Мир нового короля королей

      Криво нарисованная им самим схема собственной жизни распалась и собралась заново. Частично восстановленные, заживающие участки порванной памяти медленно тянули за собой другие. Дьяволо представлялось, как эти ожившие, окрепшие воспоминания гуляют по искалеченному разуму, мягко касаясь ослабевших частей, массируя их, будто оживляя сердца. Только, чтобы оживить их, требовалось куда больше времени, чем для того, чтобы запустить сердце человека.       Отряд убийц. Они были просто мусором — единственное, наверное, в чем Дьяволо мог с Джорно согласиться. Но для него они стали неожиданно важны. Потому что сделали для него столь много в первое время после восхождения на трон. Потому что предали и запустили ту цепь событий, которая привела к его падению. Потому что стали первыми, кто пошел против него всерьез.       И Ризотто Неро едва не убил их с Доппио на том обрыве.       И какая же ирония и досада, что всех членов La Squadra Esecuzioni казнил не Дьяволо, а Джорно и его люди!       Он читал краткие досье и рассматривал фотографии снова и снова. Вглядывался во взятые из личных документов фото серьезных, блеклых лиц убийц, когда-то преданных его деньгам и силе. Дьяволо их вспомнил. Каждого. Жадный блеск в их глазах, фальшивая верность. То время в памяти стало ярче, а иллюзии G.E.R. рассеялись.       Дьяволо ведь сам позволил ему себя запутать. Неосознанно, но что-то внутри него приняло такое решение. Он сам решил выкидывать из памяти прошлую жизнь кусочек за кусочком, потому что если ничего не помнить, если верить, что его существование всегда ограничивалось циклом, то станет легче.       И G.E.R., запуская золотые когти ему в разум, шипя на ухо ложь, соблазнял его этой возможностью облегчить страдание, а Дьяволо, изо всех сил прогоняя из головы его речи, на самом деле поддавался.       Он больше не ощущал присутствия Реквиема, голос во снах терял живость интонаций, звучание забывалось.       Теперь место Реквиема будто бы постепенно занимал Джорно. Дьяволо обнял себя, утыкаясь в колени. Как бы он хотел прогнать и его голос из головы. Пусть тело забудет, как застывать от его слов и взгляда, пусть даже прикосновения выйдет так же легко стереть с кожи, как снять ошейник.       Дьяволо коснулся его, сегодня с утра вернувшегося на шею. За эту неделю он совсем забыл, каково это — ощущать его.       — Ты прячешься от меня?       Голос Джорно, когда он говорил спокойно или в чуть насмешливой манере, походил на мед. Густой, янтарно-золотой, он затягивал, словно зыбучий песок, если коснуться глянцевой поверхности пальцем.       Дьяволо вздрогнул, тут же выпрямляя спину. Голос Джорно согнал заставлявшую кружиться голову и мысли сонливость. Уже, должно быть, больше часа он читал, а точнее, пытался читать английское издание «Разговаривая с врагом». Английский он в прошлом знал прекрасно и теперь обнаружил, что знание языка сохранилось, вот только перевод многих слов приходилось подолгу вспоминать, а потом медленно, внимательно складывать их в предложения. Мозг, все еще затронутый той деградацией, до которой довел его цикл, устал до невозможности. Вдобавок сегодня Дьяволо не выспался — снова мучили кошмары. Они приходили почти каждый день, но чаще всего лишь будили его посреди ночи, затем он быстро успокаивался и засыпал. Но бывало и такое, что он вскакивал с криком, а потом долго дрожал под одеялом, всхлипывая в подушку. И бывало так, что слишком яркие картины пыток отказывались его покидать и по многу раз за ночь он снова и снова возвращался в руки палачей.       Сегодня случилось именно последнее.       — Я читал, — подтолкнуло его ответить возмущение.       Он понимал, что слова Джорно — очередная насмешка, но понимание не подавило резкого мысленного возгласа. Ни от кого он не прятался!       — Идем, — тон не оставлял сомнений, что это команда, — я хочу немного поработать в кабинете, ты посидишь со мной.       Он не дождался, когда Дьяволо пошевелится. Развернулся и пошел прочь, прекрасно зная — тот пойдет за ним. И он пошел, почти с облегчением отложив книгу. Голова его была пуста, и он ничего в мире так сильно не хотел, как лечь и закрыть глаза.       В кабинете Джорно на этот раз уселся на за стол, а с планшетом на диван и велел Дьяволо устроиться на полу у его ног.       Сидеть так одетым было гораздо комфортнее. Дьяволо успел выучить — если Джорно от него ничего не хотел, ему позволялось носить нормальную одежду. Сегодня он был одет в короткую футболку из полупрозрачной черной ткани и обтягивающие фиолетовые брюки с золотисто-зелеными небольшими металлическими заклепками по всей длине ног.       По какой-то причине выдаваемая одежда всегда соответствовала вкусам Дьяволо. Возможно, так Джорно награждал за послушание, а может, ему и самому нравилось видеть его одетым именно так. В конце концов, Джорно, кажется, отчасти воспринимал его как украшение интерьера. А Дьяволо знал, что предпочитаемая им одежда часто довольно… откровенна.       — Та информация помогла? — раздался иллюзорно слишком громкий голос Джорно.       Дьяволо резко поднял голову, часто моргая.       — Что?       — Файлы, которые я тебе дал. — Джорно опустил планшет на колени. — Они тебе помогли?       — Почему ты хочешь об этом знать?       Дьяволо слегка сощурился. Он знал почему. Джорно всего лишь опять хотел влезть ему под кожу.       — Я хочу знать, стало ли тебе лучше, вот и все.       Дьяволо помолчал немного, решая, что сказать или не сказать. В конце концов он пришел к выводу, что Джорно все равно вытянет из него нужную информацию и ответил:       — Да.       И тут же попытался сам пойти в атаку:       — Почему тебя это волнует?       — Потому что я забочусь о тебе.       Из прозвучавших слов Дьяволо даже не сразу вычленил смысл, таким абсурдом они были. Будто Джорно выдал вместо ответа заклинание из детского мультика про волшебников.       Это шутка, издевка, что?       — Ты не заботишься обо мне. — Отвернувшись, Дьяволо смог выдавить из себя лишь фырканье, хотя собирался издать, он не знал, может, даже рычание. — Ты сделал из меня свое домашнее животное.       — Верно. Но как это противоречит сказанному мной?       Дьяволо резко втянул носом воздух, не ожидая подтверждения своих слов, произнесенного так просто, будто его место у ног Джорно было чем-то само собой разумеющимся, нормальным.       — Как я уже говорил, я несу за тебя ответственность. — Рука Джорно плавно легла ему на голову, пальцы скользнули к уху, заправили за него прядь, а затем ласка перетекла на шею. — Я заботился о тебе в начале, когда ты даже не мог нормально есть и толком спать, и я делаю это сейчас. И правда в том, Дьяволо, что никто и никогда не заботился о тебе так, как я. Думаю, ты сам это знаешь.       Он продолжил гладить его. Так, как Дьяволо это нравилось. Сказанное выбило из него дух. Он закричал мысленно: «Доппио заботился обо мне!» — но слова Джорно глушили этот крик и проникали глубоко в грудь и разум, отпечатываясь внутри, звуча и звуча в альвеолах, камерах сердца и извилинах мозга, будто объемная, пробивающая тело волна вибрации от огромных колонок.       Он знал, что сказанное — правда. Дьяволо для Джорно — вещь, зверек, и заботились о нем, как о зверьке. Конечно, никто так о нем не заботился, никто никогда не следил, поел ли он, не обрабатывал раны, не… звал в свою постель, чтобы было не страшно засыпать в одиночестве, не касался, чтобы сделать приятно, не стриг волосы, не помогал мыться. И в каждой капле этой заботы звучало «ты — мой», и в ней было унижение и… и… ломание чего-то, чего Дьяволо не видел, не хотел смотреть и понимать. Но Джорно и правда о нем заботился, вот только это не значило, что Дьяволо чувствовал себя рядом с ним в безопасности, что он мог расслабиться, что он мог ему поверить.       Он бы никогда и никому не стал доверять.       Он сидел к Джорно спиной, тело так расслаблено, будто в стенах и броне нет нужды, прикосновения не вызывали страха, не заставляли вздрагивать, словно что-то естественное, привычное и безопасное, но ведь Дьяволо так боялся их — когда он перестал?       — У тебя снова были кошмары?       — Да.       Дьяволо ответил тут же, резко выдернутый вопросом откуда-то из глубин себя. Больше он ни о чем не думал. Сонливость накатывала с новой силой. Приложив силы, зрение удалось сфокусировать, заставив единое расплывающееся полотно паркета вновь превратиться во множество четких дощечек.       — Тебе нужно поспать. Ложись сюда.       Дьяволо медленно, вяло повернулся к нему.       — Здесь?       И опустил взгляд на бедро Джорно, по которому тот мягко похлопал ладонью.       — Да. Забирайся на диван.       Несмотря на смущающий, слишком незнакомый, даже странный приказ, Дьяволо подчинился автоматически. Тело двинулось, ноги разогнулись и согнулись снова, голова опустилась на теплое, немного жесткое бедро, руки сложились перед туловищем. Все мускулы медленно-медленно расслабились.       Знакомая рука снова начала гладить его по голове.       — Может быть, если ты заснешь рядом со мной, кошмары тебе не приснятся.       «Может», — мелькнула словно бы чужая мысль.       Он проснулся в кабинете на диване один. На спинке сидела одна из птиц. Она спорхнула прочь, стоило Дьяволо пошевелиться. Его оставили тут одного. Впрочем, неудивительно, здесь нет ничего, что следовало бы от него прятать, все ценности хранились в сейфе. Даже замок на двери кабинета был простым.       Дьяволо уже знал, как и чем его вскрыть.       Изначально он задумал проделать все без стенда. Пусть Дьяволо через день осторожно, не касаясь, а лишь поднося пальцы близко к твердому алому панцирю-доспеху King Crimson внутри себя, уверялся, что медленно раны того срастаются, стенд все равно был нестабилен. Но восстановление куска памяти помогло и этой важной части души. King Crimson окреп, и пару раз за эту неделю Дьяволо затаив дыхание, сосредоточенно, перед этим успокоив сердце и мысли, призывал стенд. В первый раз, когда Дьяволо обнаружил, что тот теперь выглядит почти как прежде, у него защипало от слез глаза. Ни Эпитафия, дававшая ему увидеть, что случится через десять секунд, ни способность перематывания времени на такой же отрезок не вернулись, но King Crimson больше не выглядел… разбитым.       Сегодня, поздним вечером, Дьяволо призвал его снова. Стенд теперь не вырывался из управляющих им рук, он приходил и подчинялся гладко. Вернулось чувство единения с ним, которое было отброшено, чтобы они не бередили раны друг друга. Вернулась нужда в том, чтобы видеть и ощущать рядом этого преданного союзника.       Завтра Джорно уйдет на весь день. Дьяволо его спросил, как спрашивал теперь часто, и тот ответил. Ни разу еще ответом не становилась ложь. Завтра Дьяволо сделает, что задумал. А пока он хотел обрести чуть больше уверенности, храбрости, спокойствия.       И потому собирался сделать то, чем возвращал себе их в далеком прошлом. То, что, как и маленькая темная комната отеля, уменьшало страх и утешало.       — King Crimson, — прошептал он.       Высокая, сгорбленная фигура нависла над ним. Зубы оскалены. В груди и горле вибрировал тихий рык. Дьяволо, впрочем, знал — это не угроза. Стенд рычал не только из ярости, он этим звуком еще и передавал радость от встречи с хозяином, предвкушение битвы или победы, а иногда — просто так. Будто каракал, который умеет передавать свои намерения и эмоции лишь рыком да шипением, неважно, агрессия то или ласковое внимание.       Как и большая часть стендов, King Crimson не умел разговаривать и не обладал самостоятельностью в действиях. И все же у него была личность, Дьяволо знал, и стенд мог передавать, что чувствует. Их связь была так естественна и легка, и Дьяволо разобрался, как управлять стендом в ту же секунду, как впервые вызвал его в такие далекие двадцать лет.       Перед ним стояла его часть, часть его души, его гнев, только в разы усиленный, агрессия, доходящая до желания обагрять и без того алые руки кровью. Худшее, что в Дьяволо есть, сильнейшее, что в нем есть. Иногда, обычно в дни обострения паранойи, стенд становился сильнее него, но не порывался разорвать ослабевшего хозяина, наоборот — будто бы желал делиться своей силой.       Порыкивая, скалясь, King Crimson опустил мощное тело на кровать с тяжелой грацией ненормально гигантского гибрида льва и тигрицы. Личико Эпитафии на его лбу не двигалось, не шевелило сомкнутыми губами, не открывало будто бы запечатанных глаз. Дьяволо отвел взгляд, не желая думать, что Эпитафия мертва.       В тех темных комнатах отеля стенд клал смертоносные лапы ему на плечи и держал, порыкивая. Или ложился сзади, надежно прикрывая спину, пока Дьяволо не засыпал. Иногда он призывал стенд, сам того не замечая. King Crimson приходил и почти прижимался к нему, подталкивая мордой, будто ручной медведь.       Сейчас в темноте комнаты, разбавляемой лишь включенным светом в ванной, Дьяволо залез под одеяло и, уткнувшись стенду в грудь, положил на твердый бок руку и закрыл глаза.       Несколько скрепок с кухни, маленькие плоскогубцы оттуда же, лежавшие в небольшом ящичке с инструментами в самом крайнем шкафу. Тонкая проволока, вытащенная из абажура лампы, стоящей в гостиной. Рискованно, но Дьяволо все же взял и ее на всякий случай.       Джорно ушел с утра, как и сказал. Дьяволо приступил к осуществлению задуманного не сразу. Сначала еще полежал в кровати, затем поел, посидел на диване в гостиной, глядя в стену и прислушиваясь к звукам. Что, если Джорно вдруг вернется раньше? Что, если он из-за чего-то отменит дела и вернется уже через двадцать минут? Тревога, давно ставшая частью тела и разума, воевала с волей, желая парализовать тело и мысли и не дать сделать ничего, но Дьяволо привык к яростным дракам с ней — самым сложным противником из всех — и знал как, пусть и ненадолго, ее подавить.       Сегодня это далось ему сложнее, чем когда-либо. Сегодня у него не было ни Эпитафии, ни перемотки времени, без которых он раньше бы никогда не решился сделать нечто подобное.       Ни цели, ни плана, ни реальной надежды. Птица и кольцо на ее лапке. Уже недели как эта пташка, с ее блестящими маленькими глазками, жила в голове, почти обретя в мыслях жизнь.       Дьяволо шел к кабинету медленно, едва дыша, чтобы ничто не помешало услышать даже малейший шорох. Замер перед дверью всего на пару секунд и плавным, четким движением скользнул на колени, выпуская из сжатого кулака две искривленные плоскогубцами скрепки и проволоку.       С помощью самостоятельно сделанных отмычек Дьяволо уже вскрыл две двери в этом доме для тренировки. Повернул защелку на ручке, захлопнул дверь и затем вскрыл самим же собой закрытый замок. Пальцам не потребовалось много времени, чтобы вспомнить навык.       Дверь кабинета Джорно он вскрыл даже быстрее, чем рассчитывал. На несколько мгновений застыв на пороге, он все же заставил себя шагнуть внутрь, до конца не веря, что делает. Вдруг вернулись отголоски того ревущего, алого, как King Crimson, чувства — готовности вступить в битву. Сердце билось четко и размеренно, чудом не срываясь в дерганый быстрый ритм. И движения собственного тела Дьяволо казались почти незнакомо четкими. Уверенными.       Будто бы он точно знал, что его ждет.       Неужели это так? Неужели он здесь потому… что что-то более сильное, чем человеческая воля, вело его?       Нет, нет, невозможно! Нельзя позволять себе поверить, что он может вернуть хоть каплю силы и власти, что судьба снова на его стороне. Надежда — это поражение. Слабость и глупость. В прошлой жизни Дьяволо никогда не позволял себе надеяться на что-то, он верил, что жизнь даст ему то, что он должен получить, стоит только твердо двигаться вперед.       Но сейчас он ничего не знал, и, идя к стулу Джорно, впервые не имеющий в противостоянии силы стенда за спиной, давно проигравший, невозможно униженный, он ощущал себя как человек, застрявший в узкой твердой пещере, который, задерживая дыхание, ползет еще глубже в неизвестность в надежде найти выход, но при этом рискуя застрять еще сильнее и погибнуть.       Ему показалось, что птица щебечет заинтересованно. Дьяволо тихонько отодвинул стул и сел на него, решая попробовать сначала такой метод. Быть может, животное настолько глупо, что знакомые действия, пусть и выполненные другим человеком, активируют ее привычку.       Сработало. Почти. Птичка подлетела ближе. Еще. Едва расстояние между ними сократилось до пары метров, Дьяволо уловил неуверенность в движении ее крыльев. Бросившись вперед как змея, он вызвал стенд, и мощная белая с багровым рука схватила хрупкое тельце с нежностью и осторожностью, с какой Доппио брал в руки раненых бабочек, чтобы накормить водой с сахаром.       И так же осторожно Дьяволо принял ее у стенда в собственные руки и усадил на спинку стула, ровно на то место, где она сидела всегда.       Часть матового кольца на лапке бесшумно отодвинулась, являя блестящее темное стекло.       Подозрение оказалось верным. То, что он видел, не могло быть не чем иным, как камерой.       И до этого дня он уже много времени посвятил размышлениям о том, зачем же она здесь.       Джорно размещал камеру в той комнате без окон, и Дьяволо с легкостью ее обнаружил, потому что от него ее не прятали — незачем. Джорно следил за ним, очевидно подозревая, что пленник может что-нибудь с собой сделать, ну, и чтобы понаблюдать за моментами его отчаяния, вероятно.       Но здесь? Камеру в таком месте размещать ради Дьяволо не имело смысла. Если Джорно хотел заснять, как тот ему сосет, то такой ракурс был крайне неудачен. Если хотел знать, не попытается ли Дьяволо вломиться в кабинет, устройство слежения на птичьей лапке ничего бы ему не дало — птица приземлялась на спинку, активируя камеру, лишь когда Джорно садился за стол.       Будучи много лет доном мафии, Джорно наверняка знал, что за ним могут следить. Обнаружить камеры нетрудно, если знаешь, где искать. Но никто в здравом уме не полезет ощупывать птицу. Идеально спрятано на самом виду.       С помощью невольной крылатой предательницы кто-то следил за Джорно.       Дьяволо ухмыльнулся и разжал руки, позволяя экзотической пташке улететь.