Чешуя

      — И всё? — почти вскрикнула Джен, когда мутная история с затянувшейся командировкой наконец закончилась, и Диксон задумчиво замолчал, уставившись куда-то в пол, затянутый пылью. — И что… полиция передала власть кучке вот этих вот психов? Не поверю, что нельзя было вызвать на них какое-нибудь подкрепление, написать в газету или ещё куда-то.       — Может, и можно было, но сейчас в любом случае уже слишком поздно.       — Знаете что? Трус вы просто, вот и всё. Таким нельзя в полиции работать.       — Да. Да. Как будто я не знаю. Какой город, такая и полиция. Думаете, что город не догадывается о том, кто они и чем занимаются? Возможно, они не знают о тех монстрах, с которыми психи борются, но о существовании их клуба по интересам знают. Просто никто ничего с этим не делает. Люди же из-за диких животных пропадают, они никому не вредят, как кажется, бегают себе по лесу, развлекаются здесь, в глуши, как могут. Вот на них только косятся, вот и все. Если бы они открытый произвол на улицах творили, может, кто-нибудь людей объединил, огласку придали. А так глухарь, никому они пока что не мешают.       — Кроме нас.       — Так вы на рожон лезете. Вот ты, зачем из озера из этого вылезла? Зазеваешься, они тебя на лоскуты пустят.       Сэнди побледнела и дернулась, порываясь оскалиться и отскочить назад, поняв, что её нечеловеческое происхождение было замечено. Видимо, мистер Диксон умел видеть через одежду и ткань на шее не спасла. Джен чуть остыла и с не менее удивлённым лицом уставилась на свою спутницу, будто спрашивая, когда та успела спалиться и выдать себя.       — Откуда вы…?       — Очевидно же всё. Отчего ещё тебе бояться этих психов, если не из-за неё? Они на обычных людей, даже ходящих по глупости в лес, стараются не трогать, а такие как вы их нервируют. Они же считают своим долгом охранять город от тех, кто в озере живет, а такие как ты их сюда тащат, прямо к ним. Естественно, они на вас зуб точат. Они монстров недолюбливают и когда те в озере сидят, что уж говорить об их малейшем приближении к городу. Сидите по своим домам и не отсвечивайте, они вас трогать не будут. Понаблюдают ещё пару дней, может быть, а дальше смысла уже не будет. Хорошее занятие на лето нашли. Как вообще так получилось, чем вы вдвоём занимаетесь? Ты — человек, ты… э-э-э, ну, не человек, очевидно. Это у подростков новые развлечения такие?       Джен хотела было ответить, что не его это дело, знать, чем они занимаются, но на ум невовремя пришел ответ в виде спонтанных воспоминаний сегодняшней ночи, и она только неловко промолчала, наверняка покраснев. Всё-таки не его это дело. Тем более пока они сами не до конца разобрались, чем конкретно они занимаются.       — Вещами человеческими занимаемся, — решив взять на себя закрытие неловкой паузы, встряла Сэнди. Надо же было показать этому человеку, что она не настолько рыба, чтобы всё время сидеть и молчать. — Этим, как его называют… а, се…       — Кхм, ничем. Ничем противозаконным. — Джен как нельзя вовремя перебила этот спич позора и прикрыла чужой рот рукой, научившись предугадывать моменты, в которые её подруга начинала нести очень постыдный бред, позоря обеих. — И не хотим этого прекращать. Мы и не должны, если каких-то фриков это бесит. Так, между прочим, закон работает. Я смотрю, чтобы вот она никого не ела, мы никому не мешаем, нас вроде как должны защищать от этих вот, которые на нас кидаются без причин почти.       — Ну вот не защищают. Такой город, в котором вы вынуждены жить. Ты, по крайней мере, тебя-то никто не заставляет. Если вам так дорога ваша неприкосновенность, перестаньте друг с другом якшаться и сидите молча, не бесите их, и всё у вас будет нормально. Это единственный выход. Можете, конечно, пойти на них в атаку, может, хоть тогда какая-нибудь огласка появится. Но надо ли оно вам?       — Знаете, всё-таки вы…       — Хреновый коп? Давно уже знаю, не пытайся меня этим задеть. И всегда таким был. Худо-бедно живем вроде, моя помощь никому и не понадобиться, если люди будут вести себя умно и не лезть на рожон. Всё, валите уже. Мало ли эти психи из-за вас снова ко мне притащатся. Не надо нам такого счастья.       Продолжать что-то доказывать и взывать к благородству было бесполезно, всё равно в конце любого довода всегда ждал один и тот же ответ. Недовольно вздохнув и снова ощутив из-за этого тяжесть витающей в воздух пыли, Джен поднялась с дивана, заодно прихватив такую же зазевавшуюся Сэнди. После этого приятного разговора прощаться очень не хотелось, да и казалось, что из дома подобного представителя рода человеческого можно уйти по-английски. В конце концов, тот сам кинул только противное «че надо», увидев на пороге гостей, пусть даже и не прошеных.       Никогда ещё не было так приятно вдохнуть свежего воздуха, нарочито громко хлопнув дверью.       — И чего мы добились? — тоном «а я же говорила» хмыкнула Сэнди, усевшись на бордюр рядом со снова впавшей в раздумья Джен.       — Ничего. Ну, хотя-бы понятно, почему никто не хочет делать с сектантами хоть что-то. Всем и так нормально живется. Класс.       — Почему этот… как его там просто с самого начала просто не уехал? Почему он до сих пор тут сидит, если так боится, что даже из дома почти не выходит?       — Да они его запугали просто, вот он и боится шаг в сторону сделать. Мало ли они его ещё прирежут за то, что знает много. Даже если и не прирежут, он слишком ссыкло для того, чтобы от них сбежать. Они его ещё тогда напугали, он не хочет, чтобы пугали повторно, вот и сидит, не дёргаясь. Пошли отсюда, хоть что-то полезное за этот день сделаем.       22. 07. 1996       7:28 p.m.       Не стал бы я, как обычно, писать сюда о том, что люди пропадают. Это можно уже не фиксировать, хоть в последнее время пропавших стало меньше. Не из-за нашей деятельности, конечно. Весь июль идут жуткие дожди, незачем людям ходить на озеро. Сейчас расслабятся, подумают, что страшное время прошло, с новой силой туда потащатся.       Не уверен в этом, но заметил недавно, что Дэборе попытались оказать сопротивление. Несколько прихожан местной церкви недавно пришло к порогу нашего проклятого дома с лекциями о том, что её агрессивное «язычество» неприемлемо здесь. Закончилось всё плохо только из-за того, что с Дэборой уже невозможно по-другому разговаривать, кроме как с помощью крика. Всем было бы проще, если бы она просто продолжала своими странностями заниматься дома, так она, чтобы позлить праведников начала приходить со своими проповедями прямо к церкви. Видимо дьяволу нашего дома уже не хватает, позарился очернить единственную в округе церковь.       Может, это и к лучшему, может, настоящие праведники наконец обольют её освященной водой или погонят из города, чтобы не терпеть такого произвола больше. В чужой монастырь со своим уставом не приходят. Может, хоть сейчас они ей это докажут.              13. 08. 1996       1:38 a.m.       Каюсь, не думал, что на моей душе лежит печать проклятия ещё больше той, что я себе представлял. В наше жестокое время даже церковь падает под ногами дьявола, спрятанного, казалось, в самом крохотном и темном месте на земле. В душе женщины, обитающей со мной в одном доме. Из-за неё город лишился своей последней отдушины, последней надежды на спасение от оккупировавшей нас тьмы. Я думал, она побесит прихожан и успокоится, внутрь её не пускают, да и близко к её воротам в последнее время тоже. Сегодня была вечерняя служба, никто и не следил особо за тем, что снаружи происходит. Не знаю точно, как это всё произошло, моя грешная душа не интересовалась этим в тот момент. В этом моя вина, как и всех тех, кто живет здесь так же. Они подожгли её, даже не выгнав оттуда людей сначала. Не знаю, какой у них был мотив, что они хотели этим добиться, но вроде как никто не пострадал. Слава Богу, двери большие, выбежать успели.       До сих пор слышно, даже видно, как воду таскают, тушить пытаются. Всю ночь в городе светло, почти как днем, и будет до утра, пока последнее пристанище света не догорит и не сгинет с лица этого проклятого места. Не знаю, сбудется ли моя мечта, вызовет ли это хоть какой-то общественный резонанс, приедет ли хоть кто-то уполномоченный, чтобы сделать что-то с ней и с её шайкой. Хотя чего, собственно, я жду. На дворе конец двадцатого века, церкви становятся местом запустения, скоро туда вообще прекратят ходить. Никто не придаст этому случаю больше внимания, чем обычной пропаже человека. Я уже устал надеяться на лучшее, тем более, когда раз за разом ничего так и не происходит.       Когда-нибудь я дождусь того дня, когда на эту женщину найдётся управа и её увезут, неважно куда, главное, чтобы под наблюдение. Как она того заслуживает. Как и я заслуживаю, я уже и не против.       9. 09. 1996       6:11 p.m.       Как я и думал. Люди повозмущались, какое-то время даже пытались к нам в двери долбиться, требовать правосудия, потом их стало меньше, меньше и меньше, пока все об этом не забыли. Молиться за возмездие нашему дому они могут и дома, судя по всему. Церковь стала похожа на страшный призрак какого-то белого и бесформенного здания, без крыши, с выбитыми окнами. Дэбора туда зачем-то ходит постоянно. Видимо, чтобы порадоваться плодам своих преступных деяний и посмотреть на место крушения всего светлого и божественного. Кощунство. Кощунственно вот так издеваться, ещё и над тем, что сам уничтожил. Хотя, для неё, наверное, это даже не слишком. Теперь Господь на нашу проклятую землю точно не вернётся, таких людей, как мы, и их поступки прощать уже нельзя.       Не знаю, что со всем этим будет дальше. Может, Дэбора её облюбует, тогда ей покоя и после смерти не будет, может, в лучшем случае, она останется стоять в стороне от всего. Так и мы спокойно сгниём в своём болоте, ничего от нас не останется, и земля в этом месте отдохнёт от наших грешных ног. Только те твари в озере останутся. Опасно тогда. Дэбора и после смерти из могилы вылезет и придет к ним, чтобы прикончить всех до одного. Дьявол просто так не сдаётся и не уходит, пока не сделает своё гадкое дело на земле. Может, и правда стоит поубивать их всех к чертовой матери, чтобы такого не случилось. Мы заслужили, они заслужили. Даже судного дня мы не достойны. Такого, чтобы всех за один раз смело и ничего не осталось. Придется работать самим.                      Всего какой-то месяц назад Джен пыталась побороть свою неприязнь к матери-земле и перестать обращать внимание на то, как неприятно втыкается в кожу трава и что-то ещё, чего в лесу предостаточно. Сейчас с этим помогала второпях брошенная на землю рубашка, но, кажется, даже если бы она и забыла её прихватить с собой сегодня, ничего отвлекающего и раздражающего бы не заметила. Сейчас основной фокус внимания всё-таки был направлен на другое. Вообще сложно сфокусироваться на чем-то одном, когда весь свет, звуки, шипящие и бурлящие внутри чувства смешиваются в один гремящий ком, из-за которого в ушах звенело, а перед глазами белело. Когда чужие стоны становятся совсем бесстыдными и уже даже перестают этим смущать, а ворох чужих взъерошенных волос не дает редким лучам солнца лезть в лицо и заставлять жмуриться ещё сильнее.       Блуждания по бесконечному лесу грозили затянуться ещё на час, Сэнди совсем заскучала и уже перестала надеяться на получение хотя-бы одного ответа на многочисленные вопросы про этот загадочный секс. Джен просила не упоминать его ни при каких людях, поэтому она терпеливо зашла за ней поглубже в чащу, чтобы там настойчиво повалить на землю под ближайшее дерево. Вернее, Джен сама повалилась, решив не мучаться с этим в вертикальном положении. Сэнди, казалось, было вообще всё равно как, где, в какой позе и в каком месте, а объяснять ей все тонкости девушка бы точно не решилась, поэтому самостоятельно постелила где-то внизу несчастную рубашку и усадила нетерпеливо ёрзающую подругу куда-то на бёдра, поняв, что самостоятельно она что-то нормальное с их телами вряд ли сотворит.       Возражать сил уже не было, да и зачем это, собственно, нужно было? Сначала, конечно, секс где-то в лесу, прямо на земле казался дикостью, но вокруг никого не было, а моральные принципы за это время и так неплохо пошатнулись. Почему бы и нет? Оказалось, что так даже лучше, чем дома, где Сэнди то и дело начинала задыхаться, а где-то за дверью разгуливала младшая сестра, которой это видеть было явно рано. Здесь можно было бы бояться сектантов, но через пару минут единственным, чего Джен по-настоящему страшилась, стало прекращение этого разврата, не важно даже из-за кого.       Через крону растущей позади сосны пробивались редкие солнечные лучи и прозрачной короной венчали чужую пушистую голову, то в экстазе откидывающуюся назад, то пригибающуюся к самой земле в попытке отдышаться и вдохнуть в иссушенное вздохами горло больше воздуха. Под метавшимися из стороны в сторону локонами подрагивали острые плечи, в дневном свете казавшиеся сплошными костями, обтянутыми полупрозрачной кожей. Какое-то время Джен стеснялась своих, не таких изящных, но Сэнди рьяно стянула с неё остатки одежды, не проронив ни одного смешка и не оставив ни одного недовольного или смеющегося взгляда. В её глазах что-то помимо животной похоти и наслаждения этим вообще сложно было найти.       Со стороны это скорее всего выглядело очень неловко и несколько забавно, но Джен всё-таки изо всех сил продолжала надеяться на то, что на за ними втихаря никто не следит. Орудовать рукой, как в первый раз, было как-то неудобно, да и хотелось чего-то большего, чем неловкого наблюдения за своими односторонними действиями. Сэнди и сама как-то быстро сообразила, что и как нужно делать, чтобы почувствовать то же, что вчера, и сейчас, наловчившись, тёрлась чувствительным клитором о чужой, изгибаясь в пояснице почти до хруста. Каким-то волшебным образом она умудрялась удерживать себя на таких тонких, с виду слабых руках и не ломать собственные кости (если они у неё вообще были) от таких змеиных движений. Она только иногда приникала щекой, равномерно покрасневшей и горевшей огнём, к чужому обнаженному плечу, чтобы дыханием обжечь на нём кожу ещё сильнее.       Дрожащие ладони так правильно и удобно лежали на напряженных худощавых ягодицах, то и дело непроизвольно сжимаясь и надавливая, усиливая давление и делая движения резче. Тонкая и совершенно безволосая кожа (что до сих пор казалось очень странным и в каком-то смысле даже каким-то инопланетным) бархатом касалась грубых подушечек пальцев, вновь и вновь поражая своей мягкостью. Может, это пальцы гуляли по ней, а не наоборот, но в переплетении конечностей, иногда пальцев и иногда сталкивающихся друг с другом языков уже сложно было что-либо понять.       — Ай, подожди… — прохрипела Джен, пытаясь отползти назад, чтобы не совсем не съехать обнаженным задом с рубашки на землю. Сэнди замедляться не хотела ни на секунду, да и была чрезвычайно увлечена процессом, из-за чего этого не особо получилось, девушка только распласталась сильнее, одними лопатками уперевшись в ствол сосны, наблюдавшей за ними с высоты своего роста. Она вообще перестала распускать и без того слишком длинный язык и занимала рот только стонами с момента, когда с неё слетала эта неудобная человеческая одежда.       — Чёрт, чтоб тебя… — задушено прохрипела Джен, кончая, так же безумно выгнувшись в спине, до синяков вжав пальцы в чужие ягодицы и уткнувшись затылком в дерево, прикрывая веками закатившиеся глаза. После перекрутившей её волны удовольствия продолжать участвовать в процессе стало физически невозможно, и Сэнди ещё минуты две самостоятельно трахала себя чужим безжизненным телом, кажется, даже не заметив, что что-то изменилось.       — Что это меня сразу? — наконец успокоившись и улёгшись на чужую тяжело вздымающуюся грудь, всё ещё несколько стыдливо прикрытую задравшейся футболкой, пробормотала она. Ей не ответили, только наградили усталым многозначительным взглядом.       Молчать дальше уже не хотелось, и она притянула выдохшуюся подругу к себе за подбородок, крадя с искусанных губ очередной поцелуй. Та наконец начала подавать признаки жизни и, снова разместив одну из рук на ягодице, покрывшейся пятнами разных оттенков красного, отползла чуть назад, чтобы сесть нормально и размять затёкшую шею. Видимо поддавшись какому-то порыву, снова мимолётно увидев в силуэте, тонущем в свете солнца, что-то божественное, она мягко прошлась губами от остро выраженной нижней челюсти до изгиба плеча, не особо старательно оставляя там пару отметин. Те, что не удивительно, сразу налились кровью и превратились в ярко-алые синяки.       Сэнди окинула это безобразие крайне озадаченным взглядом, комично выгнув одну бровь. Задавать вопросов о нужности этого она уже по привычке не стала и, подумав пару секунд, нагнулась обратно к плечу, в которое отчаянно стонала пару минут назад.       — Ай! Блять, да за что?! — разлетелось крайне возмущенным криком, наверное, по всему лесу.       Сэнди в испуге отскочила чуть ли не на метр, ошарашенно уставившись на скорчившуюся от боли Джен. Та с силой сжимала плечо через футболку, перекатываясь с одного бока на другой в попытке хоть как-то отвлечься от невыносимого ощущения зубов, впившихся в кожу, казалось, до самой кости. Из-под ладони по ткани медленно расплывалось красное пятно.       — Ну ты же так сделала, я вот и подумала… — всё так же перепугано затараторила Сэнди, судорожно размахивая руками в поисках чего-нибудь, что люди использовали в подобных случаях.       — Я не пыталась откусить от тебя кусок! Блять, я сейчас сдохну… укусила бы повыше, пришлось бы сразу доедать. Чтоб остыть не успела.       Не менее испуганным взглядом она осмелилась оглядеть собственную руку, перепачканную кровью, которая, кажется, и не думала останавливаться. Очень хотелось верить, что эти невыносимые ощущения её не обманывали, и чужие зубы не задели какую-нибудь сонную артерию, из-за которой и произошла протечка.       — Ну на, приложи куда-нибудь, не знаю… не умирай! — Сэнди нашла на земле рядом только свою повязку, сорванную с шеи и отброшенную в сторону в порыве страсти, которую теперь и предлагала приложить. Наверное, и от подорожника было бы сейчас больше пользы, но у земли поблизости можно было позаимствовать только мягкий мох и траву, поэтому пришлось довольствоваться и этим.       — Если я всё-таки умру, ты меня тащишь куда-нибудь на озеро и где-нибудь там прячешь, чтобы мать не узнала, как тупо я тут подохла. Надеюсь, ты меня не заразила, и мы не встретимся где-нибудь там через несколько лет.       — Даже люди не настолько примитивные, чтобы от такого умирать, я же н-не в шею… я всю жизнь их ем, никто после такого не умирал! — всё-таки не справляясь с дрожью в голосе, бормотала Сэнди, помогая прижимать тонкую ткань к месту укуса, неосознанно только усиливая чужие мучения.       В напряженно-неловком молчании они просидели ещё минут десять, одинаково боясь смотреть друг на друга и на место, к которому прижимали ткань. Только когда незащищённые одеждой ноги начали атаковать муравьи Джен осторожно пошевелилась, проверяя, не успела ли она незаметно для себя умереть. Голова, конечно, тяжелела и кружилась, а конечности леденели и плохо слушались, но в целом она оставалась в живых. Вроде бы.       — Не делай так больше, — едва слышно просипела она, выводя молчаливо сидящую рядом подругу из транса. Та, нехарактерно для себя, кивнула, не обронив ни слова, и только руку на чужом плече сжав сильнее.       Позже вечером Джен окончательно пришла в себя, снова сидя дома на своей кровати и в очередной раз разглядывая чешую, тянущуюся от пальцев на руках уже до самого плеча, а может даже дальше. Антрацитовая чернота больше так не пугала, но почему-то только при виде неё девушка наконец отвлеклась от мыслей о саднящей шее, на которой огнём горел глубокий отпечаток ряда острых зубов. Хотя, судя по наблюдениям, шрам на шее заметят быстрее, чем эту фантомную чешую. Наверное, нет в этом никакой закономерности, эта хрень появляется то здесь, то дома, то по дороге от озера к дому, ей вообще всё равно на место. Может, дело было в эмоциях или чем-то ещё где-то глубоко в голове. Это отследить никак не получалось.       — Наконец-то хоть поедим нормально, — раздалось довольное урчание со стороны коридора. Сэнди, быстро забыв о своей сегодняшней оплошности, если вообще могла этот казус таковым считать, вынюхивала готовящееся на огне мясо, мучая острый нос, покрасневший от интенсивной работы. Может, если бы не сегодняшний вечер барбекю, она бы и постыдилась, осталась наконец на ночь у себя, но наглость и голод, естественно не позволили.       — Только там ещё какие-то люди ходят, — бросив поливать подоконник слюной и вернувшись к задумчивой подруге, пробормотала она.       — Да, говорили, что какие-то гости у нас сегодня. Тина там себе каких-то друзей понаходила, видимо они сегодня и пришли. Придётся кое-кому свои зубищи при себе держать.       — А мы не можем как-нибудь еду взять и сюда прийти?       — Ага, позволят они тебе в комнате есть. Не семья мы что ли, чтобы так делать? Я когда-то пыталась, отпустят к себе они разве что без еды. Так что придётся есть неудобными зубами.       — Как только вы вообще с ними живете, блин…       — Как-то вот живем. Приходится не есть людей. Посмотри, у меня рука после тебя ещё не отвалилась?       Сэнди лениво села рядом и оттянув на себя ворот чужого свитера с высоким горлом, чтобы ещё раз оглядеть следы своей сегодняшней неосторожности. Ну не уследила за собой на эмоциях, с кем не бывает? После всех махинаций по остановке упрямой крови весь запас тряпок, а уж тем более стерильных, истощился и прикрывать слегка опухшую шею приходилось разодранной на лоскуты футболкой.       — Нормально всё с тобой, я не ядовитая пока. Только шрам, наверное, останется.       — Да я в курсе. Как мне это потом объяснить предкам? Подумают, что меня здешние звери, жрущие людей пачками, покусали, поведут меня ещё на бешенство проверять.       — Да поздно будет уже.       — Тем более. Сдадут в лабораторию какую-нибудь и всё. Пиздец. Зачем это надо было, а? Ты вроде бы обещала меня не сжирать.       — Да если бы я тебя сожрать пыталась, от тебя бы столько вкусного не осталось.       — А что это тогда было? — снова норовя расчесать и без того измученную шею, заворчала Джен, кутаясь в мягкую шерсть, в которой сегодня почему-то не было жарко.       — Не знаю я. — отчего-то нехарактерно для себя покраснев, забормотала Сэнди, отсаживаясь подальше. — Забылась.       — Забылась. Стоит мне теперь забыться, меня в питомник отвезут.       Откуда-то с улицы послышались завывания на ужин, но на втором этаже задумчиво сидели уже обе, одинаково не спеша вылазить из собственных мыслей наружу. Джен снова зачарованно таращилась на руку, Сэнди, кажется, наконец по-другому посмотрела на содеянное, хотя утверждать такое в любое время и при любых обстоятельствах было опасно.       — Теперь обе с шеями перемотанными ходить будем. Организуем собственную секту перемотанных и будем стенка на стенку с Ариман пиздиться.       Сэнди криво заулыбалась, то ли из-за такой же кривой попытки исправить ситуацию, то ли из-за не особо приятной перспективы драки с сектантами. Смешного в их одинаковом положении сейчас явно ничего не было. Остатки всего смешного вообще пропали после того, как выяснилось, что монстры в озере подозрительно похожи на пропавших людей. Вдруг Джен правильно думает? Вдруг после сегодняшнего озеро подкинет им злую шутейку и придётся в лесу жить уже им обеим? Неизвестно же, как это всё работает.       — Вы долго тут сидеть собрались? — в комнату явно нехотя заглянула Тина, которую оторвали от друзей и еды и послали звать не особо расторопных со второго этажа. — Пошлите, а то не оставят вам ничего.       — Это уже серьёзная угроза, пошли.       Стоило только забыть об этой подлой чешуе, как она, кажется, сразу же и исчезла. По крайней мере перед родителями из-за неё руки за спиной прятать не приходилось. Пускай её определённо никто, кроме самой Джен, не видел, неизменно сидящий внутри страх не позволял успокаиваться.       Снова утянутая куда-то глубоко в раздумья, Джен очнулась и вернулась в этот мир, когда всё мысли были обдуманы и передуманы, а стейк на тарелке остыл и теперь казался непригодным для еды. Наверное, родители неоднократно намекали на то, что надо бы приступать к еде, но она, конечно, не услышала. Как не услышала и всех застольных разговоров между непривычно большим количеством людей вокруг. Те, видимо побоявшись быстро доесть и заскучать, притащили с собой старую гитару, на которой мистер Уилсон сейчас наигрывал какой-то кантри мотив, иногда противно звеня старыми струнами.       Наверное, в следующий момент Джен бы опять упала куда-то вглубь омута тревожных мыслей, если бы откуда-то сбоку до её затуманенного сознания не долетела мелодия до боли привычного, но такого неузнаваемого сейчас голоса. Сидящая почти на другом краю стола Сэнди неловко напевала легкую переливистую мелодию, распеваясь с непривычки. Смущенно опущенный чуть ли не к самой груди подбородок очевидно мешал петь свободно, но той видимо никак не удавалось поднять глаза и встретить на себе взгляды семерых человеков, таращащихся с небывалым любопытством.       

Сердце ночью так бешено билось,

Утром солнце за ним не взошло, На порог ты внезапно явился, Будто вечности и не прошло.

      Джен ошарашенно вытащилась на внезапно запевшую подругу, чем наверняка вогнала бы её в краску и заставила неловко замолчать, если бы та всё-таки подняла глаза. Не дав глазам выпасть из орбит, девушка всё так же удивлённо проморгалась, замотав головой из стороны в сторону. Никто её реакции не разделял, у них-то повода для этого нет. У неё, если так подумать, этого повода тоже нет, но слышать обычно дерзящий и щетинящийся голос таким спокойным и переливистым сейчас казалось столь странным. Столь странным, что Джен даже не въехала в текст поначалу, позволив словам смешаться в клубок сплошного бормотания где-то в голове.

Тьма былая мне противна,

Но губителен для меня свет, Без него и дорога так длинна, Конца-края ей для меня нет.

      Что это за песня? Вроде что-то знакомое, а как попытаешься вспомнить, где её уже доводилось слышать, схожесть пропадает и кажется, что только аккорды делают её смутно похожей на что-то. Откуда она взяла слова, откуда она вообще знает, как петь что-то, тем более на человеческом языке? Некоторые из её сородичей еле-еле могут два английских слова между собой связать, а она умудряется как-то петь и даже рифмовать. Кажется, даже со смыслом.

Не топи руки белые в омут,

Вытащишь их по локоть в крови, Ты вернись лучше засветла в омут И в окно ты за зря не гляди.

      Закидав себя новой порцией вопросов, Джен снова вытаращилась на чуть распрямившуюся Сэнди, будто пытаясь силой мысли обратить её взгляд на себя. Каким-то магическим образом у неё это даже получилось, и та на долю секунды подняла глаза, видимо надеясь наконец увидеть в какой-то особо задумчивой сегодня подруге заинтересованность. Наткнувшись на очень красноречивый взгляд, она тут же опустила голову обратно, подавившись звуком и пропустив сильную долю. В близком человеке хотелось видеть хоть каплю необходимого сейчас спокойствия, а тот сидит с таким лицом, будто это ему тут больше всех страшно выступать перед кучей страшных людей.

Волчьих ягод я цвет в твоём доме,

Мою руку ты впредь не бери. Не ищи ты меня в чистом поле, За подол чрез порог не тащи.

      Кое-как справившись с удивлением, Джен наконец убрала с лица эмоции и попыталась запихать их куда-то поглубже, чтобы не напугать ими ещё кого-нибудь, чье внимание на время отвлечется от её подруги. А вопросы надо будет оставить на потом, всегда можно будет завалить ими Сэнди, когда она закончит.

Дом принять меня твой не захочет,

Даже кот твой идёт стороной, Каждый день всё сильнее пьянея, Отравляю сильней разум твой.

      Вспомнив о том, как со своим человеком надо обращаться, чтобы тот не обнаглел, Сэнди снова подняла голову, с деланой храбростью глядя на уже менее потрясённую подругу. Та красноречиво подняла брови, без слов прося пояснить всё пропустившей ей, что происходит и как это вообще могло начаться. Тем же жестом ей ответили, что, во-первых, надо было слушать нормально, а во-вторых, хрен его знает. Как-то само собой, явно не по её инициативе. В какой-то момент, когда Сэнди наконец забыла про смущение, их мимический диалог зашел в тупик из-за оборвавшейся ментальной связи, и Джен так и осталась без нормальных ответов.

Далеко в кружевах моей юбки

Потерялась и скромность, и честь,

Пред тобой теперь лишь мои руки, Для меня вершат святую месть.

      В прочем, в какой-то момент на это стало всё равно. Петь у Сэнди получалось необычайно хорошо, что, наверное, больше всего сейчас и удивляло. Где ей было этому учиться, если, по её же словам, её «семья» безвылазно сидит под водой и не высовывается на воздух, где можно было научиться хоть чему-то, кроме глупого бульканья. После очередного звонкого мелизма Джен подметила, что опять неосознанно таращится, на этот раз не из-за удивления, а… просто так? Можно же было просто засмотреться на изгибы чужой шеи, снова скрытой единственно уцелевшей повязкой, на играющие на щеках желваки, на полуприкрытые глаза, расфокусировано смотрящие уже куда-то в стол.

Повяжите мне ленту на шею,

Что вскоре кровью сольётся с плеча, Да тяните вы песни быстрее, Воспевая славу палача.

      Кто-то щелкал пальцами в такт мелодии, кто-то покачивался из стороны в сторону, прикрыв глаза, кто-то вернулся к недоеденному ужину, и только Джен сидела всё так же, замерев точно в одном положении. Глаза пересохли и теперь противно болели, на что девушка теперь заторможенно попеременно моргала, явно походя на какую-нибудь глупую жабу. Свежий укус на плече отчего-то снова завыл, и от притока крови загорелся, как и щеки, у которых для этого вообще не было повода. Была бы девушка сегодня в своей тарелке, точно бы подметила за собой такое странное поведение, но сейчас, при виде столь красиво поющего, да и просто выглядящего существа перед собой всё это казалось очень даже нормальным, если вообще замечалось.

Белорука останусь, как было,

Без тебя возвращусь я домой, Мать земля тебя похоронила, Подарив долгожданный покой.

      Мистер Уилсон не сразу понял, что Сэнди не собирается продолжать и молчит не потому что вспоминает текст, отчего Джен уже пару секунд не замечала, что как подруга теперь таращится в ответ, то ли ожидая общей оценки, то ли спрашивая, что на ту опять нашло.       — Мне бы так петь, я бы тут сейчас не сидел. Эх, Битлз бы дрались за меня… — мечтательно пробормотал гитарист, отложив инструмент и устало откинувшись на спинку кресла, когда восторженные аплодисменты миссис Флорес наконец стихли.       — Дорогая, и где ты так петь научилась? — обмахиваясь неудобной для этого салфеткой, пробормотала миссис Уилсон.       — Да так… не знаю, всегда умела.       — Мне бы так! — хохотнул мистер Флорес, поджигая кончик вытащенной из ниоткуда сигареты.       — Всем бы нам так, да что-то ни у кого ни так.       — У меня вся семья поёт, надо у них спросить, наверное, — снова постеснявшись вопросов о личной жизни, которую вообще-то полагалось утаивать, пробормотала Сэнди.       — А твоя семья не эти случайно… как их…? Не из хиппи? Похоже на них, но я что-то думала, что это уже не модно, вымерли все ещё в нулевых где-то.       — Э-э-э… нет?       Наконец очнувшись опять, поняв, что её не особо человеческую подругу собираются завалить неудобными вопросами, Джен проморгалась и, поймав взгляд глаз напротив, слабо тряхнула головой. Сейчас её поняли сразу.       — Вы куда собрались, рано же ещё вроде? Это вон только младших пока можно спать отправлять.       — Мы уже устали, пойдём у меня посидим, — небрежно бросила Джен себе за спину, поднимаясь следом за Сэнди, запутавшейся в ножках двух стоящих рядом стульев.       Миссис Флорес точно была удивлена таким поворотом событий, но при гостях спрашивать, что это вдруг случилось, не стала.       — Чего ты игнорируешь меня весь вечер? Меня твои человеки вон петь заставили, а ты всё в стол смотришь. Из-за плеча что ли всё ещё обижаешься? — недовольно зашипела Сэнди, догнав подругу и боднув её со стороны здорового плеча.       — Да не знаю… само как-то получилось. Где ты так петь научилась?       — Не знаю я, говорю же. Я же сирена, всегда умела. Как и все наши, наверное. Не все разговаривать умеют, но поют все. Наверное. Когда хотят.       — Человеческие песни? Чего это вы перенимаете песни у еды? У вас это унизительным не считается? Откуда вы вообще берёте человеческие песни?       — А вот этого уже точно не знаю. Они всегда просто были, я не спрашивала. И почему на вашем поём, тоже не знаю. Попробуй у кого-нибудь об этом спроси, они почему-то не любят отвечать.       Вопросов у Джен не убавилось. Они зашли в тёмный и тихий дом, на улице, за прикрытой дверью, все эти вопросы и остались. Окруженный кромешной темнотой и звенящей тишиной они добрались до лестницы, нарушив эту идиллию только один раз, когда Джен в самом низу напоролась на перила и выругалась себе под нос. Сэнди, способная разглядеть сейчас перед собой явно больше, на ощупь схватила ту за руку, продолжая вести за собой. Не сговариваясь, они не включили свет, не начали говорить о чем-то, чтобы разбавить молчание, когда пришли в прохладную комнату. Не проронив ни слова, Джен вслепую притянула подругу к себе для поцелуя, а та так же молчаливо позволила обвить напряженную спину руками и потащить куда-то в сторону кровати.       Доверять ей в такой ситуации, конечно, не особо хотелось, как не хотелось споткнуться и полететь на пол, но та, на удивление, спиной вперед пришла прямо к кровати, только чуть не рассчитав траекторию падения и ударившись затылком о стену. Ничего не стесняясь в темноте, руки поползли по спине куда-то вниз, потом вверх, снова обводя плечи и касаясь впалых щек. Когда общее дыхание сбилось и грудь сдавило, Сэнди с усилием отстранилась, по выработанной привычке запрокинув голову назад, подставляя чувствительные жабры хаотичным поцелуям.       Наверное, впервые Джен настолько увлеклась, чтобы отпустить себя и не следить за тем, как руки сами по себе задирают чужую футболку и тянут длинные волосы назад, открывая себе ещё больше доступа к шее. Она бы снова затерялась где-то в своих мыслях, если бы через тишину и звон в ушах до неё не долетел чужой шепот:       — Ты же вроде говорила, что секс надо делать так, чтобы другие не видели?       — Говорила. И что? — явно не настроенная на вопросы, проворчала Джен, не отрываясь от работы.       — Твоя сестра не считается?       Не сразу поняв, на что Сэнди там опять намекает, Джен как ошпаренная отпрянула назад, снова ударившись затылком о стену, и к своему ужасу и правда разглядела в чуть рассеявшейся из-за лунного света темноте силуэт своей сестры. Та, видимо, увязалась следом, никак о себе не доложила и теперь стояла в дверях, явно не понимая, чем её сестра занимается и как её от этого отвлечь.       — Блять, Тина, марш к себе! Стучаться не учили? — выругавшись сквозь зубы, заорала Джен, перепугано кинувшись прикрывать трясущимися руками сначала себя, а потом и хихикающую Сэнди.       Тина, к счастью, задавать вопросов не стала и послушно шагнула обратно за дверь, снова тихо прикрыв её.       — Влетит мне ещё от матери, что я сестру тут всякому учу… что ей в принципе повезло такое увидеть. Та разболтает ей это всё завтра, нам обеим жопа. Потому что нечего этим дома заниматься, когда ещё и сестра в дверях крутится. Пиздец…       — Да что ты так боишься-то? Как будто мы тут прям чем-то запрещённым занимаемся, — беспечно пробормотала Сэнди, стряхивая с лица лезущие в него волосы.       — Если бы моя мать узнала, чем мы с тобой тут занимаемся, нам бы как минимум запретили вот так каждый день ко мне ходить. Наверное. Зная её, мне бы прилетело за то, что я слишком рано в это полезла. Так что лучше бы ей об этом не знать.       — Видимо я никогда не пойму, чего ты так каждый раз говоришь об этом. Потому что кое кто не отвечает на мои вопросы.       — И никогда не ответит, — ещё раз проверив двери на предмет подглядывающих, Джен подхватила полураздетую подругу под колени и повалила на покрывало, нависнув сверху. — Ты всё равно не перестанешь их задавать.       — А если нас подслушивать будут? — пробормотала Сэнди, когда с неё потянули и шорты.       — Мы тихо. Главное, чтобы не подглядывали всякие обнаглевшие. Я уже не остановлюсь.       Девушке явно не понравилась ладонь, лёгшая на рот, но поделать с этими странными правилами тишины и темноты она ничего сейчас не могла. Если уж этим странным людям так важно, чтобы их никто не услышал и не увидел.