paper princess

После такого безумного пробуждения мне уже точно не уснуть. Я не бегу за Рюджин, умоляя её объясниться, потому что знаю – она этого не сделает. Но часы показывают – я смотрю на будильник – семь утра, а у меня сна ни в одном глазу. Потрясающе. В выходные я обычно не работаю, и поэтому всю неделю с ужасом ждала, когда они наступят. Зная Хи Гё, он наверняка придумает какое-нибудь занятие, чтобы улучшить наши взаимоотношения, и заставит своих детей поехать с нами. Лучше убейте меня прямо сейчас. Я вылезаю из кровати, быстро принимаю душ и надеваю чёрный сарафан. Через шторы в комнату струится солнечный свет, обещая великолепный день, и когда я открываю окно, в комнату врывается теплый ветерок. Удивительно, скоро наступит октябрь. Погода не может быть такой хорошей. Интересно, а Минхо сегодня появится? На прошлой неделе он приехал в пятницу, так что надежды, что он объявится в конце недели, почти нет, хотя мне бы этого очень хотелось. Может, ему удалось бы отвлечь своего отца и остальных Шин, и они забыли бы о моем существовании. Я выхожу из спальни как раз в тот момент, когда распахивается дверь комнаты Сынмина. Оттуда на цыпочках выходит миниатюрная рыженькая девушка – та самая, с которой он целовался на вечеринке у Розе. Сынмин появляется вслед за ней и, положив руки ей на талию, целует ее. Она тихонько хихикает. – Мне пора. Нужно вернуться домой до того, как родители поймут, что вчера вечером я так и не пришла домой. — Он что-то шепчет ей на ухо, и она снова смеется. – Люблю тебя. – Тоже люблю тебя, – отвечает Сынмин. Парню еще только шестнадцать, но у него уже такой же глубокий и хриплый голос, как и у его отца. – Позвони мне, ладно? – Конечно. – Ухмыляясь, Сынмин.  поднимает руку, чтобы поправить ей рыжую прядь. Она заливисто смеется, когда он целует ее в шею. – Хватит, мне пора! Оторвавшись друг от друга, они замечают меня. На лице девушки отражается секундная неуверенность, она бормочет мне «привет» и бегом спускается по лестнице. Сынмин бросает на меня сердитый взгляд и исчезает в своей комнате. Войдя в кухню, я вижу Шухуа, которая сидит за столом и уминает хлопья с молоком. Я наливаю себе молока в миску с хлопьями и облокачиваюсь на столешницу, чтобы поесть за ней. Через несколько минут в кухне появляется Сынмин. Проходя мимо нас, он шепотом благодарит свою сестру за то что Хи Гё ничего не узнал.  Я ничего не могу с собой поделать и начинаю хихикать. Двойняшки оборачиваются и сердито смотрят на меня. – Что? – спрашивает Сынмин. – А твоя девушка знает, что ты приводишь её сюда без разрешения вашего папочки?  – Скажешь только слово и… — Я снова начинаю смеяться. – Расслабьтесь, малыши Шины. Я никому не расскажу. В кухню входит Хи Гё, одетый в белую рубашку-поло и брюки-хаки. Его темные волосы зачесаны назад, и похоже, он еще не успел добраться до бара. – Хорошо, что вы уже встали, – говорит он двойняшкам. – Где остальные? Я просил их быть внизу в семь пятнадцать. – Мужчина поворачивается ко мне. – Очень красивое платье, но лучше переоденься во что-нибудь более подходящее для прогулки под парусами. — Я непонимающе смотрю на него. – Прогулка под парусами? – Разве я не говорил тебе вчера вечером? Сегодня утром мы отправимся в мини-плаванье. Что? Нет, он ничего не говорил мне, а если бы я знала, то улизнула бы из дома сразу же вслед за девушкой Сынмина и спряталась бы в багажнике ее машины. – Тебе понравится «Мин А», – радостно заверяет меня Каллум. – Сегодня не слишком ветрено, так что парусами мы, скорее всего, не воспользуемся, но, думаю, все равно будет весело. Я, на одной лодке с Шинами? В открытых водах? Не думаю, что Хи Гё понимает, что может означать фраза «будет весело». Тут в кухню вваливается Юна в мятых шортах с накладными карманами и майке-алкоголичке, бейсбольная кепка надвинута по самые глаза. Не сомневаюсь, что у неё похмелье после вчерашнего.  Перед глазами вдруг встает картинка: лодка, покачивающаяся на волнах, и Юна, перевесившись через перелила, блюет за борт все утро. – Рюджин! – кричит Хи Гё в сторону коридора. – Поторопись! Йеджи, переоденься. И надень палубные туфли, которые тебе купила Чу, ведь она же купила их? Понятия не имею, потому что в моем словаре отсутствует термин «палубные туфли». Я предпринимаю отчаянную попытку отвертеться от этого кошмара, который мне так живописал Хи Гё. – Знаете, у меня так много домашней работы… – Так возьми ее с собой. – Он отмахивается от меня и снова громко зовет Рюджин. Черт. Похоже, я все-таки еду на прогулку под парусами. «Мин А» – это действительно та лодка, которая может принадлежать только мультимиллионеру. Лодка. Яхта, конечно же. И стоя у перил и делая глотки шампанского, бокал которого сунула мне Чу, пока не видел Хи Гё, я чувствую себя героиней клипа какого-нибудь рэпера. Передавая вино, Чу подмигнула мне и прошептала, что если Хи Гё спросит (как будто ему есть дело), ответить, что это имбирный эль. Хи Гё оказался прав – в открытом плаванье чудесно, вокруг нас лишь спокойные и прекрасные воды. До причала я ехала в одной машине с Хи Гё и Чу, а детишки Шин отправились на джипе Рюджин. И это было большим облегчением, потому что меня бы замутило, если бы я оказалась в её машине после всего того, что происходило там вчера на парковке. Интересно все-таки, с кем она был? Готова поспорить, с этой слащавой чистоплюйкой Минджон. Но, похоже, это её не удовлетворило. Я слышала, что секс расслабляет, но тело Рюджин напряжено с тех самых пор, как мы поднялись на яхту. Она стоит по другую сторону перил, как можно дальше от нас с Хи Гё, но не настолько, чтобы свалиться за борт. На верхней палубе – где располагаются столовая зона и джакузи – загорает Чу, ее золотистые волосы сияют на солнце. Погода не настолько теплая, чтобы загорать в купальнике, но Брук, похоже, все равно. – Ну как тебе? – показывая на воду, спрашивает Хи Гё. – Умиротворяюще, да? Вообще-то, не совсем. О каком умиротворении может идти речь, если на тебя пялится Шин Рюджин? А точнее, хочет испепелить взглядом, потому что именно это она и делает весь последний час. Юна по-прежнему внизу, чем занимается – неизвестно. Двойняшки спят на шезлонгах, поэтому Хи Гё – единственный, кто может составить мне компанию, и Рюджин это явно не нравится. – Милый! – доносится с верхней палубы голос Чу. – Натри мне спину лосьоном! Хи Гё избегает встречаться со мной взглядом, чтобы я, не дай бог, не увидела, как в них загорелся огонек. – Ничего, если я ненадолго оставлю тебя одну? – спрашивает он. – Все нормально. Идите. Я с радостью остаюсь в одиночестве, но моя радость длится недолго. Напряжение возвращается, потому что ко мне с видом хищника направляется Рюджин. Она опускает руки на перила и смотрит куда-то вдаль. – Йеджи. Непонятно, это приветствие или вопрос? Я закатываю глаза. – Рюджин.  Она молчит. Просто стоит и сморит на воду. Я украдкой бросаю на неё взгляд, и у меня перехватывает дыхание, как происходит всякий раз (и это жутко меня бесит), когда рядом оказывается эта девушка. Она воплощение красоты.  Рюджин ниже меня на добрых пол головы, так-что, когда она наконец поворачивается, мне приходится опустить голову.  Я уже ожидаю, как она начнет высмеивать всё что на мне, когда с верхнего яруса раздаётся протяжный стон.  Рюджин раздраженно ругается. – Пойдем отсюда. Она мертвой хваткой вцепляется в мое запястье, и мне не остается ничего другого, как следовать за ней вниз по лестнице, ведущей под палубу. – Куда мы идем? Рюджин не отвечает. Она толкает дверь и входит в роскошную гостиную, обставленную кожаной мебелью и стеклянными столиками.  Рюджин шагает мимо полноценной кухни и обеденной зоны к каютам, расположенным дальше. Она стучится в дубовую дверь. – Ю. Просыпайся, черт тебя дери! — Раздается громкое мычание. – Отвали. У меня голова раскалывается. Рюджинвходит каюту. Я заглядываю через её плечо и вижу распростертую на огромной кровати  Юну с подушкой на голове. – Вставай, – командует Рюджин. – Зачем? – Затем, что нужно занять папу. –  Рюджин язвительно усмехается. – Вообще-то, он уже занят, но я хочу, чтобы ты была наверху, если он освободится. — Юна убирает с лица подушку и с громким матом садится. – Ты знаешь, я всегда готова прикрыть тебя, но слышать эту женщину страшнее любого кошмара. Скрипучие звуки, которые она издает, когда папа… – Она умолкает, когда замечает меня за спиной Рюджин. Я не могу видеть выражение её лица, но, что бы там ни было в её глазах, это заставляет Юну встать с кровати. – Все понял. – И двойняшек тоже придержи наверху, – говорит Рюджин . Её сестра исчезает, не сказав ни слова. Но мы не остаемся в каюте Юны – Рюджин подходит к соседней двери и жестом показывает мне идти за ней. Я остаюсь на месте и складываю руки на груди. – Чего ты хочешь? – Поговорить. – Тогда говори здесь. – Входи, Йеджи. – Нет. – Да. Я опускаю руки и вхожу в каюту. Что-то есть в этой девушке… она отдает приказ, и я подчиняюсь. Конечно, сначала я сопротивляюсь. Всегда сопротивляюсь, но победа все равно остается за ней. Рюджин закрывает за мной дверь и проводит ладонью по растрепанным ветром волосам. – Я думала о том, о чем мы с тобой говорили. – Не мы с тобой говорили. Ты говорила. И тут мой пульс ускоряется, потому что я вспоминаю, что именно она сказал. – Я хочу, чтобы ты держалась подальше от моей сестры. – О, да ты ревнуешь? – Как сказал бы Хи Гё, я играю с огнем, но на самом деле мне все равно. Я устала от того, что эта девушка постоянно диктует, что мне делать. – Я понимаю, ты привыкла к определенному образу жизни, – не обращая внимания на мое подначивание, продолжает Рюджин. – Готова поспорить, что в твоей прежней школе вставали в очередь, чтобы переспать с тобой. Когда она хватается за нижний край футболки, мое сердце перестает биться. Шин делает несколько шагов вперёд, я двигаюсь назад пока не натыкаюсь на стену. Шин Рюджин, самая красивая девушка в Корее выставляет руки по обе стороны от моей головы, с ухмылкой глядя прямо в глаза. Её взгляд блуждает по моему телу, разгоняя толпы мурашек.  Но не всё так легко Рюджин, я не пересплю с тобой, не при таких обстоятельствах.  Я медленно развязываю пояс своего платья, кажется глаза напротив сейчас сожрут меня целиком. Резко толкнув Рюджин на пол я привязываю её руки этим самым поясом к кольцу на полу. Крепко привязываю. Она наблюдает за мной, её глаза весело поблескивают.  Я хочу ударить её, сделать ей больно по-настоящему. Но физическая боль для неё ничто, поэтому единственное, что мне остается, это заставить её поверить в то, что я собираюсь разрушить её драгоценную семейку, раз и навсегда. Точно так же, как она разрушает меня, крупица за крупицей.  – Я не притронусь к тебе, даже если ты заплатишь мне. Я больше никогда не коснусь тебя, даже если ты будешь умолять. Даже если ты поклянешься, что любишь меня больше жизни, больше всего на свете. Да я лучше пересплю с твоим отцом, чем с тобой. — Рюджин смеётся, показывая насколько мои слова глупы — А знаешь что? Наверное, сделаю это прямо сейчас. Помнится, Юна говорила, что ему нравятся молоденькие девушки. Я неспешно направляюсь к двери с уверенностью, которой на самом деле не чувствую. Рюджин дергается, но мои незамысловатые узлы надежно удерживают её на месте. – Вернись и развяжи меня, – шипит она.  – Не-а. Тебе придется справляться самой. – Я подхожу к двери и опускаю ладонь на ручку. Обернувшись, упираюсь рукой в бок и язвительно говорю, — надеюсь тебя не съест какая-нибудь крыска.  – Йеджи, вернись, черт тебя подери! – Нет. – Улыбнувшись ей, я ухожу. Рюджин продолжает выкрикивать мое имя. Звук становится все тише и тише, и вот её голос остается лишь воспоминанием. Выйдя на палубу, я вижу, как Хи Гё снова заливает в себя алкоголь, а Юна спит в шезлонге по соседству.   – Йеджи, ты в порядке? – Хи Гё поспешно поднимается и подходит ко мне. Я приглаживаю волосы и придаю лицу невозмутимое выражение. – Я в порядке. А вообще… я тут размышляла о Донхёке, и, знаете, мне хотелось бы узнать о нем больше, если вы не против. — Лицо Хи Гё озаряется. – Конечно-конечно. Пойдем присядем. — Я закусываю губу и смотрю на свои ноги. – А можно мы пойдем в более уединенное место? – Разумеется. Как насчет моей каюты? – Было бы здорово. – Я широко улыбаюсь. Хи Гё в изумлении смотрит на меня. – Боже, у Донхёка точно такая же улыбка. Пойдем. – Он обнимает меня рукой за плечи. – Мы с Донхёком вместе выросли. Его дед был моряком, вместе с моим дедом они и основали компанию «Атлантик Авиэйшн». Детьми мы могли часами сидеть и слушать его рассказы. Думаю, тогда мы и решили поступить на военную службу. Юна поднимает голову как раз в тот момент, когда Хи Гё ведет меня к своей каюте. Она переводит взгляд с меня на руку Хи Гё. Я мысленно готовлюсь услышать очередную грубость, которую в этот раз, бесспорно, заслужила. Но вместо этого Юна смотрит на меня так, словно я ударила её под дых – или солгала ей, что еще хуже. Я около десяти минут слушаю, как Хи Гё безостановочно рассказывает о старине Донхёке, а потом перебиваю его. – Хи Гё, это все очень интересно, и я очень благодарна вам за то, что не отказались рассказать мне об отце, но… – Я на мгновение умолкаю. – Мне нужно задать вам один вопрос, он беспокоит меня с тех самых пор, как я переступила порог вашего дома. – Конечно, Йеджи. Можешь спрашивать меня обо всем. – Почему ваши дети так несчастны? – Я думаю о постоянно мрачном выражении лица Рюджин и сглатываю ком в горле. – Почему в них столько злости? Мы оба знаем, что я им не нравлюсь, и мне хочется знать почему. — Хи Гё проводит рукой по лицу. – Просто дай им еще немного времени. Они привыкнут. Я поднимаю ноги на кровать и поджимаю их под себя. В каюте только одно кресло, и раз кровать занята, Хи Гё садится в него. Это так странно – сидеть на матрасе и говорить с человеком, который заменяет мне отца, о моем вдруг обретенном, но уже умершем отце. – Вы уже и раньше так говорили, но по-моему, этого не будет, – тихо отвечаю я. – И я не понимаю. Ну, в том смысле, неужели это из-за денег? Неужели их действительно настолько возмущает то, что вы даете мне деньги? – Дело не в деньгах. Это… дерьмо… то есть, я хотел сказать, черт. – Хи Гё запинается. – Боже, мне нужно выпить. – Он усмехается. – Но готов поспорить, ты мне не позволишь. – Не сейчас. Я скрещиваю руки на груди. Хи Гё не хочется, чтобы с ним церемонились? Пусть так и будет. – Ты хочешь говорить начистоту, без всякого алкоголя? — Я вынуждена улыбнуться. – Да. — Он наклоняет голову и смотрит в потолок. – Наши с детьми отношения так сильно испортились, что приведи я в дом саму мать Терезу, они стали бы обвинять ее в том, что она хочет залезть ко мне в трусы. Они считают, что я изменял их матери и стал причиной ее смерти. Я изо всех сил стараюсь не выглядеть шокированной. Да уж. Ничего себе. Но это кое-что объясняет. Я делаю вдох. – А вы изменяли? – Нет. Я никогда ей не изменял. И мне никогда этого не хотелось, ни разу на протяжении нашего брака. В молодости мы с Донхёком прожигали жизнь по полной, но женившись на девушке по имени Мин А, я ни разу не посмотрел в сторону другой. Кажется, он говорит честно, но у меня такое чувство, что это не вся правда. – Тогда почему у ваших детей все время паршивое настроение? – Донхёк… – Хи Гё отворачивается. – Черт, Йеджи, я хотел дать тебе время полюбить своего отца, а не рассказывать о всяком дерьме, которое он вытворял, потому что был одиноким. Я готова уцепиться за любую соломинку, лишь бы заставить Хи Гё рассказать о том, что он так сильно пытается сохранить в тайне. – Послушайте, не хочу показаться грубой, но я не знала Донхёка, а теперь, когда он умер, и не узнаю. Он не реальный человек, в отличие от Рюджин, Юны, двойняшек или вас. Вы хотите, чтобы я стала Шин, но этого никогда не случится, если почти все члены семьи меня не принимают. Зачем вообще мне нужно будет возвращаться после окончания школы туда, где я не чувствую себя желанной? Моя тактика эмоционального шантажа оказывается успешной. Хи Гё вдруг начинает говорить, и меня по-настоящему трогает то, как сильно ему хочется, чтобы я стала частью его семьи. – Донхёк долгое время жил холостяцкой жизнью. Он очень любил хвастаться своими похождениями, и думаю, когда дети были младше, то считали своего дядю Донхёка воплощением мужественности. Он рассказывал им истории о нашей бурной молодости, но я никогда не запрещал ему. Мы проводили много времени в деловых поездках, и Донхёк этим пользовался. Я клянусь тебе, что сам никогда этого не делал, но… не все этому верили.  Например, его дети. Или его жена. Мужчина ерзает в кресле, явно испытывая неловкость за то, что ему приходится рассказывать. – У жены началась депрессия, но я не распознал сигналы. Оглядываясь назад, сейчас я понимаю, что ее отстраненность и переменчивость настроения были симптомами серьезного заболевания, но тогда я был слишком занят тем, чтобы во время кризиса удержать бизнес на плаву. Она принимала все больше и больше таблеток, а компанию ей составляли лишь дети. Когда она приняла слишком большую дозу лекарств, я находился в другой части света, в Париже, вытаскивая Донхёка из местного борделя, и они обвинили во всем меня. «Может, в чем-то они и правы, обвиняя вас», – думаю я. –Донхёк не был плохим человеком, но ты… ты… доказательство, наверное. Доказательство того, что он водил меня за нос и впутывал в такие вещи, которые в конце концов убили мать моих детей. – В его глазах мольба о понимании, даже прощении, но не мне решать, прощать его или нет. – Получив письмо от твоей мамы, Донхёк изменился. В одночасье он стал другим человеком. Клянусь, он мог бы стать самым внимательным, самым любящим отцом. Ему хотелось иметь детей, и он был на седьмом небе от счастья, когда узнал о твоем существовании. Донхёк начал бы искать тебя, но ему нужно было уезжать в путешествие с Со Джин, которое он запланировал уже давно. Дельтапланеризм в том месте запрещен, но Донхёк умудрился подкупить местных чиновников, и они разрешили ему полетать. Он собирался начать твои поиски сразу же по возвращении. Не нужно ненавидеть его. – Я не ненавижу его. Я просто не знаю его. Я… Я умолкаю, потому что в мыслях царит полный бардак. Почему-то в голове у детей Шин смешались в одно смерть матери и влияние Донхёка на их отца, и я оказываюсь удобной – и живой – целью. Мне уже никак не изменить их точку зрения. Теперь все понятно. К тому же я сама просила Хи Гё рассказать мне правду, и мне не в чем его винить.   – Спасибо, – говорю я дрожащим голосом. – Я очень благодарна вам за то, что вы были откровенны со мной. Я могла быть святой, но они все равно ненавидели бы меня. Я могла быть как Минджон… и вдруг с моего языка срывается вопрос: – А какой была Мин А? – Милой. Она была милой, доброй. Такой крохотной – ростом не выше полутора метров, зато с душой ангела. – Мужчина улыбается, и я понимаю: он любил эту женщину. Я видела этот свет истинной любви лишь однажды – в глазах моей матери. Пусть она была непутевой, но любила меня. Мин А вдохновила на такую же любовь своих детей. Та Минджон – ее точная копия и полная моя противоположность, и это совсем не должно меня беспокоить, но беспокоит, и хоть я не хотела признаваться в этом даже себе самой, на самом деле мне очень хочется, чтобы Рюджин чувствовала такую любовь ко мне. И это самая наиглупейшая мысль из всех, что когда-либо приходили мне в голову.