Мир нового короля королей

      Весь тот день Дьяволо провел почти не отходя от Джорно. Тот работал где-то до пяти — Дьяволо узнал, потому что спросил. Закончив, убрал ноутбук и документы в сейф и, подманив двух птиц, летающих по помещению, при помощи жеста пальцами, на своей руке донес их до террариума, где запер.       Обедали они вместе приготовленными Джорно блюдами, названными им онигири и супом мисо. Джорно все еще накладывал ему небольшие порции, но Дьяволо съеденного хватило, хотя от быстрого сравнения количества еды в их тарелках ему первым делом пришла мысль, что придется просить добавки. Поев, они отправились в гостиную, где Джорно читал, поедая странные штучки, которые он назвал пирожными, хотя по консистенции они походили больше на мармелад. Несколько он сначала скормил Дьяволо — с руки, маленькими кусочками, заставив после вылизать пальцы от липкой сладости.       И потом Дьяволо вновь сидел у его ног. От безделья он поразмышлял о ноутбуке и документах в сейфе, но лишь пришел к выводу, что, несмотря на уязвимость металлической коробки даже для одного удара его стенда и очевидную важность, ему они ничего не дадут. А разрушение сейфа, даже попытка, не приведет ни к чему, кроме наказания.       Ужин Джорно сам не готовил. Еду доставил курьер из, вероятно, ресторана. Дьяволо его не слышал и не видел, Джорно велел ему оставаться в гостиной и не двигаться с места, а сам ушел в коридор, откуда до Дьяволо донеслось лишь тихое клацанье входной двери. Ужин принадлежал уже более итальянской кухне — приготовленные в вине спагетти, рыба с овощами и немного сладкой выпечки.       Утром, идя за Джорно в его кабинет, Дьяволо был уверен — ночью он снова не сможет спать один, страх не ушел, обжигая кожу и мозг, едва накатывали воспоминания о двух с половиной неделях, проведенных в одиночестве. И, опаляемый стыдом, он думал о том, что ему придется снова провести с Джорно ночь в его постели и хорошо, если тот предложит сам, потому что иначе…       Но к вечеру, проведя у ног Джорно большую часть дня, он захотел укрыться и от его взгляда, и от его рук.       Джорно говорил ему, что он может идти куда хочет в доме, и именно это Дьяволо и сделал, выбрав в качестве спальни одну из комнат. В ту, без окон, он возвращаться не собирался. Она заставляла его чувствовать себя замурованным в подвале. Пусть запечатанные надежно ставнями, окна в доме все равно заставляли его внутренне ощущать, что он над землей, а не под ней.       Он лег куда раньше Джорно, потому что безумно устал. Страх пришел, коснулся висков, тревога начала скручиваться в груди, но Дьяволо отогнал их, вспомнив и повторив про себя то, что Джорно сказал ему вчера. Это был исключительный случай — вот что он сказал. Он сказал, что больше не уйдет, что постарается не уходить. И Дьяволо понимал, что намеренно превращает себя в наивного дурака, но все равно поверил в сказанное изо всех сил.       Утром, не дав позавтракать, Джорно, жестко тяня за поводок, притащил его, голодного и все еще слегка сонного, в свой кабинет. Там отбросил в сторону ковер, поставил на колени на голый пол и, немного поласкав, ввел в Дьяволо вибратор. А затем перевернул на столе песочные часы и велел не кончать ровно столько, сколько песок будет пересыпаться в нижнюю емкость. Дьяволо стоял так, ерзая, натирая колени, со сцепленными по приказу за спиной руками, кусая губы и понимая, что не справится и что Джорно это знает, как знал, что он дернется под кнутом. Он не справился. Кончил раньше, испачкав пол. А Джорно с улыбкой объявил, что за неисполнение команды он заслуживает наказания.       Вставая перед ним на четвереньки и слыша, как Джорно стягивает с себя ремень, он чувствовал, как горят щеки. Но горячее унижение сразу прогнала боль. Сколько бы раз Дьяволо в юности ни пороли ремнем, он к его ударам не привык. Вот только в детстве он терпел молча, как терпел потом всю жизнь, если его ранили в битвах, но цикл отучил его сдерживать крики. Быстро обнаружилось, что если стонать, рыдать, скулить и орать, то становится совсем немного легче. И быстро забылось желание сохранить достоинство. И под ударами ремня Джорно Дьяволо тоже не мог сдерживаться, издавая жалкие надрывные стоны. Бил Джорно сильно. Дьяволо тут же вспомнил — как священник, когда бывал особенно зол.       Джорно ударил двадцать пять раз. По спине и заднице, но больше по последней. Сидеть будет тяжело — Дьяволо знал по опыту. Знал и то, что ягодицы у него сейчас алые и что, если не приложить лед, останутся насыщенного фиолетового цвета синяки.       Джорно не позволил ему приложить лед. Сначала, бросив ему тряпку, заставил вытереть с паркета собственную сперму. Затем наконец ему было позволено позавтракать и выпить кофе. На полу.       Одежду он сегодня не получил.       Несмотря на все, в тех днях одиночества была одна маленькая прекрасная деталь. Все синяки на теле Дьяволо зажили, от них почти не осталось следов. И сейчас Дьяволо вспоминал об этом, вспоминал, как срезал ошейник. Ему было не до того, чтобы наслаждаться этой свободой тогда, но сейчас он вспоминал о ней с тоской.       Синяки появились вновь. На бедрах и плечах вновь расцвели следы чужих пальцев, насыщенные фиолетово-синие, они обнимали браслетами запястья. Завтра появятся на спине и ягодицах. И ошейник — новый, пахнущий натуральной кожей, обхватывал шею. Разумеется, у Дьяволо всегда еще оставались свежие шрамы на спине, но их он мог увидеть, лишь когда изворачивался перед зеркалом, заглядывая за плечо, так что он легко мог притворяться перед самим собой, что их не существует вовсе.       Едва он допил кофе, Джорно велел ему занять свое место, что означало заползти под стол и устроиться у его ног снова с прикрепленным к ошейнику поводком, привязывавшим Дьяволо к стулу. Этот поводок сдавливал остатки гордости сильнее всего. Не потому, что его привязывали, как собаку, нет, Дьяволо бы не ощущал ничего подобного, посади его Джорно на цепь с крепким замком.       Поводок не ограничивал его свободу на самом деле. Он крепился к ошейнику карабином, а другой конец Джорно просто привязывал к ручке стула. Дьяволо был способен открепить карабин. Был способен развязать узел.       Но не посмел бы.       За эти несколько дней, прошедших с возвращения Джорно, Дьяволо наивно поверил, что кошмары ушли вместе с ужасом одиночества, но ошибся. Уже следующей ночью Дьяволо промучился ее половину. То просыпался, вне себя от страха, то лежал с открытыми глазами и включенным светом, то прятался под одеялом в бессильной попытке спрятаться от того, от чего спрятаться было нельзя, и не сдерживал слез. Длинное чешуйчатое тело цикла в его снах пробудилось и покрылось иглами, пасть ощерилась. Больше чудовище не пряталось — теперь оно кусало и преследовало, рвало и оглушающе рычало.       На следующую ночь он смог уснуть, но провел почти все время в глубоких кошмарах, оплетаемый ими, будто мощными мускулами голодного огромного питона. Днем Дьяволо рухнул спать после обеда и снова погрузился в кошмар.       И когда он проснулся, это случилось.       Кошмар не отпустил. Приполз за ним в реальность. Те, кто приходил снова и снова пытать его по ночам, не отпустили. Вцепившись в Дьяволо когтями, чудовище затащило его обратно в цикл.       Он слышал их шаги. Те люди шли к нему с иглами, с кислотой и щипцами. Дьяволо спрятался от них под одеялом в углу комнаты и сидел так, трясясь, вслушиваясь.       Когда дверь в комнату открылась, он закричал и не сразу понял, что это всего лишь Джорно, недовольный тем, что он не отзывается.       И Дьяволо попытался ему все объяснить.       После, он помнил, он в какой-то момент осознал, что Джорно крепко держит его за плечи — так крепко, что становилось больно. Джорно сказал ему, что, чего бы он ни боялся сейчас, оно не реально, что у него приступ и что ему нужно сосредоточиться на том, что вокруг него — на руках, держащих его, на комнате, на звуке голоса. Дьяволо не помнил, когда хватка на плечах пропала. Не помнил, в какой момент начал плакать. Когда Джорно привел его в гостиную, слезы покрывали все щеки, и, когда ему сунули в руки какую-то таблетку и стакан воды, он все еще всхлипывал. На коленях оказался плед, и он завернулся в него и лег. Потом долго наблюдал, как Джорно переворачивает страницы книги, и считал каждую. Он не помнил, до какой досчитал перед тем, как его сморил сон.       Когда Джорно разбудил его к ужину, Дьяволо все еще чувствовал себя неестественно нормально — слишком спокойным, будто его плечи все еще сжимали чьи-то руки, такие надежные, что он знал, что они не дадут ему упасть обратно. Но к утру действие лекарства давно прошло, и воспоминания обожгли. Дьяволо никогда не ощущал себя перед Джорно таким маленьким и жалким, как тем утром, когда Джорно спросил у него, как он спал, прежде чем ушел на работу. Дьяволо чувствовал себя неспособной помочь самой себе в страдании кошкой с этими их бесполезными короткими пальцами и тщедушным тельцем, больной кошкой, о которой заботятся и вкладывают еду в рот.       Следующие дни он спал хорошо, и, если ему снились кошмары, они не мешали ему высыпаться.       Но куски цикла поселились внутри него, он чувствовал. И знал, что кошмары вернутся.       Дни, наполненные действиями, становящимися рутиной, отвлекали, заталкивали те две с половиной недели все дальше в память. Дьяволо торчал с Джорно в кабинете, сидел под его столом, отсасывал ему, расслабляя как надо горло, справляясь все лучше и лучше и получая похвалу за свою старательность. Слушал, не двигаясь и не дыша, телефонные разговоры и разглядывал птиц. Джорно запирал их каждый вечер в террариуме, но с утра они вновь носились по кабинету. Вторая, та, что любила сидеть на спинке стула, всегда с утра скакала по столу в отчетливом ожидании. Быть может, каждый день они каким-то образом сбегали из своей стеклянной клетки. Ведь если бы террариум по задумке Джорно открывался сам и выпускал их, то вылетали бы еще и бабочки, но они всегда находились внутри прозрачных стен. Потому Дьяволо и сделал вывод, что птицы сбегали. А Джорно по какой-то причине не хотел им мешать. Птицы походили друг на друга почти как две капли воды, но через несколько дней Дьяволо заметил отличия, почти заучив окрас перьев той, что проводила часы за спиной Джорно. Пару раз ее место занимала другая, но Дьяволо бы их не перепутал. У той, что стала, кажется, вечной спутницей Джорно в работе, блестело кольцо на лапке, у второй же нет.       Дьяволо не был готов, но спокойно принял, когда на шестой день после своего возвращения Джорно сказал ему, что уходит на целый день. Всего день. Теперь Дьяволо знал, что Джорно обязательно вернется. И он справился. Джорно ушел и на следующий день, вернувшись лишь вечером, и после стал уходить постоянно. Дьяволо готовил себе еду, читал тот любовный роман и даже начал отжиматься, желая восстановить сдувшиеся мышцы. И повторял себе временами, но все реже, слова Джорно, чтобы не подпустить страх.       Пока что, в конце концов, Джорно слово держал.       Птицы щебетали, летая прямо под потолком. Одна из них, как и всегда, часто садилась на спинку кресла, и Джорно гладил пальцем ее пушистую яркую грудку.       Дьяволо долго вылизывал член Джорно языком — так, как тот любил, и под конец взял в горло — рвотный рефлекс уже почти не мешал, и довел до оргазма. Проглотил сперму, а затем поспешил положить голову Джорно на бедро, уже выучив, что это то, чего Джорно хочет, и не желая, чтобы его снова тащили за ошейник, как щенка. Рука Джорно коснулась его волос, пальцы зарылись в корни и поползли ниже — к затылку и шее — и там принялись нежно гладить. Тело пробило легкой, почти сладкой дрожью. Черт возьми. А он совсем уже забыл. Дьяволо зашевелился, слабо выворачиваясь из-под руки, но тут шею зафиксировали на месте, схватив за ошейник.       — Перестань. Я же знаю, что тебе нравится, когда я так делаю.       Дьяволо медленно выдохнул через нос и снова устроил голову на чужих коленях. Да, ему нравилось. Он не мог себе соврать, но не мог и воспринять факт как реальность. Ему не должно было это нравиться, и это не похожее ни на что другое неправильное удовольствие смущало его до глубины души. Как глупо и странно — млеть вот так от обычных поглаживаний по шее. Дьяволо думал раньше, в той жизни, что ему бывает приятно, когда Доппио расчесывает ему волосы, иногда касаясь пальцами кожи головы и шеи, потому что это Доппио. Сам Доппио такие ласки вообще не любил. Шея — слишком уязвимое место, в конце концов. Если Доппио и знал, что оно у него так чувствительно, то все равно бы никому не позволил тронуть. Он и ночами ни с одной из них после Донателлы вместе не спал, не стал бы вообще в чужом присутствии. Доппио тоже знал, что опасность может прийти откуда угодно, и не доверял людям.       Терпеливо Дьяволо ожидал окончания ласки. Тело расслаблялось само против воли. К тому моменту, как Джорно позволил ему убрать голову с колен, он совсем размяк. Дьяволо медленно отодвинулся, насколько дал поводок, и поводил плечами, стряхивая с себя тепло пальцев Джорно и приходя в себя.       Он ждал ужина. Точнее, того момента, когда оба они закончат с едой. Дьяволо попросит именно тогда, сидя рядом с ним на стуле, за одним столом, как человек, а не у ног. Он раздумывал о просьбе последние два дня, а о тех людях еще дольше, и пришел к выводу, что без помощи не обойтись. Сколько времени прошло, а он сам ничего не вспомнил. Воспоминания, даже яркие, лгали, показывая лишь цикл, а Дьяволо был уверен — их лица он видел не только там.       Дьяволо сегодня даже показалось, что пара часов в кабинете Джорно прошла куда быстрее, чем должна, настолько его поглотило ожидание. Пара часов, просьба — и он получит то, что ему так нужно. Вырезанную часть разума, которая, вернувшись, обязательно потянет за собой и что-то еще.       Ризотто Неро — человек, которого он встречал в цикле. Дьяволо даже не помнил, убивал ли тот его хоть раз, кроме тех нескольких встреч на обрыве. Обычно он просто присутствовал, как и все остальные, кто называл Дьяволо свои имена.       Он помнил обрыв и стенд Metallica, что превращал железо в крови в лезвия и иглы, сражение, каждый раз идущее по-разному.       Иногда в цикле у него появлялся King Crimson. Это запутывало еще больше. Дьяволо так и не понял, давал ли ему цикл фальшивку вместо стенда или G.E.R. позволял ему взаправду призывать стенд иногда. Он мог бы, в конце концов, King Crimson был для Реквиема меньше, чем ничем.       Ужин Джорно готовил сам. Опять что-то японское. Рис, суп из морепродуктов с орешками, запеченная рыба, маринованные овощи и на десерт то, что Джорно назвал вагаси.       Дьяволо заговорил сразу же, как быстро влил в себя остатки зеленого чая:       — У меня есть просьба.       — Что такое?       Джорно спросил без удивления, без улыбки, будто ожидал сказанного все это время.       — Расскажи мне о La Squadra Esecuzioni. Пожалуйста.       — Зачем? Почему ты их не помнишь? — Джорно откинулся на стуле.       Дьяволо опустил голову. Меньше всего ему хотелось об этом говорить, но солгать он не мог. Пусть. Он сделает все, чтобы получить эту информацию. Она могла ему помочь, он знал, он был так уверен в чем-то лишь в прошлой жизни.       — Я… многое потерял в цикле. И со временем перестал отличать события прошлого от того, что создавал вокруг твой Реквием.       Джорно ничего не ответил. Только тихо хмыкнул, будто сделал какие-то выводы. Дьяволо сжал под столом руки в кулаки.       — Иронично, не правда ли?       Дьяволо поднял на Джорно взгляд, и тот продолжил:       — Когда-то ты утверждал, что прошлое — это слабость и лишний груз, от которого нужно избавляться, а теперь оно для тебя все, не так ли?       — Это была ошибка. — Дьяволо сказал это не только потому, что Джорно, очевидно, желал услышать именно это. Он правда так считал. Его жизнь привела его туда, где он сейчас. И дураку стало бы понятно, что, не ошибись он сотню раз, никакого дерьма бы не случилось. Прятки в темноте, власть и уничтожение прошлого ничем ему не помогли. Короткий период успеха ничего не значил по сравнению с двенадцатью годами пыток и потерей самого дорогого, что он имел.       Джорно наблюдал за ним. Внимательно. Снова это ощущение — будто его препарируют. Сейчас Дьяволо казалось, что Джорно читает все его мысли.       — И забавно, что именно мусор из La Squadra Esecuzioni вдруг стал для тебя чем-то ценным, хотя ты их не особо-то ценил, когда они работали на тебя.       — Не ценил? Я ценил всех, кто был мне полезен. Они были.       — Ты не платил им.       — Я платил им столько, сколько они заслуживали. — Спустя секунду Дьяволо понял, что не знает, как сказанные слова вообще возникли в его голове. Он знал только одно: он сказал чистейшую правду.       — Неужели? — Джорно приподнял бровь. — И что же тогда вызвало столь сильное недовольство, раз они положили жизни, чтобы тебя свергнуть?       — Они были предателями. Они хотели власти, как и все.       — Из-за того, что их босс не ценил их. Они делали все, что ты требовал, и все же ты унижал их, платя гроши.       — Все было не так, ты не знаешь…       — Я все знаю, — резко перебил его Джорно. — Просто проверяю, знаешь ли ты.       Он казался… веселым. На пару мгновений зубы Дьяволо сжались с такой силой, что заскрежетали. А Джорно продолжал смотреть на него, будто на цирковое животное.       — Ты очень уверен в своей правоте, так объясни.       — Они… — начал Дьяволо и замолчал.       Больше ни слова не желало формироваться в мыслях. Он не помнил.       — Ну хорошо. — Джорно хмыкнул. — Это я скажу сейчас. La Squadra Esecuzioni получали от тебя довольно много, когда убирали тех, кто тебе мешал, но постепенно работа для них закончилась. Задания по устранению они начали получать редко, а доходы от владения одним из районов им казались слишком маленькими. Обыкновенная жадность. Так что… да, ты прав, ты платил им по справедливости. Я исполню твою просьбу, в одном архиве есть досье на них, но… — И вернулась та странная интонация, то ощущение, совсем как тогда, когда Джорно поставил его на колени и избил кнутом. Искры электричества. Жалящие, острые. Еще немного — и ударит молния.       Дьяволо обратил к нему взгляд, чтобы следить за опасностью.       — Я не дам это тебе просто так, нужно будет заплатить, — закончил Джорно.       Дьяволо не мог поверить в то, что услышал. Джорно казался расслабленным, зеленый цвет глаз — теплым, на губах застыла мягкая, едва заметная улыбка, такая, какая обычно делает лицо приятным, но не добавляет выражению неуместной веселости. Но эта едва заметная улыбка снова казалась Дьяволо оскалом змеи. С клыков капал яд.       — Но у тебя есть эти документы, это должна быть просто ерунда для тебя — достать их! — Среди слов проскользнул слабый рык, хотя Дьяволо изо всех сил попытался не повышать голос.       Джорно, кажется, не обратил на его тон никакого внимания. Он лишь улыбнулся еще шире.       — Для тебя это не ерунда.       — Чего ты хочешь?       — Так ты согласен заплатить?       — Чем именно?       — Ты должен согласиться или отказаться, Дьяволо, а потом узнаешь, что я от тебя хочу.       Дьяволо раздумывал несколько секунд. На самом деле выбора у него не было. Если будет что-то вроде того, что сделал с ним Джорно тогда в комнате, то, что ж, он сможет вытерпеть. Он не сомневался, что будет больно и унизительно, будет даже невыносимо в какой-то момент, но он вытерпит.       — Я согласен.       — Отлично. Итак, от тебя не потребуется ничего сложного. Я хочу кое-куда сходить, и ты пойдешь со мной в качестве… моего питомца. Все, что тебе нужно будет делать, — это вести себя хорошо.       Дьяволо будто толкнули в грудь, сердце замерло и застучало снова так быстро, что еще чуть-чуть — и вырвется из груди, забрызгав кровью стол.       — Нет, — пробормотал он, мотая головой. — Нет, я не стану.       — Ты согласился, зная, что плата может быть какой угодно, — мягко проговорил Джорно.       — Я не думал, что ты куда-то выпустишь меня отсюда, — надрывно выдавил он из себя, голос подводил.       Джорно не может этого сделать, он не поступит так с ним, просто потому что это невозможно, это так же невозможно, как разобрать человека на части, а затем приказать ему собрать себя обратно. Джорно ведь… знал о его страхе? Он не мог не знать, он говорил о нем тогда, в ванной, о том, чтобы Дьяволо не беспокоился о том, что люди его увидят, потому что был уверен — скоро и Джорно и другие предатели будут мертвы. Все так, именно поэтому он в тот день показался кому-то на глаза впервые за годы.       — Отчего же? Ты не сможешь от меня убежать. Ты, знаешь ли, будешь на цепи.       — Я передумал, — тихо произнес Дьяволо ровным тоном, не поднимая глаз от стола. — Мне ничего не нужно.       — Как жаль это слышать. — Голос Джорно хлестнул, как недавно — ремень.       Дьяволо напрягся, чувствуя опасность и ненавидя то, как одним лишь голосом этот человек мог заставить его бояться. Он поднял взгляд, сжимая губы.       — Я считаю неправильным, когда человек вот так просто отказывается от своих слов. Боюсь, это сильно скажется на моем отношении к тебе.       У Дьяволо от напряжения заболела шея. Он попытался высмотреть в зеленых глазах, в выражении лица, в изгибе чужого рта, насколько Джорно зол или разочарован, но не мог. Такое же у него лицо, как тогда, когда он убивал его собственными руками раз за разом?       Нет. Нет, у него всегда такие глаза. Что бы он ни делал. Не разобрать, принесет ли следующее прикосновение боль или смерть.       — Ты не можешь отказаться. Ты все равно туда пойдешь, потому что, что ж… если ты отказываешься, мне нужно будет дать тебе понять, что слово следует держать. Пожалуй, это был бы хороший урок, но, разумеется, кроме него, ты больше ничего от меня не получишь.       — Я… все понял, — сипло, незнакомым голосом проговорил Дьяволо, сердце колотилось почти что в агонии, голова предательски закружилась, а ведь он еще даже не вышел наружу. — Я не отказываюсь.       — Хорошо. — Джорно улыбнулся, вставая и начиная собирать тарелки. — Как удачно, что ты заговорил об этом именно сегодня, потому что как раз завтра проходит одно мероприятие, подходящее для того, чтобы тебя показать. О, я уверен, что ты всем понравишься!       Дьяволо сидел не двигаясь. Половина слов Джорно доносилась как будто из-за стены.       — Постарайся хорошо отдохнуть сегодня. Завтра вечером я отведу тебя на прогулку.