paper princess

Я сажусь на край кровати, стараясь не разреветься от чувства бессилия, злости и, да, признаюсь, от страха. Пять минут на то, чтобы пожалеть себя, истекают, и я хватаю телефон. К черту вселенную. — Привет, Тэ, я тут подумала о твоем предложении поработать в «Дэдди-Джи», — говорю я, когда в трубке раздается мужской голос. — Я готова принять его. Я зарабатывала на жизнь, танцуя у шеста в «Мисс ходель», клубе для начинающих, где раздеваются только до стрингов. Деньги платят хорошие, но не огромные. Последние несколько недель Тэхён уговаривал меня перебраться в «Дэдди-Джи». Я отказывалась, потому что не видела в этом необходимости. Но теперь она появилась. Мне посчастливилось унаследовать фигуру моей мамы: длинные ноги и тонкая талия. Это, конечно, не иллюзия, просто в моем удостоверении личности значится, что мне тридцать четыре и зовут меня не Хван Йеджи, а Мин Соль А. Как мою покойную маму. Звучит, конечно, жутковато, но я стараюсь не сильно париться на эту тему. Вообще-то семнадцатилетней девушке непросто найти работу с неполной занятостью, где платят столько, чтобы хватало на погашение счетов. Большинство предложений противозаконны: торговля наркотиками, проституция, стриптиз. Я выбрала последнее. — Черт, милая, это отличные новости! — радостно восклицает Тэхён. — Сегодня вечером у меня как раз есть свободный выход. Будешь танцевать третьей. — Сколько? — Сколько чего? — Наличных, Тэ. Сколько ты мне заплатишь? — Триста тысяч, плюс тебе достаются все твои чаевые. Если захочешь, то можешь брать себе приватные танцы, за каждый такой я добавлю еще сотню. Ничего себе! Я смогу заработать столько только за одну эту ночь. Все опасения и дискомфорт я задвигаю в самый дальний уголок сознания. Сейчас не время для внутренних этических диалогов. Мне нужны деньги, а стриптиз – один из самых безопасных способов их заработать. — Я скоро буду. Запиши на меня как можно больше приватных танцев.

***

«Дэдди-Джи» та еще дыра, но куда лучше многих клубов в этом городке. К тому же деньги есть деньги. Весь день мне не давало покоя появление в школе Шин Хи Гё. Если бы у меня был ноутбук с подключением к Интернету, я смогла бы хоть что-то узнать о нем, но мой старый компьютер сломался, а денег на новый не было. Идти пешком в библиотеку, чтобы воспользоваться компьютером там, мне не хотелось. Глупо, конечно, но я боялась, что если выйду из квартиры, Шин будет подстерегать меня где-то неподалеку. Кто он такой? И почему считает себя моим опекуном? Мама никогда не упоминала его имени. В какой-то момент я даже подумала, не мог ли мужчина оказаться моим отцом, но в тех документах говорилось, что мой папа тоже умер. К тому же мама утверждала, что звали его не Хи Гё, а Донхёк. Донхёк. Мне всегда казалось, что она это просто выдумала. Ну, как если ребенок спрашивает маму: «Мамочка, расскажи мне о моем папе!», и женщина тут же произносит первое, что приходит на ум: «Э-э-э, малыш, его звали, э-э-э, Донхёк». Но мне ненавистна сама мысль о том, что мама мне врала. Мы с ней никогда ничего не скрывали друг от друга. Я выбрасываю из головы Шин Хи Гё, потому что сегодня у меня дебют в «Дэдди-Джи» и я не могу допустить, чтобы какой-то незнакомец средних лет в костюме за миллион мне помешал. В стрип-зоне будет полно других пожилых мужиков, на которых мне нужно будет сосредоточиться. Клуб забит под завязку. Похоже, вечерняя программа со стриптизершами, облаченными в скромные одежки, привлекает много посетителей. Столики и кабинки на основном этаже все заняты, но VIP-ложа на балконе пустует. Что неудивительно. В Ченджу не так много VIP-персон – это же маленький городок что активно пытается называться частью Сеула. Здесь живут работяги, в большинстве своем представители низшего класса. Если ваш годовой доход превышает пятьсот тысяч, то в наших краях это будет считаться баснословным богатством. Поэтому я и выбрала это место. Дешевая арендная плата, приличное среднее образование. Гримерная располагается в задней части клуба, и там уже вовсю кипит жизнь. Полуголые женщины оборачиваются, чтобы посмотреть, кто пришел. Кто-то кивает, кто-то улыбается, но вскоре все возвращаются к своим делам: закрепить чулки на поясе, нанести макияж перед зеркалом туалетного столика. И только одна спешит мне навстречу. — Золушка? — спрашивает она. Я киваю. Это мое сценическое имя в «Мисс ходель». Когда-то оно показалось самым подходящим. — Я Роуз. Тэхён попросил меня показать тебе что и как. В каждом клубе есть своя «мамочка» – постарше остальных, которая понимает, что проигрывает молодым, и решает быть полезной иным способом. В «Мисс ходель» это Сиель, стареющая крашеная блондинка, которая взяла меня под свое крылышко с самого первого моего дня. Ну а здесь – Роуз, которая непрестанно кудахчет, подводя меня к металлической вешалке с костюмами. Когда я протягиваю руку к форме, она меня останавливает. — Нет, форма на другой раз. Пока надень вот это. — И вот уже женщина помогает мне втиснуться в черный корсет со шнуровкой крест-накрест. — И в этом я буду танцевать? – Я с трудом дышу в тесном корсете, что уж говорить о том, чтобы расшнуровать его со спины. — Просто крути задом, покажи класс на шесте, и все будет хорошо. — Я оторопело таращусь на нее. — Я не буду танцевать на сцене? — Разве Тэхён тебе не сказал? — Сейчас у тебя приватный танец в VIP-ложе. — Что? Но я же только что пришла. В «Мисс ходель» мы сначала выходили продемонстрировать себя на сцене, ожидая, когда какой-нибудь клиент запросит «приват». — Должно быть, это кто-то из твоих постоянных из прежнего клуба, — высказывает предположение Роуз, когда замечает мое недоумение. — К нам только что с хозяйским видом завалился очередной богатенький мужчина, сунул Тэхёну пару миллионов и велел, чтобы прислали тебя. — Она подмигивает мне. — Если не сваляешь дурака, то сможешь вытянуть из него еще денег. С этими словами женщина устремляется к другой танцовщице, а я застыла на том же месте, раздумывая, нет ли здесь какой ошибки. Мне нравится выдавать себя за крутую, и в какой-то степени так оно и есть. Я знаю, что такое бедность и голод. Меня вырастила стриптизерша. Я знаю, как постоять за себя, если вдруг придется. Но мне только семнадцать. Порой мне кажется, что я еще слишком мала для этой жизни и для этого места, в котором я оказалась. Порой я оглядываюсь по сторонам и думаю, что все это не мое. Но я здесь. Здесь, без гроша в кармане, и если мне так хочется стать обычной девчонкой, какой отчаянно стараюсь казаться, то я должна выйти из гримерки и «показать класс на шесте» для «богатенького мужчины», как изящно выразилась Роуз. Стоит мне выйти в коридор, как передо мной возникает Тэхён. — Роуз предупредила тебя о клиенте? Он уже ждет. — Кивнув, я проглатываю ком в горле. — Мне же не нужно будет делать ничего необычного, да? Только приватный танец? — Тэ усмехается.        — Танцуй как хочешь, но если клиент тронет тебя хоть пальцем, Бруно вышвырнет его задницу на улицу. — Я облегченно выдыхаю, услышав, что в клубе действует правило не трогать «товар». Танцевать для подонков всегда легче, когда знаешь, что их грязные ручонки к тебе не притронутся. — Ты отлично справишься, милая. — парень похлопывает меня по руке. — И если он спросит, тебе двадцать четыре, договорились? Помнишь: здесь не работают те, кому за тридцать? — «А те, кому нет двадцати?» чуть не вырывается у меня. Но я сжимаю губы. Наверняка Тэхёну известно, что я солгала про свой возраст. Половина девушек здесь сделали то же самое. Пусть у меня тяжелая жизнь, но я никак не выгляжу на чертовы тридцать четыре года. Макияж помогает мне сойти за совершеннолетнюю. И то с трудом. Тэхён исчезает за дверью гримерки, а я, сделав глубокий вдох, иду дальше по коридору. Когда я выхожу в главный зал, меня встречает громыхание басов. Танцовщица на сцене только что расстегнула свою белую форменную блузку, и мужики сходят с ума. На сцену летят долларовые купюры. На этом я и сосредотачиваюсь – деньги. Все остальное может катиться к чертовой матери. Хотя мысль о том, что придется оставить школу и учителей, которым, похоже, действительно небезразлично то, чем они занимаются, по-прежнему угнетает меня. Но я найду новую школу, в новом городе. Там, где Шин Хи Гё никогда не сможет… Я останавливаюсь как вкопанная. И тут же в панике разворачиваюсь на сто восемьдесят градусов. Но уже слишком поздно. Шин шагает через затемненную ложу, и его сильная рука хватает меня за запястье. — Йеджи — негромко произносит он. — Отпустите меня. — Я стараюсь говорить безразличным тоном, но мои руки трясутся, когда я пытаюсь разжать его пальцы. Он не отпускает меня до тех пор, пока из тени не выходит широкоплечий мужчина в черном костюме. — Руками не трогать, – угрожающе говорит вышибала. Шин, словно обжегшись, стремительно отшатывается. Свирепо взглянув на Бруно, он поворачивается ко мне. Его глаза прикованы к моему лицу, словно мужчина изо всех сил старается не смотреть на мой непристойный наряд. — Нам нужно поговорить. — Исходящий от него запах виски чуть не сшибает меня с ног. — Мне не о чем с вами разговаривать, — холодно отвечаю я. — Я вас не знаю. — Я твой опекун. — Вы тот, кого я знать не знаю. — Я надменно вскидываю голову. — И вы мешаете мне работать. — Его рот открывается. Потом закрывается. — Он бы в гробу перевернулся, — хрипло произносит Шин. Я не обращаю на него никакого внимания. Для меня его не существует. Я не успеваю даже моргнуть, не успеваю зафиксировать в сознании его слова. Мужчина подходит ко мне, я подлетаю в воздух, и мое тело оказывается перекинутым через его широкое плечо. — Отпусти меня! — ору я. Но он не слушает. Шин без усилий несет меня, словно я тряпичная кукла, и даже Бруно, откуда ни возьмись появившийся на его пути, неспособен ему помешать. — Убирайся к чертям с дороги! — Когда Бруно делает еще шаг, Шин повышает голос. — Этой девочке семнадцать лет! Она несовершеннолетняя, и я ее опекун, так что, да поможет мне Бог, если ты сделаешь еще один шаг, я сделаю так, что в этом месте соберутся все копы Ченджу, а тебя и остальных подонков, которые здесь находятся, упекут в тюрьму за угрозу жизни несовершеннолетней. — Бруно хоть и здоровяк, но мозги у него на месте. С ошарашенным видом он уступает нам дорогу. Я не такая сговорчивая. Мои кулаки молотят по спине Шина, острые ногти вонзаются в его дорогой пиджак. — Поставь меня! — кричу я. Но он меня не слушает. Никто не останавливает нас, и Шин свободно шагает к выходу. Все мужики в зале с вожделением смотрят на сцену и улюлюкают. Я замечаю какое-то движение. Это Тэхён появился рядом с Бруно. Но вышибала что-то яростно шепчет ему на ухо, и они оба исчезают, а меня обдувает порыв холодного воздуха. Мы на улице, но Шин Хи Гё по-прежнему не отпускает меня. Я наблюдаю, как его модные дорогие ботинки топают по разбитому асфальту парковки. Звон ключей, долгий гудок, и вот меня снова переворачивают в воздухе и опускают на что то коженое. Заднее сиденье его автомобиля. Захлопывается дверца. Рокочет заведенный двигатель. О боже. Этот мужчина похищает меня.

Мой рюкзак! Там все мои деньги и часы! Заднее сиденье громадины, которую Шин Хи Гё зовет автомобилем, можно назвать самым роскошным местом, куда когда-либо опускалась моя задница. Жаль, у меня нет времени этим насладиться. Я протягиваю руку к дверной ручке и нажимаю, но чертова штуковина не открывается. Мой взгляд перемещается на шофера. Понимаю всю тщетность своей попытки, но у меня нет другого выхода: ринувшись вперед, я вцепляюсь в его плечо, хотя даже шея у этого мужика толще моего бедра. — Развернитесь! Мне нужно обратно! — Он даже бровью не ведет. Словно из кирпича сделан. Я трясу его еще и еще, но, похоже, даже если я врежу ему по шее – а может, и еще куда – он отреагирует только, если ему прикажет Шин. Хи Гё наблюдает за мной, сидя напротив, и мне приходится смириться с тем фактом, что только он решает, выпустить меня из этой машины или нет. Но на всякий случай я проверяю окна. Они тоже не опускаются. — Блокировка от детей? — бормочу я, хотя уже знаю ответ. Шин чуть заметно кивает. — В том числе. Пока скажу лишь одно: пока мы не приедем, из машины ты не выйдешь. Ты не это ли ищешь? — Мой рюкзак       приземляется мне на колени. Я подавляю желание сразу же открыть его и проверить, не вытащил ли мужчина мои деньги и удостоверение личности. Лишившись последнего, я окажусь целиком в его власти, но мне не хочется, чтобы этот Шин узнал обо мне еще больше, пока сама не разберусь в том, что у него на уме. — Послушайте, мистер, я не знаю, что вам нужно, но у вас есть деньги – с этим не поспоришь. Здесь полно проституток, которые сделают для вас все, что угодно, и при этом, в отличие от меня, не будут иметь никаких проблем с законом. Просто высадите меня на следующем перекрестке, и я обещаю: вы никогда обо мне не услышите. Я не пойду в полицию. А Тэхёну скажу, что вы мой старый клиент и мы уже уладили все проблемы. — Мне не нужна проститутка. Я приехал за тобой. — После этого заявления, которое явно не предвещает ничего хорошего, Шин снимает пиджак и протягивает его мне. Хотелось бы мне иметь вид независимый и бойкий, но, сидя здесь, в этой супердорогой тачке, напротив мужчины, я ощущаю неловкость и беззащитность. Сейчас я отдала бы все что угодно даже за бабушкины панталоны. Я с неохотой надеваю пиджак, стараясь не обращать внимания на боль от сжимающего грудь корсета, и плотнее закутываюсь в ткань. — У меня ничего нет. — Та небольшая сумма наличных, спрятанных на дне моего рюкзака, сущие гроши для него. Да одна только его тачка стоит больше, чем весь «Дэдди-Джи»! В ответ Шин лишь поднимает одну бровь. Теперь, когда он остался в одной рубашке, я вижу его руки, его часы, которые выглядят… в точности как те, что есть у меня. Его взгляд следует за моим. — Узнаешь? — Это не вопрос. Мужчина поднимает запястье, чтобы мне было лучше видно. У часов простой черный кожаный ремешок, корпус из золота высшей пробы, серебряные кнопки и выпуклое стекло. Цифры и стрелки светятся в темноте. — Ни разу в жизни не видела, — вру я, во рту у меня пересохло. — Правда? Это часы фирмы «Орис». Швейцарские, ручная работа. Подарок в честь окончания учебки. Мой лучший друг, Ли Донхёк, получил такие же. Сзади выгравировано… Non sibi sed patriae. Я нашла значение этой фразы, когда мне было девять, после того как мама рассказала мне историю моего рождения: «Прости, малышка, но я переспала с моряком. Он оставил мне только свое имя и эти часы». «И меня», – напомнила я. Мама взъерошила мне волосы и сказала, что я самое лучшее во всей ее жизни. И снова от чувства утраты у меня екает в сердце. — …Это означает «не за себя, но за родину». Часы Донхёка пропали восемнадцать лет назад. Он говорил, что потерял их, но новые так и не купил. Вообще с тех пор никогда не носил никаких других. — Шин печально усмехается. — И всегда, когда опаздывал, приводил это в качестве оправдания. — Я невольно наклоняюсь вперед, желая узнать больше о Ли Донхёке, о том, что, черт побери, такое «учебка» и как познакомились эти двое. Но тут же мысленно даю себе пощечину и отодвигаюсь обратно к дверце. — Классная история, приятель. Но какое отношение все это имеет ко мне? — Я бросаю взгляд на шафёра за рулем и повышаю голос: — Вы оба только что похитили несовершеннолетнюю, что является преступлением. Разве не так? — Преступлением будет считаться любое похищение, вне зависимости от возраста жертвы, — соглашается Шин. — Но я твой опекун, а ты была участницей незаконных действий, так что у меня есть право забрать тебя. — Я принуждаю себя язвительно расхохотаться. — Не знаю, что вы там себе думаете, но мне тридцать четыре. — Я открываю рюкзак и, отложив в сторону часы, которые являются точной копией тех, что сияют на левом запястье Шина, достаю свое удостоверение личности. —Видите? Мин Соль А. Тридцать четыре года. —Мужчина выхватывает удостоверение из моих пальцев. — Метр семьдесят четыре. Пятьдесят девять килограмм. — Его взгляд пробегает по моей фигуре. — Как по мне, килограмм пятьдесят здесь наберется, но, подозреваю, ты так похудела, потому что все время в бегах. В бегах? Откуда, черт возьми, ему это известно? Словно прочитав мои мысли, он фыркает. — У меня пятеро детей. Меня уже ничем не проведешь. Я смогу узнать подростка даже под толстым слоем косметики. — Я с каменным выражением смотрю на него. Кем бы он ни был, этот мужчина, я ничего ему не скажу. — Ли Донхёк – твой отец. — Шин тут же исправляется. — Вернее, был. Ли Донхёк был твоим отцом. — Я поворачиваюсь к окну, чтобы этот незнакомец не смог увидеть, как на мгновение мое лицо искажается от боли. Конечно, мой папа мертв. Как иначе. Мое горло сжимается, и на меня накатывает ужасное ощущение, что сейчас я разревусь. Слезы для малышей. Слезы для слабых. А плакать об отце, которого я никогда не знала? Самая настоящая слабость. Несмотря на шум двигателя, я слышу звон стекла о стекло и знакомый звук льющегося в стакан алкоголя. Через мгновение Шин вновь начинает говорить: — Мы с твоим папой были лучшими друзьями. Мы вместе росли. Вместе учились в колледже. Шутки ради решили записаться в ВМС. В конце концов, мы вступили в подразделение «Морских кадетов», но наши отцы решили, что хотят отойти от дел. И вместо того, чтобы отдать свой служебный долг родине, мы вернулись домой и взяли в свои руки бразды правления семейным бизнесом. Самолетостроением, если вдруг тебе интересно. «Конечно, чем же вам еще заниматься!» – мрачно думаю я. Мужчина не обращает внимания на мое молчание. Или принимает его за разрешение продолжить свой рассказ. — Пять месяцев назад Донхёк погиб, совершая полет на дельтаплане. Но незадолго до своей смерти… словно у него было какое-то предчувствие, — Шин качает головой, — он передал мне конверт и сказал, что это, возможно, самое ценное письмо из всех, что он когда-либо получал. Уезжая, Донхёк планировал, что мы вместе изучим его, когда он вернется, но неделю спустя приехала его жена и сообщила о его смерти. Я отложил письмо, чтобы разобраться с… определенными сложностями, вызванными смертью друга и его вдовой. Сложности? Что он имеет в виду? Ты умираешь и все, нет? Но то, с какой гадливостью мужчина произнес слово «вдова», вызывает во мне желание узнать о ней больше. — Пару месяцев назад я вспомнил о письме. Хочешь знать, о чем там говорилось? —Зачем нужно так сильно меня дразнить? Конечно же, я хочу это знать, но не собираюсь радовать его своим ответом. Я прижимаюсь щекой к стеклу. В молчании мы проезжаем несколько кварталов, и Шин наконец произносит: — Это письмо было написано твоей матерью. — Что? – шокированная услышанным, я резко поворачиваюсь к нему. И вижу, что вид у мужчины не самодовольный, как раньше, а уставший. На его лице отражается вся горечь от потери своего друга, моего папы, и впервые я вижу Шин Хи Гё тем, за кого он себя выдает: отцом пятерых детей, потерявшим лучшего друга, которого застало врасплох невероятное известие. Машина вдруг останавливается. Я выглядываю в окно и вижу, что мы уже не в городе. Вдаль уходит длинная ровная полоса, рядом с ней – большой одноэтажный металлический ангар и башня. Рядом со ангаром стоит большой белый самолет. «Атлантик Авиэйшн» выведено на его борту. Когда Шин сказал, что строит самолеты, я не представляла, что они окажутся такими. Не знаю, что я ожидала увидеть, но точно не огромный самолет, который может перевозить сотню человек. — Это ваш? — Я изо всех стараюсь скрыть свое изумление. — Да, но мы едем дальше. Я убираю пальцы с неподдающейся серебристой ручки на дверце. — То есть? — Я забываю о том, что меня похитили, о существовании – и смерти – отца, благодаря которому появилась на свет, и о таинственном письме, потому что с открытым ртом наблюдаю, как мы, минуя ангар, проезжаем через ворота на поле, которое оказывается аэродромом. В хвостовой части самолета опускается нижняя часть люка, и когда площадка ударяется о землю, водитель направляет автомобиль вверх по наклонной плоскости. Я разворачиваюсь, чтобы выглянуть через заднее стекло, когда грузовой трап громко возвращается на прежнее место. Как только исчезает последняя щель, замки машины с тихим щелчком открываются. Я свободна. Почти. — Прошу, — показывает Хи Гё на дверцу, которую открыл для меня шофер. Крепко стянув лацканы пиджака, я стараюсь взять себя в руки. Даже этот самолет слишком хорош для меня, все еще облаченную в заимствованный из стрип-клуба корсет и неудобные туфли на высоких каблуках. — Мне нужно переодеться. — К счастью, мне почти удается справиться со своим голосом. Мне не раз доводилось попадать в неприятные, постыдные ситуации, и за эти годы я выучила, что лучшая защита – это нападение. Но сейчас мое положение самое что именно есть плачевное. Я не хочу, чтобы кто-то – ни водитель, ни экипаж самолета – увидел меня в таком наряде. Я впервые на борту самолета. Моим средством передвижения всегда были автобусы или, когда совсем не оставалось выбора, попутные фуры. Эта же штука огромная, настолько огромная, что может вместить в себя машину. Здесь наверняка найдется какой-нибудь закуток, где я смогу переодеться. Взгляд Хи Гё смягчается, и он коротко кивает водителю. — Мы будем наверху. — Он показывает в другой конец этого похожего на гараж помещения. — Вон за той дверью лестница. Поднимайся, когда будешь готова. Как только я остаюсь одна, сразу же сбрасываю неудобные тряпки и натягиваю самое удобное нижнее белье, широкие джинсы, майку и голубую рубашку в белую полоску, и конечно, не забываю про очки. Пусть вид у меня как у нищей, зато тело прикрыто одеждой. Я запихиваю костюм в рюкзак и заодно проверяю, на месте ли мои деньги. Слава богу, они там, куда я их положила, как и часы Донхёка. Без них запястье словно голое, ну а раз уж этот Шин все знает, я могу их надеть. Как только ремешок обхватывает мою руку, я внезапно чувствую себя лучше, сильнее.       Теперь я могу смело встретить все, что приготовил для меня Шин Хи Гё. Закинув рюкзак на плечо, я направляюсь к двери, попутно обдумывая план действий. Мне нужны деньги. У Хи Гё они есть. Еще мне нужно новое жилье и быстро. Если я смогу получить от него необходимую сумму, то выберу новое место и начну все сначала. Я знаю, как это делать. У меня все будет хорошо. Все будет хорошо. Если буду повторять себе эту ложь, то поверю в нее… даже если это неправда. Когда я поднимаюсь на верхнюю ступеньку, меня уже ждет Шин. Он представляет меня мужчине. — Хван Йеджи, это Дюран. Дюран, а это дочь Донхёка, Йеджи. — Приятно познакомиться, — удивительно низким голосом произносит Дюран. Ничего себе, у него голос как у Бэтмена. — Я сожалею о вашей утрате. — Он склоняет голову, и это так чертовски мило, что было бы грубо не отреагировать. Опустив рюкзак, я пожимаю протянутую мне руку. Продолжение следует…