой встречи. Или… может, это только он застрял в прошлом? А Хёнджин давно перевернул страницу? — Что-то типа того, — буркнул он. Конечно, дело было совсем не в этом. Но Чанбин не знал всей правды. И не должен был знать. — Тогда просто сделай вид, что ничего не было, — предложил друг, ненавязчиво указывая ему на выход из положения. — В смысле? — Феликс нахмурился. — Ты был пьян, — пожал плечами Чанбин. — Притворись, что ничего не помнишь. Или веди себя так, как раньше. Избегай темы. И чем больше он говорил, тем разумнее это звучало. Это не выметет из головы навязчивых мыслей и не решит проблемы на корню, но хотя бы избавит от необходимости разбираться с Хёнджином. — Слушай… звучит логично, — пробормотал он, шумно втягивая носом воздух. — Вот и отлично, — Чанбин улыбнулся и протянул ему платочек – со своими инициалами. — И не парься, Ликс. Ты никому ничего не должен. Особенно, если тебе не понравилось. Вот только… Понравилось. Каждая секунда. Каждое прикосновение. Феликс тонул в воспоминаниях: мягкость чужих губ, бархатистый скользкий язык, горячие руки, что сжимали его так, будто он мог раствориться в воздухе. Он ненавидел себя за этот миг слабости. Фатальная ошибка. Хёнджин не изменился – всё тот же. Как и Феликс – тот же глупый мальчик, что сам впускает зло в свой мир. Он шумно высморкался, тяжело задумавшись. Но совсем скоро вынырнул в реальность – тёплые ладони легли на бёдра. Чанбин опустился перед ним на колени, протянул руку и осторожно провёл пальцами по веснушчатой щеке, глядя на него с ласковой улыбкой. — Ты же знаешь, что я всегда рядом, да, Ликси? Феликс моргнул, снова шмыгнул носом. В груди неприятно кольнуло. Именно за это он и ценил Чанбина. Именно поэтому когда-то чувствовал больше, чем дружбу. Он никогда никуда не спешил. Делал всё размеренно и обдуманно. Был надёжным, добрым, а главное – заботился о нём. Всегда. — Знаю, Бинни, — он улыбнулся и наклонился вперёд, обнимая друга за плечи. Чанбин был тёплым. Крепким, но мягким – как большой плюшевый медведь. Хёнджин — совсем другим. Они были полными противоположностями – даже в тепле, что излучали их тела. И чувства, что они в нём пробуждали, тоже были разными. Эти бешеные, трепетные бабочки, что так легко вспархивали в животе от одного взгляда Хёнджина, теперь стыдливо затаились. Запрятались глубоко и корили себя за то, что когда-то расправили крылья. Феликс вдруг отстранился, вспомнив: — О, ты ведь хотел мне что-то сказать. Что? Старший сглотнул. Губы дрогнули, словно он колебался. В конце концов, он только улыбнулся и похлопал друга по бедру. — Да так… – бросил он. – Забыл уже.

***

Феликс снова провалился в бездну. Он ощущал себя призраком — выходил из комнаты только по необходимости, механически выполнял бытовые вещи, а потом снова возвращался в кровать, запирался в своей комнате и делал вид, что всё это нормально. Джисон звонил раз за разом, но он отвечал дежурными сообщениями: «Занят», «Всё в порядке», «Завтра позвоню». Тот не настаивал: знал, что у друга бывают тяжёлые дни. Да и Феликс никогда не был человеком, которому можно задать вопрос: «Ты в порядке?» — и рассчитывать на честный ответ. Сегодня он мог быть в порядке. А завтра — его мир снова рухнул. Но в этот раз всё было хуже — он вернулся в прошлое. С размазанной тушью под глазами — той самой, что потекла на вечеринке, — Феликс опустился на колени и вытащил из-под кровати пластиковый контейнер. По правде говоря, он хотел выбросить его во время переезда, но так и не смог: слишком много тот значил. В нём было его детство. Его начало. Кусочки его личности. Феликс провёл языком по пересохшим губам, задержал дыхание и снял крышку. Внутри — плюшевые игрушки. Он смотрел на них: медведи, волки, белки, цыплята… Животные занимали в израненном сердце особое место – они были чистыми и добрыми, в отличие от людей. Но самой дорогой игрушки не было, и виноват в этом он сам. Слишком глупый, слишком наивный. Когда-то, в порыве чувств и светлой надежде на взаимность, он отдал её Хёнджину. Потом — разбитый и униженный — выбежал из класса впопыхах, а через урок её уже не было. Иногда он задавался вопросом: что с ней стало? Хёнджин выбросил её? Отдал друзьям, чтобы они могли ещё раз посмеяться? Где-то внутри скрутило подавленные чувства – боль, разочарование и остатки той самой любви, что он пытался вытравить годами. Первая слеза сорвалась с ресниц и скатилась по щеке. Феликс даже не понимал, почему плачет. Иногда так бывало: он сидел в комнате, смотрел в одну точку, а слёзы сами текли по щекам. Тихий стук в дверь заставил его вздрогнуть. Он поспешно захлопнул контейнер и утёр глаза кулаками. — Да? — голос предательски дрогнул. — Ликс, солнце, к тебе Джисон, — голос мамы был мягким, как всегда дающим выбор, а не вынуждающим. — Сказать ему, что тебе нехорошо? Феликс прикусил губу, содрал засохшую кожу. На язык тут же пролился металлический привкус крови. — Я… — Лина, дайте я сам, — донёсся приглушённый голос Джисона, а затем раздался новый стук. — Ликс, впусти меня. Феликс застыл на месте. Он не хотел, чтобы его видели таким. — Прошу, — голос друга стал тише, мягче. — Ты никогда не даёшь мне помочь. А я хочу. Он молчал. — Мы же друзья, да? Ты бы сделал то же для меня. Феликс крепче сжал коробку. Одна мысль о том, чтобы впустить друга, скрутила желудок в тугой узел. Сердце заколотилось в груди, пальцы задрожали. Он кое-как поднялся и подошёл к двери, но не открыл — просто уткнулся лбом в холодное дерево. С той стороны послышался тихий вздох. В голове не было здравых мыслей, только картинки: разочарование в чужих глазах, непонимание, отвращение. — Ликс… — Джисон заговорил снова, теперь почти шёпотом. — Я никогда не буду тебя судить. Ты же знаешь это, да? Феликс выдохнул. Глаза снова защипало, а грудь сдавило — но теперь не от страха. Ему было стыдно. Стыдно за то, что он вообще усомнился в Джисоне. Он медленно повернул ручку. Дверь открылась, и Феликс в тот же миг вцепился в друга — уткнулся в плечо, судорожно вдыхая знакомый запах. Слёзы снова текли без его воли, пропитывали пушистую ткань свитера. Джисон не сказал ни слова — просто обнял крепче. — Всё в порядке, — прошептал он, поглаживая его по голове. — Я здесь. Всхлип за всхлипом, они оказались на кровати. Джисон сидел, привалившись спиной к изголовью, а Феликс устроился у него на коленях, закрыв глаза и позволяя другу ласково перебирать шелковистые пряди. Тот нервно покусывал губу — явно хотел что-то спросить, но ждал, когда Феликс заговорит первым. — Спасибо, что пришёл, — голос был сиплым от слёз. — Не за что, Ликс. Я переживал за тебя, — шатен улыбнулся краешком губ, но беспокойство в глазах никуда не исчезло. — Ты даже не попрощался на тусе. Хорошо хоть, что Чанбин был рядом. Феликс кивнул, не открывая глаз. — Он знает про Хёнджина? — осторожно спросил Джисон. Вопрос прозвучал нарочито небрежно, но было очевидно, к чему он клонит. Юноша вздохнул и принялся ковырять кожу на пальцах. — Знает. Джисон сжал губы в тонкую линию, словно обдумывая, стоит ли продолжать. — Хёнджин спрашивал про тебя. Феликс нахмурился. — Что?.. — Он с того самого момента пытался узнать, как ты. — О чём именно спрашивал? — Да обо всём. В порядке ли ты, навещал ли тебя кто-нибудь, давно ли мы дружим… — парень перечислял спокойно, без намёков и лишних надежд, просто констатировал факты. — Он рассказал мне, что случилось. — Понятно… — голос Феликса прозвучал глухо. Он прикусил губу, тошнота подкатила к самому горлу горьким комом. Стоило вспомнить его голос, вспомнить его лицо… Но больше всего в этой истории Феликс не понимал самого себя. Почему он вообще повёлся? Почему решил, что может быть уверенным, дерзким? Как мог поверить, что Хёнджин хочет его? — Ты же понимаешь, что вам нужно поговорить? — Джисон посмотрел на него мягко, но настойчиво. — Не хочу, — Феликса передёрнуло от одной мысли, что придётся снова оказаться с ним в одной комнате. Это было бы… унизительно. Отвратительно. — Я вообще не хочу его видеть. — Ты живёшь с ним в одном доме. — Значит, я съеду, — отрезал он с неожиданной для себя уверенностью. Джисон по-доброму усмехнулся, продолжая перебирать светлые волосы. — Ликс, да ты и ночи без мамы не выдержишь. Феликс сжал челюсти, но ничего не ответил. — Просто поговори с ним. Может быть, всё не так плохо, как ты думаешь, — мягко продолжил друг. — Может, ты что-то не так понял. Феликс резко поднял голову. — Что тут можно не так понять?! — сердце гулко ударило в грудную клетку. — Он сказал, что любить меня — бред. Тут не ошибёшься, Джи! Он просто хотел посмеяться надо мной, как всегда! Глаза начало жечь. Почему?.. Почему именно он?.. С самого детства. С первой встречи. Почему Хёнджин не мог просто оставить его в покое? Почему не мог быть для него таким же другом, как для всех? — «Как всегда»? — переспросил Джисон, нахмурившись. Пальцы замерли в локонах. Чёрт. Он не хотел говорить вслух, но маленький глупый Феликс не может держать язык за зубами. Как всегда. — Забей, — пробормотал он и отвернулся от чужого взгляда, подозрительного и пытливого. — Ликс, — голос по-прежнему был мягким, но в нём заиграла настойчивость. — Как давно ты его знаешь? Феликс зажмурился, глубоко вдохнул. Ну всё. Попался. Хотя… это же Джисон. Если уж кому и рассказывать – то ему. А может, именно поэтому делать этого не стоило? Как потом смотреть в глаза? Разговаривать? Он никогда не говорил о прошлом. Его друзья были началом новой жизни, ознаменованием победы над тьмой. Он не мог просто взять и рассказать им, что когда-то был по уши влюблён в человека, которого столь же сильно боялся. Не мог признаться, что это сломало его настолько, что теперь он не верил, что кто-то может любить его искренне — как парня, как друга. Он всегда чувствовал себя ненужным. Но научился это скрывать. — Восемь лет, — выдохнул он. — Восемь?! — Джисон резко развернул его лицом к себе, глаза расширились от шока. — Может, больше, не помню, — блондин изо всех сил пытался изобразить безразличие, но получалось плохо. — Почему ты мне не сказал? — в голосе смешались тревога и разочарование. Феликс сглотнул. — Я… не хотел, — слова застряли в горле, комком подступая к губам вместе с тихими всхлипами. — Он что-то тебе сделал? — пальцы крепче сжали осунувшиеся плечи, в глазах мелькнула догадка. Картина в голове будто сложилась. — Ликс, скажи мне. Феликс не выдержал. Снова слёзы. Перед ним стоял маленький мальчик – один в тёмной комнате, зажимает рот ладонями и шепчет в пустоту: «За что?». — Я никогда тебя не осужу, — Джисон провёл большим пальцем по его щеке и стёр солёную дорожку, но отпускать не спешил. В его глазах не было жалости – только тепло, только забота. Он всегда был рядом. Всегда. Феликс шумно втянул носом, сжал губы и кивнул. Он не поднимал глаз с покрасневшей кожи на пальцах, будто это помогало собраться с силами. А потом заговорил. Рассказывал всё, что приходило в голову. От самой первой встречи с Хёнджином в школе до того дня, когда объявили, что он уезжает из города. И обо всём, что было между этими двумя точками. Джисон слушал молча, но чем дальше заходила история – тем напряжённее становилось его лицо. Он рассказал, как Хёнджин порвал письмо, даже не удосужившись прочитать. Будто оно ничего не значило. Будто Феликс не провёл дни и ночи в поисках нужных слов. Будто не переписывал его сотни раз, прежде чем решиться. Рассказал, как однажды пришёл в школу в новой одежде — радостный, гордый, готовый похвастаться обновками, — а ушёл сгорбленным, с трясущимися руками и слезами на глазах. Потому что Хёнджин и его друзья смеялись, тыкали пальцами, называли девчонкой. Издевались над его худыми руками, над мягкими чертами лица. Рассказал, как пытался заводить друзей, но каждый раз раздавался чей-то крик: «Не подходи к нему! Он заразный!». Друг всё сильнее стискивал челюсть, пока в какой-то момент просто не застыл, явно не зная, что сказать. Но ничего говорить было не нужно. Джисон просто наклонился и обнял его. С силой, с теплом, с непоколебимой уверенностью, которая говорила больше, чем любые слова: «Ты не один. Больше никогда не будешь один». — Я защищу тебя, если будет нужно, — тихо, но твёрдо сказал он. Феликс улыбнулся сквозь слёзы и уткнулся носом в чужую шею. — Только… — пробормотал он хрипло. – Пообещай, что не начнёшь относиться ко мне иначе. — Ты издеваешься? — юноша покачал головой. — Ты всё тот же Феликс. Всё тот же мой лучший друг. Блондин снова всхлипнул, но теперь в груди стало легче. Всё, что он так долго держал в себе, не разрушило их дружбу — а сделало её крепче. — О, Боже, какой же я идиот… Феликс удивлённо моргнул. — Я с самого начала пытался вас свести, — простонал Джисон с таким лицом, будто только что осознал величайшую свою ошибку. Феликс рассмеялся. Не вымученно, не нервно – легко. Чисто. — Да ладно, я тоже хорош. Они переглянулись, а потом Джисон внезапно скривился, театрально принюхиваясь. — Ликс… — начал он, сдавленно хихикнув. — Тебе срочно нужен душ. Ты воняешь. Феликс снова засмеялся. Да, после всего, что произошло, ему действительно стоило привести себя в порядок.

***

Разговор с Джисоном помог. Конечно, ничего не наладилось и не стало хорошо по щелчку пальцев – но он больше не чувствовал пустым местом. Это прогресс. Он сбежал вниз по лестнице, волосы ещё не до конца высохли после душа, влажные пряди липли к шее. Вчера Джисон остался на ночёвку — помог ему смыть всю косметику, говорил обо всём на свете и убаюкал перед сном, так что да: лучше ему стало ещё вчера. Но вернуться в реальность он был готов только сегодня. За окном стемнело, Джисон давно ушёл, но оставил после себя ощущение чего-то странного: теперь он знал всю правду, и… слава Богу? Дом был наполнен запахом домашней еды — густым, тёплым и тянущим на кухню. Там вовсю кокетничали и подкалывали друг друга мама с Соджуном — она что-то нарезала, он давал непрошенные советы, — но только блондин вошёл, разговор оборвался. Глаза Лины вспыхнули радостью, а губы расплылись в широкой улыбке. — Ликси! — она потянула к нему руку, как бы прося подойти ближе. — Иди сюда. Тебе лучше? Феликс кивнул и робко улыбнулся в ответ. Стоило ему оказаться рядом, мама тут же заключила его в крепкие объятия. Он не хотел в этом признаваться, но в такие моменты он чувствовал себя ребёнком. Как будто возвращался в детство, только к хорошим его моментам. К маминому теплу и к чувству безопасности, которое оно дарило. — Всё нормально, мам, — пробормотал он в её плечо. — Джисон помог? — уточнила она, хотя и так знала ответ. — Да. Очень. Её улыбка стала ещё шире. — Это замечательно, милый. — она вернулась к разделочной доске и взяла в руки нож. — Ты голоден? Соджун учит меня новому рецепту. Мужчина, который до этого учтиво и незаметно отступил в сторону, резво обернулся на своё имя. — Я вроде как просил нарезать тонкими ломтиками? — он усмехнулся, глядя на результат трудов Лины. — А так не тонко? — она надула губы, когда мужчина отрицательно покачал головой. — Всё, сдаюсь. Готовка — не моё. — Это мы давно знаем, мам, — вставил Феликс со смешком. — Эй, двое против одного — нечестно! — возмутилась она, замахав ножом в воздухе, будто это могло защитить её от нападок. Блондин рассмеялся. Атмосфера стала лёгкой и уютной, словно ничего плохого никогда и не происходило. Соджун встал позади Лины и мягко накрыл её руки своими. — Держи нож вот так, но следи за пальцами, иначе порежешься, — мягко сказал он, направляя её движения. Феликс вдруг почувствовал себя лишним. Будто невольно заглянул в момент, что не предназначался для чужих глаз. Но он смотрел — мама чуть отклонилась назад и прижалась к Соджуну, — и поймал себя на том, что вообще не может отвести взгляд. В этом движении не было ничего особенного — просто жест, наполненный привычным доверием. Тёплым и тихим. Но когда их жизнь так изменилась? Когда бессонные ночи под депрессивные мелодрамы и приглушенные рыдания в обнимку превратились в уютные семейные ужины? Он не то чтобы был против, просто… не привык. — Ликс, солнышко, позови Хёнджина. Ужин почти готов, — попросила она с улыбкой и совсем не заметила напрягшихся плеч, поджатых губ и испуганного взгляда. Феликс открыл рот, чтобы придумать отговорку, но мама уже утонула в своём маленьком мире, где ему не было места. Он просто поднялся на второй этаж и встал перед белой дверью. Никакого света. А вдруг его нет дома? Господи, как было бы славно. Он стиснул зубы, сжал кулак. Он ведь просто передаёт слова мамы. Это даже не разговор. Тук-тук. Феликс тут же спрятал руку за спину, будто стучал и не он вовсе. Ответа не последовало. Грудная клетка сжалась, сердце застучало быстрее — требовательно, резко. Он не хотел его видеть. Ещё слишком рано, он не готов. Зато готов ужин. Он просто посыльный. Больше никто. Если Хёнджин что-то скажет про поцелуй, он уйдёт в глухую защиту — скажет, что был слишком пьян и ничего не помнит. Я не я, и корова не моя. Он постучал снова. Снова ничего. Прежде чем он успел себя остановить, пальцы сжали дверную ручку. Дверь поддалась. Темнота. В комнате было тихо, только ночной воздух гулял по полу и шевелил шторы. Единственный источник света — ночник на тумбочке и узкий луч луны. Феликс шагнул вглубь и огляделся — торопливо, настороженно. Хёнджина не было. Комната изменилась – но осталась всё той же. Всё на прежних местах, но как будто дышало иначе: минималистично, но выразительно. В каждой детали безошибочно читался Хёнджин. Даже ковёр — мягкий, пушистый, чёрный — выглядел так, будто был соткан специально для него. Шторы снова дрогнули под порывом ветра — и тогда он его заметил. За окном. Хёнджин сидел на козырьке, запрокинув голову к звёздному небу. Феликс медленно выдохнул. Напомнил себе, зачем пришёл. «Ужин готов». И всё. Проще простого. Он перелез через подоконник и сел рядом. Бросил быстрый взгляд на Хёнджина — тот даже не пошевелился. Просто медленно затянулся самокруткой, а потом выпустил в морозный воздух облако белого дыма. Слова мамы и можно уходить. Но они почему-то застряли в горле. Кто-то назвал бы эту тишину неловкой. Но она была слишком густой и тяжёлой, чтобы быть просто «неловкой». Феликс чувствовал, как дрожит дыхание, как лёгкие вдруг забывают, как работать. Хёнджин ни разу на него не взглянул. Это успокаивало. — Тебе лучше? — голос выдернул его из мыслей – тихий и спокойный, как эта ночь. Феликс сглотнул и прочистил горло. — Да. — Хорошо. Снова тишина. Феликс думал, что нужно что-то сказать. Заполнить пустоту. Но, может, молчание — лучший вариант. Хёнджин протянул ему наполовину выкуренную самокрутку. Феликс посмотрел на неё, пальцы дрогнули. Он слишком хорошо помнил, как всего два дня назад Хёнджин учил его курить. Как пальцы ненавязчиво касались его губ, как голос заставлял бабочек внутри бешено метаться и биться о стенки желудка так, что начинало тошнить. Брюнет посмотрел на него. — Хочешь? Феликс приоткрыл рот, но не нашёл слов. Он не знал, почему, но… Хёнджин выглядел сказочно: мягкий свет падал на точёное лицо; тени скользили по высоким скулам, очерчивая их ещё резче; а мерцание луны бликами тонуло в чёрных глазах, словно ледяная искра. Всё портила усталость. Она всегда была при нём. Не привычная Феликсу: мешки под глазами и шаркающие шаги, а другая. Та, что въедалась в грудь и оседала под кожей, вымученно смотрела из глубины потухших зрачков. Как будто каждая прожитая минута была грузом, который он нёс слишком долго. Но сейчас он выглядел так, будто этот груз наконец раздавил его. Взгляды встретились, и время сжалось до одного удара сердца. Эти потухшие зрачки озарились чем-то настоящим и живым — настолько мимолётным, что Феликс почти смог убедить себя, что это было игрой света. Почти. Он взял самокрутку и вдохнул тёплый дым. В этот раз не закашлялся. Оба посмотрели в небо — в его бесконечность. На миллиарды звёзд, что сияли вдалеке. На луну, что светила только для них. На безмолвные планеты, покоящиеся во тьме вселенной. — Ужин готов, — выдохнул он. Третья затяжка – и тело расслабилось. Хёнджин откинулся назад и опёрся на ладони. — Ты ради этого пришёл? — он посмотрел на Феликса. — Да, — блондин вернул косяк. — М-м, — Хёнджин затянулся — секунду назад там были чужие губы. — Что-то ещё хочешь сказать? Феликс сглотнул. Туман в голове стал гуще. Он ненавидел Хёнджина. Твердил себе, что никогда больше не подпустит его. Но тело… Тело не слушалось. Каждый нерв, каждая мышца дрожала. Кричала сделать шаг вперёд – поддаться и разорвать дистанцию, раствориться в юноше и не оставить ничего от самого себя. Феликс хотел утонуть в нём: наглотаться воды и исчезнуть в глубине бездонной ненависти. Он представлял, как запускает пальцы в чёрные волосы — густые и мягкие. Как снова чувствует губы – нежные, сначала осторожные, но в следующий момент – требовательные, разрывающие его на части. Грудь сдавило от неправильных желаний. Он резко втянул воздух и отвёл взгляд в темноту леса. — Нет, — слово на вкус было солёным. Хёнджин кивнул самому себе. Он молчал, но Феликс чувствовал — внутри бушевал шумный поток мыслей. Резкий порыв ветра пробрался под тонкую ткань футболки, холод впился в кожу миллионом иголок, отчего Феликс сжался в комок. — Тебе холодно? — брюнет всё-таки заметил. Феликс пожал плечами. «Какая разница?». Какая разница, холодно ему или нет? Лучше бы спросил, почему он всё ещё сидит тут – рядом, – если сказал всё, что хотел. Блондин вздрогнул, когда мягкая ткань накрыла дрожащие плечи — худи ещё хранило тепло чужого тела. Он сглотнул, медленно поднял голову. Хёнджин не посмотрел на него – просто уселся на своё место, будто ничего не произошло. Но на коже горел след мимолётного прикосновения. — Сам не замёрзнешь? Вопрос ради вопроса. Конечно, замёрзнет: ветер раскатисто бил по черепице, трепал верхушки деревьев. — Нет, — отозвался он. Феликс украдкой наблюдал, как тот прикусывает щёку изнутри и хмурится. Но первым заговорил всё-таки он сам. — Прости. Хёнджин повернул голову, удивлённо моргнул и переспросил: — Прости? Феликс кивнул и почувствовал, как губы снова начинают саднить — он и не заметил, как содрал кожицу. — За что? — в голосе не было ни злости, ни укора. Только искреннее непонимание. — Я не должен был тебя целовать, — выдохнул Феликс. Слова спотыкались друг о друга в глотке и отказывались выходить наружу, но он продолжал: — Я… просто слишком много себе позволил. Подумал, что ты говоришь всерьёз. Это моя ошибка. Прости. Хёнджин нахмурился. Феликс вновь заговорил — торопливо, будто боялся ответа больше, чем молчания: — Я не знаю, что на меня нашло. Я просто неправильно всё понял… — Феликс. Он замолчал. Хёнджин развернулся всем телом и посмотрел прямо на него — пристально, даже слишком. — О чём ты? Феликс замер. Что это вообще значит? Хёнджин украл его идею? Будет делать вид, что ничего не было? Или… ничего и не было? Может, он просто всё выдумал? Пожалуйста, пусть так и будет. — А ты, ну… не почувствовал? — брюнет вдруг провёл рукой по волосам и резко выдохнул, будто пытался собрать мысли в кучу. — Я говорил всерьёз, Ликс. Ты всё правильно понял. Мир замер. Звёзды всё так же висели в небе, ветер путал волосы, холод вгрызался в кожу, но внутри что-то зашевелилось — то, что он не мог унять силой и запереть на замок. — Что?.. — Мне понравилось. «Понравилось?» — Что именно? — вопрос прозвучал до абсурда глупо, но он устал додумывать. — Целовать тебя, — Хёнджин сказал это так буднично, будто говорил о погоде или о завтраке – о чём-то совершенно неважном. — Почему? - ничего лучше в голову не пришло. Он пожал плечами: — Я же говорил. Я хочу тебя. Феликс втянул воздух сквозь зубы. Он не ждал признаний. Он вообще ничего не ждал. Даже этого разговора. Но вот он сидит и не дышит – потому что Хёнджин решил сказать, что ему понравилось. Решил напомнить, что он хочет Феликса. От напряжения сердце билось так яростно, что кровь стучала в висках. Он снова был тринадцатилетним мальчишкой. — Ты издеваешься? — прохрипел он. Боже, это точно шутка. — С чего бы? Феликса перекосило от злости: чужое спокойствие бесило до чёртиков. Сидел расслабленный и невозмутимый, пока блондина колотило так, что зуб на зуб не попадал. — И что мне теперь с этим делать? — голос дрогнул, выдал замешательство. — Ничего, — отмахнулся Хёнджин. — Ты спросил — я ответил. Феликс не поверил чужой равнодушной беспечности. Боль, отчаяние, слёзы. Как будто и не он их причинил. — Что, блять, с тобой не так?! — крик вырвался сам собой. Тяжесть вернулась — тянула вниз. Медленно. Неумолимо. — Я не могу. Всё это неправильно, — он мотал головой. — Ликс— Но Феликс не хотел слушать — вскочил и бросился в комнату. Крупная дрожь пробила тело, ноги едва держали. Он оступался и почти падал, но смог добраться до заветного выхода… и в тот же миг дверь с глухим щелчком захлопнулась перед носом. Позади него — тепло. Позади него — Хёнджин. Он давил. Сжимал. Пробирался под кожу – даже не касаясь тела. Феликс дёрнул ручку, но брюнет только сильнее надавил. — Выпусти меня, — нужно было сказать твёрдо. Нужно, но вышло хрипло и сорвано. — Ликс, — чужой голос был тихим и мягким. Он наклонился ближе, подбородок почти коснулся плеча. — Хватит убегать. Феликс зажмурился. — Я не могу, Хёнджин. «Я не могу». Внутренний ребёнок дрожал от страха. — Можешь. Феликс вздрогнул. — Ты уже это делал. — Ты просто хочешь, чтобы я снова поверил? Чтобы потом тебе было ещё смешнее? — Феликс рванулся, но Хёнджин развернул его и прижал к двери. Горячие ладони сжали плечи. Дыхание обожгло воздух между ними. Грудь к груди. Лицо к лицу. — Хватит. Феликс замер. Голос Хёнджина звучал твёрдо. — Ты сам себе навыдумывал. Включи голову, Ликс. Разве это не бред? Разве я стал бы пытаться так долго? — О, вот тут сказать не могу, — в горле стоял ком, но с языка капал едкий сарказм. Он прикрывался им, как щитом. — Но знаешь, что точно бред?.. — глаза нашли чужие. — Любить меня. Мышцы на лице Хёнджина дрогнули, пальцы слабо сжались на смятой футболке, а губы приоткрылись — будто он хотел что-то сказать, но не смог. Феликс продолжил. — Ты вообще понимаешь, что я живой человек? — он говорил всё громче. — Ты не можешь так со мной поступать! — Да ты сам ничего не понимаешь, — брюнет сжал виски. Он давил на них, будто пытался разогнать все мысли до единой, но лишь сильнее хмурился – лицо перекашивало, дыхание становилось глубже и ровнее. — Тут нечего понимать, Хёнджин, - выдохнул и в последний раз развернулся – дёрнул за ручку, но дверь снова с грохотом захлопнули. Феликс стиснул зубы так, что свело челюсть. — Я же вижу, что ты тоже этого хочешь. Слова обожгли затылок. Хотелось удариться головой о злосчастную дверь, лишь бы не слышать и не видеть. — Я был пьяный. — И всё? Только в этом дело? Хватит. Близость душила. Запах цветов пропитал кожу, тепло въелось в кости – невыносимо. — Только в этом, - так было легче. Так было правильно. — Мы теперь семья. И я должен тебя ненавидеть. Рука опустилась на талию, нежно – не тревожа саднящие синяки, а лоб – на плечо. Вокруг только темнота. Только тишина. — Так и надо, Ликс. Ненавидь меня. Всё это уже было. Не влюбляйся. Не прощай. Ненавидь. «Буду». Если это какое-то изощрённое самонаказание, он станет исполнителем. Нужно только вычеркнуть Хёнджина из жизни. Иначе — никак. — Я не смогу, если поцелую тебя ещё хоть раз. Позади — глубокий вздох. А потом… Касание. Губы на плече. Почти невесомо. — После всего, что я сделал? – голос натянулся, как струна. Ещё чуть-чуть – и лопнет. – Ты всё равно меня простишь? Это глупо. Нелепо. Жалко. Но он кивнул. — Блять, Ликс… Тёплые руки обвили талию, прижали к себе так крепко, что Феликс чувствовал, как вздымается чужая грудь – он дышал прерывисто, куда-то в шею. — Тогда ты прав, – брюнет вдруг шагнул назад, оставил после себя холод и пустоту. – Лучше беги. Феликс застыл на месте, едва дыша. Что случится раньше — слёзы или обморок? Один шаг. Дверь открыта. Его никто не держит. Но стоит выйти из комнаты — и он будет ещё дальше от человека, которого всегда хотел. Которого всегда любил. Который сейчас сам тянул к нему руки. Но он открыл дверь. И бросился прочь. Не оглядываясь. Потому что если он посмотрит назад — если увидит его лицо — то всё пропало. Только на кухне он, наконец, вдохнул полной грудью — будто вырвался на свободу, но от запаха еды скрутило желудок. Слишком много эмоций для одного дня. Голос Соджуна вывел его из ступора: мужчина стоял у стола, поправлял приборы и салфетки, а теперь смотрел на него с лёгкой тревогой. — Ты в порядке? Феликс знал, что выглядит ужасно: бледный, вспотевший, но при этом дрожащий так, будто стоит посреди ледяной пустыни. Он кивнул. Врать было проще, чем объяснять. Соджун подозрительно прищурился. Взгляд скользнул ниже. Худи. Чужое. Чёрное, тяжёлое. — Ты уверен? — спокойно, но твёрдо спросил мужчина. — Хёнджин тебя не обижал? Феликс шумно сглотнул и попытался выкинуть из головы всё, что только что произошло. — Нет, — голос прозвучал слишком легко. Фальшиво. — Мы на козырьке сидели. Стало холодно. Соджун кивнул, но лицо красноречиво намекало: не верю. — Ладно, раз ты так говоришь… — он повернулся к Лине, которая как раз вынула из духовки противень запечённых овощей всех цветов. — Ты голоден? – тембр сменился, глаза скользнули куда-то за спину. Он уже знал, кто там. Сердце пропустило удар. Мимо прошёл Хёнджин, небрежно бросил короткий взгляд и сел рядом. Ужин был... обычным: тёплым, уютным, наполненным голосами Лины и Соджуна. Но Феликсу было не по себе. Каждое движение брюнета, каждый его взгляд тянул обратно. Наверх. На козырёк. В кладовку. В бассейн. А когда Хёнджин мельком проверил, не пустует ли его тарелка, да ещё и очевидно проследил, чтобы он доел всё до последнего баклажана — захотелось встать и уйти. Но он остался. — Мы хотим вам кое-что сказать, — неожиданно произнёс Соджун, и Лина радостно захлопала в ладоши. Феликс напрягся. Сосед — тоже. — Что? — спросил он с лёгкой тревогой. — Мы с Соджуном забронировали домик в лесу. Мы едем в семейное путешествие! Все вместе! — мама буквально сияла от радости в ожидании реакции детей. Путешествие? С Хёнджином. В лесу. Без шанса сбежать. — Чего?