Любовь и мечты Драко Малфоя

      В компанию бывших гриффиндорцев его привел Гарри Поттер. Драко так и не понял, почему после войны Поттер проникся к нему. Конечно, Малфой первый пришел к Поттеру, чтобы поговорить, объясниться, снять с души боль и вину. Но он не особо рассчитывал, что Поттер вообще будет с ним разговаривать, а чтобы тот протянул ему руку и сказал: «Что ж, будем друзьями, Драко!» — он не мог представить даже во сне.       Собственно, благодаря Поттеру Малфой-младший и выжил, когда, казалось, все уже закончилось. Было слишком страшно вспоминать, как Темный лорд заставлял и заставлял его пытать людей, как оборотень с егерями притащили в его дом троицу, на которую была вся надежда, как Беллатрикс издевалась над Грейнджер... Хотелось уснуть и не проснуться. Драко даже начал варить зелье, которое позволит ему это сделать, и выглядеть все будет просто как его ошибка при изготовлении снотворного.       Но Поттер протянул ему руку и пригласил к себе, к своим.

...

      Отмечали день рождения Грейнджер. 19 лет. Драко подарил ей ожерелье гоблинской работы с рубинами, и та на полном серьезе проверяла артефакт на скрытые чары. Потом надела его на себя прямо к джинсам и футболке. Малфой поморщился, а она рассмеялась, подошла к нему близко-близко, почти вплотную, взяла его лицо в ладони и подчеркнуто ласковым голосом произнесла: «Относись к жизни проще, Малфой!» Он так растерялся от неожиданности, что даже не заметил шуток, что если даришь такое ожерелье, то дари сразу к нему и платье.       Пили, ели, смеялись, болтали. Казалось, всем весело. Но он чувствовал себя чужим на этом празднике жизни. Впрочем, последние месяцы он всегда и везде ощущал себя чужим, неуместным, лишним.       И Драко Малфой ушел бродить по дому. Он с детства знал этот дом Блэков в Лондоне, предполагалось, что именно он наследует его после того, как последний Блэк, Сириус, умрет в Азкабане. Но дом ушел Поттеру. Странно, но Драко это было безразлично. Хотя что ему сейчас небезразлично?       Впрочем, когда старый эльф Кричер называл хозяином и Поттера, и его, Малфоя, Драко было приятно.       Он нашел комнату, которая в его детстве считалась в этом доме его, Драко, комнатой. Он прятался здесь, когда семья собиралась на пл.Гриммо, спал здесь, когда его оставляли тут ночевать.       Комната оказалась явно жилая. Почему-то она не была запечатана чарами, и Драко остановился в дверях, не решаясь ни зайти внутрь, ни уйти.       В комнате чисто, на столе — книги и пергаменты, на кровати восседает большой рыжий кот с плоской мордой, и пахнет пряными со смолянистым оттенком женскими духами. Этот запах он от кого-то сегодня здесь чувствовал.       — Что ты здесь делаешь, Малфой?       — По дому хожу, лет 10 здесь на был.       — Ну заходи! Хочешь еще вина?       Малфой посмотрел на бутылку в руках Грейнджер.       — Я не пью последние месяцы! И ты вроде сегодня не пила!       — Не пила... А сейчас, когда все разошлись, захотелось напиться и все забыть... Составишь мне компанию?       — Уверена? А если мы напьемся так, что будем делать что попало?       — Целоваться, что ли?       — Ну или вообще в постели окажемся!       Гермиона посмотрела на него с удивлением.       Потом, усмехнувшись, оглядела с ног до головы, задержав взгляд где-то между его лицом и его туфлями.       — Ну так давай, пока трезвые, договоримся, что не против, чтоб соблюсти принцип согласия!       — Что, тебе тоже хреново, Грейнджер? — спросил Малфой, проходя в комнату и выпуская в коридор кота.       — Пусто и серо, Малфой, и ничего не радует...       — Думаешь, алкоголь порадует? На несколько часов забудешься, а потом сильнее накроет!       — Пробовал, что ли?       — Весь май пил. Потом завязал.       — Рон пьет... Никто ничего сделать не может.       — Неудивительно. Но ты не пей!       Взял из рук девушки штопор и бутылку, открыл ее, прошел в ванную при комнате и вылил вино в раковину.       Вернулся, подошел к ней, взял за плечи.       — Может, так попробуем, без вина?       — А чем случайный секс лучше алкоголя, Малфой?       — Гермиона, у меня есть имя, меня зовут Драко! А лучше тем, что я человек и я могу тебя понять. Если что, ты в любой момент можешь меня остановить. Иди ко мне!       Долго обнимались стоя. Не гладили друг друга, не вжимались друг в друга, а немного неловко, но очень искренне по-товарищески обвили друг друга руками.       Он молча плакал. У нее тоже текли слезы. Он слизывал ее слезинки с ее щеки. И это заставляло ее плакать еще более горько...       Как его язык спустился к ее губам, она не заметила. Но, ощутив, отпустила объятия, взяла его за руку и увлекла в сторону кровати.       Долго целовались одетые, потом неловко раздевали друг друга. Чуть касаясь, ласкали кожу друг друга. Отстранившись, рассматривали друг друга.       Когда она коснулась его члена пальцами, он прошептал:       — Ты у меня первая, Гермиона...       — Ты у меня тоже первый...       — Я здоров, ваших магловских резинок у меня нет, но забеременеть ты от меня не сможешь, моя родовая магия не позволит мне иметь внебрачных детей.       — Это хорошо... У меня тоже нет. Я не планировала начинать.       — Мне остановиться?       — Нет.       И откинулась на подушки.       Он долго не мог попасть, куда надо, и уже начал смущаться. Она же просто улыбалась и ждала. Потом сообразила развинуть пальцами кожу возле входа, и все получилось.       Было горячо, очень горячо, словно кипяток. И очень странно. Ей хотелось прижать к себе это белое мужское тело с тонкой нежной кожей так плотно, как только возможно. Но он не ложился на нее, держался на руках и очень аккуратно, почти не выходя из нее, покачивался.       — Все нормально, милая?       — Да, продолжай!       И подтянула его голову к себе, уже сама захватывая его губы — мягкие, тонкие, сладковатые.       И он опустился на нее...       Когда он вжался в нее, она обхватила его не только руками, но и ногами. Стало удобнее, сладше, головокружительнее.       Когда ее тело неожиданно напряглось так, что захотелось выгнуться, внутри вдруг стало мокрее, мягче и еще сладше...       Он потихоньку вынул из нее член и остался лежать на ней.       — Как ты? — прошептал ей в ухо.       — Очень странно, очень непонятно, но очень приятно... А так мокро и должно быть?       — Думаю, да, я же в тебя кончил!       — Я есть хочу!       — Иди в ванную, сполоснись, а я оденусь и попрошу эльфа подать нам ужин и фрукты сюда!       — Хочешь сказать, что Кричер узнает, что ты у меня?!       — Я оденусь. Но, Гермиона, эльфы знают очень многие тайны хозяев, но молчат, магия не дает им говорить, не напрягайся.       Когда она вышла, на столе были фрукты, серебряный нож для нарезки фруктов, фруктовый же чай, бульон, хлеб, масло, порезанное мясо.       Ели молча.       Потом кормили друг друга фруктами.       Потом игрались, проводя дольками персиков (где Кричер достал персики в сентябре?) друг другу по губам. Потом слизывали друг с друга сладкий сок.       Потом он долго целовал ее грудь и живот легкими волнующими поцелуями.       Потом она гладила и рассматривала его член, а он сходил с ума от новых ощущений.       Потом он хотел рассмотреть ее, но она застеснялась, и он не стал настаивать.       Потом снова и снова раскачивались на волнах влечения, и ей снова становилось очень влажно, мягко и сладко. Только немного пугало сильное напряжение всего тела, возникавшее перед этой сладостью.       Завтракали тоже в комнате. Потом до сумерек спали, обвив друг друга ногами и руками.       Вечером он ушел.       Пришел через несколько дней без предупреждения. Дом пустил его. «Я же Блэк!» — сказал он. Гермиона отметила, что надо поговорить о защитных чарах на доме с Гарри, но так и не поговорила.

...

      Гарри переехал в Нору, потому что только он, как оказалось, мог забрать у Рона бутылку и убедить его обойтись сегодня, только один вечер, без алкоголя, и так вечер за вечером.       Гермиона осталась на пл.Гриммо одна со старым Кричером, который прислуживал ей гораздо более уважительно и преданно с тех пор, как хозяин Драко попросил его принести ужин в ее комнату.       Драко приходил пару раз в неделю и оставался на ночь. Иногда проводил с ней один из выходных.       Она начала спать ночами и перестала видеть кошмары.       Он забросил свое недоваренное снотворное и начал приводить в порядок семейные дела и дом.       На его груди она рыдала несколько часов, когда, встретившись с родителями — как бы случайно, просто сначала посмотреть на них, прежде чем раскрываться, — поняла, что наложенное на них ею заклятие изменения памяти необратимо и она даже не будет пытаться его снять.       На ее груди он оплакивал умершего в Азкабане отца.       А потом мать сказала ему:       — Ты больше не пойдешь к ней! Да, я знаю. Я нашла тебе невесту. Помолвка через месяц!       Но он все равно к ней пришел. Они не вылезали из постели с вечера пятницы до утра понедельника. Порывы жесткой страсти сменялись потоками нежности. Зная, что это последняя встреча, они впервые решились целовать друг друга везде, совсем везде. Под конец, смеясь, вылизывали друг друга, как кошки вылизывают котят, и это было приятно, невероятно приятно.       В понедельник ей было трудно ходить и сидеть. Но она выдержала. Боль в бедрах, промежности и внизу живота помогала не думать о другой боли.       Через пару недель ее вызвал заместитель Министра магии и сказал:       — У вас очень влиятельные покровители, мисс Грейнджер, но работать вам все равно придется, поэтому давайте поговорим о том, что вы вообще умеете, чтобы я представлял, какую именно должность, связанную с высокой степенью ответственности, я могу вам предложить! Чтобы вы не беспокоились, оговоренное вознаграждение вы получите на любой должности. Приходите ко мне завтра после планерки!       Вечером она получила записку с почтовой совой: «Не бойся, Грейнджер, у тебя все получится! Верь в себя! И не забывай, если что, я рядом! Д.М.»       У нее действительно все получилось. Что-что, а работать она умела.       И всю жизнь, даже уже будучи счастливо замужней, она считала, что ей очень повезло с первым мужчиной.