Memories of a Protector [The Protector AU]

Пол был холодным. Раньше Инк думал, что он может потеплеть из-за большого количества покрывающей камни черноты, но его кровь была такой же холодной, как и кости. На секунду он позволил себе представить, что ему доступна хоть какая-то часть его магических способностей, позволяющая раствориться в этой луже и уплыть далеко-далеко отсюда. Иллюзия быстро развеялась, когда нити обмотали его шею и наполовину оторвали его от пола, волоча его ноги по чернильной крови под ним. Инк оказался на полу только потому, что его руки почти оторвались. Эррор удерживал его в вертикальном положении за шею, ребра и ключицу. Ощущения впивающихся в тело нитей были далеко не непривычными, но Инк позволил себе всхлипнуть, хотя жалкие стоны заставляли нити впиваться еще сильнее. Инк не подавлял фиолетовый страх, желая, чтобы он кончился как можно скорее. Инк не боялся, что выдаст нужную Найтмеру информацию, и упорство могло бы помочь ему продержаться дольше, но он не хотел, чтобы фиолетовый стал его последней эмоцией. В результате его слезы, стекавшие по лицу в чернильное месиво под ним, были скорее фиолетовыми, чем черными. Широкая ухмылка Эррора показывала, как он наслаждается болью Инка. Он уже несколько раз убивал его. Он не удалил его конечности только потому, что Найтмер опасался, что, потеряв слишком много частей, Инк сможет вернуться в Дудл-сферу или вырваться из оков и этой камеры. Эррор не мог физически прикасаться к Инку, но у Киллера таких ограничений не было. Спать ему тоже было не нужно. Инк уже давно познакомился с ощущением ножей Киллера и жжением его Бластеров, но в этот раз не было никакой передышки или спасения. Передышка наступала только тогда, когда Эррор или Киллер заставляли его отключиться или снова "убивали". В первый раз Эррор слишком сильно ударил Инка черепом об пол, оставив в нем трещину, которая не исчезла, когда он очнулся. Во второй раз было применено слишком много электричества, и он потерял сознание. В третий раз Киллер нанес ему слишком глубокий порез, и Инк захлебнулся собственными чернилами. После этого он перестал вести счет. Инк надеялся, что Найтмер будет раздражен задержками с допросом, но, похоже, его это не волновало. Киллер и Эррор продолжали задавать одни и те же вопросы, пока резали, ломали, кололи и жгли. Каковы коды доступа к Дудл-сфере? Где находится Омега-таймлайн? Где скрывается Дрим? Почему Core!Фриск не может попасть в некоторые АВ? Где находится Андерсвап? Что за защита окружает Андерсвап, Дрима и Омега-таймлайн? Кто брат Блу? Кто еще связан с Core!Фриском и Дримом? Как можно сдержать Дрима? Кто новый Защитник? Снова и снова одни и те же вопросы оставались без ответа. Вопросы повторялись не потому, что они рассчитывали, что Инк ответит, а потому, что они практически не имели значения. Найтмеру даже не нужна была информация, чтобы "победить". Ему просто нужно было, чтобы Инк ментально разрушился, чтобы он мог предъявить сломленного Защитника Мультивселенной и Дриму. Инк отказывался говорить, каким бы бессмысленным ни казалось его молчание. Он не выдаст ни Дрима, ни Блу, ни Core!Фриска, ни Андерсвап, ни чего-либо еще, нужного Найтмеру. У Инка не осталось оранжевой храбрости, но его молчание исходило из другого источника. Защита своей семьи и Мультивселенной была инстинктом более глубоким, чем эмоции. Подвергать опасности других, чтобы избавить себя от боли, было просто недопустимо. И Инк всегда использовал себя как живой щит, чтобы защитить своих близких. Возможно, именно поэтому он так старался держаться, чтобы его разум не сломался: он не хотел причинить боль Блу, Дриму, Скетчу или остальным, если они увидят последствия. Цикл продолжался. Эррор или Киллер наносили слишком много урона за раз, и Инк "умирал". Он неизбежно возрождался, расходуя при этом все больше и больше краски. Инк будет оживать до тех пор, пока у него не закончатся краски и не истечет тот короткий срок, в течение которого он черпал эмоции у Создателей. Он надеялся, что благодаря голоду это время пройдет быстрее. Казалось, от этого он легче терял сознание, чувствуя себя все слабее и слабее с течением времени. Впрочем, вряд ли имело значение, насколько глубоким будет его обморок. Он все равно очнется. Пока что. Его почти успокаивало то, сколько чернил и красок он уже потерял. Каждая капля приближала его к опустошению. Фиолетовый иссякал. Насыщенно-синий цвет порядочности оставался стойким, как и спокойный зеленый. Печального синего цвета было все еще слишком много. С желтым проблем не будет. Он и раньше почти не работал. Инк сомневался, что будет чувствовать его сейчас. Розовый задерживался и порой случайно взаимодействовал с синим. Это было опасное сочетание, потому что прошлый опыт доказывал, что Эррор и Киллер станут еще более жестокими с ним, если он "пожалеет" их. Инк боялся бы, что эмоции зацепятся за его похитителей, но ему было на ком сосредоточить эти сочувствие и нежность, кроме тех, кто причинял ему боль. Осколок сломанной костяной атаки Даста все еще торчал в его бедре. Боль от него была всего лишь легким жжением по сравнению с другими травмами Инка, но она служила столь необходимым напоминанием о том, что он защищал. Краски Инка, может, и потускнели, но память до сих пор оставалась ясной. Даст оставался на свободе. Он по-прежнему был под защитой Инка. Если бы Даст был мертв, Найтмер уже вернул бы его, чтобы тот помог еще больше сломить Инка. Инк сосредоточился на чувстве покоя, которое дарила ему свобода Даста, хотя какая-то его часть шептала, что он забыл кое-что важное об этой "свободе". Жжение от костяной атаки было постоянным напоминанием о том, что хотя Инк и попал в плен, он вовремя вытащил Даста и успешно защитил его. Это было болезненным источником утешения, но он использовал все, что мог. Левое бедро Инка треснуло под давлением нитей Эррора, присоединившись к растущему списку сломанных костей. Нити Эррора пронизывали его скелет, протыкая кости так же легко, как швейные иглы. Инк подозревал, что в некоторых местах эти нити были единственным, что удерживало его в целости. Особенно болезненными были те, что пронизывали грудную клетку. Они постоянно царапали кости, извиваясь в поисках души, которой просто больше не было. Ликование Эррора сменилось раздражением, когда Киллер вмешался, чтобы продолжить допрос Инка. Найтмер, должно быть, подпитывался раздором между ними, потому что не пытался остановить их, даже когда из-за их стычек Инк в очередной раз "умирал". Например, когда нож Киллера слишком глубоко вонзился в шею Инка. Он слишком сильно провернул лезвие, рассекая ее, и выругался с досады, поняв, что натворил. Инк был благодарен Киллеру за то, что тот не удосужился остановить кровотечение. Зрение стремительно потемнело, давая ему краткую передышку. Сознание вернулось слишком быстро. Тело Инка снова задышало. Но что-то было не так. Его дыхание было хриплым и влажным. Все болело. Инк понял, что связан цепями и нитями. Он понял, что попал в плен. Что это – эксперимент или пытка? Инк не узнал двух спорящих скелетов, но знал, что это они причиняют ему боль. Рана на шее едва зажила настолько, чтобы он мог дышать, не задыхаясь. Он не мог говорить. Или кричать. Это подтвердилось, когда глючный скелет вонзил свою глючащую костяную атаку в его сломанную ногу, но не последовало ни звука. Инк был напуган, но благодарен. Он не мог говорить. Он и не хотел говорить. Он защитил бы Даста, и Дрима, и Core!Фриска, и Скетча, и многих других. Глючный скелет заметил неладное. Его красные глазницы еще больше заглючили от ярости. – Как, ч̷-̷ч̷ерт возьми, ему теперь говорить, ид̷-̷д̷иот? Скелет с ножом сердито уставился на глючного. Из его глазниц густыми струйками текла чернота. Это выглядело болезненно. Помехи глючащего скелета тоже выглядели болезненно. Инк надеялся, что они не станут нападать друг на друга. Он не хотел, чтобы они пострадали. Проклятье, его розовый и синий цвета снова перетекали друг в друга. Слишком сильное сочувствие к его похитителям сделало бы плохую ситуацию еще более невыносимой. Вместо этого он сосредоточился на Дриме, Блу, Блуберри, Дасте и Скетче. Было больно думать о потерях Дрима. Он не мог смириться с тем, что его брат давно умер. Инк не мог представить, как больно терять родного брата. Было больно думать о Блу, который был таким приветливым, дружелюбным и замечательным, несмотря на то, через что ему пришлось пройти. Если бы он рассказал об этом, Инк бы понял. Он бы выслушал Блу. Знал ли Блу? Было больно думать о Блуберри, которого Инк полностью подвел. Ему было бы очень грустно видеть Инка в такой ситуации, верно? Он бы обнял Инка и сказал, что с ним нельзя так обращаться. Возможно, Инк даже поверил бы ему. Было больно думать о Дасте, несмотря на то, что Инк сумел защитить его. Инк не смог спастись сам, но зато спас Даста. Он уберег его от Найтмера. Он спрятал его от того, кто причинил ему столько боли. Инк жалел, что не может сделать то же самое для себя. Было больно думать о Скетче. Брат Инка все еще был где-то там, но он потерялся. Или всегда был потерянным, по-своему. Инк не собирался бросать его на произвол судьбы. Ни сейчас, ни тогда. Если бы Инк не был так слеп, возможно, все было бы иначе. Возможно, Скетч был бы счастливее, а не зацикливался бы только на нем. Ему хотелось, чтобы Скетч был счастливее… Инк слабо закашлялся, не в силах всхлипнуть, пока Эррор обжигал его ноги бластерным огнем. Он тщательно прицелился, чтобы не сжечь ступни, а только опалить их. Точно. Глючащий скелет был Эррором. А тот, кто покинул камеру, был Киллером. Инк мог забыть об этом, но не мог забыть, что сейчас (а может, и навсегда) они его враги. У него было слишком много тех, кого он должен был защищать от них. «Скорее всего, Киллер тоже заключил контракт души…» Это знание не помогло бы Инку сейчас. Он не мог говорить, чтобы предупредить Киллера. А Найтмер, вероятно, почувствовал бы смену эмоций Киллера и убил бы его за то, что тот снова узнал о контракте. И тогда Киллера заменят. Снова. «По крайней мере, я могу защитить Даста». – Хех. Я и не знал, что ты умеешь ̷п̷-̷п̷лакать радугой, Инки, – насмехался Эррор. – Лучше залечи этот порез. Я хочу услышать твои крики, когда проткну тебя… – он оборвал себя, и его глазница дернулась. – З̷а̷т̷к̷н̷и̷т̷е̷с̷ь̷!̷ ̷Н̷е̷ ̷н̷р̷а̷в̷и̷т̷с̷я̷ ̷м̷н̷е̷ ̷э̷т̷о̷,̷ ̷и̷з̷в̷р̷а̷щ̷е̷н̷ц̷ы̷!̷ Собственные страх и изнеможение Инка перекрывали любое Их веселье по поводу обостренной реакции Эррора. Эта защита не продержится долго. Он начал напрямую черпать эмоции от Создателей. По мере убывания красок эмоциональный барьер между ними постепенно истончался. Инк еще не тонул, но эмоции бурлили сквозь трещины в слое стекла, отделявшего его от океана под ним. Скоро стекло лопнет, и он погрузится в пучину. Он надеялся утонуть настолько, чтобы больше не чувствовать собственной боли. – Посмотри ̷н̷-̷н̷а меня! Нити обвили голову Инка, запрокидывая ее, пока он не поднял взгляд на Эррора. Пятна на щеках Инка были скорее сине-фиолетовыми, чем черными. Он подумал, похожи ли они на собственные следы слез Эррора или ближе к черным струйкам Киллера. Какое-то время Эррор рассматривал Инка с почти задумчивым выражением лица, слегка подергивая фалангами пальцев. Его нити натянулись вокруг черепа и шеи Инка, и он вызвал острую костяную атаку. У Инка не было времени подготовиться, прежде чем атака вонзилась в его правую глазницу. Эррор недовольно скривился, так как травмы не позволили Инку издать ничего сверх тихого сдавленного крика. Зрение Инка потемнело с правой стороны, и он почувствовал, как кровь чернила и краска стекают по его черепу. Эррор наблюдал за тем, как он бьется в путах и плачет с выражением полнейшего презрения. Разрушитель вытащил костяную атаку и позволил телу Инка упасть на пол темницы. Инк скорчился в тщетной попытке защититься и сумел схватиться за поврежденную глазницу. Почувствовав на руках чернила, он перестал пытаться замедлить кровотечение и безвольно уронил руки на каменный пол. Он сказал себе, что ему нужно как можно быстрее избавиться от этой краски, и это поможет ему достичь цели. Было больно. Так больно. Он просто хотел, чтобы это прекратилось. Он знал, что этого не произойдет. Это напоминание вызвало новые слезы на глазах Инка… теперь уже на глазу. Он не мог остановить их, даже если бы захотел. Эррор смотрел, как всхлипывает его жертва враг, и закатывал глаза: – Хватит ныть. У тебя уже есть твоя дурацкая ̷п̷-̷п̷овязка, так что с тем же успехом ты можешь быть полуслепым. Это хотя бы может быть настоящим, в отличие от всего остального. Хех. Тебе просто нравится притворяться личностью, не так ли? Эррор сорвал с шеи Инка окровавленные и изорванные остатки повязки Нота, обмотал ее своими нитями и протолкнул между ребер Инка. Что-то хрустнуло. Вопли Инка перешли в сдавленное хныканье, когда ткань продернули сквозь ребра, засунули между двумя шейными позвонками и закрепили там нитями. Эррор приостановился, чтобы полюбоваться своей работой, а Инк потерял сознание. К тому времени, когда он очнулся, Эррор уже зашил ему ключицу. Разрушитель заметил, что он пришел в себя. – Звезды, я ненавижу тебя, – прошептал Эррор. – Я ненавижу ̷в̷-̷в̷се в тебе. Твой раздражающий голос. Твой дерьмовый оптимизм. Твое ̷т̷-̷т̷упое выражение лица, когда ты "храбро" защищаешь эти никчемные мерзости. Вот какой ты на самом деле: хнычущий и слабый. Эррор пнул Инка по ребрам, сломав еще несколько. Они держались только благодаря нитям. Эррор приостановился, раздумывая, и радостно топнул по сломанной руке Инка, улыбнувшись, когда тот вскрикнул. – Найтмер ̷м̷-̷м̷ожет попытаться заманить Дрима в ловушку, но на этот раз тебя никто не спасет, Инки. Как только Найтмер закончит с тобой играть, я заберу тебя к себе домой, – Его улыбка растянулась так широко, что челюсть словно отделилась от остальной части черепа. – Вот для чего ты существуешь: не для того, чтобы защищать эти глупые а̷н̷-̷н̷омалии, а чтобы быть любимой ̷б̷-̷б̷ессмертной лабораторной крысой и грушей для битья всей Мультивселенной. Ты – ̷п̷-̷п̷ровал и дефект. Мультивселенная знает это, и Голоса тоже. Они презирают тебя, и не без оснований. Голоса знают, кто ты на самом деле: эгоистичный, безнравственный, Бездушный урод. И единственная причина, по которой ты не показываешь свое истинное лицо, заключается в том, что Они держат тебя на поводке. Было почти смешно, что Эррор считал чувства Голосов шокирующим откровением. Многие из Них уже говорили или намекали на то, как сильно Они ненавидят Инка, когда взаимодействовали с ним, шепча о зверствах, совершенных в других Мультивселенных, говорили, что не дадут ему "позволить его эгоистичной натуре взять верх", держа его "под Своим контролем". Общение с этими Создателями было напряженным. Трудно было вести сеансы творчества, не (дрожа, не заикаясь, не говоря слишком много или слишком мало, не "ведя себя подозрительно" или не дыша слишком громко) раздражая и не провоцируя Их срываться на него или окружающих. Они так часто говорили Инку, что он неправ и плох, но редко объясняли, чем он плох. Дрим был гораздо добрее в этом, никогда не называл Инка злом или "проблемой, которая только и ждет, чтобы все испортить", и даже помогал, объясняя моральные аспекты так, чтобы Инк мог их полностью понять. Несмотря на боль, Инк сумел сосредоточиться на своей благодарности Дриму, отчасти из отчаянного желания преодолеть хоть какие-то эмоции. – Им на тебя насрать. Они уже ̷п̷-̷п̷одобрали тебе замену, только чтобы мне не пришлось ̷о̷т̷-̷т̷пускать тебя. – Если бы не его улыбка и восторженный блеск в глазах, Эррор мог бы показаться сочувствующим. – Неужели ты думал, что это совпадение, что твой брат появился прямо перед тем, как это случилось? И снова ничего удивительного. Инк всегда знал, что его ждет такой конец. Каждый раз, когда его захватывали в плен или ставили над ним эксперименты, был репетицией или предвестием главного события. Он всегда знал, что его выбросят, как только он Им надоест. По крайней мере, он все еще развлекал Их таким образом, верно? Могло быть и хуже. Ему было страшно, но он был так благодарен, что в темнице Найтмера оказался именно он, а не Дрим, Блу или кто-то еще. Создатели внимательно наблюдали. Их было больше, чем Инк когда-либо ощущал за раз. Может быть, потому, что даже самые скрытные из Них понимали, что пленение Инка означает серьезные перемены. В основном это была смесь обычных реакций. Радость и возбуждение от большого события, ликование, когда Они призывали Эррора идти дальше, отвращение при виде ран Инка, удовлетворение от того, что все наконец-то сошлось, и несколько сожалений о том, что Они не сделали так, чтобы Эррор мог прикоснуться к Инку, чтобы еще больше помучить его. Не обошлось и без некоторого раздражения из-за осторожности Найтмера. Исходя из прошлого опыта, Инк знал, что некоторые из Них делали ставки на то, какую конечность он потеряет первой. Инк привык к такому обращению, поэтому несколько (пугающих и сбивающих с толку) неожиданных эмоций постоянно привлекали его внимание. Создатели были так близко к нему, что он мог ясно видеть сквозь завесу, словно часть его разума медленно открывалась тому, чтобы видеть за пределами его обычных границ. Он хотел отрицать это, но просто не мог игнорировать то, что чувствовал: некоторые из Них были расстроены. Другие были в смятении. Некоторые злились, но не на Инка. Казалось, Они кричали на Эррора и других Создателей. Их печаль усиливала оставшуюся синеву Инка, и он не мог остановить слезы. Да он и не хотел их останавливать. Израсходовать краску было лучшим выходом. Он знал это, знали Голоса, знали странно расстроенные Создатели. Некоторые из Них были недовольны. Они были так раздосадованы. Они кричали все громче и громче, проецируя Свои эмоции, и казалось, что Они специально орут на Эррора, словно пытаясь отвлечь его. В его нынешнем состоянии Инк был не слишком способен на смятение, но смог почувствовать некоторое недоумение. Их отчаяние не имело смысла. Они знали, что это произойдет. Они должны были радоваться, что это наконец-то произошло, верно? Некоторых из Них это не устраивало. Они были глубоко опечалены. Их эмоции по отношению к Эррору были яростными, а к Инку Они относились мягче, чем он привык. Здесь были и печаль, и тревога, и сожаление. И сосредоточенность. Можно даже сказать, "решимость". Они специально пытались транслировать свои эмоции. Чтобы быть громкими? Чтобы Их услышали? Чтобы возвыситься над океаном, в котором (хотелось бы надеяться) скоро утонет Инк? В какой-то момент Инк едва мог сосредоточиться на своей боли, когда странные эмоции окутали его, словно теплое одеяло. В течение нескольких драгоценных минут он почти не замечал, как Эррор обжигал его, колол, ломал кости и использовал свои нити, чтобы еще больше разбить поврежденную ранее глазницу. Он был слишком отвлечен неожиданными эмоциями некоторых из Них. Эти эмоции значительно превосходили обычную ярость и злобу, потому что Они были рядом. Их эмоции были так близки, что он мог уловить их смысл: – Мы здесь, Инк. Мы с тобой. Мы верим в тебя. Мы не хотим тебя терять. Не уходи. Оставайся с Нами. Останься ради своих друзей. Останься ради своего брата. Останься ради себя. Оставайся сильным. Держись. Инк был свидетелем слишком многих трагедий, чтобы не понимать, что происходит. Они оставались с ним. Они поддерживали его. Они утешали его. Так утешают умирающих. Он должен был бояться. У него оставалось достаточно фиолетовой краски для этого страха. Вместо этого он почувствовал надежду. Эррор так глубоко прорезал грудину Инка, что она оказалась практически разрезанной пополам. Еще больше жидкости брызнуло на пол под его изломанным телом. Постепенно цвета изменились. Кровь и слезы Инка больше не были черными. Они не были фиолетовыми или синими. Они начали светлеть и становиться бледно-серыми.

***

В камере у Даста было достаточно времени для размышлений. Он почти не видел своих охранников, но знал, что они рядом. Даже с заблокированной нейтрализаторами магией он остро чувствовал, сколько монстров движется в коридорах рядом с его камерой. Это был скорее инстинкт выживания, нежели что-то, связанное с его УР. Пока что Паладин проявлял милосердие, но Даст не рассчитывал на то, что так оно и останется. Стражники могли не бить и не пытать своего пленника прямо сейчас, но это не означало, что Даста не переведут в более надежное место и не допросят, не заключат в тюрьму или не казнят при первой же возможности. Дасту следовало бы больше тревожиться или смириться со своей вероятной участью, но пребывание связанным навевало воспоминания, которые он предпочел бы забыть. Иногда койка скрипела при движении Даста. Он каждый раз замирал. Он не пытался выбраться, он просто хотел снять кляп. А кляп он хотел снять только для того, чтобы помочь кому-то другому, а не призывать Найтмера или что-то в этом роде. На данный момент кляп был благословением и проклятием одновременно. Он сводил шум, который он производил, к минимуму. Но ему нужно было снять его, чтобы попытаться объяснить, что Инк попал в плен к Найтмеру. «А что, если Омега-таймлайн это не волнует? Что, если они решат минимизировать свои потери и бросят его?» Даст потянул за путы, стягивающие его руки. Койка заскрежетала, и он застыл с колотящейся душой, ожидая, что Найтмер появится в дверях и… «Успокойся. Ты не в темнице. Дыши». Дышать с кляпом было трудно. Борясь с затяжным страхом, Даст собрался с духом и использовал отпущенное ему время, чтобы попытаться разработать план помощи Инку. Он сам усложнил себе задачу своими поступками в Стардине, но старался не слишком зацикливаться на сожалениях. Если бы он мог поговорить со своими похитителями, то, возможно, чего-то добился бы. Или ничего бы не добился, если они откажутся ему верить. «Мне следовало бы пойти с Инком и сдаться Омега-таймлайну. Но тогда они все равно подумали бы, что я собираюсь привести туда Найтмера. А Инк не согласился бы с моим арестом и казнью…» Даст попытался сосредоточиться на настоящем, а не на прошлом. Это было практически невозможно теперь, когда у него появилось время, чтобы полностью осознать, что означало то, что Нот был Инком. Теперь, оглядываясь назад, он многое понимал. Бездушность Нота, его готовность помогать и защищать, его стойкость, его настойчивость в том, что Дрим и Core!Фриск будут милосердны. Даст не задумывался всерьез, что рассказы Нота о том, как его "прикручивали к столам для препарирования", были правдой, но сейчас он отчаянно пытался перестать думать об этом. Хуже всего было осознавать, что все, что Инк говорил о собственном отношении к себе, было ужасающей правдой. Это не было выдумкой, призванной вызвать у Даста больше сочувствия. Он действительно считал себя расходным материалом, который можно использовать, ставить над ним эксперименты и издеваться до тех пор, пока его не выбросят. С этим пониманием Дасту было еще сложнее поверить в то, что союзники Инка помогут ему спасти его. Даст был настолько инстинктивно чутким к шуму, который производил, и к своему окружению, что без труда уловил звуки приближающихся шагов. Их было пятеро. Трое из них издавали характерный лязг бронированных Стражей. Неужели они наконец-то пришли, чтобы забрать его в Омега-таймлайн? «Пожалуйста, пусть Core!Фриск навестит меня, прежде чем они запрут меня или казнят. Пожалуйста, пусть он поверит мне». До слуха Даста донесся голос Паладина: – Это противоречит протоколу. – А меня это когда-нибудь волновало? – сухо спросила Страж Судья Андайн. – …Намек понят. – Это пустая трата времени, – прорычал третий голос. – Даст не способен на сострадание или милосердие. Все, что вы делаете, это даете ему еще одну возможность навредить еще большему числу других. Даст с трудом распознал, что голос принадлежит Стражу на основе Swap!Санса. В его тоне не было ни капли веселья и дружелюбия, присущих Underswap!Сансам. Если бы он не видел этого Стража мельком, то, возможно, вообще не определил бы его как Свапа. Может, он и не был вариантом Блу… – У Даста есть нужная нам информация. Мы должны попытаться, Ройал, – ровным голосом сказала Судья. Это прозвище привлекло внимание Даста. Было ли это сокращение от "Королевский синий", от "Королевский Страж" или оно имело дополнительный смысл, потому что этот Swap!Санс был королевской крови? Даста не должно было удивлять, что где-то существует мир, в котором один из вариантов Блу, возможно, был принцем или королем, но он все равно был озадачен. Удивительно, но первая часть заявления Судьи не вызвала у него особого беспокойства. Дасту следовало бы погрузиться в апатию на случай, если они все-таки начнут его допрашивать, но у него было ощущение, что этот Ройал не стал бы возражать, если бы их целью было применение насилия. Он сел на койке, поморщившись, когда она скрипнула, и стал ждать. Трое Стражников остановились перед дверью камеры. Как и предполагал Даст, с ними были еще двое. Первым был Азгор, защищавший Инка в Аутертейле. Какое у него было прозвище? "Тириан Азгор"? Пятого Даст не видел. Он оставался вне поля зрения. Судья Андайн уставилась на Даста с абсолютно нейтральным выражением лица: – Тириан Азгор хочет поговорить с тобой. У Даста было ощущение, что он знает, почему. Он просто не был уверен, с чего Стражи позволили Азгору это сделать. Видимо, он был достаточно важной персоной, чтобы Стражи предоставили ему возможность поговорить с их печально известным заключенным. Даст не мог сказать, был ли этот Азгор в данный момент Королем или нет. Насколько он знал, он мог быть одним из Смотрителей или Советников Омега-таймлайна. На всякий случай Даст не поднимал взгляда. Вызывающий вид не помог бы ни ему, ни Инку. На мгновение он подумал о том, чтобы преклонить колени, как ему часто приходилось делать с Найтмером, но эта мысль вызвала у него такое отвращение, что его едва не стошнило. Раздался приглушенный звук, и его тело инстинктивно застыло. Тириан Азгор нахмурил брови: – Не могли бы вы вынуть кляп? – Ты можешь говорить с ним через щит, – строго сказал Паладин. – Мне нужно, чтобы он мог отвечать, – вежливо, но твердо настаивал Тириан Азгор. – Пожалуйста, выньте кляп. Паладин нахмурился, но посмотрел на Судью. Она кивнула. Щит деактивировали на время, достаточное для того, чтобы Ройал и Паладин вошли внутрь. Паладин призвал клинок и приставил его к горлу Даста, а Ройал подошел ближе. Атака покалывала его кости, словно едва сдерживая энергию внутри себя. По ощущениям это был не УР, а что-то ближе к КВ. Даст не был уверен, убьет ли она его одним ударом или оставит с мучительной травмой. Он не собирался выяснять это. И все же было неприятно видеть, что Папирус был настолько готов убить его на месте. «Я сам виноват… Прекрати. Это не поможет Ноту… Инку». Даст оставался как можно более неподвижным, пока ему развязывали кляп. Он вдохнул и хрипло закашлялся. В горле и во рту пересохло и першило. Ройал отступил назад, казалось, почти разочарованный тем, что Даст не попытался ничего сделать. Он нахмурился еще сильнее, услышав хриплое дыхание Даста. Ройал открыл было рот, но тут же закрыл его, глянув на Судью. Он без возражений последовал за Паладином. Когда световая дверь снова активировалась, Дасту удалось восстановить дыхание, чтобы заговорить: – Пожалуйста, вы должны спасти Нота… – Иди к черту! – прорычал Ройал. – Мы знаем, что ты с ним сделал! Неужели ты думаешь, что мы настолько глупы, чтобы купиться на твою уловку… Судья успокаивающе положила руку ему на плечо. Она кивнула кому-то и взяла стул, поставив его перед камерой Даста. Тириан Азгор сел на предложенный стул. Паладин и Ройал встали у него за плечами, а Судья прислонилась к стене на противоположной стороне коридора. Даст услышал, как кто-то зашевелился чуть в стороне, вне его поля зрения. – У меня есть к тебе вопросы, – ровным тоном начал Тириан Азгор. – Возможно, я смогу ответить на них, – прохрипел Даст. Тириан Азгор нахмурился и повернулся к Паладину: – Нельзя ли принести ему воды? – Не сейчас. Щит останется поднятым. Голос Паладина был резким, но выражение его лица немного смягчилось, когда он склонил голову в сторону Азгора. Даст не мог упрекнуть его в осторожности. Стражи ожидали, что Даст нападет на Тириана Азгора или что тот нападет на него? Судья казалась скучающей, а Ройал – готовым проткнуть Даста сквозь щит. Он постарался хотя бы частично сосредоточиться на них обоих, помимо Азгора. Возможно, группа играет в "хорошего Стража, плохого Стража". Хотя прозвище Судьи подсказывало, что это не просто псевдоним. Так или иначе, "Судья" было одной из ее Ролей. Даста не особенно волновало, как она стала Судьей и Капитаном Королевской Стражи в своем мире. Если бы она могла видеть грехи на его плечах, то, возможно, увидела бы и раскаяние. – Нот – мой друг, – заявил Тириан Азгор. – Ты напал на него раньше, нанеся десятки колотых ран. Даст вспомнил Андерфелл. Он не позволил себе поперхнуться сожалениями: – Да. – Недавно ты снова столкнулся с ним в Маркеттейле. – Да. – Ты взял его в заложники и похитил. – Да. – Ты… – Тириан Азгор запнулся. – Все раны Нота твоих рук дело? Даст чувствовал на себе пристальный взгляд Судьи. Он не мог врать, если хотел иметь хоть малейший шанс, что они поверят в то, что он скажет дальше. – Большинство из них. Выражение лица Азгора не изменилось. Он стиснул руки на коленях. – Тогда почему ты хочешь спасти его сейчас? Было больно сглотнуть. – Потому что он хороший и не заслуживает боли. Ройал недоверчиво фыркнул. Ни Даст, ни Азгор не взглянули на него. – Я пытаюсь понять, – все таким же ровным голосом сказал Тириан Азгор, сжимая и разжимая кулаки. – Я уловил твой УР. Я почувствовал твою злобу в Стардине. Я видел, что ты сделал с Нотом. На что ты рассчитывал здесь? Дасту показалось, что от этого вопроса у него внутри что-то оборвалось. Они никогда не поверят ему, и винить он мог только свою ненависть к себе и недальновидность. Но он должен был попытаться. – Пожалуйста, дайте мне сказать. Тириан Азгор молча кивнул. Это было больше, чем Даст заслуживал. – Я говорю это не для того, чтобы вызвать у вас сочувствие. Я делюсь информацией, чтобы вы, возможно, "поняли". – Даст опустил взгляд на свою грудь. Он не мог призвать свою душу. Скорее всего, она все равно не покажет правды. – Меня принудили вступить в Банду Найтмера и заключить с ним контракт души. И под принуждением я… я имею в виду, что он пытал меня. Пока я не согласился. Теперь моя душа принадлежит Найтмеру. Каждый раз, когда меня убивают, он забирает мою душу и возвращает меня обратно. Киллер и Хоррор находятся в той же ситуации. Я узнал об этом только недавно, после своей последней смерти. Я бежал из Замка Найтмера. Тириан Азгор молчал. Стражи тоже молчали. На их лицах не было жалости, но и недоверия тоже. В полной Сбросов Мультивселенной контракт души, возвращающий кого-то в вечный цикл жизни и смерти, был не таким уж невероятным. Во рту у Даста было мучительно сухо. Он продолжал говорить: – Я захватил Нота после того, как понял, что он может скрыть меня от Найтмера и Эррора. Я угрожал ему, но он продолжал настаивать, что другие помогут мне, если я только обращусь к ним. Эти… взаимодействия продолжались. Неоднократно. Пока я не потерял контроль и не порезал ему шею. Не сразу. Я тянул с этим. Я хотел, чтобы ему было больно… а потом я ув-видел выражение его лица. Даст помнил это выражение принятия и смирения. Его замутило. – Когда я ранил Нота, он был готов к этому. Думаю, он начал погружаться в себя. Вместо того чтобы бороться, он замкнулся в себе. Как будто он уже проходил через это раньше и смирился с тем, что остановить это невозможно. Прямо как… как я… Прошло несколько месяцев, прежде чем Даст сломался. За все это время он так и не привык к боли. Конечно, не привык. Пытки так не работают. Даст не мог отключиться от боли, как не мог отключиться от насмешек и шепота Фантома. Он не отключился, но чувствовал себя так, словно какая-то его часть оторвалась от реальности, в то время как Найтмер и Киллер продолжали свою работу, откалывая от него кусочек за кусочком, пока он уже едва мог держаться. В конце концов Даст даже не мог сказать, что заставило его согласиться. Он помнил только, как стоял на коленях перед троном Найтмера. Он выходил из темницы всего несколько раз, с тех пор, как его забрали из Дасттейла. Он не мог вспомнить никаких подробностей об этой комнате, кроме брызг крови на полу под ним. Щупальце обвилось вокруг его шеи, вздернув подбородок, и его кончик оставил еще один порез на покрытой синяками и кровью щеке Даста. – Ну как? – обманчиво мягко спросил Найтмер. – Мы наконец-то договорились? Найтмер не сводил с него взгляда. Фантом парил над ним. Киллер улыбался. Хоррор был безучастен. Даст был слишком измотан, чтобы бороться. Он уже бывал в подобной ситуации, когда почти соглашался, но в последний момент чувствовал в себе искру неповиновения. Не в этот раз. Он не смог этого сделать. Он не смог заставить себя снова отказаться. Даже когда Фантом начал шептать слова поддержки вместо насмешек и колкостей, которыми он так часто осыпал Даста в темнице. Даст знал, что его брат – галлюцинация, но его оскорбления были слишком близки к истине (задевая самые глубокие страхи Даста), чтобы он мог просто игнорировать его. Тем более что в те времена Фантом больше звучал как Найтмер, чем как Папс. Мысль об отказе даже не пришла Дасту в голову, когда он почувствовал, как ледяное щупальце сжимает его шею, безмолвно угрожая задушить до потери сознания, чтобы он очнулся в своей камере. Даст всегда гордился тем, что он Санс, который не сдается, в отличие от многих его двойников. Но у каждого есть предел. Он уже давно превзошел свой. У Даста не было семьи, которую он мог бы защитить. Не было друзей, которым Найтмер мог бы угрожать. У него не осталось гордости после падения. Последнее, что у него было – это Дасттейл и стремление не дать человеку снова захватить его. Ведь если человек снова захватит Дасттейл, значит, все было напрасно. Снова. Он должен был попытаться сохранить последнее, что у него осталось. – Я согласен, – прошептал Даст, едва сумев поднять голос выше слабого хрипа. – Я вступлю в твою Банду в обмен на безопасность Дасттейла. Найтмер не был удовлетворен. Он ждал. Глаза Даста горели, но он был слишком истощен, чтобы плакать. – Я б-благодарен, что получил возможность работать на тебя. Я понимаю свою ош-шибку. Обещаю, что буду беспрекословно выполнять твои приказы. Найтмер улыбнулся. Его щупальца извивались, словно корчащиеся ядовитые тени. – Мы оба знаем, что твоего слова недостаточно, Даст. Отдай мне то, что я просил. Найтмер не просил. Он заставлял, мучил и требовал, пока Даст не уступил. Даст был слишком отстранен, чтобы полностью осознавать, что он отдает или в чем именно уступает. Он хотел только, чтобы боль прекратилась. Даст неуверенно призвал свою душу. Он не был уверен, когда она впервые треснула. Она парила вблизи его окровавленной толстовки, словно пыталась спрятаться в ткани. Найтмер наклонился вперед: – Скажи это. Даст был слишком отрешен, чтобы колебаться. Слова горели пеплом на его языке: – Я принимаю контракт. Я твой верный слуга, мой Король. Фантом молчал. Киллер рассмеялся. Хоррор закрыл глазницы. Глаз Найтмера сверкнул. Его ухмылка растянулась шире черепа, почти расколов его, и из пасти потекла смолистая черная жижа. Щупальце потянуло Даста вниз за шею, а еще несколько обвили его конечности, пригвоздив его к месту, и Король Негатива навис над ним. Даст не сопротивлялся. Он не издал ни звука. Его научили этому давным-давно. Это не помогло сдержать гортанный крик, когда Найтмер вонзил свои когти в душу Даста. Даст не мог схватиться за грудь, которую пронзили отголоски боли. Он продолжил рассказ: – …Это напомнило мне о том, через что я прошел. Я понял, что мне не нужно этого делать. Я понял, что не хочу этого делать. Поэтому я перестал. Я освободил Нота от цепей. Он не мог убежать от меня, так что, по сути, не имело значения, прикован он или нет… Тириан Азгор сохранял невозмутимое выражение лица, но Даст заметил легкую дрожь его рук. – Сначала Нот был в ужасе, – прошептал Даст. – Он ходил вокруг меня на цыпочках и все искал, чем бы защититься. Потом я помешал ему попасть в ловушку с шипами. И не швырнул его в нее. Он… начал понимать, что я не собираюсь мучить его ради собственного развлечения. Паладин держался отстраненно, выражение лица Ройала помрачнело, но Тириан Азгор и Судья внимательно слушали. – Нота поражали малейшие намеки на доброту. Даже не доброта – его поражала сдержанность. Ему внушали, что он не личность, поэтому малейшие намеки на сдержанность были для него редким и ценным опытом. Он настаивал на том, что привык к жестокому обращению и что это нормально, потому что он может "выдержать урон". Голос Даста не поднимался выше хриплого шепота, но как бы лицемерно это ни было, в его тоне слышалось несомненное осуждение. Тириан Азгор, Судья, Ройал и Паладин напряглись. Даст не мог понять, злятся ли они на то, что слышат, или на него. Но у него не было другого выхода, кроме как продолжать говорить. – Он увидел во мне лишь крупицы "хорошего" и решил, что я могу измениться. Он попытался заслонить меня собой от ножа Киллера. В итоге я принял один из них на себя, но он потерял сознание от полученных ран. И он продолжал помогать мне… Даст заколебался, размышляя, что делать дальше. Выяснили ли Стражи, что Нот на самом деле Инк? Знал ли Тириан Азгор? Даст не был уверен. И не был уверен, что может доверить Судье и Ройалу (и Омега-таймлайну) истинную личность Нота. Будет ли у них больше или меньше стремления помочь, если они узнают, кто такой Нот? Даста посетила новая ужасающая мысль: он вспомнил, что Владыка входил в состав Совета. Что, если он работал не один? «Я не могу рисковать. Мне нужно поговорить непосредственно с Core!Фриском. Или с Дримом. Или с Блу». Даст встретил нейтральный взгляд Тириана Азгора: – Он чуть не погиб, чтобы уберечь меня. Он чуть не выпил неразбавленный раствор снотворного, чтобы не дать Владыке Меттатону разрезать меня на куски, и порезал себе руку, чтобы спасти меня от Ауткода, который хотел моей смерти. Тириан Азгор больше не мог молчать. – И ты отплатил ему тем, что преследовал и ранил его. – Да. – У Даста защипало в глазницах, но он чувствовал, что не имеет права плакать. – Это было неоправданно жестоко с моей стороны. – Тогда почему ты это сделал? – потребовал Тириан Азгор. – Я хотел заставить его бросить меня, – признался Даст с горечью в голосе от сожаления и ненависти к себе. – Еще я знал, что если отпущу его с миром, чертов Совет воспользуется этим как предлогом, чтобы заклеймить его предателем. Даст ожидал, что Судья обидится или станет отрицать это. Вместо этого выражение ее лица помрачнело. Остальные Стражники тоже молчали, хотя Ройал выглядел взбешенным. Даст склонил голову. Его капюшон был откинут, оставляя череп и выражение лица полностью открытыми. – Я приму любое наказание. Я не заслуживаю снисхождения. Но я прошу вас, пожалуйста, помогите Ноту. Я втянул его в это. Из-за моих ошибок его нашел и забрал Найтмер. – Почему Найтмер забрал Нота? – Голос Судьи был спокойным и беспристрастным до такой степени, что казался безразличным, но это могло быть наигранным. Даст отчаянно жалел, что не может доверить им всем жизнь Инка. Неужели они действительно не знали, что Нот – Защитник? – Из-за его способностей к программированию. Он успешно спрятал меня от Эррора и Найтмера, несмотря на контракт души. Азгор, похоже, готов был задать еще один вопрос, но тут Судья подняла руку. Он замолчал, и все выжидательно посмотрели на нее. Судья оттолкнулась от стены и расцепила руки: – Всем выйти. Я выношу Суждение. Тириан Азгор остался бесстрастным и ничем не показал, что понимает (или не понимает) значение этого заявления. Отсутствие возражений со стороны Паладина свидетельствовало о том, что он поддерживает своего Капитана. Самую прозрачную реакцию продемонстрировал Ройал, торжествующе ухмыляясь Дасту из-за спины Судьи. Она, вероятно, заметила, но проигнорировала его. Удаляющиеся шаги принадлежали не троим, а четверым, но у Даста были другие приоритеты, нежели таинственный невидимый зритель. Судья села на стул, который только что освободил Тириан. Она сидела прямо, сложив руки на коленях. – Ты знаешь, что такое Суждение? У Даста не было сил обижаться. – Я Санс. И я был Судьей… давным-давно. Поза Судьи не изменилась. Она уставилась на него своим пронзительным желтым глазом: – Справедливость была подавлена УР и Решимостью. Вот почему твой глаз больше не желтеет, верно? – Да, – подтвердил Даст. – Тогда ты знаешь, как это работает. В основном. Суждение позволяет Судье увидеть душу, УР и ОП. Оно также может дать представление о намерениях подсудимого, его вине и глубочайших сожалениях. Эта информация предоставляется как Судье, так и тому, кого судят. – Я знаю, – кратко повторил Даст. – Я напоминаю тебе основы, потому что мое Суждение работает немного иначе, – пояснила Судья, оставаясь отстраненной и хладнокровной. – В своем мире я была не просто Судьей, я была Капитаном Королевской Стражи в мрачном Фелл-варианте. Король Азгор был безжалостным тираном. Во время его правления мне было приказано судить множество разных существ. Некоторые из них были невиновны. В мире "убей или будешь убит" многие другие не были таковыми. Даст вспомнил, как не мог смотреть на свой собственный УР, и добавил: – Не знаю, сможешь ли ты увидеть глубину моих грехов. – Я, может, и не смогу, но ты сможешь. – Взгляд Судьи пронзил его, но не проникал в душу. Пока нет. – Часть Суждения – это самоанализ. Как ты думаешь, сможешь ли ты справиться с тем, что увидишь? Некоторые из тех, кого я судила, не смогли. – Они умерли? – почти сразу понял Даст – Да, – кивнула Судья. – Некоторые Пали. Другие распылились на месте. У Даста голова пошла кругом. – Ты должна была стать Судьей, Присяжным и Палачом? Ни на лице, ни в голосе Судьи не было гордости, когда она отвечала. Только горечь. – Именно такой меня хотел видеть Король Азгор. В Омега-таймлайне есть и другие подобные мне Судьи. Как только ты попадешь туда, тебя будут судить таким же образом. Но если ты примешь мое Суждение, это сделает твои утверждения гораздо более убедительными… Или же твои грехи могут раздавить тебя. Даст не сказал бы, что боится смерти. Просто ему нужно было о многом позаботиться. И он боялся вернуться в руки Найтмера. Но, похоже, он все равно вернется туда, что бы ни делал. «Я втянул Инка в эту заварушку. Я должен попытаться вытащить его из нее». – Если это побудит вас помочь Ноту, то я согласен. – Мы не можем терять время. – Глаз Судьи Фелл Андайн вспыхнул ярким желтым светом. – Это будет больно. Даст кивнул, подтверждая предупреждение и давая добро продолжать. Воздух задрожал, словно невидимая сущность затаила дыхание. А затем все разом обрушилось на него, обжигая и сокрушая, словно вокруг сомкнулась металлическая оболочка самого Ядра. Давление было настолько сильным, что Дасту казалось, будто его грудная клетка вот-вот прогнется. Грехи Даста давили ему на спину, пригибая его к земле и угрожая размозжить череп, сломать плечи и позвоночник. Если бы он стоял, то упал бы на колени. Даст, содрогаясь, сжался в комок и заметил, что в камере потемнело. Разве не должно быть наоборот, если его душа была призвана? – Проклятье, – пробормотала Судья Фелл Андайн, сверкнув глазом. – Найтмер действительно поработал над тобой. Даст был в замешательстве, пока не посмотрел вниз и не понял, что видит. Тени вцепились в его душу, словно когтистая лапа. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это не просто тени. Они выглядели как письмена из символов, которые он и не надеялся понять. Говоря про "контракт души", Найтмер, очевидно, имел в виду это более чем буквально. Раньше этого точно не было видно, но разум Даста был слишком перегружен, чтобы думать об этом. В памяти Даста мелькали лица. Большинство из них были из его собственного мира. Смятение Ториэль, принятие Папируса, ярость Андайн, шок Меттатона. Он видел всех тех, кого убил, чтобы остановить человека. И ради чего? Зачем он это сделал? «Какой смысл останавливать человека, если кроме меня никого не осталось?» Даст уже давно решил, что смерть в одиночестве – лучший исход. Это все еще было эгоистичным решением (он лишил всех остальных выбора и жизни), но означало бы, что Сбросы прекратились. Найтмер лишил его даже этой возможности. Даст должен был знать. Он согласился на условия. Даст был оружием и убийцей, но его душа была его ядром. Она была сутью его существа. Изменение этого ощущалось как насилие. Ему некого было винить, кроме себя… – Почему ты вступил в Банду Найтмера? Вопрос, казалось, исходил как из его собственной головы, так и извне. – Я хотел, чтобы боль прекратилась, – прохрипел Даст. – Я не мог вырваться. И не мог больше этого выносить. Поэтому я согласился. – Если бы я сказала тебе, что Нот – это Инк, что бы ты сказал? – Я уже узнал, – признался Даст. – Единственное, что изменилось – это опасность, которой я его подверг. Я так отчаянно пытался заставить его бросить меня, потому что видел, что ради меня он готов сдаться Найтмеру. – Ты сблизился с ним, чтобы использовать в своих целях? – Нет. Я уже получил то, что, как мне казалось, мне было нужно. И тут я решил поставить его выше себя и отпустить, наплевав на последствия. Я просто… смог позволить себе заботиться. – Почему ты нападал на него в Аутертейле? Даст колебался. Он знал ответ. Он не был уверен, что сможет это принять. Вопрос повторился: – Почему ты нападал на него в Аутертейле? – Я хотел, чтобы Инк отказался от меня, – выпалил Даст. – Я хотел, чтобы он видел во мне неисправимого убийцу, чтобы его не схватили и не пытали вместе со мной, когда Найтмер вернется, чтобы забрать мою душу. Я хочу, чтобы он жил, черт возьми… – Из его горла вырвался звук, который он не узнал, словно он подавился осколками стекла. – Я знал, как сделать это убедительно. Я ранил его, потому что знал, что он выдержит. Потому что это было проще, чем пытаться обратиться за помощью. Я доказал, что Инк был прав. – Почему тебя волнует, выживет ли Инк? – спросила Судья, оставаясь нейтральной к эмоциям в его голосе. – Почему ты хочешь спасти Инка? Чем он отличается от всех остальных, кого ты убил? – Он хотел защитить меня. Его почти никто не защищает, – прохрипел Даст. – Его постоянно ловили и проводили над ним эксперименты, но почти никому не было до этого дела. Ему твердили, что он не личность, пока он сам в это не поверил. И все же он решил, что я не просто оружие Найтмера. Он посмотрел на отребье Мультивселенной, лично причинившее ему вред, и решил, что я заслуживаю еще одного шанса. – Ты хочешь искупить свои грехи? Даст склонил голову. Его голос оставался твердым: – Да. Я принимаю свое наказание. На мгновение тяжесть его грехов словно усилилась. Они давили на его плечи и отягощали душу, сжимаясь вокруг него, как тиски, все туже и туже, пока он не начал гадать, что сдастся первым – его тело или душа… Давление в воздухе ослабло. Тьма отступила. Даст привалился к стене камеры, тяжело дыша, его зрение поплыло. Боль в его душе не утихала, но он знал, что эта боль не дело рук Судьи. И никогда не была. Суждение просто позволило ему полностью осознать свою вину и раскаяние. Сияющий глаз Судьи потускнел. Она откинулась на спинку стула и скрестила руки на груди. – Ты прошел через много дерьма. Это не оправдывает твоих поступков, но Найтмер заставил тебя работать на него. Ты не невиновен. Это далеко не так. Но я вижу, что ты изменился. – Она откинула челку с лица и со вздохом провела рукой по повязке на глазу. – Ты действительно хочешь помочь ему, да? Даст мог только кивнуть. – Хорошо. – Судья вытянула руки над головой и размяла шею. – По правде говоря, сейчас я не могу связаться с Омега-таймлайном, а значит, у меня есть право действовать самостоятельно. Это Суждение дает мне больше оснований позволить тебе помочь. Даст молчал. Он пожалел, что на нем нет капюшона, чтобы лучше скрыть замешательство, которое, должно быть, отражалось на его лице. – Я все равно не могу доставить тебя в Омега-таймлайн, – рассуждала Судья. – Слишком велик риск, что Найтмер найдет тебя. Да, это звучит как достаточно веская причина, чтобы не отправлять тебя туда. Руки Даста были связаны за спиной. Они все еще подергивались, словно хотели коснуться груди. – Я не понимаю. – Это не так уж сложно, приятель, – остро усмехнулась Судья. – Мы хотим спасти Инка. Ты хочешь помочь нам спасти Инка. Так что, поздравляю, ты нам поможешь. Паранойя Даста твердила, что это начало изощренной и жестокой уловки. – А что, если я откажусь? Она окинула его нейтральным взглядом: – С тобой будет нянчиться Аутер. Так что нет, тебя бы не выволокли на задний двор и не убили. Даст тяжело сглотнул: – Я думал, ты меня не отпустишь. – Правильно. – Судья продолжала ухмыляться, но выражение ее лица стало чуть холоднее. – Я не могу гарантировать, что случится с тобой, когда все закончится, но я не собираюсь терять того, кто мог бы привести нас к Инку. – Я не знаю, где находится Замок Найтмера, – признался Даст. – Я очнулся в новом Замке, когда он уже сформировался. Я выбрался только потому, что транспортные кулоны еще не были уничтожены. – Кулон у нас, – заявила Судья. – Возможно, нам удастся извлечь из него какие-нибудь данные. Даст допускал, что можно отследить, откуда взялся кулон, но не слишком оптимистично оценивал их шансы. Он вспомнил, как Киллер выследил его с помощью атаки в его спине, и в его голове зародилась отчаянная идея. Пока что он молчал о ней. – …Я помогу, чем смогу. – Хорошо. – Взгляд Судьи не смягчился, но улыбка стала менее острой. – Твоя смерть не гарантирована, знаешь ли. Не знаю, какие слухи до тебя доходили, но в Омега-таймлайне не принято казнить врагов. Убийцы из числа Чар, Флауи и Фрисков там тоже не исключение. Там принимают даже самых охочих до экспериментов Гастеров, хотя некоторые из них действительно доставляют неприятности. Просто к слову. Даст понял, на что она намекает. Ему хотелось горько рассмеяться, потому что он уже отказывался идти в Омега-таймлайн до всей этой заварушки и знал, что теперь ни за что не сможет там остаться. Но от того, что она намекнула, что он может это сделать, в груди у него стало чуть теплее. Он не решался назвать это тепло "надеждой".