Любовь и мечты Драко Малфоя

      Она устала.       Муж ушел туда, откуда пока никто не возвращался, год назад. Она не планировала остаться одна так рано, но его старые раны уже изводили его болью, огромное количество противоядий, которые он вынужден был принимать последний год войны, слишком сильно отразились на его организме, и когда тело начало разрушаться, он отказался от борьбы. Он принимал лишь снимающие боль зелья и просил, чтобы жена и дочь с сыном были рядом. Она ушла из Министерства магии, оставив должность, чтобы быть с ним, дочь вернулась из своих экспедиций, сын на время перевез семью в большой общий дом, который Гермиона и Северус построили, когда она ждала дочку, их первого ребенка.       Дети после похорон отца побыли какое-то время с матерью и снова разъехались. Сын вернулся в свой дом, где, по совести, его жене и его детям было лучше, комфортнее. Дочь снова отправилась в свои этнографические экспедиции по древним магическим общинам и племенам.       А она осталась одна. Вернулась в Министерство уже не на должность, связанную с высокой степенью ответственности, а просто советницей Министра. Занятость небольшая, ее вызывали, только когда она нужна Министру, вознаграждение неплохое, после того как она много лет была заместительницей Министра магии, ей просто не могли предложить мало денег.       Она не стеснялась того, что ей много платят за работу, которая ее почти не напрягала. Она знала, что ее знания, ее переговорные навыки, ее умение видеть интриги в зародыше, ее филигранное знание законов, подзаконных актов и практики правоприменения, то есть ее профессионализм тоже дорого стоили.        Да и разучилась Гермиона Грейнджер-Снейп стесняться. Слишком через многое ей пришлось пройти, чтобы занять свое, подходящее ей по ее таланту место в магическом мире, и слишком много усилий она приложила для того, чтобы волшебное сообщество стало таким, какое оно сейчас, — чуть более справедливым и здоровым, чем тогда, когда она в него пришла.       Но она устала. Казалось, что вместе с мужем ушла и жизнь.        По сути, Гермиона никогда в жизни не была одна. В школе и первые года после Хогвартса и войны у нее были Гарри и Рон. Потом какое-то время была вся семья Уизли, в которую она так полностью и не вошла. Потом появился Северус Снейп, по масштабности своей личности способный заменить собой весь мир. Были коллеги по работе, подруги, которыми она обзавелась уже во взрослом возрасте. Были дети, ее чудесные, очень умные дети. Девочка похожа на отца и внешностью, и силой. Мальчик на нее, Гермиону, и лицом, и характером. Правда, они уже давно не мальчик и не девочка… У сына своя семья. Дочь живет магией и не связывает себя ни с кем. Да и не так просто ей найти партнера, равного ей по уму и по силе магического дара. Не всем везет так, как повезло Гермионе с Северусом.       Ощущение, что ее жизнь затухает, не отпускало. Дома было непоправимо пусто. Запах Северуса Снейпа уже выветрился. И даже амортенция не помогала. Признаться, первое время после ухода мужа Гермиона варила любовный напиток, чтобы надышаться запахами любимого мужчины. Но вот уже полгода ее амортенция ничем не пахла. Она даже думала, что разучилась ее варить. Попросила сварить ей зелье невестку, очень способную зельеварку. Нет, не пахнет…       Она тосковала в одиночестве.       Но иногда думала, а хочет ли она на самом деле того, о чем тоскует? Хочет ли разговоров, объятий, улыбок, совместных ужинов и завтраков, прогулок с другим человеком? Какое-то время назад знала, что хочет. Но сейчас уже не могла ответить на свой же вопрос так однозначно.       Порой же ей казалось, что ей не скучно одной. Она наконец читала, сколько хотела, путешествовала, куда хотела, ела, что хотела и когда хотела. Высыпалась. Иногда забирала к себе на несколько дней внуков, иногда гостила у сына, и ее это радовало. Без интимной жизни с мужчиной обходилась легко, и нет, не из-за возраста, просто эта тема никогда не была в ее жизни главной. Это муж страдал, когда его сексуальная сила начала угасать, а она, нет, не страдала, она любила его любым и уделяла его телу внимания ничуть не меньше, чем тогда, когда он был страстен и темпераментен. Она его любила, он хотел ее рук, объятий, губ, ее всю, и ей было приятно быть с ним вне зависимости от того, насколько крепка была его плоть. Но для нее самой главным был он сам, а секс был лишь частью отношений с ним, таким многогранным.        Она признавала сама, что жизнь ее не просто продолжалась, на самом деле она была активной и насыщенной.       В конце концов, Северус ушел не внезапно, она успела смириться с его уходом, успела попрощаться с ним.       В последние месяцы и недели они сказали друг все, что хотели сказать.       Умер он, держа ее за руку. Просто уснул, как обычно, только с чуть большей дозой обезболивающего, и не проснулся.       Умер с улыбкой на лице.       Но радость померкла. Все было бесцветно и безвкусно.        Ни путешествия, ни еда, ни книги, ни работа, ни даже дети и внуки почти ничего для нее не значили.

...

      Поминки на годовщину его смерти она устраивать не стала. Съездили с сыном, невесткой и внуками в Хогвартс, на его могилу, сын сходил в кабинет директора поговорить с портретом отца, но тот спал. Директор Лонгботтом сказал, что профессор Снейп ни разу не просыпался, так и сидел весь год в своем кресле на портрете спящим. И, странное дело, портрет уже начал темнеть, как будто ему не год, а как минимум пара столетий.       Сын с семьей отправился домой, а она осталась посидеть у камня с его именем.       Не разговаривала с мужем, нет. И не видела его перед мысленным взором. Думала о том, что прожила хорошую жизнь, что цветы на могиле Северуса выросли красивые, нежные. И что ему теперь уже не больно.        Ему теперь уже все равно.       И ей тоже.       Но надо как-то встать и пойти домой. Невилл сказал, что откроет для нее свой камин и ворота Хогвартса.       Но не вставалось.       И она понимала, что не против и сама сейчас здесь уснуть, чтобы больше не проснуться.       — Грейнджер, ты что, остаться тут собралась? Рановато собралась на кладбище!       Подняла глаза.        Малфой к старости стал очень похож на мать. Про таких, как он, говорят «красиво стареет». Хорошая осанка, ухоженные волосы, убранные в хвост, достоинство во взгляде. Когда-то они много взаимодействовали, Драко Малфой со своими семейными бизнесами первый поддержал социальные реформы, проводимые Гермионой Грейнджер-Снейп, и, надо сказать, неплохо поимел на частно-государственном партнерстве.       После войны он публично покаялся, много вложил средств в помощь тем, чьи дома были разрушены Пожирателями смерти, назначил стипендии детям, осиротевшим в войне, чтобы они могли получить магическое образование после окончания Хогвартса. Не все верили в его искренность, но никто не был готов отказаться от его денег. А поскольку его поведение было безупречным, те, кто помоложе, уже и не знали о связи Драко Малфоя с той войной.       Когда-то он был женат на девушке из Европы. Но она, дождавшись, когда их дети вырастут, вернулась в свою страну, так и не прижившись на острове. Пару лет назад она погибла во время магического эксперимента.       — А ты что здесь делаешь, Малфой?       — Пришел вспомнить своего декана. Думал, подойду к могиле, когда вы уйдете, чтоб не мешать. А смотрю, ты, похоже, собралась вслед за мужем. Помощь нужна?       — Чем ты мне поможешь?       — Во-первых, могу тебя отсюда увести! Во-вторых, могу пригласить поужинать! В-третьих, могу развлечь разговорами!       — Первый и второй пункт устраивает!       — В ресторан или ко мне домой?       — Если не в замок, то можно и к тебе!       — Нет, я давно переехал в вдовий коттедж. В замке сын живет.       — Вдовий коттедж — это тот, в котором жила твоя мать?       — Он самый.       — Неплохой коттедж! Вдвое больше нашего весьма немаленького дома!       — Втрое… Но в вашем доме, надо сказать, уютнее и веселее. У меня слишком пафосно, жизни не хватает.       — Сейчас у нас уже не уютно и не особо весело… Может, мы просто стареем, Драко?       — Не хотелось бы, Гермиона!       Он подал ей руку, и она тяжело на нее оперлась.       После рождения детей она раздалась вширь и в прежние форма не вернулась. Стала грузной. Но ровная спина и поднятая голова делали ее статной. Когда-то, смеясь, она говорила, что, набрав вес, стала более весомой и заметной, к ней перестали относиться как к девочке и стали воспринимать всерьез, хороший эффект!       Муж, казалось, даже не заметил изменений в ней. Он любил ее всегда — и молодой и худенькой, и оплывшей во время беременностей, и когда она вошла «в тело», и с налитой молоком грудью, увеличившейся во время лактации на пару размеров, и когда грудь опала и перестала стоять. Когда она пыталась об этом говорить, он отвечал ей неизменное: «Ну это же все равно ты!»       Когда он начал стареть и болеть, она поняла его. Да, каким бы ни стало его тело, это был все равно он.        И вот сейчас, уже немолодой, с тяжестью на душе, она ощутила и тяжесть своего тела... Малфой же, казалось, просто не заметил, как непросто ей было подняться.

...

      Она не хотела «на люди», и они с Малфоем ужинали вдвоем в его оранжерее.       Он оказался прав. Дом пафосный и как будто нежилой.       Поев, она взяла бокал с легким белым вином и молча пошла бродить по дому. Здесь многое изменилось с тех пор, как она бывала у Нарциссы Малфой, переселившийся из замка в коттедж, когда Драко женился и привез в замок жену.        — Драко, а окна открываются? Здесь не хватает воздуха и света. Ветра не хватает и тепла.        — Представления не имею. Давай посмотрим?       Оказалось, окна открываются.       — И правда, так лучше! — удивился Малфой.       Гермиона улыбнулась.       — Может, придешь в выходные, Грейнджер, посмотришь, что еще можно сделать, чтоб тут стало живее?       — Почему нет?       Она пришла. Ходила по дому. Что-то трогала. Про что-то спрашивала. Где-то открывала окна. Где-то зажигала свечи или наколдовывала фонарики под потолком. Где-то трансфигурировала портьеры.        Дом оживал. А она стала проводить здесь все больше и больше времени.        В начале декабря Малфой предложил ей встретить Рождество вдвоем у него. Но она в Сочельник была приглашена к сыну.        Но трансгрессировала к нему в Рождество утром и принесла еловую веточку, подарок (рубиновые запонки, о которых он мечтал, но стеснялся покупать себе их, слишком яркие) и глинтвейн, сваренный ее невесткой, талантливой зельеваркой.       Он подарил ей антикварную книгу по чарам, которую она, как он знал, давно разыскивала. И первый раз обнял ее при встрече.       Через год она переехала к нему. Свой дом оставила единственной внучке. Внуки, сказала, сами заработают, а девочкам в этом мире сложнее, поэтому если она может облегчить старт девочке, которая через полгода заканчивает Хогвартс, она это сделает. Дочь пожала на это плечами: «Твое дело, мам, только пусть моя пристройка все же останется за мной!». Сын поворчал, но невестка неожиданно поддержала Гермиону, и вопрос был решен. Сын не мог перечить жене.       Гермиона заняла в коттедже Малфоя отдельное крыло, изменив в нем все под себя. Малфой не возражал, только настоял на том, что ремонт оплатит он.        Летом они поженились. Просто потому что так было проще. Без брака они не могли ни подписывать документы друг друга, ни представлять интересы друг друга, ни пользоваться сейфами друг друга в Гринготтсе.       Правда, она отказалась менять фамилию, так и осталась Грейнджер-Снейп. Это было камнем преткновения. Но Драко пришлось уступить, раз он хотел быть с ней.       Старели рядом, как близкие друзья. Занимались вместе социальными проектами, к которым она вернулась, и той частью его семейных бизнесов, что осталась на нем, а не отошла его сыну. Много разговаривали. Читали рядом. Любили долгие ужины в галерее. Гуляли по саду, когда здоровье уже не позволяло путешествовать. Держались за руки. Обнимали друг друга. На ночь расходились каждый по своим комнатам.       Он с возрастом похудел, стал к закату жизни ссохшимся, но оставался таким же стройным. Перестал носить только черное, темно-серое и белое, в его одежде появилось золотое и винное.       И она старалась сохранять спину ровной, стала одеваться в просторные одежды, немного стесняясь обвисшей кожи.       — Когда ты заинтересовался мной, Драко? — спросила она однажды.       — Когда ты ходила по моему дому и уверенно, даже безапелляционно, меняла в нем то одно, то другое. Я тогда подумал, что ты — сама жизнь. Да, сама жизнь, несмотря на то что была готова тогда уйти вслед за Снейпом. А ты?       — В Рождество. Поняла, что у детей своя жизнь и они не нуждаются во мне, и что они не могут мне быть теми, кто мне нужен. А ты можешь.        Помолчали. Он гладил ее руку, прослеживая пальцем морщинки на ней.       — Почему ты не носишь кольца, Гермиона?        — Не знаю.       — Тебе подошли бы тяжелые перстни с самоцветами.       — Если хочешь, надену. Но все мои кольца мне дарил Северус. Я отдала их дочери.       — Если ты не против, я принесу семейные драгоценности, примеришь? Ты же теперь Малфой-Блэк, хоть и не взяла мою фамилию, так что драгоценности тоже твои.       И она стала носить кольца. Ей было неважно, а ему нравилось. Он наклонялся к ней, когда они сидели рядом в креслах, и целовал ее украшенные кольцами старческие пальцы. И ей хотелось улыбаться.       Она не считала ни изменой, ни предательством, что в такие моменты иногда вспоминала, как Северус целовал ее руки. Выйдя замуж, она не забыла Северуса Снейпа и не изменила его памяти. Просто он умер, а она осталась жить.        — Может быть, ты все же согласишься на общую спальню, Гермиона? — спросил однажды он.       — Зачем, Драко?       — Не хочу терять время, нам его совсем немного осталось.       И она заплакала.       Заплакала впервые после смерти первого мужа. Тогда она, готовая к его уходу, не плакала, не рыдала. Была деловита, готовя похороны, а на самих похоронах застыла. Отошла только через несколько дней, в которые дочь и невестка не оставляли ее одну ни на минуту.       Сползла с кресла на пол. Рыдая, подползла к мужу нынешнему, обняла его ноги и негромко выла, уткнувшись в его колени.        Он гладил ее по волосам своими костлявыми пальцами и не знал, что сказать.        Когда она начала успокаиваться, с трудом сел рядом с ней на пол, обнял ее и долго целовал ее мокрое лицо.       Ночью пришел к ней, в ее спальню.       Но спать вместе они не смогли. Мешали друг другу. Ворочались. Стеснялись.       Он боялся, что после этой неудачной попытки сближения она закроется. Но она за завтраком шутила по этому поводу, хороши муж и жена, ни разу не спали вместе!       Он улыбался.       Но считал, что у него прекрасная старость. Рядом с любимым понимающим человеком. Неспешная. Достойная.        И он невольно думал о том, не будь Темного лорда, стал бы он тем, кем стал? Переосмыслил бы ценности, в которых его растили? Смог бы стать настолько близок с Гермионой Грейнджер? Стать счастливым? По-настоящему счастливым? Спокойным радостным счастьем?

...

      Когда он стал совсем немощным, он настоял на том, чтобы объединить свое личное состояние и ее сбережения и разделить объединенные средства поровну между всеми детьми и внуками — его и ее. Его сын скривился на это решение, но возражать не смел. Да и понимал, что связи и знания Гермионы Грейнджер-Снейп много что дали их семейному бизнесу.        — Гермиона, с кем ты хочешь быть после смерти — со мной или со Снейпом? — спросил Малфой за несколько дней до ухода, в теплый сентябрьский вечер, когда они гуляли по их прекрасному саду, который Гермиона тоже переделала под свой вкус.       — Я не верю в загробную жизнь, Драко, — ответила она спокойно. — Когда мое тело умрет, мозговая деятельность остановится, моя личность исчезнет, а у души нет памяти, так что моя энергия развеется в пространстве.       — Странная ты, Грейнджер, словно не волшебница…       — Я волшебница. Просто материалистка. Ну и, знаешь, каждому дается по вере его. Я знаю, что уйду насовсем, Драко. Я так хочу. Кстати, ты знаешь, что портрет Северуса в Хогвартсе в директорском кабинете потускнел и потемнел, и Северуса на нем почти не видно? Он так ни разу и не проснулся. Он тоже хотел уйти насовсем.       — Жаль, я бы хотел быть с тобой и после смерти!       — Прости, что не могу тебе это дать, Драко! Я люблю тебя, ты подарил мне вторую жизнь. Хорошую, безмятежную жизнь. Но смерть разлучит нас.       Она умерла во сне через несколько часов после того, как к ней в спальню зашел его сын и сказал, что Драко больше нет. Она улыбнулась, протянула худую руку с перстнями к тумбочке, взяла фиал и выпила давно уже приготовленное зелье. Это не был яд. Просто снотворное. Но она знала, что не проснется после него.       Засыпая, она не видела во сне ни Северуса Снейпа, ни Драко Малфоя.       В нем по берегу океана, их австралийского берега, шли мама и папа. Молодые, такие, на каких она направила свою волшебную палочку и произнесла «обливиэйт».       Она улыбнулась, положила на песок свою волшебную палочку, ту самую, и пошла к ним.       Наконец-то они вспомнили ее…