Полутень

      Апрель 860-го года в Шиганшине выдался особенно жарким. Солнце неласково пекло макушки горожан, нагревало брусчатку и каменные стены домов, выжигало цвета вывешенных после стирки простыней. Кто мог, прятался по домам, закрывали поплотнее зарешеченные ставни. Те же, кому приходилось работать на улице, натягивали панамы и шляпы пониже на лоб.       Аномальная жара уже не казалась чем-то необычным. Последние пять лет погода металась из крайности в крайность: месяцы невыносимой жары, от которой вспыхивали леса и увядали посевы, сменялись периодами проливных дождей и наводнений. Снег зимой — редкое чудо для ребятни, да и то всего на пару дней.       Первый год таких климатических потрясений принёс три бедствия, которые грозили добить и без того измученных людей. Во-первых, голод, который с трудом удалось побороть лишь благодаря тому, что собственно голодных ртов осталось-то не так уж и много. Во-вторых, пандемия неизвестной проказы, которую разносили крысы, расплодившиеся из-за нехватки хищников. Эти грызуны странствовали на кораблях с континента на Парадиз и обратно. Болезнь поддавалась лечению, но надолго сваливала работоспособных людей в постель с лихорадкой, оставляя после себя напоминания в виде боли в груди и одышки на месяцы.       Третьим бедствием, логично вытекающим из первых двух, стали эсхатологи всех мастей. Они утверждали, что всё это только начало и пророчили неминуемую небесную кару — то ли за Гул Земли, то ли за войны и разобщённость, то ли за то, что «девки ходят в штанах и с винтовками, вместо того чтобы сидеть дома и рожать детей». А может, и за всё сразу. По их словам, эта самая «кара» должна была довести начатое Узурпатором Парадиза дело до конца. И так тому и быть.       Все три «всадника апокалипсиса» удалось как-то укротить. Голод победили с помощью оранжерей, систем орошения, принудительного разведения скота и улучшенной селекции. Пандемию остановили привезёнными с континента антибиотиками и карантинами. А с кликушами разбиралась военная полиция, выписывая штрафы и уводя в застенки для обстоятельных бесед о том, что паника — это плохо, а возводить хулу на Победоносного — вдвойне хуже. И если такое повторится, то 12-часовым разговором дело уже не ограничится.       Помогало и то, что учёные умы, хоть и верившие в конец света, но не в столь скорый, считали, что такие процессы вполне закономерны. Массовое уничтожение флоры и фауны не просто нарушило хрупкое природное равновесие, а снесло напрочь тяжёлой ногой титана эти весы, втоптав поглубже в землю всё, что от них осталось. Но вместо воздевания к небу рук и отчаянных криков, они, вместе с добровольцами, отправлялись на континент высаживать гектары лесов и завозить живность, чтобы она вновь плодилась и размножалась.       Люди постепенно приспосабливались к изменившемуся миру. И вот, несколько лет спустя, казалось, что искалеченная земля начала потихоньку прощать своих детей. Мир становился дружелюбнее и терпимее. На континенте нежными фруктами заплодоносили персики, всё чаще встречались зайцы, лисы, а особенно кролики, на которых даже разрешили охоту раз в сезон. Огромные следы титанов, как открытые раны, зарастали почвой и травой. Иные срастались и углублялись, превращаясь в озёра, в которых плескалась детвора. Жизнь постепенно брала верх над смертью.       Вот только жара всё никак не сдавалась, пока что.

***

      Приглушённый школьный звонок было слышно даже во дворе, и спустя несколько минут группки детей высыпали из здания.       Трое ребят уже спустились по лестнице, когда их обогнала девушка и остановилась прямо напротив компании. Она неловко переступила с ноги на ногу и заправила пушистую прядь, выбившуюся из прически, за дужку очков:       — Томас, я, эм, я х-хотела сказать, что у т-т-тебя п-п-получилось отличное э-э-э... — она замолчала, глубоко вдохнула, пытаясь побороть приступ, — эссе, — наконец выговорила она на выдохе.       Двое ребят едва сдерживали смех. Брови Томаса чуть съехались на переносице:             чёрные туфли с перемычкой             белые носки с оборками                   камень                               ещё один камень                                     твидовая серая юбка                                                 цветы                                                       ворота                                           ещё камень                               уже третий                         заусенец на большом пальце                   чернильное пятно на её руке        — Спасибо.       — М-м-мне ж-жаль, что не у-у-успели дослушать, — добавила она, робко улыбаясь.                         Блик в оправе очков                                     удаляющиеся спины одноклассников                                                 облака                                                       В общем-то подойдёт что угодно                                                             лишь бы не смотреть ей в лицо

Не смотреть

ей

в

глаза.

      Друзья рядом продолжали душиться гоготом, щеки побагровели, а на глазах выступили слёзы. Томас, не выдержав, резко пнул одного из них локтем под дых:       — Ох, сука, сдурел? — долговязый мальчишка закашлялся, и второй на мгновение переключил своё внимание на него.       — Ещё раз спасибо, Сьюзен, — Том старательно делал вид, что ничего не произошло, и игнорировал тяжело пыхтящего рядом друга.       Девушка раскраснелась то ли от нелепости всей ситуации, то ли от того, что он её поблагодарил:       — Можно п-п-просто Сьюзи, — уже чуть тише проговорила она, — Ну, я п-п-пойду тогда. Х-х-хороших т-т... — она осеклась, быстро переведя взгляд на двух других ребят, — в-вам вы-вы...        — Выходных, — перебил её рыжий парень, наконец отдышавшись после удара, — мы поняли, спасибо. И тебе, — он обогнул её и устремился вперёд.       Второй мальчишка тут же поспешил за ним, стараясь поспеть за размашистыми шагами друга. Томас замялся на мгновение, нервно выдохнул и двинулся вслед за ними. Через мгновение он оглянулся: Сьюзен всё ещё стояла на том же месте, провожая его взглядом. Перехватив его взгляд, она робко махнула рукой. Мальчишка коротко кивнул в ответ, поспешно отвернулся и ускорил шаг.       — Боже, ну и придурки, — зло прошептал Томас, догнав.       — Да брось, Томми, это же было невозможно терпеть, — отмахнулся рыжий. — Или погоди, ты что, защищаешь свою будущую миссис Грин? Очкастые заики — это твой тип, да?       — Не говори глупостей, — Томас ощетинился и резко поправил сползающие с плеча лямки портфеля. — Можно было просто не хихикать как гиены.       — И что с того? — не унимался рыжий. — Она выскочка, заика, и у неё дурацкие очки. Плюс она зубрила, а никому не даёт списывать. Только тебе, конечно. Но это потому что надеется однажды тебя оседлать, — он ехидно ухмыльнулся. Томас закатил глаза. — Она заслужила.       — Ага, — коротко поддакнул Винсент, хотя ему самому было на Сьюзи плевать. Но не поддержать бойкого друга он не мог.       — Не выглядит, как будто она что-то заслужила, — задумчиво пробормотал Томас.       — О-о, так ты всё-таки на неё запал? — Огастус скорчил гримасу умиления и захлопал ресницами. — О, Т-т-томми, н-н-не о-о-останавливайся, т-ты такой б-б-большой! — Он тонко застонал, дразня.       Спектакль вышел настолько громким, что младшеклассницы, идущие впереди, синхронно обернулись и осуждающе зацокали. Гаса это только развеселило, и он продолжил стонать, переходя на громкий гогот.       — Блять, Гас, кругом люди! Мог бы хоть потише! — огрызнулся Том. — Так и хочется тебе иногда треснуть.       — О-о, вот это доблесть! — Гас театрально снял зелёный галстук со школьным гербом и завязал его на голове. Свободный конец болтался на ветру, контрастируя с его рыжими кудрями. — Ну давай, кто кого? За честь дамы! — Он шуточно ткнул друга кулаком в плечо.       Томас извернулся, ловко забежал Гасу за спину и запрыгнул на него, обхватывая руками за шею. Огастус охнул от неожиданности и сгорбился под его весом.        — Сойдёшь и за коня! — захохотал Томас.       Винсент весело смеялся, глядя на потасовку, а Гас, брыкаясь, пытался сбросить друга со спины.       — Ох, с норовом лошадка! Ну, вперёд, пошла, мчи меня домой! — Томас, разойдясь не на шутку, подтолкнул коленями Гаса по бокам.       — Разочарую, — прохрипел Огастус, — дом не по пути.       — А? — тупо переспросил Томас.       — Говорю, поездка окончена, — воспользовавшись замешательством друга, Гас резко выпрямился и скинул Томаса на землю. Тот едва успел ухватиться за Винсента, чтобы не растянуться на дороге.       — Чё-то ты поднабрал, Томми, — тяжело дыша, сказал Гас. — Мамочка вкусно кормит?       Томас, согнувшись пополам, тоже с трудом переводил дыхание:       — Ага, твоя, — отмахнулся он. — Так, погоди... Не домой?       — Неа, — Гас мотнул головой, разминая спину.       — А куда мы идём? Я что-то пропустил? — Том перевёл взгляд на Винсента, но тот лишь пожал плечами.       — Ты ничего не упустил, — наконец отдышавшись, Гас утер пот со лба. Его рыжие кудри блестели на солнце, галстук развевался на ветру, а оттопыренные уши покраснели.— Скоро всё узнаете.

***

      Троица вышла по аллее, идущей от школы, в переулок. Шиганшина с каждым годом разрасталась и менялась. Улицы петляли, переходя одна в другую, а дома выстраивались в лабиринты. Жителей становилось всё больше: возвращались те, кто прожил здесь всю жизнь, но был вынужден покинуть город после пролома стен. Переезжали и те, кто раньше жил глубже на острове, уже не боясь находиться на главном рубеже обороны от титанов. И оседали редкие приезжие, которые выделялись среди местных жителей острова цветом кожи, разрезом глаз или даже просто одеждой.       Когда Томас натыкался на компании таких «чужаков», они зачастую общались на каком-то своём языке, вместо эльдийского, эмоционально жестикулировали или издавали непривычные междометия и весело смеялись. Родители Тома, не привыкшие к такому, обычно отводили глаза и замолкали, да и самому мальчишке в такие моменты становилось неловко.       Было странно осознавать, что ещё шесть лет назад эти люди ненавидели его народ, а эльдийцы ненавидели их. Страшно было думать, что эта ненависть никуда не исчезла, просто прикрылась любезностью и вежливыми улыбками. Томасу казалось диким, что они, вероятно, понимают эльдийский язык, и от них ничего не утаить, а он сам не понимал ни слова из их речей.       Однако самым пугающим для Томаса, привыкшего за десять лет к величественным стенам, было отсутствие этих серых исполинов, что некогда возвышались над крышами домов.       Его семья переехала сюда из небольшого города Яркель внутри стены Шина вскоре после того, как стих гул шагов титанов. Там отец работал простым плотником и иногда подрабатывал на погрузках, а в Шиганшине ему предложили работу в порту, которой теперь было хоть отбавляй. Да и полразрушенные дома в эпицентре трагедии стоили сущие копейки. Пусть строить новую жизнь на залитых кровью обломках было не самым благородным делом, но кто-то должен был взяться за это, чтобы город снова задышал.       Невысокий, чуть пухлый и смуглый Винсент вытащил из кармана платок и вытер пот, выступивший на лбу:       — Я сегодня долго не смогу, — произнёс он, пнув камень, который ускакал по дороге, поднимая клубы пыли. На идеально вычищенных шнурованных ботинках остался белый след. — Сегодня прибывает корабль, и к вечеру отец уже будет дома. Надо будет его встретить, да и прибраться не помешает.       Винсент Ямани был единственным из троицы, кого не волновало отсутствие стен. Он никогда их не видел, так как вообще не знал о существовании Парадиза до своих 11 лет. Гул застал его семью, когда они с отцом ездили к его родителям. Винсент утверждал, что в тот день его отец поседел дважды. Сначала — до серого, когда на горизонте появились огромные исполины, которые остановились, не дойдя до дома его бабушки и дедушки и трёхсот метров. А второй раз, когда его отец, уже понимая, что произошло, мчался назад в родной город. На месте дома, где осталась его жена, мама Винсента, подхватившая простуду, он обнаружил лишь мелкие щепки, вдавленные в землю, перемешанные с кровью, волосами и костями. Кудри отца, как говорит Винсент, тогда окончательно стали белее снега.       Он рассказал об этом лишь однажды и больше не хотел говорить; да и никто не пытался расспрашивать.       — Привезёт что-нибудь прикольное? — стараясь скрыть интерес, спросил Гас.       Он всеми силами избегал темы семьи Винсента.       — Разве что бабушкины квашеные овощи, — пожал плечами тот.       — Уф, эта капуста твоей бабки в приправах — это что-то с чем-то. Надеюсь, её отберут как химическое оружие, — рассмеялся Огастус.       — О! — Винсент хлопнул себя по лбу. — Кстати, вроде ещё обещал привезти фантомограф и слайды. Там должны быть фотографии из Касирии и из Бахрана... Ну, до кхм, всего, — он запнулся.       Гас сконфуженно опустил плечи, а его губы сжались в тонкую линию.       — Фантомограф — это та безумная машина, где якобы картинки можно на всю стену проецировать? — поспешно вклинился Томас, стараясь разбавить атмосферу, — если честно, я всё ещё думаю, что ты пиздишь, и нет такой штуки.       — Да блять! — Винсент хлопнул себя кулаком в грудь. — Да я клянусь, она существует. В этом вообще ничего такого нет! Их, может, и тут теперь найти можно, просто стоить будет бешено.       — А туда прям любые фотографии можно засунуть? — Гас вынырнул из своих тяжёлых мыслей и покосился на друга.       — Нууу, я уже точно не помню, махонькие такие, — Винсент показал расстояние между указательным и большим пальцами. — Но из-за лампы внутри картинка будет все равно на всю стену, как в театре.       Винсент был эльдийцем лишь наполовину, и, проведя детство в гетто в Касирии, так же хорошо знал и местный язык. Из-за своей двуязычности в эльдийском у него был едва заметный акцент: он гнусавил «н» и немного присвистывал «с». Поэтому хуже всего ему давались слова, где обе эти буквы встречались.       Как, например, «стена». И этот факт казался Томасу до смешного ироничным.              — И голых девчонок можно, ну, это, на всю стену? — Гас раскраснелся.       Томас от неожиданности вопроса заржал:       — Да я думаю, хоть мамашу твою!       — Да уж, конечно, не твою, — обиженно буркнул Огастус, чьё предложение явно не оценили по достоинству, — твоя-то ни на какую стену не поместится.              Томас показал другу средний палец и высунул язык.       — Вы, короче, приходите, если что, — продолжил Винсент. — Посмотрим вместе. Отец может и не захочет, а одному смотреть... эээ… «саамира», — он замолчал, подбирая слово, — грустно, короче.       — А что такое «саамира»?       — Ну, — Винсент сконфуженно почесал затылок, — это когда тебе грустно из-за чего-то, что ты потерял, но должен бы иметь.       — Типа ностальгия? - предположил Том.       — Не совсем. Ностальгия — это тоска по прошлому. Саамира — это тоска по тому, что могло бы быть, но так и не случилось.       — Сожаление? — предложил Гас.       — Наверное, — кивнул Винсент, — но чуть глубже. Саамира — это не упущенное, а скорее несбыточное.       — Саамира, самера или еще что, а одного мы тебя не оставим, — подбодрил Томас, хлопнув друга по плечу. — Да, Гас?       — Так голых девочек не будет?       — Блять, Гас!       — Ладно, ладно, — он выставил ладони вперёд, — не будет, так не будет. Уговорили. Подрочу на заморскую архитектуру.       Винсент в голос расхохотался:       — Ну нет, мне-то, конечно, нравилось на родине, но там было не настолько красиво, — он вытер выступившие от смеха слёзы.       Гас впервые за этот разговор взглянул ему в лицо и улыбнулся в ответ.

***

      Пройдя главную улицу, мальчишки вновь свернули в переулок, сплошь усаженный яблонями, которые только принялись цвести. В воздухе стоял плотный сладковатый аромат цветов, от которого вкупе с жарой слегка кружилась голова. Болтая и смеясь, ребята миновали булочную, откуда пахло свежим хлебом и сладкими коричными завитушками. Прошли ателье, на витрины которого продавщица деловито выставляла недавно привезённые с континента ткани. Позади остался и магазин различных мелочей для дома, где уже толпились домохозяйки, и рыбная лавка, от которой сильно несло потрохами и отдалённо — океаном.              — Погоди, — Винсент сморщил веснушчатый нос, — я знаю эту дорогу. Мы что, идём в бани?       — Бинго! — хлопнул в ладоши Гас. Томас в недоумении поднял брови:       — Эм, ну очень мило с твоей стороны, — озадаченно протянул он, — но я и дома могу помыться.       — А мы внутрь заходить не будем. Винсент и Томас с недоверием переглянулись, ожидая дальнейших разъяснений.       — Да не корчите вы такие рожи. Обещаю, вам понравится!       Не доходя нескольких шагов до овощной лавки, где какой-то старик ожесточённо торговался за охапку редиса, Гас свернул за угол в узкий проход между зданиями. Мальчишки, вновь недоумённо переглянувшись, шмыгнули за ним. Переулок здесь был узким и тёмным. Из приоткрытых подвальных окон разило затхлостью. А от мокрой брусчатки тянуло прохладой и сыростью. Ребята продвигались осторожно, стараясь не задеть колонны картонных коробок, набитых мусором, и старые деревянные ящики, брошенные у стен.       — Сюда, — заговорщицки прошептал Огастус, указывая на тёмный проход в глубине переулка.       Ещё один поворот — и они оказались с другой стороны здания бань. Вокруг были задние дворы магазинов и лавок. Пыльные тропинки, заставленные старыми ящиками, грудами досок и прочим хламом, скорее напоминали свалку. Лишь редкий звук, доносящийся со стороны главной улицы, пробивался сюда приглушённым эхом.       Тишина окутала их со всех сторон. Никого.       — Так, и?       — Я набрёл на это место, когда прятался от говнюка Эрленда и его подсосов, — начал Гас, — я сбежал от них в переулок и укрылся здесь, — он указал пальцем на лестничный спуск, — думал, что это подвал, там даже дверь есть, но она была заперта, — он почесал затылок, — наверное, и сейчас заперта.       Томас заметил, что Гас как будто… волнуется? Это было что-то новенькое.       — К чему ты клонишь?       — Там есть окно, видите? Небольшое. Это окно в общий душевой зал, — Гас закончил, слегка улыбаясь и заливаясь краской.       Винсент, судя по тому, как начал стремительно краснеть, всё понял. Томасу потребовалось несколько секунд, прежде чем он догадался. Его брови поползли вверх:       — Ты притащил нас сюда, чтобы подглядывать за девчонками?       — Тише ты, не ори! — Гас прижал палец к губам. — Окно открыто, видишь же. Хочешь, чтобы нас тут поймали?       — О, ладно, извини, — саркастично буркнул он и перешёл на шёпот, — вопрос остаётся тем же!       — Ой, скажи ещё, что тебе не интересно! Да и тебе, Вин-вин! Винсент испуганно смотрел по сторонам, всё ещё сохраняя цвет зрелого помидора.       — И… сейчас же день, — продолжил припираться Томас, — кто вообще ходит в баню в это время?       — Взрослые женщины, очевидно, — самодовольно заявил Гас. — А не школьницы-плоскодонки.       Том хохотнул:       — Так-так. И сколько ты там успел зрелых задниц рассмотреть?       — Нисколько, — насупился Гас, — разуй глаза: там до окошка метра два снизу, я не дотянулся.       — А, так ты нас привёл не за компанию, а чтобы мы тебя подтолкнули?       Услышав это, Винсент, терявший до этого от нервозности остатки сознания, вдруг встрепенулся и даже хрюкнул, глядя, как багровеет лицо Гаса.       — А вам что? Вы тоже посмотрите! Хватит строить из себя джентльменов.       Томас размышлял, взвешивая все «за» и «против».       — А если нас поймают?       — Убежим раньше, чем кто-то успеет настучать, — уверенно заявил Гас.       — Ладно, — протянул Томас, — а если это мужская баня? Если меня поймают за тем, как я смотрю, как какие-нибудь грузчики себе жопы моют?       — Мужские душевые справа, — Гас кивнул на другой, более удалённый спуск.       — Это женские. Клянусь собственной честью.       Трое друзей молчали, переминаясь с ноги на ногу. Никто не решался первым сделать шаг.       — Ну, ладно, — Винсент двинулся к лестнице, — зря, что ли, тащились.       — Вот это настрой, Вин-вин! — Гас показал ему большой палец вверх. — От тебя не ожидал. Держись, смельчак, будешь первым.       — Может, не надо? — вновь начал Томас, неуверенно поглядывая на друзей. — Как-то это… неправильно.       — Что неправильно?       — Ну, я не хотел бы, чтобы за мной подглядывали, когда я моюсь.       — Так никто и не будет, — хихикнул Гас, — кому ты нужен.       — Я не об этом.       — Да понял я тебя! Но если они не узнают, то и не расстроятся, верно? — подмигнул ему друг, — главное — быть тихими.       Гас присел, сложив руки замком, позволяя Винсенту встать на них ногой, и подтолкнул его к приоткрытому окну.       — Ну ты и кабан, Вин-вин, — прошипел он, напрягая руки.       Винсент молча вцепился пальцами в раму, напряжённо дыша и вглядываясь в окно.       Минута тянулась, как вечность.       — Ну что там? — нетерпеливо шепнул Гас.       Винсент молча посмотрел вниз и спрыгнул на землю.       — Ничего, — тихо сказал он и вытер пыльные руки о шорты.       — Там много пара, краны, душ, кафель, но никого нет.       — Я же говорил, — пожал плечами Томас. — Кто ходит в баню посреди рабочего дня?       — Что, совсем никого? — разочарованно протянул Гас.       — Из голых баб только русалки на стене намалёваны, — Винсент развёл руками, — на этом всё.       Томас приложил палец к подбородку:       — Подсади-ка и меня, Гас, хочу тоже взглянуть.       — А куда это делось твоё джентльменство, а?       — Да я на русалок хочу взглянуть. Эти не обидятся, — Томас упёрся ногой в сложенные Гасом в замок руки, и, придерживаясь за стену, вторя действиям друга, ухватился за раму окна.       Просторная комната была уложена бледно-розовым кафелем, который в прямоугольнике солнца от окна поблескивал перламутровым отливом. По левой стене тянулась фреска: три русалки восседали на камнях, подогнув свои хвосты. Одна из них расчёсывала свои длинные изумрудные волосы, прикрывая ими наготу; другая, изображённая со спины, словно готовилась нырнуть обратно в воду, прячась от посторонних глаз; а третья вызывающе смотрела прямо на зрителя. Её волосы были собраны в высокую причёску, а на любовно выписанной пышной груди сверкали бусы из жемчугов и ракушек.       — Как там русалочьи сиськи? — услышал Томас шёпот Винсента.       Не отрываясь от фрески, Томас показал большой палец вверх. Картина, вероятно, когда-то была яркой и пёстрой, но сейчас она выцвела и потускнела — теперь русалки словно были скрыты в тумане.        — Да, кроме них тут… — начал было Томас, но внезапно осёкся.       С дальнего конца комнаты хлопнула дверь, и до него донёсся звук босых ног, ступающих по мокрому кафелю. Томас резко спустился пониже и вжал голову в плечи.       — Что? Что там? — яростно зашептал Гас снизу, но Томас боялся издать и звук.       «Надо спускаться», подумалось ему, «точно надо спускаться, так нельзя». Но что-то удерживало его на месте. Любопытство взяло верх, и он чуть приподнял голову, выглядывая из-за рамы.       Посреди комнаты, возле зеркала, стояла фигура. Внутри у Томаса всё застыло, а сердце заколотилось где-то в горле. Он был уверен, что нечто сравнимое с «этим», нечто лишь отдалённо похожее, видел на чёрно-белых изображениях мраморных статуй.       До сегодняшнего дня он был уверен, что большинство из них белоснежной пылью были втоптаны в землю уже много лет назад. Но вот одна такая ожившая, вырезанная из мрамора, стояла прямо перед его глазами.       Бледная кожа то тут, то там была исчерчена полосами тонких шрамов, словно сколами на идеальном камне. И на контрасте с ними нежные участки кожи, которые обнажались при каждом движении. Ярко-алое, на белом. Словно кто-то о твёрдый мрамор раздавил ягоды вишни, и сок растёкся по ладошкам, коленям, пяткам. По губам, по груди. Девушка приподняла ногу, согнув её в коленке. И «там» был такой же контраст. Алая, вишнёвая, на фоне белого мраморного бедра.       Внизу живота стыдно и сладко заныло. Томас почувствовал, как пот стекает по затылку, как влажными пальцами становится всё сложнее держаться за оконную раму, но он отчаянно не хотел её отпускать.       Девушка подняла руки и лёгким движением распустила волосы, собранные в хвост. Чёрные пряди рассыпались по плечам и лопаткам, сверкая, как привезённый с континента редкий шёлк.       Томас заворожённо наблюдал за её действиями, больше всего в эту минуту желая выжечь эту сцену под веками, чтобы видеть её каждый раз, закрывая глаза.       «Наверное, из-за таких женщин идут на поле боя», — подумалось вдруг Томасу. Из-за них начинают и заканчивают войны. Таким женщинам падают в ноги, кладут голову на колени, надеясь на ласку или на быструю и безболезненную казнь.       Её красота была практически безупречной, но пугающе ледяной. Словно это была не живая девушка, а влекущая погибель, заточённая внутри человеческого тела. И ей в нём было неуютно.       Томас осознал, что всё это время он задерживал дыхание, и сделал резкий рваный вдох. «Погибель» обернулась и очень по-человечески удивлённо уставилась на него раскосыми глазами.       — Чёрт, — прошипел Томас, мгновенно отпуская раму и падая прямо на Гаса.       Тот с визгом рухнул на землю, ударившись копчиком:       — Твою мать, Томми! Мог бы и не так резко!       Но Томас уже вскочил на ноги:       — Бежим! — бросил он и рванул вперёд.       Не задавая лишних вопросов, друзья побежали за ним. Томас не останавливался, даже когда они выскочили на главную улицу. Не остановился он и тогда, когда все главные магазины калейдоскопом мелькнули в боковом зрении и остались позади. Пробежав ещё метров четыреста, он петлял по дворам, будто пытался сбросить невидимый хвост. Наконец, наткнувшись на высокий забор, он резко затормозил и согнулся пополам, упираясь руками в колени. Дыхание сбилось, лёгкие жгло, и он закашлялся.       Спустя несколько мгновений его наконец догнали ребята, так же шумно и тяжело дыша, надсадно кашляя.       — Блять, — Гас громко сплюнул на землю и вытер рот тыльной стороной ладони. — Нихера себе ты бегаешь. Что произошло? Там кто-то был?       Томас коротко кивнул, вновь закашлявшись. Бедный Винсент, не привыкший к таким марафонам, рухнул на землю, совершенно не беспокоясь о том, что испачкает свои форменные шорты. Он усиленно вытирал лицо платком, уже насквозь промокшим от пота.       — И. Тебя. Спалили? — прерывисто спросил Гас, всё ещё переводя дыхание.       — Да, — Томас сплюнул скопившуюся во рту слюну, — нахуй бы я ещё так бежал.       Рубашка отвратительно липла к телу, кровь стучала в висках, а ноги горели от неожиданной нагрузки. Томасу отчаянно хотелось пить, а ещё сильнее — помыться.              — Она буквально посмотрела мне в глаза, возможно, даже запомнила.       — Да брось ты, — отмахнулся Гас, снимая галстук и вытирая им потный лоб, — ну кем надо быть, чтобы за секунду запомнить лицо? Расслабься.       Томас кивнул, хотя внутренний страх не отступал. Может, Гас прав. Он прикрыл глаза ладонью: на тёмно-багровом фоне света, проступающего сквозь пальцы, вырисовывались очертания точёной фигуры.       — Ну, она хоть хорошенькая была? — усмехнулся Гас, не скрывая любопытства.       Томас вздохнул, убирая руку от глаз.       Он вдруг пожалел, что не знает других языков, кроме эльдийского. Разве есть в нём слова, способные описать её? Судя по всему, она была не отсюда, и в её родном языке наверняка найдутся слова для таких существ. В его же языке их отчаянно не хватало.       Он обернулся к Винсенту:       — Как по-кассирийски будет «красивый»?       Винсент помедлил, переводя дыхание:       — Когда девушка миленькая, обычно говорят «хамилика».       Томас покачал головой:       — Надо прям чтобы красивая. Очень.       — Ну, есть слово «красивый», — задумчиво пробормотал Винсент, — «захрим». Но с ним надо аккуратно, потому что в зависимости от контекста — это или что-то очень красивое, или что-то ужасающее.       Том щёлкнул пальцами:       — Подходит. Оно.       — Счастливчик! — присвистнул Гас.       Винсент встал с земли и отряхнул шорты, наконец обратив внимание на место, в котором они оказались. Густой воздух был пропитан тяжёлой, застоявшейся сыростью. Каменные стены и покосившиеся здания обступали их вокруг, а давно неухоженные улицы заросли сорняками.       — Кстати, о ужасающем, — Винсент указал пальцем на массивный дощатый забор, из-за которого выглядывали призрачные контуры разрушенного дома. Сквозь щели просачивался слабый свет солнца. — Это то, о чём я думаю?       Огастус сделал несколько шагов вдоль забора, притаптывая высокую траву, и прильнул к щели между плохо приколоченными досками. Его глаза расширились, а рот приоткрылся в изумлении:       — Дом Йегеров, — прошептал он.       Томас отступил назад, оглядывая разрушенное здание. Вдруг его внимание привлёк алый лист, наспех и криво приклеенный к забору. Кусок бумаги свободным краем шелестел на ветру, норовя вот-вот оторваться. Винсент первым подошёл к нему, прижимая трепещущий уголок.       На алом фоне была изображена гротескно огромная девушка с пустым взглядом. Её голову украшал венок из белых цветов, и, нагнувшись вперёд, она указательным и большим пальцами тянулась к стоящему перед ней колоссальному титану, словно намереваясь его схватить. Колосс был изображён в несколько раз меньше девушки в венке и на её фоне казался букашкой у ног исполина.       Чёрные аккуратно выведенные буквы поверх рисунка гласили:

Против титанов ненависти — за титанов мира и справедливости.

      Ниже, чуть более мелким шрифтом значилось:

Присоединяйся к нашему движению. ЭЛИС. Мирная Эльдия для ВСЕХ начинается с ТЕБЯ.

      — Элис — это кто? — озадаченно спросил Винсент.       — Не знаю, — пожал плечами Томас.       — Не "кто", а "что", — поправил Гас, подходя сзади, — Эльдийский Легион Идеалов Солидарности, мать их. Прячутся по подпольям и пытаются сколотить оппозицию текущему режиму.       — Откуда ты знаешь?       — Слышал как-то от матери, — уклончиво ответил Гас, — не в разговоре со мной, конечно.              Он сорвал листовку, смял и выкинул её через плечо. Комок мгновенно затерялся среди другого мусора.       — Ну и зачем? — спросил Винсент, обернувшись.       — Что «зачем»? — нахмурил брови Гас, — нечего развешивать по городу какую-то пропаганду.       — Но Йегеристам-то можно: и развешивать, и в газетах печатать, и с площадей вещать.       — Потому что они — правительство! Давай ещё каждой шайке популистов давать право выступать с трибуны. Вон ходят уже одни на собрания, тоже про мир и пацифизм разглагольствуют — а толку-то что?       — Продвигать идею пацифизма — не самое худшее занятие, — заметил Винсент, стараясь не повышать тон.       — О, да что ты? — Гас уже брызжал сарказмом, — из-за этого так называемого «пацифизма» наш народ больше сотни лет жил за стенами, умирая от нищеты, голода или в зловонной пасти титанов. — Ладони Огастуса непроизвольно сжались в кулаки. — И если бы так продолжалось и дальше, всё, что нас ждало бы по плану, — это гетто и рабочие лагеря. И это в лучшем случае.       — Зато теперь из-под обломков выкапывают уже мой дом, — напомнил Винсент, — и дома ещё миллионов и миллионов людей. Этот-то план, конечно, вышел просто блестяще.       — Давайте не будем, — вмешался Томас, стремясь погасить растущее напряжение. Его голос прозвучал мягко, почти умоляюще, — сейчас ещё начинать мериться, кто больше настрадался. Всем досталось, и нечего здесь обсуждать.       — Так и я о том же, — поддержал Винсент, — прошлое надо оставлять в прошлом. Иначе око за око — и весь мир останется без глаз. Собственно, как и произошло.       — Если забыть своё прошлое, без глаз останемся мы, — процедил Гас.       Том чувствовал, что ещё немного, и этот спор уже не остановить:       — Так, прекращайте, что-то вы разошлись, — он взял друзей за руки, — давайте, ну, дружеское рукопожатие.       Парни, помедлив, всё же послушались.       — Ладно, извини, что я наговорил это всё. Тема такая просто, сам понимаешь, — Гас был самым вспыльчивым из троицы, но из-за этого и самым быстро отходчивым, — ясное дело, ты тут ни при чём.       Винсент махнул рукой:       — Да я тоже хорош. Забыли.       Томас улыбнулся:       — Ну вот и отлично! Не хотите ещё заглянуть в булочную по дороге?       — Мы уже уходим? — удивлённо спросил Гас.       — А ты что, хотел остаться здесь жить? — Томас оглядел окружающие руины. — Даже по сравнению с твоей берлогой тут немного перебор.       Огастус лишь молча кивнул на разрушенные стены дома Йегеров.       — О нет! Нет, нет и ещё раз нет, — Том отчаянно замотал головой. — С меня хватило приключений на сегодня.       — Да брось! Мы возле, может быть, самого таинственного места в городе, а ты не хочешь туда зайти?       — Там старое, сломанное барахло, крысы и плесень! — отчаянно залепетал Том. — А из таинственного только то, как глубоко гвардейцы засунут нам винтовки в задницу, если словят нас тут.       — Не словят, — отмахнулся Гас.       — Я это уже сегодня слышал, и вот мы здесь.       — Ну так не словили ведь!       Мальчишки молча переглянулись.       — Я пойду на разведку, а вы стойте на шухере. Я туда и обратно, — Гас ловко отодвинул одну из досок и тенью проскользнул внутрь, растворившись в полумраке развалин.       Винсент нервно наблюдал, как рыжая макушка друга исчезла в узком проходе между досок.       — Я схожу с ним, мало ли что, — пробормотал Винсент, оглядываясь по сторонам, и поспешил следом, пытаясь протиснуться в узкий проход. Долговязому Гасу это удалось гораздо быстрее, — ты с нами?       — Я останусь здесь, — твёрдо заявил Томас. Он заметно нервничал.       Пустые дома, заброшенные и заросшие, выглядели как молчаливые стражи, которые охраняли это место от чужаков. Их выбитые окна смотрели на улицу пустыми глазницами, нагоняя тоску. Никто не осмеливался селиться так близко к злосчастному месту.       — Если кого увижу, крикну. Ну и вы кричите, если что.       — А что, если что? — уточнил Винсент.       — Место-то уже лет пятнадцать в руинах. Не хотелось бы тащить вас домой, если кому-то прилетит балкой по голове.       — А, ну да, — сконфуженно согласился парень.       — А ты что подумал? Что злобный дух Эрена Йегера схватит тебя за яйца за то, что ты пытаешься рыться в его сгнивших портках? — хохотнул Томас.       — Конечно нет, — пробормотал он, протискиваясь дальше через дыру. Но перед тем как скрыться из виду, его растрёпанная голова снова выглянула наружу, — А он мог бы?       — Он давно сдох, Вин-Вин, и тело его сожгли, сам знаешь. А душа, скорее всего, сейчас где-то в аду, и я сомневаюсь, что ей есть до тебя дело.              Винсент удовлетворённо кивнул.       — Мы быстро, жди здесь, — и его голова вновь исчезла за забором.       — Ага.       Томас ещё раз опасливо огляделся по сторонам и сел ждать.       Называть это место «домом» было невозможно. То, что раньше было жилым и обитаемым, превратилось в груду разбитых кирпичей и деревянных обломков. Лестницы развалились, балки опасно скрипели под собственным весом, а остатки стен были обвиты мхом и густыми вьюнками. В воздухе стоял запах сырости и гниения, и тяжёлые клубы густой пыли поднимались наверх при каждом шаге. Винсент осторожно двигался следом за Гасом. Полы скрипели под ногами, трещали, и кое-где дерево ломалось под его весом. Вдруг он ощутил странное чувство, которое начало волнами захлёстывать его, словно он переступил некий рубеж. Чувство страха и трепета, как будто вот-вот он встретится с чем-то, с чем встречаться не должен.              — Гас! — крикнул он. Рыжая макушка друга выглянула из-за свалившейся на бок и прогнившей балки перекрытия. — Тут неуютно!       — Да, согласен! — крикнул тот, констатируя факт.       Винсент удивлённо вскинул брови.       — Эм, тогда, может, пойдём?       — Ещё минуту, — ответил тот, скрывшись за разрушенной стеной. Было слышно, как он передвигает обломки и перекатывает их по полу, разыскивая что-то интересное.       — Нашёл что-нибудь?       — Да не особо, — Гас вновь вынырнул из-за балки, держа в руках чугунную сковороду. — Всё завалено сверху хламом, не добраться. Или просто давно сгнило. Хотя эта штука переживёт любую войну, не зря мать их так любит, — он со стуком бросил сковороду на пол.       — Ну, раз ничего интересного, тогда пошли назад.       — О, погоди, — Томас пальцем указал на спуск, ведущий под фундамент дома. Сквозь высокую траву едва проглядывались ступени лестницы. — Ещё заглянем туда, и можно идти.       — Это не самая хорошая идея — спускаться в этот подвал, — попытался остановить друга Винсент, — дом разваливается, и кто знает, в какой момент он рухнет нам на головы?       Но Огастус его уже не слушал, спускаясь по лестнице.       — Вот же кретин, — буркнул Винсент, нехотя следуя за другом.              С каждым шагом чувство тревоги нарастало, а в висках начинала пульсировать давящая боль. На последней ступени он замер, схватившись за голову. У него было жуткое, невыносимое чувство, словно кто-то рылся в его мозгах, пытаясь там что-то отыскать. Хотелось засунуть руку прямо в черепную коробку и выдернуть это «нечто» из неё.       — Гас, пожалуйста, не уходи далеко, — слабо крикнул он, борясь с подкатывающим чувством тошноты.       — Да я буквально в двух метрах, — отозвался Гас, и эхо его голоса потонуло в полумраке.       Неожиданно Винсент заметил на земле небольшую карточку. Он поднял её и покрутил в руках — это была очень старая, выцветшая фотография, поеденная плесенью с краёв. Но на ней всё ещё можно было различить фигуры мужчины и сидящей в кресле женщины с ребёнком на руках.       — Эй, Гас, я, кажется, кое-что нашёл, — пройдя чуть в глубь подвала, он подошёл к другу и протянул находку.       Огастус озадаченно уставился на фото:       — Открытка?       — Нет, я думаю, это фотография.       — Зачем кому-то фотографировать кресло? — озадаченно спросил он.       — Чего? — Винсент заглянул из-за плеча друга на картинку в его руке. — Погоди, я могу поклясться, что секунду назад на ней были люди, — он ошеломлённо замолчал.       — Может, показалось, — пожал плечами Гас, отдал карточку ему обратно и продолжил продвигаться вглубь.       — Как это показалось… — Голова Винсента всё сильнее начинала раскалываться, будто что-то пыталось выдавить его сознание наружу.       — Ого! — Гас вдруг присвистнул. — Это невероятно!       Винсент, с трудом держась на ногах, подошёл ближе. Ему уже было всё равно на очередное сомнительное открытие. Он хотел взмолиться вернуться назад, упасть на пол, ухватиться пальцами за ногу друга и не отпускать, пока тот не согласится выйти из этого треклятого дома. Но тут он увидел то же, что и Гас.       Прямо у их ног в земле открывалась дыра. Яма, в которой не было видно ни дна, ни стен. В ней не было видно абсолютно ничего. Словно у самых её краёв была разлита тьма, поглощающая любой лучик света, пытавшийся проникнуть внутрь.       — Это земля просела? — неуверенно спросил Гас. Его голос дрогнул.       — Я не знаю, — прошептал Винсент.       И вдруг они оба окаменели. Прямо из разлома, словно из самого его нутра, послышался тихий девичий голос, искажённый шумами, словно доносящийся из хриплого репродуктора:       — Привет, прости что.       Произнеся это, голос умолк.       Мальчишки ошарашенно переглянулись.       — Скажи, что я не сошёл с ума и ты тоже это слышишь, — прошептал не на шутку перепуганный Огастус.       — Слышу, — тихо ответил Винсент.       — Там р-ребёнок? — дрожащим голосом уточнил Гас, словно Винсент мог знать ответ.       Тот лишь молча покачал головой.       — Эй! Есть кто живой? — крикнул Гас во тьму, но ему не ответило даже эхо.       На мгновение повисла гнетущая и плотная тишина.       После этого искажённый голос снова прорезался сквозь неё:       — Я замёрзла и стало страшно.       Будь вокруг больше света, стало бы очевидно, как лицо Гаса побелело от ужаса.       — Как ты туда попала? Как можно помочь тебе выбраться? — прокричал он, стараясь подавить дрожь в голосе.       Его руки тряслись, но он не отводил глаз от ямы.       После короткой паузы тихий голос вновь ответил:       — Можно? Ты не против?       — Как я могу быть против?! — воскликнул Гас.       Он присел на колени и упёрся руками в самый край обрыва. Парень попытался как можно дальше вытянуть голову, чтобы рассмотреть хоть что-то, и замер в этом положении.              Винсент, борясь с головной болью и головокружением, едва держался на ногах.       Вибрирующий голос, словно из старого динамика, вновь раздался где-то из глубины:       — Спасибо тебе... спасибо.       Винсента осенило:       — Гас, у меня чувство, что она не нам отвечает, — тихо прошептал он и посмотрел на друга.       Но тот так и не шевелился. Ни один мускул не дрогнул ни в его теле, ни на его лице. Парень, последовав примеру, сел на колени и, упершись руками, подался вперёд.       — Эй, дружище, ты меня слы...       Винсенту на мгновение показалось, что в его ушах выключили звук. Больше он не слышал ни скрипов, ни шорохов, ни ветра, ни дыхания Гаса, ни даже собственного сердцебиения. Пропали запахи, пропало ощущение влажности и холода, а в следующее мгновение он осознал, что не чувствует вообще ничего. Глаза видели лишь абсолютную тьму. Ни руки, ни ноги не ощущали поверхности. Головная боль испарилась, не было ни жарко, ни страшно, ни грустно — не было никак. Он даже не мог в полной мере сказать, что ощущает свои конечности или голову. Что вообще ощущает себя в пространстве. Что вообще ощущает себя.       Ни одного чувства, кроме абсолютной пустоты, заполняющей его всего до краёв и вытесняющей остатки разума.       И в этой пронзительной тишине тихий искажённый голос, как барахлящая радиоволна, нежно прошептал прямо над его ухом:       — Спокойной ночи, Эрен.       Словно из толщи воды Винсент вынырнул наружу, хватая ртом воздух, когда рука Огастуса силой оттащила его от разлома. Будто бы прорвав натяжение, в тот же миг в мир вернулись звуки, запахи и головная боль. Всё снова обрушилось на него с невыносимой силой. От резко нахлынувшего осознания собственного существования ему нестерпимо захотелось разрыдаться.       — Ты тоже это почувствовал? — прохрипел Винсент, хватаясь за плечо друга и пытаясь удержаться на ногах.       — Да, — тихо ответил тот, его голос был едва слышен. — Это я виноват. Теперь точно валим отсюда.       Они, с трудом удерживая равновесие и спотыкаясь, бросились наверх по заросшим, полуразвалившимся ступеням. Выбежав на улицу, они с грохотом вывалились через пролом в заборе. Томас тут же подскочил на ноги.        — Томми, пиздец, что мы только что видели! — завизжал Гас.       — А? — Томас невольно попятился.       — Там призраки или что-то ещё, я не знаю, но это полный пиздец! — тараторил Гас, попутно пытаясь отряхнуться от пыли.              Винсент затравленно молчал. Ему казалось, словно он только что вырвался из ночного кошмара и не до конца понимал, где находится.       — Так, давай спокойнее, какие к чёрту призраки? — нахмурился Томас.       — Я не знаю! Откуда я знаю! Но...       Их прервал резкий окрик:       — Молодые люди! — На противоположной стороне улицы двигались двое гвардейцев, их винтовки поблёскивали на солнце, а начищенные до блеска ботинки звучно чеканили шаг. Они шли прямо к ребятам.       Томас моментально напрягся.       — Что вы здесь делаете? — спросил один из гвардейцев, подходя ближе. Он прищурился, явно что-то подозревая.       — Сэр! М-мы заблудились, — неуверенно начал Томас. Мужчины обменялись многозначительными взглядами.       Один из них посмотрел на разрушенные здания, затем снова перевёл взгляд на мальчишек:       — Вам здесь гулять не положено. Знаете об этом?       — Да, сэр, мы уже уходим, — Томас съёжился под пристальным вниманием.       — А куда же вы уходите, если заблудились? — усмехнулся второй гвардеец. Повисла неловкая тишина.       Мужчина достал из внутреннего кармана кителя небольшую записную книжку и карандаш:       — Говорите ваши адреса. Мы сопроводим вас до дома и проследим, чтобы вы больше не терялись.

***

      Дорога домой прошла в гнетущем молчании. Никто из друзей не проронил ни слова.       Первым проводили Винсента. Дома у него по-прежнему никого не было, и он, коротко махнув друзьям на прощание, так же молча скрылся за дверями.              Вскоре в сопровождении конвоя они дошли до дома Огастуса. Дверь открыла его мать. Миссис Мелас была одета в форму военной полиции, видимо, домой пришла недавно. Гвардейцы отвели её в сторону, что-то вкратчиво объясняя. Слов было не разобрать. Но она слушала, скрестив руки на груди, и с каждым их предложением её брови всё тяжелее сходились на переносице.       Гас устало вздохнул, предвкушая тяжёлый разговор.       Томас покосился на них:       — Так что вы там увидели? — прошептал он, продолжая периферическим зрением следить за мужчинами и миссис Мелас.       Гас лишь покачал головой:       — Расскажу в следующий раз, — шепнул он и двинулся к матери, махнув рукой на прощание.       Но следующего раза не случилось.              Через день, в воскресенье 13-го апреля 860 года Огастус Мелас, 16 лет, ученик старшей школы и сын заместителя главы отдела военной полиции по борьбе со шпионажем, а также Винсент Ямани, 16 лет, ученик той же школы и сын кассирийского эмигранта, исчезли без следа.