Haunted

Судьба была милосердна к Феликсу, и сталкиваться с Хёнджином ему приходилось не часто. Отчим не врал: по будням тот появлялся дома лишь на ужин, а в выходные даже на ужин не заходил, - и это его очень тревожило. Не Феликса конечно, Соджуна. Каждый день мужчина засиживался в гостиной с книгой в руках до поздней ночи – но страницы не перелистывал, - и всё ждал, когда же в коридоре скрипнет дверь, лишь бы увериться, что сын цел и невредим. Чем Соджун заслужил такое отношение, он не знал и только с лёгким интересом наблюдал, как взгляд брюнета стекленел и рассеивался в присутствии отца, а поза становилась неестественной, напряженной.

***

- Так у тебя теперь есть сводный брат? – играл бровями Джисон по пути в отдалённую университетскую столовую. - Мы просто соседи. Мы с ним даже не общаемся, - тогда, в коридоре ближе к полуночи – был их единственный разговор, больше они и словом не обменялись; короткий и бессмысленный, он продолжал терзать сознание Феликса, ему хотелось исчезнуть – только не видя Хёнджина совсем, становилось легче. – И наши родители не женаты. - Пока, - нарочито подчеркнул парень. – Ты же понимаешь, что твоя мама сто процентов уже выбирает дату свадьбы? Феликс знал, что его друг прав, и от этого грудь больно щемило. Однако дело было не в том, за кого мама хотела выйти замуж, а в нём самом: в глубине души он отчаянно желал оставаться единственным мужчиной в её жизни, получать всё внимание и заботу до последней капли. - Ну, я и не против. Соджун вкусно готовит, и с ним весело смотреть фильмы. - А что насчёт его сына? - Джисон косился на него, стараясь прочитать реакцию тела на свой вопрос. - Слушай, я знаю к чему ты клонишь. Хватит. - Ни к чему я не клоню, просто спрашиваю! – кончики ушей его покраснели, а глаза часто заморгали, подтвердив Феликсову догадку. - Тебе бы прекратить читать этот кринж, - покачал он головой. - Это не кринж! И вообще, тебе очень повезло, пока всё идёт прямо как в манхве, - Феликс на такое только закатил глаза; вряд ли Джисон имел ввиду манхву, где главного героя морально истязают, а потом запирают с мучителем в одном доме. - Нет, не идёт. - Он красивый? Феликс чуть было не споткнулся от такого вопроса. - Ч-чего? – он не знал, что ответить. Конечно Хёнджин был красивым; это было даже не его субъективное мнение, а общеизвестный факт, но признать его вслух – значило бы оскорбить самого себя. После всего, что Хёнджин сделал, он не заслуживал ни одного хорошего слова в свой адрес. - То есть да, - Джисон метнул вызывающий взгляд на друга. - Ну, он не стрёмный, - такой ответ Феликсу показался идеальным. – Средненький. - Средненький? – старший всё никак не уходил от темы: слишком подозрительными ему казались чужой румянец и бегающие глазки. – Разве тебя это не возбуждает? - Боже, ты что несёшь вообще? Что меня должно возбуждать? - То, что ты очевидно считаешь его красивым и спишь в соседней комнате. По правде говоря, идея жить под одной крышей с симпатичным парнем его прельщала, а может даже была грязным желанием; но в этом идеальном уравнении одной из переменных был Хёнджин, а значит оно не имело смысла. - Мне он просто не нравится. Да и вообще, я сомневаюсь, что он по мальчикам, - но чем больше он возражал другу, тем сильнее тот проникался духом шуточного соперничества. - Но ты же не знаешь наверняка, да? - Допустим, не знаю. - А надо узнать. Позаигрывай с ним, намекни на интерес, оголи плечико, - с каждым словом Джисон старался звучать убедительнее, будто подбивал на дело огромной важности. - Я тебе уже сказал: он мне не нравится, - в натужный вздох Феликс вложил всю усталость от разговора. – И даже если он из наших, вряд ли его бы привлекло моё плечико. Все друзья почему-то были уверены в его природном таланте соблазнителя и с завидным упорством пытались сосватать очередному незнакомцу, а те были и не против: кто-то просил номер, кто-то сразу приглашал к себе. Но стоило Феликсу почувствовать прикосновения на своей коже – тело сковывало такое напряжение, что он едва мог сглотнуть; назойливые голоса заглушали всё вокруг; настойчиво твердили, что ему вот-вот захохочут прямо в лицо. Расслабиться помогал только алкоголь, когда его тело вместе с этилом расщепляло каждую тревожную мысль. - А я думаю, привлекло бы, - не унимался Джисон. – Ты попробуй. Только невзначай, не надо пугать мальчика. - Я не буду этого делать, Джи, - он ускорил шаг. – Ты уж прости, но моя жизнь – не манхва. - Ты просто не понимаешь всей прелести, - простонал шатен так, будто слова друга ранили его физически. И нет, Джисон не замолчал. Он продолжил прикидывать варианты развития событий, перебирать методы вербовки Хёнджина в нетрадиционный лагерь и раздавать советы по несуществующим отношениям, а Феликс молча кивал. Обычный день этой парочки: один говорил – другой слушал. Феликс вообще был замечательным слушателем. Поток размышлений растворился в воздухе, стоило его взгляду напороться на знакомое лицо, обрамлённое тёмными волосами. Хёнджин вышагивал в их сторону с их одногруппником под боком, пока тот указывал на здания вокруг, как регулировщик на перекрёстке; за бурными движениями рук брюнет совсем не следил – взгляд был прикован к Феликсу, а на губах играла едва заметная ухмылка. «Быть этого не может». Сначала дом, теперь университет… мысли так утянули Феликса, что он даже не заметил не вровень уложенную плитку тротуара – споткнулся и в попытках удержать равновесие нелепо пробежался вперёд с гулкими шлепками кроссовок о землю. Веснушчатое лицо вмиг залилось краской, а Хёнджин всё смотрел на него – уже без ухмылки, но с широкой улыбкой, какая бывает при встрече с другом после долгой разлуки. Стало не по себе. Раньше эта улыбка казалась Феликсу самой красивой и доставалась кому угодно – одноклассникам, учителям, даже поварихе в столовой, - но не ему. В свой адрес он получал только злые насмешки и издёвки. Вот и сейчас, когда Хёнджин проходил мимо, он ждал язвительного комментария о своей неуклюжести или случайный толчок, но… ничего; брюнет только расправил плечи и искоса посмотрел сверху вниз. Феликс раздражённо закатил глаза: ему это показалось молчаливой демонстрацией превосходства. - Боже, ты видел? Видел? – пропищал Джисон неожиданно высоким голосом и мельком оглянулся на прошедших мимо парней. – Минхо посмотрел на меня. - Позови его погулять, - он уже сбился со счёта, какой раз дал этот совет. - Ни за что. Вдруг он откажется, я не переживу. Страх в глаза Джисона напомнил о прошлом. Три дня он вырезал сердечки; неусидчивый и жутко нетерпеливый, пыхтел после каждого и только быстрее орудовал ножницами – под конец все пальцы были в порезах острой бумагой, пришлось обклеиться лейкопластырями как мумия. Тогда он решил, что эти маленькие раны – ничто по сравнению с красотой коробочки. Как оказалось, ничем они были по сравнению с дырой в сердце днём позже. - А кто это с ним? Ты его знаешь? – Джисон всё глазел на парочку. - Хёнджин. - Хёнджин? - Сын Соджуна. - Твой сводный брат?! – вскрик был таким громким, что Феликсу самому пришлось кинуть через плечо короткий взгляд – проверить, не привлёк ли его шумный друг ненужного внимания. - Не брат. - Ты сказал, что он средненький, - Джисон смотрел на брюнета широко раскрыв глаза, явно очарованный красотой. – Да он же просто охуенный. Феликс набрал полные лёгкие воздуха, стараясь сдержать закипающую злость – он не хотел видеть в чужом взгляде бесстыдного желания, не хотел слышать восторга в голосе. - И он точно гей, - пришёл к выводу шатен. - Чего? Почему? - Он на тебя пялится, - он придал голосу оттенок чувственности. – Прямо пялится. Феликс даже не попробовал обернуться незаметно – развернулся так резко, что светлые локоны подскочили на плечах. Джисон не врал, даже не приукрашивал: Хёнджин стоял поодаль, прислонившись спиной к каменной стене, и… пялился. Открыто, без стеснения и с ухмылкой на губах, что только расползлась шире, стоило их взглядам встретиться. Правда была в том, что Феликс не понимал ровным счётом ничего: с какого перепугу Хёнджин, отвергнувший его детскую влюблённость в манере самой жестокой из всех возможных, смотрел на него голодным взглядом? Зачем недвусмысленно улыбался? Но как бы радостно ни скакала внутри тень тринадцатилетнего мальчика, умоляя ответить взаимностью и хоть на миг ощутить столь желанные когда-то чувства – дураком он не был. - Сказал же, съеби, - он снова поднял глаза на застывшего на месте Феликса. – И это забери, - вытянул ногу под партой, распихивая носком сердца и притаптывая их. Каждая - даже самая короткая - встреча с Хёнджином была похожа на фейерверк: сначала он ощущал в груди яркую вспышку и искрящие эмоции всех цветов, но потом она затухала – оставляла черноту, в которой распахивались глаза демонов; они хватали его за руки и таскали по лабиринтам сознания, где все стены были увешаны калечащими моментами прошлого. - Всё нормально? – Джисон тревожно нахмурился от вида побледневшего друга. - Да. Пошли уже в столовую.

***

- Ликс! Джи! – Сынмин высоко задрал руку в воздух и замахал, пытаясь привлечь внимание только зашедших в столовую друзей. Те завертели головами по сторонам в поисках знакомой макушки и, стоило им на неё наткнуться, трусцой рванули с места. Уже через мгновение на них обрушились злобные взгляды доброй половины студентов – неудивительно, они как-никак вклинились в очередь, будто чем-то лучше тех, кто отстоял в ней десять минут. - Думаешь, вишнёвый пирог ещё остался? – Чонин громко сглотнул слюну от мысли о десерте. - Конечно. Эту хуйню только ты любишь, - казалось, его и вправду никто не покупал – к концу пар за стеклом всегда оставалась целая гора заветревшихся кусочков. - И слава Богу! Мне больше достанется, - он единственный с момента, как пирог ввели в столовское меню, только его и брал – приторно-сладкий и взмокший. Радостного возбуждения друга Феликс не разделял. Ему вообще на еду было плевать: ни обильного слюноотделения при виде аппетитно дымящихся куриных ножек на витрине, ни урчания в животе – и это при том, что ел он последний раз утром. Чувство голода стало мягким и ненавязчивым, а главное - привычным, он его не замечал. Однако друзья каждый раз вынуждали его купить хоть что-то, поначалу даже предлагали помощь – пока не поняли, что дело совсем не в деньгах. Феликс равнодушно бегал глазами по витрине, пока взгляд не зацепился за кексик: маленький и мягкий на вид, с белой кремовой шапочкой и яркой цветной посыпкой. Радость сладкоежки. А Феликс был тем ещё сладкоежкой. Джисон последним среди всей компании добрался до поварихи и уже надиктовывал свой заказ, когда чья-то рука легла на его плечо и взлохматила волосы, притягивая ближе за шею почти удушающим приёмом. - Хён! – наиграно протестовал он, но никаких попыток выпутаться из хватки Минхо не принимал. Феликс, любезно не бросивший друга в одиночестве – в конце концов, из груза у него был один несчастный кекс, – от вида пунцового лица захохотал. Но смех вмиг оборвался, когда его самого обняли. - Чего смеёшься, братишка? – раздался сладкий низкий голос над ухом; тёплое дыхание обожгло кожу, и Феликса словно током прошило. - Мы не братья, - буркнул он и задёргал плечом в попытках скинуть тяжёлую руку. – И не твоё дело. Хёнджин только посмеивался с его тщетной борьбы и протяжно хмыкнул себе под нос, когда блондин наконец смирился со своей участью. Тонкий, ненавязчивый аромат чего-то цветочного щекотал ноздри. Лаванда? Лилии? Феликс понятия не имел, для него все цветы пахли одинаково. Хотелось зажать нос ладонью – он был приятным. - Не знал, что ты любишь сладкое. - Вот это новость. Ты вообще ничего обо мне не знаешь, если что, - Хёнджина его пререкания забавляли, и он пошёл дальше в своих попытках довести блондина до белого каления: потянулся к десерту в руках и сомкнул губы на витиеватой шапочке. Облизывал и посасывал сбитый крем с прикрытыми от наслаждения глазами, а в довершение мазнул языком по бисквиту, чтобы ни капли сладости точно не осталось. Разум фиксировал происходящее трезво – даже давал команду отпихнуть Хёнджина, – но предательское тело не слушалось, горело жарким пламенем. Он не мог отвести глаз, как под гипнозом смотрел на размазанный по губам белый крем, на облизывающий уголки рта язык. И даже хвалёный мозг заволокло пеленой, когда брюнет огладил костяшкой его шею; жест был мимолётным, почти незаметным, но Феликс почувствовал, и у него колени сжались. - Очень вкусно, - он бросил на блондина взгляд, полный… «флирта?». – Попробуй в следующий раз. Голос выдернул Феликса обратно в реальность, и он грубо толкнул навалившегося парня в бок, глядя на потерявший свою изюминку кекс. Фу. Лицо исказилось брезгливой гримасой, когда бисквит блеснул слюной в свете ламп. - Нахуя ты это сделал? – такой красивый ещё минуту назад десерт теперь вызывал только рвотные позывы, и блондин практически силой впихнул его в руки Хёнджину. – Ты меня уже заебал, если честно. - Ну, пока ещё нет, - он с видом победителя и хитрой ухмылкой откусил разом половину кекса. - Вы знакомы? – друзья наконец снизошли из своего мирка. - Они сводные братья, - тут же влез Джисон: как и ожидалось, он не упустил возможности перекинуться лишним словечком со старшим. - Реально? – Минхо переводил взгляд с одного на другого, пока не остановился на Хёнджине. – Ты брат Ликса? - Не брат, - он уже устал повторять, если честно. - Наши родители не женаты, просто встречаются, - разъяснил Хёнджин с таким видом, будто его отца увели из семьи. Чем ему так не угодила Лина – было загадкой, но затевать ссору за честь мамы посреди битком набитой столовой в планы блондина пока не входило. - Вау, - судя по лицу Минхо, тот до последнего думал, что ребята шутят. – Тогда будешь с на… - Нет, не будет, - Феликс оборвал предложение на полуслове. Ещё чего, брюнета в его жизни и так стало слишком много. - Почему? – друг явно смутился. Конечно, он хотел помочь новенькому освоиться. Этому расчудесному новенькому всегда все хотели помочь, но он не заслуживал такой доброты. Хёнджин смотрел на него настороженно сдвинув брови, но в глазах сквозила обычная холодность; его мысли всегда были скрыты за ледяной глыбой. - Поищи себе другую компанию, ок? – брюнет на это только закатил глаза так, что веки задрожали; игривость во взгляде пропала, уступая место знакомым ненависти и пренебрежению. - Тебе что, семь? – сухо спросил он, с вызовом приподняв бровь; Феликсу стало неловко: он и правда походил на обиженного ребёнка, однако назад слова не забрал – слишком велико было желание стоять на своём в стычке, ощутить превосходство над обидчиком хоть раз. – Похуй, - Хёнджин снова закатил глаза и засунул руки глубоко в карманы джинсов. – Пока, Мин, - последнее, что кинул он через плечо прежде, чем уйти. Друзья смотрели на него со смесью недоумения и откровенного упрёка, не понимали грубости в адрес Хёнджина. Он в этой истории был несчастной Золушкой, а Феликс – злой мачехой. - Ликс? – Джисон шагнул к другу, крепко обхватывая щёки руками. Феликс дрожал. Его сотрясал озноб, руки были ледяными и липкими; в висках глухо стучало, в мышцах билась боль, сердце рвалось из груди – он едва стоял на ногах. Почему его тело не хотело подчиняться воле разума? Почему он снова страдал? Почему не мог просто стереть Хёнджина из памяти и жить так, будто его никогда и не было? Нет, почему Хёнджин не мог оставить его в покое?

***

- Привет, сынок! Как прошёл день? – Лина отложила очищенную картофелину в кастрюлю и чмокнула его в щёку. - Хорошо, - пришлось соврать. – Джисон опять не признался Минхо, но уже почти, я чувствую. - Ах, бедный Сони, он, наверное, так волнуется, - хихикнула она и невольно подняла голову на хлопок входной двери – вернулся Хёнджин. - Здрасьте, - пробормотал он из вежливости, мрачное выражение лица погребло под собой всю резвую кокетливость, что Феликсу довелось увидеть в университете. Так лучше. - Привет, Хёнджин, - она расплылась в самой тёплой улыбке, изо всех сил пытаясь расположить к себе неприступного юношу. Хёнджин и бровью не повёл; молча подошёл к холодильнику и достал бутылку воды. - Так вот насчёт Джисона, - с лёгким сердцем продолжила Лина. – Его можно понять, признаваться в любви всегда тяжело. Помнишь, ты в школе тоже места себе не находил, всё думал, как лучше признаться, а потом носился с этой коробкой. Феликс в ужасе распахнул глаза и покосился на брюнета у холодильника; тот аж воду пить перестал. - Не всегда тебе ответят взаимностью, от этого ещё страшнее. А Джисон ещё и о вас думает. Представь, если он ему не нравится. Дружбе конец, с кем-то из них придётся попрощаться. Он не слушал её размышлений, в голове заезженной пластинкой крутилось «уйди, уйди, уйди». Разговоры о школьном прошлом и позорных эпизодах детской влюблённости – не для ушей Хёнджина. - А у тебя есть девушка, Хёнджин? – Лина попыталась вовлечь отмалчивающегося юношу. - Меня не интересуют девушки, - он даже не взглянул на неё и глотнул воды. - Ликса тоже! – воскликнула она так радостно, словно нащупала нить взаимопонимания. – Боже, надеюсь, вы не влюбитесь друг в друга, а то неловко выйдет, - она захохотала, довольная собственной шуткой. - О, за это даже не переживайте, - сходу уверил Хёнджин, будто это полная нелепость. Ожидаемый ответ, Феликс не удивился ни капли. Не удивился, но сердце сжалось. - Да, мам. Даже вероятность, что я начну с девушкой встречаться, выше, - он до смерти хотел задеть брюнета, показать, что тот ему больше не интересен. И как бы хорош Хёнджин ни был в отыгрыше полного равнодушия, он дал осечку: брови дрогнули – он невольно нахмурился, а глаза потемнели. - Да я шучу, шучу, - Лина так увлеклась картошкой, что даже не заметила напряжённых гляделок. - Я же знаю, что твоё сердце уже занято. - Занято? – брюнет по-птичьи склонил голову на бок. - Не твоё дело, - Феликс устал от неоднозначных намёков и игр в кошки-мышки. Стоило дать слабину – Хёнджин обернул бы против него каждую мелочь, в этом он был чертовски хорош. - Феликс! – встрепенулась мать, - Повежливее. - С ним?! С какой стати вообще? – даже мама видела в нём жертву. Он обвёл всех вокруг пальца, замечательный Хван Хёнджин! - Я лучше пойду, - ни язвительно выпада, ни цепкого взгляда на прощание, он просто ушёл. - В чём дело, Ликси? – наедине с сыном спросила Лина. – Вы не поладили? Феликс вздохнул так тяжко словно вместе с этим вздохом из него ушли последние силы. Может, так оно и было: этот спектакль под названием «Идеальная семейка» выматывал морально и физически, и виноват во всём был лишь один актёр. - Нет, нет, - на ходу выдумывал оправдания юноша. – Я просто ещё не свыкся с мыслью, что мы, - он сглотнул, - семья. Ты же знаешь, мне сложно идти на контакт, а ты ещё и истории эти неловкие начала вспоминать. Прости, пожалуйста. На лице Лины отразились угрызения совести; последнее, чего она хотела – это смутить сына. - Ты меня прости, Ликси. Я понимаю, что тебе тяжело, но спасибо большое, что стараешься, - глаза женщины блестели от наворачивающихся слёз и любви: она смотрела на него так, будто он – весь её мир; будто в душе не могло быть покоя, пока Феликс несчастен. – Мы с Соджуном завтра идём в кино… Может, пригласишь кого-нибудь? Так она говорила «я боюсь оставлять тебя одного». - Может, Чанбина позову. - Чанбина? – её глаза вспыхнули, и она задёргала бровями вверх-вниз. - На дружеские посиделки, мам, - пришлось сжать губы в ниточку, лишь бы не улыбнуться. - Ничего такого.

***

Вечером по уже сложившейся традиции они ужинали все вместе – вчетвером – за вытянутым столом из тёмного дерева: Соджун восседал во главе, а Феликс с матерью по обе руки от мужчины. Брюнет же свою отчуждённость возвёл в кубическую степень: уселся напротив отца подальше от троицы; игнорировал любой вопрос; не подавал тарелочки с закусками даже с третьей просьбы. Стоило ему доесть - с тем же видом полного отсутствия он вымыл за собой тарелку и ушёл. В Феликсе в тот момент столкнулись два полярных желания: 1) выяснить в чём дело во что бы то ни стало 2) игнорировать его драматичные заскоки Нет, ему определённо было наплевать на душевное состояние своего мучителя, но вот что заставляло его слоняться по дому как призрак – стало интригующей тайной, волновавшей его ум. Однако Хёнджин не заслуживал даже крупицы интереса и внимания. Он заслуживал, чтобы о нём забыли, - с таким заключением блондин отмахнулся от навязчивых мыслей.

***

- Бинни! – Феликс запрыгнул на шею другу, крепко обняв. – Как ты? Заходи давай. - Всё хорошо. Просто дел много навалилось, - Чанбин шагнул в дом, с улыбкой оглядывая коридор: все стены были увешаны фотографиями Феликса. - Прости, я не знал, что ты занят, - блондин виновато закусил губу от мысли, что мешает другу. Чанбин был старше, всегда открывал для души Феликса что-то важное, что-то новое, прежде незнаемое – то ли из-за возраста, то ли из-за зарождающихся чувств. Он влюбился в чужую щепетильную заботу, в поток шуток в самые тёмные дни, в слова поддержки. Однако даже ответь друг взаимностью, им не суждено было быть вместе: семья Чанбина – из высших слоёв, старомодная и консервативная – уже с пелёнок выбрала ему невесту. Выгодную партию, что породнила бы два влиятельных семейства под крышей шикарного особняка из белого мрамора с вычурными огромными окнами. Стоило задеть эту тему, у Чанбина взгляд тускнел, притуплялся. Поэтому Феликсовы чувства так и остались секретом. Честно говоря, он сам иногда сомневался в их искренности. Да, ему нравилось внимание; да, он фантазировал о поцелуях перед сном, но его ущемлённое «я» приняло бы за любовь и бьющееся чуть быстрее обычного сердце. - Для моего любимого Ликси свободное время всегда найдётся, - он ласково потрепал Феликса по волосам. Вот, опять. Слабое трепетание крыльев в животе, болящие от улыбки щёки, глупый смешок, который никак не сдержать. - Тогда буду звать тебя почаще. - Уж надеюсь, - он прошёл в гостиную, стягивая толстовку через голову, и распластался на диване. – Теперь фильм? – Феликс кротко кивнул. – Но сначала сделаем попкорн. И если еда вызывала у блондина смесь страха и отвращения, то снеки пробуждали откровенную до скрежета зубов ненависть. Чипсы, попкорн, шоколадки – один их вид заставлял желудок сжиматься от тошноты. - Да ладно тебе, нельзя же смотреть фильм без попкорна! – он протянул другу ещё тёплую миску с попкорном, пара крупных белых хлопьев упала на диван. - Но я не хочу есть, - со смехом блондин закинул их обратно, поморщившись от масляной жирности на пальцах. - Хотеть и не надо, это же просто попкорн, - Чанбин надулся и загрёб ладонью горсть. – Пожалуйста. Отказать блестящим глазкам-бусинкам Феликс не мог. Половина фильма – не особо увлекательного, если на то пошло, - была с горем пополам осилена под град «а зачем», «а почему», «а как» от Чанбина, когда в коридоре скрипнула дверь. Феликс уже подскочил на диване, как радостный щенок, в ожидании маминого лица, но в гостиную заглянул никто иной, как Хёнджин. Каждый божий день он шёл прямиком к себе в комнату, даже беглого взгляда не метнув на домашних, но не сегодня! У блондина от такого совпадения зубы заскрипели. - Привет, - Хёнджин как ни в чём ни бывало прошёлся вглубь комнаты и упал на диван рядом с Чанбином. - Привет, - выдохнул тот со странным смущением. - Ты чё пришёл вообще? Иди давай, - блондин нетерпеливо замахал руками, пытаясь выпроводить незваного гостя. - Даже не представишь нас? – он заглянул в разгорячённое лицо Чанбина и наградил его сладкой улыбкой. - Чанбин, - не дожидаясь Феликсового ответа, парень приветственно протянул руку. - Чанбин, значит, - он притянул к себе ладонь в игривом жесте и поцеловал костяшки пальцев. – Я Хёнджин. Приятно познакомиться. Феликс закатил глаза, пряча обиду за ширмой недовольства. - Познакомились? Теперь вали. - Чего прогоняешь? – Хёнджин пропустил пальцы сквозь густые шелковистые волосы; его неприкрытый флирт резал глаза. - Мы тут заняты, кино смотрим, - Феликс указал сначала на телевизор, потом на пустую миску. - Ребят, не хочу мешать, но… ты кто вообще? – робко вмешался в перепалку Чанбин. - Ликси, ты что, не рассказал обо мне? – он театрально надул губы и взглянул исподлобья распахнутыми глазами. – Я его сводный брат. - Боже, блять, да не брат ты мне, - терпение было на исходе, их имена даже в одном предложении звучать не должны были, не говоря уже о сказуемом в виде «брат». - Ну, мой папа ебёт твою маму, и мы живём вместе. - Боже, ты ебанутый? Не говори такие вещи, - он не хотел представлять Соджуна в постели, честно. - Это ты ебанутый, раз представил, - парировал старший с насмешкой. Сдаваться в скромной словесной баталии не хотел ни один – не ценой собственного поражения, - А что насчёт тебя, Бинни? Хёнджин переключил внимание на не знавшего куда себя приткнуть парня, и тот вмиг зарделся от прозвища. - М-меня? – две пары пытливых глаз сверлили в нём дыру. - Да, тебя, - брюнет опёрся щекой на ладонь и принялся лениво выводить узоры на мощном бицепсе. – Ебёшься с кем-нибудь? - Я… - чужая прямолинейность была слишком откровенной и грубой, но завораживала Чанбина. Бешеная злоба закипала в Феликсе: одно присутствие брюнета выводило из себя, но масла в огонь подливал друг; он растекался лужицей под напором дешёвых подкатов. - Я в туалет, - зажатый меж двух огней парень подорвался в уборную и оставил готовую разорвать друг друга парочку наедине. - Ты чё, блять, делаешь?! – почти кричал шёпотом Феликс. - М? Ты о чём? – брюнет невинно захлопал ресницами. - Если хочешь поебаться – вперёд, но моих друзей не трогай, - он едва сдерживал желание сорваться во весь голос: всё вокруг переворачивалось с ног на голову из-за Хёнджина. - Друзей? – он усмехнулся. – Значит, вы просто друзья? Феликс смутился. Они друзья, как бы он ни хотел большего. - Он тебе нравится? – голос Хёнджина стал ниже, обрёл оттенок неясной эмоции. - Нет. Брюнет со смехом раскинул руки на спинку дивана и заглянул в горящие ненавистью глаза: - Ты вообще не умеешь врать. - Бесишь, - прошипел Феликс. Почему Хёнджин не мог просто пойти к себе? К чему было это шоу? - А вот это взаимно, - ответ сочился ядом, знакомая самодовольная усмешка превосходства пробежала по губам. - Не думаешь, что это даже для тебя низко? – начал вдруг Феликс серьёзно. – Ты же зачем-то это делаешь. Только зачем? Хёнджин вскинул бровь – крутой разворот от «обмена колкостями» до «выяснения причин» явно был ему не по душе. - Уверен, что он тебе не нравится? – проигнорировал он попытку докопаться до истины. - Это не твоё дело, - с расстановкой ответил Феликс, как раз когда в комнату вернулся друг. Хёнджин от ответа переменился в лице: взгляд стал суровым, губы поджались – у блондина мурашки по спине побежали, будто его схватили с поличным за чем-то греховным. Будто у Хёнджина было право решать, что есть грех. Он ужаснулся собственному чувству и засунул его как можно дальше в подсознание. - Я в комнату, - он поднялся на ноги. Наконец-то. Он подумал, точно подумал. Скажи он это вслух – он бы запомнил, но Хёнджин словно читал его мысли. Это «наконец-то» стало красной тряпкой матадора для больной фантазии – у брюнета в голове щёлкнуло, и он взглянул в залитое румянцем лицо Чанбина. - Ты со мной? Внутри у Феликса всё кипело и клокотало, он уже готов был встать и влепить пощёчину зарвавшемуся в край подонку, но Чанбин… он посмотрел на него умоляющим взглядом и тихо спросил: - Ты не против, Ликс? Быть не может… Естественное очарование во всей красе: за минуту он получил то, о чём Феликс мечтал месяцами. Отчаяние подкатило к горлу жарким удушливым комом, черепную коробку зацарапали коготки демонов. Ни Чанбин, ни Хёнджин, никто не ответит ему взаимностью. Досматривать проходной фильм его оставили в одиночестве. Именно досматривать - в прямом смысле этого слова, ведь все реплики актёров заглушались стонами и криками со второго этажа. «Блять, да! Ещё, Хёнджин, пожалуйста!» Феликс скривился. Одно то, что его объект обожания занимался сексом этажом выше, ранило сердце, но срывающееся с его губ имя – вовсе разрывало на куски. Почему Хёнджин? «Ещё, ещё!» Блондин со злобным фырканьем схватил пульт и выкрутил звук на максимум – аж стёкла затряслись. Вибрация из колонок обволакивала тело, но резала слух; он свернулся калачиком и изо всех сил зажмурился. Хёнджин снова унизил его. Ужинать с Чанбином через полчаса и притворяться, будто ничего не произошло, было ох как не просто: взгляд то и дело скользил к испещрённой засосами и следами зубов шее – зрелище нагоняло приступ тошноты. - Ты же не злишься? – на лице проглядывались тревога и сожаление, и в душе Феликса робкими подснежниками пробилась садистская радость: он хотел, чтобы Чанбину было стыдно. Ревности и чувств след простыл: факт близости хладнокровно расправился с каждой порхающей в животе бабочкой, теперь там было пусто. За это Хёнджину стоило сказать спасибо, своей изощрённой жестокостью он ненароком облегчил ему жизнь. - Не злюсь, - он скучающе пережёвывал кусочек яблока в энный раз. - Просто скоро свадьба, и я хотел отвлечься. Расслабиться, - торопливо оправдывался старший. - Чанбин. Всё нормально, - поток самокопания был ему неинтересен. Феликс устал - устал от того, что жизнь давила на него плитой и не давала подняться; а на каждый шаг вперёд приходилось два назад. Он хотел закрыть глаза, но ему не давали – оттягивали веки и заставляли смотреть, как всё вокруг горит синим пламенем. - У меня секса сто лет не было. Прости меня, - слова были искренними. Может, Феликс и мог представить, как от желания потрахаться сносит крышу, но предпочесть ему незнакомца? В голове не укладывалось. - Я понимаю, - ложь, он не понимал. Феликсу тоже хотелось секса, но в его картине мира нужно было пообщаться хотя бы пару дней, прежде чем прыгнуть в койку. – Но можно задать тебе один вопрос? - Конечно. - Почему Хёнджин? Больше его ничего не волновало. Почему снова Хёнджин? - Ну… он красивый, - ответил Чанбин, и блондин кивнул. Неужели его милое личико – всё, что волновало людей? – И мы друг друга не знаем, - продолжил. – А раз не знаем, значит я в него не влюблюсь или что-то типа того. Не хотелось бы влюбиться прямо перед свадьбой. Дышать стало чуть легче. Может, дело было не в том, что Чанбину он не нравился, а наоборот - в том, что мог понравиться. Он улыбнулся.

***

День выдался серым и дождливым, ливень тарабанил в окна квартиры. Впервые в жизни Феликс не позавтракал - кусок в горло не лез. Неделю назад у него внутри что-то умерло, унося с собой радости и оставив вместо них тягучую печаль. Раз за разом он повторял, что настоящая любовь ждёт его впереди, но мысли закручивались вокруг Хёнджина: отвращение и ненависть в глазах, бездушный смех в момент, как он понял, что Феликс признавался в чувствах. Кроссовки насквозь промокли, его начало трясти от холода, и от воспоминаний. Как он мог хоть на секунду поверить, что Хёнджин ответит взаимностью? Он даже не знал, нравятся ли ему мальчики. Может, он надеялся на чудо: что одноклассник вдруг поймёт, как когда-то понял он сам; почувствует нестерпимый жар в душе и ясность разума, которые не вызывала ни одна девочка. Оглушительные раскаты грома раздавались всё ближе, флаг во дворе школы закрутило вокруг флагштока порывами ветра. Внутри царила та же погода. За партой он сидел, низко опустив голову: застенчивые взгляды, что он украдкой бросал на одноклассника, остались в прошлом. - Это чё? – один из друзей Хёнджина залез к нему в рюкзак и вытащил измятую бумажку с наклейками в виде красных сердец. – Вау, Ликси в кого-то влюбился? Феликс вздохнул. Каждый день одно и то же. После признания все вдруг ополчились против него, хотя раньше не говорили и слова. Каждый хотел втоптать тихоню в грязь, но первым в очереди неизменно был Хёнджин; он готов был локтями распихивать одноклассников ради лишней издёвки. - Хёнджин! Кажется, задрот тебя любит, - противно похихикал мальчик и протянул записку другу, ловко уворачиваясь от всех попыток Феликса вырвать её. - Хватит! – и вот, когда подушечки пальцев скользнули по бумаге, Хёнджин выхватил её и принялся читать. Набросок письма был совсем уж глупым, но, как говорится, первый блин комом… Как он мог забыть выкинуть черновик? Хёнджин бегал по бумаге глазами, лицо не дрогнуло ни на одном слове. Только дочитав до конца, он раздражённо фыркнул. - Бля, ну и банальщина. Феликс съёжился, потупив взгляд в пол. - Зачем ты вообще его с собой таскаешь? – Хёнджин потряс листом перед его носом, но он молчал. – Ты чё, немой? Или тупой? Отвечай давай. Мальчики рассмеялись, и у Феликса внутри всё задрожало. Подступающие слёзы жгли горло. Никогда он не видел, чтобы Хёнджин с кем-то так обращался. Ему признавались – он отказывал и забывал. Чем Феликс хуже? - Так он тебе не нравится, хён? – продолжил ломать комедию один из них с напускным сочувствием. - Ёбнулся? – он смотрел в лицо Феликсу, видел как тому больно. – Ты посмотри на него, как такое вообще может понравиться? Четыре пары глаз глядели на него, но только в Хёнджиновой горела безумная ненависть. - Ты не сто́ишь, - он медленно, с упоением рвал письмо на части, - и капли моей любви, - кусочки бумаги снежинками падали на пол, его чувства для Хёнджина были мусором. – Понял, веснушка? Эти слова стали навязчивым кошмаром, преследовали его как тень, куда бы он ни пошёл. «Ты не стоишь и капли моей любви». «Ты не стоишь... и капли моей любви». «Ты не стоишь и капли моей любви». «Ты посмотри на него». «Ты чё, немой?». Голос Хёнджина раздавался со всех сторон, гулко рикошетил от стен кабинета. Всё вокруг рушилось, пол уходил из-под ног – он провалился в зияющую бездну, в черноте которой в змеиный клубок скручивались любовь, ненависть и страх. «Ты не стоишь и капли моей любви». Феликс подорвался на кровати, судорожно хватая ртом воздух в попытках протолкнуть его в лёгкие. По щекам текли слёзы - он обхватил мокрое горячее лицо руками, откинувшись обратно на подушки. Всё тело было липким от пота и дрожало, простыни – скомканы; он прижал ладонь к тяжело вздымающееся груди, внутри как бешеное колотилось сердце. Стало ясно: уснуть снова не получится. В доме стояла гробовая тишина, только резвые шлепки босых ног по лестнице отдавались от стен. Блондин посмотрел на часы на кухне. 4 утра. Феликсов режим сна был плачевным уже пару лет: он ложился спать полный бодрости, а просыпался разбитым; но с появлением в его жизни – а что ещё хуже, в соседней комнате – Хёнджина всё стало хуже, теперь он ворочался в кровати часами, прижимался к холодной стене в поисках защиты и видел все ужасы прошлого, стоило ему закрыть глаза. Он устало вздохнул. Голова гудела от роящихся мыслей и обрывков недавнего кошмара. Он пытался забыть о прошлом: о школьных издевательствах, о жестоких одноклассниках, о безучастных учителях и, конечно, о Хёнджине; но казалось, чем дальше Феликс отпихивал от себя все мысли о нём, тем глубже тот вгрызался в мозг. Захотелось горячего чая, он всегда расслаблял воспалённый разум. Феликс приоткрыл дверцу навесного шкафчика и уставился на пёстрые ряды кружек… Вот она – любимая голубая, только бы достать. Он попытался ухватить пузатую кружку и недовольно хмыкнул, когда случайно толкнул её вглубь шкафчика подушечками пальцев. Ко второй попытке блондин подошёл со всей серьёзностью - ошибаться было нельзя, иначе кружка скрылась бы в темноте своего укромного уголка: он опёрся ладонью на тумбу и вытянулся на носочках, поёживаясь, когда оголившийся живот обдало холодным воздухом. Тёплое тело прижалось к нему сзади. Дыхание перехватило, когда кружку без труда обхватили длинные пальцы. Этот аромат. Тонкий, успокаивающий, цветочный. Хёнджин. Хёнджин поставил кружку на тумбу перед блондином, но шага назад не сделал. Феликс широко раскрыл глаза. Он слышал о снах наяву, – может быть, ему снился такой сон? Может, уставший мозг играл с ним злую шутку и вот-вот обратил бы всё в жуткий кошмар. Быть того не могло, чтобы настоящий Хёнджин прижимался к нему сзади, молча и неподвижно. - Жажда замучила? – голос был хриплым и низким. Феликс с трудом сглотнул, когда брюнет провёл холодным носом по шее, глубоко вдыхая запах влажной от пота кожи. Пришлось ущипнуть себя за бедро, посильнее оттянув кожу, чтобы убедиться - это не сон. - Язык проглотил? – горячее дыхание вырвало его из последних надежд, что всё это фантазии. Он мигом отпихнул от себя старшего; настроение почаёвничать улетучилось – он набрал полную кружку воды. - Оставь меня в покое, Хёнджин. Конечно, просьбу он пропустил мимо ушей; лениво облокотился на островок посреди кухни и уставился на жадно пьющего блондина немигающим взглядом, как заворожённый смотрел на подскакивающий под бледной кожей кадык, на стекающую по подбородку в вырез футболки каплю. - Почему не спишь? – вопрос был немногим громче шёпота. - Кошмар приснился, - он утёр ладонью губы и со стуком отставил кружку. – А что? И над этим смеяться будешь? - У-у, кто-то злится, - Хёнджин слабо улыбнулся. Феликс скрестил руки на груди щитом напускного спокойствия и зеркально повторил позу собеседника: откинулся назад, опираясь на столешницу за спиной, и впервые поднял взгляд. Какой же красивый, - подумал про себя. Жаль, что как человек он – кусок дерьма, потому что если бы его душа была так же прекрасна, как лицо, Феликс влюбился бы снова. И снова. И снова. - А ты почему не спишь? – спросил без интереса, из вежливости. - Выспался, - брюнет пожал плечами. - Ясно, - обмен любезностями с главным злодеем его ночных кошмаров начинал причинять почти физическую боль. – Я спать. Он был уже на полпути к спасительному выходу, когда чужая ладонь обхватила его запястье и рывком дёрнула назад: спина ударилась о твёрдую грудь. Брюнет обвил руки вокруг тонкой талии и уткнулся лицом в шею, отчего у Феликса кровь застыла в жилах. - Бля, ты чё делаешь?! – на смену секундному смятению пришли отчаянные попытки выпутаться. Он до боли в мышцах тянул шею подальше от чужого лица, сжимал и отдирал от тела цепкие руки. - Не думаешь, что нам нужно поговорить? - Нет, - рёбра заныли проступающими синяками. – Отпусти. - Ты со школы осмелел, да? – усмехнулся Хёнджин. Феликс сошёл с ума, точно; как иначе объяснить разливающийся ниже живота жар. Отбившееся от рук тело совсем не слушалось, и он в ужасе забился в стальной хватке сильнее, но чужая незыблемость только распаляла кровь. - Что тебе надо? Я не пойму, так сложно отъебаться от меня? – не оставлял попыток блондин. - Сказал же, - он положил подбородок на острое плечо. – Надо поговорить. - О чём? - О том, какой ты лжец, Феликс, - младший кожей чувствовал чужую наглую ухмылку, уже тошнило от неё. - Я не понимаю, - он сжал губы. - Чанбин. Имени было достаточно, чтобы разрозненные куски в голове Феликса сложились в единое целое: брюнету просто хотелось потешиться над его чувствами. - Говори, - он пошлёпал чужую руку. – Только отпусти. Хёнджин подчинился. - Почему ты мне соврал? - А разве не ясно? – он не понимал: Хёнджин что, контракт с родителями заключил, где одно из обязательств – разговоры по душам? – Не хотел, чтобы ты знал. - Почему? Боялся, что я его заберу? – он смеялся, кусал губы, вертел головой – для него всё было забавной игрой, приятным развлечением: жизнь Феликса, его чувства, его друзья. - Нет. Просто не хочу, чтобы ты знал обо мне хоть что-то, - он посмотрел на Хёнджина так, будто это самая очевидная вещь в мире, и бесящая ухмылка наконец сползла с губ. – А то у тебя талант разрушать мою жизнь. - Разве? – начал парень с отрешённым и одновременно вызывающим выражением лица, - А ты не думал, что сам её разрушаешь, веснушка? - А, то есть я сам виноват, что ты выебал моего друга? – от такой глупости пробило на смех. - Да. Ты же сказал, что он тебе не нравится. - Да дело не в том, нравится он мне или нет, - сорвался Феликс в приступе раздражения: брюнет будто специально ничего не понимал. – Я не хочу, чтобы ты любого моего друга ебал. - Значит дело не в них, а во мне? Не хочешь делить меня? – он шагнул ближе, его непрозрачные намёки и насмешливый тон выводили из себя. - Не хочу делить с тобой своих друзей. Я тебя ненавижу, Хёнджин. Меня от одной мысли, что ты их коснёшься, блевать тянет. Он ждал равнодушия, а получил тихий смех: Хёнджин наклонился и усмехнулся ему в лицо. - Ненавидишь? Феликс шагнул назад. Хёнджин – вперёд. Одно мгновение и его прижали к тумбе, перекрыв пути к отступлению руками по обе стороны от сжавшегося тела. - Сомневаюсь, что ты меня ненавидишь, - близость к Хёнджину опьяняла; бесстрастная маска треснула и распалась, сквозь неё прорвалось частое дыхание. Он чувствовал себя загнанным в угол и ждал, когда хищник окажет милость и разорвёт его. - Ненавижу. Ненавидел. Правда? Он ненавидел Хёнджина. Как же иначе? - Да? – он улыбнулся. Феликс не мог отвести глаз от растянувшихся губ, в горле пересохло, а воздух в лёгких стал вязким. – И что же именно ты во мне ненавидишь? Блондин нахмурился. Разве этот вопрос требовал ответа? - Всё, - он толкнул его в грудь. – Твоё высокомерие, твой эгоцентризм, твоё лицемерие. То, что ты считаешь себя лучше других. То, что само понятие доброты тебе незнакомо. Твою фальшивость, твои игры с чужими чувствами, твой голос. Блять, я даже лицо твоё ненавижу. Хотя нет, не даже - его я ненавижу больше всего. Ненавижу, как ты плюёшь на чужие личные границы и то, что ты никак не можешь оставить меня в покое, - Феликс замолк. – Есть миллион вещей, которые я в тебе ненавижу. Повисла тишина. Феликс нервно сглотнул и заморгал; в голове была каша. Сначала ему приснился кошмар, потом он пошёл на кухню за чаем, через минуту откуда ни возьмись появился Хёнджин, и вот в итоге он выдал гневную тираду в лицо обидчику… Это же сюр. - Легче? – мягкий голос остановил карусель мыслей. Хёнджин не злился, напротив – его лицо было расслабленным, спокойным. – Сложно, наверное, было держать всё в себе. - Хёнджин, - он не узнал собственный голос: тихий и уставший, будто умоляющий. – Зачем ты это делаешь? То ли поздний час, то ли горький осадок от дурного сна, то ли неприличная близость к Хёнджину – что-то разбудило в нём неясные чувства. Странные эмоции закопошились в душе, когда он взглянул на брюнета и не увидел в глазах ни тени превосходства и былого презрения. Взгляд Хёнджина успокаивал и пугал одновременно – глубокий и пронзительный. Он не ответил. - Зачем ты замазываешь веснушки? - Ч-что? – это последнее, что он ожидал услышать. Хёнджин коснулся его щеки; тонкие мягкие пальцы гладили кожу. Всё было так странно, так непривычно и неправильно, но выбраться не хватало сил. - Твои веснушки, - Хёнджин огладил контур пухлых губ, - Зачем прячешь их? Блондин отмахнулся от руки и выскользнул из заточения. - Серьёзно? Всё это, чтобы поиздеваться? – он прижал ладони к щекам, пальцы съехались на переносице: хотелось скрыть каждую веснушку. - О чём ты? – «опять дурачка включил». Поверить Хёнджину было всё равно что подписать смертный приговор. - Ты сказал, что они уродливые. - Я? – брюнет нахмурил брови. - Я для тебя и правда был мусором, да? - И чё ты на меня смотришь? – Хёнджин морщится. Феликс любит Хёнджина. Он высокий, он красивый, он умный, он храбрый, у него красивый смех. Даже если он не любит его в ответ, он самый лучший. - Твоя родинка, - Феликс несмело указывает на свою щёку. Он не должен с ним разговаривать, их увидят – тогда начнутся проблемы. - И что с ней? – он злится, это видно; неожиданно встаёт с места и швыряет томик манги на Феликсову парту. Феликс от глухого стука вздрагивает и поднимает глаза. Хёнджин такой красивый. Как куколка. - У тебя вообще всё лицо грязное, - Феликс распахивает глаза. – Умойся хотя бы. - Это веснушки, - говорит едва слышно и трогает щёки. Они не грязные. Он таким родился. - Уродливые. Вот как. - И не смотри на меня больше. Феликс ненавидит свою мать. Почему он похож на неё? Он смотрит на себя в зеркало, скребя лицо щёткой. Да как от них избавиться? Хёнджину они не нравятся. Лицо всё грязное. Их слишком много. Щётка не помогает: щетина слишком мягкая. Он сглатывает и смотрит на свои руки. Больно. Жжётся. Он плачет и закусывает губу, но царапает щёки. Под ногтями кровь, руки трясутся. - Хочу, чтобы они исчезли, - закрывает глаза. - Хочу, чтобы они исчезли.