Мир нового короля королей

      Джорно нравилось в Англии, но, если бы его спросили, он не смог бы дать внятный ответ на вопрос «почему», а принялся бы описывать Англию такой, какая она есть: строгой, лишенной ярких красок, пасмурной, с ее лесами, так не похожими на страну, — мшистыми, тропическими, дикими. Горы, поля, улочки. Все то же самое, что есть в Италии, все то же самое, что есть в Японии. Вероятно, Англия не нравилась ему сама по себе ни культурой, ни архитектурой, он просто… хотел ее узнать. Триш как-то сказала ему, что он одержим Японией, хотя на самом деле ни любви, ни привязанности он к своей родине не испытывал. Он относился к ней нейтрально, но не холодно. Его знание японской кухни, любовь к чтению японских авторов в оригинале и даже восхищение искусством шибари сказали бы кому угодно об обратном, но это было не так. Джорно не смог бы, да и не захотел рассказывать о том, что ему нравятся Англия и Япония потому, что ему нравится хоть немного, хоть поверхностно, но чувствовать свои корни. Каким бы глупым он счел это желание лет в четырнадцать-пятнадцать, когда все еще наслаждался своим новым именем как частью прекрасной новой жизни, что должна, обязана стать еще лучше и сделать его целиком и полностью кем-то другим, не оставив в мире больше ни следа печального мальчика по имени Харуно Шиобана. Бесполезное стремление. Прошлое было так же важно, как и настоящее, а мать Джорно была слишком никчемна, чтобы стать тем, что могло бы помешать ему научиться готовить суши так, как их готовят в японских ресторанах, или сидеть с очередным своим любовником на мастер-классе по эротическому связыванию в Саппоро.       Джорно бывал в Англии пять раз, считая этот. В прошлом году и четыре года назад он прилетал сюда по работе. Два приема, куда его приглашали крупные итальянские бизнесмены. Ничего интересного, он прибыл на них и сыграл свою роль — говорил нужные слова, делал вид, что он на одной стороне с теми, кого интересовали лишь деньги. Иначе они не понимали его.       Самый же первый раз, в кажущиеся далекими восемнадцать лет, он прилетал сюда на встречу с семьей. С той семьей, о которой Джорно мог бы, наверное, мечтать когда-то. Хотя нет, не мог бы. Живя с матерью и отчимом, он не смог бы представить, что будет сидеть однажды в Бирмингеме в доме Джозефа Джостара, своего сводного племянника, окруженный толпой родственников, приехавших из разных мест и носящих разные фамилии, но объединенных кровью и знаком на коже. Он помнил, как сидел среди них растерянный, впервые за много лет не готовый, не знающий, что сказать. Он тогда провел много времени, разговаривая наедине с Джозефом. Точнее, слушая. На удивление точные и связные, учитывая то, что Джозеф часто не помнил, чем занимался вчера, рассказы о тех, с кого все началось — об Эрине, о Джонатане.       Слова «Ты на него похож» он услышал так много раз, что каждый слог фразы лишился смысла в ушах. Джозеф говорил о Джонатане как о святом и смотрел на Джорно так, будто тот из всех людей находился к нему ближе всех. Но Джорно не знал его, он не мог быть на него похож, и он не понимал, почему они не видят. Всякий раз, говоря о Дио Брандо, Джозеф говорил о нем просто как о враге. Как о чужом. Как о чудовище, которое жестоко убило множество людей, включая Джонатана, и едва не убило мать Джотаро и которое раз за разом побеждала семья Джостаров. Джорно ждал, что вот-вот на нем задержат взгляд, вот-вот скажут что-то… иное, он понятия не имел, что именно, но ничего не происходило.       Но Джозефа наполняла радость, когда он видел перед собой не настоящего Джорно, а сына Джонатана Джостара, и сегодня больше ничего, кроме этого небольшого воспоминания, не казалось важным.       Три дня назад Джоске позвонил ему и сообщил, что Джозеф Джостар умер.       В этот день семья собралась вокруг гроба в церкви. Сидя на скамье в одиночестве, Джорно оглядывал членов семьи, некоторых из которых видел до этого всего раз. С Джоске они встречались в прошлом году, тот любил путешествовать и временами заезжал в Италию. Его мать, Томоко, будто бы совсем не изменилась с той самой их первой встречи в Англии. Айрис Нарциссо-Куджо приехала с мужем и их годовалой дочерью. И Джотаро Куджо. Он тоже, как и Томоко, не подчинялся времени, и его взгляд все так же становился сухим и холодным, когда он смотрел на Джорно. Сегодня, впрочем, его взгляд большую часть времени не выражал ничего. Джотаро будто не смотрел ни на что, кроме чего-то внутри себя. Воспоминаний о Джозефе, скорее всего.       Он остался последним, подумалось Джорно. Из тех, кто сражался в Каире с Дио, в живых остался лишь Джотаро. Польнарефф умер шесть лет назад. Убитый Дьяволо двенадцать лет назад возле Колизея мужчина сам пожелал уйти, все, что ему потребовалось сделать, — это захотеть, и его душа, занявшая после смерти тело черепахи, покинула его навсегда.       Сегодня, кроме них, пришло множество людей. Джоске, с печальными глазами, но все же улыбаясь, пошутил в попытке взбодрить всех вокруг, что Джозеф, даже находясь в светлой памяти, не вспомнил бы имен большинства из них. Джоске плакал даже несмотря на то, что шутил не менее пяти раз. Плакала и его мать, и Айрис, и Хиросе Коичи. Остальные пришедшие на похороны, смотря на них, переглядывались. Среди англичан не было принято проявлять эмоции.       И все же Джорно видел, что даже плачущие не изнывают от боли. Печаль и воспоминания — вот что наполняло чужие лица и глаза. Мысль не произносилась вслух, но все давно понимали: Джозефу Джостару было девяносто лет и он не узнавал никого из своих родных. Все они были готовы к тому, что смерть скоро может прийти за ним.       Они подождали, пока его тело сгорит в печи крематория, и к тому моменту ни у кого в глазах уже не виднелось слез.       — Джорно! — Джоске подошел к нему, когда они все вернулись в дом Джозефа. — Мама улетает через три дня, но я решил остаться на подольше. Все же это родина отца. Знаешь, всегда жалел, что не вышло… ну, пожить здесь с ним, хотя бы попроводить время.       — Понимаю, — после небольшой заминки произнес Джорно. — Никогда не бывает «достаточно», если теряешь кого-то или что-то. Но на самом деле очень часто, если отбросить боль, можно обнаружить, что времени хватило на все, что было важно.       Часто. Но не всегда. Иногда жизнь не давала и десятой части необходимого времени.       — Да. — Джоске долго молчал, прежде чем ответить. — Ты прав. Папа и я пережили даже несколько приключений вместе. Если подумать, это лучшее, что можно пережить с семьей. Ну, если забыть об угрозе жизни, конечно!       — Я знаю, что Коичи улетает вечером, а что насчет остальных?       — Айрис и Анакисс улетают завтра. Джотаро тоже решил остаться на пару недель. Коичи, к сожалению, улетает вечером. А у тебя, наверное, много дел, да? — со слегка печальной уверенностью спросил Джоске.       — Было. — Джорно улыбнулся, видя, что Джоске бы не хотел, чтобы он уезжал. — В последнее время я был очень занят и все пытался выискать время на небольшой отдых. Думаю, я останусь в Англии на пару недель.       Последняя пара месяцев и правда слегка измотала его. Он ведь практически не имел возможности покинуть дом. Джорно был готов к тому, что ему придется ненадолго изменить свой образ жизни и расписание — все же никому другому он заботу о новом приобретении доверить не мог, — но долгожданный перерыв был блаженством. Настало время вознаградить себя. А когда он вернется обратно в Италию, уже сможет позволить себе жить как прежде.       — Есть несколько мест, куда я бы хотел тебя позвать. — Джоске приподнял бровь, кажется прощупывая почву.       — Куда захочешь. — Джорно кивнул, притворно обреченно, наблюдая, как на губах Джоске расплывается улыбка — кривоватая, но теплая.       День закончился тихим вечером в доме Джозефа, который теперь принадлежал Шизуке. Джорно неловко возился с почти что насильно всунутой ему в руки Джокастой Нарциссо-Куджо. Ни разу еще он не держал в руках младенца, но Джокаста тянула к нему ручки и тихонько смеялась. Айрис сразу же отметила, что у него талант ладить с детьми.       — К нему и животные липнут, — подал голос из-за спины Джоске.       — Ты сравниваешь мою дочь с животным, Хигашиката? — Айрис выгнула бровь, глаза у нее сверкали притворным взрывным недовольством, в которое каждый раз она будто бы верила сама.       Джоске и Айрис продолжали переговариваться на все тона — от шутливого до беспокойного, к ним быстро подключился Анакисс, но даже за их голосами Джорно услышал за спиной знакомые шаги, отчего-то всегда кажущиеся тяжелыми, хотя тот, кто ступал, не был ни стар, ни толст. Джорно не оборачивался, пока из-за спины знакомо сухо не прозвучало:       — Джорно.       И тогда он обернулся.       Перед ним стоял Джотаро, одетый все в тот же черный с лиловым костюм, что и на похоронах. Переоделись только Айрис с Анакиссом да сам Джорно. И вероятно, еще Шизука, которую никто этим вечером больше не видел с тех пор, как все вернулись в дом.       — Надо поговорить.       От Джотаро тянуло холодом. Джорно разобрал сразу — от ярости. Никогда прежде он не видел Джотаро таким и прекрасно знал, в чем дело. Кажется, тот узнал обо всем лишь недавно. Лишь сегодня, возможно.       — Пойдемте. — Джорно кивнул.       Они вышли на один из балконов и встали друг напротив друга. Совсем как враги, готовящиеся к битве. Вероятно, именно так все и выглядело в глазах Джотаро.       Джорно уже три года знал, что Джотаро копает под него, но ничего не предпринимал. За годы управления Passione Джорно прекрасно научился заметать следы и избавляться от улик. Впрочем, требовалось это нечасто. Сделки по продаже оружия он проворачивал редко и всегда при поддержке высокопоставленных лиц, чьи связи и умение скрывать незаконные дела не дали бы приблизиться к ним даже спецслужбам, не то что каким-нибудь частным детективам, которых Джотаро нанимал пару раз. А избавление от конкурентов, врагов и предателей и вовсе проходило так же незаметно и легко, как выбрасывание бумажки в урну.       — Что вы хотели, Джотаро-сан? — начал Джорно миролюбиво, прекрасно зная: тон и улыбка не изменят настроения разговора.       — Отдел сверхъестественных исследований Фонда, — проговорил Джотаро сквозь зубы. — Как давно ты это планировал?       — Года три. — Джорно пожал плечами. — Джотаро-сан, вам незачем волноваться. Я не собираюсь вмешиваться в работу отдела или использовать их наработки в своем деле. Он и дальше будет служить тому, для чего задумывался: исследованиям стендов и любой сверхъестественной активности и помощи людям.       — Зачем? — процедил Джотаро. Его взгляд почти колол.       — Я полагаю, вам хорошо известно, что в последнее время у отдела были проблемы с финансированием, а я, с моими связями и деньгами, смогу помочь им продолжить работу.       Он ничего не придумывал. Не так давно Фонд Спидвагона урезал зарплаты работникам, вероятно, самого важного своего отдела, потому директор не видел в нем никакого смысла и при этом сидел в кресле как приклеенный. Джорно так и не нашел способа его сместить. Кто-то из отдела уволился, число проектов, над которыми они работали, стремительно сокращалось, отделу пришлось разорвать несколько сделок по покупке дорогостоящей техники. И Джорно взял его под опеку, поставив во главе своего человека. Не вернись они только что с похорон, Джорно бы обязательно спросил, как же сам Джотаро, работавший в отделе, видел решение этой проблемы. Он не сомневался, что не услышал бы в ответ ничего, кроме ни на чем, помимо веры, не основанного утверждения «мы бы справились».       — Я прекрасно знаю, что ты сделал это не из альтруизма, Джованна.       Джорно и правда имел личную заинтересованность в допуске к файлам и проектам отдела, но еще он знал, что в их мире отдел необходим. Сейчас они начали работать над способом выявления людей, владеющих стендами. Такая сила могла как помогать, так и разрушать, если они смогут выявлять тех, кто ими владеет, без того, чтобы рассылать по всему миру оперативников, им удастся предотвратить много бед.       — Я хочу сделать мир лучше. — Джорно слегка отвернулся от него, облокачиваясь на перила и глядя на сад. — И это один из шагов.       Джованна. Каждый раз, зовя его по фамилии, Джотаро подчеркивал, что они чужие люди.       Джотаро смотрел на него, впиваясь острым взглядом, смотрел так, будто действительно мог, если еще немного поднапрячься, прямо сейчас забраться в самое сердце и разум и прочесть мысли. Найти наконец то, что хотел все эти годы.       О своей связи с Дио Джорно узнал девять лет назад от Джотаро Куджо. Они встретились в небольшом тихом кафе, где разговаривали пару часов, и к концу Джотаро, вначале приветливый, хмуро, но улыбающийся, смотрел на Джорно по-другому. Почти незаметно иначе, но Джорно не составило труда увидеть мрачное недоверие в его глазах так же, как Джотаро не составило труда увидеть в нем того, кто он есть — сына Дио Брандо. С тех пор Джотаро не видел в нем никого другого. Он все время теперь смотрел на Джорно так, как до того на него смотрел лишь один человек. Но подозрительность Леоне Аббаккио Джорно понять мог.       Подозрение быстро спряталось под холодной вежливостью. Цепкий взгляд Джотаро ощущался множеством репьев, прилепившихся к одежде. Он смотрел, он изучал, он следил, выискивая в Джорно что-то, что видел лишь он один.       Джорно показалось, что Джотаро хотел сказать что-то еще, может быть, на эмоциях потребовать не приближаться к его дочери и внучке, но передумал. Его лицо снова стало холодной маской, глаза посветлели, хоть взгляд и остался острым.       — Если бы ты действительно этого хотел, то выбрал бы иной путь.       Джорно возразил:       — К благим целям может вести далеко не один путь, Джотаро-сан. И некоторые из них совсем не очевидны.       Джорно увидел свой — истинно верный — еще в пятнадцать лет, и ничто не заставило бы его свернуть с него.       — Хорошего тебе отдыха, Джорно, — наконец сказал Джотаро, полностью дистанцируясь от него, запрещая себе чувствовать сейчас злость. Что же он говорил себе в эту секунду, интересно? Что не время, что рано или поздно правда выплывет наружу?       И надо же, он узнал, что Джорно собирался задержаться в Англии, спустя несколько минут после того, как сам Джорно сказал это вслух.       — Мне будет его не хватать, — решил сказать Джорно, пока Джотаро не ушел. Он говорил искренне. Кажется, Джотаро это почувствовал. Задержав на нем взгляд на пару секунд, он коротко кивнул, будто признавая, что с Джорно сегодня они все же в чем-то одна семья, ведь разделяют одно чувство, и, развернувшись, покинул балкон.       Джорно вновь повернулся к саду. Дорожку к калитке укрывали гривы огромных кленов, создавая у шедших по ней впечатление, будто они идут не под открытым небом, а под потолком из листьев. То тут, то там вились изогнутые стволы глицинии. Изумительное дерево. Джорно когда-то давно рассматривал идею заняться садоводством, но все же нашел, что это ему не подходит. Ему больше нравилось украшать дом, а не сад. Вокруг его особняка росли несколько кипарисов и оливковых деревьев, которые стояли там уже очень давно. Позади дома располагался небольшой заросший виноградник — давным-давно первый хозяин особняка увлекался виноделием, и кто-то из хозяев после него пытался продолжить дело, но ничего не вышло. Все предыдущие жильцы быстро съезжали, испугавшись звуков прошлого, населяющих особняк.       Вдруг без предупреждения, без толчка или едва заметного сигнала в голове на плечи легли теплые, почти невесомые руки.       — Теперь эта ищейка будет идти по твоему следу, утроив старания, — щелкающим голосом произнес G.E.R. — Почему тебя это не волнует?       Джорно стряхнул с себя его руки, мысленно веля отойти.       — Джотаро мне не враг. — Джорно вздохнул, отвечая Реквиему мысленно. — Он считает иначе, разумеется, но на самом деле он не способен стать нам врагом, и никто в мире не способен, ты это знаешь.       Джотаро будет злиться, а затем, когда злость утихнет, попробует что-то предпринять, но не сейчас. Этот человек не действовал на эмоциях. И конечно же, он уверится еще больше, что Джорно тот, кого он в нем видит. Джорно давно уже не жалел о невозможности восстановления их отношений, он с самого начала не имел ни шанса. Все, похоже, было предопределено, едва в тот день в тихом уединенном кафе их взгляды встретились.       — И все же, — напомнил G.E.R., видя его мысли, — то, что для них всех ужас и мерзость, согревает тебе сердце. Этот глупец в чем-то прав.       — И да и нет. — Джорно обратил взгляд к темному небу. — Я никого не обманываю, они все лишь видят во мне того, кого хотят видеть. Но… я не такой, как Дио, в этом я уверен точно.       Джорно часто в своей жизни приходилось притворяться. И здесь, среди Джостаров, он не был самим собой, вот только маску они на него надели сами. Он ходил среди них, нося как знак принадлежности к чему-то важному звезду на своем плече, но светлые волосы будто горели. Выделяли его. И все же Джостары приняли его моментально, все они. Джостары были хорошими людьми, и Джорно, не имевший ни матери, ни отца, не хотел бы отказываться от них, но правда никуда не собиралась исчезать. В теле его отца могла течь кровь Джостаров, но эта кровь, мертвая и холодная, принадлежала вампиру, который, чтобы выжить, пришил свою голову к телу убитого им Джонатана Джостара, навсегда слившись с его родом. Должно быть, проделанная операция как-то позже изменила даже генетический код украденного тела. Единственное объяснение того, почему волосы Джорно, в детстве темные, как и у всех Джостаров, в юношестве вдруг стали золотыми, совсем как у Дио.       Джорно читал о нем, о своем отце. Фонд Спидвагона хранил не только факты. Роберт по какой-то причине собрал целую папку воспоминаний. То, что говорил о Дио Джонатан. Что думала о нем Эрина. Джорно читал дневник отца, чтобы лучше понять его. Чтобы узнать того, кого, к сожалению, ему не довелось встретить. Да, едва он узнал о нем, то испытал грусть оттого, что у него не было шанса встретить его и поговорить. Интуиция, которая никогда не ошибалась, говорила ему, что Дио Брандо не был бы худшим отцом для него. И для него, и для того мальчика, который не умел улыбаться и почти что существовал, а не жил. И быть может, для его братьев. Кто знает, вероятно, их ждала бы совсем другая жизнь, если бы Дио растил их. Унгало, по крайней мере, точно не стал бы героиновым наркоманом.       Джорно снова устремил взгляд на сад, рассматривая неработающий фонтан.       — Как тебе мое любимое насекомое, Джорно? — внезапно перевел тему G.E.R. Пальцы Джорно ненадолго с силой сжались на металлическом ограждении.       — Хорошее развлечение. — Он ответил, несмотря на то что прекрасно понимал: стенд знает о его чувствах. — И владеть чем-то подобным интересно.       Он мог бы сравнить Дьяволо с экзотическим животным, существующим в единственном экземпляре. Уникальность его существа все еще поражала Джорно. Душа, рожденная без тела. Он прочел пару книг на тему диссоциативного расстройства идентичности, изучил самые уникальные случаи, но не наткнулся ни на что даже отдаленно похожее на то, что произошло с Дьяволо и Доппио. Их случай больше походил на мистику, нежели на расстройство. Он еще ни разу не пожалел о том, что решил забрать его себе, а не послушал Мисту. Даже когда он понял, что Дьяволо нуждается в куда большем присмотре и уходе, чем он изначально рассчитывал, он не отступил. Пусть эти месяцы все же немного вымотали Джорно, забота о Дьяволо не стала бременем. И присутствие этого человека в его жизни и ответственность за него ощущались как нечто естественное. И этому было причиной то, что Джорно говорил самому Дьяволо.       Тот принадлежал ему с того момента, как судьба избрала Джорно, чтобы он достиг величия. Она будто связала их и отдала Дьяволо ему в руки как подарок. Как часть награды. То, что он принадлежал Джорно, было истинно и незыблемо.       — Ты зол из-за того, что я отобрал его у тебя?       А вот у него самого узнать чувства G.E.R. никак не выходило — ни почувствовать, ни увидеть на золотой маске-лице или в лиловых глазах. Даже сейчас, после провокационного вопроса. Годы назад Джорно казалось, что он может распознать чувства стенда, что они с ним так же тесно связаны, как были с Gold Experience. Жестокая и глупая ошибка.       — Ты оставил его так надолго, Джорно, — произнес G.E.R. вместо ответа, и что-то вроде крупного механизма щелкнуло в его груди. — Тридцать три года и ни секунды без той брошенной души рядом. Эта его часть не подлежит восстановлению. Не боишься, что он оборвет собственную жизнь, не в силах терпеть боль? Может, мне стоит проверить, все ли с ним в порядке?       — Не смей! — припечатал Джорно. — Ты никуда не отправишься без моего приказа.       — Я всего лишь предложил тебе помощь, Джорно. — Реквием смотрел на него неморгающими глазами, в которых отражалась иная реальность.       — Если мне понадобится твоя помощь, я скажу. — Он снова отвернулся.       Реквием ошибался. Всего лишь пустая угроза, брошенная из-за чего-то вроде отчаяния или злости. Он знал, что не получит свою игрушку обратно, что больше даже не притронется к ней. А Дьяволо не посмеет ничего с собой сотворить, Джорно в этом удостоверился прежде, чем оставлять его так надолго ради процесса… наверное, больше подходили слова «дрессировка» и «приручение». Может быть, эти дни он не будет достаточно есть, но двухнедельное недоедание его не убьет. И пусть эти двенадцать лет сломали его, он не был настолько нестабилен, чтобы забыть об угрозе возвращения в цикл. Будь оно иначе, Джорно бы не оставил его без присмотра.       Он никак не мог допустить его смерти. Она разрушит все. Борьба будет проиграна.