Мир нового короля королей

      Его кто-то трогал. Безжалостные незнакомцы окружили его, они разговаривали и смеялись. Они желали забрать все, что у него осталось, держали, и толкали, и касались груди, живота…       Дьяволо дернулся прочь, вскрикивая, прикладывая все силы, чтобы поднять непослушное тело. Ринулся вбок и ударился плечом. Затем, неловко перекинув связанные руки вправо и уперев в пол, боком пополз назад, но тут же натолкнулся на что-то, что не могло защитить его и мешало сбежать. Он ничего не видел, он дергал запястьями, выворачивал их, пытаясь освободиться от наручников, но все тщетно.       Кто-то коснулся плеча. Дьяволо выбросил руки вперед в попытке хотя бы оттолкнуть врага, но они лишь слабо врезались в чужое тело.       — Успокойся. — На щеку легла ладонь.       Дьяволо замер, узнавая голос. И медленно вспомнил, где находился до того, как, похоже, заснул. До него доносились разговоры, тихая музыка и легкий смех, но никто из гостей не находился прямо рядом с ним.       — Это я, — сказал ему Джорно ровно и спокойно, чуть погладив пальцами скулу и челюсть.       Джорно. Дьяволо глубоко и судорожно вздохнул, руки упали на колени, голова опустилась, и он обмяк.       — Поднимайся. — Крепкая хватка на плечах, его слегка потрясли, затем подтолкнули. — Если не встанешь — поползешь до машины на четвереньках.       Сон медленно, словно не желая, уплывал из головы, звуки становились отчетливее, как и жжение от ударов. Бедра, грудь… Казалось, болело все, но в то же время боль будто вполовину не доходила до кожи, застревая где-то в переплетениях нервов и сигналах мозга. Дьяволо вяло помотал головой, желая дать понять, что ползти совсем не хочет, и стал, держась за руку Джорно, подниматься. Когда встал, они постояли немного, будто чего-то ожидая. Звякнула цепь. Дьяволо ощутил, как его тянут вперед, и покорно пошел, тело и разум сразу с благодарностью подчинились ошейнику с поводком и направляющей руке, радуясь тому, что им показывают куда идти и скоро уведут отсюда прочь.       Ему пришлось заставить себя не вдумываться, как ровно он идет, потому что иначе он переставал понимать, как правильно переставлять и сгибать ноги. Он чувствовал, что если будет размышлять, то потеряет контроль над конечностями и рухнет, неспособный даже встать, будто превратившись из человека в мягкую игрушку. Мышцы, кости и суставы станут ватой, станет игрушечным и мозг, хранящий информацию о том, как ходить.       Ноги вели его за Джорно, работая сами по себе.       Затем Дьяволо осознал, что теперь можно прислушаться к телу и попробовать взять его под контроль, потому что больше он не шел. Он сидел. Пахло кожей. Повязка исчезла с лица, и, пока он моргал, пытаясь заставить цветные круги перед глазами уйти, Джорно освободил ему руки.       Дьяволо сидел, обмякший, привалившись спиной к сиденью в машине. Он медленно пошевелил пальцами, поражаясь тому, что и правда может их контролировать.       Безымянный, указательный, большой, вверх-вниз.       Сидеть было больно. Пальцы дрожали. Возможно, он мерз.       Светлые волосы Джорно блеснули рядом, машина наклонилась, или просто кресло наклонилось, или темнота за стеклами, но затем все пришло в норму. Дьяволо обнимало невесомое, пахнущее розами тепло. Он опустил глаза и увидел у себя на плечах светло-голубой плед. Мягкий. Дьяволо плотнее натянул его на плечи. Рядом щелкнул ремень безопасности, а в следующее мгновение мотор уже работал, а Джорно сидел впереди, протягивая ему что-то. Дьяволо взял в руки это что-то — теплое, продолговатое и сделанное из гладкого металла. С крышкой. Рука легла на нее автоматически, да так и застыла. Команды о том, как действовать дальше, от разума не поступило.       Он наблюдал, как Джорно перегибается через сиденье, забирает у него термос, свинчивает крышку и передает назад емкость уже источающей пар. Дьяволо сжал его в ладонях и сделал глоток горячей жидкости. И тут же едва не подавился, с трудом заставляя себя проглотить содержимое.       — Чай отвратителен, — хрипло озвучил он возмущение, сдерживаясь, чтобы не сплюнуть соленую жидкость.       Его и Джорно взгляды соприкоснулись. Тот смотрел на него в зеркало заднего вида.       — Это суп-пюре, Дьяволо. Твой ужин. Не думаю, что ты будешь в состоянии сесть за стол, когда мы приедем домой.       Сказанные слова тут же будто по волшебству превратили мерзкую субстанцию во рту — по непонятным причинам загустевший соленый чай с плавающими в нем ошметками чего-то, что там находиться не должно, в приятный на вкус суп с небольшими кусочками мяса.       То, что машина тронулась с места, дошло до Дьяволо не сразу. За окном замелькали огни — золотые, как краски на картинах, что висели у Джорно дома. Темное море в красных и хищно-желтых огнях. Кроме тех огней, Дьяволо ничего разглядеть не мог. Маленькими глотками он пил чай-пюре, и тепло напитка проникало в каждую часть тела — в ноги, пульсация боли в которых утихла, в руки, в которых все труднее становилось удержать термос, в грудь и плечи, ставшие вдруг такими тяжелыми, что не оторвать от сиденья. Закрытый пустой термос лег в углубление сидений. Дьяволо прислонил голову к стеклу.       — Что это за аромат? — Едва заставив руки двигаться, он закрыл пледом всю нижнюю часть лица, всматриваясь в зеркало заднего вида. В нем мелькнули серые глаза. Серые? Почему серые? Ах, верно, линзы…       — Аромат?       — Твои духи. Не эти… а… твои обычные.       — Это одуванчики. Не прямо они, конечно. Парфюмер использовал фруктовые ноты, чтобы воссоздать их запах.       Одуванчики. Вот почему аромат казался таким знакомым. Вот почему напоминал о солнце. Как же он не догадался сам? Нужно было только представить само солнце и чуток поразмыслить о том, что же еще выглядит почти в точности как эта звезда…       Кто-то тряс его.       — Проснись, мы приехали.       Веки распахнулись, и Дьяволо заморгал. Слева его укрывала полутьма машины с одной лишь горевшей на потолке лампочкой, а справа ошеломлял белый свет в гараже Джорно. Дверь автомобиля была открыта, ремень безопасности расстегнут, плед съехал с одного плеча.       Он думал, что не удержится ногах, когда медленно вылезал из машины, но удержался. Плед Джорно с него стянул и бросил на пол — Дьяволо кинул взгляд вниз и обнаружил, что упавшая ткань будто специально извернулась так, чтобы продемонстрировать пятна… засохшей крови. Откуда кровь?       Джорно потянул за цепь, которая все еще свисала, прикрепленная к ошейнику. Дьяволо совсем о ней забыл. Его ввели в дом, паркет сменился мягким ковром, по лестнице пришлось подниматься медленно и держась за перила, и в конце концов Джорно привел его в комнату с кроватью. Может быть, в ту, где Дьяволо спал обычно, он не стал выяснять; даже зайдя в ванную, чтобы сходить в туалет, не глянул на зеркало, чтобы проверить, стоит ли на нем купленная ему уходовая косметика.       Сев на кровать, Дьяволо кивнул в ответ на вопрос, хочет ли пить, и получил небольшую бутылку. И когда он отдал ее обратно, сделав последний глоток, подбородка коснулись пальцы, заставляя поднять голову.       Дьяволо наткнулся на внимательный взгляд все еще серых глаз.       — Как ты себя чувствуешь?       — Н-нормально, — пробормотал он. Приходилось часто моргать, чтобы не закрыть глаза совсем.       Джорно сказал что-то про то, что не намерен тащить его до ванной и обратно, и начал влажным полотенцем обтирать ему бедра и живот, убирая остатки засохшей спермы и крови. Позволил лечь, откинув с постели покрывало с одеялом. А затем принялся обрабатывать раны на бедрах между ног. Вот откуда шла кровь, значит…       Дьяволо ощущал только прикосновения мокрого холода. Он ничего не видел, глаза закрылись и открылись только от легкого похлопывания по щеке. Джорно сидел совсем рядом, и Дьяволо тут же перевернулся на бок, чтобы скрыть наготу. Тело ощущалось неповоротливым, тяжелым и онемевшим. Встать он бы сейчас точно не сумел.       — Мне понравился сегодняшний вечер куда больше, чем я ожидал.       Дьяволо напряг слух, и мозг, и даже немного тело, чтобы постигнуть смысл слов Джорно. Было сложно: тот утекал из них, как морская вода, которую набираешь в ладони, желая поймать крохотных, смело мелькающих прямо у ног рыбок.       — Потому я решил тебя наградить.       Со щелчком открылся замок, и ошейник был стянут с шеи. Дьяволо нахмурился, силясь понять, что происходит, и не сразу понял, о чем заговорил Джорно дальше:       — Я сниму его на неделю.       Единственная простая мысль сформировалась в его со скрипом работающем разуме:       — …Спасибо.       Он вложил в едва слышное хрипло произнесенное слово все силы, и через секунду глаза закрылись. Неожиданно стало тепло, и Дьяволо ощутил себя защищенным. Кажется, его накрыли одеялом. И затем он больше ничего не слышал и не чувствовал, провалившись в сон.       Дьяволо открыл глаза, медленно выплыв из размазанного, невнятного сна. Ему снились люди, целая толпа, которая окружала его, смеясь. Во сне он ползал по полу на четвереньках, подхватывая игрушки ртом, как пес, и относя их Джорно. Игрушки никак не заканчивались, и Дьяволо в конце концов встал и попытался уйти, но Джорно схватил за прикрепленную к ошейнику цепь и подтащил его к себе с такой легкостью, будто Дьяволо был лишь хрупким щенком. Потом Джорно его трахал, и Дьяволо сопротивлялся, на самом деле сопротивлялся, но так ничего и не смог сделать.       Морщась от боли, он медленно встал. Опустил взгляд вниз, желая сразу увидеть последствия вчерашнего вечера. На груди и возле тазовых костей красно-синие полосы, одно бедро все как будто обмазано синей гуашью — завтра синяки будут выглядеть еще хуже, став фиолетово-черными: Дьяволо мог это понять по тому, как оно болело, второе бедро почти алое, все в ссадинах, касаться больно. По бедрам Джорно бил от души. Покрытые мелкими царапинами ягодицы тоже горели, но сидение причиняло не так много неудобств, как после избиения ремнем. Дьяволо осторожно повел по синякам рукой. Пальцы поднялись выше и наткнулись на то, что болело сильнее всего. Тонкая кожа на внутренней стороне бедер была рассечена до достаточно глубоких ран, чтобы остались шрамы. Одна, две… семь. Дьяволо водил по коже рядом, то закрывая раны ладонью, то вновь выставляя на собственное обозрение. В его воображении от этих пассов они пропадали без следа. Сукин сын. Разумеется, он опять сделал это специально. Пробрала дрожь, пальцы сжали матрас. Сколько еще шрамов он на нем оставит, как сильно пометит ради своего развлечения?!       Внутри всколыхнулась знакомая тяжелая, теплая и сильная волна — будто что-то руками плавно, но удивительно не больно раздвигало кости, вылезая наружу. Быть может, нечто вроде этого, только в сотню раз сильнее и больнее, ощущали женщины, когда давали появиться на свет новой жизни. Дьяволо знал, что другие люди ощущают момент выпуска стенда на свободу совсем иначе.       — Нет, — велел он. — Не выходи. Рано.       Он встал, тут же обнаруживая, что ходить больно. Направился в душ, где, медленно намыливая покрытое вчерашним потом тело, разделял картинки из сна и то, что произошло в реальности. Вспоминать не хотелось, но он все равно желал помнить, что с ним было. Не знать было бы гораздо хуже.       Люди, много людей, их смех, их стоны. Джорно сковал его и избил. Потом та унизительная собачья игра. И оргазм. Джорно сам его трахал или чем-то? Дьяволо не помнил. Наверное, чем-то, да, скорее всего, чем-то. И они ехали в машине. Дьяволо напряг память, пытаясь отыскать среди размытых наркотиком картин вид из окна машины, но нашел лишь мелькающие огни. Пусть он и ехал назад без повязки, но был все еще обдолбан и слишком устал, чтобы рассматривать город.       Они говорили. Дьяволо объяснял ему, почему боится, открывал одну из самых уязвимых частей, Джорно знал о том, что она есть, но рассказывать о ней — совсем другое, черт. Позор. Может, Джорно специально дал ему такой наркотик, от которого тянет поболтать?       Дьяволо застыл, розовые волосы перед лицом, с которых текла вода, походили, как и всегда, на длинный хвост экзотической рыбы.       Он говорил о птицах. Нет! Только думал о них, так? Только хотел заговорить, верно? Дьяволо ничего не сказал. Он помчался глубже в память, вычленяя тот кусок в машине и принимаясь вращать его в своей голове, будто кубик Рубика, быстро и ловко составляя из разноцветных частей цельные стороны-картинки. Все верно, мысль о птицах, но не слова. Он ничего не выболтал.       Радость сменилась серым недовольством самим собой. Он ведь делал то, чего сам не понимал, ухватился за секрет, который мог оказаться бесполезным. Объективное понимание того, что увиденные и сплетенные воедино детали, вероятнее всего, окажутся бесполезными, Дьяволо всегда держал на фоне, когда в очередной раз раздумывал о птицах. Но даже все понимая, он не мог перестать цепляться за свои подозрения.       Существовал шанс.       Совсем крохотный шанс того, что Дьяволо может знать что-то важное, чего не знает Джорно, и что это важное кое-что может принести пользу.       Он даже не думал об успехе, ни одного мгновения не позволял себе на что-то надеяться. Просто возможность, которая не факт, что приведет к результату.       Дьяволо ненавидел находиться в подвешенном состоянии. В прошлой жизни он никогда не зависал вот так в незнании и неуверенности, потому всегда твердо шагал вперед, в опасность, заговор или мрак, чтобы четко все увидеть и разобраться с любой проблемой, какой бы она ни была.       Он желал поступить так и сейчас, отчаянно желал, но сделать твердый шаг вперед мешало бессилие. Он многим рисковал. Точнее, даже всем. В голове уже созрел план. Дьяволо размышлял над ним, пока, сидя в кабинете Джорно у его ног, соединял вместе все детали снова и снова, из раза в раз находя в их соединении то, что, будь он на месте Джорно и узнай, свело бы его с ума.       Дьяволо смыл с волос бальзам и осторожно вылез из ванной, стараясь не тревожить израненную кожу слишком сильно. Высушил голову, набросил на плечи большое полотенце, припоминая, что на кровати лежала оставленная ему одежда. Дьяволо протер полотенцем зеркало, а затем, встав перед ним обнаженным, взглянул на себя впервые за это утро.       Только сейчас он вспомнил, что Джорно разрешил не носить ошейник… сколько? Неделю, точно. Дьяволо слабо подтянул один из уголков рта вверх, ухмыляясь своему отражению. Такая мелочь, но как же приятно смотреть на свою шею и знать, что черная кожа не обхватит ее вновь, стоит выйти из ванной.       Подобие улыбки исчезло, стоило взгляду опуститься ниже. Хмурясь, Дьяволо рассматривал собственное избитое тело. От воды мелкие ссадины раскраснелись еще больше и теперь казались воспаленными. На бледном и худом теле они выглядели почти как открытая рана. Будто Джорно поркой содрал с него всю кожу. Только сейчас он заметил на запястьях новые синяки и вспомнил, как вчера рвался из пут, готовый переломать себе пальцы, лишь бы боль прекратилась. Как орал в кляп…       Он поморщился. Снова посмотрел в зеркало. На раны и синяки, на торчащие ребра и ключицы, на глаза, которые, он знал, вчера были залиты под повязкой слезами и до черноты заполнены расширенным от ужаса и боли зрачком.       Наверное, вот так выглядит отощавший из-за отсутствия дичи лис, которого компания жирных, сытых охотников с собаками решила погонять ради веселья, улюлюкая и паля в воздух. Обезумевшее от страха, ничего не соображающее больное животное, которое все же нашло безопасное место и теперь сидит в глубокой норе.       Но, несмотря на порченную собачьими зубами шкуру и выпирающие кости, то был выживший лис. И все, что ему требовалось, — это зализать раны и — Дьяволо критично глянул на свои трицепсы и мышцы груди и плеч, оценивая, насколько они окрепли, — отъесться.       Желая перестать походить на замученную жертву, Дьяволо высушил волосы, нанес на лицо тот крем, который творил с кожей чудеса, и идеально ровно накрасил кистью губы. В комнате его ждала одежда — шелковое белье, узорами на котором он немного полюбовался, и тонкая юката, а еще антисептик и йод. Смоченным прозрачной жидкостью без запаха ватным тампоном Дьяволо обработал все ссадины, а затем покрыл йодом кожу вокруг глубоких просечек на бедрах.       Закончив, он спустился в столовую, где на столе, в небольшой вазочке, лежало немного свежей выпечки. Сварив себе на кухне кофе, который довел до кипения в турке шесть раз, чтобы усилить крепкость, Дьяволо сел завтракать.       Джорно дома не было. Он не говорил, что уйдет, а потому — Дьяволо надеялся — вернется скоро. Исполнит ли он свою часть их паршивой сделки? Вот что сейчас волновало его. Параноидальная часть разума твердила: «Не исполнит, солжет, солжет». Дьяволо ее заткнул, как и всегда. Повторил себе, что Джорно ему еще ни разу не врал. Ничему на свете, даже отражению в зеркале не доверяющая часть разума тут же в сотый раз безумно зашептала, что все могло быть ложью. Даты, ночь и день, время, количество лет в цикле, все, о чем Джорно ему по его просьбе сообщал. Могло быть, так и есть, могло. Но Дьяволо выбрал Джорно верить, он не мог иначе, был вынужден.       Потому что, если бы он перестал верить всему, что тот ему дает, он бы сошел здесь с ума.       Прошла где-то… пара часов прежде, чем тихо щелкнула входная дверь. Едва заслышав возвращение того, кто считал себя его хозяином, Дьяволо отошел на кухню, где налил себе молока, планируя пройти с ним в столовую или гостиную. Подходить и начинать разговор он счел ниже своего достоинства, потому собирался просто попасться Джорно на глаза и, если тот не заговорит о выполнении своей части сделки сам, спросить самому.       Джорно прошел в гостиную и, кинув на Дьяволо и его стакан молока взгляд, пошел дальше. В руках он нес папку и небольшую сумку. Дьяволо сглотнул и выпалил:       — Ты дашь мне то, о чем мы договаривались?       Вопрос прозвучал резко. Дьяволо не сдерживался. Черт возьми, он ползал по полу на четвереньках, под кайфом, голый, перед толпой людей, и таскал в зубах резиновые игрушки. О том, что его затем перед теми же людьми еще и трахнули, он не мог даже думать. Ни секунды. Он сделал для этого ублюдка достаточно, чтобы получить желаемое сразу, как проснулся.       — О, мне и терпению тебя нужно учить?       Джорно улыбнулся ему, улыбка выглядела снисходительной. Слова звучали насмешливо. И Дьяволо снес с лица всю злость, вдруг понимая — Джорно она забавляет.       — Ну, хорошо. — Он бросил папку на стол. — Здесь то, чего ты так хотел.       И едва Дьяволо потянулся к ней рукой, жестко припечатал:       — Ты не коснешься ее даже пальцем, пока я не разрешу. Сейчас я буду готовить обед, мы поедим, а затем у меня для тебя кое-что запланировано, безобидная мелочь, не переживай, и, только когда мы закончим, ты сможешь взять содержимое этой папки. Ты понял?       — Да, — сказал Дьяволо бесцветно, отводя взгляд. Внутри у него все горело, перед глазами на мгновение замельтешила стайка черных мух, смазавших вид гостиной, но он постарался ничем не выдать смешанного с отчаянием гнева.       Папка лежала перед ним на столе. В доме не было камер, натренированный на их поиск глаз давно бы их заметил. Джорно ушел в свою спальню — должно быть, переодеваться. Но Дьяволо не посмел коснуться папки.       Обедали они телятиной под клюквенным соусом с гарниром из картофеля. Джорно сидел напротив, за другим краем стола, и ел, как и всегда, с каким-то особым изяществом, какого Дьяволо ни у кого не видел. Они не разговаривали. Дьяволо только спросил у него, сколько сейчас времени. Спрашивал он Джорно о таком часто — часов ему тот так и не дал, ответив отказом на просьбу, а незнание времени заставляло Дьяволо теряться в его течении. Как и Реквием, Джорно создал для него изолированный мир. Здесь только он решал, когда Дьяволо будет страдать, когда получит передышку, а когда — ласку; мир, где Дьяволо зависел от него даже в таких мелочах, как знание времени.       Когда-то давно, исполненный скептицизма и детской вредности, Дьяволо задал Доппио вопрос, намереваясь пошатнуть его веру: почему его Бог, к которому люди взывают о помощи уже тысячи лет, позволяет существовать смертельным болезням, жестокости и разрушениям? А Доппио ответил, что, по его мнению, спасай человечество Бог ото всех бед, оно бы лишилось выбора и возможности двигаться вперед, превратилось бы в зверюшек в клетке, чью судьбу решает хозяин. Дьяволо тогда задумался над его словами и больше насмешками над верой не доставал, но в то время он и представить себе не мог, каково это — то, о чем говорил Доппио. Быть зверюшкой в клетке у Бога. Теперь он понимал.       Стоило ему задуматься о мощи Джорно, снова подумать о силе, для которой судьба — ничто, и одни только мысли обжигали кожу, как, наверное, мог бы обжечь душу грешника адский огонь. И десятки раз обдуманные им этапы его небольшого плана кое-как выдерживали под ударами этих мыслей, но Дьяволо бы еще раз встал под вчерашнюю заставившую обезуметь от боли порку, чем позволил бы разрушиться тому, что продумал.       Всего несколько простых шагов. Ему нужно проверить. Нужно знать, кроется ли что-то за шепотом паранойи. Он решил, что претворит план в жизнь в ближайший день, когда Джорно будет отсутствовать с утра и до вечера. Все должно пройти гладко — конечно, если у Джорно в кабинете нет камер. В таком случае Дьяволо придется выторговывать себе пощаду в обмен на свой секрет.       Когда он и Джорно закончили обедать, Джорно отвел его в гостиную, где усадил на стул и затем, после недолгой отлучки, принес небольшую сумку и наполненный водой пульверизатор. В сумке оказалось несколько пар ножниц. Дьяволо тут же узнал их — парикмахерские. В прошлой жизни он покупал десятки таких и умел неплохо с ними обращаться. Интересно, сейчас бы смог? Не сосчитать, сколько раз Дьяволо стриг себя сам. Он доверял Доппио многое — обеды в кафе, покупку билетов на самолет, поездки на такси, разговоры с прохожими, но никогда он не послал бы его в парикмахерскую, чтобы подстричь их отросшие волосы. Никогда бы он не подпустил к их с Доппио шее незнакомца с набором острых ножниц.       — Я подстригу тебе концы, на днях я заметил, что они секутся, — пояснил Джорно прежде, чем взяться за работу.       Ножницы защелкали совсем близко от кожи, шеи, мышц, сердца и лица, но Дьяволо вдруг обнаружил, что… ему не страшно. Этот человек, причинивший ему столько боли, самый опасный и страшный человек из всех, кого он знал, стоял позади него с острыми ножницами, а сердце Дьяволо билось спокойно, мышцы не напрягались, кожа не покрывалась потом. Не возникало желания вскочить с места и убежать.       Дьяволо слегка сжал пальцы на покалеченных бедрах. Почему он не боится? Почему…       Он не знал ответа и понял, что не хочет его знать.       Наконец, когда Джорно закончил, сложил ножницы в сумку и велел Дьяволо позже подмести пол, папку с нужной ему информацией стало можно трогать. Дьяволо открыл ее осторожно, с опаской, ощущая дергающий за нервы трепет — будто из папки могли высыпаться ядовитые скорпионы.       Внутри лежала тонкая стопка листов с распечатанным текстом. Дьяволо тут же перестал видеть что-либо, кроме слов перед глазами, все мысли обратились к складывающимся в информацию о людях из прошлого предложениям.       Он просматривал текст с изумлением. Дьяволо ожидал имен, максимум названий стендов и, может, что-то еще, но получил и возраста, и парочку фактов из биографий, и черно-белые фото, и даже краткую, на одну-две строчки, психологическую характеристику.       Должно быть, чтобы распечатать все это, у Джорно ушло минут пять. В то время как Дьяволо было больно просто ходить.       Вверху слева на каждой страничке значилось «SPW». Дьяволо отложил листы, намереваясь внимательно прочесть все позже, и поднял глаза на Джорно.       — Почему ты хранишь всю эту информацию? Эти люди давно мертвы, каждая часть их жизней уже двенадцать лет как не имеет смысла.       — Имеет. — Джорно плавно вытянул из кармана что-то еще — небольшой конверт. — Фонду Спидвагона важна вся информация о любых владельцах стенда, какую только удастся достать. Много лет они изучают связь личности человека и способностей и поведения его стенда. Эти знания можно использовать для многих вещей. Например, они ищут способ спасти тех, кого появление собственного стенда начинает убивать.       Дьяволо не успел спросить, есть ли у этого Фонда что-то на него. Джорно бросил на столик конверт.       — И вот еще — взгляни. Надеюсь, тебе понравится. Это пока необработанные снимки, но даже так они хороши, — произнес он и, развернувшись, пошел к выходу из гостиной.       Едва шаги Джорно затихли, Дьяволо подтянул к себе конверт, обнаруживая, что лежат в нем фотографии.       На снимках был он.       Прилипшие ко лбу волосы, приоткрытый рот, слюна, стекающая по подбородку, свежие следы ударов. Он на коленях, и Джорно над ним. Лица не видно, только руки в кожаных перчатках и костюм.       Дьяволо, валяющийся на полу с раздвинутыми ногами, выглядящий так, будто его машиной помяло. И… что-то похожее на полицейскую дубинку, засовываемое прямо внутрь него.       Все это… все это делали с ним?       Его затошнило.       Твою мать! Дьяволо принялся разрывать снимки на мелкие клочки, прекрасно зная, что у паскуды есть их электронные копии.       «Неважно, — сказал он себе затем, с силой жмурясь, чтобы прогнать картинки из радужки и внутренних сторон век. — Плевать».       Те люди никогда больше его не увидят. И они в любом случае ему не навредят, некому больше желать вредить ему — человеку, не владеющему больше ничем. И ничего уже не исправить. А информация из папки — лекарство для частички его разума — того стоила.       Вот теперь сердце колотилось от страха, кожу покрывал холодный пот, а лицо пылало от невыносимого стыда. Дьяволо подавил дико скачущее, отбивающее чечетку в висках желание разбить гипсовые головы или уронить полку с книгами, взял папку и пошел в ту комнату, где обитал, стараясь обратить всего себя к плану.       Две птицы. У каждой кольцо на лапе. У той, что постоянно сидела на спинке стула Джорно, оно поблескивало. У второй нет.       Вот только однажды Дьяволо увидел, как первая сидит в другом месте и ее кольцо не блестит, выглядя точно так же, как кольцо второй.       Странный блеск появлялся на нем, лишь когда она находилась за спиной Джорно. А сидела она на спинке стула всякий раз, когда он работал за столом — со своим ноутбуком, с бумагами.       Дьяволо знал, что в разуме у него бушует паранойя, но знал еще и то, что не безумен, что никогда не галлюцинировал.       И в прошлом, он это помнил прекрасно, имея подозрения, подобные этим, он никогда не ошибался.