Haunted

— Игру? — Сынмин скептически приподнял бровь, но всё же выпрямился и бросил на друга выжидающий взгляд. — Да! — шатен самодовольно кивнул, вытащил из сумки коробку и швырнул на пол. — С вами так скучно, надо хоть как-то встряхнуться! — И что это? — Чанбин осмотрел её со всех сторон и нахмурился. — Дженга? Ты серьёзно? Тот театрально рассмеялся, прочистил горло и поманил остальных ближе. Феликс скрипнул зубами, когда понял: единственное свободное место — рядом с Хёнджином. Последнее, чего ему хотелось, — сидеть у него под боком весь вечер. Но выбора не было. Чанбин сидел справа, Хёнджин — слева: вальяжно откинулся назад, подперев ладонями пол. Даже не посмотрел в его сторону. — Это ваш шанс почувствовать вкус победы... или сгореть со стыда, — ухмыльнулся Джисон, открыл коробку и высыпал бруски на пол. Они разлетелись водопадом пастельных цветов. Конечно, обычной Дженги у Джисона быть не могло! Сначала все просто смотрели. Он выглядел одержимым своей игрушкой, пьяная речь путалась, но когда взгляды упали на бруски, всё стало понятно. На некоторых из них чернилами были выведены слова, а кое-где — целые фразы. — Какие-то с вопросами или заданиями, какие-то пустые, — пояснил он. — Вытягиваешь — выполняешь, что написано. Никаких поблажек. Феликс вытер ладони о джинсы, но пальцы всё равно остались влажными. Он знал друга слишком хорошо — там наверняка сплошная дрянь. Хёнджин метнул в его сторону короткий взгляд. — Что такое, веснушка? Что-то скрываешь? — голос был тихим. По спине пробежал холодок. Хёнджин сидел слишком близко, их бёдра касались — внутри всё скрутило в болезненный узел. Он сжал кулаки, стараясь не выдать волнения. — А ты? — парировал с напускной уверенностью, даже дерзостью. Надеялся, что это отпугнёт. Жаль, что Хёнджин был не робкого десятка. — О, ещё как, — ухмыльнулся тот и игриво дёрнул бровями. Дыхание перехватило. "Господи, ну почему он, блять, такой красивый?". Феликс отчитал себя – строго, без поблажек, – но это не помогло. Всё равно не мог отвести взгляд: цеплялся за каждый изгиб этой идиотской ухмылки, а сердце бешено колотилось. Хуже было только то, что не одно сердце сходило с ума. Член в штанах – тоже.   Хотелось застонать от отчаяния. Его мир разваливался, а Хёнджину и дела до этого не было. Феликс отвернулся: изучать царапины и незамысловатые узоры древесины на полу казалось куда безопаснее, чем риск пересечься с чужими глазами. — Я начну! — Джисон радостно потёр ладони, высунул язык от напряжения и ухватился за первый блок. Башня уже пошатывалась. Но прежде чем он успел что-то прочитать, Чонин ловко выхватил брусок у него из рук. — Ага, — прищурился он. — Думал, мы тебе поверим? Ты вечно мухлюешь! — Как мало в вас веры, — парень закатил глаза и драматично прижал руку к сердцу. — Да заткнись уже, — фыркнул Чонин и перевернул деревяшку. — Какой поцелуй твой любимый? Джисон взвился на месте, хлопнул в ладоши. — О, Господи! Французский, конечно! Обожаю с язычком и вот так... — и вдруг начал издавать хлюпающие звуки без капли стеснения. — Можно было без подробностей! — хором застонали все. Один Минхо даже не поморщился — только улыбнулся. — Ну а как иначе? Вы бы по-другому не поняли! Джисон и Чонин тут же завелись в жарком споре, а остальные лишь закатили глаза — было ясно: закончат они не скоро. Минхо чуть ли не силой пришлось их разнимать, и Феликс невольно улыбнулся. — Они встречаются? — вдруг спросил Хёнджин. — Нет, — он поглядел на двух идиотов. — Даже не признались друг другу. Чужое выражение лица стоило целого состояния — смесь потрясения и лёгкого ужаса. Феликс не удержался и тихонько хихикнул. — Да ты шутишь, — тот склонил голову набок в неверии, пока пара напротив чуть ли не носами тёрлась. — Хотя, им и признаваться не нужно. Всё и так очевидно. — Ну да, — Феликс кивнул. — Очевидно для всех, кроме них самих. Со временем сидеть рядом стало легче. Чужое присутствие по-прежнему ощущалось остро и ярко, но он научился не замечать напряжения — как будто это давний попутчик, с которым уже не нужно здороваться. Игра напоминала дурацкое ток-шоу на YouTube: глупые вопросы, нелепые и неожиданные ответы — но было весело. Даже Феликс отвечал без особого напряга. Компания гоготала. Царила лёгкая, почти детская беззаботность: все облокачивались друг на друга, заваливались боками, а очередной несчастный судорожно молился, чтобы башня не развалилась на его ход. — А что, если она рухнет? — спросил Сынмин — как всегда единственный, кто пытался мыслить здраво, даже будучи навеселе. — Э-э-э... — Джисон поджал губы, но было очевидно: в пьяной голове ноль идей. — Ну… что-нибудь придумаем. — Инни, хотел бы поучаствовать в тройничке? — громко выкрикнул Чанбин, разглядывая надпись на вытянутом блоке. Ответ Чонина потонул в общем гомоне — все были слишком пьяные и слишком раскрепощённые, голосили громче надрывающейся музыки. Но Феликсу было не до этого. Даже если он смотрел в сторону друзей и нелепо улыбался вместе со всеми, всё его внимание было сосредоточено на человеке рядом. Хёнджин сидел на полу, опираясь локтем на согнутую коленку, и выпускал в воздух облачка белого дыма. Запах был ни с чем не спутаешь — терпкий, сладковатый, дурманящий. Блондин сглотнул ком в горле и поднёс стакан ко рту: надеялся, что водка поможет забыться, заглушить мысли и ничего не чувствовать. Но с каждым глотком к Хёнджину тянуло всё сильнее. — Хочешь? — тот слегка толкнул его в плечо и протянул тлеющий косяк. Только тогда он рискнул заглянуть в чужое лицо. Хёнджин выглядел растрёпанным, но слишком красивым для этого мира. И до жути сексуальным. Губы красные и припухшие, влажные от слюны и выпивки, в глазах ни капли ясности. Горло перехватило дымкой, перекочевавшей туда из затуманенной головы — говорить стало страшно. — Он не курит, — раздался голос Чанбина где-то вдалеке, но Феликсу было всё равно. Он прикусил губу и посмотрел на брюнета: тот даже руку не одёрнул, просто ждал ответа. — Пробовал когда-нибудь? — спросил медленно. Без усмешки, без подколов, из чистого интереса. Феликс покачал головой с робким "нет". Его вообще заботили совсем другие вещи — как выглядит его тело, проблемы со здоровьем, тысяча и одна тревога в голове, бесконечная учёба. Но никак не наркотики. — Хочешь попробовать? Хёнджин не давил, просто спрашивал. "Нет", — вспыхнуло в голове. "Может, один раз? Ради... интереса?" Он кивнул. Чанбин явно готовился возразить, но брюнет метнул в него такой взгляд, что у любого бы пропало желание спорить. — Окей, веснушка, — усмехнулся он и поднёс косяк ближе. — Открывай рот. Он подчинился, и в животе вспорхнул рой бабочек — напротив мелькнула гордая улыбка. Чуть влажная бумага коснулась губ, а вместе с ней — кончики пальцев. Феликс застыл. Сердце гулко стучало в ушах. Он знал, что делать, но всё равно ждал указаний. — Тебя и затягиваться научить, малыш? — Хёнджин склонил голову набок, ухмыляясь. Феликс глубоко вдохнул – и сразу пожалел об этом: горло обожгло и запершило, будто он наглотался песка. Вкус – горький, липкий, с примесью сладковатого тления. Едкий дым заполнил лёгкие, а грудь сжалась в агрессивном желании его вытолкнуть, и он громко закашлялся. Раздался смешок, но чужая ладонь мягко прошлась по спине — успокаивающе, почти нежно. — П-прости… — хрипло выдохнул Феликс, когда кашель утих. — Всё нормально, так у всех в первый раз, — он протянул стакан. Не с водой, но выбирать не приходилось. Феликс вытер слёзы из уголков глаз и залпом сделал несколько глотков. — Как ты вообще это куришь? — Привыкаешь, — пожал плечами Хёнджин и снова затянулся. Только сейчас до него дошло — они уже дважды целовались! Ну, косвенно. От этой мысли его разобрал нервный смешок, а пьяная улыбка заползла на губы. Хёнджин приподнял бровь, но тоже улыбнулся. Они настолько затерялись друг в друге, что даже не заметили, как вокруг воцарилась тишина. Все смотрели на них. Джисон напоминал гордую маму, чей ребёнок только что встал на ноги. — Хёнджин, твоя очередь, — наконец подала голос «мама» с дьявольской улыбкой. — А, да… — Хёнджин взял блок и просто кинул его шатену. — О, это интересно, — юноша хмыкнул, пробежался взглядом по надписи, затем прочистил горло. — Если бы ты мог поцеловать кого-то в этой комнате, кто бы это был? Феликс замер. Отвёл взгляд и сделал вид, что ему совсем неинтересно – его актёрское мастерство оставляло желать лучшего. Однако Хёнджину до вопроса будто бы не было дела. Он неспешно оглядел комнату, задумчиво тыкая кончиком языка в щёку. — Наверное, вот того парня, — он кивнул в сторону незнакомца, который заливисто над чем-то смеялся. Спиной к ним. С чего вообще называть кого-то, чьего лица даже не видел? Так все и подумали. — Эй, чел! — тут же окликнул его Чонин и замахал рукой. Парень обернулся. Красивый — резкие черты, хищный прищур, пухлые губы и ямочки на щеках. — Вот ты, ты, да. Как тебя зовут? – спросил Хёнджин. Лениво, без особого интереса. — Крис! Или Чан, как удобнее, — он уверенно плюхнулся на пол. — Мы как-то сидели вместе на истории музыки, помнишь? — обратился уже к Минхо, но тот лишь приподнял бровь на чужое дружелюбие. — О, правда? — ответил Джисон вместо друга, моментально подхватив настрой новичка. — Не обижайся, он вечно такой, — махнул рукой. — Да ничего, — Крис оглядел разбросанные по полу цветные бруски. — Вы во что-то играете? — Он похож на щенка, — хмыкнул Хёнджин на ухо блондину. Тот усмехнулся, но внутри что-то неприятно сжалось, потому что Крис и правда был хорош. Настолько, что из всех — Хёнджин поцеловал бы именно его. Феликс знал, что дразнящие поцелуи в шею, заигрывающие комплименты и крепкие объятия — это либо дурман, либо издёвка. Так почему его это задело? Джисон второпях объяснил новому знакомому правила и снова повернулся к Хёнджину, задумчиво крутя в пальцах брусок и прищуриваясь. — И всё, Хван? Только он? Брюнет пожал плечами: — Ну да. Остальные — не в моём вкусе. — Но ты же переспал с Чанбином, — тут же парировал он. — Значит, хотя бы он в твоём вкусе. — Что?! — Чонин в ужасе уставился на них. — Ты спал с Бинни? — Значит, тебе нравятся качки, — Сынмин задумчиво постучал пальцем по подбородку. — Крис тоже здоровый. Феликс вжал пальцы в худощавый бицепс и сглотнул. Он не должен был думать об этом. Но, чёрт возьми, думал. Хёнджин закатил глаза: — Я ответил, отвалите. Джисон недовольно застонал и добавил: — Ладно, тогда твоя очередь, Ликс. Феликс кивнул и попытался выбросить из головы навязчивые мысли. Он сделал глоток, ещё один, и ещё. Алкоголь смазывал границы реальности, но чужие слова только ярче горели на размытом пятне. "Остальные — не в моём вкусе." Феликс — не в его вкусе. Ну конечно. С чего бы вдруг? На что он вообще надеялся? Что Хёнджин возьмёт и признается в чувствах, которых у него попросту нет? Он качнул головой и вытянул брусок. Башня дрогнула и угрожающе накренилась. А потом — рухнула. — Не-е-ет! — Чонин бросился на пол, драматично заламывая руки. — Наша башня! — Я даже не успел сыграть! — Крис спрятал лицо в ладонях. Феликс моргнул. Башня рухнула. Все расстроены. "Почему?" — Ой, — пробубнил он и небрежно бросил брусок в общую кучу. — Всё, игра закончена? Он уже хотел выйти на свежий воздух, но голос Джисона остановил его: — Эй-эй-эй! — возмущение било через край. — Ты проиграл. — И что? — Теперь тебе придётся выполнить задание, которое мы сами придумаем, — довольно кивнул Джисон. — Серьёзно?.. — Феликс устало вздохнул. Чанбин под боком сразу зашевелился: попытался выгородить друга и спасти от участи. — И что за задание? Джисон наклонился к Минхо, что-то ему зашептал, и оба расплылись в ухмылках. — Ты знаешь, что такое “семь минут на небесах”? — спросил старший из них. — Фильм? — Феликс нахмурился: звучало точно как название романтической комедии. Все засмеялись. — Это игра, — пояснил Сынмин растерянному другу. — Длинноватое название для игры, — пробормотал в ответ. Хёнджин тихо усмехнулся рядом. — В этой игре тебя запирают в шкафу с кем-то на семь минут, — обрисовал правила шатен. – Только шкафа у Минхо нет. Зато! Есть кладовка. — На семь минут? — он прищурился. — И без телефонов, — добавил кто-то. Он тяжело вздохнул, осознавая неизбежное. Оставалось только надеяться, что напарником окажется кто-то симпатичный или хотя бы не вызывающий желание в ужасе выбежать. Хёнджина из вариантов он вычеркнул сразу – не станет же лучший друг мучить его, когда брюнет прямо заявил о безразличии ко всем и каждому в комнате. Или… — Хёнджин! Толпа радостно загалдела, а кто-то уже бросился освобождать крошечную кладовку от пылесоса и набитых пакетов. — Что?! — Феликс вытаращил глаза и невольно обернулся на «брата по несчастью». — Может, можно кого-то другого?.. Хёнджин выглядел так, будто назвали и не его вовсе. Ни единой эмоции — только холодное равнодушие. — Нет. Всё решено, — Джисон подтолкнул обоих к двери и с заговорщицкой улыбкой шепнул Феликсу: — Давай, солнце, не облажайся. — Эй! — он вспыхнул, но было поздно. Минхо уже ловко выудил их телефоны из их карманов. — Верну, когда выйдете, — ухмыльнулся он, демонстративно занеся палец над кнопкой таймера. — Семь минут. Мы вас предупредим. А пока… наслаждайтесь. — В каком смысле «наслаждайтесь»?! — возмутился Феликс, но в этот момент дверь кладовки с глухим стуком захлопнулись перед его лицом. Он тут же забарабанил по ней: — Джисон! Выпусти меня! Но снаружи раздался лишь смех и приглушённые подначки. Только тогда Феликс понял, что брюнет с самого начала не сказал ни слова. Просто вошёл в комнатку полтора на полтора метра и прислонился к стене, будто заперт не с врагом, а с пустым местом. Феликс шумно выдохнул и отвернулся. Смотреть на швабру было проще, чем на безразличное лицо. Кладовка оказалась не такой уж тёмной — узкая светодиодная лента под потолком горела тускло, но её свет выхватывал из полумрака очертания коробок и пустых банок. Запах дерева смешивался с чем-то затхлым — то ли старыми тряпками, то ли подгнившим мешком лука. Воздух казался тяжёлым и душным, а тишина — слишком громкой. — Всего семь минут, — пробормотал он себе под нос. — Даже семи минут со мной не выдержишь, веснушка? — вдруг раздалось за спиной. Феликс вздрогнул. Голос был низким, почти насмешливым — и пугающе близким. — А тебя это не парит? — он бросил косой взгляд через плечо. — Ты же сам говорил, что ненавидишь меня. — Ну, могло быть и хуже, — Хёнджин чуть заметно усмехнулся. — Спасибо, конечно, — Феликс закатил глаза и упёрся лбом в стену. Теперь, когда крики и музыка остались снаружи, он вдруг понял: алкоголь и травка в крови — сочетание не лучшее. Непривыкший организм едва справлялся с интоксикацией. — Прости, — вырвалось у него раньше, чем он успел подумать. Просто чтобы молчание не раздавило его. — Джисон пытается нас свести или что-то типа того. Хёнджин промолчал. — Он вбил себе в голову, что ты меня хочешь. Знаю, звучит тупо… — А если так и есть? Феликс нахмурился и впился ногтями в ладонь до следов-полумесяцев – вроде, не спит. — Что?.. — Допустим, я такой пьяный, что хочу тебя, — спину обдало теплом. Лёгкое касание пальцев на его подбородке — почти нежное, но с намерением. — Что тогда? Феликс сглотнул. Раз, другой. Он посмотрел на брюнета широко распахнутыми глазами. Растерянный, разорванный изнутри. Почти уверенный, что Хёнджин снова играет. Опять хочет выставить его идиотом. Но детали сбивали с толку: тяжёлое дыхание, обжигающее плечо; влажный язык, нервно скользящий по алым губам; взгляд — тёмный, полный смятения и чего-то такого, к чему Феликс точно был не готов. Не с Хёнджином. — Тогда ничего, — глухо ответил он и дёрнул плечом. — Думаешь, я настолько тупой, чтобы на это повестись? Хёнджин склонил голову, но не отступил. — Неужели тебе не надоело? — Феликс стиснул зубы. — Играть со мной. Молчание. Он сам не знал, радует оно его или бесит ещё больше. — Я не играю, веснушка, — голос Хёнджина был низким, хрипловатым. Дыхание ласкало кожу. — Думаешь, я вру? — Да. — Ты даже на меня не смотришь, а уже говоришь. Феликс снова дёрнулся, но Хёнджин не дал ему уйти – прижал к стене. Ладонь прошлась по тонкому запястью, губы – к самому уху. Тёплый шёпот ударил в голову сильнее алкоголя: — Знаешь, что самое смешное? Я всё ещё терпеть тебя не могу. — Взаимно. — Знаю, — губы на секунду зависли у скулы, потом мягко сжали челюсть и дошли до шеи. Феликс вздрогнул. Никаких поцелуев — лишь прикосновения. Они жгли кожу, оставляли после себя невидимые следы. — Тогда зачем?.. — прошептал он. — Понимаешь… — шумный вдох, горячее дыхание на шее — там, где пульсирует вена. — Я терпеть тебя не могу… — он крепче сжал запястье и прижал чужую ладонь к собственной промежности. — Но ты меня, блять, с ума сводишь. Феликс втянул воздух и развернулся на пятках. Ему нужно было видеть — убедиться, что всё взаправду. Под пальцами — член Хван Хёнджина. Горячий. Чётко очерченный. Пульсирующий. Ладошка казалась крошечной на фоне того, что выпирало под плотной тканью. Тело вспыхнуло от этой картины — будто воздух вокруг стал раскалённым, и каждый миг наполнялся тысячей неподдающихся описанию ощущений. — Чувствуешь, малыш? — хрипло выдохнул Хёнджин. — Это всё из-за тебя. Он накрыл ладонь своей и с силой прижал. В горле застрял хрип. Феликс знал, как это бывает. Быстро, неловко, в темноте. Обычно — кто-то получал удовольствие, а он терпел. В такие моменты хотелось отвлечься, лишь бы не сойти с ума от бесконечного: «А если я неправильно делаю? А если ему не нравится? А если он потом меня засмеёт?». Но Хёнджин… Он вжимался в его ладонь, словно каждое движение приносило ему сладкую пытку — сведённые брови, зажмуренные глаза, губа прикушена так, что вот-вот лопнет. "Он хочет меня. Пиздец как сильно". — Всё ещё думаешь, что я вру? — голос срывался в горячий, сбивчивый шёпот. Взгляд цеплялся за каждую эмоцию на лице Феликса, выискивал тень страха, каплю сомнения. Хоть что-то, что их остановит. Феликс не мог выдавить ни слова, язык будто прирос к нёбу. Просто шагнул вперёд и накрыл чужие губы своими. Стоны в планы не входили, но едва он почувствовал мягкость и жар — из горла вырвался сдавленный, почти жалобный звук. Хёнджин тихо зарычал, пальцы вонзились в бёдра и притянули юношу ближе. Он отвечал на поцелуй. Хван Хёнджин целовал его. И делал это так умело, что голова шла кругом. Их губы вновь и вновь сталкивались в рваном, голодном ритме: они кусали друг друга, но будто боялись потребовать большего. Охваченный возбуждением, он не слышал тихий голос разума — тот шептал, что это просто злая шутка. Или это не разум? Неважно. Он просто хотел Хёнджина. Всего. Каждое прикосновение оставляло след — огнём, болью, желанием. Феликс задыхался, стоны вырывались из груди; а когда Хёнджин прошёлся влажным языком по его губе —послушно приоткрыл рот... но не дал ему углубить поцелуй. Вместо этого обхватил чужой язык губами, втянул внутрь и жадно пососал. Хёнджин глухо застонал и вжался сильнее: возбуждённые члены тёрлись друг о друга. Всё было мучительно острым, как нож в плоть. — Джинни... — он вскинул на него затуманенный, умоляющий взгляд. — Господи, я так тебя хочу… — Хёнджин сжал его талию, пальцы врезались в кожу — на утро проступят синяки. — Поцелуй меня ещё. Феликс не раздумывал: отчаянно поцеловал. Снова и снова. Это точно сон, влажный сон. Всегда так было. Первая осознанная эрекция, первое трепетное изучение своего тела, первый тихий шёпот имени в подушку — всё это было связано с Хёнджином. Как мог главный герой подростковых сексуальных фантазий целовать его наяву? Да так, будто хотел забрать всего без остатка; будто этот поцелуй был кульминацией всех его скрытых желаний. Язык настойчиво пробирался внутрь, требовательно сплетался с чужим, вырывая тихие, сдавленные всхлипы. Он вжимался крепче и тянул к себе за талию, будто боялся: "ослаблю хватку — и Феликс исчезнет." Но тот сам всё бы отдал, лишь бы миг не кончался. Он зарывался пальцами в тёмные волосы, вдыхал знакомый запах цветов, слизывал с языка вкус виски и травки. Руки дрожали, ноги подкашивались — пришлось обнять Хёнджина за шею, лишь бы не рухнуть на пол от избытка чувств. Хёнджин понял намёк иначе — не дал Феликсу устоять на ногах, подхватил его за бёдра и оторвал от земли, будто тот был легче пушинки. Глухие стоны сорвались с губ обоих, стоило возбуждённым телам снова столкнуться. — Ты даже не представляешь, — голос Хёнджина дрогнул, — как долго я этого хотел… — хрипло выдохнул. Язык скользнул по горячей коже, оставляя влажный след до самой мочки уха. — Блять, ты такой красивый, Ликс… — Смотри, не забери слова назад, — Феликс улыбнулся, переводя дыхание. — Если заберу — значит, окончательно спятил, — пробормотал Хёнджин и коротко чмокнул его в губы. — Придётся меня поцеловать, чтобы привести в чувство. Феликс усмехнулся и ткнулся лбом в его лоб. — Это я могу. — Можешь. От одного взгляда сердце ёкнуло. Это разрешение? Он правда может целовать его, когда захочет? — Ты понимаешь, что мы только что сделали? — Да, — Хёнджин нервно сглотнул и забегал глазами по чужому лицу: выискивал хоть намёк на сожаление. Но Феликс просто смотрел на него — с надеждой. Он хотел Хёнджина. Хотел до дрожи. До ломоты в суставах. — Всё кружится… — вдруг хихикнул блондин, сильнее сжимая чужие плечи, чтобы не потерять равновесие. — Да? — Хёнджин улыбнулся, касаясь губами веснушчатой щеки. — Ну, ты перебрал. Плюс травка. От воспоминаний о надрывистом кашле и слезинках в глазах пробило на смешок, за что он тут же получил игривый тычок в грудь и обиженно надутые губы. — Тебе не плохо? Всё нормально? — старший осторожно опустил его на пол, огладил ладонью разгорячённое лицо. Феликс молча покачал головой — нежно коснулся губами ладони и невинно вскинул брови, но заговорил слащаво-приторно: — И что будем с этим делать? — он провёл кончиком пальца по тугой ткани джинсов. Хёнджин вздрогнул. — А есть предложения? — голос был спокойным, но тело выдало его с головой: бёдра сами подались вперёд, а член дёрнулся от прикосновения. Феликс усмехнулся, легко развернул его и толкнул к стене. Пропустил пальцы сквозь тёмные пряди, сжал напряжённый бицепс и замурлыкал — от удовольствия, от ощущения силы, от чужой покорности. Он впился в губы — снова, снова и снова. Поцелуи были голодными, почти болезненными. Оба задыхались, но даже этого было мало. Брюнет капризно застонал, стоило Феликсу отстраниться и прикусить губу на последок. Он судорожно вцепился в тонкую талию и пытался притянуть юношу обратно, но услышал лишь весёлый смех. — Ты только посмотри на себя… — выдохнул тот, смахивая большим пальцем каплю слюны с чужого подбородка. — Блять… Такой развратный. Он заглянул в лихорадочно поблёскивающие глаза — и медленно опустился на колени. — Блять, Ликс… — голос дрогнул, почти умоляюще. Подрагивающие пальцы зарылись в светлые локоны, и он громко сглотнул в попытках справиться с нахлынувшим жаром. — Ч-что ты… Блондин не дал договорить — только довольно заурчал и прижался губами к напряжению в джинсах. Парень дёрнулся вперёд со сдавленным всхлипом, будто сам себя не контролировал, и Феликс застонал от чужой нетерпеливости. Он поднял голову. Их взгляды встретились — в бездонном омуте плескалось животное отчаяние. Зубы впились в нижнюю губу до крови, щёки пылали ярким румянцем. Феликс склонил голову набок, усмехнулся. — Скажи, как сильно ты этого хочешь, Джинни, — он обхватил головку губами сквозь ткань и мокро пососал. Каждое движение, каждый резкий вздох и каждая судорожная попытка Хёнджина не потерять самообладание кричала о желании. Во всём существе читалась мольба о прикосновении. Но он хотел слов. Брюнет сглотнул, кадык дёрнулся. — Феликс… — голос сорвался, словно он правда боялся сказать вслух. — Нет, — Феликс покачал головой, лениво провёл ладонью вверх по бедру и чуть сильнее сжал напряжённую мышцу. — Скажи. Хёнджин хрипло выдохнул, закрыл глаза. — Пиздец как сильно. Феликс довольно улыбнулся и дразняще скользнул пальцами по коже живота, подцепил край джинсов. Хёнджин зажмурился, грудь судорожно вздыбилась на резком вдохе. Казалось, ещё секунда — и он начнёт задыхаться от напряжения, потеряет себя в этом жаре. — Странно, я вроде даже не в твоём вкусе... — он наигранно надул губы и медленно провёл языком вдоль резинки боксёров. — Я... — дыхания не хватало, влажные прикосновения выбивали весь воздух. — Я просто… Хёнджин шумно сглотнул и продолжил так тихо, что слова почти утонули в тишине: — Я просто не хотел, чтобы они подумали… что ты мне нравишься. Феликс замер. — И почему же? — спросил он ровно, но внутри всё болезненно сжалось. Сердце надрывалось в крике: не слушай, не слушай, не слушай! — Потому что… Не знаю, это ж бред какой-то, — пробормотал он. "Что?" Руки ослабли и бессильно сползли по чужим бёдрам, а уголки губ дрогнули вниз. "Бред?" Слово снова резануло по ушам. Он будто пролетел несколько этажей вниз — из горячего, затуманенного желания в ледяную пустоту. Снова Хёнджин напомнил, что они друг другу не ровня. Что сама идея чувств к Феликсу не имеет смысла в его глазах. Что эти поцелуи, эти дрожащие руки и тяжёлые вздохи – для него… ничего не значат. Между ними — пропасть. Хёнджин открыл глаза, когда тепло чужих рук пропало. Мускул за мускулом проступил шок — он понял, что только что сказал. — Нет, Ликс. Я не это имел в виду, — он замахал руками, будто это придавало веса словам. Но Феликс уже не слушал. Будто пелена спала с глаз — сознание прояснилось, иллюзии рассеялись. Он смотрел на всё с высоты птичьего полёта: прошлые обиды, холодное удовольствие от причинённой боли. "Был для него никем — и остался никем." — Да ну? — Феликс медленно поднялся. Теперь они были на одном уровне, глаза в глаза. — А что тогда? Хёнджин открыл рот… но ничего не сказал. Только хлопал губами, словно пытался вытащить из воздуха оправдание, которое бы вернуло всё назад. — И я тебе ещё отсосать хотел, — голос дрогнул, но во рту уже клокотала злость. Ярость и отвращение накрыли с головой. Очередное доказательство, что Хёнджин всегда только рушит – его жизнь, его надежды. — Походу, мудаки не меняются. Брюнет сглотнул. Обычно отстранённое лицо треснуло по швам: в глазах промелькнуло что-то болезненно-уязвимое, лёгкая дрожь — он выглядел так, будто вот-вот расколется. Но... так и не заговорил. — Время вышло! Одевайтесь там, я открываю! — с другой стороны двери раздался голос Джисона, затем щёлкнула дверная ручка. Они посмотрели друг на друга. Игра перевернулась. Ненависть теперь сквозила в глазах блондина, пока Хёнджиновы блестели застывшими слезами — он был на грани. Так больно было видеть, как гасла искра надежды в некогда тёплых глазах. Не находить в них ничего, кроме пустоты и темноты. — Иди нахуй, Хёнджин, — выдохнул устало, прежде чем с силой толкнуть дверь кладовки и выскочить наружу. Толпа замерла. Кто-то хихикнул, кто-то удивлённо поднял брови. Он не видел лиц, не слышал даже музыки — всё казалось слишком далёким, как сквозь вату. Просто шаг. Ещё один. Прочь из гостиной, за угол, потом дальше, пока шум вечеринки не поутих. В груди было пусто. А потом – как удар в солнечное сплетение. Слёзы хлынули по щекам. Всё. Конец. Последний рубеж, точка невозврата. «Какой же я идиот...» Он осел на пол, размазывая липкие дорожки туши по щекам. Чёрные пятна на пальцах казались мазками на холсте: портрет жалкого, сломанного человека. — Феликс! Знакомый голос. Он вскинул голову и увидел Чанбина, что тут же опустился перед ним на колени. — Эй… — друг осторожно коснулся его щеки и смахнул слезу. — Что случилось?